У проруби

Рассказ

        Все началось в конце мая.
        Павел приехал в этот небольшой город на севере области по делам. Пошла реконструкция котельной, проект которой разрабатывался под его руководством. А был он главным инженером проекта в специализированном институте, пожалуй, единственном на весь северный регион.  Стройку начали с уходом зимы, и теперь шел этап так называемого авторского надзора.

        Приехал он вдвоем с Ильей Абрамычем, прожженным проектировщиком-строителем, имевшим стаж работы почти вдвое больший, чем вся жизнь молодого коллеги. Устроились в гостинице в самом центре города, каждому дали отдельный номер. В первый же день Абрамыч, которому катило за семьдесят, купил две бутылки коньяка и заявил Павлу:
        — Я, Павлик, человек старого склада. Люблю помечтать в одиночестве. А ты погуляй на свободе…

        Павел ничего не ответил. Какая тут к черту свобода? Завтра тяжелая встреча со строителями. А вчера был не менее серьезный разговор с женой Дашей. Как-то незаметно они отдалились друг от друга. Не ладилось у них  семейная жизнь в последние годы. И даже сын Толик, чудесный мальчуган, первоклашка, не смог сблизить родителей.

        Павел знал, что во всем виноваты оба, об этом он не раз повторял Даше. Но та и слушать не хотела его слова. Она, показывая пальцем в сторону окна, говорила, что там у ее подруг золотые мужья. Они дарят цветы, дорогие украшения, возят за границу, моют кухонную посуду, пылесосят и, наконец, имеют собственные машины. А Павел – что?.. Да и собственно  кто он?
        Муж смирился с мыслью о возможном разводе. Но был, словно на привязи – его как отца все время сдерживал сын. Павел не мог представить, как вдруг враз и ни за что потеряет своего любимого Толика…

        — А что у вас с кинами? — спросил Павел у дежурной по этажу.
        Тетка была в возрасте, но быстро встрепенулась. Прикинув, что  молодому человеку она никакая  не ровня, представительница обслуживающего персонала тем не менее дружелюбно ответила:
        — Боевики, ужасы, всякая фантастика. Если хотите, закажу билет на последний сеанс.
        От теткиных слов повеяло далеким родительским теплом. Павел спросил как бы в шутку, а  женщина его слова приняла всерьез. Поэтому возврата уже не было. Павел согласился на кино. Минут через десять дежурная постучала в дверь:
        — Шестой ряд, пятое место. Ваш билет в кассе.
        — А за мной шоколадка.

        Павел попал в зрительный зал в числе последних. Пошел к своему месту с дальней стороны ряда, торопливо задевая коленями уже угомонившихся зрителей. Перед тем, как сесть в свое кресло, нечаянно наступил на носок кроссовки светловолосой девушки.
        — Как можно? — сказала она, недовольная бесцеремонным вторжением чужого человека в ее атмосферу предвкушаемого события.
       — Простите, простите! — смутился Павел и невпопад добавил. — Больше никогда так  не буду.
        Стали крутить фильм. Прямо с титров началась стрельба. Американский супергерой на лимузине типа «Форд Мондео», оснащенном всяческими гаджетами и прочими прибамбасами, мчался через деревянный  бутафорский мост, который тут же рушился под колесами  шикарного автомобиля. Но Павел не мог вклиниться в суть происходящего на экране. Этот недоуменный взгляд серых глаз и слова «Как можно?» мешали ему сосредоточиться на голливудских киноразборках.

         Он повернул лицо в сторону соседки. И увидел, что, управляемая силой телепатии, она тоже посмотрела в его сторону. Ему захотелось, чтобы эта случайная незнакомка тоже сейчас думала только о нем, а не об очередном Джеймсе Бонде… В Павле все сжалось, как будто он уходил в себя, стараясь отмежеваться от экранных страстей. Он затаил дыхание и в какой-то миг, когда в зале временно прекратилась пальба и затихла музыка, тяжело выдохнул. И, к удивлению, так же глубоко вздохнула его соседка…

         Девушка была с подругой. Когда Павел, не торопясь, выходил из кинотеатра, они о чем-то беседовали, отступив к металлической ограде. Павел неожиданно почувствовал себя лет на десять моложе – таким, каким он познакомился с Дашей на одном из вечеров в своем строительном институте…
        — Девочки, а я вас провожу, —  подошел Павел к незнакомкам.
        — А мы уже и не девочки, —  хохотнула та, что имела лукавый взгляд  и пухлые губы.
        — Ну, как можно, Зоя? — сурово ответила другая, ради которой Павел решился на отчаянный шаг. — Человек, видишь, не местный, подумает о нас всякую чепуху…
      
         В разговорах, перескакивая с одного на другое,  они вышли на длинную, постоянно изгибающуюся улицу. Павел уже знал, что подружек зовут Сусанна и Зоя. И что они работают вместе в какой-то лаборатории и даже живут почти рядом. И еще они одногодки, и им совсем недавно стукнуло по двадцать два.
        Вскоре Зойка, взявшая было инициативу разговора на себя, поняла, что Павел подошел к ним не ради нее, и, сказав «господа, ауффидерзейн!», направилась к своему дому. Метров через сто Сусанна остановилась. Близкого света здесь не было – ни в окнах, ни на фонарных столбах.
       — Дальше я пойду одна. Живу вон там, — показала она на выступающую крышу вблизи чернеющего ряда построек.

       Павел ненавязчиво взял ее за кисть руки. В его ладонь легли тонкие горячие пальцы. Он попытался обнять Сусанну, но она решительно отстранилась…Павел догадался, какие слова сейчас скажет девушка. И она произнесла:
       — Как можно, Паша? — и так улыбнулась на расстоянии одного дыхания, что ясно было без слов – можно, но не сейчас. — А в кино я согласна. Так что до завтра.

       Оставшиеся два дня Павел много работал. Абрамыч был на высоте. Начальник строительной организации, нагловатый раздолбай, прибывший из областного центра, свои упущения попытался сначала свалить на неувязки проекта.
       — Ты, коллега, чертежи вверх ногами читаешь, – парировал Абрамыч. — Поверни на сто восемьдесят градусов! Увидишь что-нибудь новое…
       — Я по опыту работы знаю, что строить так нельзя, — настаивал главный строитель.
       — А зачем строил задом наперед, если сильно много опыта накопил? Слушай, мил человек. Вот что я тебе на ухо скажу: чего ты еще не знаешь – я это давно уже позабыл. И не пудри народу мозги… Ну, напортачил, так возьми грех на себя!
       — Да, Абрамыч – это моя крепость, — думал о коллеге Павел,— с ним не проколешься. Не зря подпитывает себя коньячком…

       А вечером они снова с Сусанной шли в кинотеатр на последний сеанс. Потом Павел  провожал  ее до столба, на котором болтался металлический фонарный круг с перегоревшей лампочкой. Он рассказал ей о себе почти все – и о Даше, и о Толике, и о семейном разладе. Сусанна слушала с интересом, но ни о чем не спрашивала, и не пыталась высказать свои суждения. Только раз, когда Павел сказал, что придется уйти из семьи, а Толик останется с матерью, Сусанна с неподдельной болью, спросила: «Как можно? Ребенок – и без отца?»

       … В этот последний вечер они сначала повернули в безлюдный переулок, потом по крутому глинистому берегу спустились к реке. Павел целовал Сусанну. Губы и щеки ее горели. Накрапывал мелкий дождь. Лицо девушки было влажным от поцелуев, от дождя и от слез, которые она не могла сдержать.
      — Ты форменный паразит, Пашка, — уткнувшись в его грудь, шептала Сусанна.
      Затем, как обычно, она отстранила  голову и, словно издалека, вопросила свое заветное:
     — Как можно?

      Павел пообещал, что в конце июня снова приедет сюда. Так и вышло. Он появился в городе утром в воскресенье. По телефону договорились встретиться там же, где расстались в последний раз. Сусанне не терпелось показать свое любимое место у реки.

      — Вон там у берега мысок. Сейчас вода высокая и он превратился в маленький остров. Доберемся вплавь. Ты плавать умеешь?
      — Умею, — соврал Павел. Детство он провел в степном поселке, где не было ни реки, ни озера, ни пруда. Потом, уже в институте, научился держаться на воде, но по-настоящему плавать не умел…

      До острова добрались через полчаса. Уровень воды, оказывается, резко упал. Но все равно пришлось идти вброд. У берега сплошными зарослями вставал из земли краснотал.
      — А с той стороны над водой ромашковая поляна, — пояснила Сусанна.— Она виновато терла коленки, обожженные крапивой, когда они выходили на сушу. — А вот и то место!

      Павел расстелил большущие лоскуты белой бумаги – бракованную продукцию после институтского ксерокса. Из полиэтиленового пакета достал газировку, магазинные сладости, свое любимое рассыпчатое печенье...
      —  Будет пир горой, —  засмеялась Сусанна. Она разделась, бросив на траву легкое платье и отложив в сторону белые туфли… На ней остался светло-голубой купальник – плавки и лифчик.
      — Девушка с веслом, — подумал о спутнице Павел. И мысленно добавил, имея в виду себя, — скорее, девушка с ослом…

      Она с разбегу нырнула в воду, русалкой появлялась из глубины, со смехом и фырканьем переворачивалась у поверхности реки и снова скрывалась из виду. Когда Сусанна вышла на берег, Павел тоже был без верхней одежды. По сравнению с ее смуглым телом его фигура была намного бледнее, хотя разбросанные по всему туловищу бугры мышц могли вызвать уважение и даже восхищение у любой женщины. Сусанна взмахнула рукой, словно крылом белая лебедь, и на Павла, озаряясь под солнцем, полетела стайка пронзительно холодных брызг.

      — Как можно? — закричал Павел, — я после этого начну заикаться… И детей у меня больше не будет…
     —  Будут, будут! Если  сильно захочешь! — с напором ответила Сусанна. Она медленно подошла к Павлу, обхватила его голову холодными, почти окоченелыми руками и прильнула к теплым губам.
       Павел вырвался из цепких объятий девушки и, успокаиваясь, приказал:
     — Садись, и ешь, пока не останется ни одной крошки.

     От внезапного прикосновения холодного тела и одновременно от близости такой желанной и готовой на все женщины Павел почувствовал, что его охватывает озноб.
     — Какой я осёл! Рядом любимая женщина… Располагающая к близости обстановка…  — трудно соображая, Павел взял Сусанну за овалы плеч, прижался к прохладной щеке. — Прости меня! Ты знаешь: я хочу от тебя большего… Но не могу ради тебя же…

     Они долго стояли — лицо в лицо и молчали — глаза в глаза. Потом Сусанна без слов легла спиной на мягкую траву. И Павел видел, как отрешенно смотрела она на высокое  небо, где медленно сходились и так же неторопливо, меняя свои очертания, растекались  белые перышки облаков.
     — А ведь ты обо мне ничего не знаешь, — тихо, но отчетливо, почти по слогам произнесла Сусанна.

       В Павле закипало зло. Ему хотелось броситься к ней, лечь рядом и делать с ней все, что недавно хотела она и что хочется ему сейчас. Но он сдержал свой порыв, приблизился к Сусанне и упал на траву, развернувшись так, что только их головы, словно полюсы магнитов, касались друг друга, а тела, как стрелки часов, были направлены в противоположные стороны. Неожиданно от проснувшейся ревности из Павла вырвалось излишне жестко:
        — У тебя есть парень? Только честно…
        — Был один. Давно. В техникуме вместе учились… Мы с ним даже не целовались, хоть и любил он меня, знаю. — Сусанна осуждающе, а не оправдываясь посмотрела на Павла. — Раз на дискотеку сходили, разок – в кино. Папка про нашу дружбу прознал. После этого мой старший брат с ним поговорил. Не знаю, о чем. Но парня, как метлой,  отмело. Увидит меня – и в сторону, глаза в пол, вроде меня и нет… Обидно мне тогда стало… Глупая совсем была. Но женская гордость проснулась. А через нее не перешагнула, потому что настоящей любви во мне не было. А как можно без любви?

          Внутри Павла плотно закрылась страница о прошлом Сусанны, а, главное, о том, что до остервенения волнует большинство мужчин: был ли кто-то другой у женщины до него… Придумала или выложила правду – пусть будет так.       
          Она рассказала, что живет в большой семье – родители и два брата, старший женат, у него уже растет дочь. У братьев есть своя лесопилка. Так что никто не бедствует.

       — После войны моего деда с Западной Украины сослали сюда, в Сибирь. Папка уже здесь родился. Ты не подумай, что дед был какой-то шпион или немецкий прихвостень. По лесам не прятался, а пострадал он за свою веру.
       Она перевела дыхание:
       — Наша вера не такая, как у вас, это униатская, греко-католическая вера, она крепче и честней православной… Ты меня, Паша, не поймешь – я же вижу: ты сам только в себя веришь… Вот папка у нас – кремень. В нашем доме порядок, любовь… И братья у меня оба в него.
       Сусанна по-особому назвала своих родственников – «братья» с ударением на последнюю букву «я».
       — Все-таки: дед твой бендеровцам услуги оказывал или они ему помогали? — усмехнулся  Павел.
       — Как можно? Все было не так. Вскоре после войны в село, где жила семья деда, приехал уполномоченный  из райкома или из НКВД. Его поселили в дедовой хате. Однажды они выпили горилки,  и  дед признался, что он с детства ходит  в униатский храм, но никак не может понять, почему между униатами и православными христианами вечный раздор. Даже доходит до братоубийства…

     Павел  слушал певучие слова Сусанны, и ему в эти минуты были до лампочки сказки о каком-то энкэвэдэшнике, устанавливающем порядок на Западной Украине. Но он все-таки спросил:
      — Ну, и что?
      — А то, что он предложил деду стать местным  агитатором за воссоединение церквей. Дед отказался. Между хозяином и квартирантом произошла ссора. Дед у меня был неслабый, выбросил гостя на двор… А через неделю дедова семья  с кое-какими  вещичками была в дальней дороге.

      Павел молчал. Он, наконец, представил, с каким  чувством ехал сюда обиженный властью  человек с женой и маленьким сыном. Со злом, с ненавистью, с проклятиями? И на кого?
      — Папка у нас милостив, но строг. Это мне, девчонке, он давал спуску. Я ж была родительской ягодкой. А братьям – нет. Вера у них  такая… Настоящая.
       И снова ударение в конце слова «братьям». Павел никак не мог воспринять исповедь Сусанны всерьез. Мало ли у кого в жизни всяких изломов. Но все-таки спросил:
      — Ты сама-то во что веришь?
      — Я и не знаю. В меня всю жизнь вдалбливали одно, а во мне выходило другое… Только знаю: Бог есть, и он один для всех.

       Павел повернулся со спины на бок. Рука, независимо от его воли или желания легла на грудь Сусанны. Его охватило ощущение небывалой любви и тяги к женщине, которую он, кажется, до этой минуты почти не знал. Он приподнялся,  смахнул с лица Сусанны светлую прядь уже сухих волос, осторожно взял в ладони ее голову и стал целовать губы, подбородок, щеки, глаза…  В свои тридцать два года Павел считал себя старомодным. Он даже порой ненавидел  и презирал себя за это. У него появились свои устои и внутренние тормоза. Такое бывает у людей, перешагнувших солидный возраст. А ему всего тридцать с хвостиком. Другой бы на его месте, позабыв все на свете моральные кодексы и всяческие церемонии, наслаждался  красивой, молодой женщиной… Значит, он далеко отстал  от нынешнего молодняка. Это, наверное,  почувствовала и  Сусанна. Он  видел, что именно поэтому она полностью доверяется ему, как доверяет жизнь волку человек, знающий все повадки зверя…

       Павел  уехал неожиданно. Прибыло собственное начальство в лице главного инженера института, похвалило за проделанную работу и вдобавок предложило  место на заднем сиденье «Тойоты».

      Он понимал, что повис где-то в пространстве между двумя опорами и ему не хватает сил приблизиться к какой-то одной из них. Так прошло больше трех месяцев. Однажды, когда на улице стояла мгла от непрерывного осеннего дождепада, Павел набрал номер мобильного телефона Сусанны.
      — Паша? — словно за углом ждала этого звонка девушка.
      — У меня все нормально, — не зная, что сказать, ответил Павел. — А ты как?

      Он был рад, что Сусанна не удалила из мобильника его номер. Значит, ей так надо.
      — Поставили руководить лабораторией. Теперь ко мне на пьяной козе не подъехать… Может быть, на курсы в ваш город  скоро приеду…
       Дальнейший разговор не получился. То ли не сработала связь, то ли Сусанна отключила телефон.

       Наступили первые холода… Павел хотел, чтоб Сусанна приехала на обещанную учебу. Он надеялся, что она ему позвонит. Но проходила неделя за неделей. А желанного звонка так и не было. И он  не звонил, не хотел бередить старые чувства, а, по правде сказать, просто боялся, что их следующий разговор может стать последним. Сусанна не переступит через свою гордость.

     Жгучая сила тянула Павла туда, где жила любимая женщина. Но в то же время он под разными предлогами откладывал свою поездку. И вот вскоре после новогодних праздников пришла «электронка»:  строители прокладывают теплотрассу не по проекту.

      Директор института долго вчитывался в короткий текст сообщения и вывел резюме: 
      — Андреева в отпуске, Абрамыч гриппует. Только ты, Паша, можешь разрулить  ситуацию… Живи там хоть до весны, но вопрос закрой. Я на пенсию уходить с клизмой не хочу…

      Павел ехал с радостью котенка, которому для забавы на нитке спустили скомканную бумажку. Но вместе с этим у него нет да нет, появлялось плохое предчувствие. Ему казалось, что институтские энергетики ошиблись с размерами новой энергоэстакады… Все может быть. 

     …Все та же гостиница и даже та же  тетка-дежурная по этажу, только теперь она в толстой вязаной кофте. Значит, в номерах ночью не жарко.
     — В кино надумали вечером? — спросила женщина Павла, как своего старого знакомого.
     А он и не думал, как проведет вечер. По-хорошему, надо было бы созвониться с Сусанной. Но тут его будто подтолкнуло:
     — А куда еще? Танцуй, пока молодой…

     Подходя к кинотеатру, Павел понял, что пришел сюда зря. Метров за пятьдесят его остановил парень в армейской форме и спросил: нет ли лишнего билета? У окошечка кассы на  скотче висел  листок  «Билетов нету!».
     — Нету – так нету. —  Повторил про себя Павел.

     Он вышел на морозное крыльцо и столкнулся с Зойкой. За ней поднималась Сусанна.
      — С приездиком! — пряча во взгляде ехидцу, просверлила зрачками Зойка. — Ты глянь, Сусик, какая иностранная делегация к нам пожаловала.
      — Здравствуй, Паша! — подошла Сусанна.

      Павел видел, как тяжело она находила  подходящее слово. Поэтому он, опережая Сусанну, беспечно отмахнулся:
      — Елки-палки. Задержался в дороге. Поздновато явился. С билетами – крах. Так что  вечером буду смотреть Хрюшу.
      — А вот и нет, — Зойка знала свое дело. — Я пошла домой, а вы картину посмотрите за меня, потом расскажете… Ауффидерзейн, молодежь!
      Все-таки молодец Зойка. Настоящая у Сусанны подруга.

      Они сидели почти на тех же местах, которые выпали им при первой встрече. Павел обхватил узкую ладонь Сусанны, притянул ее к себе и медленно мизинцем проводил линии по углублениям кисти – там, где тонкие пальцы сходятся друг с другом. Как и в первый раз, он был охвачен накатившейся страстью и желанием расцеловать ее здесь, при всех. Но рассудок подсказывал:  все, что он хочет для себя – будет только во вред девушке…

      Они сошли с крыльца и медленно направились по знакомой ему улице. Когда миновали железную дорогу, Сусанна предложила:
     — Давай спустимся к реке. На льду народ протоптал ровную дорогу.
     Павлу показалось, что Сусанна не хочет, чтоб его с ней  на улице увидел  кто-то из ее знакомых.
     —  Я правильно понимаю, что я около тебя могу быть лишним?
     —  Нет, мне с тобой хорошо. Не хочу папку злить. Зойка по дурости проболталась, что я летом ходила с женатиком. Был длинный разговор, ты понимаешь, о чем. Я сказала: это мое личное дело. Как захочу, так и будет… Что еще?

       Павел обнял Сусанну, поцеловал. Он только теперь осознал, что у  нее  дома были большие неприятности. Причем вина в этом полностью лежала на нем. Дурак: думал, оказывается, не о том, что может происходить  на самом деле, а о том, что с первого раза лезло в голову. Павел перестал  пересчитывать  холодные пальцы девушки. Он  поднес их к своим губам, поцеловал и стал греть  жарким  дыханием.
    — У кого руки холодные, того сердце горячее, – наклонилась к лицу Павла Сусанна. Но не поцеловала.
    — Я тебе прочитаю свои стихи. Я  написал их давно, еще в институте. Такие стихи не напечатает сегодня ни одна газета, тем более журнал. Да и какой из меня поэт?

       Павел не размыкал пальцы своей руки. Ему казалось, что в них он несет хрупкий сосуд с глубоко запаянным счастьем.
                Две пары следов… Два глубоких, широких,
                А два – на земле их заметишь едва.
                Тянулись они меж кустов невысоких
                Вдоль речки, где в полночь уснула трава.
                Шли рядом они. Осторожно касались.
                Собой обвивали коряги и пни,
                В песок углублялись, опять приближались
                И снова касались друг друга они.

      Сусанна шла, вполоборота повернувшись к Павлу. Она  с интересом ждала продолжения. А Павел, словно воспарился над землей. Казалось, его возле нее не было. Но знакомый голос  дрожал совсем рядом.
                Притихнув, кусты над землею склонились
                Как будто следили, кто тут наследил…
                Следы притаились, но вдруг раздвоились –
                Короткие быстро пошли впереди.
                Застыли в раздумье на отмели рыжей.
                Большие стояли и ждали беды,
                Потом повернулись, придвинулись ближе,
                Но тут отступили поменьше следы…

       Павел замолчал. Ему показалось, что все эти стихотворные слова были написаны  о нем самом и о Сусанне. Совсем тихо, почти шепотом, он завершил:
                Ушли незаметные старой дорогой.
                Широкие глубже осели в песок,
                Потом попетляли вдоль речки немного
                И скрылись, оставив окурка дымок…
                Восход начинался на сером востоке,
                У берега сонно плескалась вода,
                И ветер смахнул неприкрытые строки
                Ночного рассказа о чьих-то следах.

       Сусанна остановилась, задержав около себя Павла. Наступила пронизывающая тишина, которая бывает только в больших залах после исполнения блистательного номера. Дальше девушка не выдержала:
      — Как можно, Паша?  Это стихи о нас? Да? Ты видишь: я  плачу…  Пашка, ты теперь – моё знамя!.
      — Я люблю тебя, — ответил Павел.

      Луна ныряла в сизые скопления облаков. В такие мгновения становилось сумеречно, даже темно. Но зато от этого казалось теплее. Они остановились около проруби – здесь народ брал воду для бань. Вода в лунке не колыхалась. По ее темной поверхности мороз  провел языком. Павел расстегнул застежку-молнию своей «аляски». То же проделал с пушистой дошкой  Сусанны – расстегнул все три пуговицы. Небывалый жар от пронзительного аромата  тела девушки окружил Павла. Он чувствовал, что все в нем плавится, а кровь закипает. И, наверно, от этого першило в горле. Павел жесткими губами обхватил терпкие губы Сусанны. И чем больше впивался, тем хмельнее становилось голове…

      — Сейчас я  скажу ей самое главное. Вся жизнь пойдет не так, как раньше… Вот сейчас… Любимая моя… — Крутилось в его сознании.
      — Любимая моя! – только эти два слова смог вымолвить он.

      … Недалеко скатывался в реку крутой берег. Из-за плетней и штакетниковых оград просачивались огни из окон запоздалых жителей окраины. Павел увидел, как из тени косогора выкатились две мужские фигуры. Уже различались контуры их рук, державших не то черенки лопат, не то металлические штыри.

      — Кто это? — предчувствуя неладное, спросил Павел.
      Сусанна резко повернула лицо к берегу.
      — Братья, — сделала она ударение на последнем слоге. Девушка ни на шаг не отступила от Павла. — Как можно? — с пронзительной тоской, почти со стоном спросила она.

      Незнакомые Павлу люди быстро приближались.
      — Они убьют тебя, миленький! — выдохнула Сусанна, и приказала, — Беги!
       Павел стоял, ошеломлённый сложившейся ситуацией. Ноги его приковало ко льду.
       — Беги же, наконец! — сквозь зубы выдавила Сусанна…
      До незнакомцев оставалось меньше сотни метров, и это расстояние быстро сокращалось.
      — Суська, немедленно иди сюда! — раздался над рекой приближающийся густой голос. – Мы сами поговорим с ним.
       — Нет! Нет, Ярослав! Нет, Бронька! Не приближайтесь к нам!

       Сусанна сбросила с себя на снег легонькую дошку.
       — Если приблизитесь хоть на шаг, я уйду под лед!... Вы меня знаете!...
       Братья в нерешительности остановились. Сусанна подошла к краю проруби, носком сапога раздавила хрусткую наледь. Она еще раз глянула на Павла:
       — Ну, что ты стоишь? Как можно? Пожалей же меня…

       Павлу показалось, что он вдруг превратился в ягодную черепашку,  в пахучего клопа, который случайно попал с грядки на обеденный дачный стол, и которого хозяин одним щелчком вот-вот отправит прочь. Он знал, что ему больше нельзя здесь стоять, даже нельзя уходить размеренным шагом – будет что-то страшное, непоправимое в его судьбе. Надо бежать… Слезы обиды и бессилия скопились в его глазах, сухой комок, как сухарь ржаного хлеба, перехватил горло.

      — Да, ну вас! — скорее прошептал, а не выговорил  Павел. И побежал.
      Он, не оглядываясь, огибал темный берег, спотыкался об окаменелый снег, чуть не завалился набок на ледяной пролысине, но, машинально замахав руками, восстановил равновесие. Тяжело дыша, поднялся со льда реки на безлюдный спуск. Здесь начинался узкий переулок. У крайнего дома стоял легковой автомобиль, какая-то иномарка. Из-под кузова растекались клубочки пахучего дыма. Внутри машины, уронив голову на руль, дремал водитель.

      — Дядя, довези до центра! — скребанул Павел по мерзлому стеклу.
      Голову поднял молодой парень с заспанными глазами. Он приспустил оконное стекло. Еще раз мотнул взлохмаченной головой:
      — Ты чё? Нелеченный что ли? Я ж здесь при деле. Шеф со мной приехал в баню, пить коньяк и парить Маню. Вот так служивый! —  после чего поднял стекло до отказа.

      Павел немного отдышался. Ему позарез захотелось увидеть то место, где он только что стоял с Сусанной. Но мешала высокая ограда и чей-то сенник, накрытый бугром снега.
      — Да, ну вас, всех! – отрешенно пронеслось в голове.

      И вдруг то ли от слов молодого водителя, то ли от всего пережитого в последние минуты в Павле зажглось новое чувство. Нахлынувший груз событий неожиданно обвалился. Павел понял, что вся нависшая над ним тяжесть рухнула, едва задев его, но не погребла под собой. Ему стало, как никогда, легко, свободно и даже весело…

       Вдалеке, на главной улице, где он всегда провожал Сусанну, дырявя темноту светом фар, проносились торопливые машины. Город  еще не спал.
       — Ну, нет, братья! — делая ударение на конец слова, произнес Павел вслух. — Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Все только начинается…

       В темном переулке никто не видел на его лице  улыбку и только случайно мог услышать непонятные сочетания слов: «Как можно? Как можно?»
            
2012 г.