Герои спят вечным сном 16

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/02/15/842

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
СВОЕМЫСЛИЕ

Без страха дочь мы парню поручали,
Венок для нас – порука их любви
И верности до смерти. И ни разу
Изменою венок поруган не был,
И девушки не ведали обмана,
Не ведали обиды.
Александр Островский.

Партизанщина – ругательство, это вне сомнений, но чтобы так ругаться! На «ковре», * куда вызвали зачинщиков Ступанской «супертрубы», * лишь лесные клопы молчали. И хоть бы кто-нибудь поблагодарил. Впрочем, шли «Архангелы» не за «спасибо», а за родину, поэтому запас наглости у них с ругани только вырос.

- Ты соображаешь вообще! – Стучал по столешнице сразу двумя кулаками начштаба Мунтян. – Как про вас докладывать? Кто это сделал? Кто его туда послал!!!

- Совесть, - огрызнулся Андрюшка, - больше некому.  Мать у него, между прочим, заживо сожгли в тех Ступанках.

По принуждению на такие дела не ходят, - поддержал соратника Павел. – Мы спросили совета, потому что Сомов больше разведотдела осведомлён о «теме».

- То есть, как больше! Ты соображаешь, с кем и в каком тоне допустимо разговаривать! Слыхал, Ген Николаевич, как тебя дети с девиантным поведением костерят!

Глава разведчиков Спицын лишь криво усмехнулся, А Мунтян продолжил обличать, тыкая карандашом поочерёдно в одного виновника за другим.

- Араик, тебе невинность соблюсти, иль капитал приобрести? – решился сбавить обороты командир соединения Сутейников. Чем ты не доволен? сопляки целы, телефонограмм у тебя, - хоть печь топи! Разведку с контрразведкой  в полном составе можно отправлять на рытьё траншей вдоль экватора.

- Можно, да, - развернулся на заступника Мунтян, - и нас с тобой в штрафную сотню за бездарное руководство. Только, Миша, заруби себе на носу: уникальный Шерлок Холмс и тупой Скотленд-Ярд лишь в сказках бывают. У нас же - кругом одни «Гении сыска», - в глазах рябит! Просто до рейхс-министров всё вызнали!!! А телефонограммы! Что это за чушь: «Пьянка в бунгало переносится. Шлюха Йенса вильнула хвостом!»? Какая пьянка, Зачем нам шлюха! И такое – полдня таскают! Даром, что кабель магистральный. Только из Ступанок – ни одного звонка!!!

- Йенс Траутштадт, - уставил руки в боки Андрей, будто не его только что распинали, - командир истребителей; бунгало – наш район; Пьянка, надо понимать, - усмирение; хвостатая шлюха – Витькины собаки. Мыли этому Йенсу кости, небось, с «Пчелой»?

- Да, «Борис» звонил. – Воспрял духом прижавшийся в уголочке Сыня. Ему, куратору «Темы», больше всех был неприятен разговор.

«Борис» – это кто? – спросил Сутейников.

- Канцелярия оберкоменданта области, - объяснил Спицын. – А «Пчела» - главный антипартизанский орган Зондерштаб «Россия». Заметь, я девиантным детям списка позывных не давал, сами сопоставили!

- Кончай базар, братцы-товарищи, - подвёл итог Сутейников. - Довольно. Живём среди риска и тысяч случайностей, так что, как говорят старики, перекреститься и поблагодарить за то, что на этот раз обошлось.

-Чего там составлять перечень, - отложил от сердца «Тему» Павел. – «Аллё» у немцев в трубку не кричат. Щёлкнет и сразу: «здесь Иванов». В ответ: «Здесь Петров».

- Добавь ещё: «подслушивает Сидоров». – Подыграл Сыня.

Другие высказались в том же духе и мирно разошлись. А виновник «ковротоптания» возлежал на глине у пруда, вслушивался в кузнечный переподстук в Эдисоновом логу. На бугре, укрытом от взгляда сверху кронами вековых деревьев, притих разморённый зноем хутор. Дальше, правее дышала гончарная печь: яма с огнём, заполненная кирпичами. Простой мирный запах, коим искони полнится русская изба, висел по-над зрелыми травами противовесом пожарищу, распластавшему угарные дымы по всей Земле меж пяти морей.

Голова плыла, как в первый день от Акулиных рук. «На том я свете или на этом?» – поминутно спрашивал себя Витька и дивился, как вышло, что живой.

После третьего поворота стало понятно, куда идут: по клёкоту опознал Синькин ручей, Кривое займище, где бандиты в гражданскую всех подряд казнили, а потом привидения неотпетых большевиков вылезали из-под коряг, прохожих просить о молитве, но те, обуянные ужасом, драпали и рассказывали страшилки.

«Сомневаются люди в Господе, - говаривал Хванас, - зато нечисть всяк признаёт, будь он трижды материалист». Совесть, особенно покорёженная злодеяниями, ведёт себя прихотливо. У немцев свои легенды, тем и спасся Витька.

Хорошо, что на задах осталась сельская улица. Ну ка ты! Выйдет Кузьмин до ветру, заинтересуется процессией, и сила станет вполне чистой! Да нет, в иную сторону путь.

- Орех@овскитам, - указал Хольт толстой веткой, сунув её Витьке в руки, - паф-паф там, - развернулась указка в направлении реки.

Действительно считают Витьку выхожденцем или поверили, что с Лутовинского посёлка? Всё едино! Главное - к озеру добраться. Оттуда на хутора несложно - хоть бы и вплавь. А нет, будут сопровождать до конца, до «родственников», Витька покажет ворота тётки Феклисты, упомянет обиняком Грачёву Ирину, та и вцепится в него, признает.

Так предполагал, - иначе сталось! брёл Витька, брёл по пустой дороге… Отколь не взялся Буканин Павлик, вскинул его, будто мешок, подхватил на руки! - Я, говорит, - когда Санька выйти за меня согласилась, не такой счастливый был, как теперь!

Оказывается, ребята из виду не выпускали Витьку, стороной шли, а дорогу на Лутовню он благополучно проворонил. Собак для поиска немцы всё-таки послали, но привыкшие кружить псы бросились бегом по стандартному маршруту, хоть и с внешней стороны колючей проволоки, чем весьма огорчили хозяев, применивших к ним метод понуждения.

Пришлось искать. Ох, и озлились же они! «Архангелов» спасли Витькины благодарственные шарики, запах которых означает у псов принадлежность к своим. Сам он их не брал, и только теперь дошло, почему собаками признан: Помнят его, Ступанского жителя, - не забывают ласки звери, в отличие от людей!

Ну, вот и всё! Группа собралась без печали, вышла, куда следует. Дело сделано. А Денис Марьенков, на выгоне стоявший,  прежде других с поста смылся, потому что реальное привидение поймал: по кустам скользило! Теперь оно тут, рядом и называется: Мельникова Наташка! Та самая девочка, плюнувшая в ведро немцу. Она, видишь ли, когда Ступанская буча началась (даром что воскресенье), огород полола, ну и спряталась меж ревенём и хреном!

- Нельзя уйти, - рассказывала Наташка, - днём видно, ночью страшно, вот и сидела в погребе.
- Одна сидела?
- Одна. Никаких людей! Издали только видела, как Кузьминых на подводу грузили. Куда их? Спрашивай теперь, куда.

Денис – Глущенковой Гане такой же племянник, как Сашка с автобуса, только по другой сестре. Ещё прозвище у него – Акушерка за любовь к всяко-разным родам. Начинал с овец, коров, других животных, и на людей распространилось. Раз по лютой метели у матери принял, у двоюродной сестры… А потом фельдшерица стала звать на подмогу. Он и рад: книжки медицинские читает, кружок в школе организовал: перевязывать учились и прочее такое! «Архангелы» - почти все одноклассники. На этот бы год выпуск и поступать, да вот ведь.

А осенью Денис достал живого ребёнка из мёртвой женщины. Она, беременная, вдоль дороги шла, и с проезжающей машины какой-то пьяный, видать, немец или полицай автоматной очередью размозжил ей голову. Денис в кустах сидел, это видел, и, как только схлынули, подскочил, разрезал живот, забрал мальчика.

Теперь у Дениса есть сын, недавно ходить научился. Правда, живёт у мамки в Багунах, но всё равно – сын, потому что сам он его с пальца выкормил!

Наташка для дочери великовата, зато во внучки Анисьи очень даже пришлась: уважает, слушается. А Гане беда: сашенька-безбашенка.

Началось с того, как забрали оружие. Петя с Мансуром отдали, вернее сказать, сами снесли в схрон, предварительно вычистив и смазав. У Сашки же хитростью отобрать пришлось. Утром, обнаружив потерю, кинулся он крушить всё по периметру, направо и налево, а когда попытались урезонить, сиганул в кусты и был таков. Теперь прячется, вроде той собаки Альмы, и что у него на уме, один ум ведает.

Горячи травы на полянах, не успевают за ночь остыть, хоть кропит их роса, да не до подкоренья. Хорошо лежать-купаться в травушке, брать силу у земли. Сашка и пользуется, и набирается. Вот как осилит рукостволую берёзу согнуть, тогда-то и вернёт право ношения оружия, тогда никто с ним не посмеет тягаться! И будет он бить клятых Фрицев так, что в кишках кисло!

Нужна, конечно, еда, но её можно скрасть у той же тётки: не автомат, под замком не прячут!

Сашка плохо знает местность. Ему, беглецу «разыскиваемому», опасно держаться близ троп и дорог, надо быть незаметным, однако боится комаров. Потому и выбирает скрытные прогалины, сухие болотца.

Тихо пополудни, маетно, сонно… Сашка лежит на земле и смотрит в опрокинутую чашу небес, где плавают, дрожа и перекувыркиваясь, воздушные звери. Такое мнится в болезни на белёном потолке, но здесь объёмней и мирнее. Можно до бесконечности созерцать, только, чу! Что там? Шаги или шорох?

Сгруппировался в упор, присев, глянул поверх трепетных метёлок… Ого! Девка! С Девками у него сроду не складывалось (боялся быстрых взглядов и дерзких языков), особенно донимали в школе. Эта незнакомая, дразнить не будет. Значит, можно объявиться и расспросить.

- Меня Сашкой зовут, - начал он разговор, заметно волнуясь, - а ты кто?

- Таисья, - вылился ответ: тихое журчание и в глазах вместо насмешки медленный, тянущийся издалече призыв. На губах блуждающая улыбка. Руки, сразу две, поднялись, поправить волосы, позволили заметить колыхание истомившегося, полного зовущей власти тела.

- Ты чья? – Сглотнув сухой ком не свойственным для него перекатывающим низы голосом подал следующий вопрос Сашка.
- Еремея, пасечника племянница. Из Захарова мы.

В Захарове, мать говорила, девки – простые умом. Хорошо это или нет? Опасности, по крайней мере, Таисья не представляет, можно приблизиться.

- Разве тут пасека?
- Там, за теми берёзами. Тебе хочется в гости?
- Мне хочется молока.
- Ты красивый. Пойдём, налью.

Сашка делает шаг навстречу. Таисья подходит вплотную, становится так, что лодыжка, бедро и колено совмещаются с Сашкиной ногой, в ладонь ложатся гибкие сильные пальцы.

Сашка ловит на дне Таисьиных зрачков пару шальных огней, пьёт губами алую подвижность губ и понимает, что такого с ним прежде не было.

- И что ты делаешь? – Над самым ухом спокойный, чудь вкрадчивый, звучит голос.

Отодвигает восторг души, поворачивает голову Сашка и видит серые строгие глаза, серебряный клин бороды, такие же, иконописно высветленные кудри. Конечно, Еремей… Кому ж ещё быть!

- Нечто нельзя? – Говорит Сашка первое, вошедшее в тот самый ум.
- Можно, - миролюбиво объясняет Еремей, - только сперва женись.

- Мне разве можно! – удивлённо отвешивает челюсть Сашка.
- Разумеется. Девушки для того даны, чтоб на них жениться.

- Как женятся?
- Очень просто: пойти в сельсовет, удостоверить там бумагу, что Буглаков Александр Герасимович и Володина Таисья Харитоновна – муж и жена. После этого навсегда вместе, и фамилия одинаковая.

- Ты, дедка, даже отчество моё знаешь?
- Все мы тут всех знаем, не поблудные, чай.

-А что значит – простая умом?
- Да то самое! Мудрить не будет над тобой, вот что. Обними покрепче, ласкай подольше, и мир нерушим. Работники вы оба, так-то проживёте в довольстве и радости. А уж мне радость, если б ты знал! Глаза закрою уверенный, что сирота под надёжной защитой.

Еремей не лукавил. Пятьдесят лет назад сестра вышла в Захарово, а десять лет тому, как после дифтерита поселилась у него кругом осиротевшая внучонка.

Тихая безответная Таисья работала с удовольствием, деда почитала,  но жила на пасеке затворницей, потому что слишком рано захотела, чтоб её обнимал мужик. С этим пониманием Еремей вздрагивал от каждого тележного скрипа, от каждой почудившейся поступи. Но вот наконец бедствие должно разрешиться!

- И мать твоя, - увещевал он Сашку, - сильно обрадуется тому, что у тебя свой дом, и Галина обрадуется…
- Ганя дура, автомат отняла! – озлился Сашка.

- Ты спутался, - погладил по плечу будущего зятя Еремей. – Оружие здесь носить нельзя: дети малые, старики глумные… Мало ли чего! Надо его в козлы составить. Пойдёшь в отряд, - возьми. Не подчиняешься, значит, - враг.

- Я враг! – Взвился над землёй Сашка.
- Нет. Ты просто спутался. Оружие взяли у тебя, чтоб поправить, а Галине мы из сельсовета позвоним, спросить благословения. Правильно говорю?

Сашка удовлетворённо кивнул. Может, возразил бы, может, дёрнулся, но Таисья, пользуясь отсутствием внимания к её персоне, плотно занялась Сашкиными руками: тискала их, оглаживала, прикладывала туда, где ей приятно.

Руки, в отличие от Сашки, быстро поняли, чего от них хотят, увлеклись новым делом, а ноги, понуждаемые Еремеем, шли в правильную сторону и вскоре донесли владельца до сельсоветовской избы.

Там секретарь - Полухина Серафима, пяток-десяток ответов для записи в акт гражданского состояния, счастливые слёзы примчавшейся на велосипеде Ганички, обратный, нескончаемо назойливый желанием путь… Наконец двое в прохладе под кровлей сеновала и азы науки любить.

Сашка век бы тонул в ложбине меж Таисьиных грудей, век бы подчинялся податливым на ответ призывам, но иное окликнуло. Терпкий, приправленный подвизгом осей, возник и расширялся ни на что другое не похожий звук приближающегося обоза.

Прикрыв уснувшую Таисью рядном, * на котором лежал, Сашка выглянул в щель, стал – весь внимание и увидел то, от чего захотелось проснуться.

На лужайку перед хатой один за другим вытягиваются из лесу возы, а на них и рядом – наваждение! Люди Солодуна! Сам он шагает длинноногим гусаком, спасая разумнейшую голову свою от жары под серой каракулевой папахой.

Сашка зажмурился, вновь раззявил зенки… * Сделал так до пяти разов… Солодун никуда не исчез, но главное – все «орёлики» до зубов вооружены.

«С оружием на хуторах, значит – враг», Сказал Еремей. Правильно сказал. Кому, как ни Сашке, знать об этом! Обещался он Таисью до смерти любить и выполнил, только смерть эта слишком поспешила. Пускай бы ей припоздниться!!! Ну нет.

Даже к бабке не ходи для угадывания, что сделают они с Таисьей.
Сашка видел, как бывало в деревнях. От него, «пришлёпнутого», ничего не таили. Там, казалось, женщины сами раздеваются, и Сашка за это их презирал. Теперь понял, для чего деялось, чем кончалось.

Тут тоже станется так, но сначала убьют его, Сашку, потому что живой он не позволит распластать Таисью. Сопротивление бесполезно: голыми руками даже одного не задушить! Пока не обнаружили, надо обняться с женой и не разжимать рук.

Сашка лёг на сено, полными слёз глазами глянул вверх и чуть не помер! Прямо над головой к перерубу бондарскими обручами прикреплён настоящий пулемёт!

Малое дело – затолкать Таисье кляп и связать руки. Одним касанием вознёсся Сашка под стропила, а там всё предусмотрено: обзор что надо, поворотник смазан, лента на старте!

Весь простор меж лесом и двором заполнился подводами, ребятня послезала с возов, расползлась.
– Хозяева, есть тут живые! – Вопит, пытаясь разбить ногой створки ворот, Солодунов заместитель Шискин.

- Вот он я, - откликается Еремей. – Чего шумишь, командир?
- Брага есть, дед?
- Как ни быть. Медовой тебе, аль свекловичной?
- Всю тащи! Всякая сгодится!

- Только знаешь ты, - заискивающе, с поклоном попросил Еремей, - Вели своим людям не безобразить, без чину не распоряжаться. Сам подам, порядком сделаю. Так оно почётней получится, с расстановкой, с удовольствием. У меня тут можно отдохнуть, коней подкормить, баньку я… Главное, чтобы честью.

- Хорошо, старик, - подткатился к воротам Солодун. – Неси что-нибудь на пробу. отведаем.

Еремей отодвинул подклетную заслонку, выволок громадный бурдюк. Явление сего предмета встретило троекратное «Ура» с рукоплесканиями,  А старый человек сердцем попросил Господа надоумить Сашку, чтоб под шумок убежал куда-нибудь с Таисьей. Только нет! Место скрозь просматривается!

- По одному ходите с кружками, - хозяин открыл калитку, приглашая гостей. – Становитесь рядком. Дойдёт до последнего, первому – новый взнос, потому как почавши, допивают.

Всем захотелось получить из бурдюка, даже постов не выставили. Побежали шустренько, выстроились ровненько. Подалась гашетка мягонько. Может, кто-нибудь бы спасся, но крепкий высокий тын не позволил в одночасье сигануть. Радостные полегли одним нажатием.

Сашка спрыгнул, вытянулся в проёме коврот. Еремей стоял, упустив бурдюк, из которого на лощёный курами двор хлюпала жидкость: хмельная кровь, - прозрачная, не человечья.

Вот он поднял руку, перекрестился и громко, будто поп с амвона, поклоняся, возгласил: - Такого-то защитника дал ты мне, Господи!
Сказал, крутанул по земле сухощавую тень, пошёл в избу к телефону.

Долго-долго Сашка ладонями утешал Таисью, объясняя: «люди те злые, опасные, и надо было сделать, чтоб она не закричала, иначе плохо бы пришлось». Долго-долго подгребал и выносил в старый торфяной ров испоганенную убийством землю, наново прикатывал  перекорёженный двор.

Битых, снабдив каменьями, сволокли во глубину трясин и там опустили: всё едино – нечисть, пускай себе гниют, страшней не будет.

А в Червоном урочище, в штабе соединения, Солодуновы документы воцарили похоронный дух, с лихвой подтвердив показания Мансура и Петра: отряд суть – подразделение коллаборационистов.

Военная команда охотников Востока «Велес» чинила завуалированный разбой, состояла из  дезертиров и лихих людей, нападавших на чужаков и на своих.

Её перебросили сюда, кто бы мог подумать, из-под Ленинграда, но не повезло: сразу оказалась в поле зрения Спицына кандидатурой на «совместную деятельность». Пришлось таиться, «добывать» партизанам продовольствие, сохраняя автономное управление, свободу в выборе целей.

Командование дивизии СС, «охранявшей» территорию, сочло разумным принять игру с тем, чтобы ввести «Троянского коня» как можно глубже в стан неприятеля.

Случай подвернулся идеальный! Задача предельно простая: занять хутора, уничтожить население. С тем и пришли! Среди бумаг обнаружилась подробная «распальцовка»: кому, где, кого и как!..

Прокололись на местности, потому что карты немецкие с воздуха выверены. Не зря Эдисон с Николкой деревья на крышах растили! Ну и Сашкина шустрота – до полного счастья!

А разрешение на отдых в пределах водоохранной зоны с последующим переформированием дал, минуя командира, Мунтян. Что подвигло? Сам бы он теперь вспомнил. Скорей всего беспокоило желание в ратном деле Сыню опередить. Думал: заманит на хутора своевольного батьку, личный состав раскидает по отрядам, избавив область от лихой орды, утрёт нос хитрому особисту.

Мунтян сознался прежде, нежели нашли злополучное распоряжение, и не спешил оправдываться: сделано, факт. Лишь чудо спасло!

Серым камнем на голову опустилось горе. «Гордое сердце ломает миры», - говаривала мать, Сэда-красавица. Лесная фея – значит её имя. Правду сказала, чаще бы надо вспоминать! Действительно, ломает.

А мирок славный получился! Спицын – офицер из местных, оставлен для подпольной работы; Сыня прибился к  батальону под Молодечно; Сутейников принял командование на Днепре. Отступление вместе сглотнули, котлы… От тысяч смертей прикрывали друг друга… Партизанскую дивизию сладили, успешно, между прочим, воюют! Неужели всё в прах одним росчерком?

- Шлюха – не собаки. – Вынырнул из бумаг Спицын.
- А кто?
- Шискин, ихний политрук.

- Почему?
Обыграли для секретности, чтоб мы не думали, что немцы – тупые.
- Как обыграли?
- «Schickse» – девка (пренебрежительное). Заменили словом «Nutte», то и значит. Вильнула хвостом – на связь не вышел.

- Получается: мы «младенцев» трясли, а там побоище Мамаево?
- так и есть.

Ара Мунтян замечает: смешного нет. Конечно, он - преступник, трибунала достоин, да им-то каково расписываться в осуждении! Сидят, будто ведро навоза на каждом.

Ну, Алёша, - обратился Сутейников к замполиту, - разбирайся. Твоя власть. Велю казнить и миловать.

- Разобрано, Мих-Данилыч. – Мрачно констатировал Сыня. – Врага народа из Арашки не получится, даже если двадцатник отсидит, а за одного битого двух небитых дают, и война ещё вона где!

- Что ж из него получится? – отвесил челюсть писарь Чуднов.
- Бобби, вот чего. – Припечатал прозвище Спицын.

- Какой ещё Бобби?
- Всевидящий следак Скотланд-Ярда. * Бобби, - так их дразнят в Лондоне!
- Ты чего! – Сыня аж вскочил. – Нельзя! Наши в Бобика переделают!

- В Бобика не выйдет, ибо – крупноват и характером инакий. – подвёл итог «трибунала» командир. - Да и вообще, цавэт танэм, Вазгеныч.

 
1. Вызов на «ковёр» - ответ за проступок.
2. «Труба» - здесь: подслушивающее устройство.
3. Рядно – тонкая мешковина.
4. Зеница – зрачок, глаз
5. Скотленд-Ярд или Скотланд-Ярд  -разница в произношении также, как «Седа» и «Сэда».
6. Цавэт танэм – Отдай мне свою боль (АРМЯН.).

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/02/17/128