Наказ. Ольга Ланская

 Не терять разума. Не пугать людей страшным взглядом своим. Не выть волчицей на пепелище!
 
Вот, к какому выводу пришлая однажды. А предшествовал этим простым мыслям, простому наказу самой себе странный случай.

Зашла я примерно в полдень в Казанский Собор наш, петербургский. В Городе - тишина, лёд под ногами, а по нему вода - стылая, скользкая. И глыбы люда с карнизов вниз срываются, Город обстреливают. И нас, горожан.
А внутри Собора - Благодать! Народу много. Кто погреться зашел, кто поглазеть, а кто и помолиться. Таких-то большинство. Их сразу видно, молящихся.

И у меня дел было немало. Надо Серёжу с Антошкой да мамой помянуть, свечечек поставить, записочки поминальные подать. А, главное, ковчежек с мощами святых найти, да у любимого моего Христа в Белых Ризах постоять, его попросить за ушедших.

И всё сделала.
 
Нехлопотно, неспеша. Хоть и народу – тьма, и свечечку и поставить негде! 

Так плотно ставили их люди, и всё шли, шли, неся капельки воскового святого жара в своих ладонях...

Я уже и уходить собиралась, видя, что и без меня тут ступить негде. Да всё меня забота одна останавливала, что-то мешало попросить о том, что нужно было мне в ту минуту, как воздух. А, может, и больше.

Потому, что во всем доме не осталось ни капли святой воды, а гость меня вчера навестил недобрый. И собака моя после его ухода всё поскуливала, поглядывая на входную дверь…

Решилась я, наконец. Подошла к матушкам, говорю:

– Понимаю, не вовремя, но нужна мне вода святая, ну хоть глоточек!

Смотрят строго. Спрашивают:
 
– Случилось что?
 
А я и сказать не могу.
 
Давит меня, словно камень горючий изнутри. На слова духу не хватает.

А матушки смотрят строго так, ждут.

– Муж... – говорю чуть ли не шепотом. – Муж мой... умер...

Притихло как-то все. А одна, помоложе. говорит:
 
– Так крестины сейчас будут. Святой воды-то едва-едва хватило... Кончилась!

А другая, постарше, руку протягивает ко мне:

– Давайте вашу бутылочку, матушка. Уговорю. Поделятся батюшки... Муж, ведь, умер.

И убежала.

А я стою, ни жива, ни мертва, на том ли, на этом свете...

И вот, прибегает матушка с моей бутылочкой, а в ней – святая вода.
 
И радостно мне стало, и хотелось руки, давшие мне живую эту воду, расцеловать.

– Да ладно, – говорят мне матушки. – Бегите. Утомились ведь!

Я Храму-то нашему поклонилась, Казанской Божией Матери тоже издалека, потому, что не подойти и близко - толпа к ней стоит, ну, бесконечная!
 
И только вступила я в пристеночек, сенцы, вроде, такие между двумя тяжеленными дубовыми древними дверьми – боковой вход, где ни одной иконочки нет, слышу – вдруг как завизжит кто-то!

И смотрю, женщина от меня пятится, прямо на приступочки мраморных колонн каблуками тяжеленными карабкается, спотыкается, вот-вот упадёт, а сама руками всё машет:

– Я Вас не трогаю! Я не трогаю Вас, не трогаю!

И слёзы в голосе тоненько так взвизгивают, и руками отмахивается от чего-то, и всё пятится.

– Ну, – думаю. – Расшибётся о мрамор-то! В кровь, расшибётся!

А народ вокруг как заморозило.
 
Я потянулась было к той, что на колонну мраморную задом вскарабкаться пыталась, чтобы поймать за руку, чтобы хоть голову-то она себе не разбила.
 
И вдруг вижу смертный ужас в её глазах.

Проследила я за её взглядом, а смотрит она, как завороженная, на бутылочку со святой водой, которую я невольно протянула к ней, потому что в руке держала, у сердца.

– Я не трогаю Вас, – не своим голосом верещит женщина. – Не трогаю. Не к Вам я! Не к Вам!

И всё ножками перебирает, чтобы зацепиться за что-нибудь, жмётся к колонне... Вот-вот рухнет! А сама этого не понимает.

Тут мы все развернулись и вышли. Чтобы не пугать её, что ли… А что там дальше было, не знаю.


Санкт-Петербург

22 ноября 2016

(Фото Прокопия Ноговицина, Саха-Якутия)