Ошибка

... и долгий томный выдох: "О-о". Ещё теснее пылкие объятья, ещё крепче: "О, как же я тебя люблю! Ну что ты, ну куда, постой. Тобой ведь только и дышу, душа моя, – душа меня, и долгий томный выдох: – О-о".
Трепыхаясь и суетливо мельтеша неразборчивым цветом, какая-то огнёвка, а может быть пестрянка неустанно полощется в своём защитном дерганом полёте в разлитых повсюду ослепительно-ярких пятнах солнечного света. Миновав паучьи сети, и счастливо избежав помимо смертоносных клювиков стремительных пернатых, многочисленные засады и хитрые обманки прочих охотников за бабочкиным мясом, сдуревшее чешуекрылое, видать, с какой-то блажи, похоже, тщит себя надеждой отыскать, возможно, в качестве утешительного приза, быть может, тот один-единственный объект, для которого оно могло бы представлять хотя бы маломальскую угрозу. Вокруг всё чутко откликается благожеланием скорейших и удачных подозрений в абсолютном отсутствии искомого в аналах природы.
Неужели не понятно, что дорогое и трепетно желанное неудержимо просачивается сквозь пальцы струящимися нитями, как только нежные и тёплые объятия наполняются томительным и долгим выдохом любовной углекислоты. Хотя... Наиболее привлекательные жизненные формы всегда легко выхватывались из щедро-изобильного многообразия окружающего мира очередным объятным хватом, по мере надобности, пополняя свежей кислородной новизной удушливое личное пространство такой вот любвиобъятной души. Не жалко! Вселенная изобильна! Просто угрожающе изобильна. Но, всё же, что-то очень важное тогда стремительно уходит, ускорившись безжалостным процессом энтропии, в изголодавшийся песок времён, корежа правильные формы тем, что дружно принимается за боль утраты, по сути будучи обычным страхом, велящим брать и запасать как можно больше, чтоб в обозримом иллюзорном будущем хватало.
Да, очень может быть, что так. А может быть и нет. Ведь вот когда одно лишь слово или какой-то торкий взгляд так неожиданно и резко заставят сменить привычное по жизни направление движения с центробежного, к примеру, на центростремительное и в миг возникшее напряжение разом разорвёт все связи, дававшие возможность питать себя за счёт друг друга... О, мир, оказывается, полон перевертышей - "на", в смысле "дай", а "дай" не что иное, как "возьми". И хлынувший, внезапно, ливень промоет, смоет и размоет, а кое-что омоет, циклично, приготовя к погребению и вдруг, в озоновом облегчении, задёргается, незнакомо, сердце и по сигнальным паутинкам чувств притянется пленённая...
– Странно. Дорогой, я слышала, что у самолёта есть оперение. Это правда?
– Угу.
– Ну и где у него могут быть эти перья? Он ведь железный? Почему тогда у корабля, к примеру, нет плавников? Или есть?
– ?!!!
В вечном поиске счастья, порхая от цветка к цветку и свято веря в неразгаданность обмана, нахальное стремление к возвышенному или наглая расчётливость изящно и с завидною естественностью всякий раз гильотинируются обыкновенным актом опыления. Тогда как честные, открытые намерения торжественно венчаются таким же самым актом, но уже дарящим радость и свободу простоты. И если в слепоте стяжательств самости задёргаются паутинки чувств и по раскинутым в многообразном изобилии щедрот сигнальным нитям притянется пленённая ошибка, всё сразу расцветёт вокруг, на радость глазу, благоухающим обильным пустоцветом, а изнемогшееся возбуждение всё до последней капельки уйдёт в песок. И стоит только мраморным плитам лечь на омытые ливнем искорёженные формы, объятия вновь призывно распахнутся, маня уютом и теплом, тая любовную двуокись углерода. А сердце дёргается, паутинка тянет… Ошибку? Но почему опять?
Ах да! В каком же виде предстаёт обычное простое отраженье? Кривозеркалье или Зазеркалье? Похоже, что у каждого своё, да столько, что очередь хромых чертей в травмпункт не иссякает. Распознавалось ли на самом деле непознанное, в достойном смелости стремлении познать его или сияющие искажения зеркал, через адамантиновую призму умозаключений, хранимых в ножнах самолюбований, разили наповал действительно всё дорогое и трепетно желанное? Казалось бы...
– Нет, что серьёзно? Слушай, как интересно. А ещё расскажи что-нибудь про самолёты, пока я глажу.
Казалось бы, на предоставленном вселенной тучном изобилии вольготнее и проще было бы вскормить самодостаточность. Так, поди ж ты. Оправдываясь с тупым упрямством своею мнимою ущербностью, опустошаются со злобным, вредным постоянством ножны и косятся направо и налево красавцы и красавицы с непозволительно роскошной статью. Что ж, остаётся колдыбать по корчам своих чувств в пленительном дурмане пустоцвета, ловя сердечной паутиною ошибки и свято веря в неразгаданность обмана.
– Эй, о чём задумался?
– Да ни о чём. Так, лезет в голову всякая чушь.
– Не отвлекайся. Мне, правда, интересно. Смотри, как я погладила твои носки. Нравится? Со стрелочками. Нет, ну надо же! Никогда бы не подумала! Сколько, ты говоришь, плавников у корабля, восемь? С ума сойти! А где же они у него?
Да, стрелочки. Нет, в самом деле, ведь можно было бы договориться. Хотя бы поначалу. Хотя бы для того, чтоб сохранить породу! Создать условия и жить спокойно, накапливая силы к умозрительному окончанию перемирия. Обманутым - обман, ошибки – правым! Ведь есть же вероятность, и большая, что к неизбежному моменту, когда раскроется обман, ошибленное, даже сильно, место уже всецело заживёт, а в успокоившихся водах откроются перископические дали, задышится свободно и легко. Тут, правда, главное не обмануться надеждой о скорейшей лучшей доле. Но у гордыни, наверное, останется не много шансов, если попробовать подольше поносить носки… со стрелочками. А от удушливых любвиобъятий легко спасает...
– Ой, да хватит болтать-то. Стабилизаторы у птиц! Ага. А у рыб палуба, да? Врунишка ты! Скажи мне лучше, о чём ты всё время думаешь?
– Ну я же уже сказал. О том, как я тебя люблю.
– О-о, милый! Дай же я тебя обниму, душа моя!
Трепыхаясь и мельтеша неразборчивым цветом в своём защитном дёрганом полёте то ли огнёвка, то ли пестрянка всё плескалась в ослепительно-ярких пятнах солнечного света, пока вдруг не исчезла, нырнув в густой и пышный пустоцвет. Видать ошиблась-таки, поддавшись на обман.
...А от удушливых любвиобъятий легко спасает изобилье форм...

2005 год.