Сон в руку глава 13

                «Господи Иисусе Христе, напиши мя, рабу Твою в книзе животней…».   Не по молитвам ли крёстной  матери бортовой УАЗик  покачивался, повиснув задним мостом на выступающем настиле? Почти – сон, когда сознаёшь неотвратимость  ужасного, но скован по рукам и ногам чем-то, что не даёт тебе возможности  пошевелиться.

         Не сон.  Проехали участок, где дорога – серпантином…  не привыкнуть,    голову в плечи втянуть … с зажмуренными глазами, чтобы не видеть  одинаково приятные пейзажи обеих сторон дороги. По одну - сверху нависают скалы,   по другую –  обрыв в пропасть.  Опасное - не всегда  фатальное.

        Загогулистая лента  серпантина распрямилась - открылась долина,  усыпанная цветущими жарками. Лепота взгляду. И покой, когда душа, замерев на мгновение,  вслушивается  в пение мотора, чтобы уловить нужный такт и  подстроиться, начинает творить внутри человека невообразимое -  концерт для голоса души с оркестром.     Погрузиться   без остатка и… ни малейшим движением, ни сбившимся дыханием не испугать состояние очарования музыкой внутри тебя. Иначе, всё  исчезнет в долю мгновения. 

         Въехали на мост через ущелье, где внизу -  белой пеной по камням,  Уба.  Взглядом выхватила встречный лесовоз – просто встречный, просто лесовоз, она была погружена в музыку внутри себя и  не уловила, когда  машина  стала  сдавать назад. Музыку оборвал на полутакте    скрежет и треск. Водитель выскочил, а Юля ощутила качку. Выглянула в открытое окно боковой дверцы – машина висела над пропастью, зацепившись мостом за выступающий   настил. Не испуг –   радость: «Хорошо, что  не взяли с собой детей».
 
         -Юль, спокойно, спокойно, без рывков вылезай из машины,-  слышала, но мягонько так, словно уши были заложены.  Что нужно выбираться,  понимала, как  -  не представляла. На коленях коробка с чайным сервизом, на капоте мотора –  со  столовым. После сдачи отчёта заехали  в поселковый магазин - глаза повело в разные стороны.  Полки заставлены посудой, и не абы какой. Антон,  обычно равнодушный к покупкам,  выбирал вместе с ней. Столовый – со сценами охоты, чайный – тонкий фарфор белого цвета. Была бы Уба рада такому подарку, решись Юлия сделать его, выбросив  посуду в окно кабины?  Не решилась. Коробку с колен поставила на ту, что - на капоте. Ужом пробралась между мотором и рычагами на водительское сидение и в руки, готовые выхватить её из кабины, стала передавать коробки.

         Из кузова  выпрыгнули все  - таксаторы, рабочие. Прибежали водитель и стропальщик   встречного лесовоза и, к счастью для зависшего УАЗика, водитель газона, что шёл следом.  Пока Юлия не выпрыгнула из кабины, стояла  тишина - мужики забыли  слова.
         Антон оторвался от борта машины, когда увидел припадочно-хохочущую Юлю. Она заходилась в смехе от вида мужа, намертво вцепившегося в борт, от суеты людей, цеплявших к УАЗику сзади и спереди тросы, на которых его и вытащили из шаткого положения. Всё вокруг, а особенно белое, как фарфор спасённого сервиза, лицо Антона, вызывало приступы истеричного смеха.   Ноги не держали. Антон  говорил, успокаивал, тряс за плечи. Пощёчина отрезвила и   слёзы - ручьём.   Мысль, что надо  переходить  на осёдлую,  без полевых, жизнь, пополнила ручей солёной слезинкой.