Самородок

Однажды, чисто случайно, познакомился я в редакции одной районной газетенке с интересным индивидом. Я, как раз, приходил туда с надеждой работу найти, а он припер свои произведения. Его упорно не хотели принимать. И этот человек стоял у входа, носком ботинка ковырял окурок сигареты, постоянно сплевывая на тротуар. Звали его вроде Драшевич или Дровишкин. Не помню уже точно. Он стоял у двери, ковырял бычок, а я курил сигарету. Потом он посмотрел на меня и сказал:

-Тяжелая у нас судьба! – говорит, - У нас, писателей!

-У нас? – говорю я, - Писателей?

-Да! – говорит он, - Вот недавно только стал писателем! А уже чувствую, как не любят нас! Не любит государство писателей?

Он опять сплюнул на асфальт, и пнул туда окурок. Потом посмотрел на листки в руках. Разгладил верхний и говорит:

-Вот, две недели писал роман! – говорит, - как сел за него и две недели не ел, не спал, писал! Всю Россию матушку описал. А не хотят брать! Уже, какой раз прихожу! А не хотят брать! То слог им не нравится, то времени не созвучно, то формат не тот, а иной раз вообще скажут, что не писатель я! А я писатель!

Он гордо втоптал окурок, задрал подбородок.

-А вы куда-нибудь еще сходите? – говорю, - В другую газету!

-Ходил, - говорит, - я вообще, где только не был! Рассказать?

Я достал еще одну сигарету, отказывать этому человеку было неудобно, хотя ужасно не хотелось продолжать разговор.

-Я же не только писатель, - говорит, - я и поэтом был!

Этот человек посмотрел на меня, улыбнулся и горделиво начал:

- И ветры дуют средь полей,

 И в лес ведет снежная тропа,

 По ней катились сани давних дней,
 
Моя родимая земля!

-Ну как вам, - говорит. – Велики строчки! Согласны. Не хуже Пушкина. Да только, - говорит, - тоже не берут печатать. Говорят смысла нет! А там чувства, - говорит.

Я махнул головой.

-Я же с детства чувствую природу, -  говорит, - мать свою родную. Все чувствую, каждый кустик и букашку. Как гляну на небо, так чувствую, и все поэтическое вокруг меня.

-Это да, - говорю я.

А до этого, - говорит, - знаете, я художником был! Знаете, - говорит, - каким художником. Уууу, - говорит, - залюбуешься картинами. Я их и в музеи таскал, и на выставки таскал, да только не брали тоже. То им мазок не тот, - говорит, - то тона слишком пастельные, то наоборот нервные. А как тут нервным не станешь, - говорит – когда тебя не признает никто! Великие вещи делаешь, - говорит, - а тебя не признают.

-Трудно вам, наверное, - говорю, - раз не признают.

-Ага, я же до этого актером был. У меня талант, - говорит, - актерский ого-го какой.

После этого он скорчил лицо, будто в туалет терпит уже долго-долго, будто игрушку отобрал кто.

-Видите, - говорит, - как я скорбь изображать мастерски могу. Да только в театр, - говорит, - не взяли меня. Не берут, говорят, не достаточно трагично. А кто, как не я, - говорит, - трагизм могу изобразить, с судьбой такой, трагичной.

Он поглядел на небо и говорит:

-Вот стою, - говорит, - и чувствую, какая трагичная судьба у меня. Вот пойду домой сейчас, - говорит, - и поэму напишу целую.

В этот момент мимо нас проходили мужики с завода, завидев его, они начали кричать и улюлюкать.

-Васек, - кричат, - ты, когда на завод вернешься?

А он им в ответ:

-Не моей поэтической душе там батрачить, - говорит, - я для великого создан.

А они ему:

-Бросай свою хренотень, пошли работать, - говорят.

А он им:

-Нет, - говорит, - я добьюсь своего.

Мужики смеются и кричат:

-Опять произведение великое, - говорят, - не принимает издание.

-Опять, - говорит он им, - не взяли опять.

Мужики смеются лишь, да мимо проходят.

А этот поэт, писатель, художник и артист, и бог весть что еще: настоящий самородок, поворачивается ко мне и говорит:

-Вот, - говорит, - не возьмут мое произведение, так я тогда предпринимателем заделаюсь. У меня, - говорит, - вообще талант предпринимать что-либо.

-Да вижу, -  говорю я, - Вижу!

-Вы, - говорит, - главное не расстраивайтесь. Мы творческие люди везде пробьемся. Мы, - говорит, - справимся. Заводы – это не наше. Наше – творчество.

Он развернулся на пятках и пошагал прочь. Оставив меня одного, на едине со своими мыслями. «Вот, - думаю я, - как надо к цели своей идти. Вот, - думаю, - на что способен человек, который на завод работать не хочет идти».