Дом восходящего солнца

Расскажите, пожалуйста расскажите мне чем пахнут сейчас ее волосы?
О, я забыл её запах!
 
Тонкий аромат цветов граната, смешанный с ароматом белой ливанской смолы,
которую йеменские кочевники называют северным ладаном.
 
Я заблудился в несовершенном, умножая свои сомнения, плодя врагов и детей.
 
Презрение - это сговор с убежденностью.
 
С недавних пор не могу смотреть свысока даже на тех кто этого достоин.
Мне всех жаль. Это гордыня, которую невозможно преодолеть.
Так же как невозможно пересечь пустыню - пешком без воды и припасов тому
кто в одиночку пытается пересечь пустыню без воды и припасов
 
Забыл, совсем забыл цвет ее глаз.
 
Сначала, еще год назад, помнил их робкую нежность,
темные пугливые зрачки и золотистую тень сомнений в глубине.
А теперь только иногда, чаще всего ночами в ярком небе моих снов возникают
для того чтобы тут же растаять два прозрачных светлых облачка.
 
Масло лаванды, семена цикория, сухие соцветия душицы и тимьяна, вишневый воздух, чай настоеный на крохотных бутонах сухих китайских роз, папиросы,
упаднический мундштук из желтой слоновой кости - лето.
 
Трансцендирующий взгляд в распахнутое на зарю окно,
упраздняет способность удивляться и задаваться вопросами.
 
Жизнь как философия - это знание возникшее на руинах созерцания.
 
..Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, - не будите
и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно.
 
Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.
Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь,
то он был бы отвергнут с презреньем...
 
Для тех кто не умеет любить, то есть для чистых и наивных, совсем не похожих на нас, оставшихся на обочине где-то на полпути между раем и историей, мои сомнения представляются чересчур путаными и осторожными.
 
Словно я торгую фикциями, сидя в краплёной тени, которую отбрасывает древо познавния добра и зла.
 
О, древо жизни Иггдрасиль...
 
Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный.
 
Раздели мои разочарования.
 
Порочно все, что примешивается к нашим глубинным императивам,
все, что смущает и тревожит нас без необходимости.
 
Попробуйте срезать кому-нибудь перепонки на пальцах — и он будет плакать от боли.
Попробуйте кому-нибудь отрубить шестой палец — и он закричит от боли.
 
Среди этих двух у одного конечностей больше, чем положено, но больно им будет одинаково.
 
....Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая,
как солнце, грозная, как полки со знаменами?
О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! .....
 
Я перестал, совсем перестал вспоминать ее смех. А ведь как она смеется!
Словно щедрый даритель подбрасывает в ладонях серебряные рубли царской чеканки.
И в каждой монете золотые звоночки и колокольца.
 
Или маленькая девочка держит в руках большое красное яблоко и щурится на солнце.
 
Или дождь идет и радуга, а внутри другая - круглая, и тепло, и цветы вокруг, и птицы запели. И оркестр, духовой оркестр играет весёлую летнюю музыку.
 
Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями, львами, людьми, куропатками и рогатыми оленями, молчаливыми рыбами, обитавшими в воде, морскими звёздами и теми, которых нельзя было видеть глазом не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно.
 
Всеобщую хрупкость, так волновавшую древних, мы
принимаем как очевидную данность, которая не поражает и не печалит, а потому
с радостным сердцем мы цепляемся за кажущуюся определенность своей собственной
ненадежной и никчемной памяти, которая затирает самое важное
и существенное из того что мы знали или имели в своей жизни.