Ради этой минуты

               
Рассказ
               
       Он сначала не выделил ее из мельтешащей  вокзальной публики. Равнодушно охватил взгля¬дом невысокую фигуру в  демисезонном  сером пальто, ноги в кожаных сапожках-ботиках, неяркий в полосочку шарф. Потом добрался до лица. Что-то странное таилось в глазах  этой незнакомой женщины. Пронзительный, вопрошающий взгляд. Олег не видел раньше ни ее, ни таких выразительных глаз.

       Олег не понимал знаков направленного на него взора: то ли изучающего, то ли пытающегося что-то вспомнить.  Вскоре он отвлекся от случайной незнакомки, стоявшей у колонны напротив – между ними покатил поток пассажиров, спешащих на объявленный электропоезд.  И только потом, когда она оказалась рядом с ним на свободном месте, Олег понял, что находится в пространстве чьих-то прилипчивых  интересов. Повернул чуток голову, скосил глаз. Нет, эту женщину  он никогда и нигде не встречал. Красивое лицо, четкий ахматовский профиль с горбинкой на удлиненном носу. Слегка выступающий подбородок.

       Из сумки, которую женщина примостила около своих сапожек, раздался слабый звонок мобильника. Соседка  чиркнула застежкой молнии, вынула складной черный телефончик.
        – Да, Машк! Уже на вокзале. Давай! Целую. Только не торопись!

        Как странно! Ему был знаком этот голос. Правда, Олег не мог вспомнить, где и когда он его слышал. Давно или недавно.  На яву или во сне…
Нет, он точно не знал эту женщину. И никогда не видел ее. Но голос… Голос был до пронизывающе знаком. Олег напряженно  пытался понять, откуда появилась  эта женщина и какое ей до него дело. И, самое главное, где он ее слышал… Как ни пытался, Олег не припоминал ни единого слова, которое бы она  где-то могла произнести. Зато этот тон, тембр, даже утонченные интонации были для него не только знакомы, но даже бесконечно близки.

       Олег боковым зрением уловил, что женщин повернула, почти даже наклонила голову к его плечу. И он не удержался, тоже повернулся к ней. Их взгляды пересеклись и тут же разошлись, коснувшись в невидимой точке.               
       –  В Любинскую? –  без каких-либо предисловий спросила соседка и показала на табло с расписаниями ближайших электричек.
      Олег кашлянул, как бы стряхивая все, что насохло в горле.
       – Да, туда. Каждую субботу…  Летом заканчиваю институт. Здесь в  общежитии, а в Любино дом, родители…
       – Хорошее место. Я там бывала… Красивый возле стадиона парк. Многолетние клены… Говорят, после войны их посадили выпускники школы.
       – Мой дед  жил рядом с парком, на Ремесленной… Рассказывал, что перед войной там заложили фундамент под школу. Да так и не бросили.
       Женщина пристально вглядывалась в лицо Олега. Слушала с пониманием, стараясь вникнуть в каждое сказанное им слово.
       – Но это история. Теперь мало кто интересуется ей, – закончил он.
       – Я тоже кое-кого там раньше знала. Токо одни постарели, другие поразъехались, кто-то вообще за линией.

       Олег знал смысл сказанных слов. За линией – это «за железной дорогой». Там  находилось старое кладбище, и в последние годы появилось еще одно.
      Помолчали. Он усиленно пытался вспомнить, откуда же все-таки берет начало голос неожиданно появившейся женщины.
      – Вы не работали в школе? – задал он случайный и, как ему показалось, совершенно  дурацкий  вопрос.
      – Что ты! Я вообще не могу работать с детьми. Удивляюсь, как подняла дочь. И не воспитала еще. Пятнадцать – разве это возраст? Одно баловство…

       Олег обескуражено отметил фамильярное  обращение пристроившейся к нему тетки, но вспомнил, что есть люди, которые с первого же слова чувствуют себя в разговоре раскрепощенно, компанейски, будто им весь мир давно – брат родной… Вот  и эта, видать, из типа тех же. Он с любопытством разглядывал сильные и длинные с голубоватыми жилками пальцы новоявленной  соседки. Там, где на ее левой руке сходились основания большого и указательного пальцев, он увидел старую, еле различимую татуировку «Владик».
         – Дальний Восток, –  мелькнуло в голове. –  Какая-то странная пассажирка… Откуда-то взялась, словно свалилась с неба, куда-то едет к своей Машке… Назойливо суется с расспросами.

         Но голос… Этот невероятно знакомый голос! Он проникал в мозг, во все клеточки организма. Каждое сказанное женщиной слово находило в Олеге непривычный, почти лихорадочный отклик.
      – Аферистка… Пристала, чтоб выцыганить последнюю студенческую заначку, – подоспела глупая мысль.          
      Женщина как бы в подтверждение его мысли  придвинулась к Олегу и повела носом  – так вбирают в себя воздух собаки-ищейки, когда стараются отыскать спрятанную вещь. И тут небрежно, но с  заметным теплом спросила:
      – Сам-то родом из Любино?
      – Нет, здешний. Когда-то отец  держал станцию техобслуживания. Девяностые годы, говорят, были суровые… Он  отказался платить дань рэкетирам. Подонки спалили все его производство. Хорошо, хоть сам остался живой…  На том и закончился городской бизнес. А в Любино  жили родители мамы… Отец стал костоправить по-мелкому. Короче, учусь я теперь на эти шиши.

       Изложил более чем подробно. Чтоб не было больше никаких вопросов. Но женщина и не собиралась свертывать разговор. Она подавляла своей манерой общения, принуждая Олега к дальнейшему  диалогу.
      – Здесь жили, случайно, не рядом с цирком?
      – Случайно, не знаю… Мне ж тогда и трех лет не было. Но дом был большой. Рассказывали, что я чуть не выпал с третьего этажа…
      Женщина вздрогнула:
      – Как же так?
      – Проще простого, – улыбнулся Олег, – на подоконник полез со стула. Кота хотел поймать. А окошко оказалось открытым. Котяра  сиганул в цветник. Ну, и я чуть было не за ним. Мама ко времени подоспела.
      – А если б разбился? –  женщина с затаенной тоской и отчаянием посмотрела в лицо Олега. Их взгляды снова странно  соприкоснулись…       
      – Ладно, чудик! Вот и наша Маша на подлете.

      Словно вытанцовывая по залу, к ним приближалась миниатюрная копия Олеговой  соседки. Тот же овал лица, такой же нос и большие  с зеленоватым отливом темно-синие глаза в охвате длинных ресниц.
       – Мамульчик, привет! – обняла Машка женщину.
       – Что-то проворно нарисовалась? – выказав легкое недовольство скорым появлением дочери, заметила женщина.
       – Один чувачок подкинул на моцале, – поспешила оправдаться Машка, одновременно поправляя джинсовую рванину на коленке.
       – Маруся! Токо без базара! – цыкнула  мать. И повернулась к Олегу, – Ну, мы пошли… Спасибо за разговор!

     Поднимая сумку, протянула другую руку, почти касаясь пальцем его лица.
     –  Люблю людей, у которых родинки на виске. Такой знак к счастью.
     Олег смутился. Он никогда не придавал  значения тому, что у него на исходе глаза, прямо у брови коричневой метиной уместилась крохотная родинка.
      – Мамульчик, ты определенно зацепилась языком, – насупилась Машка. – Давай свой груз!

      Голос девчонки был схож с голосом матери, но он не был его клоном. Этот голос Олег никогда не слышал… Подхватив сумку, Машка поплыла к выходу. Мать, не спеша, пошла за ней. Почти в проеме двери оглянулась. Олегу показалось, что женщина произнесла какое-то слово, но по жестикуляции губ не мог уловить заключенный в нем смысл. И все…

      Целый час в электричке Олег пытался припомнить, где и когда он мог слышать рокочущий с переливом голос загадочной женщины. Глядя в пустое окно, Олег придумывал различные ситуации, в которых он мог бы повстречать это не дающее теперь покоя звучание.
      – Надо ж  было спросить у  нее, –  слегка ударил он себя по колену.

      Машинально Олег продолжал нагружать свою память. Вновь и вновь перебирал разные вариации. По телефону? По радио? В больнице? В лесу? В электричке? Но никакой эпизод, никакое мгновение из прошлой жизни – ничто не совмещалось с голосом, так странно ворвавшимся в его существование.
 
      …Дома за кухонным столом, когда по обычаю сели ужинать всей небольшой семьей, Олег стал пересказывать историю о любопытной встрече на городском вокзале.
      – Ну, ну… – то ли подбадривая сына, то ли дивясь сказанному, повторял отец.

       Олег заметил, как неловкими вдруг стали движения рук матери, которая каждую минуту поднималась со стула и, молча, подавала на стол заготовленные к ужину кушанья. Было заметно, что мать пытается овладеть собой, но на ее лице вдруг выступили розовые пятна. Отец отложил вилку, хмуро глянул на жену, спросил Олега:
      – Значит, говоришь, нос с горбинкой?
      – Да, ладно тебе! – ткнула мать локтем в плечо мужа. И чужим, срывающимся голосом обратилась к Олегу, – ты, сынонька, не слушай его и не бери в голову всякие глупости. Это только вред всем нам…

       Олег увидел, как, словно от боли, передернулось лицо матери. Пряча глаза от мужчин, она вышла из кухни, нетвердо прикрыв за собой дверь.
      – И что? – Олег уставился в увялое лицо отца. Он только сейчас обнаружил, как постарел тот за последний год. А тут поник совсем, словно примятая трава. – Папа, я все понял. Скажите мне правду! Я вас никогда не разлюблю, не покину и не забуду! Только я должен знать одно: кто эта женщина и откуда я знаю ее голос? Или я просто сойду с ума… Она моя мать?.. Да?..

      Наступило тягостное молчание. Через силу, но настойчиво отец позвал:
      – Выходи, Даша! От правды не упрячемся. Что-то ж надо сказать сыну.
      Она вернулась с набухшими полукружиями под глазами. Олег никогда не видел, чтобы так быстро менялись лица людей. Ему от жалости захотелось прижать к груди эту женщину, прибитую неожиданным поворотом событий. Но он только обхватил ладонью запястье ее руки, придвинул ближе крашеную табуретку и усадил мать рядом с собой. Все это время кухню заполняла настороженная, почти предгрозовая тишина. Наконец, мать, разжав бледные полоски губ, обратилась к мужу:
      – Говори сам… Все, как тогда было…

      Отец кончиками пальцев провел по уголкам губ. Гармошкой сморщил лоб .
      – Мы с матерью вместе прожили к тому времени почти двадцать лет. И на наше горе у нас никого было. Ну, не могло быть. Не дай бог другим – это самое большое испытание… Любовь была, квартира большая , в доме достаток, при деньгах вроде, а главного в семье не было… Собрались даже взять ребенка из приюта. Да как-то страшно стало. Родители кто? Кругом алкаши одни, нарки, дебилы всякие. А хотелось нормального, красивого дитенка. Почему-то только мальчишечку… Оба так решили тогда…

      Мать немного успокоилась. Пятна со щек почти сошли, только прикушенной оставалась нижняя губа и изредка подрагивал подбородок. Олег молчал. Он догадывался, о чем будут слова отца. А тому плохо давался  каждый  слог.
       – И вот как-то по утренней рани, народ еще спал – было это в начале марта, как сейчас помню, в воскресенье… Кто-то постучал в дверь. Почему-то не позвонил, а требовательно стукнул так. Может, раз пять-шесть…
       – Я уж подумала: беда какая, – вставила слово мать.

      Отец не стал перебивать ее, но заговорил сразу же, как только та оборвала фразу.
      – Когда я отомкнул дверь, первым делом услышал чьи-то сбегавшие вниз шаги. Потом хлопнула дверь в подъезде… А справа у простенка в желтом одеяльце на газетке лежишь ты… Подкидыш, значит…

      У отца перехватило дыхание. Он отпил из стакана глоток чаю. Но голос  зашкалило на самой высокой ноте. Олег  снова ладонью коснулся  теплой руки матери. Молчал, выжидая самое главное.
     – Ты лежал перед нами такой ясенький, чистенький. Светлый ребеночек, сынонька, – снова вставила несколько слов мать.

     Отец не знал, что ему еще надо  сказать сыну. Наконец, он продолжил:
     – В те годы не составляло большого труда оформить тебя, как нашего родного сына. Все решали друзья, знакомые, ну и, сам понимаешь, деньги…
      – И вы так и не знаете, чей я? – с видимой болью, пересиливая себя, спросил Олег.
      – Наш ты, сынонька! – обхватила мать плечи сына. Она прильнула губами к его голове. –  Единственный наш. И мы только твои…

      Жестокая правда об усыновлении качнула силы Олега, перед ним  воочию и до боли стоял образ случайно встреченной на вокзале женщины, ее широкие синющие  глаза, от которых множеством лучиков расходились к вискам и щекам мелкие морщинки, украшавшие немолодое женское лицо.
      – Так вот она кто! – пульсировало в голове Олега. – Мать! Родная мать. Женщина, которая дала жизнь…

      – Такая, сын, тайна, – наконец, промолвил отец, – теперь уже ничего не вернешь и не исправишь. А то, что ты  узнал правду, это даже хорошо. Мы давно собирались сказать тебе... Да только у матери не хватало духу…
      – Уж будет тебе, Владислав! – остановила жена мужа. – Просто ждали, Олежка, когда повзрослеешь, сам оженишься. И у тебя б меньше обиды было, и нам камень под сердцем носить не надо…

      Олег, не выпуская из своей руки запястье матери, испытывающе и в то же время опустошенно смотрел на отца, покинувшего место за столом.
      – Зачем они оба врут мне? – вспыхнуло в нем. – Какой же я подкидыш? Говорили всегда, что  очень похож на отца. Такой же нос, такая же точно родинка у правой брови…

       Олег растерянно молчал. Ему больше не нужна была никакая правда.
      – Я завтра, мам, поеду раньше, на автобусе. У Кати день рождения. 
      – Это дело святое!  –  буркнул из прихожей отец.
      – Глухой, глухой, а все слышит!  –  погасила разговор мать.

      Сон несколько раз выдавливал, выкидывал Олега из себя. До него доходил далекий, рокочущий голос незнакомой женщины, встреченной на железнодорожном вокзале. Как только Олег открывал глаза, голос мгновенно замирал и исчезал вовсе. Но через некоторое время  все повторялось снова…

      Часов около девяти утра Олег засобирался в дорогу. Мать, посуетившись у холодильника, натолкала в сумку всякой домашней снеди.
      – Вы, мам, лишнего не кладите. У нас народ с голоду не пухнет.
      – Свое ж, сынонька. Домашнее. Оно вкусней и полезней.
       В ответ Олег рассветил лицо широкой улыбкой. На этот раз отец напросился к сыну в провожатые.
      – Ты че, пап? Первый раз уезжаю или последний?
      – Кости разомну...  Да и кое-кто стал забывать, что у нас сын есть…

      Вечернего разговора вроде бы как и не было вовсе. Но Олег видел, как потемнели до черноты ложбинки под глазами матери, и даже обычный отсвет в ее глазах, казалось, затух совсем. Он знал, что ей сейчас тяжелее всех. Сын поцеловал мать в щеку, она тоже прильнула к нему:
      – С Богом!  –  и перекрестила Олежкину спину.

      Пошли ближним путем, через парк. Ходьбы по асфальтированной дорожке  не более десяти минут. Но отец шел медленно. Вдруг  резко остановился. Олег даже испугался: не случилось ли что у отца с сердцем…
      – Постой! Ты уже мужик, Олежек, и я должен досказать остальную правду.
      – Я все понял, пап. Мне надо какое-то время, чтоб это во мне улеглось.
      – Ты погоди! Ты же  не знаешь, кто твой родитель… Так вот помни: сейчас перед тобой настоящий родной отец… И давай на этом поставим точку. Я пережил все, но пожалей мать. Она за ночь постарела на десять лет… И больше того, что было вчера, не должна знать!..
      – Ну, даете!.. Как же все так получилось? – изумился Олег.
      – А вот так и вышло! Жизнь – штука сложная, сын, и  жестокая.
      – Ну, а та женщина?
      – Она и есть твоя мать по крови, – отец отдышался от неожиданной развязки. Но тут же продолжил:
      – Когда-то Галина работала у меня в городе на автомойке. Не девчонка, а огонь и золото. Мне, дураку, тогда было уже за сорок, а ей только-только стукнуло девятнадцать… У тебя сигаретки нет?
      – Я ж не курю, папа.
      – Ага. Разволновался малость… В общем втюрилась она в меня не по-шутейному. Это не пересказать. Ты взрослый – догадаешься. Короче, говорит, не будешь со мной – брошусь под поезд. И бросилась бы. Я характер ее знал. Пожалел Галку, принял на себя весь грех девичий. Да, оказалось потом, не весь… Мать-то я не бросил бы никогда и ни за что…

       Отец затих, как задыхается от большого огня плохо разгоревшийся костер. Вытер ладонью потный лоб.
       – Потом вроде все улеглось. Но через положенное время у нее родился ребенок. Ты, значит… Приходит она как-то со свертком ко мне на станцию. Вот, говорит, сынок  твой. Олежек. Знакомься, папаня! А сама откидывает угол одеяльца… Ты там такой лупастенький, нос пуговкой… Галина заявляет, что завербовалась на север. А он? – показываю на тебя. А его, отвечает, в хорошие руки оставлю, знаю: не пропадет…Так тогда и не договорили мы до конца. Кто-то отвлек меня. Она тебя унесла, не попрощалась. Видно, очень я ее обидел. Ну, а  через три дня ты оказался у нашего порога… Поверь, Олежек, мать тебе была рада больше, чем я. Она ж тебя, считай, и воспитала в одиночку. Сам знаешь, я все с народом, в делах, в каких-то заботах. Машины долбаные… А у нее – только ты единственный…
       – Пап, а она, эта Галина меня потом видела?
       – Конечно. И, наверно, знает о тебе почти все… Помню, привели тебя в школу, в первый класс. Цветы, музыка, понимаешь, радость… И я увидел ее – с кем-то стояла в тени у школьной ограды. Она не отрывала от тебя глаз. Потом вдруг исчезла: ушла или уехала… Я с ней никогда больше не встречался.

      Бок о бок, молча, дошли до автовокзала.
      – Ну, давай, жми! – подал  руку отец, – через полтора часа будешь на месте. Передавай Катерине привет – все же невестка  наша будущая…
      Олег в ответ  улыбнулся. Он вспомнил тусклую татуировку на руке женщины. Вот, оказывается, какой у нее «Владик»! Это ж имя отца… Значит, сильно она любила…
      – Маме не надо ничего говорить! – крикнул Олег из окна «Газели».
      – Спасибо, что так решил!

      …Маршрутка по-хозяйски  одолевала подлатанную кое-как дорогу. Олег сомкнул веки. Сквозь дрему он, наконец, осознал, откуда истекает  голос, долго не дававший ему покоя. Ведь он слышал его у груди родившей его женщины, а, может быть, даже раньше – в утробе, изнутри сквозь оболочку ее тела…

      Но, сколько Олег ни думал, он никак не мог представить своей матерью чужую женщину по имени Галина. Ведь мать – осталась дома. А около него  витает синеглазый ангел-хранитель, тайно следящий за его земной жизнью. Но самое главное, что за несколько часов он сделал для себя  самое величайшее открытие: среди белого света, оказывается, живет его  родная сестренка Машка. Шняга, конечно, коза закидонистая. Но когда-нибудь он отыщет ее, глянет в широченные глаза и потолкует  за жизнь по-братски, без всякого там базара.
                2015 г.