Загадка длиною в сон

Пояснение: Это не фантазия, а точное изложение сна, который приснился с неделю назад – он был таким живым и реальным, что я проснулась с мыслью о том, что нужно запомнить и записать. Так и сделала.

__________________________________________________

«Воспоминания, как сны,
Как отцветающая роза,
Как алый луч в дыму мороза
Забытой ласками земли.
Воспоминания, как сны…»

Аза Алибековна Тахо-Годи.

***

Я не помню, сколько времени здесь нахожусь. Каждый день одно и то же: четыре стены тускло-белого цвета, узкая кровать и потрескавшаяся ровесница-тумбочка. В восьмиметровой комнате нет даже стула — да и зачем он мне, если я целыми днями лежу, уставившись в потолок. Иногда я смотрю в окно — разглядываю узоры металлической решетки в форме сердечек. Романтика заточения. Добровольного или вынужденного? Как я очутилась здесь? Не помню.
 
Мне не удаётся собрать мысли воедино и тяжело сосредоточиться, — до такой степени, что толком не разглядеть даже изголовье кровати. Я пытаюсь принудить себя и запоминаю его по сантиметрам: каждую зазубрину, каждый выщербленный участок, каждое пятнышко масляной краски… если оно есть. Но спустя минуту забываю всё, что удалось рассмотреть — и начинаю всё заново. Я не помню, из чего сделана моя кровать: дерево, металл или пластик? И провалы в памяти меня почему-то не удивляют и нисколько не тревожат.

Лица того, кто трижды в день открывает мою дверь, я тоже не помню. Кажется, ему чуть за тридцать, он выше меня на голову и довольно строен. Он приносит мне еду и иногда выводит на прогулку в тесный дворик, окружённый забором из сетки-рабицы высотой в пару этажей. Двор напоминает шахту лифта дореволюционного дома. Иногда мне кажется, что сверху надвигается нечто тяжелое, и тогда я в панике пытаюсь броситься на землю. Но надсмотрщик не дает мне этого сделать — глядя на него, я успокаиваюсь и прихожу в себя.
 
Почему-то во дворе всегда поздняя осень. А, может, я просто забыла другие времена года? Мой надзиратель говорит, что я нахожусь в психиатрической больнице. Это многое объясняет, в том числе и путаницу в сознании. Говорят, что когда-то я была буйной — и потому меня заперли в карантинном боксе, усмирив, как дикого зверя. Мне странно это слышать, ведь я не знаю никаких чувств, кроме покорности и смирения — они овладели мной настолько, что я с трудом передвигаю ноги… Возможно, это бессилие, но я утратила способность определять и различать собственные ощущения — а может, никогда и не имела её.
 
Другие пациенты свободно гуляют по зданию лечебницы — я встречаю их в коридоре, когда меня ведут на прогулку. Впрочем, с ними в диалог вступать запрещено, равно как и смотреть, привлекая чужое внимание — кажется, это распоряжение Главного, которого я ни разу не видела, но именно он отдаёт приказы тому, кто ежедневно запирает меня на замок. Смутное воспоминание время от времени рисует образ мужчины, раза в полтора старше надзирателя, но он тут же рассеивается и становится прозрачным – как и всё в моей памяти.

***
Молодой входит бесшумно, как и всегда.
— Готова?
Я молча киваю и поднимаюсь с кровати. Он выводит меня в коридор и закрывает палату на два оборота. Я послушно стою, ожидая приказа двигаться; он делает соответствующий жест, и мы медленно идём по коридору. Я смотрю под ноги, он — перед собой.

Неожиданно я замечаю чей-то пристальный взгляд — буквально осязаю его кожей. Так смотреть может только кто-то знакомый. Не поднимая головы, вскидываю исподлобья глаза на высокую девушку, которая идёт мне навстречу и разглядывает в упор. Галка! Господи, что она здесь делает? Я бы бросилась сейчас ей на шею — мы не виделись лет семь — если бы могла испытывать хоть какие-то эмоции. Но я не имею права заговаривать с другими пациентами, да и чувства притуплены — до полного их отсутствия. Я делаю вид, что не узнаю её, и прохожу мимо, вновь опустив глаза в пол.

Во дворе сегодня прохладно и моросит пронизывающий дождь. Я брожу по периметру, цепляясь пальцами за забор, и машинально ощупываю скользкую от влаги рабицу. Я только что видела Галю! Не понимаю, что она тут делает. Ладно я, — я всегда была меланхоличной в глубине души —  но Галка и сумасшествие никак не сочетаются друг с другом. К тому же она хорошо одета. Не так, как я, в больничную пижаму и халат поверху, а в джинсы и кожаную куртку с яркой горловиной пуловера, выглядывающего из-под чёрного ворота. И сапоги. Зачем в психушке носить куртку и сапоги? Если только она не пришла кого-то проведать. Но отделение-то закрытое, как мне говорят, и посторонних сюда не пускают.

Размышления оживляют меня, — я начинаю соображать чуть лучше, чем обычно, и специально трогаю проволочное плетение сетки, чтобы заострить своё внимание и удержаться в более-менее ясном сознании.

Когда мы идём обратно, опустив низко голову, я украдкой рассматриваю коридор. Вот в самом его конце стоит пара в верхней одежде с пакетами из универсама, и открывает дверь, а по лестнице поднимается пожилая женщина с малышом — розовощеким и пухлым.
— Бабушка, — кричит он. — Давай скорее, а то мультики без нас начнутся!
— Когда включим ноутбук, тогда и начнутся, — возражает она. — Это ведь интернет, внучек.

Я не в психиатрической лечебнице — и эта догадка пугает больше, чем факт нахождения в дурдоме. Это общежитие, обыкновенное общежитие с комнатами, в которых живут люди. А что здесь делает Галя? Последнее, что я о ней помню — то, что она, поднакопив денег, купила комнату в общаге и съехала от родителей. Получается, что живет где-то здесь… Какое совпадение.

В ответ на беззвучный вопрос приоткрывается дверь — в нескольких шагах от моей, совсем близко — и оттуда выглядывает Галка. Кивает женщине с ребенком, бросая соседское «здравствуйте», внимательно смотрит на меня, и я тут же отвожу взгляд, чтобы не выдать наше знакомство. Почему-то я точно знаю, что не стоит этого делать.

Так зачем и с какой целью меня держат здесь? Меня запугали, внушив, что я невменяема и социально опасна, и, кажется, пичкают нейролептиками или снотворным — не случайно так затуманены мозги. Как и когда они это делают? Я не помню то, что происходит в течение дня, мысли путаются и спотыкаются друг о друга, и я не знаю, каким образом лекарство попадает в меня. Таблетки или уколы?
«Надо сосредоточиться, — обещаю я себе. — Изо всех сил, тех, что остались. Нужно хоть чуть-чуть привести себя в норму. И притвориться, что ничего не замечаю».

Вечером мне приносят таблетки — слава богу! — и я делаю вид, что проглотила их. Как только за надзирателем закрывается дверь, я вынимаю лекарство изо рта. Таблетки наполовину успели раствориться, — но главное, что не полностью. Смыв остатки в унитаз, хорошенько полощу рот водой из-под крана. Утром я должна быть бодрее, чем обычно.

За три дня я постепенно прихожу в… нет, нормой это сложно назвать, но я наконец-то понимаю, что сплю на деревянной кровати. Это странное бесполезное открытие радует так, как ничто за последние… сколько месяцев или лет? Как долго я нахожусь здесь? И известно ли моим близким, где я? Когда Молодой приносит мне еду, я смотрю сквозь него и тут же роняю голову на грудь, имитируя полное изнеможение — он ни о чем не должен догадаться до тех пор, пока я не придумаю, как отсюда выбраться, и не воплощу свой план в жизнь.

***
Как обычно, всё решает случай. Надзиратель выводит меня на прогулку в момент, когда к Гале приходят гости — несколько девчонок.
— Не закрывай, — кричит она в комнате кому-то из стоящих у порога, — вдруг кто ещё придёт?

Я безропотно плетусь по коридору рядом с мужчиной чуть старше 30-ти, который держит меня взаперти по чьему-то указанию с неизвестной мне целью. И физических сил на то, чтоб, оттолкнув его, пуститься наутёк, у меня нет — он меня тут же схватит, даже догонять не придётся.

Безнадёжные размышления прерываются густым мужским голосом: с лестницы нас окликают люди в полицейской форме. 
— Можно вас на минуточку? Нам нужны свидетели и понятые. Да-да, вас с девушкой.
Мой провожатый сильно напрягся — так, что я чувствую холодные искорки озноба на его спине. Ему явно не по себе. И он сейчас очень заинтересован избежать какой-то опасности, связанной с представителями закона.
— Извините, моя девушка не очень хорошо себя чувствует. Я могу сделать это один…
Молодой быстро суёт мне ключ и тихо приказывает:
— Иди в комнату, дверь не закрывай. Сейчас я поговорю с ними и вернусь за тобой.

Надзиратель разворачивает меня и легонько подталкивает в спину — я послушно иду к своей комнате. Очень медленно. Не оборачиваясь, прислушиваюсь к голосам за спиной. Мужчины вместе с Молодым спускаются по лестнице, и их шаги постепенно стихают. Сколько у меня времени? Минут пятнадцать точно есть.

Я срываюсь с места и бегу по коридору; это выглядит нелепо, ведь меня шатает из стороны в сторону, но я довольно живо добегаю до Галкиной комнаты. Толкнув дверь, врываюсь внутрь.
— Спрячьте меня!
Девчонки тут же закрывают дверь на замок, и засыпают расспросами, но я не могу связать и двух слов, разучившись говорить за долгие месяцы молчания… Мне страшно — вот-вот моё исчезновение обнаружат, и что будет, лучше не представлять.
— У вас есть телефон? Вызовите мне такси. У меня всего четверть часа…

Галя испуганно набирает номер и заказывает машину. Я молчу, тяжело дышу и, прижав кулаки к груди, нервно жмусь в угол дивана, надеясь на то, что разговор с полицейскими не завершится раньше времени… Через пять минут прибывает авто. Теперь самое сложное: проскользнуть незамеченной к выходу.
— Здесь есть чёрный ход? — интересуюсь я.
— Есть вторая лестница.
— Покажите мне её, — прошу я, и девчонки, окружив меня гурьбой, ведут к запасному выходу.

Суют мне купюры, чтобы я могла рассчитаться с водителем.

Я выбегаю на улицу, бросаюсь к припаркованной неподалёку машине и плюхаюсь на переднее сиденье.
— Пожалуйста, быстрее, — умоляю я, озираясь по сторонам. — Едем!
— Куда? — уточняет таксист, повернув ключ зажигания.
— Вперед, подальше отсюда!
Он резко срывается с места, и мы уезжаем. Откинувшись на спинку сиденья, я закрываю глаза со вздохом облегчения… Спасена!
— Так куда вам всё-таки, девушка? — повторяет свой вопрос водитель, и я честно признаюсь:
— Не знаю… Наверное, в полицию. Ближайшее отделение. Меня похитили и держали взаперти.

***
Дело раскрыли оперативно, по горячим следам. Оказывается, я считалась пропавшей без вести. Меня похитили и прятали в общежитии, пичкая нейролептиками.

Увы, сам момент похищения начисто стёрся из моей памяти — сработала защитная реакция психики, как мне объяснили врачи. А причина шокировала каждого, кто участвовал в расследовании этого дела…
За пару недель до своего исчезновения я сдавала анализы крови в городской поликлинике. Электронную базу данных вскрыли злоумышленники, и обнаружили, что мои показатели соответствуют идеальной норме для донорства органов… Меня держали впрок — до подходящего случая, и участь жертвы была предрешена ещё в момент похищения. Неизвестно, сколько бы я ещё пробыла в этой маленькой комнате-клетке, если бы не мой счастливый случай в лице Гальки.

***
Почему-то мне захотелось побывать там, где я сдавала анализы. Не знаю, что я хотела увидеть. В конце концов, никто не виноват, что вышло именно так. Но я должна была пройтись по этим коридорам и мысленно отпустить ситуацию. Так я и поступила.

А потом вышла наружу, сбежала с крыльца и, ошалев на миг от пьянящего чувства свободы, вздохнула в себя глубоко-глубоко свежий воздух. Как же хорошо — а я ведь жила и не представляла, как прекрасен окружающий мир! Трамвай, дребезжа на ходу, катился по старым рельсам с пригорка в направлении частного сектора. Когда-то девочкой я жила в одном из его кварталов. И мне безумно захотелось туда! Как же я соскучилась по родному дому!
 
Цветущие каштаны роняли белые лепестки на тротуар, а я легко ступала по ним, шагая в сторону давно забытой улицы…