Встреча с глиняным великаном

Байки деда Захара

 Встреча с глиняным великаном

1

– Ну что, ребятишки, сможете выдержать ещё одну интересную историю? – дедуля, как обычно, испытывал наше любопытство. И легко заманил в свои сети. Несмотря на то, что уже смеркалось, баба Тая разрешила нам с сестрёнкой покататься на санках, но дед одним простым вопросом сломал все планы.
– Всамделишную? – обрадовано переглянулись мы с Алёнкой.
– А то! Других не держим!
– Да-да, – закивали мы, и уже принялись было рассаживаться по своим местам, как бабушка, отвернувшись от печки, замахала полотенцем на деда.
– Так, сказочник, а кто скотине трапезничать сотворит? Или ты думаешь, раз внучата на каникулы приехали, можно запустить дела деревенские? Потчевать байками – это мы завсегда умеем. Вот пошто связалась с балагуром? Не пойму.
– Иду уже, Тая, прямо с языка сняла мою покорность. Сам хотел накормить животинок, да детки перебили меня желанием послушать очередную историю. Не нужно их винить в этом.
Дед потупился, но в бороде пряталась улыбка.
– Захар, ты тот ещё хитрюга! Надеюсь, когда подрастёте, более скоромными и молчаливыми будете, – обратилась бабуля уже к нам.
– Кто в дровницу со мной? Борьку с Машкой накормим, заодно с ушастыми поздоровкаемся.
Дед, кряхтя, поднялся с топчана, привычным движением оправил пушистую бороду, сделал шаг по направлению к прихожей и едва не упал, споткнувшись о Мурку, невесть как очутившуюся под ногами.
Бабушка довольно засмеялась, а мы подхватили. Дед сам учил нас:
«Грешно не посмеяться над близким человеком, коли тот даёт представление или производит невероятный кульбит».
– Чтоб тебя, нечистая сила! – погрозил он вслед кошке зажатой в кулаке трубкой, а той всё было нипочём – рыжая бестия уже стояла на задних лапах перед дверьми, а передними скребла прибитый войлок.
Вдоволь отсмеявшись и протерев влажные глаза краем платка, бабушка вновь приняла суровый вид.
– Так и пойдёте, голоштанная команда, в исподнем? Одевайтесь лучше. Куда, спотыкач, тащишь мелочь пузатую на мороз без пимов? Алёнка, надень мои, они тёплые, а ты, Алёшка, бери вот эти.
Бабушка достала с печки «дежурные», как она называла, валенки, и на счёт «раз-два» мои ноги провалились в их нагретое нутро.
Потом ещё минут пять мы с сестрой стояли в прихожей, а на нас слой за слоем оседала одежда. До тех пор, пока в зеркале не отразились два колобка в шубах, обутые в пимы, в кроличьи шапки по глаза, меховые верхонки, да ещё и подпоясанные шалью.
– Вот теперь, пострелы, готовы. Дед командором вашим будет. До стайки найдёте дорогу в метели? Или план рисовать нужно?
– Найдём, цветочек, найдём, – дед приложил руку к голове.
Бабушка сняла с краю печи ещё тёплый котелок с едой для поросят. Мы знали, что внутри отруби, неочищенная картошка и перловка. Но всё равно, пахло так вкусно, аж захотелось попробовать свинского угощения.
– Даже не вздумайте объедать поросюшек, – будто услышав наши мысли, сказала бабуля, вывалила ужин в ведро и вручила деду. – Как придёте, наваристых щей налью, да пухлых пампушек с маслом и сметанкой сооружу на стол.
Дорога к стайке была занесена снегом, поэтому впереди шёл дед, а мы за ним. Пока он наполнял корыто едой, мы поздоровались с поросятами, почесав каждого за ухом. Сунули по морковке в клетку с кроликами и стали наблюдать за тем, как быстро и смешно они точат их передними зубами. Пока не отвлеклись на чавканье Борьки с Машкой, которые с шумом уплетали приготовленное кушанье, вынюхивая и отыскивая розовыми пятачками самые аппетитные кусочки.
Мы ещё немного погладили ужинающих свинушек и засобирались обратно – впереди нас ждали невероятные приключения от любимого дедули.

2

– Сегодня расскажу историю о том, как однажды сходил на рыбалку, – начал рассказывать дед Захар после того, как мы вернулись домой, сняли одежду, помыли руки, расселись по своим местам и, стараясь не шуметь столовыми приборами, принялись за еду.
– Страсть как захотелось порыбачить. Суббота наливалась зенитным солнцем, поспевала прямо на глазах. В августе можно захватить такие алые дни, которые лучше проводить на веранде или, по крайней мере, в прохладной спаленке. Стоило дождаться вечера и тогда собираться, но какая-то неведомая сила тянула к воде. Тая неспешно варганила варево скотинке. Я же, с её позволения, стал готовить снасти и провиант.
– Когда это ты меня спрашивал о позволении? – заворчала бабушка, остужая чай в блюдце.
– А надобно отметить, что от дома до речки, Киргизка, довольно таки приличное расстояние, километров пять будет, – как ни в чём ни бывало, продолжил дед. – Пошёл я, значится, в огород, выдернул несколько редисок, пару огурцов, обмыл их в бочке с дождевой водой, хлеб взял в избушке, а соль завсегда со мной была. Покидал нехитрые харчи в котомку, наполнил флягу колодезной водой, накопал в жестянку червей. У нас у забора, недалеко от яблони, навозная куча была. Такие монстры водились, жирные, сам бы ел, но, Кесарю – кесарево.
– Фуу, деда, отвратительно! – мы с Алёнкой одновременно сморщили носы и высунули языки.
Дед не поленился, встал с места, подошёл к окну, ткнул пальцем в сторону, противоположную от уборной, и мечтательно закатил глаза к потолку, вспоминая о прошлом. После пошёл к плите, налил кипятка в кружку и занял свой трон.
– Закинул котомку за спину, положил удочку на плечо, поцеловал жинку, отворил калитку и отправился в путь.
Зной стоял неимоверный. Воодушевлённый предстоящим, я шёл по тротуарному тенёчку вдоль переулка Стрелочного в направлении железных путей, пока не оставил его позади. Выгоревшая почти добела панамка спасала от солнечных лучей, ну а к жаре я был привыкший.
Бросил напоследок взгляд на родной зелёный дом с крышей цвета пасхального яйца, крашенного в луковой шелухе, и повернул в сторону дороги. Пропустил гружёного деревом надрывающегося лесовоза, пересёк проезжую часть и ступил на железную дорогу. Не сказать, что она была заброшенной, но встретить поезд считалось большой редкостью. Перепрыгивая со шпалы на шпалу, иногда балансируя на ржавых рельсах, я дошёл до первой контрольной точки путешествия – маленького болота. Почти полностью заросшего тиной и ощетинившегося по краям спелыми камышовыми балаболками. В центре его застыл плот, на котором деревенские мальчишки, отталкиваясь от дна длинными шестами, представляли себя капитанами пиратского корабля и бороздили просторы морей и океанов.
После болота примерно с километр шёл по железнодорожной насыпи, а дальше наши с ней пути разошлись: описав дугу, полотно уходило влево, в сторону речпорта. С осины, что росла на перепутье, вспорхнула птица и полетела вправо. В том же направлении, куда нужно и мне.
– Фиуу! – крикнула она на прощание.
– Фиуу! – махнул ей рукой вслед. – Мол, догоню тебя позже.
Прежде, чем покинуть колею (кстати, даже далёкого шума поезда не было слышно), опустился на рельсы, снял котомку с плеча, развязал её, достал фляжку, глотнул воды и засмотрелся на пейзаж. И пожалел, что не умею рисовать. Куда не кинь взгляд – всюду заливные луга. Я любил их именно в это время года, когда яркая цветущая пижма раскрывает свои объятия, и ты буквально тонешь в амбре той силы, что через несколько шагов появляется горечь на языке. Ромашковые островки с жесткими стеблями, больше похожими на прутья и шапочными соцветиями такой величины, что сразу понимаешь – это жизненная необходимость и одно из условий выживания в пижменном океане. Кое-где встречаются малиновые вкрапления плакун-травы. А в местах, где отступают жёлтые волны, как воробьи на хлеб, слетаются в образовавшиеся заводи колокольчики и лютики, герань луговая и клевер медовый. А какой гомон стоит природный! Слышно как пчёлы перелетают с цветка на цветок, как в гигантском мире растений полёвки играют в прятки, не обращая внимания на  оглушительный стрекот кузнечиков. Высоко в безоблачном небе кружит стервятник, но не выслеживает добычу, а просто парит, подставляя крылья ласковому солнцу. И так пригоже на душе стало.
– Деда, – зевнула Алёнка, – а что такое «амбре»?
– Не зевай широко, внучка, муха в рот залетит, – улыбнулась бабушка, – что-то, Ганс Христиан, идёшь ты, идёшь, конца и края не видно твоему пути. Бери пример с детишек – они скорее к Морфею дойдут, а следом и я, нежели ты.
– Ещё немного и проснётесь, как начнутся дела дивные. Забудете сон и не заметите, как пройдёт зевота. Амбре, Алёнушка, это ароматный дымок, что вьётся с моей трубки. Это бабушкина стряпня. И даже свежий навоз от поросят – это тоже амбре.
– Ааа, понятно, – Алёнка уже тёрла ручками глаза, а левая косичка всё ниже опускалась к чашке со сметаной.
– Давай-ка, дитятко, отправим тебя на боковую, – бабушка встала и повела квёлую сестрёнку в спальню.
Пока выдался перерыв, дед слез с топчана, подошёл к печке, раскрыл створку и, взяв в руку кочергу, принялся шуровать внутри, разбивая на части чёрные, но ещё тлевшие угли.
– Вижу, хочешь помочь, – оглянулся он на меня и я радостно закивал в ответ. Ещё бы! Я обожал возиться с печкой, поджигать дрова, кидать в топку, регулировать заслонку. Я надел лежащую на рукомойнике варежку, принял из рук деда кочергу и принялся ворошить пепельно-оранжевые останки поленьев.
– Ты осторожнее с Саламандрой, – сказал напоследок дедуля и пошёл к сундуку в прихожей, «расчехлять» свежую порцию табачку. В этом большом ящике, покрашенном голубой краской и оклеенным этикетками от винных бутылок, которые принесла бабушка, когда работала в мехцехе, в холщовых мешочках дед хранил запас махорки. Каждый из них, крепко набитый сушёными табачными листьями, был похож на бочонок.
Я же только и ждал момента, когда останусь один на один с печкой, чтобы незаметно закидывать внутрь скрученную у поленницы бересту. И та утоляла свою жажду, изнывая во всполохах пожирающего самою себя пламени. Не отрывая взгляда от живого огня, я мечтал о том, чтобы вырасти и стать машинистом. Чтобы мчаться в паровозе далеко-далеко, раскочегаривая в пути топку до красного каления
– Опять ты искушаешь огнём внучка? Только бы над сундучным богатством лишний раз почахнуть? – бабушка незаметно зашла в кухню.
– Да я за свежей порцией махры-хухры – одна нога здесь, другой глаз на Лёшике. Ни секунды без присмотра.
– Знаю я твои «присмотры», помню, как внучок подпалил волосы, когда отлучилась в лавку.
– Мне не больно было, – возразил я, закрыл печку и пошёл к столу. Раз Алёнка спит, значит, место возле бабушки свободно. Я придвинул свою тарелку и стал есть клубничное варенье в ожидании продолжения истории.
Следом в кухню вошла Мурка на пару с дедом, который на ходу набивал трубку. Он склонился над дровницей, взял в руки сухое полено и двуручный нож. Я с интересом смотрел на то, как говорил дед, «рождается лучина». У меня пока получались лишь короткие обрубки или завитушная стружка. Он ставил полено между пимов и зажимал его коленями, затем брал нож, прищурившись, делал острую метку и сильно, но плавно, опускал резак вниз. Раздавался треск и следом тонкий протяжный звук поющего дерева. Лучина выходила гибкая и красивая. А если приложить к носу, то пахла она настоящей берёзой.
Пока дед поджигал её и раскуривал трубку, бабушка поставила в холодильник недоеденное.
– А время-то уже позднее, не пора ли вслед за Алёной в койку? – она потрепала меня по волосам.
– Ну, бабуушка, мне совсем не хочется спать, самое интересное начинается, – я посмотрел на деда и знаками попросил заступиться.
– Действительно, чего это ты, Тая, время же детское: в Петропавловске-Камчатском всего два часа ночи. В школу никому не вставать. Верно говорю?
Я согласно закивал.
– Ладно-ладно, убедили заговорщики, послушаю с вами историю, интересно ведь узнать, дойдёт ли когда-нибудь дед до речки или всё так же будет бесконечно восхищаться травой и насекомыми?
Бабушка взяла с плиты чайник, отпила с носика и вытерла губы платком. Потом прикрыла наполовину печную заслонку и присоединилась к нам. Как и Мурка, которая ловко запрыгнула на колени к деду и, закрыв глаза от дыма, положила голову на передние лапы. Наверное, надеялась, что наступит время и в истории прозвучит её имя. Дед погладил кошку и та довольно замурчала.
– Иду я, значит, по бескрайнему жёлтому морю, вдыхаю пряный аромат и вижу только небо да изредка мелькавшие вдали деревья – свою конечную точку маршрута. Раздвигаю стебли и ещё думаю про себя о том, что не забыть бы на обратном пути нарвать пижменых соцветий – хорошее средство для печёнки. Но горькое – до сведения скул.
– Господи, да сколько ж идти можно? – бабушка взмахнула руками. А дед не давал себя сбить, знай себе, посмеивался и выпускал время от времени в потолок клубы белого дыма.
– И вот по тому, как всё чаще расступались передо мной растения, и вырастали черёмуховые деревья, понимал, что ещё пара минут, и кончится поле. А надобно отметить, что прежде, чем выйти к Киргизке, нужно было пересечь…
Дед задумался.
– … пересечь как бы границу между сушей и водой. Небольшой участок, который состоит из глины и песка. Там я и встретил Голема. Глиняного великана.
Дед тяжело вздохнул, взял кружку и отпил остывший чай.
– Только я вышел с пижменого поля и ступил на косу, как началась круговерть. Ещё минуту назад светило солнце и повсюду разливалась благодать, как вдруг стемнело. Растения, словно тонкие колосья стали гнуться под порывом невесть откуда налетевшего ветра. Песок и мелкие камни кинулись в лицо, как стая бешеных собак с острыми зубами. Панамка сорвалась с головы и, взвившись в небо, исчезла в глубинах надвигающегося сумрака. Сердце зашлось во страхе – мне казалось, что попал на светопреставление.
И я уже шептал слова молитвы, как вдруг всё стихло. Так же неожиданно, как началось. Вернулся солнечный день. Первый робкий стрекот кузнечиков стал долетать до меня, но всё же, были сомнения в том, что всё закончилось: я стоял в тени чего-то огромного. И тень маревно шевелилась. Медленно поднял глаза и уткнулся взглядом в великана. Которого существовать в мире не должно. Только в сказочных легендах. Да в россказнях убелённых сединами старцев, что уже одной ногой стоят на границе миров и не различают, где правда, а где вымысел.
Он наклонился ко мне, и, казалось, померкло солнце. Я зажмурился, но даже сквозь прикрытые веки видел, насколько Голем страшен и безобразен. Будто космический скульптор замесил глинное тесто на прибрежной косе. Добавил в него щебня, жухлой травы, ивовых прутьев, засохших веток полыни и рыжего мха. Не забыл подкинуть дорожной пыли и мусора с отвала. И получился колосс, который возвышался надо мной. И от которого несло смрадом. Покойницким. Гигантскую фигуру испещряли трещины разной величины. Канавы и дыры. Некоторые были настолько большие и глубокие, что в них помещались птичьи гнёзда. Время от времени в Голема влетали чёрные вороны, оглушительно гаркая при этом. Обратно они вылетали через пустые глазницы и зияющей такой же пустотой рот. На их крыльях блестела глиняная слизь.
Дед Захар замолчал, а я подумал о том, что нужно было бы отправиться спать с Алёнкой – до того страшная история. Но решил терпеть – я же не девчонка!
– Страсти какие, дед, рассказываешь. Лёша, не напугался? Кричать по ночам не будешь? – бабушка надела очки, висевшие до этого на цепочке, и посмотрела на меня.
Я упрямо повертел головой.
– Захар, – под аккомпанемент хлопанья крыльев донёсся голос великана и, клянусь, ничего страшнее не слышал в жизни. Казалось, что гортанные шамкающие звуки жуткой неведомой твари доносятся из глубокого колодца.
– Долго ждал. Устал. Хочу говорить. С тобой. После. В прах.
И после каждого слова: «бульк. бульк. бульк».
Как зловонная отрыжка.
– Молчишь.
– Ппривет, – не сказал, а, скорее, простонал я.
Он нависал надо мной, словно чудовищный монстр.
– Не бойся. На рыбалку. Идёшь. Не мешаю. Показывать буду. Ты смотреть. И запоминать. За это тебя. Голем есть. Не будет.
По мере того, как он говорил, его речь всё больше и больше походила на человеческую. Первобытный страх стал отступать и я, чтобы не случайно не разозлить Голема, кивал.
– Карг – карг – карг, – запрокинув непропорционально большую голову к небу, захохотал он птицами, вылетающими пулемётными очередями изо рта. – А ты не боится. Захар.
Наверное, я облегчённо улыбнулся, но не помню.
– Смотри.
Великан отвёл левую руку в сторону и стал похож на фокусника, который сейчас достанет кролика из рукава. Только вместо этого, с неё водопадом хлынул морок. Прозрачный, но с каждой секундой густеющий. Пока колыхающаяся падь не стала чёрной. Только после этого на ней, как на экране телевизора начали проявляться картинки. Сначала показались два человека. По шевелению губ было понятно, что они разговаривают друг с другом. Но по мере того, муть отходила на задний план, их лица и окружающие предметы стали приобретать чёткость, пусть и маревую, я почувствовал, как леденел изнутри. Ибо то, что увидел, повергло в шок.
Дед Захар погладил спящую Мурку и принялся выбивать о валенок остатки сгоревшего табака. Покончив с этим, пальцем протёр чашу и засыпал внутрь новую порцию махорки. Чиркнув спичкой, поджёг и, подоткнув к голове подушку, откинулся на неё.
– Я забыл о Големе, о страхе, который окутал меня с первой секунды встречи с ним. Потому что увидел нечто.
– Это же бабка Авдотья с Михайловной! – вырвалось у меня. – Они же померли недавно!
– Так есть. Месяц, первая. Через неделю. Вторая. Отошли. Умею только это. Создать. Пока свежие. Для тебя. Они показывать. Ты смотри. Запоминай.
Две старушки сидели в могиле, в гробу, обитом необычной, синего цвета материей и пили чай. Между ними, на небольшом столике стоял самовар. Рядом – тарелка с сушками и чашка с вареньем. Будто и не было над ними никакой толщи земли. И они не выглядели, как…
Дед замешкался.
– … как умершие. Они выглядели обыденно. Как при жизни. На головах обеих повязаны цветные платки. Такая же яркая одежда. Их лица выражали спокойствие, и было видно, что им уютно в компании друг друга. Бабушки обмакивали конопатые сушки в чай и отправляли их в рот.
– Звук. Сейчас.
– Не надо, – попросил я. Мне было достаточно уже того, что увидел. И не понимал, зачем мне это знание. Наведённый на разум морок.
– Морок поможет. Звук. Позже. Смотри.
Вороны всё вылетали и вылетали из раззявого рта Голема. И не было им числа.
Но не это меня сейчас занимало. Вдруг что-то стало происходить с бабушками в могильном доме. Тревога появилась на их лицах. Они отставили в стороны чашки и принялись оглядываться. Хотя, на первый взгляд, ничего не изменилось. Но – нет. Стемнело. Пошёл снег. Сначала мелкий, потом всё крупнее и крупнее. Пока не превратился в хлопья. Поднялся ветер. Внутри ямы начиналась метель. А снаружи на прозрачном небе ярко светило солнце.
Но было ещё что-то кроме снега. Потому как не он занимал их внимание.
– Звук. Смотри. Запоминай.
Как будто невидимая рука включила радио. Заиграла мелодия. Но кроме неё слышен звук самосвала. Я-то его ни с чем не перепутаю, потому как работал на Зилке. Утробный рокот. Иногда рык, при перегазовке. Но кроме него, слышалось мерное уханье. Далёкий барабанный бой. Неотвратимый. И он приближался. По мере того, как становился громче, стал походить на топот лошади, которая скачет галопом. И гроб завибрировал. В такт звукам. Не мелкой дрожью, а надрывно, будто ему приделали колёса, и он натужно пытается выехать из ямной ловушки. А снег уже не просто падал – он метелил в бабушек, жавшимся в испуге друг к другу. Он словно струил по воздуху и забивался под платки, впивался в лица, пытаясь уколоть как можно больнее. Нарастал шум от того, кто бежал снаружи. Под громкое:
– Оххх!!!
появился гигантский белый кролик. Я как завороженный смотрел на него. На создание, которое пришло не из этого мира. Может, из сна. Из ночного кошмара. Лишь нечеловеческий разум мог сотворить подобное чудовище. Так вот от кого шло биение! Прижав голову к земле, почти касаясь длинными ушами сугробов, он мчал рядом с гробом. Повернув морду в его сторону и скаля при этом кинжальные зубы. Я видел перекошенные в страхе лица тех, кого он пытался догнать. И видел, что животное готовится к решающему прыжку. И вместо того, чтобы попытаться спастись, нагнуться или убежать, старушки отвели взгляд от зверя и посмотрели на меня:
«Учись, мол, у нас!»
Старшая из них, Авдотья, медленно развернулась и в момент, когда кролик уже пружинил задние лапы, собирая силу для смертельного прыжка, истошно залаяла на него. Как собака.
– Гав, гав-гав-гав!!!
И с последним «гав» пелена спала. Передо мной стоял Голем с поднятой рукой, вокруг него всё так же вились вороны, и не более того. Представление закончилось. Как будто и не было ни гигантского кролика, ни дрожащих от страха бабушек, ни тёмной завесы морока. И только я подумал о том, что всё закончилось, как вдруг со словами:
– Закончил. Дальше. Сам. Другой будет. Потом. Помогать,
глиняный колосс лопнул. В воздухе образовалось облако сухой взвеси. Порыв ветра – и вот уже ничто не напоминало о том, что мгновение назад Голем контролировал мою жизнь.
Не помню, как бежал домой. Пришёл в себя только на переулке. В руках ни удочки, ни котомки. Рубаха с засохшими глиняными разводами выбилась из штанов. На мой счастье, на окраине был колодец. Зачерпнув воды ведром и застопорив рукоятку барабана, смыл с себя грязь, пыль, оттёр, как мог, от коричневых пятен рубаху. Лишь воспоминания смыть не удалось. Им требовалось время. Становиться прозрачными. И истончиться настолько, чтобы можно было существовать с ними.

3

– А сам говорил, что купался в речке, и рыба не клевала, – задумчиво произнесла баба Тая. – Помню тот день. На тебе лица не было. А ты отшучивался. Я бы Богу душу отдала, привидься такое.
Она перекрестилась и задумалась.
– Подожди, Захар. Твоя прошлая байка о низколетящем кролике – не такая уж и байка? Неужели спустя несколько лет мы с тобой спаслись от неминуемой погибели благодаря Голему?
Чем больше бабушка отправляла вопросы в пустоту, тем тише становилась подступающая ночь.
– Это что выходит – глиняный великан поджидал тебя не просто для того, чтобы напугать? Или съесть? Или что они в подобных случаях делают? А чтобы разыграть спектакль и научить, как избавиться от ужасного белого кролика? И страшная зверюга, которая однажды догоняла наш Зилок и которую ты спугнул лаем – та же самая, что показывал тебе гигантский монстр?
Дед молчал.
Бабушка вздохнула и посмотрела на меня.
– А знаешь, Захарушка, я твоей сегодняшней истории о встрече с Големом даже рада. Пришло понимание, с помощью кого ты надоумился «гавкать» в минуту смертельной опасности. Вот только зачем нужно было ждать столько времени, чтобы посвятить меня в эту тайну?
Бабушка удивлённо пожала плечами.
– Эх, Тая, Тая, – закряхтел дед, вставая с топчана, – у меня этих тайн, как у деда Захара махорки. Растыканы по укромным уголочкам, только и ждут момента, чтобы их раскурили. На сон грядущий. И с чего ты взяла, что сегодняшняя история – не выдумка? Что морозный кролик вторичен, а могильный – первичен? Я сам не всегда различаю явь и байку.
Дед стоял рядом с бабушкой, оглаживал бороду и с хитрецой смотрел на неё снизу вверх. Пока улыбка не стала спадать с его лица. Даже мне было видно, что глаза бабы Таи стали подозрительно блестеть. Руки её сжались в кулаки и упёрлись в бока. А платок сполз на шею, отчего бабушка стала похожа на рассерженного моряка.
– Лёшенька, – стал пятиться дед в сторону печки, – прибери шумовку с глаз долой. И Мурку возьми на руки. А то наша бабуля слишком серьёзно относится к побасенкам.
– Тая, ты это того – не балуй! – сорвался у него голос.
– Нет, дорогой мой, Захарушка, не сегодня, не при ребятишках. Через недельку. Или ты признаешься мне: ху есть ху, господин белый кролик? Или будешь искать свой годичный запас табака в глубокой кроличьей норе. В клетке с окаянными ушастыми, в огородной сараюшке.
– А вот это уже удар ниже пояса, Тая. Не ожидал от тебя подобной жесткосердности.
– А я думала, что проявляю заботу о твоём здоровье. Хотя, может это и правда жесткосердность? Путаться стала в последнее время. Прям как ты.
– Пойдём, Лёшенька в кроватку, не будем слушать оправдания старого баснописца. И отправим-ка мы его на сегодняшнюю ночь на перевоспитание в пристройку.
Бабушка подмигнула мне, обняла и повела в залу.
На пороге я оглянулся на деда.
«Так был ли Голем»? – в моих глазах застыл немой вопрос.
«Кто знает, Лёшик, кто знает», – пожал тот плечами и хитро улыбнулся.
«Бабушка права, дедушка невыносим».