Слова

Слова   собрались в толпу. Разделились на части. Было понятно, что устарели все словари. А словам было все равно. Им нравилось быть оболочками. Они составили справочник о любви (еще один, неизвестно какой по счету). И опять ничего не смогли. Я остался один – без помощи…

Последний из могикан
Снова идет по прерии
Он не последний, есть еще один
Старше или моложе во времени
На один поворот колеса

Слова. Я прогнал их за дверь. Они возвратились в комнату. Перестроились и окрасились. Стали цветными. Когда я выключил свет,  стали невзрачными,  черными, белыми, потерявшими блеск.
Три корзины мусора из стандартных  обрезков серого на бумаге. Нужно выбросить, но не срочно. Лучшее спряталось в буфер. Нащупать – вызвать из буфера. В буфере – я, часть моего сознания или моих желаний. Часть моего меня. Пространство в пространстве. А как быть с объемом? Размеры его неизвестны. Многомерность часто повисает над крышей. Как быть  с новым, с невыражаемым, с  бессловесным. Оно проявляется и исчезает… 

Девушка,  куколка, умница
Приветы цветами  рисуются
Волнений взлетают альмерики
Умница, куколка,  девушка

Я снова  прогнал все слова за дверь: сегодня лунная морозная ночь, идите,  погуляйте на улицах и до утра не возвращайтесь. Ушли не все. Самые хитрые слова, те которые – потребители слов, где-то спрятались. А все остальные, в том числе и самые глуповатые, постояли за дверью, пришли и заявили, что на улице ночью им нечего делать: там для них нет ничего интересного. Чтобы показать свою реакцию и бессмысленность моих попыток от них избавится, слова разделились  на  три условных группы: позитив, негатив, а посредине – рефлексив. И выдали мне  мои же три строчки,  с которыми я их провожал:

Сегодня в холодную лунную ночь
Я   собрать не успел цветов
Цветы будут завтра

К тому же набрались  наглости и заявили, что я здесь режиссер, а они только актеры.
Их логика сводилась к  формуле соответствия, к  сохранению  формы  без содержания: выход из застойного, субкультурного  поцциума еще не сформирован. Поэтому пользоваться надо тем  запасом, который есть. И кем же мне быть во всем этом  накопленном?

Последний из могикан
Ведет через прерию пионеров
Он не красный и он не белый
Он последний и должен  успеть
Провести по прерии  переселенцев
А потом вернуться в долину предков
Это долгий  тяжелый путь

Моя  доминанта   начала взлетать в бессловесной капсуле.  Оттуда, пусть с небольшой, но все-таки высоты, я смог   заявить  этим статистам, покрытым плесенью, что все слова  погрязли в бытовых мелочах и стандартах. Потом капсула  исчезла,  и раскрылся спасательный парашют. Приземляясь,  я успел  записать свои мысли о сезонных колебаниях времен года:
 
Летом цветы и фрукты
Осень – сезон женихов
Зима – это клюква в сахаре
Весна начинается в марте
Платьем прозрачным  играя
В паутине дождей и ветров
Где невеста  -   весна  не знает
Потерялась, а платье оставила

И о Последнем из могикан, который продолжает свой путь:

Последний из могикан
Снова в пути через прерию
У него есть ружье и патроны
Лук со стрелами, два боевых топора
У него есть работа проводника
Духи предков видят,
от них не скроешь
Кто и как  проходит свой путь
Кто погибает достойно, как воин
А кто умирает,  как предатель и трус
Он пройдет  еще один поворот колеса
А потом  вернется в долину предков



Слова заняли  оборонительную позицию.  Образовали периметр, а посредине  появился полупрозрачный куб. Они заявили  мне, что быть молчаливым и бессловесным  -  это разновидность  подлости и предательства. Отбросив все остальные подлости и предательства (добра на всех не хватает, а силы добра в борьбе против зла очень часто находятся в глухой обороне), я   вынужден был согласиться. И  объявить словам доброжелательное перемирие.