Андрей и Анжела

                - повесть о вечной любви -


                Что в имени тебе моём?!
               
                Лермонтов
               

                I.

       - Как тебя зовут?
       - Анжела...
       - Королева ангелов?!
       - Аха...- словно выдохнула она кокетливо
       - Зачем так красиво? - улыбнулся Андрей.
       - Спасибки,- сдерживая смех, ответила девушка.- Затем, что я сама красивая.
       И это была правда!
       Это была такая  чистая правда, что впервые в жизни услышал он своё сердце.
       «Вот, значит, где оно: слева под грудной мышцей, - подумал Андрей.- Куда суровая наука убивать  при случае настоятельно бить рекомендует. Но какая девчонка! Красивая будет у тебя жена, спецназ. Рискуешь!  Игнорируешь оперативную информацию: «А любить красивую - век не знать покоя». Да вот и хрен с ней, с той информацией: прорвёмся...»
      Зато у девчонки были ярко-розовые губы, ещё не знающие помады. Зато  у девчонки были синие глаза, ещё не знающие туши. Цвет утреннего моря в миг восходящего солнца!
      А волосы у неё были цвета созревающего абрикоса: солнечные с розовинкой.
      Таких не бывает?
      А у неё были! Именно такие.
      Андрей уже кое-что понимал в женской фигуре. И совершенно обалдел, когда, сам удивляясь своей дерзости , положил тяжёлую  руку, к оружию, - холодному и горячему,-  привыкшую, на её талию. Девчонка усмехнулась его наглости, но  руку не убрала. Она словно ждала её, уверенную мужскую руку,  на своей юной талии.
      И это было до смешного уместно: рука лежала так уютно, им с талией было так хорошо, будто они всегда были вместе. Но это был и приговор.
      Сладкий приговор, о котором можно только мечтать.
      Это ещё и потому был приговор, что Андрею казалось, будто он давно-давно знает весёлую девчонку, стоящую у калитки захолустного детдома в маленьком кавказском городишке, полуразрушенном бесконечными войнами во имя придуманных людьми целей. Городишке,  по которому он бродил, бессмысленно тратя свою увольнительную.
      И Андрей не стал терять  времени зря:
      - Ты выйдешь за меня замуж?- спросил он.-  Я буду любить тебя вечно!
      - Вечно? - на её розовых губах играла постоянная улыбка.- Если вечно, то конечно...
      Перед тем, как  официально расписаться  к крохотном домишке местного загса,-  типовой  загс огромной, вдруг исчезнувшей страны был разрушен во время одной из самых свежих войн,-  Андрей тихонько спросил юную жену свою, вдыхая  запах  её золотисто-розовых волос (они стояли близко-близко,  рассеянно рассматривая свои паспорта и не в силах  надышаться ароматом друг друга):
     - У тебя -  без «д»? Анджела  вроде бы  надо с «д».
    - Описочка, - прошептала она,  шекоча губами его ухо.- Сельсоветчик был пьян: у нас, в Нечерноземье, пьют по-чёрному. Но он был прав, козлище:  Анджела - это уже совсем ангелочек. А я у тебя, Андрюша, вряд ли такая. Крепись, спецназ! Аха?
    -  «Аха»,- отшутился Андрей.- Ты испугала меня до смерти...
    Только, когда уже расписались,  узнал он, что его Анжелка - круглая сирота.
    Она сказала, что родители её погибли в одной из кавказских войн. Как они оказались из Нечерноземья - на Кавказе?  Хотя какое ему до этого дело и  какое это  вообще имеет значение.  Здесь, в загсе,  узнал он и то, что Анжела младше его на пять лет: ей лишь шестнадцать. Покочевряжившись,  их всё-таки расписали.
    Но и это не имело для них никакого значения. Тем более, что Анжела  во многом,- из того, что между ними,  ещё будущими мужчиной и женщиной,  так празднично для обоих происходило, -  оказалась неожиданно взрослей Андрея. Их дуэт безоговорочно и  сразу повела  она, став в нём первой скрипкой. И это казалось ему нормальным.
    Вернее,  это казалось ему прекрасным!
    Без всяких проблем, легко, словно играючи, Анжела отдала Андрею свою девственность. Воскликнув в соответствующий миг:
    - Вот и всё: я - женщина! Спасибки тебе, мой умелый мальчик!
    Уверенно и весело предупредила, что наверняка забеременеет в первую же ночь.
     - У нас это без проблем: нас у мамульки было пятеро. Где они, я даже не знаю: война...
     Включив на полную свет,  Анжела без всякого стеснения и с неподдельным интересом рассматривала голого Андрея. Предложив ему делать с собой то же.
     - Смотри, какая у тебя жена,- говорила она, крутясь перед большим зеркалом в съёмной комнатке. - Скажи, ножки, да? А вот тут,- она чуть подняла небольшие упругие груди; ловко провела или  словно прошлась, как по струнам, по бёдрам.- Я красотуля?
     - Ты девушка моей мечты!
     - Очень большое спасибки...
    Фигурка у неё была прекрасной. Она была похожа на рыбку из волшебной сказки.
    На русалочку.
    Она была тоненькая, гибкая и в то же время сильная.
     - Я вот тут, конечно, чуть раздамся,- пообещала Анжела, с особым удовольствием оглаживая себя по бёдрам.- Скажи - да? Вещь! Которую хочется всё время трогать. Бери!- в глазах Анжелы, на миг ставших из синих почти черными, мелькнуло что-то далёкое, лесное.- Это теперь всё - твоё! - Андрей не отрывал от неё ни глаз, ни рук,  почти не вникая при этом в смысл слов.- Тебя устроит, если я тут чуть раздамся, мальчик военненький?- продолжала Анжела, сканируя во всех направлениях свои роскошные бёдра.-  Молодец! Но талия останется у меня такой же: я в мамульку, а она до упора была девушкой международного стандарта. Мужики глаз от неё не отрывали!
     Андрей был в восторге от этой весёлой болтовни.
     Очень ему нравилось и то,  с каким удовольствием она рассматривает его самого.
     Ему, парню спортивному, качку со стажем, тоже было что показать юной своей жене.
Судя по всему, особенно впечатлили Анжелу мощно накаченные «блины» на груди мужа. Это были мышцы спецназовца. Мышцы профессионального вояки, который не вылазил из горячих точек уже несколько лет кряду.
     Погладив их и расцеловав по очереди, Анжела спросила со смехом:
     - Это так - у всех мужиков, если они не бухгалтеры?
     - Обижаешь! - тоже весело, но всё же с некоторой обидой отпарировал Андрей.- Такие блины сами не растут: их, мадам, ежедневно тренировать надо!
     Анжела показала мужу розовый язычок:
     - Расхвастался! Хочешь сказать, что больше не бывает?
     - Почему же,- честно признался Андрей.- У Шварценеггера малость побольше.
     - Шварценеггер старый. А ты - большой-большой пацан. Мой пацан! Видишь: твой красноармеец  уже опять готов в атаку! - Анжела расхохоталась, бесстрашно и с любопытством  глядя на дебёлого «красноармейца». - Не слышу  команду «Ложись»? Ты же у меня,  Андрейка, профессиональный военненький! Хотя, если не «ложись», то как?
     Под утро Андрей проснулся от  того, что полусонная  Анжела целовала его «блины».
     - Дрыхнешь, спецназ?
     - Уже нет!
     - Спасибки...
     Он  нетерпеливо положил руку на её бедро.
     Бедро было горячее, как печка.
     «Интересно,- подумал Андрей, понимая, что происходящее между ними есть один из вариантов земного счастья, -  в шестнадцать лет все девчонки - такие? Или она у меня - всё-таки исключение? Надо же: можно руку обжечь!»               



                II.

       Через несколько недель Анжела с радостью сообщила, что беременна.
       - Я же тебе обещала, мальчишечка? - обнимая его и нетерпеливо целуя так полюбившиеся ей мышцы груди мужа, сказала она.- Я жаркая женщина: я печка!
       Решили, что рожать Анжела будет в степном селе на родине Андрея.
       Там стоял отцовский дом. Большой и совершенно пустой. Отец был здоровенный мужик. Но умер очень рано: простудился на  зимней рыбалке. Он был страстный охотник, рыбак и большой любитель выпить. Сгорел за месяц.
       Подождав года три, мать вышла замуж: надо было кормить детей. Отчим попался поганый: не столько кормил, сколько перевоспитывал. Андрей пару раз отбуцкал его перед армией. Предупредив, что если будет притеснять младшего брата, то может стать льготником. Шофёрский юмор: перед армией Андрей шоферил.
      Но оказалось, что Серёгу, младшего оторви-брось брательника, для которого он, старший, качок, железом балующийся,  был кумиром,  оберегать не надо: отчима за нанесёную по собственной глупости  обиду младшеньким  был просто угрохан. И сел на двенадцать лет, поскольку достиг к роковому моменту совершеннолетия.
      Полсрока брат уже отмотал. Письма из тюрьмы шли регулярно. Но становились всё более злыми и блатными. Тюрьма делала своё дело. Что, конечно, беспокоило Андрея.
      В результате таких вот непростых обстоятельств, обрушившихся на семью, мать вскоре умерла своей естественной,- форсированной, наверно, будет точнее,- смертью.
      Короче, дом в сельце,  которое как бы слегка на отшибе стояло (такие маленькие сёла, что  в нескольких сотнях метров от большим , на юге называют Прычипыловками),- надо было всего лишь слегка подновить - и живи в нём да здравствуй.
      Дом, кстати,  был очень хороший: три комнаты, крытый железом. Во дворе - всякие хозяйственные постройки. Молодец батя! Хотя и выпивал.
      У Андрея, сверхсрочника-контрактника, - другой работы, кроме войны, он  уже представить не мог; к тому ж  - разведка спецназа, куда уж элитней?-, был как раз отпуск.
      А у Анжелы, как она говорила, -  было «пузо». С которым она ходила очень легко и как-то подростково, что ли, им хвасталась. Кажется,  оно ей, и правда,  не мешало.
      Не мешало - буквально ничему!
      Работала Анжела по ремонту своего дома,- это ли не  главная мечта детдомовской  сиротинушки?-, совершенно отчаянно. Уговоры мужа не надрываться лишь благодарно возбуждали Анжелу.  Груди у которой уже налились, а бёдра роскошно раздались и стали просто-таки пугающе чуткими на всякое  мужское к ним прикосновение.
      В общении с молодой женой Андрей, понятно, осторожничал.
      Но она за это даже шутливо его поругивала:
       - Кончай со мной цацкаться, батька! -  Анжела всё чаще  называла его именно так, что Андрею, кстати, очень нравилось.- Ничего со мной не станется: тут шавро такое поставлено, что сносу ему, Андрюха,  нет. Вперёд,  спецназ!
       А приказ для солдата - это святое.
       Вперёд, значит вперёд.
       Днём работали как заведённые. Ночью обнимались-целовались без устали.
       И на всё сил хватало: молодость!
       Никаких изжог у Анжелы не наблюдалось. Врачи, к которым Андрей всё-таки её водил, пока был в отпуске,  ставили ей пять с плюсом. И восхищённо качали головами.
       Да, есть, мол, женщины в русских селеньях!
       Меж тем живот стал у Анжелы совершенно огромным:
        - Их, по-моему, там штук пять,- смеялась она. - Настрочил солдатик под завязку!
        Отпуск у Андрея  близился к завершению. В армию он ехал с удовольствием. Да, вот так: и дома был с удовольствием, и на войну ехал, как на праздник. Отчего даже испытал тайный стыд перед беременной женой. И она, уловив это, его успокоила.
        - Иди, батька, заколачивай бабки, -  шепнула Анжела мужу уже на жэдэ вокзальчике райцентра.- Семья у тебя будет большая - это я тебе гарантирую... Ну -  досвидос, аха?
       Месяца через два он получил телеграмму.
       «Андрюха! У нас - двойня: девки! Предлагаю назвать в честь бабок: Марина и Галина. Телеграфируй согласие! Жду с нетерпением: хочу родить тебе сына-богатыря!»
       Телеграмма была со всеми предлогами и знаками препинания. Адрей щедро и регулярно высылал любимой жене,- а теперь ещё и дочкам!-,  большие  деньги.
       Вскоре он получил из дома просто роскошную фотографию:  Анжела кормила на ней сразу обеих девчонок. Грудь у неё была такая, что смотреть страшно: голова может закружиться! Анжела явно её демонстрировала. Она звала мужа этой грудью домой.
       Ну, не в ущерб работе, конечно.
       Подумав,  Андрей решил не вешать это фото над кроватью, хотя очень хотелось похвастать красавицей женой. Не вешать потому, что  ребята могли потерять сон.
       А нарушение режима для спецназа особенно опасно.
       Показал  фотку только бате: командиру разведроты, где сам уже командовал отделением. Николай Маркович, - старый спецназовский волк, который даже в отпуск почему-то никогда  не ездил,- едва заметно покачал сивой от ранней седины головой:
       - Да, брат,  эт-то очень серьёзно!
       А что он имел в виду, Андрей переспрашивать не стал. Маркович же не обзавёлся привычкой расшифровывать свои мысли: говорил лишь то, что считал достаточным...
       Служил Андрей, - вернее, конечно, воевал,- с удовольствием. Получал всякие поощрения. Недавно был награждён красивым, грозно выстреливающим  сам из себя именным ножом. Из нежных ладоней  высокого руководства получил.
       Аж из Москвы. Которая слезам не верит.
       Это, кстати,  считалось очень большой наградой:  именное оружие - дороже ордена.
       Грозный ножака был теперь всегда при нём.  Андрей ходил с ним на работу в зелёнку. С ним спал. С товарищем верным и холодным.
      Он научился метать именной нож в десятку. И по-солдатски его полюбил.
      Он был уверен, что у ножа есть характер!
      Вернее, характер у него появился: выработался в результате тесного общения с ножом человека. Ножу, например, нравилось, когда его метали левой рукой, выбросив грозное лезвие в самый последний миг. Нож летел в цель молча, а лезвие его, которым можно было бриться, грозно сверкало. При правильном броске удара в десятку почти не было слышно: нож вообще очень не любил шуметь. Он был молчун...
     Андрею стукнуло уже двадцать три года. То есть Анжеле - восемнадцать.
     Засыпая, он представлял, как она сейчас выглядит. И голова у него шла кругом.
     Думать о юной жене своей солдату и радостно, и страшно. Как она там? Какие у неё такими вот вечерами мысли? А что если - вдруг?!
     Да: скорее страшно, чем радостно думать о таком.
     Но свою жизнь вне армии Андрей не представлял. Вне армии и даже вне войны.
     Он не догадывался, что родился солдатом. Воином он родился, если более точно. Солдат может и в казарме спать спокойно. А воину по Звездам  надо воевать.
     Воин так задуман...
     Кстати, Андрей не испытал страха даже в своём уже давнем первом бою: ему было захватывающе интересно - и всё. То есть знаменитый афоризм «Солдатами не рождаются» - это совсем другая история. Он, Андрей,  - именно родился солдатом.
     В тихие дни его брала скука.
     Чтобы избавиться от неё, Андрей без устали накачивал мышцы. Представляя, как Анжела будет целовать ещё более мощные «блины», он заранее млел от восторга. И метал-метал-метал нож. Батя даже иногда сдерживал его: «Чересчур увлекаешья, Андрюха.»  «Нормально!» - весело  отнекивался он.
     Что ещё в двадцать три года надо врождённому воину?
     Война и любовь! В его судьбе они оказались рядом.
     Жизнь - состоялись? Конечно! Он чувствовал себя счастливым....
     Да, но чего, как мы намекнули,  не знал Андрей?
     Того, что на каждую сотню парней воинами рождаются только семеро.
     Всего - семеро!
     Остальные - бухгалтеры, компьютерщики, всякие работяги. Андрей понимал, что Отчеству нужны, разумеется, все. Но себя всё же тайком считал избранным.
     Человеком, которого не пугает свист пуль и всё такое прочее.
     Как именно распределяются судьбы у ста родившихся девочек, он  тоже не знал. Но этого не знаем и мы.  Мы лишь догадываемся, лишь интуитивно подозреваем, что там тоже есть некая запрограммированность на Судьбу. Избежать которую удаётся не всегда.
     Да и надо ли её избегать?
     Зачем  родиться  Паганини - и  не встретиться в жизни со скрипкой? Это же трагедия!
     Или зачем Фрине по звёздам, - была такая девица по призванию в Древней Греции,- лишать себя  и ещё очень многих других,  радостей,  для которых с такой тщательностью, с такой любовью и  вдохновением вылепила её Природа?
     Нет у нас ответов  на такие вопросы.
     И ни у кого их нет. Просто некоторые делают многозначительный  вид, будто знают, как именно надо распоряжаться собственной судьбой.



                III.

      Когда он приехал в очередной отпуск, на вокзале к нему бросилась красавица.
      Повисла на шее, источая одуряющей запах молодости, смешанной с духами.
      У красавицы были кроваво-красные губы.
      У красавицы были синие глаза  в таинственных тенях.
      Золотисто-розовые волосы  её были буйно взбиты. 
      А роскошные бёдра  молодой и здоровой самки  венчались осиной талией.
      О сладкая тяжесть женского тела. Ты  - ноша, которую хочется нести  всю жизнь.
      - Это я-я-я ! - жарко шептала Анжела.
      - А где девчонки? - целуя жену, тоже шептал Андрей.
      - Да  подожди ты! Будут тебе девочки-мальчики!
     Оказывается, Анжела работала на местном молзаводике: нельзя же бесконечно сидеть дома,  лишая себя общения с людьми?  Да - нельзя: можно онеметь! А дочкам наняла няньку. Которая живёт по соседству: Андрей  её знал -  тётя Нюра. Почему не писала ему об этом?  Не хотела  загружать всякой бытовой ерундой.
     Где девочки? У тётки Нюры, где же ещё: они её очень любят, Маринка и Галинка.
     - Подожди, Андрюха: потом подробности! Такси?- крикнула она.
     Был уже синий-синий  вечер.
     Они мчались сквозь степь.
     Что тут ехать!
     Но даже этот путь казался им бесконечным.
     Не доезжая метров пятьсот до дома, Анжела, - обцеловывая мужа и не выпуская его шею из своих сильных рук,  - категорически велела кучеру остановиться .
     Таксиста она назвала его именно так.
     - Свободен, братан! - расплатившись, крикнула шоферу - и потащила Андрея в лесополосу.- Все свободны: у одним нас аврал!
     Продолжая  неистово целовать мужа, Анжела шептала,  уже среди широколистых клёнов, от которых даже днём  всегда  густая тень и исходит прохлада:
     - Я не могу... я тебя заждалась... я тебя съем... можно, я тебя съем...где ты там...  Андрей?!. Нормально-нормально...  да, и так сойдёт, и так ...  вперёд, спецназ: я буду держаться за дерево...  Сломается?  Да и хер с ним...
     Минуты две после она была словно в гроге, словно вовсе в  обмороке.
     - Ну, брат, ты пропал!- сказала, наконец, очнувшись.- Теперь пошли домой: до дома я вроде бы дотерплю...  Пошли быстрее, служивый...
     - А где девчонки? - снова спросил Андрей, когда она тащила его за руку.
     - Да подожди ты, заладил! Куда они денутся...
     Часа через полтора Анжела, всё ещё пылая щеками, позвонила по его настойчивой просьбе соседке - и та принесла совершенно бесподобных, красиво наряженных двойняшек. Марина была копией Андрея: серьёзная, сероглазенькая. Галя - вылитая Анжела: весёлая хохотушка, синеглазая, губки бантиком.
     Галинка  сразу бросилась на руки отцу, лепеча: «Папа красивый! Папулька красивый!»
     Анжела  даже сказала,  ревниво на неё глянув:
     - Ну, породушка! У этой не заржавеет!
     Отпуск пролетел, как во сне.
      - Я уже прихватила: будет тебе сыняра! - шептала Анжела.
     Гуляли в доме спецназовца беспрерывно.
     Весь молзавод, все соседи были здесь.
     Денег не жалели. Не в деньгах счастье. Оно в детях и  в любви.
     И в работе, которая нравится.
     Отчаянная неутомимость супруги нравилась Андрею: как бедняжка соскучилась!
     И он, что называется, не жалел себя...
     На бесконечных гульках Анжела пила только шампанское:
     - Мне кваску - и полетели!
     Правда, совершенно себя не ограничивала. Впрочем, Андрей не контролировал.
     Праздник есть праздник!
     А главным праздником друг для друга были именно они.
     Андрей даже не замечал,- вернее, не мог уследить за этим,- когда ловко Анжела «сбывала», - так она говорила,- девчонок няньке-соседке. И как только они оставались в доме одни - тут же всё с себя сбрасывала, оставаясь в одной ничего не закрывающей «ночнушке». Тоже её слово. «Интересно,- с благодарным смехом (с внутренним смехом) любуясь женой, думал, иногда всё-таки уставая от её ласк,  Андрей,- она что - неисчерпаемая? Да: а этих, как их? Ну, критических, что ли, дней - у неё вообще никогда не бывает? Лихая у меня подруга: десант-девица!»
     Однажды, - разумеется, в шутливой форме,- он задал-таки жене этот вопрос.
     - Что - сдаёшься? - грозно обняла его Анжела.- А ещё называется спецназ!
     - Разведка спецназа,- с гордостью уточнил Андрей.
     - Тем более: элита в элите и элитой погоняет! А насчёт критических дней - конечно, бывают: каждая последняя неделя...  перед твоим переводом бабок!
     Посмеялись от души...
     Словом, всё было прекрасно. Лишь один раз покачала головой нянька-соседка:
     - Ох, она у тебя и огонь-девка! Ты на сколько уезжаешь?
     - На год. У нас там  опять беспокойно.
     - На целый  год?!
     - А что?
     - Да я боюсь, как бы тут  у тебя не стало беспокойно.
     - Что ты имеешь в виду, тётя Нюра? - насторожился, бледнея, Андрей.- Договаривай! Мне эти ваши бабские недомолвки - вилы в бок! Слушаю, тетя Нюра.
     - То, что таких надо вожжами к кровати привязывать.
     - Ну, знаешь: я солдат, моя профессия - стрелять. А в кого тут стрелять? Станет, тётя Нюра,  беспокойно  - напишешь. Или лучше - созвонимся. Договорились? Только ты меня зря не пугай: я становлюсь нервным. Горячая точка всё-таки !  Могу и дров нарубать...
     Договорились. Обменялись номерами мобильников.
     Андрей купил  соседке-няньке эту штучку. Научил, хотя и с трудом,  как пользоваться.
     И поехал бить маджахетов. Или как их там.

     Мы идём сквозь зелёнку, как тени в ночи.

      И у каждого ствол из башки аж торчит.

      А навстречу они, словно тени, идут.

      И кому-то из нас скоро будет капут...

      Поканаемся, брат мой с другой стороны,-

     Кому бабки из нас станут вдруг не нужны?

     К кому девки из нас не придут по ночам,

     Чтобы всех нас в себя до нуля откачать?

     Поканаемся, брат, - и возьмёмся за нож!

     Если жизнь нам такая - то что ж теперь? Что ж?

     Ты считаешь, что твой - самый правильный Бог?

     Сунь смелее ножаку в неверный мой бок!

     Ну, мечи свой финак, мой невидимый брат!

     Если смерть мне по Звёздам, то даже я рад,

    Что погибну хоть в глупом, но честном бою...

    Ну - давай: не спиной к тебе - грудью стою!


    Так писал спецназовский поэт Женька.
    Москвич и гитарист.
    Которого уже нет.

               
                IV.

     Служба в горячей точке  всё сильней  влияла на  его характер.
     Она строила его у него на глазах, не спрашивая  согласия.
     Андрей и на гражданке не из тихих был: отчим мог бы подтвердить, если бы живой остался. А теперь и вовсе суровым, совершенно непреклонным  воякой стал.
     Мир, по его понятия,  делится на чёткие сектора.
     Должен делиться. Я всё сказал!
     Здесь - работа. Здесь он не только зарабатывает деньги семье, но и отстреливает бандитов. Отечество  от нечисти защищает.  Особенно бесили Андрея наёмники из-за кордона. Сучата наглые: как они сюда просачиваются? Ясно: через братскую Грузию.
    Одного он достал - именно ножом. Достал он, конечно, уже многих. Но этого - именно  холодным оружием. Что, оказывается, производит иное, очень сильное  впечатление. Андрей долго-долго рассматривал чужеземное, уже совсем не молодое лицо убитого им человека  со стеклянно уставившимися в небо глазами, в которых застыла боль. Лишь постепенно перешедшая в абсолютное ко всему безразличие.
    «Ишь ты:  чего ж так  распереживался? - молча спрашивал мёртвого араба Андрей.- Ты же теперь в раю. Радоваться надо, араб царя небесного!»
    - Увлекаешься, брат,-  не совсем понятно, что имея в виду,  сказал ему тогда, в буйной майской зелёнке,  командир, буквально оттаскивая его от  уже мёртвого чужеземца, избравшего для себя грозную стезю войны. - Мы тут с тобой, Андрюха,  - что  делаем? Мы тут для чего с тобой, Андрей, страной назначены!?
    - Наводим конституционный порядок,- мрачно ответил он:  во время недавней  вылазки, этому бою предшествующей, его чиркнуло по руке осколком мины, и она, зараза, ещё болела. Наверно, поэтому всё казалось особенно мрачным. Хотя, может, и по-другому.
    - Вот-вот: а ты его зарезал ножом и рассматриваешь. На хера тебе это надо?
    «А ни на хера-, хотел было уточнить Андрей.- Рассматриваю и всё. Любуюсь!»
    Однако – передумал. И правильно сделал: батя не любил уточнять. Что сказал, то и сказал. Понимай,  насколько мозгов хватит. И особенно не любил, когда ёрничают...
    Да: мир разделился в Андреевой голове  на четкие сектора. Расчленённые траншеями в полный профиль. Здесь - убитый араб. Там - отцовский дом. Во имя которого,- конечно, во имя, чего тут Мурку водить,- посадил он на нож араба, шлявшегося в чужих лесах.
    И дома должен быть порядок!
    У тебя же дома, порядок, араб мёртвый?  Вот и у меня так должно быть, особенно пока я живой. И если его не будет, порядка в доме, я наведу его и там!
   Мне предатели в тылу не нужны...
   Нет, всё нормально: письма от Анжелы были одно другого краше: люблю, жду, не дождусь. Кроме той, где она кормила дочек двумя роскошными грудями, Анжела прислала ещё одно фото, которое он не показал даже Николаю Марковичу.
   Пушной зверь всему! Знает, чем мужика пронять, дура неугомонная.
   Рассматривая эту фотку, он вдруг - похолодел: а кто её - снимает?!
   Беременная же, блин: нельзя, что ли, без демонстраций бабьей силы?
   Анжела на фото и восхищала его, и пугала. Если она, - думал Андрей,- всё это видит в зеркале ежедневно, то ей, наверно, должно быть жалко, что оно,- роскошное  ЭТО ! -, не востребовано каждый день. В смысле: каждую ночь.
   Ведь  ЭТО не навсегда: оно отцветёт и исчезнет. Исчезнет - навсегда!
   Какая, наверно, грусть от таких мыслей.  А может, даже от них страшно...
   Андрей не догадывался, что думает сейчас так, как думают очень многие женщины. Которые однажды, - не зависимо оттого, кухаркой она осталась или стала министром, - скажут, как итог, как приговор собственной жизни: «Не долюбила !».
   О блин!
   Что же делать?
   Он же ничего не умеет, кроме воевать. Это его станок, его поле - война.
   Да, с врагами Отечества. А то с кем же.
   Но не слишком ли сложно для Анжелы быть невостребованным садом?
   Розой, которой никто не любуется?!
   В голову лезли почему-то именно такие восточные сравнения...
   Месяца через три позвонила соседка. Он как раз на базе был. В горах всё отключалось.
   - Она тебе о выкидыше не писала?
  -  Какой ещё выкидыш?!- похолодел Андрей.
  - Вот и я думаю -  какой: у таких кобыл скаковых выкидыши не бывают
  - Тётя Нюра, ты не договариваешь: в чём дело?!
  - В том, что Валерка у вас дюже часто электро чинит. Как чё - уже перегорело!
  - Валерка  -  Чистозвонов?!
  - А то кто ж...
  - Он же сопляк!
  - Был сопляк, а теперь высморкался...
  - Ясно: вырос, значит. Ещё что нового на малой Родине?
  - А что мастер молзаводский Пастухов чинит, не пойму: у вас же сепаратора нету.
  Это точно: сепаратора не было. Потому что не было  и коровы...
  - Маркович,- попросил он командира, - дай на недельку домой слетаю?
  - Наведёшь конституционный порядок?
  - Не без того.
  - Можно: сейчас в зелёнке вроде тихо. Только не натвори глупостей, Андрей. Знаешь, что Громов насчёт гражданки говорит? На ней действовать нашими методами нельзя: ничего путного из такой затеи не вытанцовывается.
  - Хорошо ему говорить: он генерал!- огрызнулся Андрей.- А мы - солдаты...
  Домой  Андрей нагрянул вечером. Без предупреждения.
  Валерка  Чистозвонов  чинил на кухне электричество. Анжела, весёлая, в лёгком халатике, ничего не закрывающем,  была здесь же. А девчонки - у соседки.
  В общем-то  и  всё. Весь криминал. Но его накрыло.
  Андрей выхватил нож и сунув его, предварительно стрельнув лезвием, Валерке в мотню.
  Так и вывел,  словно как на крючке,  из  отцовского дома.
  У калитки сказал:
   - Говнюк, если ты ещё раз зайдёшь по этому адресу, я тебя кастрирую. Понял-нет!?
   - Понял-понял... - взмолился Валерка.- Пробки же погорели... Андрюха, всё будет, как ты велел: я сюда больше ни лаптём -  мне в евнухи не блазнится!
   Анжела, совсем слегка побледневшая, - то ли от грозного появления мужа,  то ли оттого, что недавно был  выкидыш,- была искренне возмущена.
    - Ты что, батя, звереешь?
    - А чего у тебя ничего задницу не прикрывает?!
    - Ну, не прикрывает. Я же дома, батя, аха... Ты подумай: чтобы я такое дерьмо на палочке тебе, мужику международных стандартов,- предпочла? Да спаси и помилуй!
    Что-то его уже отпустило, когда он на неё смотрел, красивую и такую доступную.
    Спросил уже почти по инерции:
    - А почему о своей беде не писала?
   Она чутко уловила: главная гроза прошла. Прошептала, плавно подплывая:
    - По качану... Не хотела солдатика расстраивать... Любимого своего не хотела...
    Помирились неожиданно легко.
    То, что он сейчас для неё -  всё на свете, было очевидно.
    - Исправим мы ту беду... - жарко шептала Анжела,  бесстыдно обцеловывая мужа с головы до ног.- Будет тебе сын, родненький мой! Сделай мне, чтоб аж больно стало, Андрюша? Да сделай же, блин скорее, - что ты меня  вечно жалеешь...
    Гуляли всю неделю.
   На второй день мастер молзавода пришёл. Ни чета сопляку Валерке. Парень при всём.
   Выгонять?
   А за что, на каком основании?  Коллега. Всё по уставу...
   Уезжая, Андрей договорился с Анжелой так. Работу на молзаводе она бросает. Без вариантов и немедленно! Денег он будет ей высылать ещё больше. Но чтобы - никаких гостей. Чтобы - только дети. Ты же сына будешь в себе носить, мать?!
   Он даже несколько удивился, назвав её таким  словом.
    Не очень оно клеилось к этой красивой и сильной девке.
    - То есть я тут у тебя невыездная, так что ли... - спросила Анжела  раздумчиво.
    - А куда «выезжать», подруга дней моих суровых? Никаких нянек: следи за детворой!
    - Ладно, договорились...
    Уже в поезде Андрей тщательно обдумывал то, что произошло.
    По фактам, не произошло ничего.
    Правда, в выкидыш у такой здоровой девахи не очень верилось. А если она, всё по уму просчитав, поняла, что сроки его предыдущего отпуска  с беременностью не стыкуются?
    Он похолодел: не исключено.
    Что ещё? Пила Анжела уже не только шампанское: пила и водку. И совершенно не пьянела! Такого сразу не бывает. Чтобы не пьянеть от водяры - надо припиться.
    Короче, понял Андрей: покоя ему не будет.
    А это погано.
    Особенно, когда шастаешь по зелёнке.



                V.

    Год выдался тяжёлый.
    Во время  одной из затяжных облав подорвался на растяжке командир.
    Вот уж никто такого не ожидал!
    Сколько пацанов он от тех растяжек уберёг, Маркович,  вояка, от седины сивый,  который всю жизнь догонял и отстреливался. А свою растяжку не заметил.
    Эх, батя-батя! 
    Как и Андрей, он тоже был из обязательной  семёрки вояк во Звёздам.
    Хотя сотня у него, понятно,  была совсем другая.
    Он никогда не пахал, не сеял , батя.  Но если б не он, никто бы нам пахать-сеять не дал.
    И пока они его тащили, тяжёлого, словно камень огромный,  к пятаку, тоже  каменному, к темени горному,  на которое уже пыталась сесть хоть одним колесом  шустрая вертушка, ими вызванная,  - батя без всяких вариантов  умирал у всех и у него, Андрея,  на глазах.
   Лицо у бати становилось серым, как пепел. Его прорезали стремительно углубляющиеся морщины. А виски, лишь тронутые сединой ещё утром, стали совершенно белыми.
   Смерть догоняла Николая Марковича, стремительно отматывая последние метры жизни.
   Старый волк, он говорил парням, цедя  слова сквозь прокуренные жёлтые зубы:
    - Зря, пацаны, стараетесь: хватить с меня - отбегался...  Андрюха, забыл спросить: навёл ты в родной хате конституционный порядок или слетал в порожняк?
    - Навёл, батя, навёл! - успокаивал Андрей командира.
    - Брешешь: по глазам вижу. А когда дома бардак - растяжка твоя. Поверь опыту...
    Вертушка нервно дрожала.
    Но командир уже не замечал этого: зрачки его расширились, и в них стало, как в пустом зеркале, отражаться такое же пустое, без единого облачка небо.
    Где он уже видел похожие глаза?
    У араба! Которого убил ножом.
    Глаза у всех мёртвых одинаковые. Не зависимо от вероисповедания...
    Андрей гнал домой большие переводы.  Анжела, как и договорились, больше не работала на том долбаном молзаводе и ждала сына. Письма от неё шли регулярно. Нового в них ничего не было. Хотя не исчезло и старое: она по-прежнему его любила.
    И Андрей постепенно успокоился.
    Вернее, приказал себе успокоиться.
     Не думает же он здесь, бугай стокилограммовый, о бабах, почти год их не видя! Почему она должна думать без него о мужиках? Пусть его ждёт :  всё наверстается...
     Незадолго перед очередным отпуском мужа Анжела родила сына.
     Они нормально поговорили по телефону. И она буквально настояла, чтобы мальчишку назвали Андреем. Он согласился. Хотя увековечивать себя не собирался.
    «Смотри, какой я везучий?- думал долгими вечерами, если не стреляли, Андрей.- К двадцати пяти годам -  весь в шоколаде: красивая жена и трое детей!»
    Но особой радости почему-то не было.
    Из-за смерти бати? Он его по-солдатски любил.
    Или потому, что начал уставать  от стрельбы и метания ножа?
    Уже перед самым отпуском его наградили медалью. Дали много денег.
    Отпуск был большой. И он попрощался с ребятами.
    В последний миг мелькнула мысль, что больше он сюда не приедет.
    Странная мысль, однако: ведь он же не  может ничего делать, кроме как воевать?
    Хорошо сказал Женька, москвич и гитарист. Которого уже нет.

    Мы засеяли гильзами поле своё.

    И на поле взошли автомат и ружьё.

    И растут там суровые злаки войны.

    И соловушки в наших садах не слышны.

    Но без нас красноглазых, без бешеных нас -

    Просто не было б нежных и ласковых вас!

     Между прочим, песня эта неожиданно и очень понравилась бате. Хотя Женьку он обычно критиковал за малую патриотичность и большую мрачность его стихоз...               
    Уже в поезде Андрей  вспомнил, что так и не спросил Анжелу в тот приезд, кто её снимал. А сейчас не спросил по телефону, дала ли она дембель няньке-соседке или не дала. Договор-то  был железный!
    Вряд ли она, зная его характер,  будет рисковать.
    По полевому уставу, нарушать который -  преступление,  должна была дать!
 


                VI.

    Был поздний осенний вечер.
    Тихий  и тёплый.
    Осень - лучшее время  года в этих степных краях, где всегда дуют ветра.
    На вокзале райцентра Андрея никто не встречал. И не должен был встречать: о своём приезде он никого не предупреждал. Он несколько раз вообще-то звонил тётке Нюре, но абонент был временно не доступен. Так отвечала электроника.
    До родной Прычипыловки доехал на такси. С водилой не обменялся ни одним словом: не было настроения. Вылез примерно за километр от дома. Охота было пройтись пешком.
    Вернее - так: жутко неохота было спешить.
    Когда шёл, то ему казалось, что пробирается он по зелёнке, где погибли батя  с Женькой. И где он убил ножом араба. Другое почему-то  не вспоминалось.
    По дороге встретил мастера молзавода, откуда-то навстречу идущего.
    Который, явно поддатый , увидев мужика, похожего на медведя,- Андрей в последнее время очень потяжелел и раздался, - шарахнулся в сторону.
    Его проблемы.
    В доме горел свет.
    В одном из окон был виден силуэт целующихся. Они целовались долго.
    Взасос, если по фольклору.
    Но Андрей  терпеливо выждал несколько секунд  и  велел себе сперва зайти к соседке тётке Нюры. Пусть будет всё по графику...
    Подросшие девчонки, - Марина и Галина, - мирно спали в соседних кроватках.
    Предупредительно подняв руку,-  смирно, тётка Нюра, потом скажешь!-, Андрей расцеловал дочек. Тихо-тихо, стараясь их не разбудить. Да они и не собирались просыпаться. Оглядевшись, он увидел ещё одну люльку.
    Подумал отстранённо: «Она и сына сюда сдаёт.»
    На мальчишку он лишь глянул. Пацан был похож только на себя. По крайней мере, ни на Анжелу, ни на него он похож категорически не был. Это, впрочем, бывает.
    Когда смотрел - не шевельнулось ничего...
    - Теперь - говори,- прошептал  Андрей постаревшей тётке.
    - А что мне тебе говорить? - губы соседки гневно дернулись.- Разводись ты с ней, Андрюха: безудержная она. Такую не переделаешь.
    - Ясно. Всё?
    -  Всё. Только  глупостей не натвори! Вам ещё целый век жить...
    Андрей пошёл домой.
    Валерка Трандофилов,- тоже, как и мастер молзавода, поддатый,- возился с пробками.
    Хотя свет везде горел.
    На столе стояла хорошо початая бутылка водки. Была расставлена закуска.
    Веселая и чуть выпившая Анжела удивлённо вскинула на мужа посоловевшие глаза.

              На нас напали сзади! Мы не ждали.
              Ребята, не дойдут до нас медали.

    Вспомнил он вдруг слова ещё одной самопальной песни, которую сочинил, - они из него просто сыпались, те песни,-  прежде чем подорваться на своей персональной  растяжке, разбитной москвич Женька.  Он воевал не за деньги и не за идею. А как он говорил -  романтики для . И чтобы «познать жизнь». Познал по полной программе.
   Женьке оторвало в зелёнке голову.
   К растяжке, которую он не заметил, был подпряжён ещё и фугас.
   Женька кудрявая голова  с минуту самостоятельно хлопала глазами.
Наверно, дописывала стихи.

         И ордена нас с вами не найдут.
         Невесты только раз о нас всплакнут...

   Перед тем, как идти в ту зелёнку,  для барда и гитариста последнюю, Андрей спросил Женьку: «Столица, а у тебя невеста - есть?» Женька задумался. Но решил, насмешливой своей манере вопреки,  ответить по-честному:
   - «Была тебе любимая, а стала мне женой». Только всё в полный вектор наоборот, командир. Знаешь, что такое «вектор», Прычипыловка?
   - «Трактор» знаю,- не обиделся Андрей.- А «вектор трактора» - догадываюсь.
   Женька весело похвалил. Он вообще был весёлый парень. Или делал вид.
    - «Вектор трактора» - это вери вэл: для припева.
 И тут же выдал. Полусырое:

        Вектор трактора, вектор трактора:
        Разорвал фугас на фиг трак его!
        Значит, трактор, ты не ту степь пахал,
        Если, где фугас, ни хрена не знал...

   Ясно: не всплакнула о Женьке невеста...
   - Я  сам дочиню, Валера,- сказал Андрей.- Пошли -  доведу до дома.
   Валерка решительно тряхнул головой.
   - Пошли! А то не пошли, что ли? Испугал!
   Он как-то форсированно возмужал за минувший год. Стал уверенней в себе.
   Что-то здорово его на мужское  повзросление стимулировало...
   Когда вышли из калитки на тёмную и тёплую-тёплую улицу, Валерка, этак небрежно не оборачиваясь к провожатому, сказал голосом мужика, познавшего свою истинную цену:
   - Я её люблю. И она меня любит, твоя Анжела. Понял-нет, солдатик хренов!?
   Всего-то и сказал. Но подписал себе приговор.
   Андрей почувствовал, как чёрная волна бешенства ударила изнутри. И даже не попытался её сдерживать. А зачем? Его предали все. Он там баран. И здесь баран.
   Он - сельское посмешище!
   Исправно снабжающее деньгами регулярный  ремонт пробок в собственном доме.
   Он клоун!
   И с этим надо кончать.
   Андрей стрельнул лезвием именного ножа и ударил Валерку в спину слева. Нож  любил этот удар - и вошёл по самую рукоятку. Точно так же вошёл он тогда и в араба.
   Только там он  метал именной нож.
   Валерка пошатнулся и открыл рот.
   И спросил. Так, как спрашивают только хорошо знакомого человека:
   - Андрюха, там - сердце!?
   - Сердце.
   - Ё-кэ-лэ-мэ-нэ: значит - я умер?!
   - Да, брат: тебе ****ец...
   Валерка  бросился бежать в сторону своего дома, который был в сотне метров. И, не добежав, упал. Почти у самой калитки. Двора и дома, в котором родился.
   Андрей проводил его глазами и вернулся к себе.
   - Иди попрощайся с детворой.
   - Может - разойдёмся? - Анжела  явно поддала пока он убивал Валерку.
   - Поздно. «На нас напали сзади. Мы не ждали».
   - Ну и на  хер ты сдался! - зло, совершенно чужим голосом крикнула Анжела .- Ни с кем я не пойду прощаться,  понял, идиот?! Тоже мне - хренов моралист из чужого лесу: расприказывался...  Видала я тебя,  знаешь где, тупой ты солдафон!?
   Он ударил её ножом в сердце.
   Анжела упала, не издав не единого звука.
   Андрей слегка нагнулся и хотел было по кавказскому обычаю,- то-бишь, конечно, по обычаю кавказских бандитов, перерезать ей горло. Арабу он тогда горло вообще-то перерезал. Уже полумёртвому. И батя бешено кинулся на него прямо в зелёнке.
   Еле их тогда разняли.
   Было дело!
   Было-было дело...
   Но, нагнувшись,  в последний миг передумал.
   На него смотрели синие глаза любимой женщины.
   И в них появилось виноватое выражение!
   Лишь на миг. Но появилось.
   В следующее мгновение они начали стеклянеть.
   Как у того араба.
   Как у Женьки.
   Как у бати...               
   Андрей сел за стол. Вытащил из карманов деньги. Написал: «Тётке Нюре для детей».
    Налил стакан водки. Выпил. Набрал по мобильнику милицию.
    Назвал адрес. Представился. Объяснил:
    - Я тут пару человечков порешил: благоверную и хахаля. Спецназовец. Чёрный пояс. Вооружен. Но вы без маски-шоу, служивые: сопротивляться не буду. Жду!
    Когда на  уже ночной  чёрной улице послышался заполошный шум  милицейских машин,-  он встал и вышел на крыльцо отцовского дома.
    Однако  всё это вдруг показалось ему таким  картинным, таким даже опереточным и  балаганным, что Андрей мгновенно передумал,  решив закончить бал совсем иначе.
    Видя бегущих миллиционеров с пистолетами, он быстро достал именной нож. И, нажав кнопку, выстрелил  его лезвие себе в сердце...
    - Молодец,- сказал один из милиционеров, почти пацан,  сидя на корточках возле трупа. - За такую биксу  отвязанную -  да ещё и сидеть...
    - А ты её откуда знаешь? -  спросил другой, тоже совсем ещё молодой.
    - Знаю: красивая девка. Правда,  с передком у неё, говорят, были проблемы.
    - Тогда зря убил, -  вздохнул молодой милиционер.-  Лучше бы нам оставил...



                VII.

    Их души, поднимаясь всё выше, выше и выше, вскоре встретились.
    Вокруг была бескрайняя сиреневая пустота.
    И была молчаливая Вечность.
    - Ты на меня не обижаешься? -  спросила  душа Анжелы.
    - Нет, конечно! - ответила душа Андрея.
    - Спасибки. Я любила -  только тебя.
    - А остальных?
    - То не я:  то оно.
   Душа Анжелы  кивнула на далеко-далеко лежащее внизу,  уже маленькое с таких запредельных высот тело своё . Которое как раз  неуклюже выносили  на крыльцо большого сельского дома вызванные из подвала милиционерами бомжи.
    - Спасибо:  это очень важно...
    - Ты меня не бросишь?
    - Нет, что ты ! Правда, я не знаю: меня же, наверно, призовут  в ад ...
    - А меня - в рай, что ли? Не смеши...
    - Тогда давай держаться ближе друг к другу.
    - Давай! Прижмись ко мне, пожалуйста, Андрейка...
    - Так?
    - Аха, так. И мы будем вместе с тобой -  вечно!
                ВИКСАВЕЛ-2.