Бретань

25 января 2015 г.

ВСТУПЛЕНИЕ. МОСКВА – НЕ РОССИЯ, ПАРИЖ – НЕ ФРАНЦИЯ

Когда собиралась в Париж, уже догадывалась, чего мне будет здесь не хватать. Простора. Бесконечности и неупорядченности.

В преддверии отъезда даже сочинилось:
В Париже парком назовут
Обычный сквер из трёх аллеек
Здесь нет размаха – и живут
Не то чтоб скучно, но – тусклее.

Про «тусклее» – это, конечно, не в смысле красок: они здесь не в пример ярче как в природе, так и в вывесках. Просто когда всё расчерчено по линеечке и расставлено по местам, это восхищает и умиляет только первые несколько недель, а потом от этой предсказуемости «русскую душу» начинает выворачивать наизнанку. И жизнь кажется невыносимо серой. И хочется чего-нибудь огромного, бесформенного и необъяснимого.

Париж – столица всего искусственного. Рукотворное здесь размахнулось широко-широко – и с такого вот а-а-агромного пинка вышвырнуло за город всё, не вписывающееся в аристократические и буржуазные представления о красоте. Первой из вышвырнутых оказалась природа.
Здесь, как нигде, ощущаешь, что именно «искусственный» – ближайший родственник слова «искусство». Париж – один из красивейших каменных мешков, созданных человеком. Вот представьте себе: идёшь по узкой мощёной улочке без единого деревца. С двух сторон сплошными каменными стенами  нависают парижские дома (пусть даже самые нарядные, с лепниной и статуями). Неба видно примерно столько, сколько из окна тюремной камеры. И знаешь, что до самого следующего перекрёстка тебе никуда не сбежать из этого коридора (меж домами – ни щёлочки, ни дворика, ни закуточка), а если потом и повернёшь, то тебя вынесет на такую же улицу – или на бульвар, что не многим лучше.

Вы знаете, что бульвары здесь – не бульвары? Вы-то, наивные «русские души», небось сразу вообразили себе широкую зелёную улицу со сквером посередине и с красивыми особнячками по краям. В начале или в середине бульвара вы уже наверняка мысленно расставили памятники: Пушкина там, Грибоедова, Гоголя, Рахманинова. Лошади в честь Шолохова плывут, пегасик с наивной мордашкой рядом с Есениным в клумбе лежит, запутавшись в собственных хрупких ножках. Детская площадка ещё какая-нибудь в придачу. Такое место для приятного прохаживания и выгуливания подрастающего поколения. «Гульвар». Ага, щаз.

Знаете, что такое, скажем, бульвар Сен-Жермен? Это та же парижская улица, правда чуть пошире (но всё равно раза в два уже нашей Тверской),  по краям которой высятся дома по пять – шесть этажей с типовой пафосной лепниной на фасадах. Нечего и говорить, что стоят они вплотную. На нижних этажах – бутики и кафе. Последние заставили столиками полтротуара, который здесь – подумать только! – имеет довольно приличную ширину (в отличие от обычных улиц, где пешеходам выделяется метр – и выкручивайтесь как хотите). За столиками даже зимой сидят французы в куртках и шарфах, пьют кофе и вкушают пирожные, любуясь на проезжающие в полуметре машины и вдыхая ароматы бензина и пыли. «Но неужели ж, – спросите вы, – неужели же между русским и французским бульваром ничего общего? Не может быть! Ведь не зря же мы именно у французов взяли это слово и называем так свои особо зелёные улицы!» Не переживайте, сходство есть. Бульвар Сен-Жермен – на самом деле очень даже озеленённая улица. По парижским меркам. Здесь через каждые три – четыре метра в асфальте тротуара проделана квадратная дырка, и в каждой такой дырке торчит по дереву. По каштану, задыхающемуся от выхлопных газов. Так что всё в порядке. Бульвар.
А бульвар Сен-Мишель! (Который, вопреки всем учебникам французского, Бульмишем называют только студенты из книжек или старшее поколение, ностальгирующее по дням невозвратимой молодости…) Романтичный студенческий бульвар романтичнее Сен-Жермена только тем, что к нему примыкают площадь Сорбонны и Люксембургский сад. А так-то, в общем…

Я всё это написала не столько для того только, чтобы поругать Париж. Это занятие меня в последнее время не сильно увлекает. Себе дороже: мне в Париже ещё жить полгода, так что надо нам с ним как-то притираться и за что-то друг друга любить.
Просто дело в том, что после первых месяцев моего житья в Париже я не очень понимала, как вообще русские люди переезжают и живут во Франции, если она – такая. Но, как и следовало ожидать, Париж – не Франция в той же степени, что и Москва – не Россия. Я это уяснила, побывав в гостях у замечательных Кати и Лорана, которые познакомили меня с Бретанью.


NATIONAL GEOGRAPHIC

Что мы в России знаем о Бретани? Ничего мы не знаем. Она не входит даже в классическое перечисление французских провинций, заученное нами благодаря Боярскому. Как известно, истинный огонь течёт только в жилах гасконцев, дальше с солидным отставанием идут «Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс». Что до Бретани, «умнице Фортуне» было, видимо, ну совершенно не до неё, этой дождливой страны рыбаков и крестьян. Как и большинству из нас, правда? Те, кто уже побывал в Бретани, молчите – я слышу ваши протестующие возгласы. Кто ещё не был – слушайте, я расскажу. Бестолково и беспорядочно, почти совсем ненаучно. Со слов Лорана, истинного бретонца. Усаживайтесь поудобнее, телеканал National Geographic начинает вещание.

Прежде всего, общаясь с бретонцами, надо уяснить для себя ту аксиому, что «Бретань – это вам не Франция». Назовёшь что-то бретонское французским – с солидной вероятностью огорчишь местного жителя. Так же, как если шотландцу или, упаси Бог, северному ирландцу скажешь: «Вы, англичане…» Бретань довольно долго была независимым герцогством, только в 1532 году окончательно вошла в состав Франции, а бретонские гордость и независимость чувствуются в её обитателях и посейчас.

Если вы когда-нибудь учили французский – то задумывались ли над тем, как французы называют Великобританию? Большой Бретанью. Даже не Британией, не Britain, а прямо дословно Grande-Bretagne. Мне вот удивиться этому совпадению как-то даже в голову не приходило, пока Катя не смешала всё в моей голове словами: «А я от нашего Реннского университета ездила в волшебный лес, место действия легенд о короле Артуре. Здесь, у нас, недалеко». – «В Бретани?!»

Нет, подумала я, то ли меня окончательно опьянил местный свежий воздух, то ли кто-то из нас с Катей чего-то не доучил в школе. Вроде как легенды о короле Артуре – это всегда были такие чисто английские предания. Ну, хорошо, с примесью чего-то кельтского. Но уж происходили-то все эти события явно на островах, а не в какой-нибудь Франции, на континенте, иначе с чего бы британцам считать их своим национальным достоянием?

– А что ты удивляешься? – спросил Лоран, видимо уже привыкший разъяснять заезжим Катиным друзьям такие элементарные вещи. – Королевство Артура состояло из двух частей – Большой Бретани и Малой Бретани. Большая – это остров Великобритания, Малая – наша Бретань. И там и там жили кельты, плавали через пролив торговать друг с другом, вполне понимали друг друга, ибо говорили на схожих языках, и верования те же, и жрецы-друиды…

Вот оно как. Нет, ну понятно, что каждая деревня будет утверждать, как оно всегда и бывает, что «именно в нашем лесу король Артур встретил Мерлина и жила фея Мелюзина». Но выходит, что бретонцы, как и британцы, очень даже вправе претендовать на эти легенды.
 
Бретань – это настоящий мост между Великобританией и Францией, хоть город Кале, из которого, говорят, в хорошую погоду виден английский берег, расположен вовсе не здесь. Но Бретань столько раз переходила от Франции к Великобритании и обратно, в одном из бретонских диалектов (ах, прости, Лоран! бретонских языков) «р» и выговор в целом так похожи на английские! Лоран нам это изобразил в лицах…

К родному языку тут относятся трепетно, как это и положено маленькой, но гордой стране, завоёванной, но не покорённой. Французские названия на дорожных указателях все дублируются. Бретонский язык преподают в Реннском университете. Только как-то глупо получилось, что ведут его не местные, не носители, а приезжие парижские профессора.

Дело было так. Кучу лет назад какое-то количество бретонцев перебралось жить в Париж (типичная французская история, откройте роман Бальзака или Флобера и убедитесь, что в Париже всем как мёдом намазано, хотя, казалось бы… Впрочем, ситуация – в точности как с Москвой…) Так вот, в Париже бретонцы и их дети, естественно, в ноль растеряли родной язык. Но в их потомках вдруг взыграли бретонские корни! Да так взыграли, что они вернулись на малую родину профессорами Реннского университета и стали всех учить говорить по-бретонски. Где они сами выучили тот язык, который преподают и всячески продвигают, – одному Богу известно, но, кроме них, так в Бретани никто не говорит…

ЗВЁЗДЫ

Всякие интересности о Бретани я узнавала постепенно. Сначала я даже не знала, куда Катя с Лораном везут меня на своей машине. В лобовом стекле мелькали фары и стоп-сигналы, пролетали указатели и тёмные груды деревьев по бокам шоссе. Мы болтали с Катей – делились новостями и, конечно, ругали французскую бюрократию – о чём же ещё говорить русским во Франции! Эту тему здесь обойти невозможно, это как разговоры о погоде в Англии.

И вдруг меня что-то толкнуло посмотреть в окно. Я тут же забыла, о чём была наша последняя возмущённая фраза. Мы ехали полями, и над чёрной полосой далёкого горизонта развернулось громадное ночное небо… Вернее, полнеба, но этого было достаточно, чтобы ахнуть. Тучи разбежались, и я первый раз увидела французские звёзды. Не одну какую-нибудь самую яркую (которая и не звезда вовсе, а скорее всего планета, раз смогла прошибить парижскую засветку), не две бледнюсеньких несчастных звёздочки, а грозди, россыпи, соцветия! Такое небо бывает разве что на снимках в планетарии.

Я в первый раз прочувствовала то, о чём рассказывал девушке герой моего любимейшего научно-популярного фильма «Урок астрономии» – а говорил он про скопления галактик: «Пятьсот галактик в созвездии Девы. Десять тысяч в Волосах Вероники. И целое облако миров в ковше Большой Медведицы… Вы когда-нибудь заглядывали в ковш Большой Медведицы, миледи?..» Мне довелось заглянуть в созвездие Ориона. «Облако миров…» Там действительно расположена одна из самых ярких светящихся туманностей всего неба – Большая туманность Ориона. Я раньше и не знала о её существовании. А она – вот какая…

А меч Ориона! До этого я видела только три звезды его пояса, а тут – вся картинка выстроилась, как в учебнике астрономии. Ну, силач, ну, герой…

А вокруг, вокруг… всё небо усыпано жемчужным песком, и в нём я еле отыскала дубль-вэ Кассиопеи, но дальше мне оставалось только жалеть о своей девичьей памяти. Сколько Сергей Николаевич в лагере ни показывал нам созвездия, в моей голове, как и на небе, они исчезали с рассветом. Зато я каждый год так упоённо слушаю – как в первый раз!..

Машина Лорана взобралась на холм и остановилась около белого домика – мы приехали.  Вылезли из машины, и я, конечно, первым делом задрала голову. Неба было ещё больше. Я заявила Кате, что они могут оставить меня спать прям здесь, потому что от такой звёздной красоты уйти попросту невозможно, и ничего больше для счастья человеку не нужно… Впрочем, может быть, всё дело в том, что я тогда первый раз смотрела на ночное небо в новых очках, а они  значительно сильнее предыдущих… Но вы ж меня знаете: я не любитель тривиальных объяснений.

СКАЗКИ И ИСТОРИИ

Аккуратненький двухэтажный каменный домик Лорана и Кати построен в местах поистине волшебных. Погостив в нём, я поняла, в каких именно декорациях разворачивается действие сказок Шарля Перро и братьев Гримм. И откуда вообще эти сказки взялись…

Лоран в своей семье представляет уже третье поколение, живущее на этом холме, поэтому рассказать может и то, что помнит его мама (ровесница наших бабушек), и то, о чём ему поведала его бабушка (почти что ровесница двадцатого века). Вообще, он большой собиратель легенд и былей и с удовольствием ими делится, отчего жизнь становится интереснее и сказочней.

Взять хотя бы название дома, в котором я гостила. «Кестеллик», да ещё вдобавок кельтское прилагательное, которое я на слух не запомнила, а всё вместе получается – «Маленький замок». Ну, раз есть маленький, согласно логике повествования, должен быть и большой. И он действительно есть! Чуть дальше по дороге, чуть выше по холму. Солидный такой большой каменный дом. А живёт в замке, само собой, маркиз. Ну да, обыкновенный маркиз. Почти Карабас – фамилия как-то сходно звучит. У маркиза, ко всему прочему, есть своя яхта и ещё много разных богатств. И толпа внучек. Предыдущие поколения семьи Лорана арендовали у маркиза земли, а потом уже смогли выкупить участок с домом.

«Маленький замок» Лорана окружён старыми деревьями, увитыми омелой от ствола до кончиков веток. Патриарх леса – невообразимых размеров эвкалипт, расположившийся напротив окна гостиной. Не знаю, как для вас, а для меня уже само это слово отдаёт чем-то волшебно-целебным. Эвкалипт! Легендарное дерево жизни! Это сразу понимаешь, стоит только вдохнуть его аромат – резкий, свежий, бодрящий, – а ведь даже цветов-то пока нет, только узкие зелёно-серебристые листья будто звенят на ветру…

В один из дней мы взяли по посоху и отправились бродить по окрестностям… Вот, кстати, попробуйте как-нибудь погулять – пусть даже по обычному московскому лесопарку – не просто так, а с какой-нибудь большой суковатой палкой в руках! Сразу почувствуете себя хоббитом в Средиземье… А тут мы, к тому же, шагаем по тропке, выходим к реке – и натыкаемся на остатки старого дома. Он уж совсем развалился, только фундамент да куски стенной кладки, камни мхом поросли – и всё это нависает над рекой. И Лоран – мимоходом, почти небрежно: «А это вот дом колдуньи. К ней вся деревня ходила. А потом она заживо сгорела – здесь, в своём собственном доме».

Ну да, колдунья, чего необычного. Конечно. Мы в другой деревушке побывали – приехали смотреть руины средневековой часовни, круглой, мощной, в романском стиле, с двенадцатью арками по числу апостолов, стены в небо уходят, а крыши нет и неясно, была ли когда-нибудь. Так там нам замечательный местный дедушка рассказывал как ни в чём не бывало, что у него самого одна из прабабок по материнской линии ведьма была.

 – А ещё, – говорит, – вижу как-то: пришли в нашу часовню женщины. Волосы у всех распущенные, одежды странные, глаза горят. Встали в круг и давай какие-то обряды вытворять. «Ну, думаю, дело ясное: колдуньи». А одна из них подходит ко мне и так тихонько на ухо мне сообщает: «Мы не колдуньи, мы друиды...»

В какой-то момент в эту атмосферу вживаешься настолько, что начинаешь воспринимать всякие чудеса просто как факты окружающей действительности. И действительность эта, как видите, такая… христианско-языческая. Вот, скажем, в соборе городка Трегье была статуя Святого Ива – покровителя здешних мест. Вполне христианский покровитель. А знаете, что вытворяла его статуя?! Если люди ссорились и не могли разобраться, кто прав, кто виноват, то они приходили к статуе, совершали некий обряд – и в течение года после этого тот, кто был неправ, умирал. Причём по правде, случаи все в народной памяти зафиксированы. «Моя бабушка знала здесь одного человека, у кого друг вот так и умер!..»  Ничего ж себе, а? Потом статуя куда-то таинственным образом пропала. Наверное, святой Ив постарался, чтобы она ему репутацию не портила.

Мы с Катей и Лораном шагаем дальше по берегу реки. Не успеваем отойти от домика колдуньи, как сказка приобретает сельскохозяйственный оттенок: на берегу груда ракушек – всё, что осталось от бретонского вида устриц, которых всех до одной скосила какая-то болезнь, и они повымерли. Потом завезли испанских – и те повымерли. Сейчас разводят японских. А исконных, бретонских, уже не вернуть… Сразу становится понятно, что Лоран – не только сказочник, но и специалист по дотациям, выдаваемым аграрной промышленности. Впрочем, рассказывает Лоран так, что о вымерших устрицах я начинаю жалеть, как жалела бы о древнем сказочном народце, о гномах каких-нибудь…

Сказка снова сменяется – и вот она уже не сказка, а настоящая наглядная всемирная история. На берегу реки, наполовину ушедшие в песок, лежат большущие каменные плиты и обломки стен – остатки военного аэродрома времён Первой мировой войны. Ведь сто лет назад это было! ровно сто лет назад по этим плитам шли на взлёт лёгкие самолётики того времени… Причём они были не обычные, а гидросамолёты, умели приземляться на воду и взлетать с неё. Потому и базу у реки построили. Заправляли на ней, правда, не французы, а союзники, американцы. Высокие, стройные, светловолосые – красавцы. Девушки из Трегье и окрестных деревень велись на широкие улыбки лётчиков и по окончании войны улетали с ними в Америку. А там выяснялось, что жить им не на что, дом у американца оказывался плохонький, хозяйства никакого… Вечная история…

История всеобщая переходит в историю местную: вдалеке, в дымке, виднеется массивное каменное здание, в котором раньше была католическая школа-пансион. В XIX веке наставники вырастили в ней (себе на голову) главную здешнюю знаменитость Эрнеста Ренана. Не знаю, что были за методы воспитания в пансионе, но вышел оттуда Ренан ярым антиклерикалом, а так как оказался ещё и незаурядным историком и мыслителем, написал много важных трудов и даже вёл лекции в Коллеж де Франс (то есть, по французским меркам, выше уже просто некуда), то стал в итоге настоящей головной болью для всей французской католической церкви.

Ему этого и после смерти простить не могли. В начале XX века на главной площади Трегье ему решили поставить памятник. А главная площадь в маленьком средневековом городе – это, само собой, площадь главного собора. «То есть это что получается, перед парадным входом нашей святыни будет сидеть в кресле этот богохульник?!» – вполне закономерно возмутилось местное духовенство. И, собрав активную часть прихожан, устроили бучу. В итоге памятник всё равно установили. Открытие проходило торжественно, в присутствии какого-то очень большого чиновника. А священники в знак протеста, чтобы отмыть родной город от этого позорного пятна, добились установления напротив главной пристани Трегье огромного распятия. Вот какие страсти кипели! А вы думали – тихий маленький бретонский городок…

А в той деревушке с руинами часовни! О, там вообще «Санта-Барбару» можно было снимать, судя по легенде, которую поведал нам тот местный дедушка.

В те времена часовня ещё действовала, святой источник, сейчас пересохший, бил ключом, а в деревне все женщины были очень набожны. Поэтому всегда шли на исповедь, если в чём согрешали. Чтобы не шокировать священника и не сильно смущаться самим (да и чтоб мужья случайно не подслушали), было у них одно специальное обозначение. Если жена изменяла мужу, она говорила священнику, что поскользнулась на пути к источнику. И все всё понимали.

В какой-то момент старый священник ушёл на заслуженный отдых, и на его место назначили нового, молодого. И вот слушал он, слушал исповеди, и все женщины почему-то говорили о святом источнике и о пути к нему. И что-то явно было не так на подходе к источнику, вечно там все падали. «Куда же смотрит мэр?!» – возмутился наконец новый священник. И почёл своим долгом, частью своего служения, так сказать, пойти к мэру и потребовать обустройства дорожки, ведущей к источнику. Мэр покивал, сказал, что приложит все усилия. Шли недели – ничего не менялось. Священник, очень ответственно (по молодости-то) подходивший в своим обязанностям, отправился к мэру требовать отчёта. Тот развёл руками:

 – Никак… Средств на благоустройство дорожки нет… Бюджет у нас маленький…

 – Очень жаль! – недовольно сказал священник. – Очень жаль, господин мэр, потому что за последний месяц одна только ваша жена поскользнулась там тринадцать раз…

Итак, местная история – история городков и деревень Бретани – оказывается живой и насыщенной. И здорово, что так естественно она перетекает в легенды – или в историю семейную. Пока мы любуемся на внушительное здание того самого трегьевского пансиона, где провёл юные годы возмутитель спокойствия Эрнест Ренан, Лоран вспоминает, что позже в этой же школе учился кто-то из его предков. Из окон спальни вдалеке был виден родной дом, луг и коровка, которую пасла мама, – и бедный парень отчаянно тосковал, еле доживал до выходных, когда всех наконец-то распускали по домам.

Знаете, меня вот эти рассказы Лорана и деревенского дедушки, в которых переплелись мировая, французская, бретонская и семейная истории, навели на одну до ужаса очевидную мысль. Не хватает нам в России этого переплетения. Мы бы сильно лучше знали свою историю, если б в это понятие включали не только официальщину, но и что-то личное. Детей в школах, конечно, пытаются подтолкнуть к этому, задавая сочинения про прадедушек, воевавших в Великую Отечественную, но ведь это опять же воспринимается как обязаловка и настоящего интереса-то в большинстве случаев не возбуждает. Жаль, жаль! Так и уйдёт живая история, останутся одни основные даты…

Сама я, впрочем, тоже не образец. Но если я мало что знаю про прошлое своей семьи, то зато готова без конца рассказывать про родной двор – про Бахрушинский приют, который потом стал издательством «Мир», «а вот здесь были дома воспитанников, а потом тут работала моя бабушка в отделе испанской литературы! а вот тут была школа, а тут жили учителя, а там, где была кухня, потом был политотдел и печатались переводы иностранных газетных статей, чтобы верхушка партии знала, что о них пишут за границей… а приютская конюшня, конечно, потом стала гаражом…» Просто, гуляя с собакой, я познакомилась с дедушками-бабушками, которые видели, как строились наши пятиэтажки, и купались в речке, протекавшей посреди двора (потом её убрали в трубу, под землю)… А рядом ещё и завод «Водоприбор», построенный в конце XIX века… И детская площадка с замком, созданная в 70-х студентами МАРХИ, где снимался не один выпуск «Ералаша», где в бассейнах, выложенных смальтой, летом наливали воду и плескались дети, в том числе мой папа… Всё это такое своё, что история этого – как бы продолжение меня самой. Продолжение в прошлое.

ПРОСТОРЫ

Лучшее и главное и, что есть у Бретани, – это море!.. Это счастье бесконечное, как череда приливов и отливов, бурное, как валы, расшибающиеся о розоватые валуны бретонского берега, и привычное, как шум волн, которого через пять минут уже и не замечаешь, если специально не прислушаться. Не поленитесь глянуть на карту - из всех регионов Франции Бретань дальше всех вдаётся в Атлантический океан. Французский Край Света. А Лоран для пущего эффекта привёз нас в самую северную точку Бретани. Мы наскакались по скалам, наслушались рёва волн, напитались солёными брызгами (аж лицо защипало), а на ветер хотелось просто лечь – и полететь… Никогда раньше не видела, какое оно, море, зимой…

Там же стоит удивительный дом, как будто вросший в скалы на самом берегу моря. Со стороны берега виден его фасад, справа и слева стены сжаты огромными каменными глыбами – раза в два выше самого дома (притом, что и сам он немаленький, этажа в два, то ли в три, если считать комнатки под крышей). Заднюю стену, обращённую к морю, мы, естественно, не могли видеть, но очевидно было, что она без окон и, судя по всему, этой задней стеной вообще служит кусок скалы, в которую дом врублен. «Вот это да!..» – ожидаемо восхитилась я. И тут же размечталась, каково это – жить в таком доме… Как все впечатлительные люди, я всегда примеряю на себя увиденное (услышанное, прочитанное…) И мне сразу пришло в голову: «Жаль вот только, что окна…» Не успела я додумать, как Лоран рассказал с добродушной усмешкой убеждённого провинциала: «Знаешь, так забавно: приезжали тут одни парижане, так они спросили: «А что ж окна не на море выходят?» Наивные такие. Поглядел бы я на них, как бы они здесь жили с окнами, в которые волны бьют, особенно зимой!» Я прикусила язык…

Судя по всему, бретонцы и вообще посмеиваются над остальными французами и над стереотипами восприятия Бретани, сложившимися в их головах. Вот, например, распространено поверье, что в Бретани, как в Англии, вечно идёт дождь. Море же близко, вот и льёт без конца. Да даже я уже могу подтвердить, что вовсе это не так! В пятницу вечером я, как вы помните, наслаждалась чистым звёздным небом. Суббота была вообще солнечная! А дождь, предсказанный местными синоптиками, налетал лишь урывками, минут на пять – десять, будто бы только из солидарности с теми самыми синоптиками, чтобы люди их не сильно ругали. В воскресенье было пасмурно, но мы всё равно пошли гулять, и дождь, прежде чем ливануть, по-джентльменски дождался нашего возвращения под крышу. Но – отгремел положенное время и вскоре опять улетел – поливать море, наверное. А нам под вечер достался простор закатного неба и облака с золотистой каёмкой. Так что, выходит, куда точнее то, что говорят сами бретонцы: «В Бретани надо всегда иметь с собой две вещи – зонтик и солнечные очки». «Ну, а остальных французов мы не сильно-то стремимся переубедить. Пусть думают, что у нас тут вечный дождь. Меньше дураков приезжать будет!»

Ну вот. А я приехала. Не знаю, значит ли это, что я уже могу не относить себя к тем дуракам, про которых шутят бретонцы. Но я очень счастлива. Мне здесь додали того простора, без которого в Париже было совсем тоскливо. Додали небом, морем, полями. И пусть это не наши поля – здесь они чересчур аккуратные, и капуста в них растёт даже зимой, причём невероятно ровными рядами, и её никто не ворует. Пусть вся земля разлинована на квадратики и поделена.  Всё равно! Здесь есть где разгуляться глазу. Холмы невысоки, и далеко-о-о видно! Единственное, что цепляет взгляд – колоколенки церквей, будто вехи на бретонской карте. Ведь самым высоким зданием любой деревни, как и много веков назад, остаётся церковь. Красиво…
Вот за эту красоту я и буду любить Францию все последующие полгода.