Острая травма

Паша в больнице пятый месяц и выписываться не хочет. Зимой он сломал левую ключицу; говорит, упал в квартире, задел ногой за кресло и свалился неудачно, мол, голова кружилась от высокого давления. (Все подозревают он был просто пьяным). На первой операции ему поставили в плечо две металлические шпильки; кость срослась, недавно шпильки вынули, но шрам еще не зажил и левая рука Паши на перевязи в лонгетке.
- Потому что один живу, меня Бог наказал, - говорит Паша про свое несчастье. Он вдовец, жена умерла лет десять назад, оставила его совсем одного в однокомнатной квартире. - Никого у меня нет, ни родственников, ни родителей, ни святителей, - объясняет он, - Пашка один, как гол сокол, - задорно скалится беззубым ртом.
До пенсии ему еще два года, его специальность - грузчик в отделе снабжения мехколоннны. Без здоровой руки ему там делать нечего.
Пашина койка у окна. По утрам он сидит на ее краешке и, зажав между коленей граненый стакан, правит в нем бритвенное лезвие «Нева»: лезвие прижимает указательным пальцем к стеклу вдоль граней и быстро-быстро скользит им туда-сюда по внутренности стакана, как по точильному камню.
Этим лезвием он бреется уже неделю и каждый раз правит его. Щеки у Паши - пухлые, сытые - всегда чисты и румяны.
Недавно по всему корпусу хирургии отключили горячую воду. Начальство объяснило: надо за лето поменять трубы отопления. А как больным быть, это их не волнует.
На соседней койке лежит, вытянув длинные ноги в проход, смуглолицый студент Рома. Шевелит босыми ступнями и поглаживает небритый подбородок. Видно, ему доставляет удовольствие, как шуршит под пальцами мелкая щетина, и он слегка жмурится. Впереди у него операция на колене с поврежденным мениском, но ведет он себя бодро и молчаливо.
Перед ним, вдоль стены, от двери к окну, расхаживает третий обитатель палаты - пенсионер метростроевец Николай. Его скоро выпишут. В феврале он чудом остался жив, когда «с легким запахом алкоголя», - как скромно поясняет он, упал между платформой и двигавшейся электричкой на пригородной станции. Его привезли в отделение реанимации поздно вечером, раздели, в чем мать родила бросили на пол, подстелив брезент. Утром врач нащупал пульс, сказал «Жив», велел переместить его на стол под капельницу. Первые семь дней он приходил в сознание на мгновения.
- Три ребра сломаны здесь, - объясняя Роме, показывает Николай на левый бок,
- и четыре здесь, - на правый. - Мне теперь врач велел больше пешком ходить, чтоб легкие развивать, - он медленно шагает, поднимая руки вверх и в стороны,
делая глубокий вдох. - А первый месяц я кашлял кровью. На второй только чуть-чуть окреп. Спасибо Паше, выходил меня, как маленького учил ноги переставлять.
Польщенный Паша улыбается. Николай делится с ним всеми продуктами, которые приносят ему. Дочь Николая даже специально только для Паши покупает папиросы и особенно любимые им апельсины. Паша их не жует - зубов нет, а с наслаждением высасывает, морщась от кислинки.
В первый день в больнице Рома отказался от супа. Николай потом выговорил ему:
- Ты зря первое не взял, Паша съел бы за тебя.
Когда привезли следующий обед, Рома сразу отдал свой суп Паше. Паша так зачавкал, запуская ложку в рот, что Роме пришлось выйти из палаты, не мог вытерпеть такого.
Заходила к Паше пожилая женщина с другого отделения, тоже приносила оставленную больными еду, пыталась заботиться о нем, предлагала:
- Снимай, холостой, рубаху, постираю.
- Да ну, - отмахивался он, - и так ладно.
Она неодобрительно качала головой. Когда-то они вместе работали на стройке, и она еще помнила его жену.
- Хорошо Паша с женой жил? - полюбопытствовал Рома.
- Непутевые оба были. Пропивали на двоих все, что зарабатывали.
- Чего ты, Паша, второй раз не женишься? - потом спросил его рома.
- Пошли они к ляху. Хлопот только. Одна была, все ходила, ходила. Говорит, давай распишемся. А я узнал - ее дочка с зятем из дома гонят. Только ей моя квартира нужна была...
На квартиру Паши много охотников.
Однажды заглянул в палату маленький полноватый старичок в коричневом двубортном костюме с потертыми лацканами, вызвал Пашу за дверь. Совещались они в вестибюле минут тридцать. Паша вернулся необычайно озабоченный, присел на кровать, перевел дыхание.
- Я его давно знаю... Бывший начальник вокзала, у нас тут. Сейчас просит племянницу прописать. Она за тунеядство сидела. Тридцать лет ей. Теперь она должна или на сто первый километр ехать, или замуж здесь. Мне сто рублей предлагает...
Пашу это предложение заставило крепко задуматься. Поделился он им только с Ромой, просил никому не рассказывать, особенно суетливому малому в кожаной курточке, который всегда после выходных перед вечером появлялся у него. Они с Пашей о чем-то шептались и малый исчезал.
- Шофер моего начальника, - объяснил Паша этого посетителя... - Девку любит. А жену боится. Чтоб по кустам не лазить, ко мне в квартиру водит. А мне что, жалко что ли, лишь бы чисто было, убирали за собой, - щеки его запылали, плечи расправились, он весь замолодился от проявления мужской солидарности.
Романа в операционную на второй этаж везли на каталке две молодые сестры, грузинки. Он от страха поеживался, поджимал под одеялом стынущие ноги, крутил головой, вглядываясь в сочувственные взгляды провожавших его. Девушки о чем-то беззаботно болтали на своем языке.
Возле лифта они оставили его, сами куда-то ушли.
- Куда они? - пугливо поинтересовался Рома у лифтера, вечно пьяненького мужичка без нескольких пальцев на руках, по прозвищу Стакан.
- Покурить, - весело объяснил тот. - Одно слово, практикантки. Их в медицинском училище много с юга учится. Там не поступить без денег, так они сюда едут. А вернутся к себе, укол сделала - пять рублей, - Стакан изобразил целыми пальцами двух рук число пять.
Когда грузинки вернулись, по-прежнему весело щебеча по своему, подняли на лифте и повезли по лабиринту коридоров, Роме стало страшно. Захотелось исчезнуть с каталки, убежать, улетучиться, но уже показались впереди лампы операционной залы, у Ромы задрожали колени, он сжался под одеялом и почти прокричал:
- Говорите, пожалуйста, по-русски. По-русски.
Сестры сразу умолкли вовсе.
В палату его вернули через два часа. Он силился шутить. Пока отходила анестезия, под повязкой слегка пощипывало, рана не чувствовалась, а внутри колена что-то едва жгло. Паша помог ему устроиться в постели. Обезболивающие уколы помогали, но от них заныли мышцы спины и неподвижность стала мучительнее боли в колене.
- Больше не надо, терпеть буду, - ответил он на предложение сестры сделать еще укол.
Таблетки снотворного, которые сестра раздавала каждому перед отбоем, Рома принимал только первые два дня, потом стал отдавать их Паше, тот их тоже не глотал, а складывал в полиэтиленовый пакет.
Отвлекали от боли разговоры, хлопоты вокруг.
- Вот мы узнаем, вот мы узнаем, какой тут человек будет? - приговаривала нянечка, перестилая четвертую свободную койку, которая пустовала уже неделю. - Я давно заметила, если быстро эту койку займут - хороший человек, если еще долго на ней никого не будет - плохой.
Паша, Роман и Николай с надеждой поглядывали на свободную постель. Им не хотелось, чтобы в палату попал кто-то плохой.
Под утро в коридоре послышались громкие голоса.
Дверь в палату открылась, зажгли свет, ввели высокого светлоголового парня в желтой модной куртке, джинсах со следами крови и грязи.
- Здесь что ли? - заорал он, увидев свободную койку. - Всё. Всё. Все уходите, все. Ложусь, лягу. Отстаньте от меня.
Врач с медсестрой переглянулись, оставили гореть свет возле его места и ушли. Паша с Ромой с удивлением смотрели на новенького. Внезапно он вскинул руки, заговорил, обращаясь к ним:
- Тачка в хлам. Ванька ногу сломал. От наших голов две дырки в лобовом стекле...
Было видно, что он слегка пьян. Глаза его блуждали и мало внимали происходящему, будто он еще раз, как наяву, переживал происшедшее недавно.
- Разбились на машине, что ли? - тихо уточнил Рома.
- Точно. Была машина. «Жигули» шестой модели. Теперь хлам. Иду сто сорок, вдоль залива. Шоссе пустое. Светло, хоть ночь...Вдруг из леса лось, дорогу перебегает. Я влево, думал объеду, а он по встречной и на меня.-.. - жестикулировал он как летчик после боя, объясняя маневр. - Я вправо. По тормозам. Впереди столб. Мне не вывернуть. Столб на крышу. Двигатель в салоне. Ванька орет «Нога, нога...» Я сам еле выполз, его вытащил. Кость белая торчит, кровь идет. Я прутик какой-то сломал, - он усмехнулся, как вернулся к реальности, - шину хотел наложить. Тут рыбаки с берега прибежали, жгут ему сделали. Грузовик ехал, нас увидел. «Скорую» да ментов вызвал.
- Тебя зовут-то как? - спросил Роман.
- Аркаша, - он вновь обхватил голову, запричитал в полный голос. - Тачка в хлам.. .Две штуки за нее еще должен. Теперь на три ремонта. Кардан пол пробил, кузова, считай, нет. Ванька инвалид, башка болит, что делать...
- Ляг, полежи, - посоветовал Николай.
- Чего лежать, ничего вроде не болит, а глаза закрою, все кружится, - он встал, пошарил по карманам. - Ничего нет, ни документов, ни кошелька, ни сигарет. Дайте закурить?
- Возьми, - показал Паша на пачку «Беломора».
Аркаша взял папиросу, открыл окно, сел на подоконник, закурил. Уже рассветало, в палату тянуло свежестью, вдали слышался гул первых рейсовых автобусов. К крыльцу подъехали красные «Жигули».
- Цирик, я здесь, - закричал Аркаша.
- А что такое Цирик? - поинтересовался Николай.
- Сейчас увидишь.
Из машины выскочил щуплый чернявенький паренёк в голубой футболке и полинялых джинсах, подбежал к окну, с криком: «Живой» - обнялся с Аркашей.
- Еду, смотрю, твоя вся разбитая. Рядом ни людей, никого, только кровь на траве. Я скорее сюда...Твои знают?
- Знают. Я позвонил из приемного покоя, - Аркаша загрустил.
- Ты что, пассажира вез?
- С Ванькой к телкам ехали.
- Как же ты теперь будешь?
- Замолчи, не лей на душу отраву.. .Я с мамашей еще за тачку не рассчитался. Теперь из дома выгонит. Жить негде, денег нет...
- Ты не волнуйся, тебе сейчас нельзя. Ты ляг, лежи и лежи. Это кажется, что ничего не болит. Я когда разбился, тоже на второй день из больницы убежал. Казалось, сотрясение, оно само пройдет. А теперь головой мучаюсь...
- Ты всю жизнь ею мучался, - съязвил Аркаша. - Привези мне к вечеру сигарет и маленький телевизор, сегодня «Зенит» играет.
Они попрощались. Аркаша закрыл окно, улегся, не раздеваясь, на койку, но успокоиться никак не мог.
- Дай парню снотворного, - попросил Рома Пашу.
Тот помялся для важности и достал из мешка две таблетки барбамила. Рома передал их Аркаше:
- На, прими. Не пожалеешь. Сначала руки занемеют, потом все тело слегка оцепенеет, а потом уснёшь.
Аркаша с жадностью заглотнул снотворное, через полчаса уснул.
Перед завтраком в палату приоткрылась дверь, заглянул невысокий плотный мужчина в спортивной куртке «Мерседес».
- Мой? - указал он на спящего с головой под одеялом Аркашу.
- Не будите, - предупредил Роман.
- Я отец, - шепотом сообщил мужчина. - Как он?
- В порядке. Только взволнован был очень.
- Я тут оставлю ему поесть, - он поставил у двери большую спортивную сумку.
- Скажите, я поехал в ГАИ разбираться.
Аркаша беспробудно спал. Разбудили его только на обходе.
- Еще один из аварии, - доложила сестра главврачу.
- Кем работаете? - поинтересовался тот, щупая на руке Аркаши пульс.
- Сторожем в бане, - спросонья, вяло отвечал Аркаша.
Главврач вроде как с брезгливостью отпустил его запястье, велел сестре:
- Колоть травмацит, - и ушел.
Молоденькая сестра, одна из практиканток, не сразу нащупала вену у локтя Аркаши, но все же решительно вогнала иглу под кожу и выдавила весь шприц. Аркаша только морщился и багровел.
- Ох, рука болит, - заныл он скоро.
Локоть распухал на глазах. Позвали дежурного врача. Выяснилось, что сестра всадила иглу мимо вены.
- Все, больше не лечусь, - кричал Аркаша, покусывая губы от боли.
В обед он по совету Романа отдал свой суп Паше.
Паша, как обычно, слил две миски в одну и начал жадно есть. Роман лег на бок, накрыл голову подушкой, чтобы не слышать его чавканье.
Аркаша сразу не вытерпел.
- Не чавкай, - строго приказал Паше.
У Паши лицо онемело, ложка застыла в тарелке.
- Я ем, - тихо произнес он, поднёс ложку к беззубому рту и опять смачно чавкнул.
- Я тебе что сказал, - стукнул Аркаша кулаком по столу рядом с миской, так что часть супа вылилась.
- Он всегда так ест, вступился Рома, отбросив подушку.
- Так он скот, его отучать надо.
- Паша от обиды чуть не плакал, руки его дрожали.
- Что ж ему теперь, с голода умирать? - Николай остановился, опуская руки. - К нему и так никто не ходит. Он только в больнице и может поесть вдоволь.
- Это мы сейчас решим, это мы мигом, так бы сразу и объяснили, - идя на попятную, засуетился Аркаша. Выставил на стол сумку с продуктами, которую принес его отец.
- Первое мы больше не едим, - он вылил суп в окно. - Делим поровну все, что папа наворовал в своем кабаке. Это, Паша, тебе, - он отдал ему жареного в фольге цыпленка. - Это еще тебе, - добавил банку сметаны. - Творог мне. Апельсины на всех... - делил он на части множество сверточков, пакетов, банок, бутылок.
Паша одобрительно смотрел на гору еды, но взял только апельсин.
В тихий час пришел отец Аркаши и увидел все продукты на столе.
- Ты почему не ешь? - набросился на Аркашу.
- Не хочу, - буркнул тот, укрываясь одеялом.
- Ты должен есть, есть и есть...
- Да пошел ты...- Аркаша пренебрежительно отвернулся к стене.
- Сволочь, - прошипел отец. Оставил возле дверей еще одну сумку, такую же полную, как первая, и со свирепым видом ушел.
Аркаша сразу повернулся к Паше:
- Если ты сейчас же всё не съешь, я выброшу, - показал на окно, и было видно, что он выполнит свою угрозу.
- Понял, - спохватился Паша и переместил продукты частично в холодильник в коридоре, остальное в тумбочку. От радости, что создался такой запас еды, он рделся румянцем до вечера.
На следующее утро к окну палаты пришла молодая женщина с ребенком в коляске, позвала Аркашу. Он тихо поговорил, поцеловались на прощание. Паше в подарок перешло несколько банок детского питания.
- Любит меня толстая, любит, - расхаживая по палате, приговаривал Аркаша. - В армию я уходил, и с ней гулял. Потом она за моего друга замуж вышла. Мне жениться не хотелось, воли хотелось. А сейчас разобраться, зачем мне другие бабы. Жил бы с ней сейчас и жил, а, студент?
Роман не отвечал, пожимал плечами, стискивал зубы.
К Роману никто не приходил. Все друзья из общежития после сессии разъехались, а с Мариной он поругался еще месяца три назад. До этого они год прожили как муж и жена, снимали квартиру, потом повздорили из-за денег и она вернулась к родителям. Он из гордости не шел на примирение. Ему казалось, что первому позвонить Марине, значит сдаться. Вдруг подумает, что нужна ему не она, а прописка в Ленинграде. Мама у Ромы в Глазове, на пенсии, брат в Тюмени в геологоразведке, сейчас в экспедиции. Вот он и терпел одиночество...
К Аркаше женщина с ребенком пришла опять. Коляску оставила под окнами. В палате села на краешек Аркашиной койки, погладила его по русым волосам.
- Давай поваляемся, забирайся под одеяло, - с ухмылкой предложил он.
Паша крякнул и перестал чесаться.
- Дурак, что ли? - обиделась она, отстраняясь от Аркаши.
Он обнял ее, притянул к себе, положил свою голову поудобнее ей на колени:
- А помнишь, Гуля, как вот так же мы любили сидеть у меня в машине. Как мечтали, целовались. За что ты меня, Гуля, любишь? Теперь ведь у меня ни машины, ни прав. Давай, Гуля, напьёмся.
Она легко щелкнула его по носу.
- На какие шиши?
- Я, Гуля, за свою жизнь восемьсот рублей заплатил. За то, что остался жив.
Все недоуменно смотрели на него.
- Именно столько у меня было с собой в ту ночь. Я про них забыл, когда врезалась. Потом Цирику сказал, он все обыскал и в тачке, и вокруг. Ничего не нашел. И права пропали, и бумажник. Ничего не помню. И отец все облазил, ничего не нашел. Значит, или потерялись где-то, или кто-то подобрал, неважно. Там восемьсот рублей было, но я даже не хочу искать, не хочу, чтобы вернули деньги. Мне кажется, что именно их я заплатил за то, что уцелел.
- Да, невелика плата, но сейчас и рублей двадцать помогли бы мне ещё раз воскреснуть. Одолжи, студент, пару червонцев, а?
У Романа было всего двадцать три и ждать поступлений неоткуда.
- Не будь марамоем, - настаивал Аркаша. - Во-первых, я отдам. Во-вторых, не только за себя прошу. Паша, вот, за тобой ухаживает, поставь человеку выпивку, как мужчина. Угости, прогнись, что ты жмешься?
- Я не пыо.
- Мы пьем, правда, Паша? Тем более ведь за мой счёт. В долг прошу. Цирик приедет, рассчитаюсь.
Роман достал деньги, отдал Аркаше. Тот сразу оживился.
- Гуля, иди укладывай ребенка. Позвони Цирику, пусть после тйхого часа ждет нас возле дырки в заборе. Паша, едем к тебе на квартиру.
- Поехали, мне что, мне чтоб только чисто было, убирали за собой...- ворчал он, а лицо лучилось в предвкушении гулянки, морщины на лбу расправились. Он спешно проверял, все ли везде застегнуты пуговицы на одежде, нет ли какого неустройства в его внешнем виде.
Во время прогулки Аркаша, Паша и Николай незаметно исчезли.
Вечером сестра обнаружила их отсутствие. Рома сказал, что не знает, где они, мол, спал днём.
Посреди ночи появились только Паша и Николай. Цирик с улицы подсадил их в окно, помог перелезть в палату. Отдал Роме долг. Забрал вещи Аркаши и уехал.
Николай свалился сразу спать, а Паша бродил по палате и на все расспросы Ромы отговаривался восклицаниями:
- Ну, баламут, ну баламут...
Утром Пашу и Николая вызвали к главврачу. Объявили, что выписывают без больничного листа за нарушение режима.
Николай слег, держась за сердце. Паша сидел на койке, обвиснув как после удара по голове. Без больничного ему возвращаться на работу было нельзя: и денег не выплатят, и могут уволить; а Николаю могут инвалидность не дать.
Рома на костылях пошел к главврачу. Открыл дверь здоровой ногой.
- Я из третьей палаты. Если вы не выпишите их с больничным, я бунт подниму.
- Да вы кто такой? - главврач приподнялся в кресле.
- Если вы такой справедливый, строителями командуйте. Пусть горячую воду дадут, - Рома показал на груды развороченной земли и трубы за окном, которые лежали без движения уже третью неделю. - Они в баню ходили, а если вы против, мы все взбунтуем.
Главврач наморщил лоб, набрал номер телефона, велел заведующему отделением хирургии выдать Паше и Николаю больничные листы.
Рома вернулся в палату. Обрадовал Пашу и Николая, они ожили.
За Николаем приехала дочь. Привезла ему рубашку, летние туфли, штаны.
Паша вызвался их проводить. Вернулся довольный:
- Коля мне телефончик оставил. У него дочка-то того, - он нехорошо хихикнул,
- с мужем развелась. Теперь Колька в няньках и меня звал...
Собирал он свои пожитки не спеша.
- Я все же пущу ту, за сто рублей, но пропишу только на год, для начала, а то ей если волю дай, на шею сядет...- размышлял он вслух., будто советовался с Ромой.
Приехал забирать его шофер начальника.
- Скоро колосовики пойдут, поедем за грибами, - хлопотал он вокруг Паши.
- Паша, ты откуда родом? - поинтересовался Рома.
- Из под Старой Руссы.
- Так и ехал бы в деревню, смотришь и бабу какую-нибудь пригрел на печи...
- Да у меня там никого нет. Я как после войны ушел в армию, так и не наведывался. Всё на работе старался, без выходных, без отпусков. За то мне квартиру и дали.
- Не будет у тебя этой квартиры, видит Бог не будет, - не выдержал Рома. - Не неё охотников много, обведут вокруг пальца. Водки не пей...
- Это почему? Зачем? - опешил Паша.
- Да что этот молокосос мелет, - шофер начальника подхватил его вещи, - Пошли быстрее, мне еще в гараж надо, - он подталкивал Пашу к выходу.
Паша не ерепенился, моргал плачущими глазами, понимал, что в больнице было для него и безопаснее и сытнее, но пора уходить.