Остров Русский

                Раскинулось море широко,
                И волны бушуют вдали.
                Товарищ, мы едем далёко
                Подальше от милой земли.
                (Л.Утёсов)

        Из Казахстана, где октябрь достаточно тёплый месяц, мы выезжали налегке, во Владивостоке же встретила нас настоящая метель. Многие без тёплых вещей, мы все позамерзали и старались идти спорым шагом, чтобы хоть как-то согреться.
        Уже темнело, когда, наконец, мы погрузились со своими вещами на катер, который нас должен отвезти на остров Русский, в школу мичманов и прапорщиков, про которую ходила не добрая слава. Все пошли в каюты, чтобы согреться. Я один вышел потом на верхнюю палубу и стоял там долго-долго. Впервые в жизни увидел я, житель казахстанских степей, большую воду. Смотрел как большая волна била о борт, потом я, конечно, узнал, что это была совсем слабая волна. Не в открытом же море были, в бухте Золотой рог.

        Когда катер прибыл на остров Русский было уже за полночь, но нас сразу повели получать аттестат. Аттестатом называется солдатский вещевой мешок, в котором должны помещаться все солдатские вещи:  шинель с бушлатом; бескозырка; тельники тонкий и толстый; ботинки – их на флоте называют прогарами; носки с нижним бельём. То есть – полный аттестат!

        После бани переоделись мы во всё чёрное, свою одежду побросали за ненадобностью, стоим все 140 человек перед старшиной. Один из нас, как сейчас помню, спрашивает старшину:
- А куда это нас привезли?
- На остров Русский, - отвечает тот.
- Что это такое остров Русский? – опять вопрошаем мы старшину.
       Старшина пренебрежительно оглядел нас и внушительным голосом отвечает: «Кто был на острове Русском , тому Бухенвальд не страшен!»
- Оооо! – выдохнули мы и опасливо переглянулись.

       Время позднее, поэтому завели нас тут же на складе в соседний коридор и сказали: «Подождите здесь до утра». Хотя и холодновато было, но уставшие после быстрой ходьбы, ошалевшие от новизны впечатлений, 140 молодых призывников надышали, обогрели своим дыханием полученное помещение, расположились по-походному, и прямо в новых шинелях завалились спать, подложив под головы свои аттестаты. Вот так я провёл свою первую ночь на Русском.

      В 6-00 утра подъём! Мы не выспавшиеся, руки-ноги болят. Еле-еле глаза продрали и видим перед собою орущих во все глотки:«Подъём! Подъём!»  пятерых сержантов. Они же начали поднимать пинками и тычками тех, кто медлил выполнять команду. Сержанты нас построили, привели в огромную казарму, в которой по правую и по левую руку у стен стоят кровати, а центральный проход между ними, объяснили нам, называется центральной палубой, а если коротко, то ЦП.
      Вот тут мы начали понимать, что на флоте пола нет, а есть палуба. И кухни нет – есть только камбуз. Мы разошлись по кроватям, возле которых оставили свои аттестаты,  и нас строем повели на завтрак.

      Идём, оглядываем друг друга и не узнаём. Все в одинаковых шинелях и одинаковых шапках – неузнаваемыми стали те, кого знал. Один лишь Сан Саныч возвышается выше всех. Начали приглядываться, кто как шапку носит, у кого какой изгиб тела. Нашли своих, обрадовались.

       Накормили нас, потом комиссия определила всех в школу мичманов-прапорщиков проходить курс молодого бойца.  Позже мы узнали, что разные школы были на острове Русском: морских пловцов, диверсантов, подводников, морской пехоты и другие. После комиссии нас опять построили и вывели на плац. Началась муштра. До самого обеда мы топали по плацу строевым шагом, отрабатывали повороты направо-налево, снова топали. Сержанты командовали и мы, помня утренний подъём, старались слушаться. У них не забалуешь.

       На обед было много толчёной картошки и чай с хлебом. Сытно наевшись, мы предвкушали расслабленный послеобеденный отдых адмиральского часа. И нам даже в страшном сне не могло привидеться, что с нами сейчас будет.
       А было вот что. По окончании обеда сержант прокричал:
- Быстрое построение в казарме на центральной палубе!
       Мы поднялись и вразвалочку двинулись из столовой. Поглядев на нас, сержант командным голосом повторил: «Быстрое построение в казарме на центральной палубе! Считаю до ста! Уже 99! Последнего пииинаааю!
- Тов. сержант, но последний кто-то же будет?
- ИСПОЛНЯТЬ!

      Вот после этих слов все мы сразу поняли, что перемещаться здесь надо только бегом и побежали в казарму. Там наши сержанты вынимают из картонной коробки маленькие стёклышки и раздают нам по одному. А потом объявляют: «Этими стёклышками во время адмиральского часа вы будете до белизны драить Центральную палубу, сокращённо - ЦП!».
      Мы встали на четвереньки, взяли поудобнее в руки стёклышки и начали счищать с пола чёрные следы, оставленные нашими ботинками. Чистили, действительно до белизны деревянного пола. После, конечно, отмывали водой с мылом тряпками безо всяких швабр. Некоторые работали молча, а некоторые ворчали понемногу, но отдраили палубу так, что ни соринки не было видно.

      Тут нас опять строем вывели на плац. Муштра возобновилась. До ужина топтали наши ноги, осваивали строевой шаг.

      На ужин была та же толчёная картошка, хлеб и чай. Но мы, уставшие, были рады еде и возможности сидеть. Месяц длилось обучение в школе, весь месяц еда не отличалась от первого дня. Физический труд на свежем воздухе, рацион, состоявший в основном из картошки, и мы все прибавили в весе.

      После ужина опять построение. Нас завели в казарму, дали иголки, нитки и всем приказали обшиваться. Учили нас пришивать погоны к шинелям так, чтобы спичка не проходила. Пришивали подворотнички и укрепляли пуговицы, у кого слабо пришиты. Шить учили так, чтобы зубами не оторвать было. Потом чистили прогары, то бишь ботинки.
На построении перед отбоем сержант спросил:
- У кого-нибудь водительские права есть? Надо ночью поездить на автомашине, зато днём отдыхать будете весь день.
Человек 8-10 несмело подняли руки. Прозвучал отбой, мы легли спать.

       В полночь сержанты двоих, из вызвавшихся, подняли. Дали им в руки огромную швабру, снизу которой прибит большой чурбак, с привязанной старой шинелью. Один матрос должен стоять на шинели, а второй таскать её за собой по палубе. Таким вот образом они шинельным сукном до блеска доводить должны были нашу центральную палубу. Это и был обещанный им транспорт, микроавтобус «Машка»

      Когда эта пара, наездившись, выдыхалась, то сержанты отправляли их спать и поднимали следующую пару. И так за ночь по очереди все водители отъездили на «Машке». Обещанного дневного отдыха ребятам не дали. Утром их, как и всех, подняли на строевую подготовку. Мы расценили произошедшее как издевательство, и ни на какие работы сами потом не напрашивались.

       Вот так и пошла наша служба с названием «Курс молодого бойца». Ели, землю топтали на строевой, по вечерам обшивались или учили Устав и слова Присяги, спали, ходили на работы: уголь грузить в кочегарке; брёвна таскать; в общем, скоро узнали, что круглое надо носить, а квадратное катать.
       Когда я таскал бочки в паре с одним матросом, то сорвал спину так, что даже табуретки не мог поднять, еле передвигался. Меня поставили для восстановления на камбуз тарелки мыть, столы вытирать, в общем, на лёгкий труд. Через три дня спина восстановилась, и я присоединился к своим ребятам.

       Некоторые начали роптать, что  мы работаем как рабочие лошади, на что сержанты отвечали: «Вы просто не знаете, как другим приходится». Потом мы узнали от ребят из других школ, что и им приходилось несладко, всем было тяжело. Были и такие, которые, выходя от нас, говорили:
- У вас очень хорошо! Рай по сравнению с порядками в наших школах! Вам бы нашего старшину. Вот бы вы взвыли от его зуботычин и толчков дубиной!
      На флоте рукоприкладство запрещено и сильно каралось. А когда на тренировках у морских пехотинцев инструктор ходит с дубиной, это считалось нормальным. Потому, что здесь их учили драться, защищать себя. Через год после таких тренировок молодые матросы становились умелыми бойцами.

       После таких отзывов мы успокоились. Мы поняли, что на флоте, как и во всякой Армии, нужна беспрекословная дисциплина. В дальнейшем я неоднократно в этом убеждался.
      
      Остров Русский готовил нас к флоту ещё и тем, что помимо тяжёлых работ и топанья ногами плаца, нас начали ставить на кое-какие вахты. Как-то нас по трое начали ставить на четырёхчасовую вахту в кочегарку. Мы должны были кидать уголь в топку и этим поддерживать  тепло в казармах.

      Некогда нам было присесть, отдохнуть. Мы всё время были в движении, работали и, на удивление, никто из нас, невзирая на тяжёлую работу, не заболел. Кормили очень здорово, все укрепили свои организмы и поправились на несколько килограммов. Я лично поправился на 6 кг.

      Центральную палубу стёклышками драили ежедневно, а ходить по ней воспрещалось. Ходили сбоку возле кроватей. Мы этому удивились и как-то спросили:
- Почему мы её каждый день драим, а ходить нам по ней нельзя?
На что сержант ответил:
- Палуба для моряка это святое место! Чистить можно, а ходить нельзя. А, если прошёлся, то садись на микроавтобус «Машка» и езди на нём до тех пор, пока палуба не заблестит.

       Были у нас и отдушины между работами. Кто в это время бегал в киоск за лимонадом, кто ходил фотографироваться в морской форме. Я свою первую фотографию в морской форме отослал домой маме отсюда, с острова Русский. Многие ребята здесь делали первые свои военные фотографии.

       Прошёл месяц. По окончании школы, привели нас на врачебную комиссию, которая должна была распределить нас по кораблям. Всю комиссию я прошёл легко, оставался последний врач-отоларинголог. Я зашёл к нему и громко сказал: «Здравствуйте!»
- А ну быстро скажи: «Триста тридцать третий артиллерийский батальон!», - повернулся ко мне врач-отоларинголог.
       Он заинтересовался моей картавой дикцией и объяснил, что на подводных лодках мне делать нечего, потому что когда подлодка уходит на глубину даже нормальные голоса ломаются. А уж из-за моей картавой дикции моя команда может быть неправильно понята и истолкована, что недопустимо.
       Вот так он меня и забраковал. Одних бойцов определяли они в экипажи на подводные корабли, а меня определили на надводный флот. Да я и не стремился в подлодку, поэтому не расстроился.

       Через месяц мы торжественно приняли воинскую Присягу. А после этого, прямо перед Новым годом нас повезли на корабли.