Валентинка

Иванова ворвалась в класс с таким отчаянно-возмущённым видом, словно только что стала свидетелем жесточайшей несправедливости. Миновав узкий проём между столами и пнув по дороге стул — так, что он с грохотом отлетел на полметра — Иванова со всей дури плюхнулась на парту.
Классная комната пустовала — их 8 «Г» был на уроке физкультуры, за исключением трёх закадычных подруг. Анька Евстигнеева и Лизка Дерябина, занявшие галёрку в среднем ряду, уставились на Иванову — та шумно переводила дух, полыхая в глазах огнём проигранной борьбы с кем-то непобедимым и очень злым.
— Ящик отменили! — Иванова прижала ладони к щекам и вытаращила глаза, демонстрируя негодование. — Не, вы прикиньте?! Она сказала, что это «отрицательно сказывается на моральных устоях подростков и способствует растлению нравов!»
— Что?! — блондинка Евстигнеева, кокетливо поправлявшая чёлку, так и застыла с прядью в руке.
— Угу, — теперь Иванова наслаждалась реакцией. — Прикиньте, я сама это слышала. Выговаривала Елене Ивановне так, словно та лично растлевает нравы.
Речь шла о директрисе, которая запретила любое упоминание в школе Дня Святого Валентина. А Елена Ивановна — классная руководительница 8 «Г». Нет, никто не планировал устраивать вечеринку, сабантуй или что-то другое, что могло хоть как-то повлиять на незрелые умы подростков. Восьмой «Г» всего лишь хотел установить в школе почтовый ящик, а точнее — кургузую картонную имитацию, обклеенную красной бархатной бумагой с плюшевым сердечком и прорезью для писем-валентинок.
И вот только что директриса наложила на идею вето, которое вряд ли удастся обойти. По крайней мере, до настоящего момента никому и никогда не удавалось обходить запреты Пиковой Дамы.
— Мне непонятно, чем она недовольна? — хмуро буркнула Лиза. — Сама, блин, разукрашенная, как валентинка, круглый год.
Пиковая Дама носила красное. Она была единоличной обладательницей прав на алый, пурпурный и бордо в стенах этого учебного заведения. Никому из педагогического коллектива не дозволялось хоть как-то походить на неё — пусть даже и цветом блузки. Пиковая Дама же блузками не ограничивалась — пурпур окутывал её с головы до ног: пиджак, юбка, туфли и иногда даже нелепый бант на голове.
Говорят, что красный — цвет страсти. Но в случае Пиковой Дамы это был цвет истерики, поскольку страсть она выражала только одним известным ей способом — истошным воплем. Тихо говорить директриса не умела, не хотела и не могла. Впрочем, к этому все давно привыкли.
— Наверное, потому что мы сделали красный ящик. Разозлилась, что ей придётся конкурировать с картонной коробкой, —  пошутила Евстигнеева, но тут же, глядя на расстроенную Иванову, осеклась.
— Что же делать? — беспомощно всхлипнула та. — Я так надеялась…
На что надеялась Иванова, подругам было известно. Ей нравился Димка Филатов, да так сильно, что все в классе были уверены, что она его на дух не переносит — Иванова та еще конспираторша. И вот в день святого Валентина она решила приоткрыть завесу тайны и отправить Филатову чистосердечное признание в конверте. А если что вдруг пойдёт не так, то можно сказать, что пошутила! «Вы реально поверили, что я серьёзно? Да я так, ради прикола…» Но кто знает, что там у Филатова на уме? Евстигнеева, например, была уверена на все сто, что он неравнодушен к Ивановой, и убеждала в том подругу. Иванова сердилась, не верила, но каждый раз довольно улыбалась.
И надо же такому случиться: все надежды рухнули из-за несговорчивой директрисы. Не будет ни ящика, ни валентинок, ни записок, ни-че-го. А она, между прочим, не одна такая! Другие тоже хотят. Ну что за самодурство?
— Напиши ему в контакте, да и дело с концом. Заведи анонимную страничку, типа незнакомка решила познакомиться…  — предложила по-взрослому рассудительная Дерябина.
— Не, я не могу... — призналась Иванова. — Это ж мне придётся с ним переписываться. А я не знаю, что говорить.
Это только с виду Иванова казалась уверенной, а  Уверенная и общительная с виду Иванова отличалась между тем полным отсутствием навыков подросткового флирта и имела абсолютную неспособность к кокетству. Лиза и Аня переглянулись и ничего не ответили. Бессмысленно её убеждать в сотый раз, что Димка не кусается.
— А ты положи валентинку в его почтовый ящик! — озарилась внезапной идеей Евстигнеева. — Так будет даже лучше — он её достанет без свидетелей. Ну, максимум, родители увидят, да и что с того? Они тебя всё равно не знают.
Иванова, приоткрыв рот, ошеломлённо уставилась на подругу. А ведь действительно?! Вот это мысль! К чему ей картонный сундук с дурацким плюшевым сердцем, когда можно подсмотреть в журнале адрес Филатова и опустить конверт с признанием в почтовый ящик? Пусть письмо будет лежать среди вороха рекламы, — но это ворох рекламы, а не чужих сердечек. Точно. Так она и поступит!
***
В канун Валентинова дня, дождавшись наступления темноты, Иванова отправилась «на дело». Замотанная в отцовский клетчатый шарф поверх маминого пальто, в котором она рассчитывала сохранить инкогнито, Иванова сосредоточенно шагала к дому Филатова. Листок с адресом лежал в правом кармане, валентинка — в левом. Иванова долго думала, как сказать о своих чувствах, но в последний момент струхнула и просто вывела ручкой: «Ты мне нравишься. С Днём Святого Валентина!» без подписи. Хватит с неё и такого подвига.
Она набрала на домофоне первый попавшийся номер и дрожащим голосом попросила:
— Откройте, пожалуйста, я ключ от подъезда забыла.
Дверь запиликала, и Иванова вошла в подъезд. Почтовые ящики располагались под окном между первым и вторым этажом. Девочка быстро нашла номер филатовской квартиры и, глубоко вздохнув, сунула конверт в щель.
— Привет!
Незнакомый голос нарушил тишину лестничной площадки. Нервно отпрянув от ящиков, девочка испуганно обернулась. Позади на втором этаже стоял парень, лет пятнадцати на вид, и приветливо улыбался.
— Ты почтальон? Или разносчик рекламы?
— Да, — кивнула Иванова. — Вот, свежую рекламку принесла. Уже всё разложила.
Покраснев от собственного вранья, девочка стремглав бросилась по лестнице к выходу. Выскочила из подъезда и торопливо затрусила прочь — подальше от нечаянного свидетеля. Вдруг он дружит с Димкой и расскажет про неё?
Иванова чуть не плакала — она уже раскаивалась в дурацком поступке. Зачем она вообще на это пошла? Атмосфера праздника, что ли, на неё так подействовала?!
— Стой!
Она услышала, как запищала подъездная дверь, отворяясь: мальчишка — а это он окликнул её — припустился следом. Догнал Иванову он быстро; хотя девочка и ускорила шаг, бежать было слишком подозрительно, и она испуганно притворилась, что ничего не замечает.
— Это ведь ты положила, — мальчик, преградивший ей путь, держал в руке валентинку и говорил утвердительно.
Иванова резко остановилась. Как он достал её из почтового ящика Филатовых? Он что, взломал? Или ящик был открытым? Да как он посмел?!
— Ты положила валентинку в мой почтовый ящик… — продолжал он смущённо-вопросительным тоном.
Почему он так говорит? При чём тут его ящик? Закрасневшаяся от стыда Иванова, застигнутая врасплох, молчала, словно партизан. Неужели она промахнулась, и бросила записку не туда?!
Парень выжидающе смотрел ей в лицо.
— Так неожиданно… приятно, — искренне улыбнулся он. — Мне никто не дарил валентинок. Тем более такая, как ты…
— Какая? — вслух удивилась Иванова.
— Красивая, — как нечто само собой разумеющееся сообщил он. — Но я тебя вижу впервые. Ты не перепутала ящики?
Иванова мигом успокоилась. Интересно, где она допустила ошибку — в номере дома или квартиры? Списывала второпях, боясь, что её застукают с журналом в руках, вот и глянула не туда, наверное. Что же теперь сказать этому мальчику?
А тот глядел без тени насмешки, дружелюбно и доверчиво. И Иванова решилась на импровизацию.
— Да, это тебе. Я иногда бываю в твоем дворе и видела тебя… Вот. — И девочка глубоко вздохнула.
— Я очень рад. Меня Денис зовут, — сообщил незнакомец. — А тебя?
— Валя.
— Валентинка от Валентинки? Ты не шутишь?
— Я серьёзно, — кивнула Иванова. — Именно так меня и зовут.
***
Валя Иванова иногда вспоминала эту историю, случившуюся в школьные годы — прошло десять лет, а казус до сих пор нет-нет, да и всплывёт в памяти. Интересно, что сейчас с тем парнем, которому досталась её валентинка?
Тогда ей удалось быстро улизнуть, и после она обходила филатовский двор стороной. Чувство неловкости постепенно забылось, оставив вместо себя воспоминание о забавном недоразумении. С Димкой они подружились в старших классах — и чувства исчезли. Хороший друг лучше сомнительной влюблённости. Ну а личная жизнь — как у всех. Первые свидания, неудавшаяся попытка отношений длиной в несколько лет… В общем, ничего особенного.
…Выкладывая на ленту товар, Валентина улыбнулась кассиру, и, дождавшись привычного вопроса, кивнула:
— Да, будьте добры один большой.
— Большие закончились, остались только «маечки». Возьмите два.
— Ой, думаю, одного хватит, — ответила Иванова, бегло оценив объём купленной снеди. — Влезет.
И через пять минут пожалела о своей неосмотрительности. Хлипкий пакет не выдержал веса продуктов и безжалостно покончил с собой, совершив акт харакири острым углом коробки с овсяным печеньем. Покупки вывалились на заснеженный асфальт прямо посреди пешеходной тропинки. Апельсины покатились в направлении проезжей части — радостно подпрыгивая и толкаясь яркими бочками.
Иванова чуть не плакала, рассматривая груду продуктов под ногами. Как теперь всё это собрать — и, главное, во что? Какой-то случайный прохожий, молодой человек лет двадцати пяти, мигом оценив ситуацию, поймал оранжевых беглецов и подошёл к Ивановой.
— Там ещё на дороге остались…  — он хотел отдать девушке апельсины, но та пожала плечами.
— У меня пакета нет... —  беспомощно пробормотала она.
— Можно так, в руках донести, — предложил парень. — Или по карманам рассовать. Вы где живете? Я помогу...
Он с любопытством разглядывал Иванову, и в какой-то миг его лицо озарилось недоверчиво-радостной улыбкой.
— Валентинка?! Это же ты! Валя?
— Да, Валя, — озадаченно согласилась Иванова. — Мы знакомы? Я видела где-то… Да… Не может быть! Денис?
— Да! — обрадовался тот самый мальчик, которому досталась Филатовская валентинка.
Впрочем, с тех пор он так повзрослел и возмужал, что Иванова не признала бы его сейчас, не назови он её Валентинкой. Острое чувство ностальгии охватило её, и отчего-то на душе сделалось легко — будто вместо февраля наступил кудрявый май, вокруг расцвели яблони и вишни, а небо из свинцово-серого стало ультрамариновым и бесконечно глубоким. У Ивановой захватило дух от предчувствия чуда.
Так с этим предчувствием она и дошагала домой в компании Дениса, нагруженного продуктами из злополучного — а может, наоборот, счастливого? — пакета. Парень проводил её до квартиры, где, передав покупки из рук в руки, скромно попрощался и удалился восвояси.
«Вот так так… — май тут же превратился обратно в февраль, и настроение Ивановой резко упало до минусовой отметки уличного термометра. — Даже телефона не спросил… Чему же я, дура, радуюсь?»
Сняв пальто, девушка прошла в комнату и уныло посадила себя на диван. Завтра день влюблённых — она только что вспомнила о празднике. Надо же, какая встреча — ровно через десять лет, день в день.
Почему она так расстроилась? С чего она вообще взяла, что это что-то значит? Парень, может, и несвободен, а она тут уже нафантазировала за десять минут пешей прогулки… Ладно, в любом случае встреча была приятной.
«Лягу-ка я спать пораньше, — решила Иванова. — Завтра выходной. Съезжу за город, покатаюсь на лыжах, устрою себе праздник».
***
Наутро, спускаясь по лестнице с лыжами в руках, Иванова по привычке заглянула в почтовый ящик. Тот был вечно переполнен рекламными листовками, которые она выбрасывала в мусорный бак у подъезда. Валя повернула ключ. Дверца, легко скользнув на петлях, отворилась, и оттуда, узрев долгожданную свободу, хлынула лавина бумажной чепухи.
— Ой, что это? — не сдержала она возгласа изумления.
Среди разноцветной прессы красовалось яркая открытка в виде сердца. Сунув рекламу обратно в ящик, Иванова развернула открытку.
«Ты мне нравишься. С Днём Святого Валентина!», а чуть ниже: «P.S. Если ты не против свидания со старым знакомым, позвони мне», и номер телефона с подписью «Денис».
Валентина рассмеялась — легко и свободно — и вновь ощутила нежный аромат цветущей майской сирени. Один—один!