Дорогая цена

               

                (на основе реальных событий , имена изменены)


   Гамаяк привык жить своим трудом. Этому учил его отец, всю жизнь с перерывом на войну, проработавший на земле. Это он впитал с молоком матери, которое ему доставалось в коротких паузах гектарницы на табачных плантациях. Свидетельством тому были многочисленные Почетные грамоты за достижения в соцсоревновании, которые он хранит и бережет в память о безвременно ушедших в мир иной родителях.

   А сейчас Гамаяк растерялся. Совхоз перестал платить деньги за работу. Дали какие-то акции и объявили, что он теперь совладелец и должен понимать временные трудности в стране. До него никак не доходило, откуда возникли эти трудности и, причем здесь он и его семья с тремя малолетними детишками. Он как работал, так и продолжает, но живет единственно со своего огорода, после совхозной работы пропадая на нем вместе с женой, которая уже разучилась улыбаться и в глазах ее при встрече не искорки радости, а мольба ожидания.
    А он не может ничего даже обещать. Опять директор сказал, что денег на горючее не хватает, поэтому с зарплатой нужно потерпеть.

   Объяснить никто ничего не может. Еще пару лет назад по телевизору говорили, что виновато государство, эксплуатирующее население страны, ведущее неправедные войны и помогающее варварским странам. Поэтому для своего народа средств не остается.
  Потом это государство свергли и все стали ждать благоденствия. Но оказалось, что партия перед тем как ее прогнали, все успела разворовать и теперь, чтобы зажить как мечтали, нужно все изменить и снова на все заработать.
  Начались собрания, на которых директор, уважаемый человек, депутат Верховного Совета, рассказывал, что совхоз это отмирающая и неэффективная форма организации труда. Нужно поделить его между работниками и совместными усилиями развивать производство с распределением результатов труда в соответствии с долей каждого участника. Все соглашались, надеясь, что счастье наступит после реализации урожая, а пока нужно потерпеть.
  Хотя Гамаяк и его товарищи не понимали, как партия смогла ограбить конкретно их совхоз. Ведь директор не сменился. Парторгом был придурок, который и курицу украсть не в состоянии.
  Директор на эти вопросы отвечал, глубокомысленно подняв очи к небу, междометиями и мычанием, означающими, что это столь запутанное дело не для средних умов. Собрания продолжались, повестки дня сменялись и все касались собственности.
  Как-то так получилось, что половина акций досталась директору, остальные поделены поровну. Что это такое никто не понимал, но они не мешали и ничего не меняли, народ продолжал работать, надеясь на урожай. Раньше с рабочими беседовал парторг, профорг и все убеждали, что советские люди должны работать на благо родного государства. Сейчас никто не уговаривал. Собственник, вот и работай. И пугали какими-то дивидендами, которые можно не получить.
   Между собой мужики пытались разобраться, но всякий раз заходили в тупик. Получалось, что дивиденды это как трудодни в колхозах. Но в соседних районах, где были колхозы, шла такая же вакханалия. Их тоже переделили заново. Видно партия и их ограбила.
   Председателя профкома, которому  доверяли как борцу за справедливость, отправили на пенсию. Как-то при встрече спросили, почему такое происходит. Он ответил, что сами дураки, отдали и собственность и власть директору, а теперь удивляетесь. С него теперь и спрашивайте. И объяснять ничего не стал. Развели руками. Без него понятно, что дураки. А как власть не отдашь директору, она у него всегда была. Но особенно рассуждать некогда, работать надо. Осень покажет.

   Осень начала показывать, как только приступили к уборке. Собрали в очередной раз и объявили, что нет денег на горючее и на оплату за охрану садов. Раньше охраняли свои работники, а теперь как стали собственниками, почему-то привлекли приезжих молдаван. Директор в своей манере объяснил экивоками, закатив глаза, что это эффективнее. А наемным рабочим зарплату вынь да положь. Директор уже устал все сам обеспечивать, все равны, предлагает делить расходы пропорционально, а кто не хочет, пусть продает свои акции. Пошумели и разошлись.
  После этого забегали шустрые директорские приближенные, с предложениями продать им акции. Цену давали, как и за ваучеры, которые давно ушли по бутылке за штуку. Многие плюнули на все и согласились. Кто-то как-то все это оформлял, потом опять были собрания, в итоге оказалось, что никто не хочет принимать участие в управлении хозяйством, и директор грозился все бросить и уйти. Только обязательства перед кредиторами удерживают его от этого шага. Но ничего, вот реализуем урожай, поделим и только меня и видели. Хотя с кем он собрался делиться не понятно, акции все уже были у него.

   Измученные бедственным положением работники начали разбегаться. Кто-то пошел работать в пансионаты, кто-то начал всерьез заниматься подсобным хозяйством, надеясь на натуральный продукт.
   В пансионаты принимали специалистов, поэтому там устраивались электрики, сантехники, водители. Могли принять агрономов озеленителями. Остальным деться было некуда, все производственные и строительные предприятия остановились. Счастливцы, которым удалось пристроиться в пансионаты, тоже живых денег не видели.
  Директора, ставшие владельцами по той же схеме, что и в совхозе, организовали торговлю у себя на территориях и по собственным талонам или под запись разрешили выдавать продукты своим работникам под зарплату. Цены там были в два-три раза выше, чем в свободной торговле, но деваться некуда и ничего не понимающие работники считали своих руководителей благодетелями. Так все и перебивались, сочувствуя изнуренным хаосом и бестолковщиной в стране руководителям, временами поминая недобрым словом партию.

   Совхозные сады, особенно расположенные близко к побережью, стали исчезать и на их месте появляться коттеджи таких невиданных размеров и архитектуры, за какие еще лет пять назад можно было угодить в каталажку с конфискацией. Нищие начальники нищих предприятий и учреждений первыми отстроили себе дворцы и стали ездить на диковинных иномарках, затмивших отечественные бандитские «девятки».
   Бандиты стали заходить в кабинеты директоров как раньше партийные кураторы. Непонятно было, кто кем управляет. Теперь выговоры на производстве за провинности нередко заменялись избиениями или наложением денежной контрибуции неизвестными лицами. Начальник милиции, жалующийся на зарплату, которой не хватает на один обычный обед в кафе, построил себе дворец почти на берегу моря, а его сына в разборках прилюдно жестоко избил местный уголовник, и ничего ему за это не было.
    Планы предприятий не только на развитие, но и на текущую деятельность стал утверждать у себя на дому в горах какой-то упырь, освободившийся из мест заключения. Теперь у него во дворе обреченно ждали своей участи все бывшие завсегдатаи приемных райкома и райисполкома.

   Окончательное разочарование настигло оставшихся в хозяйстве работников осенью после реализации продукции. Надежды на быстрое обогащение не оправдались.
   По поселку разнеслась весть, что в конторе совхоза случился пожар. Конечно, сгорела вся выручка за реализованную продукцию и для пущей убедительности трудовые книжки работников с рабочей документацией за весь последний год. Никто не задумывался, почему все это хранилось в одном незащищенном месте. Все привычно сочувствовали расстроенному директору. Активисты даже пытались организовать сбор средств, для того чтобы он мог рассчитаться с какими-то рэкетирами, перед которыми у него были обязательства. Денег у обнищавших сотрудников не было, но странные рэкетиры почему-то не тронули целый автопарк иномарок, на которых катались члены семьи незадачливого начальника. Наверное, зачли заслуги перед отечеством, депутат Верховного Совета как-никак.

   Гамаяк, пряча глаза от стыда, объявил жене, что он уходит из совхоза и будет устраиваться в строительную бригаду, которая взяла подряд на возведение нескольких особняков в поселке для местного армянина. Раньше тот занимался спекуляцией и не имел ни одного дня трудового стажа, за что был всеми порицаем. Сейчас его тоже никто не уважал, но он в этом и не нуждался.
   Жена неожиданно возразила. Недавно в поселке в такой же строящийся дом заявились бандиты и устроили с хозяином кровавые разборки, заодно пристрелив наемного строителя с двадцатилетним сыном. Среди бела дня, в двух кварталах от милиции их никто не увидел. Мало того, вечером пришли в местную больницу и в реанимации добили сына, не умершего на месте и перенесшего операцию. Опять никто никого не увидел. Понятно, что их убирали как случайных свидетелей. И она не хочет, чтобы единственный кормилец в семье отдал жизнь за чужое добро. А мало случаев когда этим строителям вместо зарплаты штраф за якобы испорченные материалы выписывают? Жаловаться теперь некуда.
  Гамаяк совсем растерялся. Он вырос в горном селении, которое лет пять назад снесло смерчем, переехал сюда и кроме совхоза нигде не работал и по большому счету кроме земледельчества, охоты и собирательства в лесу дикорастущих, ничего не умел и не любил.

   Вечером по телевизору показывали успехи новых предпринимателей и давали советы как быстро обогатиться. Но ему в фонды вкладывать было нечего, начального капитала для приобретения акций разных «Гермесов» «Дока-хлеб» и «АВВА», сулящих невиданные прибыли, тоже не было. Но обратил внимание на объяснение, почему на селе народ живет бедно. Все просто. Он за годы советской власти разучился работать и отвечать за себя. Нужно не на дядю надеяться, а засучить рукава и пахать на брошенной и неосвоенной земле, которой в стране немерено. А ведь, правда! Если подальше от поселка к лесу, за полями совхоза занять участок и развести на нем хозяйство, то можно прокормиться и неплохо. Про выходные конечно забыть. Но это пустяк, результат дороже. К работе ему не привыкать, а там глядишь, и дети подрастут, помощниками будут.

   Гамаяк как-то сразу загорелся и почувствовал, что нащупал свою тропу. В самом деле, сам себе хозяин, ничьи интересы не затрагивает, ни от кого не зависит. Им овладело такое нетерпение, что он, не откладывая, пошел к директору лесхоза домой. Тот посмеялся и сказал, что сейчас бардак и оформить ничего невозможно. Клич кинули землю расхватывать, а как узаконить никто не знает. Если лес трогать не будешь и с охотинспекцией поладишь, то в добрый путь. А потом видно будет. Может быть, аренду оформим. Он не был депутатом, поэтому никаких условий не выставил, сказал, чтоб выбирал участок, поставил его в известность и начинал работать.

   Окрыленный Гамаяк на следующий день пришел в контору, чтоб написать заявление и получить расчет. Отдел кадров был закрыт, его направили к экономисту. Та взяла заявление и ушла. Через минуту пришла с визой директора и сказала, что вопрос зарплаты решает он лично, а трудовую книжку не выдадут – сгорела. Просто иди и все на этом. Гамаяк вышел от экономиста и увидел в окно, что директорская машина отъезжает. Когда появится, никто не знал. Тщетно прождав до обеда, Гамаяк сел в свои «Жигули» и поехал домой, решив, без всякой надежды, проехать мимо дома директора.  Машина того стояла у ворот, водитель сказал, что ждет его для поездки в район. Директор вышел, широко улыбаясь, пожал  ему руку и пожалел, что нет времени на разговор. На ходу такие вопросы не решаются, ты же знаешь, какая у нас приключилась беда. Теперь даже нельзя восстановить, сколько мы тебе должны. Как только разберемся, обязательно сообщим.



   После обеда всей семьей поехали в лес. Дорога шла через хутор вдоль речушки в пятнадцати километрах от поселка. Летом это был чудесный райский уголок с горной игривой речкой, каштанами, дубом, буком, кизилом, грибами и ягодами. Но на всю зиму речка, разливаясь и временами заползая на дорогу, превращала ее  в непроезжую, а порой и непроходимую преграду, отрезая хутор от мира.
   Немногочисленные жители ни на кого не рассчитывали, запасались провизией и топливом, обходясь редкими вылазками за почтой и хлебом, ждали весны. Иногда выручали знакомые охотники, точнее браконьеры, выполняя заявки лесных жителей. Радио, газет, тем более телевизора, на хуторе не было. Непривычные горожане, прельстившиеся летом чудесами природы и купившие здесь жилье, озверев от идиллии, убегали, не дотянув до Нового года. Обычно не возвращались.
 
  Проехав совхозные сады в пяти километрах от хутора, наткнулись на чудесную поляну, граничащую с лесом. Здесь же протекала речка, к которой сразу устремилась детвора.
   Гамаяк уже забывший, когда он с семьей выезжал на природу, смотрел, как сверкали черными глазенками сыновья, прихорашивалась, надевая венок на кудрявую головку дочка. Да и жена помолодела, забыв постоянные тревоги о завтрашнем дне. Теплый осенний денек позволял поваляться на травке, никому не хотелось отсюда уезжать.
   Пока дети собирали кизил на берегу речки, перекликаясь звонкими голосами на весь лес, родители развели костер, жена почистила картошку. Гамаяк нанизал на веточки колбаски, прихваченные из дома, стал их поджаривать. На запах прибежали проголодавшиеся дети. Жена разложила нехитрую снедь по порциям, засмеялась, глядя на счастливые мордашки и вдруг отвернувшись, ушла за ближайший куст.
   Встревоженный Гамаяк встал и пошел следом. По трясущимся плечам понял, что жена плачет. Вытерла слезы, повернулась уткнувшись в плечо мужа, вполголоса заговорила.

- Никто нам не нужен, Гамаяк, и мы никому не нужны на всем белом свете. Давай переедем и будем здесь одни жить.
   Гамаяк, чувствуя в душе прилив жалости и даже нежности, прижал голову жены к плечу, успокаивал.
- Ну что ты, все обойдется, не война ведь, выкарабкаемся.
- Да и не лучше войны, тоже люди гибнут.
- Это гибнут те, кто много хочет, живи для себя никого не трогай и тебя никто не тронет.
- Вот я и говорю, давай здесь останемся. Уж точно никого не затронем.
- Завтра согласую в лесхозе этот участок и перееду на всю зиму для обустройства. К весенним работам переедем.

   Обрадованная словами мужа она кивнула головой.

- Идем, дети бы не напугались.

   Хотели заночевать здесь, о чем очень просили дети, но к вечеру стало прохладно, осень все-таки. Дорогой рассуждали, чем можно заняться, без больших материальных затрат. Гамаяк вспомнил, как он ездил по делам к знакомому и удивился, что тот держит целое стадо, голов в десять, свиней. Спросил, чем он их кормит. Тот, смеясь, ответил, что палкой. Живя на краю села, он раз в неделю давал свиньям корм, чтобы не забывали дом, а в остальные дни прогонял их в лес, изобилующий желудями и каштанами.

- Представляешь, в селе откармливает десяток свиней. Здесь же сам Бог велел этим заняться. Помнишь, когда жили в горах, тоже не очень их баловали. У нас даже свиньи полосатых поросят от кабанов приносили. Цена на мясо сейчас такая, что не все могут его себе позволить. И шашлычных развелось, неизвестно чем людей кормят. В лесу, никому не мешая, можно разводить коз. Пруд соорудить большого ума не надо, речка рядом. Это нутрии, может быть даже рыба. Но это потом. А сейчас к этому еще и пасеку. Летом огород, распахать поле пока под картофель и кукурузу. Поработать придется, но и в совхозе света белого не видели, как и денег.

   Все казалось реальным и доступным. Только работай. Так на себя же!
Когда приехали домой, набегавшиеся за день дети на заднем сиденье спали, несмотря на ухабы проселочной дороги.


Гамаяк, загоревшись, не раскачивался и уже через два дня одним рейсом на машине с прицепом, купленным в кредит у соседа пенсионера, вывез в лес инструмент, несколько канистр бензина и все оборудование, которое валялось в сарае и могло пригодиться на новом месте. Сосед, умелец и рационализатор, по возрасту оставивший свои эксперименты, даже отдал самодельную электростанцию. Уверял, что она работает от проточной воды и обещал, как поправится, съездить с Гамаяком и установить ее. Говорил, что мощности хватит на освещение. Гамаяк видел, что у знакомого на шашлычной такая же станция работает. Еще через день перевез семью, которой предстояло жить в установленной на опушке леса палатке до самых холодов и переезда на зиму в поселок.
  Дети были в восторге еще и от того, что возились с двумя щенками, положившими начало будущему хозяйству. Гамаяк не удержался и назвал их одного в честь почившей и обворовавшей всех старой партии, второго в честь обманувшей всех новой власти. Теперь по лесной закрайке бегали, резвясь, палевый толстый с черным пятном на лбу Горби и рыжий, худой и наглый, Чубайс.

   Установился ритм жизни на новом месте, определился круг обязанностей. Глава семьи весь день стучал топором неподалеку заготавливая жерди для хозяйственных построек. Он убивал двух зайцев. За срубленную в указанном месте поросль лесхоз обещал приплачивать ему как за санитарную рубку. Гамаяку важна была легальность промысла, а не эти жалкие копейки, хотя на бензин, он рассчитывал, их должно хватить. Семья успевала заниматься сбором кизила и каштанов, на базаре можно было за них получить хоть какие-то деньги. Да и себе должно на зиму остаться. Дети- погодки, все дошкольного возраста, соревнуясь, не отставали от матери.

   Уже через неделю на поляне возникли загоны для свиней и коз, Гамаяк приступил к постройке помещений. Каштанами и ягодами забиты прицеп и багажник, нужно было вывозить все это на рынок.
  Жена стала осваивать профессию базарной торговки, которая только на первый взгляд кажется простой. Здесь и с местом нужно договориться так, чтобы именно твой товар был востребован, и встать пораньше, чтобы успеть доставить его на детской коляске на рынок. Все жили на работе, отец в лесу, семья на рынке. За место платили начальнику рынка, потом еще пришли какие-то нахальные юнцы потребовали плату за «крышу». Согласились подождать хозяина, который уехал снова в лес и должен за семьей вернуться через пять дней.
   Гамаяк, когда вернулся домой, быстро нашел их «наставника» и  уладил с ним вопрос так, что тот на следующий день проводил инструктаж своим подопечным, сияя свежеприобретенными фонарями под обоими глазами, при этом запретив даже смотреть в сторону новых торговцев. Сказал, что они с ним рассчитываются персонально.

   Несколько выездов в лес, чередующихся с реализацией товара, дали первые ощутимые результаты. Гамаяк, привычный к охоте смолоду, браконьерствовал для прокорма семьи, благо ехать никуда не надо. Кабаны сами выходили из леса, а ружье всегда было наготове. Мало ли что, лес все-таки! О приближении же нежелательных посетителей Горби и Чубайс оповещали хозяина звонким лаем. На рынок дичь не вывезешь, поэтому заготовили солонину на зиму. Зайцев было столько, что им леса не хватало, набрасывались на совхозные сады, особенно молодые. Семья уже года два так сытно не жила. Даже детей приодели в зиму, что стало вызывать интерес у соседей и одобрение у родственников. Кто-то даже по их примеру пытался присмотреться к делу. Но не каждый может отважиться на такую авантюру. Дальше разговоров дело ни у кого не пошло. Гамаяк про себя считал, что не припекло по настоящему, вот и вся причина. Сам он не покладая рук, заготавливал корма на зиму, твердо решив заводить живность с февраля-марта следующего года.


   В начале ноября пошли дожди, Гамаяк привез семью в поселок, оставив ее на попечение жены. Теперь он сможет навещать их редко, только с оказией на вездеходах браконьеров, лесников или пешком. Палатку свернул, сам заселился в пустующий дом на хуторе и стал ходить на участок пешком в любую погоду. На охране оставались «политики», как окрестил собак местный интеллигент, поселившийся на хуторе пенсионер и задержавшийся здесь уже на вторую зиму. Лето он проводил на море неподалеку с приезжавшими к нему из города детьми с внуками. На хуторе они были один раз, больше желания не возникало.
  Крепкий, шестидесятилетний отставник, на чем свет стоит, ругал всех, в том числе прошлые и нынешние власти, при этом расточая улыбки и сохраняя веселое настроение. На вопрос как он умудряется при таком критическом отношении к жизни оставаться оптимистом, отвечал, что пустяки ему уже настроения не портят при его жизненном опыте, приобретенном, в том числе, участием в необъявленных войнах. У него была теория, утверждающая, что все в жизни случайно. Особенно он любил примерять ее к людям. Говорил, что путные люди овладевают профессией, а там уж как повезет. А беспутные профессией овладеть не могут, поэтому раньше шли в партию, а теперь в политику. Если им повезет прорваться к власти, тогда не везет их подопечным. У нас в стране сейчас это произошло, но он надеется, что это временно – жизнь полосатая. Гамаяк частенько заглядывал к нему по вечерам и тогда они часами при свете керосиновой лампы играли в нарды под разглагольствования хозяина.

   На Новый год Гамаяк, оставив на попечение соседа собак, выбрался в поселок на целую неделю. К этому времени уже было закончено строительство всех хозяйственных построек. Обошлось без больших затрат. Все из дерева и остатков домов, давно брошенных хозяевами на хуторе и не претендующими на этот хлам. Кроме того, Гамаяк там же начал подбирать материалы для строительства дома, ленту под фундамент которого уже наполовину выкопал.
   Объехали за неделю всех родственников. Они живо интересовались делами новоявленного «бизнесмена», поощряли, видя, что он воспрял духом, посвежел и приобрел повадки независимого и уверенного в себе человека. Как одобрительно сказал один его дядька: «Хозяином смотришь!».
   Договорился в одном из пансионатов насчет поросят, которых пообещали подвезти в феврале. Пансионат с незапамятных времен снабжал какой-то колхоз дефицитными в советское время путевками, а те в свою очередь поставляли работникам пансионата поросят для откорма в личных подворьях. Сейчас пансионаты стояли полупустыми, никакого дефицита не было, а добрые взаимоотношения остались.
   От хозяйства не уедешь, поэтому с февраля Гамаяку предстояла безвылазная жизнь на участке. Решил уж заодно заводить козлят, начинать готовить ульи. А через месяц-два по весне заезжать всей семьей и до сентября жить здесь. Можно бы и дольше, лето на юге захватывает половину осени, да в этом году у них появляется первая ученица.


   Все шло по задуманному. С поросятами не обманули, завезли двадцать пять голов с условием откорма пяти штук в качестве оплаты. За восемь козлят рассчитался тушей кабана. Знакомый пчеловод готовил десять пчелиных семей, тоже на условиях бартера.

   Бензин заготовил впрок, обменяв на ту же дичь. За зимние месяцы разобрался и запустил станцию, мощности которой хватало на освещение. На будущее, чтобы обеспечить бытовую технику, нужно было подумать об устройстве водопада для увеличения мощности источника питания. Но пока о технике говорить рано, у дома стены доросли лишь до подоконника.
  Хозяйство без птицы – не хозяйство. Землей из-под фундамента Гамаяк отсыпал дамбу, в образовавшийся пруд завел воду из ручья, обнес все это забором, получился птичий двор, поделенный на загоны для гусей и уток. Расставил в них ящики из-под яблок, разбросанные по всем совхозным садам во время уборки, набил сухой ветошью. Получились удобные домики для птиц. Соорудил второй ярус для кур. Каждое утро начинал с осмотра хозяйства, чтобы устранить вчерашние недочеты. Работал до вечера, забывая про обед. Удивлялся как это в совхозе каждую минуту, уворованную от бригадирского контроля, использовали для легкомысленных развлечений. Домино, выпивка, трепотня.  Сейчас ему было стыдно, к работе появилось совсем другое отношение. Он много размышлял над этим и пришел к выводу, что главное в работе результат. В самом деле, в совхозе его не было ни в виде достойной зарплаты, ни в виде натурального воплощения. Даже созданное общими усилиями ему не принадлежало, было общим. И когда партия все украла, то и партия и все украденное было чем-то абстрактным и не осязаемым.
  Сейчас же после каждого трудового дня он видел плоды собственных усилий, его приятно волновала похвала навещавшего изредка хуторского соседа. А когда привез сюда семью, то от восторга детей и радости жены почувствовал такое волнение, какого не испытывал при вручении ему Почетной грамоты секретарем парткома. Их оценка оказалась куда весомее.

   Весна пришла в конце февраля. Теплые деньки позволяли заниматься огородом. Жена и дети пропадали на грядках. У каждого был свой участочек и дети соревновались, то и дело обращаясь за консультациями к родителям. Больше к матери. Гамаяк пропадал на постройках и поле, огородом и живностью занималась жена. Договорился с совхозным трактористом, приехавшим для вспашки междурядий, и пока тот в перерывах потягивал его вино и грелся на солнышке, распахал поляну на опушке леса под кукурузу. Получилось гектара два. Даже если получит две-три тонны зерна, то в зиму можно будет смело оставлять маточное поголовье. Пора уже и о коровах думать.

   Работа закрутила всех так, что опомнились, когда наступило лето, а ребятишки запросились на море и в поселок к друзьям. К этому времени на пустом месте возникло обширное хозяйство, порядку в котором мог позавидовать любой образцово-показательный совхоз. Приехавший на пару дней с моря сосед согласился отвезти семью на обратном пути. Решили, пока нет полевых работ, пару недель побаловать детей. Жена заодно хотела продать на рынке овощи, собранные к этому случаю. Гамаяк с животными и поливом мог справиться сам, хоть и в ущерб строительству дома. Пока семья жила в будущем коровнике, летняя пора позволяла.
   


   На следующий день после отъезда своих, Гамаяк выгнал свиней, достигающих уже товарного веса и через месяц готовых к забою, сам стал откапывать очередную канавку в огороде, совершенствуя систему полива. Вдруг глухо и басисто залаял Горби, к тому времени выросший в крупного добродушного пса, никогда не отходившего от дома. Из леса прибежал вечно гоняющийся за зайцами и другими мелкими зверьками Чубайс, поддержал своего товарища звонким лаем.

   На поляне появилось три человека. Двоих Гамаяк узнал. Оба были из поселка. Один тридцатилетний сын учительницы, бездельник и проходимец. Матери, уважаемой в поселке, все сочувствовали и удивлялись, как мог у таких родителей вырасти лоботряс. Второй такой же оболтус. Да еще и смолоду пристрастившийся к наркотикам. Это его в прошлом году Гамаяк учил уму-разуму, когда малолетние рэкетиры пытались наложить дань на его жену. Третий был незнакомый с пистолетом в руке, судя по поведению предводитель. Они уверенно шли к Гамаяку. Все это выглядело как-то нереально. Ярко светило солнце, журчал ручей, щебетали птицы, подтверждая торжество и расцвет жизни и вдруг пистолет. Пришельцы настолько не вписывались в идиллическую картину, что Гамаяку все показалось глупой неудачной шуткой. К тому же он ощущал себя здесь хозяином и соответственно себя вел.

- Что скажете, как вы здесь оказались?
- Это ты ответь, как здесь оказался и потравил наши посевы?
- Не смешите меня, с каких это пор у вас посевы появились, вы же в жизни палец о палец не ударили!
- Это не твое дело, мы сами знаем, кого ударять, кого нет. Будешь так разговаривать, и ты узнаешь.

Незнакомец в перепалку не вмешивался, но когда его товарищи стали увлекаться, поднял руку, заставив этим их замолчать.

- Слушай сюда, фраерок! Здесь не бакланы пришли с тобой базары разводить. Твои свиньи перепахали нашу коноплю. Там ее столько, что всего твоего вшивого хозяйства не хватит, чтобы рассчитаться. За потраву ты торчишь тридцать миллионов. Через неделю отдашь нам десять, остальные отработаешь. Придем за деньгами, покажем делянки для посева и дадим семена. Охрану наших участков с сегодняшнего дня будешь нести сам.

   После тирады бандит, выстрелил в Горби, забившегося в предсмертных конвульсиях.

- Следующими будут твоя баба и выродки!

Ошарашенный Гамаяк не понял, куда исчезли налетчики. Страх парализовал его. До этого момента, он и не подозревал, что взрослого, знающего свою силу мужика можно скрутить в одно мгновение.

   Когда рассеялся туман, застлавший глаза, все так же светило солнце, журчал ручей и щебетали птицы. Но Гамаяк уже чувствовал, что это конец. В ушах стояло предупреждение бандита. По уверенному тону понятно было, что он не блефует. Все так и будет. Такого Гамаяк в своей жизни еще не встречал. Это было из какой-то другой жестокой параллельной реальности случайно дохнувшей на него смертельным смрадом. Заодно и на все самое дорогое, что было у него в этой жизни.
   Отдышался и кинулся с Чубайсом вслед за бандитами. Азартный пес опередил его, с лаем бросившись через кусты. Тут же раздался выстрел и послышался сначала визг, потом затихающий хрип собаки.

   Из-за кустов опять вышли они. Гамаяк стоял молча. Предводитель подошел и тоже молча нанес удар такой силы, что Гамаяк упал на землю, потеряв сознание. Очнулся от пинка в живот, чувствуя крошево зубов во рту и полный рот крови.

- Хватит притворяться! Что ты хотел?

Гамаяк сел, отплевываясь и затравленно глядя на своего хозяина снизу вверх. Он уже понял, что целиком находится во власти этого выродка.

- Ребята, давайте договоримся, причем здесь семья?
- Кто ты, чтоб договариваться? Следующей будет баба, потом по очереди. Ты последний. И не бегай за мной, я этого не люблю. Жди через неделю.

  Гамаяк отдышался, выплюнул выбитые зубы, прополоскал рот, умылся в ручье и пошел в жилище. Достал из-под досок спрятанное от детей ружье. МЦ-21-12. Четыре патрона в магазине, один в стволе. С расстояния в тридцать метров Гамаяк навскидку давно уже не делал промахов. Если их будет трое, то один патрон запасной, один для себя. Другого исхода он уже не предполагал. Втягивать еще кого-то бессмысленно, идти в милицию бесполезно, если начальник своего сына защитить не может. Спасти семью можно только ценой собственной жизни. Не будет его, некому будет предъявлять претензии. Перезарядил патроны, добавил пороха, нарубил картечь. Стволы беречь не приходилось. Тщательно проверил капсюли, чтоб исключить осечку.

   С этого дня Гамаяк был в состоянии постоянно взведенной пружины. Делал он все автоматически. Кормил скотину, поливал огород, косил траву, чинил бреши в заборах. Перестал строить дом. Наработавшись, засыпал как убитый, но через два-три часа просыпался от детских голосов. До утра думал. Перед ним проносилась вся его жизнь. Сейчас он понимал, что прожил ее не так, занимался не тем и ценил не то. С запоздалым сожалением сокрушался о том, как мало времени уделял детям, жене и вообще людям. Поправить уже ничего было нельзя, он знал, что больше никого не увидит. Последних кого он встретит, нужно истребить как бешеных волков. От них не должны страдать невинные люди.

   Главной заботой Гамаяка было не расслабиться. Он вызывал в памяти лицо своего врага, его слова брошенные напоследок. Твердил про себя: «Я буду последним, но сначала вы, без очереди!».


   Солнце светило, как и неделю назад, когда бандиты появились на том же месте. Собак не было, Гамаяк уже часа два поджидал их как кабанов,стоя в кустах. Он и стрелять их хотел для верности как зверей из засады. Они шли, беспечно разговаривая о чем-то и смеясь. Это настолько возмутило Гамаяка, что он передумал. Эти нелюди не заслуживают внезапной смерти. Он неделю не спал, постарел и изнемог от ожидания, а для них шуточки. Да кто они, новоявленные вершители судеб?

 - Стой!

   Парни, вышедшие на открытое пространство, даже не думали разбегаться, хотя видели ружье в руках Гамаяка. Удивленный вожак медленно начал поднимать руку с пистолетом. Они не были ни охотниками, ни бойцами. Обыкновенные шакалы. Выстрел с десяти метров снес ему полчерепа, и пока он падал, по своему заряду картечи получили его сподвижники.
 
  Гамаяк постоял, убедился, что они перестали корежиться, выдохнул, приставил ствол к подбородку, сбросил сандалий  и пальцем босой ноги нажал курок.