Кнопочка

                Вчера был разбор объединенного отряда. Сейчас притчей во языцех стали Ил-76. У одного гидросистема отказала, у другого еще что-то, но самый анекдотический случай произошел с моим соседом Пашей К.
                Его отправили в командировку в Братск: возить оттуда горючее в Полярный. Работа хорошая: я сам когда-то возил горючее на Ан-2. Груз всегда готов, задержек нет. Вот они и возили себе спокойно.
                По инструкции перевозка топлива осуществляется с разгерметизированным кузовом – для вентиляции, что ли.
                Летели они на 11100 м, подошло время приема пищи, оператор пригласил командира вниз, на кухню. Тот, идя мимо двери, ведущей в кузов, обратил внимание на сильное шипение. Там в двери два отверстия, закрыты створками; при необходимости створки можно открыть для более быстрого выравнивания давления между кузовом и кабиной. Вот и шипело: воздух выходил из кабины в щель.
                Паша решил устранить дефект. Стал дергать эти заслонки за ручки, но этим только расширил щель. Видя, что сил не хватает, вспомнил, что есть еще автоматика: можно эти заслонки закрыть или открыть электромеханизмом, который сильнее рук, а управляется кнопочкой на стене.
                …И нажал кнопочку. Он все продумал, но никак не ожидал, что механизм сработает на открытие, так как там есть тумблер, переключающий работу механизма на «открыть » и «закрыть». А он стоял на открытие.
                Кабина мгновенно разгерметизировалась, давление в ней сравнялось с забортным, стало, как на 11100. Паша загремел по лестнице вниз, к штурману. Бортинженер повалился лицом на пульт; второй пилот, по его объяснению, вроде бы все ощущал, но как в тумане, а пошевелиться не мог.
                Туман в кабине-то был – это всегда случается при разгерметизации.
                Радист в это время кончил есть и повернулся отдать поднос оператору. И увидел, что тот валится на него. Отшатнувшись, он поймал краем глаза загоревшееся табло и меркнущим сознанием разобрал надпись на нем: «Дыши кислородом!»
                Не звоночек зазвенел, не сирена взвыла, не лампочка загорелась, – огненные буквы! Маска была рядом; хватило сил дотянуться и сделать несколько вдохов – сознание прояснилось.
                Самолет себе летел на автопилоте. Правда, они как раз меняли эшелон, и второй пилот, Саша Ишоев,  управлял рукояткой тангажа.
                Радист схватил его маску, прижал ему к лицу и кое-как привел в чувство. Думать тут нечего: тот ударил по газам и –  экстренное снижение.
                Где-то ниже 6000 пришел в себя командир, кое-как добрался до рабочего места. Из снижения вывели на 4500, загерметизировали кабину опять, отдышались и благополучно сели в Братске.
                Паша, конечно, очень умный. Он заочно окончил МАИ с красным дипломом. Но, как известно, интегралы (которые он, кстати, и сейчас знает) не помогают летать, а скорее мешают, путают мозги.  Считая себя на голову выше остальных, а в экипаже – и подавно, – он в полетах  все время экспериментирует. И все молча. Он молчун в жизни, молчит и в полете. Да только что-то все ему не везет. И на Ан-12 летал с приключениями, а на Ил-76 снискал себе твердую славу экспериментатора. То в Норильске самолетные тельферы с рельса уронил, кнопочками баловался,  то еще какой-то эксперимент, снова с тумблерами. То выкатился в Ванаваре.
                Его, конечно, вытаскивал начальник управления, земляк и однокашник. Но сейчас не вытащил. Ведь потеряй сознание радист, была бы катастрофа, и ни одному, самому наиопытнейшему эксперту в голову не пришла бы абсурдная мысль, что опытнейший пилот, умнейший, думающий, с образованием авиационного инженера, – сам разгерметизировал кабину. Да и ищи-свищи по зимней тайге обломки.
                Перевели его во вторые пилоты – в который раз. Да еще как пройдет ЦВЛЭК – разрешат ли вообще летать. Экипаж его материт. Им же тоже на ЦВЛЭК надо проверяться.
                Радиста наградили подарком, представили к знаку «Отличник Аэрофлота», но ведь и он сидит, не летает, и его ЦВЛЭК держит.

                Нельзя ничего делать молча. Это первейшая заповедь; он ее нарушил. И не трогай ничего, если все работает. Это вторая заповедь.
                Ведь был с кем-то случай на Ан-2: летят, вдруг один из пилотов заметил, что магнето на нуле! Лапка стоит вертикально, а мотор работает! Он уже потянулся рукой – поставить лапку на «1+2», а другой ему – по рукам! Не трогай! Работает – не лезь! Оказалось, лапка на оси просто разболталась.
                Наша работа – ремесло. Думать, конечно, надо. Но основа основ ремесла – стереотип действий. Вот я мозгую, как ногу давать. Штурман отрабатывает порядок включения тумблеров: слева направо, сверху вниз. Бортинженер добивается автоматизма в своих стандартных операциях. Это все выучено наизусть. И все равно мы друг друга контролируем. Я слежу за штурманом, он –  за мной и вторым, второй – за обоими нами. Есть технология работы, есть контрольная карта.
                Но если возникнет что-то неординарное, тут уж общий повышенный контроль. Лучше лишний раз переспросить.
                Так ли уж сильно шипело там, что  никто и внимания не обращал. Надо было Паше хоть пробурчать: вот, мол, шумит что-то.
                У меня штурман курс изменяет на один градус – докладывает. Да что говорить.