Дудочка

Из сборника "Рассказы о детях НЕ для детей".
* * * * *

Счастливый Вовка с Пашкой понеслись по дороге, словно по взлётной полосе, визжа от восторга. Воробьи, мирно купавшиеся в горячей пыли, брызнули всей стайкой разом, визгливо чирикая, и, надсадно хлопая крылышками! Соседская дворняга, растянувшаяся в душном тенёчке, с визгом рванула в щель родного забора, застряла половиной туловища и беспомощно забултыхала задними лапами в воздухе…
Воздушный змей, плавно ныряя в слепящем небе, и, виляя роскошным ленточным хвостом, поплыл вдоль улицы, между крон яблонь и вишен, крыш домов и сараев.
 Я бы тоже побежала вместе с мальчишками, дёргая верёвочку и воображая себя властелином неба, может быть даже – визжа! Но ноги словно приросли к земле, казалось, что лёгкость и свобода по каплям ушли навсегда… Остро захотелось уйти с мутящего солнцепёка, лечь где-нибудь в холодке и ни о чём не думать…
Оставив брата под присмотр Пашкиной бабушки, вернулась в палисадник и, сев на лавку, прижалась горячей спиной к прохладной стене дома.

– Как, перевести в другую школу?! – возмущённый голос бабушки. Слово «школа» и тон заставил меня прислушаться.
Я сижу возле окна, открытого настежь, оставаясь невидимой для собеседников, и слышу каждое слово.
– Требуют, – мама чем-то раздражена и по привычке барабанит пальцами по столу, – И куда? В восьмую?
– С ума сошла! Ты – закончила её! Нас все помнят! Хочешь позора?..
– Куда уж больше… – мама неожиданно всхлипнула.
Я озадачена: «О чём они? Да, бывает, Вовка приносит «двойки», но редко и это – не повод для смены школы. Я – закончила год хуже обычного, но без «троек», и только потому, что проболела всю весну… Не про нас!» И всё же, разговор мамы и бабушки почему-то пугает…

* * * * *

Наверное, специально придумано: между контрольных работ и опросов, посреди учебной недели – спортивные соревнования! Эстафета не изменит «годовой оценки», потому все рады просто побегать в парке.
Беговая дорожка – словно стрела, выпущенная вдоль реки. От воды тянет прохладой, уже высокая трава приглашает присесть где-нибудь в тенёчке под раскидистой ивой, опустить ноющие ноги в мягкие струи между лентами водорослей и стайками юрких пескарей…
Но мы гурьбой стоим на солнцепёке. Мальчишки уже пробежали дистанцию и видно, как скачут на взгорке в километре от нас, кувыркаются в траве, хохочут… А девчонки всё спорят и толкаются, горячо обсуждая, кто за кем побежит в эстафете.   Татьяна Петровна, наш физрук, прекратила споры легко: по алфавиту выстроила нас в линейку и дала команду разойтись на исходные позиции.

Я любила эстафету! Расстояние небольшое – не успеваешь запыхаться. И не пропадает чувство лёгкости – остаётся ощущение полёта! Подпрыгни! И полетишь, раскинув руки, сначала чуть касаясь ногами земли… потом – выше травки… выше кустов и деревьев!.. Можно улететь далеко-далеко, где… Говорят: хорошо – где нас нет.
Вот и мой черёд! Из рук Насти хватаю эстафетную палочку и срываюсь с места…
Но ноги словно налиты свинцом и не хотят подниматься… Земля, при каждом шаге, ударяет их вдруг! В животе прыгает «кирпич»! Вверх-вниз, вверх-вниз… Бьёт по лёгким… И я, словно рыба на берегу, беспомощно ловлю ускользающий воздух…
Сквозь «чёрную мошкару» струдом вижу удивлённое лицо Оли… Она тянет руку, чтобы схватить палочку, а я понимаю, что идти не могу! Вопреки правил, Оля подбегает ко мне, зло выхватывает палочку и бросается назад, вернее – вперёд, на взгорок. И я, покачиваясь, осторожно чтобы не упасть, отхожу в сторонку. Опираюсь на дерево… Тошнит…

* * * * *

В медицинском кабинете Татьяна Петровна и Вероника Борисовна, школьный врач, просят раздеться: решили выяснить, почему я в последнее время задыхаюсь, даже синеют губы. А сегодня на эстафете, вообще, упала в обморок, чем взбудоражила весь класс.
Стянула футболку, и обе женщины уставились на меня «раскрыв рот»…
– У неё даже сисек нет!.. – Татьяна Петровна вышла из ступора.
– Худышка. Тринадцать уже исполнилось? – Вероника Борисовна трогает мою чуть припухшую болезненную грудь, спускает резинку спортивных штанов с живота.
Я стою молча, не понимая кого врач спрашивает. И, причём здесь сиськи? В нашем классе ни у кого их нет. Только у Дашки, но она вся в выпуклостях и складочках, круглая, как хрюшка…
– Живот болит? Бегать, прыгать, наклоняться трудно? – Вероника Борисовна внимательно смотрит на меня поверх очков.
Я киваю головой. Её внимание почему-то пугает…
– А месячные были давно? – Вероника Борисовна берёт моё запястье и, глядя на свои часы, считает пульс. Молчу, никак не могу понять, что от меня хотят.
– Ты понимаешь, о чём спрашиваю? Месячные, кровь у тебя была?
Я наконец-то догадываюсь, о чём доктор спрашивает и выдавливаю:
Женщины переглянулись и задержали дыхание…

Вероника Борисовна прошла к шкафчику и, покопавшись в нём, достала странную деревянную дудочку с раструбами на концах, как у старинных охотничьих ружей.
– Ложись, зайка, я тебя послушаю.
Удивлённая, ложусь на кушетку. А доктор, хотя стетоскоп висит у неё на груди, начинает слушать через дудочку. И не грудь, а живот! Мне становится смешно.
Вероника Борисовна, поелозив дудочкой по животу, замерла и вновь стала считать пульс, глядя на часы. Поманила пальцем Татьяну Петровну и дала послушать тоже место ей…
Татьяна Петровна тоже приложила широкий раструб к моему животу, а ко второму концу дудочки, с раструбом поменьше, прислонила ухо. Не поднимая головы, шёпотом Веронике Борисовне:
– Слышу. Бьётся…
Я готова рассмеяться. Во глупые тётки! Даже я знаю, что лёгкие слушают через спину, а сердце – в груди, а не в животе!

Физрук отходит к окну, достаёт сигарету и чиркает спичкой… Все знают, что бывшая спортсменка курит, но в медицинском кабинете! Спохватившись, учительница почти выбегает в коридор. А Вероника Борисовна помогает мне подняться и серьёзно спрашивает:
– Ты знаешь, что у тебя с животиком? Доктору надо говорить правду.
Уняв непрошеное веселье, я отвечаю, пожав плечами:
– У меня там «кирпич»… И он растёт… Мешает дышать.
– Мама знает?
– Да, я говорила, а она сказала: «Надо меньше жрать».
Глаза у Вероники Борисовны заблестели, она отошла к окну, но не закурила, только этого не хватало, а достала носовой платок и высморкалась.
– Тошнить давно перестало? – Вероника Борисовна не поворачивается от окна.
Я удивлена: «Откуда она знает?» – натягиваю футболку, надеваю кеды и молчу.
– У тебя глупышка в животе не кирпич, ему неоткуда там взяться. Это, скорее всего, солитёр, такой огромный червяк, и он тебя ест изнутри. Надо, как можно скорее, сходить к врачу.
Я в ужасе! Но доктор может и ошибаться…
Вероника Борисовна написала записку для мамы. Так и не послушав лёгкие, почему-то поцеловала на прощание в лоб, чем озадачила окончательно…

В записке: «Прошу в ближайшее время прийти к Анне Александровне, классному руководителю, по поводу здоровья ребёнка. Число. Подпись»
Мама прочла и спросила: «Что случилось?»
Узнав, что на эстафете мне стало жарко, и закружилась голова, передёрнула плечами: «И всё?» Я старалась вспомнить незнакомое слово, но не получалось, и вышла из затруднения: «Доктор сказала, что у меня глисты, надо сходить к врачу».
В школу мама собиралась пойти, но учебный год вскоре закончился.
Ей, вообще, было не до меня... Работа, квартира, бабушкины дом и огород, очереди в магазинах и торговля на рынке, Вовка с вечными ссадинами и папа с постоянными «капризами»…
Я закончила год хуже, чем ожидалось, и потому, виноватая, старалась не попадаться маме «под руку». Как всегда, свои вопросы откладывала на неопределённое «потом»…

* * * * *

По дороге из булочной Вовка выпросил у меня бублик и остался во дворе с мальчишками. Поднимаясь домой, почти у нашей двери, я встретила Анну Александровну, она как-то странно посмотрела на меня и не ответила на «здравствуйте»…
«Что с нею? Зачем она здесь?.. В нашем подъезде её учеников – трое. Первое июня – День защиты детей. Приходила кого-то защищать!..» – улыбнувшись, я толкнула незапертую дверь и в прихожей увидела маму, сидящую на скамеечке… В руках её была, та самая, деревянная дудочка.
Мама взяла меня за руку, хлеб в сетке почему-то положила на пол, и, не дав разуться, за руку провела через гостиную, где, словно пришибленный, в кресле сидел отец…
Я обрадовалась: раз в руках – дудочка, значит, Анна Александровна была – у нас. Наверное, говорила о солитёре, вспомнила слово, который всё больше меня пугает. «Наконец-то мама со мною поговорит и поможет…»

– Раздевайся, – тон заставил насторожиться, съёжившись, я присела на кровать и стала снимать сандали, – Догола раздевайся.
Мама стояла, прижав спиною дверь, побелевшими пальцами сжимая деревянную дудочку. Под хмурым взглядом, я торопливо разделась…
– Трусы тоже снимай и ложись.
Я не понимала, что с матерью, и мне стало страшно до тошноты… А мама, встав на колени перед кроватью, прислонила дудочку к моему боку…
По животу пополз бугорок – солитёр опять зашевелился!

Словно ошпаренная, мама отшатнулась! Вскочила, как пружина, ударилась спиною о дверь… Бросилась обратно, ко мне!..
– Сука! Сука! Зачем дала! Убью, сука! – она орала, как сумасшедшая, и била меня сначала ладонью, потом кулаками…
…По лицу, по плечам, по локтям, которые я выставила, закрывая руками голову, по животу, по бёдрам, по спине…
Стараюсь отползти от ударов! «Впечататься» в стену! А она, схватив за волосы, тащит…
Это отец сгрёб маму в охапку и тащит от меня!
Выдрав клок волос из моей головы и, не переставая кричать, мама набросилась на отца! Они выскочили в гостиную, хлопнув дверью…
Слышно, как отец громко шипит: «Заткнись… Соседи…», а мама сдавленно пытается что-то кричать! Разборчиво лишь: «Сломал жизнь…» Наверное, как мне, он зажимает ей рот…
Возня!..
Вскрики!..
Звон разбитого стекла…
Боль и ужас накрыли меня чёрным душным одеялом…

Пришла в себя от острого запаха… Лежу в постели, почему-то голиком… Пытаюсь вспомнить, что произошло… Что-то страшное…
«Мама опять била! За что?.. Я ничего не сделала… Ах, да! Она думает, что кому-то что-то отдала… Но я никому ничего не давала. Из дома выносить ничего нельзя – я знаю. Опять попало ни за что». Я заплакала, а мама, неожиданно, провела ладонью по моей голове и вышла из комнаты. Эта странная ласка, после побоев, заставила меня разрыдаться!..
Вовка рассказал «секрет»: «Мама порезала отца ножом! Отец спиной выбил стекло в кухонной двери! И уехал в командировку…»
Я не поверила, хотя Вовка не был фантазёром.
Правда, стекло было разбито, а в щелях паркета осталась невымытая кровь…
Мама опять со мною не разговаривает, и я рада, что можно уйти к бабушке…
Перевернув ещё одну страшную страницу, я быстро забыла и её. Лишь осталось странное мутное чувство, всплывающее при словах «День защиты детей».

* * * * *

– Сопли не распускай! Надо же быть такой дурой!.. – голос у бабушки сорвался.
– А как бы я их кормила? – мама срывается на крик.
– А теперь как будешь кормить? И кого? Не понимала, говоришь!
– Мама! Что делать?
– Мама? – бабушка зло, – А у твоего ребёнка есть мама? Ей что делать!
«Так они обо мне?» Стало страшно… Из разговора поняла лишь, что два родных мне человека готовы растерзать друг-друга!.. Надо помешать!
– Бабушка, Вовка убежал! – ничего другого я придумать не успела.
Стою под окном, раскрытым настежь в прохладный сумрак дома. Мама вскочила из-за стола и стремглав выбежала из комнаты, а бабушка смотрит на меня, как на приведение. Или мне это показалось после яркого солнца улицы?
– Что ты слышала?.. – вопрос бабушки застал меня врасплох, подслушивать стыдно!
– Ничего, – я вру легко, зная, что стою спиной к солнцу, и потому из полумрака комнаты не видно выражения моего лица.
– Я сама его позову, – бабуля с трудом поднимается с дивана и выходит из комнаты вслед за мамой.

«Я – молодец! Мир восстановлен, и можно забыть всё, что ненароком подслушала.   Мне не говорят, значит, меня не касается!»
Наконец-то полупрозрачные облака прикрыли палящее солнце, значит, время перевалило за полдень. Скоро обед! У бабушки есть малосольные огурцы!