1. Дело Мешалкина

НА СНИМКЕ: Врач-кардиохирург и крупный ученый, академик АМН Евгений Николаевич Мешалкин.


Современные исследователи истории Академгородка считают, что с именем Мешалкина связана «интересная, но загадочная история». На самом деле история эта трагическая.

Для Института экспериментальной биологии и медицины, где знаменитый хирург и учёный Евгений Николаевич Мешалкин был директором, строился специальный комплекс по отдельному уникальному проекту. В каждом помещении продумывалась каждая деталь. Под комплекс было заказано специальное дорогостоящее оборудование. Был спроектирован и строился даже специальный лечебный бассейн длиной 25 м.

Я уже писал, что был невольным свидетелем размолвки Лаврентьева и Мешалкина и видел Евгения Николаевича в дверях кабинета Лаврентьева, когда они оба продолжали говорить на повышенных тонах. Мне тогда показалось, что если бы этой дверью можно было хлопнуть, Мешалкин хлопнул бы ей обязательно. Но эта дверь мягко закрывалась. Тон же разговора и слова, которые я услышал, не оставляли никакого сомнения, что они вдрызг разругались.

В 1963 году у меня уже было много источников информации на самом верху нашего академического «двора».

Полуофициально шептались так:

«Мешалкин не хочет заниматься фундаментальными исследованиями. Он хочет только оперировать. В Академгородок будут съезжаться толпы больных со всего Союза. Гостиница будет ими забита. Мы создавали Академгородок не для этого».

Такие разговоры были основаны на том, что Лаврентьев не один раз предлагал Мешалкину изменить соотношение фундаментальных исследований в Институте и практической хирургии. Мешалкин не соглашался. Он для себя всё продумал и менять ничего не хотел.

Фундаментальные исследования проводились в отделе, которым заведовала Ариадна Дмитриевна Соболева, жена академика Сергея Львовича Соболева. Уже тогда неофициально, говорили, что именно она была инициатором этих разногласий.

Но беда Мешалкина заключалась еще и в том, что ему было поручено курировать медицину в Академгородке – больнично-поликлинический комплекс, строительство которого тогда был близко к завершению, а небольшой стационар, поликлиника и диспансерный отдел для лечения крупных учёных уже работали.

Мешалкин работой их был недоволен и довольно резко их критиковал, в частности, он критиковал работу диспансерного отдела, которым руководила А.В. Алешкина, близкая подруга Веры Евгеньевны Лаврентьевой и жена будущего академика М.Ф. Жукова.

Видимо, под влиянием этих двух дам Соболевой и Алешкиной «баба Вера» заняла непримиримую позицию по отношению к Мешалкину. В такой ситуации до Михаила Алексеевича уже не доходили никакие разумные аргументы. Лаврентьев решил избавиться от Мешалкина любыми путями.

Сделать это было совсем непросто – директора академических институтов избирались Общим собранием АН СССР. Единственным шансом у академика Лаврентьева было доказать своим коллегам в АН, что Мешалкин создает не академический, а отраслевой институт, которому место в Минздраве.

Специальная комиссия, посланная Академией наук СССР, разумеется, всё понимала, но члены этой комиссии сознавали и то, что вместе Лаврентьеву и Мешалкину не работать, поскольку разногласия переросли в непримиримую вражду.

Поэтому сначала Мешалкина освободили от обязанностей директора института. Потом специальными решениями Академии наук Институт экспериментальной биологии и медицины был разделен на две неравных части: отдел, которым руководила Ариадна Дмитриевна Соболева, остался в СОАН, а остальная часть сотрудников была переведена во вновь созданный в Минздраве Институт патологии кровообращения.

И когда до сдачи комплекса в эксплуатацию было уже рукой подать, корпус неожиданно для всех передали вновь созданному Вычислительному центру СОАН.

А вот как трактует начало конфликта историк-исследователь Н.А. Куперштох.

«В теоретическом отделе работала жена одного из основателей Сибирского отделения академика С. Л. Соболева — Ариадна Дмитриевна Соболева. По воспоминаниям современников, это была энергичная женщина, мать семерых детей, которая защитила докторскую диссертацию и «которой до всего было дело».

Естественно, что Ариадна Дмитриевна рассказывала о деятельности Мешалкина-директора и внутриинститутских проблемах своему супругу, который мог, в свою очередь, проинформировать М. А. Лаврентьева.

Очень скоро «перекос» в выделении институту финансов и оборудования в пользу клинического отдела стал тревожить и самого М. А. Лаврентьева. Ещё в начале 1961 г. он вызвал Е. Н. Мешалкина и потребовал усилить теоретические исследования в соответствии с академическим профилем института. «Мне было сказано, — вспоминает Е. Н. Мешалкин, — что все наши заявки СОАН не может удовлетворить, так как они слишком велики, и, вообще, наш институт очень дорогой».

Конфликт между Лаврентьевым и Мешалкиным начался в 1961 году и продолжался весь 1962 год. На заседаниях Президиума СО АН М. А. Лаврентьев стал неоднократно повторять, что задумка с институтом Мешалкина «оказалась неудачной».

Поскольку Академгородок тогда был «деревней», где все слухи распространялись мгновенно, мы знали все перипетии этого конфликта. Многие доверяли словам Лаврентьева, но те, кто знал, как могут строиться отношения и приниматься решения, понимали, что дело всё же не в этом.

Теперь опубликованы стенограммы заседаний и Президиума СО АН, и районной партконференции, где, естественно излагались официальные версии происшедшего, но и не только они, – там звучали и другие мнения.

Поскольку материалы весьма интересны, приведу обширные выдержки из исследования (с моими незначительными комментариями), которое провела историк Н.А. Куперштох, ознакомившаяся с рядом архивных документов.

«3 апреля 1962 г. бюро Президиума приняло решение «О недостатках в подборе и расстановке кадров в учреждениях СО АН СССР», в котором предписывалось создать комиссию по проверке подбора и расстановки кадров в Институте экспериментальной биологии и медицины (ИЭБиМ).

Там же была приведена характерная, но бездоказательная формулировка:

"В связи с бесконтрольностью в приеме непроверенных и непригодных сотрудников".

В октябре 1962 г. этому институту были изменены лимиты численности персонала с 850 до 807 чел., а в ноябре принято протокольно (без обнародования) решение бюро Президиума закрыть вакансии по ИЭБиМ в количестве 103 штатных единиц, соответственно уменьшив лимиты численности.

21 декабря 1962 г. бюро Президиума СО АН заслушало информацию М.А. Лаврентьева о реорганизации Академии наук СССР. Суть реорганизации заключалась в следующем: предполагалось передать часть научно-исследовательских учреждений АН СССР, занимающихся отраслевыми и прикладными исследованиями, в ведомства по профилю их деятельности. Необходимо заметить, что аналогичная структурная перестройка АН СССР в 1961 г. миновала Сибирское отделение как находившееся в стадии организации. В 1962 г. на СОАН пришла «разнарядка» по выделению НИУ, ведущих преимущественно прикладные исследования.

М. А. Лаврентьев подчеркнул, что такая передача освободит институты от чисто прикладной тематики и позволит сосредоточить усилия на общетеоретических вопросах.

Так ли это было на самом деле? Документы свидетельствуют, что реорганизацию сети НИУ в Сибирском отделении использовали, для того, чтобы, во-первых, освободиться от «старых» институтов, которые достались Отделению в наследство от филиальских структур Академии наук СССР и которые оказалось проще вывести за рамки СО АН, чем реформировать, и, во-вторых, «наказать» тех руководителей НИУ, которые по той или иной причине не устраивали руководство Отделения.

В числе последних оказался и Е.Н. Мешалкин.

На заседании бюро Президиума было объявлено, что руководство СО АН считает целесообразным закрыть ИЭБиМ с передачей клинической части Министерству здравоохранения РСФСР, а теоретической — Новосибирскому университету, медицинскому институту и институтам Новосибирского научного центра, близким по профилю.

Е.Н. Мешалкина освободили от обязанностей директора. Таким образом, конфликт М. А. Лаврентьева с Е.Н. Мешалкиным предопределил судьбу института».
Мешалкин впоследствии построил свой новый корпус – точную копию первого, но уже не на территории Академгородка, а за его пределами, недалеко от въезда в Академгородок.

Не сосчитать, скольким людям прославленный хирург, лауреат Ленинской премии, академик Академии медицинских наук, спас жизнь.

А Академгородок лишился взыскательного куратора академгородковской медицины, и она много лет оставалась на уровне провинциальных городов страны. Сколько было допущено медицинских ошибок! Как слабо была организована экстренная помощь! Сколько жителей скончалось, не дождавшись медицинской помощи!

Мы тогда считали, да так, по-видимому, и было на самом деле, что академики А.И. Мальцев, В.В. Воеводский, а позднее Н.Н. Яненко погибли именно из-за расхлябанности и плохой организации медицинской помощи. А сколько было случаев, когда жертвами становились не академики, а простые люди!

Тогда об этом помалкивали в тряпочку.

Академик Лаврентьев был мастер использовать складывающуюся конъюнктуру.
Решение о передаче (а фактически — расформировании) этого института вызвало широкий резонанс среди научной общественности.

На районной партконференции 25 декабря 1962 г. первый секретарь Советского РК КПСС М.П. Чемоданов на многочисленные вопросы делегатов о причинах освобождения Е. Н. Мешалкина от должности отвечал следующим образом:

«Относительно освобождения профессора Мешалкина было заключение комиссии, которая проверяла положение дел, и было принято решение считать целесообразным сосредоточить усилия профессора Мешалкина на руководстве клинической частью в качестве заместителя директора по науке. Это заключение было принято единодушно в бюро Президиума СО АН СССР».

Видите, как обтекаемо сформулировал ситуацию Первый секретарь РК КПСС. Он явно стоял на стороне академика Лаврентьева, сформулировав свой ответ так, чтобы представить позицию СО АН в наиболее выгодном свете.

Н.А. Куперштох продолжает:

«Однако присутствовавший на этой конференции сотрудник ИЭБиМ И. А. Медведев так прокомментировал ситуацию:

«Сейчас дело изображается таким образом, что институт передается в соответствующие ведомства вместе с рядом других институтов. Тогда это принимает форму естественности и законности, хотя делать этого нельзя было. Наш институт уникален, такого нет не только в Союзе, такого нет нигде в мире. Сейчас теоретиков отделяют от хирургов, директор снят, и судьба института не ясна. Мы, конечно, можем уехать обратно в Москву, у нас у всех там кровные связи, но мы приехали сюда для того чтобы работать, а не для того, чтобы уезжать. Школа хирургов и специалистов-кардиологов может погибнуть, а создать ее очень трудно. Ее начал создавать еще в 1926 г. проф. С. И. Спасокукоцкий.

Мы считаем, что развал школы — это антигосударственное дело, и Советский Союз лишится крупной школы, а это не в нашу пользу».

Но были и другие, «заказные», выступления.

«Так, один из сотрудников Института гидродинамики, директором которого был М. А. Лаврентьев [я не сумел узнать, кто именно. МК], заявил следующее:

«Я не специалист в медицине, но мне кажется, что направление хирургии — это одно из старых направлений развития медицины.

Сейчас наука бурно развивается, возникают все новые и новые направления, и если институт закоротить на одно направление, то он может быстро отстать.

Сейчас в биологии появляется много других, чрезвычайно важных для государства направлений, поэтому закоротить институт одной узкой областью было бы неправильно. У нас есть Академия медицинских наук, она занимается вопросами хирургии, и целесообразно было бы сосредоточить хирургические исследования в ее стенах, передав туда часть Института экспериментальной биологии и медицины».

А вот еще один документ. Стенограмма заседания Президиума СО АН 26 декабря 1962 г. отразила спектр мнений об институте.

«М.А. Лаврентьев: Задумка с этим институтом: иметь синтез биологических исследований с дальнейшим их непосредственным апробированием в клинике — к сожалению, не получилась. На сегодня институт имеет чисто хирургическую часть и биологическую, но они изолированы друг от друга. Мое предложение: медицинскую часть передать Минздраву, а биологию оставить в составе СО АН.

Е.Н. Мешалкин: Мы занимаемся физиологией кровообращения, а не хирургией! И наши исследования пока мало кому понятны. Но полеты в космос человека говорят о необходимости исследований на молекулярном уровне. Пока что у нас собираются отобрать и отдать Вычислительному центру здание клинического отдела. Это здание специально строилось как клиника, оснащено специальным оборудованием. Я прошу оставить это здание институту.

С.А. Христианович: Заслугой СОАН было то, что мы привлекли сюда специалистов, в том числе и в институт Мешалкина, в результате чего он превратился в мощную клинику — центр не только Сибири, но и страны. Закуплено импортное оборудование, сделаны уникальные операции. Был спроектирован и строится первый фактически по-настоящему оснащенный институт-клиника в Союзе, на которую с восхищением и завистью смотрели крупнейшие специалисты Москвы и Ленинграда.

Не могу сказать, где этому институту будет лучше, — может быть, в этой сложившейся трудной ситуации институту лучше будет в ведомстве Министерства здравоохранения. Но вопрос с новым корпусом мы решать здесь неправомочны, это большой государственный вопрос, так как на строительство затрачены огромные средства.

Ю.И. Бородин, и.о. директора ИЭБиМ: «Единого института нет. Но вопрос о будущем института надо решать осторожно. Институт был задуман блестяще — сочетание теории с внедрением в практическое здравоохранение. То, что задуманное реализовалось не в полной мере, — еще не повод передавать его в другую организацию. За таким решением стоят судьбы многих людей. Необходимо создать авторитетную комиссию, чтобы все решить правильно».

М.А. Лаврентьев настаивал на том, чтобы институт как можно скорее был реформирован, а его клинический отдел вместе с Мешалкиным выведен из состава Сибирского отделения.

Уже выстроенного Специализированного корпуса институт так и не получил. Часть здания была отдана Вычислительному центру, часть — университету и другим нуждающимся организациям. Лечебный бассейн – профсоюзному комитету (мы на этом настояли). Мешалкин оказался в очень трудном положении: у него не было здания, неясна была будущая ведомственная принадлежность, не ясно было, удастся ли вообще сохранить хотя бы часть института.

В Новосибирске побывали комиссии из Министерства здравоохранения РСФСР и Академии медицинских наук СССР. Ведомства не хотели принимать в свой состав «ободранный» институт — без здания, без специалистов, без оборудования. Мешалкин вынужден был обратиться в высокие инстанции с требованием, чтобы Сибирское отделение выделило финансирование на строительство корпуса для института. Однако М. А. Лаврентьев не собирался этого делать.

Вот как вспоминает об этом противостоянии М.С. Алферов, бывший тогда секретарем Новосибирского обкома КПСС:

«В конфликт были включены обком партии, отдел науки ЦК КПСС, Госкомитет по науке и технике, Академия наук СССР, министерства здравоохранения СССР и РСФСР и даже секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев. Конфликт продолжался не один год и зашел в тупик.

Наконец дело дошло до Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина. С академиком Лаврентьевым нам довелось быть на приеме у Алексея Николаевича. На столе у него лежала наша справка, слушая Лаврентьева, он ее перелистывал. Беседа была короткой, точнее, не беседа, а деловой и весьма конкретный разговор. Единственный вопрос он задал: а не придется ли нам завтра еще один институт выводить из системы Академии наук?

Он предложил перевести институт в ведение Министерства здравоохранения РСФСР, а для его строительства выделить материальные и финансовые ресурсы из средств Академии наук СССР».

Вот так и решилась судьба института.

Несмотря на то, что и у самого Мешалкина, и у института были очень влиятельные и авторитетные защитники, рычаги воздействия на властные структуры, которыми располагал Лаврентьев, оказались мощнее: деньги на строительство здания для института Мешалкина Академия наук СССР так и не выделила. Средства были получены по другому каналу, за счет сумм, заработанных на ленинском субботнике. Это тоже было решение Косыгина.

Определилась, наконец, и ведомственная принадлежность Института экспериментальной биологии и медицины: в 1963 г. он был передан в состав Министерства здравоохранения РСФСР.

Е. Н. Мешалкина восстановили в должности директора.

Из СОАН в Министерство здравоохранения РСФСР была передана весьма значительная часть персонала (примерно 80%), в основном это были практикующие хирурги из отдела, который возглавлял Е. Н. Мешалкин. Часть сотрудников — 137 чел. – была переведена в Институт цитологии и генетики. Еще одно научное подразделения, сектор медицинской географии (18 чел.) был передан Биологическому институту СОАН.

В Новосибирск пригласили академика В. Н. Черниговского, который возглавлял в АН СССР Объединенный научный совет «Физиология человека и животных» и поставили перед ним вопрос об организации в составе СОАН нового Института – Института физиологии на базе переданных в Институт цитологии и генетики лабораторий.

Ознакомившись с наработками этих лабораторий, академик Черниговский вышел в Президиум АН СССР с предложением о создании в Сибирском отделении Института физиологии. На пост директора будущего института была предложена кандидатура профессора А. Д. Слонима из Института физиологии им. И. П. Павлова. Вскоре А. Д. Слоним переехал в Новосибирск вместе с группой сотрудников и возглавил новый институт.

В первые 10 лет своего существования в Сибирском отделении АН было несколько крупных получивших большое общественное звучание конфликтов с участием крупных ученых (вот некоторые из них: С.А. Христианович, Е.Н. Мешалкин, Б.В. Войцеховский, И.И. Новиков). В конце концов, Христианович и Новиков вернулись в Москву, Мешалкин ушел из СО АН в Минздрав РСФСР, и только Войцеховский сумел восстановить отношения с М.А. Лаврентьевым. А сколько было конфликтов немного помельче! Менее звучных. Ведь неспроста покинули Академгородок академики Работнов и Струминский, члены-корреспонденты Григолюк и Бокий.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/02/14/591