Род Пушкиных

     Прежде чем мы обратимся к рассмотрению предков и потомков Александра Сергеевича Пушкина, необходимо небольшое вступление.

     В Минском воеводстве Великого княжества Литовского в селе Перышево у бедного и незнатного шляхтича родился сын Фаддей. Через 4 года Пруссия и Россия, формально заступаясь за протестантов и православных в Польше, оттяпали у последней по солидному куску, а еще через два года Польша как государственное образование перестала существовать. Сепаратистские настроения у повального большинства ставших россиянами поляков утвердились надолго, и вышереченный мальчик до 14 декабря 1825 года был завзятым либералом: поддерживал связи с Рылеевым и Бестужевым-Марлинским, активно дружил с Грибоедовым. После восстания на Сенатской площади он, как и заметное число русских литераторов, резко свернул вправо: стал платным осведомителем 3-го отделения, пишет исполненные квасного патриотизма романы с лихо закрученной авантюрной фабулой, издает ставшую официозом газету «Северная пчела», в которой, сохраняя позу демократа, воюет против «литературной аристократии», т. е. пушкинской плеяды. Все его издательские предприятия вызывают (да простит мне благородная тень Белинского!) не «минутный», а широчайший и долгий общественный интерес. Его читатели – мелкопоместное дворянство, купечество, практически все читающее мещанство.

     И вот 7 августа 1830 года в №94 своей газеты Фаддей Венедиктович Булгарин (ибо наша речь идет именно о нем) помещает «2-е письмо из Карлова на Каменный остров»: « Лордство Байрона и аристократические его выходки, при образе мыслей бог весть каком, свели с ума множество поэтов и стихотворцев в разных странах, и ... все они заговорили о 600-летнем дворянстве. Рассказывают анекдот, что какой-то поэт в Испанской Америке, также подражатель Байрону, происходя от мулата или, не помню, от мулатки, стал доказывать, что один из его предков был негритянский принц. В ратуше города доискались, что в старину был процесс между шкипером и его помощником за этого негра, которого каждый из них хотел присвоить, и что шкипер показывал, что он купил негра за бутылку рому. Думали ли тогда, что к этому негру признается стихотворец? VАNIТАS  VАNIТАТUМ.»

     Уничтожив из-за декабрьского мятежа 1-й вариант автобиографических записок, Пушкин этой заметкой был спровоцирован к новым занятиям своими предками: гордость потомка древнего рода вздыбилась в нем, и 30-е годы кряду он регулярно к ним обращался.
 
     Первая реакция – спустя два с лишним месяца после булгаринского пасквиля:

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

«Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.

Понятна мне времен превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.

Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных пружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава богу, мещанин.

Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало... но – я мещанин.

Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умен покорный мещанин.
 
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.

Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не чудотворец,
Я сам большой: я мещанин.

     Post scriptum

Решил Фиглярин, сидя дома,
Что черный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.

Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.

Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.

И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин.

Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?.. он в Мещанской дворянин».

     Небольшой комментарий.
     По принятой в 1722 г. Табели о рангах дворянином можно было стать, дослужившись до офицерского звания, или получив чин коллежского асессора, или по получении за 35 лет беспорочной службы креста ордена Владимира 4-й степени.
    
     Далее упоминаются верхи петербургской аристократии (по порядку): «торговал блинами» А. Д. Меншиков – сподвижник Петра I, ваксил царские сапоги И. П. Кутайсов – камердинер Павла I, «пел с придворными дьячками» А. Г. Разумовский – морганатический супруг императрицы Елизаветы, из хохлов прыгнул в князья А. А. Безбородко, «беглым ... солдатом австрийских пудреных дружин» был дед графа П. А. Клейнмихеля – любимца Николая I, разбогатевшего на строительстве железной дороги Москва – Петербург (вспомним «Железную дорогу» Некрасова).

     Что касается предков Пушкина, упомянутых в стихотворении – об этом ниже.

     Через два года в неоконченной поэме (издатели назовут ее «Езерский») поэт напишет:      
   
«Я сам – хоть в книжках и словесно
Собратья надо мной трунят –
Я мещанин, как вам известно,
И в этом смысле демократ.
Но каюсь: новый Ходаковский,
Люблю от бабушки московской
Я слушать толки о родне,
Об отдаленной старине.
Могучих предков правнук бедный,
Люблю встречать их имена
В двух-трех строках Карамзина.
От этой слабости безвредной,
Как ни старался, - видит Бог, -
Отвыкнуть я никак не мог.

Мне жаль, что сих родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух.
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух,
Что их поносит шут Фиглярин,
Что русский ветреный боярин
Теряет грамоты царей,
Как старый сбор календарей.
Что исторические звуки
Нам стали чужды... ,
Что геральдического льва
Демократическим копытом
У нас лягает и осел:
Дух века вот куда зашел».   

     Упомянутый здесь Ходаковский – известный собиратель российских древностей, а осел – конечно же, вышеупомянутый Булгарин. Кстати, в ремарках к 1-му стихотворению мы забыли сказать, что улица Мещанская славилась своими притонами, в одном из которых некогда подвизалась жена Фаддея Венедиктовича.

     Теперь о предках Александра Сергеевича.
     Основателя рода Пушкин называет «Рача», в другом месте – «Радша»; ни то, ни другое именование неверно – предка звали «Ратша» (уменьшительно-ласкательное от южно-славянского Ратибор, или Ратислав, или Ратмир), и прибыл он на Русь за столетие до Александра Невского из Сербии. Слова Гербовника – «прибыл из немцев муж честен» тому не противоречат: 1-е значение слова «немец» - иностранец (любой; корень тот же, что и в слове «немой», т.е. не могущий говорить на понятном языке). Ошибка поэта извинительна: у Александра Невского был слуга Ратислав (Ратша), с которым Александр Сергеевич ошибочно отождествил своего предка.

     Тем не менее, автор не солгал: «мышцей бранной святому Нескому служил» правнук Ратши-сербиянина, Гаврила Алексич – один из шести отмеченных летописцем героев Невской битвы, состоявшейся 15 июля 1240 года. Конный, он по сходням поднялся на шведский корабль и поразил многих рыцарей; сброшенный в воду, он невредимый выбрался и доблестно рубился до бегства ярла Биргера с присными. Скоро Гаврила Алексич перебрался в Тверь, где у него народилось 2 сына (число дочерей неведомо, в поколенных росписях они в расчет не шли) – Иван Морхиня, прямой предок поэта и Акинф Великий, родоначальник девятнадцати дворянских фамилий (самые известные – Булгаковы, Бутурлины, Каменские, Лобановы, Мятлевы).Прожили дети здесь недолго: в Орде гибнут тверские князья Александр с Федором, и Ратшичи «всем родом» переезжают в Москву, где Александр Иванович служит в воеводах у великого князя Ивана Даниловича Калиты. Сын Александра Григорий Пушка оказался вельми чадороден: одних сыновей семеро. Третий сын – Василий Улита – дал начало, среди прочих, Кологривовым и Мусиным-Пушкиным; четвертый – Федор Товарок – первый боярин из Ратшичей; от пятого – Константина – пошли Пушкины.

     Три поколения после них в истории не отметились. Семен Михайлович Пушкин        (12-е колено) – опричник у Ивана Грозного, той же генерации Евстафий Михайлович Пушкин – думный дворянин при Борисе Годунове. Фамилия неуклонно поднимается: Григорий Гаврилович Пушкин – первый боярин в семействе, Тимофей Семенович служит сначала в Посольском приказе, потом – воеводой. В 1698 году затевается эаговор Алексея Прокофьевича Соковнина и Ивана Елисеевича Цыклера – пятый так называемый «стрелецкий бунт» (публика, благодаря Сурикову, полагает его единственным). Происходит падение Пушкиных – стольник Федор Матвеевич («с Петром мой пращур не поладил») обезглавлен, Матвей Степанович сослан в Сибирь, Яков Степанович отправлен в свою вотчину. Правда, прямой предок поэта, Петр Петрович – стольник, участник походов Петра I – ничуть не пострадал, лишился только могущественной поддержки родни.

     Сыновья Петра – Федор, прадед матери поэта и Александр, дед его отца (17-е колено) – слыхом не слыхали о князьке племени тигре в Абиссинии, двух сыновей которого турецкий султан, вящей законопослушности ради, заберет аманатами (заложниками) в Стамбул.

     В начале  18-го века при европейских дворах и большую моду входят арапчата, и российскому чиновничеству хорошо известно стремление императора не отставать от Запада, поэтому русский посланник в Турции, Савва Лукич Рагузинский-Владиславич, везет в Петербург несколько темнокожих мальчиков, один из которых вольет в кровь поэта африканскую струю.

     Итак, в 1705 году арап Петра Великого с братом были крещены в Вильнюсе Петром и Алексеем Петровыми. Восприемником от святой купели – сам император. Будущий прадед поэта плачет, отказываясь от имени, и ему возвращают прежнее Абрам (Ибрагим). По прибытии в Петербург братья взяты на службу: Абрам – барабанщиком, Алексей – гобоистом в Преображенский полк. Позднее,при Елизавете, Абрам Петров делается Абрамом Петровичем Ганнибалом. Мальчик неотлучно находится при императоре – и под Полтавой, и в Прутском походе, и во дворце, где часто ночами подает Петру грифель и доску для записи пришедших тому в голову мыслей. В 1717 году император берет Абрама с собой во Францию,где поручает его покровительству герцога Дю Мена (бастард Людовика XIV, узаконенный отцом), генерал-фельдцейхмейстера Франции, т. е. Главного артиллериста. Абрам усердно учится, служит, принимает участие в баталиях  и получает звание капитана французской армии. В 1723 году он возвращается в Россию, «и Его Императорское Величество соизволил своею обыкновенною милостию к сиротам меня определить в свою роту бомбардирскую лейтенантом, а изустным указом повелел мне обучать молодых ундер-офицеров и салдат лейб-гвардии архитектуре милитарис (т. е. военно-инженерному искусству). Неусыпным тщанием и радением Его Величество отечески желая в Российской Империи всякое учение в совершенство привести, Петр Великий, денно и нощно попечения имея о сей науке, милосердуя о народе своем, особливо указал, чтоб российской народ обучался всяким наукам не токмо в главных академиях, но и в войске при полках указал быть школам для обучения некоторых частей инженерства».

     Заметим кстати, что талантливейший Владимир Набоков в своих очень интересных комментариях к английскому переводу «Евгения Онегина» облыжно клеймит арапа малограмотным интриганом и приспособленцем, вывезшим в Россию всего 69 книг. Дотошные пушкинисты дознались, что наш герой, не получая из России никакого  вспомоществования, несмотря на изрядную дороговизну печатной продукции, своим коштом привез из Франции 400 наименований. Что же касается малограмотности – в Петербургской Библиотеке Академии Наук до сего дня сохранился 2-томный учебник геометрии и фортификации, написанный арапом, который современные исследователи признали находящимся на фронтире тогдашней науки.

     Вот что до характера Ганнибала, тот – точно! – не сахар: в архивах сохранились кипы тяжебных бумаг его; крепостные бежали от него десятками; свою первую, неверную, жену (гречанка Евдокия Андреевна Диопер), родившую ему белокожую девочку, он заточил в монастырь (Петр, заметим, со своей первой поступил так же, да еще подверг бичеванию). Возвращенный из постигшей его в результате происков пресловутого Меншикова сибирской ссылки, Абрам Петрович, военный инженер-фортификатор, делает быструю карьеру: в 1759 году он генерал-аншеф, т. е. главный инженер российской армии. Вторая жена, Христина-Регина фон Шоберг, рождает ему 11 детей, которые почти все выживают, что дробит обильно жалуемые Ганнибалу Елизаветой поместья, и потомки закономерно нищают. До нас дошли слова Христины о деде поэта, которого отец нарек Януарием, а та наотрез отказалась так величать сына и всегда звала его Осипом: « Шорн шорт делает мне шорна репят и дает им шертовск имя».

     Другой прадед поэта по матери, Алексей Федорович Пушкин, женился на дочери любимца Петра – Сарре Юрьевне Ржевской, их великолепные портреты сохранились. Дочь Марья Алексеевна вышла за вышереченного Осипа Абрамовича, который , произведя на свет Надежду,от живой жены сошелся с другой и взял к себе дочь. Тогдашняя императрица (Екатерина II) энергично вмешалась в происходящее и вернула будущей бабушке поэта дочь и одну деревню. Брата Осипа, Ивана Абрамовича Ганнибала – героя Чесмы и Наварина, основателя украинского Херсона – поэт не раз упоминает в своих сочинениях.

     О деде и бабке с отцовской стороны Пушкин написал сам – отсылаю к его прозе.
 
     Подведем итог: из 10-ти Пушкиных, помянутых Карамзиным в «Истории государства Российского», прямых предков – только один: Гаврила Алексич (поэт о родстве с ним ничего не знал); из пяти Пушкиных, подписавших грамоту о поставлении на царство Михаила Федоровича Романова, - прародителя ни одного.
 
     Очень колоритен  дядя Александра Сергеевича, поэт и доблестный воитель с ретроградами «Беседы любителей русского слова», истовый староста «Арзамаса» с      выразительным титлом «Вот я вас!» (в обиходе « Вот») – Василий Львович. Просвещенный литератор, полиглот, сведший знакомство с передовыми писателями Германии и Франции, бонвиван и шармер не хуже брата, заслуживший от митрополита за мезальянс с купчихой Анной Николаевной Ворожейкиной и прижитых с нею вне церковного брака детей строгую полугодичную епитимью и потому предпочитавший приглашать своих изящного, сентиментального и преромантического образа мыслей друзей на территорию младшего брата Сергея – отца Пушкина, он сыграл огромную роль в становлении вкуса и поэтического мастерства племянника.

      Теперь о родителях поэта. Для характеристики Сергея Львовича в современном русском языке слов нет (во всяком случае, лектор их не знает) – приходят в голову    старинные «петиметр», «жуир», «шармер», древнерусское «щап» (вспомним Чурилу Пленковича). Мысли свои он увереннее выражал на французском, чем на языке родных осин, хозяин он был никудышный – проматывал наследие предков. Его жена, Надежда Осиповна – в свете ее величали «прекрасной креолкой» - была так же легкомысленна и кружилась в вихре светских удовольствий, из детей  любила одного Лёвушку. Хорошее представление о родителях дает Тынянов в неоконченном романе «Пушкин».

      Сестра Ольга, полутора годами старше Саши, была первым критиком и регулярно с ним встречалась до 1828 года, когда тайком от родителей выскочила замуж за Павлищева. В жизни и творчестве поэта она не сыграла почти никакой роли (Пушкин посвятил ей несколько десятков поэтических строк). В последние годы только очень донимал Александра Сергеевича его свояк, требуя выгодного для себя раздела имения.

     Из брата Лёвушки, балованного и малообразованного дитяти, эгоиста, пьяницы и картежника, ничего путного не вышло – было только два плюса : изрядный художественный вкус и способность с листа запоминать стихи брата (за последнее поэт часто журил его, ибо это мешало коммерческим видам). Одно стихотворение Льва Сергеевича, скромно подписанное псевдонимом, даже удостоилось похвалы Белинского. Петр Андреевич Вяземский, вспоминая усопшего младшего Пушкина, жалел о навсегда почивших с ним многих "контрабандных" стихах Пушкина-старшего, бесплатно распространяемых в свете беспечным Львом.

     Подходим к главному Пушкину, из-за которого мы затеяли весь этот сыр-бор. 

     За 171 год, протекший с гибели поэта, написана о нем гора книг, не одна сотня художников и ваятелей отметилась в его стихах, прозе и биографии, сказано много дельного и пустого (семь верст до небес и всё лесом).Особенно помешало адекватному, как сейчас принято выражаться, постижению гения русской литературы широкошумное витийство на открытии памятника ему в 1880 году: Пушкин-де – зачинатель русской прозы, мудрый историк, глубокий философ, незаурядный государствовед, а уж филолог вообще из ряда вон, и такой он, и сякой. Дмитрий Иванович Менделеев частенько имел обыкновение говаривать коллегам, своим друзьям, студентам и, по слову домашних, самому себе: «Сказать - оно всё можно, а ты вот поди демонстрируй». Основанием для последующих моих суждений о великом поэте являются более чем сорокалетняя согбенность над его текстами и штудии пушкинистов, перечень которых прошу рассматривать как рекомендательный.

     Главные: В. Г. Белинский, П. В. Анненский, П. И. Бартенев, Я. К. Грот, Л. Н. Майков, С. А. Венгеров, П. Е. Щеголев, Ю. Г. Оксман, Ю. Н. Тынянов, В. М. Жирмунский, Б. В. Томашевский, С. М. Бонди, Р. О. Якобсон, Н. О. Лернер, М. А. Цявловский, Б. Л. Модзалевский, Т. Г. Зенгер (Цявловская), М. П. Алексеев, Г. О. Винокур, В. В. Виноградов, Л. П. Гроссман,  А. А. Ахматова, Д. Д. Благой, Г. П. Макогоненко, Ю. М. Лотман, В. С. Непомнящий, С. Л.Абрамович.

     Заметные: В. С. Соловьев, В. И. Иванов, М. О. Гершензон, С. Л. Франк, Г. П. Федотов, В. Ф. Ходасевич, В. В. Набоков, М. Л. Гофман, С. М. Лифарь. А. Г. Битов, С. Г. Бочаров, В. Э. Вацуро, В. В. Вересаев, С. Я. Гессен, М. И. Гиллельсон, Г. А. Гуковский, М. А. Дементьев, Н. Г. Долинина, П. А. Ефремов, В. А. Зелинский, Н. В.Измайлов, В. Я. Лакшин, Я. Л.Левкович, Б. С. Мейлах, Л. Б. Модзалевский, П. О. Морозов, И. М. Ободовская, Н. А. Раевский, А. Л.Слонимский, Б. А. Трубецкой, И. Л. Фейнберг, С. А. Фомичев, Л. А.Черейский, А. В. Чичерин, Н. Я. Эйдельман, А. М. Эфрос.

     Миф 1-й: Пушкин – отец современного русского языка.
     В изящную словесность язык московских просвирен и лабазников пустили еще Барков и Державин (правда, у второго это пусть обильные, но инкрустации, а первый больше использовал непечатную лексику); окончательную же отделку современный литературный русский язык получил под пером Белинского и Герцена, Лермонтова и Гоголя, любомудров и славянофилов.

     Миф 2-й: гениальный историк.
     Профессионалы той эпохи – это Карамзин и Строев, Погодин и Грановский, сравнения с которыми Александр Сергеевич не выдерживает.

     Миф 3-й: родоначальник новой русской прозы. Повести и романы Пушкина – это  опусы поэта: звучание фразы вносит большой дополнительный смысл в нее, синтаксис высказывания чисто поэтический. Широкая публика хорошо знает Лермонтова-поэта, хотя, если убрать влияние Пушкина, Байрона и русского фольклора, останется всего несколько гениальных стихотворений; проза же его – ручеек у Селигера, из которого вырастает Волга великого русского романа XIX века (правда, в восприемниках у купели стоял и Гоголь).Это было ясно уже Льву Толстому и Чехову. Признаться, повествовательный слог Пушкина, как Аретуза, еще единожды появляется на поверхности нашей изящной словесности – в переводе знаменитого романа Апулея отчетливо слышны его отголоски, и совершил это чудо поэт Серебряного века, несправедливо ныне забытый Кузмин.

     Миф 4-й: мудрый философ.
     Отечественные аналоги западных Гегеля и Шеллинга мне неизвестны, ближе всех к ним Чаадаев и князь Владимир Одоевский. Живя со дня на день, биясь в тенетах все возрастающих долгов, Пушкин, говоря философским жаргоном, был весь в акциденциях и не имел досуга поразмыслить об универсуме и субстанциях, на дух не перенося отвлеченно-умозрительной неметчины.
 
     Миф 5-й: уникально благозвучный поэт.
     Блок, Есенин и – особенно! – Бальмонт если не музыкальнее, то столь же эвфоничны.
 
     Миф 6-й: лирика Пушкина небывало медитативна и глубока. Современники его Баратынский и Тютчев, в XX веке Пастернак и Заболоцкий недвусмысленно свидетельствуют против этого утверждения.
 
     Миф 7-й: исключительный государствовед. Звезда русского либерализма Самарин и, позднее, Чичерин (родственник советского наркоминдела) много ближе к этому титлу.

     В чем же дело? Неужели Пушкин не гений, не «наше всё»?
     Нет, он уникум, обнаживший тайное тайных русской ментальности, зацепивший едва ли не все архетипы (см. Юнга, ученика Фрейда) нашего человека. Поясню сказанное несколькими примерами.

     Афанасий Шеншин. Всю почти жизнь положил на  возвращение дворянского звания, ярый крепостник, так и не решившийся – из меркантильных и сословных видов – соединить свою судьбу с женщиной, которую любил долгие годы, угодливый льстец царской фамилии. С пером над листом бумаги – это Фет, которого все мы любим.

     Аполлон Майков. Суховатый и себе на уме чиновник Комитета иностранной цензуры, пребывающий в позиции «Чего изволите?» перед вышестоящими, ничтоже сумняшеся шагающий по головам конкурентов для достижения более теплого места, следующего класса в Табели о рангах и – дома, на досуге великий поэт, певец русской природы.
               
     Максим Горький. Вернувшийся с Капри пролетарский писатель в бедные годы начальной индустриализации живет в роскошных апартаментах, находит общий язык со Стефаном Цвейгом и Ягодой, Сталиным и Ролланом; автор «На дне» не стыдится позировать фотографу в компании охраны Соловков (вспомним сравнительно недавнее  «Я горжусь, что принадлежу к этим особям» - слова Стейнбека об американской солдатне во Вьетнаме).

     Сергей Есенин, оболганный в недавнем многосерийном телефильме. Кондовый мужик, забубенный горький пьяница, дебошир, кощунник и – утонченный поэт, ученик Блока и Клюева...

     Но что я всё о наших! О Джекиле и Хайде поведал не русский – англичанин.
 
     Воспитатель Нерона Сенека Младший. Интригами да искательством достигший богатства, циничный придворный, пишет он на своей роскошной вилле моральные письма о честной бедности, о примате духовности, пишет так убедительно, что ранние Отцы Церкви попадают под его влияние.
 
      Через тысячу с лишним лет и на другом конце света – Мурасаки-сикибу. Судя по дневнику, прагматичная и расторопная фрейлина, ладящая с императорской семьей, и с придворными, и с самураями. И она же – автор « Гэндзи – моногатари», шедевра Хэйанской эпохи.

     Еще несколько столетий спустя - Франция. Вор, разбойник с большой дороги, безвестно сгинувший в какой-то передряге, и – какой-никакой, а выпускник Сорбонны, гениальный предтеча местного Ренессанса, Франсуа Вийон.

     Еще через век, Англия. Сын Мэри Арден – в юности браконьер в лесах знати, затем один из основных пайщиков театра, пускающий свободные деньги в спекуляции землей и недвижимостью, откупщик права сбора половины 10%-го государственного налога. И этот самый делец – великий Шекспир.

     Примеры можно множить до бесконечности. В каждую эпоху в любой стране           (кроме V и IV вв. до РХ в Аттике) подобных творцов – литературы, музыки, изобразительных искусств, науки, инженерной мысли – процентов 95 – 98. И гений, и злодейство, вопреки главному за последние полтора столетия русскому авторитету, вещи очень даже совместные. За образцами нырнуть бы в прошлое, но кто теперь помнит, скажем, про Аретино! Приведу иллюстрацию из текущей действительности: трое совершенно имморальных, но неоспоримо талантливых Михалковых. Приведи я в подтверждение известную эпиграмму Гафта, новые русские могут инкриминировать ему зависть плебея к дворянину, поэтому сошлюсь на реакцию дворянской среды сталинского периода (автор – Т. А. Аксакова-Сиверс):

Возьмешь журнал, и станет жалко,
Что ради премий и венков
То, что не мог писать Михалков,               
Не дрогнув, пишет Михалков.

     Это о старшем из них – гимнюке Сергее Владимировиче.
 
     К счастью, всегда существует малая толика создателей, у которых жизнь и творчество – одно. Таков Александр Сергеевич Пушкин, и сочинения его без какой бы то ни было доминанты (как у Тютчева – мысль, у Бальмонта – звук). Да, возрос он на французских книжках, но прежде были семейственные предания бабушки Марии Алексеевны, народные сказки и присловья няни Арины Родионовны – всё сплавилось в не разделимую на элементы коринфскую бронзу пушкинского слога. И в карты он часами играл не из любостяжания, и частые дуэли затевал не из пустого молодечества – была потребность, как говорят на Востоке, «подергать тигра за усы», т. е. удостовериться, мирволит ли ему Судьба или нет. И поэтическое стремление к идеалу женской красоты длилось до тихой гавани супружества – после он чадолюбивый семьянин и верный муж. И такая небывалая для капиталистического сегодня подробность: в день дуэли, в 10-ом часу вечера «подозвав Данзаса, просил его записывать и продиктовал ему все свои долги, на которые не было ни векселей, ни заёмных писем».

     Итак, три кита, на которых зиждутся жизнь и творения Пушкина, суть ГАРМОНИЯ,  ЧЕСТЬ, АКРИБИЯ. Первое качество – от Бога; этим словом догомеровские греки называли металлическую скобу, соединяющую доски обшивки и набор корабля, т. е. незаметное средство, делающее последний цельным и законченным. Второе и третье благоприобретаемы; одно повыветрилось ко времени правления Александра III, другое (щепетильная добросовестность в изложении фактов) после Октябрьской революции изредка встречается в ученых штудиях как реликт.
 
     Прежде, чем перейдем к потомкам, небольшая справка для ревнителей чистоты крови, националистов, шовинистов e tutti frutti: национальные составляющие генома Поэта суть сербская, русская, эфиопская (тигре), эстонская, шведская, польская.
            
     К 1 января 1981 года у Пушкина семь поколений наследников – 237 человек, расселившихся, кроме Южной Америки и Австралии, на всех континентах, породнившихся с тремя королевскими домами Европы. Но обо всем по порядку.

     Первый ребенок – дочь Маша. Вышла замуж за Леонида Гартунга, заподозренного вскоре в неблаговидном поступке и покончившего из-за этого с собой (старомодное понятие о чести: не мог жить замаранным). Детей не было, второго мужа не нашлось – грелась возле обильного потомства брата-погодка. Отметилась в русской классической литературе, заняв свою внешность Анне Карениной.

     Сын Александр. С отличием кончил Пажеский корпус, храбрый боевой офицер, дослужившийся до генерала. Большинство веточек родословного древа поэта – потомки его 13-ти детей.

     Сын Григорий. Тоже выпускник Пажеского корпуса, в армии был недолго. Отмечен современниками как справедливый судья. Оставил священное для россиян Михайловское малоимущим литераторам, а сам переехал в литовское имение жены. Детей не имел.

     Последнее дитя – дочь Наталья. Красивая, как и старшая сестра, но, в отличие от нее, взбалмошная и по-африкански вспыльчивая упрямица. Преодолев сопротивление родни, выскочила молоденькой за сына обер-жандарма Дубельта. Прижив с ним трех детей, битая и осмеянная, рассталась с мужем и через несколько лет по взаимной любви стала морганатической супругой принца Николая-Вильгельма Нассауского, получив титул графини Меренберг. Дочь ее София привела в ярость Александра Ш, обручившись с великим князем Михаилом Михайловичем Романовым и став графиней де Торби, а внучка, графиня Нада (Надежда Михайловна), подцепила гордого потомка Вильгельма Завоевателя – принца Джорджа Маунтбеттена (он же маркиз Милфорд-Хевен и граф Медина). Так чуждый искательства поэт породнился через потомков с тремя правящими династиями – Германии, Великобритании и России.

     Поскольку майорат художественного таланта Пушкин не передал никому из наследников, ограничимся в заключение краткой общей характеристикой потомства и перечнем мест и фамилий его.

     Бросаются в глаза ранние браки у большинства, примерно две трети разведены или состоят во втором-третьем браке, что лектор склонен объяснять эфиопским происхождением пращура. Хотя сельских продолжателей не наблюдается, социальная стратиграфия городских потомков очень широка: простые обыватели, офицеры, инженеры, бизнесмены, придворные, титулованная знать.
   
     Места жительства пятого, шестого и седьмого колен наследников рода поэта: Архангельск, Ботминген (Англия), Брюссель, Висбаден, Воронеж, Гонолулу (Гавайи), Иркутск, Канны, Касабланка (Марокко), Клин, Козлов, Конкарно (Франция), Лондон, Москва, Нью-Йорк, Париж, Петрозаводск, Полтава, Ростов-на-Дону, Санкт-Петербург, Сан-Франциско, Тбилиси, Ухта, Флоренция, Чарлстон (Ю.Каролина, США).

     Фамилии потомков: Адамов, гр. Апраксин/а/, Баттер, фон Бессель, Бодело, Бразоль, Быков/а/, Бэр, Вельяминова, Вернер, Вест, гр. Вестминстер, Вещагин, Воронцов/а/, Воронцов/а/-Вельяминов/а/, Галин, Геринг, Гибшман, бар. Гревениц, Гуцко, Данилевская/ий/, Дубельт, Дурново, Егорова, Клименко, Кологривов/а/, Кондырев/а/, Коровин, Красенков, Лиу, гр.Лорис-Меликов/а/, Лукаш, Маунтбаттен, гр. Медина, Мезенцов/а/, гр. фон Меренберг, марк. Милфорд-Хевен, Морильо, Николаевская, Оверолл, вик. Олдерни, Павлов/а/, Писнячевская/ий/, Пушкин/а/, Рамси, фон Ринтелен, фон дер Розенмайер, Савельев/а/, Савицкая, Сванидзе, Солдатенков/а/, Сухарев, Тарланов, гр. де Торби, Тренкин, Тури, Усов/а/, Филлиппс, Хамилтон, Харитонова, Чалик, Шепелев, Якунин/а/... .
               
                2008 год