Когда горы не летают

                Рассказ


              Солнце зависло над соседней горой, слепило. Было неудобно, даже сквозь закрытые глаза отвлекало, заставляя двигаться, менять положение. А хотелось покоя. Орёл уже не раз пытался повернуться спиной к солнцу, но сил хватало лишь отвернуть голову, спрятать под крыло.
И хотелось есть.  Сильно хотелось есть. Это чувство было постоянным, не проходящим уже длительное время. 
Когда он принимал пищу последний раз? Не помнит. Нет, впрочем, вспомнил.
Тогда ещё солнце не так грело, ещё остатки снега белели на некоторых вершинах гор. И он ещё мог летать. Тяжело, еле-еле взмахивая крыльями, с трудом удерживая их в набегавшем потоке, но всё-таки летал.
В то утро со скалы, с её уступа, где он сидел после долгой мрачной ночи, увидел, как старая лисица охотилась на зайца. Такого же старого, как и она.
Заяц убегал, но прыжки его были вялыми, через силу. Когда пытался уйти в сторону, падал на поворотах, перекатываясь как гонимая ветром колючка. И поднимался с трудом.
И лиса, когда нужно было резко остановиться или повернуться вслед жертве, тоже падала. И тоже перекатывалась на поворотах как та же сухая колючка, гонимая ветром. И поднималась с трудом, а, вставая, не сразу кидалась в погоню, так же как и заяц не сразу бросался убегать. 
Орёл видел со скалы,  как и заяц, так и лисица часто останавливались, замирая, опустив к низу головы. Отдыхали. Потом снова начиналась гонка на выживание. 
До этого, он, так же как и сейчас, почти смирился с постоянным чувством голода. И уже готовил себя к последнему полёту. Ибо чувствовал, что охотник из него уже никакой. И даже если всё же сможет полететь на поиск уже готовой пищи, на поиск падали, то вряд ли получится ему пролететь достаточное для поиска расстояние. Вряд ли сможет подняться на такую высоту, чтобы обозреть окрестности, и успеть обнаружить тушку дохлого суслика или иного мёртвого зверя.
А тут вдруг лисица, заяц. Совсем рядом. В поле зрения. У подножья горы.
И он понял, уверовал тогда,  что если заставить себя встать, распрямить крылья, удачно оттолкнувшись от скалы, удержаться в воздушном потоке, то можно и не плохо позавтракать. А если будет пища, то обязательно появится и сила. И он снова сможет парить, летать, и снова горы будут скользить ему навстречу.
Пока он размышлял, лисица всё же догнала-таки зайца и уже удобно расположилась у куста колючки, приступила завтракать, тем самым набираясь сил и отодвигая свою кончину ещё хоть на какое-то время.
И орлу есть хотелось, и хотелось ещё летать. Вот поэтому медлить было нельзя.
Орёл поднялся в тот раз. С трудом, но смог всё-таки подняться, встать на ослабевшие от голода и от старости ноги. Однако, они держали его. Пусть не очень уверенно, с дрожью, но держали. Огрубевшие от старости когти ещё пытались зацепиться за камни,  сжаться вокруг камней-голышей, ещё искали и находили точку опоры. 
Потом следовало распрямить крылья. Что он и сделал. Да, они распрямлялись, но и тут же обвисали. Не было той упругости, что была прежде, что держала его во время полёта, что давала возможность воспарить над землёй, над горами.  Он это чувствовал, осознавал, как не надёжны стали крылья. А есть хотелось. И хотелось снова воспарить. Ему иногда казалось, что воспарить ему хочется больше, чем есть. Будет полёт, будет и пища, и будут те ощущения, те чувства, которые затмевают голодные боли в желудке, и появиться ничем не передаваемое чувство полёта. То, ради чего стоило жить, ради чего он и жил. Полёт! – вот смысл жизни, который ускользал от него в последнее время. Но страсть как не хотелось его терять, напротив, хотелось удержать во что бы то ни стало.  А для этого нужна пища. И она вон, под горой, в одном мгновении полёта. Даже не надо будет взмахивать крыльями. Достаточно парения. И всё! Вот только стоит оттолкнуться, распрямить крылья и удержаться, не упасть, не рухнуть с позором на виду у гор.  Это будет позор. Это будет смерть. Позволить себе такую слабость он не мог по определению.
С очередной попытки орёл встал, закачался на слабых ногах, но устоял. Замер, привыкая по-новому к такому положению, медленно, очень медленно расправил крылья. Хотя и обвислые, они всё же подчинялись ему, своему хозяину, распрямились. Пусть не до конца, пусть не так пружинисто, не так упруго, как хотелось бы, но распрямились, подчинились его воле. Уверовал после этого, что и в полёте крылья не подведут, раз не подвели на скале. 
Осталось донести себя до края обрыва и оттолкнуться от скалы. А дальше… Дальше думать не хотелось. Хотелось есть. И страсть как не хотелось позора на виду у гор.
Переваливаясь, кое-как балансируя крыльями, с трудом, но орёл донёс себя до края обрыва. Замер на мгновение, примериваясь, определяя по привычке маршрут предстоящего полёта и его направление. Понимал, что менять направления полёта слабыми крыльями уже во время парения будет трудно, а ошибиться с точкой приземления никак нельзя было, поэтому он чуть-чуть довернул туловище ещё на скале и бросил себя с обрыва.
Хотя полёт и был быстрым, стремительным, скоротечным, больше напоминающим падение, чем полёт, орёл смог сконцентрировать в нём весь предыдущий лётный опыт, и всё же приземлился точно на спину лисице.
Перед приземлением по привычке выставив вперёд готовые к схватке с жертвой когти, успел впиться ими в спину добычи, но удержаться больше не смог. Крылья не смогли удержать их хозяина в момент охоты, не затормозили. Да и лисица, хоть и старая, но сопротивлялась отчаянно. 
Позорно перевернувшись через голову несколько раз, что гонимая ветром сухая колючка, упав на бок, но жертву не отпустил. Значит, когти ещё сохранили прежнюю хватку, пусть не такую сильную, как в былые годы, но достаточную для этой охоты, чтобы удержать добычу.
Инстинкт охотника сработал помимо его воли и в этот раз. Даже во время позорных переворотов орёл успевал долбить клювом голову жертвы.
Охота увенчалась успехом.
Когда лисица затихла в лапах орла, он не стал сразу же приступать к приёму пищи. Ещё долго оглядывался вокруг, крутил головой, словно хотел убедиться, что его видят в этот момент зрители, его соплеменники и потенциальные жертвы. Видят горы. Видят и понимают,  что он жив. Что ещё рано списывать со счетов одинокого горного орла.
Удовлетворив самолюбие, принялся удовлетворять голод.
На удивление, добыча быстро закончилась. То ли он был слишком голоден, то ли старой лисы было очень мало. Иссохшее тело, почти полное отсутствие мяса и старые кости.
Оставив несъедобные мощи лисицы, орёл вспомнил вдруг и о другой жертве, о зайце.
Он хорошо помнил, где осталась лежать лисья добыча. Но до неё надо было дойти.
И орёл пошёл. Пошёл по склону горы вверх, туда, где под кустом осталась лежать тушка старого зайца. И с радостью обнаружил вдруг, осознал и почувствовал, как силы возвращались в ноги, в крылья. Ноги несли тело орла, несли без видимого напряжения. И крылья помогали сохранять равновесие, балансировали.
Он дошёл до цели.
Но от зайца остались жалкие крохи. Однако орёл не мог побрезговать ими.
А потом отдыхал. Отдыхал долго, пока солнце не встало почти над головой.
И в который раз наслаждался всё новым и новым приливом сил. Он их чувствовал. Ощущал каждой клеточкой организма, каждым пёрышком.
Осознание надвигающейся опасности пришло вместе со стаей шакалов.
Орёл увидел их чуть раньше, чем они увидели его. Это и спасло ему жизнь.
Шакалы, вытянувшись цепочкой, бежали как раз к тому месту, где отдыхал орёл после завтрака. Обладающие превосходным чутьём, эти звери не могли пройти мимо места пирушки орла. Это он знал по предыдущей жизни.
В былые времена он и не обратил бы на них внимания, уверенный в собственных силах. А тогда такой уверенности не было. Понимал, что при неблагоприятном развитии событий удача ему не светит. Как бы он не успокаивал себя относительно своих сил и способностей, но они в тот раз были далеко не бойцовскими.
Жизнь в горах заставляет быть реалистом и орла.
Пришлось прервать отдых.
И снова с радостью и с удовольствием осознавал, как крепли его ноги, крылья. Как силы возвращались в его орлиное тело.
Практически без труда, подпрыгнув раз-другой для разбега, он, взмахнув крыльями, с удовольствием почувствовал, как отрывается от каменных россыпей склона горы, стал набирать высоту.
И снова горы летели навстречу ему! Летели деревья, отары овец в долине, сама долина, и даже маленькая девочка, что шла за руку с женщиной по горной тропе, тоже летела навстречу.
Орёл парил, наслаждаясь полётом.
А вот и то место, где когда-то его подруга-орлица бросила себя со скалы.
Сюда они прилетели парой, покинув родное гнездо. Это место выбрала она. Это был её последний полёт. Она не стала умирать дома. Не хотела и не могла. Из последних сил она дотянула до этой скалы, которая по-над пропастью, до которой и лёту-то было в несколько взмахов крыльев. 
В тот день он был рядом с нею. Подруга к тому времени уже не могла летать. С новой скалы, с их нового места обитания она уже не летала. И даже добытый им кусок мяса к семейному столу не мог оживить её крылья, дать им силы. Она могла лишь иногда оторвать жалкий кусочек, с трудом встав своими слабыми ногами на принесённую им пищу. А потом с не меньшим трудом проглотить. Еле-еле проглатывала. И замирала после этого, нахохлившись, опустив крылья. Не было сил держать голову. Даже спрятать её под крыло тоже не было сил. И потому голова орлицы чаще всего лежала на камнях-голышах откинутая, словно у не живой.
А потом однажды ранним утром, когда солнце только-только отправило свои лучи на землю, в горы, чтобы согреть замёрзшую за ночь орлиную пару, орлица поднялась, встала на слабые ноги, тонко, пронзительно крикнула.  И вдруг, оттолкнувшись, бросила себя вниз. В ущелье. Туда, где тьма даже солнечным днём.
Орёл тоже взмыл со скалы. Но не вслед подруге, и увидел её тело на небольшом выступе.
Она не смогла сильно оттолкнуться, потому и упала на выступ, зацепившись за куст, осталась там лежать. Не хватило сил ни в ногах, ни в крыльях, чтобы долететь до пропасти.
Он долго кружил над тем местом, где упала его подруга. Даже несколько раз стремительно пролетел рядом, почти касаясь крыльями отвесной стены.
А когда солнце уже появилось из-за гор полностью, наполнив собой всё от края до края, когда почти исчезли тени, орёл взмыл вверх, насколько позволяли силы, и поднимался до тех пор, пока силуэт подруги не растворился среди камней и кустарников, слившись в один серый тон. И только потом  улетел. Улетел туда, где они были вместе, где было их гнездо, откуда почти каждый год взлетал очередной молодой крылатый член их семьи.  Где были они по орлиному счастливы.
Но не смог опуститься в пустое родовое гнездо. Просто не мог, и всё. Потому, что пустое. Потому, что там не было его подруги-орлицы. Той, с кем безраздельно связаны его воспоминания.
Покружившись, улетел тогда на соседнюю скалу. С детства ещё знал там очень удобный выступ. С него открывались до боли родные и знакомые места. Даже хорошо просматривалось их родное гнездо. Его отчий дом, в котором он появился на свет. А потом сменил в нём своих родителей, в драке отстояв право на отчий дом с другим орлом, которому тоже приглянулось это место, это гнездо.
На уступе соседней скалы часто застывал, будучи отцом семейства, ждал, пока жена покормит их потомство принесённым им же куском мяса или тушкой зайца. И последние свои дни он доживал именно там, на соседней скале, её выступе,  на виду своего родового гнезда.
                Вот и сегодня он здесь.
                А солнце светит прямо в глаза, ослепляет. И есть уже совершенно не хочется. Чувство голода исчезло полностью. А вот ожидание полёта-парения осталось. И оно настолько навязчиво, настолько желанно и осязаемо, что орёл зашевелился вдруг, заставив себя сменить позу.
                Теперь он снова видит свое гнездо, горную тропинку, по которой женщина ведет за руку маленькую девочку, отару овец вдали, диких баранов на склоне горы. А ещё дальше,  там, где тропинка поворачивает к небольшой, стремительной горной речке, и бежит по её берегу параллельно потоку чистой, холодной воды, виден населённый пункт.
                Когда-то он любил наблюдать за всем этим.  Но сегодня ему это не было интересным. И он не хотел есть. Ибо чувство голода притупилось на столько, что он о нём забыл напрочь. Ему хотелось летать. А когда он парил, распахнув крылья, ему всегда казалось, что это не он летит, а это горы летят к нему навстречу. Да и не только горы, но и отары овец, табуны лошадей, сады, деревья, и даже та маленькая девочка, что шла с женщиной по горной тропе, тоже летела навстречу орлу.
                Пошатываясь на ослабевших ногах, расправив такие же ослабшие крылья, он сначала застыл по-над обрывом, потом оттолкнулся, бросил себя вниз.
                Горы снова летели ему навстречу.
 
13.02.2017г.                г. Барнаул