Чем пахнет солнце

               
   Рассказ для детей
   
      По утрам из окна противоположного дома исходили разнообразные, не совсем уверенные звуки пианино. Кто-то, постигший начала музыкальной грамоты, пытался подняться на следующую ступеньку в своем искусстве.

      Сначала Шурик попросту выплывал из сна при первом появлении звуков и с любопытством ловил каждый отрывок незатейливой мелодии. Через несколько дней он настороженными шажками стал подходить к раскрытому окну, направляя уши, словно телесные локаторы, туда, где рождались загадочные звуки…
 
      Мама уходила на работу рано. Когда он просыпался, то всегда знал, что рядом на тумбочке его ждет незатейливый, но желанный завтрак. Шурик отпивал несколько глотков прохладного молока и крошил в стакан рассыпчатый кусочек хлеба. Со стаканом в одной руке и чайной ложкой в другой Шурик подходил к широкому подоконнику и, неторопливо вылавливая размокшие крошки, прислушивался к возникающей и гаснущей мелодии.

      Примерно через час музыкальный инструмент оставляли в покое. Из растворенного окна разносился вездесущий девчоночий голосок. Он уговаривал кого-то не гонять голубей, просил  малышню, чтоб та не лезла в клумбу, а какому-то озорнику обещал посадить в карман настоящую жабу. Однажды  девчонка крикнула:
      – Красная майка! Смотри, не объешься!

      Шурик вздрогнул, угадав, что эти слова обращены к нему. Он поднял над головой пустой стакан и негромко ответил:
      – Я так завтракаю...
      – Все едят за столом. А ты Жора-обжора!
      – Нет. Я – Шурик. А ты?
      – Я – Соня-засоня! – так  состоялось знакомство.

      Соня, довольная недолгим разговором, с любопытством рассматривала нового знакомого. Мальчик равнодушно покачивал рукой с порожним стаканом. Он смотрел не на девочку, а куда-то поверх макушек высоких тополей. Соня  высунула язык — мол, принимай это за свое молчание. Мальчик оставался безучастным. Такое равнодушие ущипнуло ее самолюбие.
      – Бебе! Вот тебе!
 
      Шурик поставил стакан на подоконник, но ничего не ответил. Это окончательно возмутило девочку. Она, язвительно показала пальцем на мальчишку:
       – Ты слепой что ли?
       Он прижал стакан к груди, будто боясь, что кто-то посторонний отнимет его из рук, дружелюбно кивнул головой:
        – Ага.

        Соня с удивлением поглядела на видимую часть фигуры Шурика.
        – И не видишь меня?
        Мальчик покачал головой.
        – И наш дом?
        Шурик повторил то же движение.
        –  Совсем, совсем?..
        Кивком головы Шурик утвердительно ответил на Сонин вопрос.
        – И даже солнце?
        – Нет, где солнце – там тепло, – он протянул перед собой руку.
        – Ты большой, Шурик?
        Было заметно, как мальчик напрягся, вытянувшись на цыпочках.
        – Я еще выше, но меня не видно всего... – и снова коснулся пятками пола. – Мне целых шесть лет...
        – И мне столько, – ответила Соня и добавила, – будет через месяц.

        После обеда Шурик сидел на подоконнике, гладя загривок дремавшего кота Елизара. Солнце укатилось за крышу многоэтажного дома. Двор затих, изморенный полуденным солнцепеком. Из знойной тишины прорезался  Сонин голос.
        – Тебе кто такую кошку подарил?
        – Никто. Это не кошка, а Елизар. Он живет здесь всю жизнь…

        Соня  помолчала, как бы готовясь к сложному вопросу.
        – К тебе можно?
        – Только не ударься. Мама говорит: у нас в коридоре перегорела лампочка.

        Через несколько минут Соня стояла рядом с Шуриком, гладившим мохнатое темечко Елизара. Она с любопытством разглядывала разбежавшиеся на голове мальчика белесые, почти прозрачные, волосы. В разрезе его глаз вздрагивали дымчатые пятнышки зрачков. Соня пыталась всмотреться и поймать эти пятнышки, но они постоянно, как ртуть,  ускальзывали от ее взора.

       – У вас гости бывают? – неожиданно спросил маленький хозяин дома.
       – К нам никто не заходит. У нас паркетный пол... Папе надоело его натирать.
       – А у нас на Севере каждый день гости приходили. С ними весело. Мой папка – геолог. Друзей у него целые тыщи...
       – Ну, уж тысячи!.. – возразила Соня.
       – Не хочешь – не верь. Вот: папка вернется – тогда сама увидишь...
       Соня попыталась усомниться в словах Шурика, но он произносил их с такой убежденностью, что ничего не оставалось, как только ему поверить.
       – Почему вы сейчас не на Севере?
       – У нас здесь умерла бабуля. Теперь это наша квартира. И Елизара...
       – Как звали твою бабулю?
       – Бабуля. Ба-ба У-ля,  –  пояснил Шурик, растягивая слова по слогам.
       – Я видела, как ее хоронили. Много стареньких людей было во дворе, – потом  вспомнила. – У меня тоже есть бабушка Клава, но она живет далеко, в деревне.
       – Почему она к вам не едет?
       – Потому что болеет. И еще билет дорогой. Когда вырасту, сама к ней поеду...
       На другой день, когда Соня закончила играть, до него донеслось:
       – Ты опять ешь?
       – Ага! Чтоб быстрее расти.
       – А мне ужасно надоели эти бемольки и бекарики!..
       – Не хочешь и не играй. Кто тебя заставляет...
         
        Из глубины двора проник резкий женский голос:
        – Сончик, немедленно за ноты! А ты, мальчик, не отвлекай ребенка. Сам бездельничаешь – не мешай другим!..

         Шурик затянул шторой проем окна и побрел в кухню. Там он всегда оказывался в другом мире, в который через форточку проникал неугомонный шум улицы с перезвоном трамваев и гудками автомобилей…

        Прошло несколько дней. Шурик напрасно надеялся услышать звук Сониного инструмента или ее голос. Мальчик привык к дневному одиночеству в стенах многолюдного дома, но с исчезновением Сони он неожиданно почувствовал себя безгранично сиротливым. Казалось, кто-то очень недобрый решил нанести ему большую обиду.
        Однажды около полудня его сорвал с места долгожданный голос.
        – Шурик, Шурик! Я тебе привезла цветы.
        Он приблизился к распахнутому окну, оттянул ткань тяжелой шторы. Встал ногами на стул и показался почти во весь рост.
       – Ты что?! Упадешь! – раздалось изнутри двора.
       – Нет! Я сам знаю…
       – А я болела на даче, – в радостном голосе Сони за легкой хрипотцой чувствовалась не прошедшая еще простуда.
       – Не хвастайся! Я тоже весной болел. А на даче одни комары…
       – Что ты! Там столько всяких цветов. Но мне больше нравятся ромашки. Они такие же, как ты... И бабочки около них…Капустницы и пожарницы.
       – Я не похож на ромашку, – покачал головой Шурик.

        Она сколупывала носком туфельки плотную корочку земли. Шурик направил взгляд поверх пронизанных жаром крыш. В Сонином окне хлопнула створка.
       – Доченька, иди в дом… Я открыла банку с вареньем.
       – Не хочу, мам.
        Тут же с досадой и требовательно:
        – Тогда прибери в своем уголке. Ты же знаешь: мне некогда!
        – У меня там все в порядке.
        Наконец, настойчивый голос требовательно приказал:
        – Папа хочет тебя видеть, Соня. Немедленно марш домой!
        Девочка положила ромашки на пыльный цоколь кирпичного дома и, молча, направилась к своему подъезду.

        Два дня Соня не давала о себе знать. Ни звука пианино, ни ее голоса. Шурик помнил маленькую соседку только по  голосу и жалел, что не успел «увидеть» ее – коснуться пальцами лица девочки.  На третий день в дверь нерешительно постучали. Шурик догадался, что там могла быть только Соня. Он повернул запор  двери, спросил, глядя в окружающее пространство:
         – Это ты?

        Девочка промолчала. Но Шурик чувствовал, как гостья осторожно прошла мимо, слышал, как она сняла туфельки и почти беззвучно направилась в зал. Остановилась у стола, стоявшего посередине комнаты.
       Он улавливал ее глубокое, немного хрипловатое дыхание.

        – Твоя мама не разрешает играть со мной? – спросил он.
        Соня промолчала. Потом тихо произнесла:
        – Я все равно видела, как ты с Елизаром что-то строил из кубиков.
        – Дворец. Еще сказки ему рассказывал. А он ленивый, совсем не хочет меня слушать, – Шурик улыбнулся одними губами, – знает только: спать да храпеть…
         Соня провела пальцем по клетчатой скатерти, накинутой на круглый стол.
         – Ну, я пойду…

        Маленький хозяин квартиры застыл у шкафа, в котором хранилась зимняя одежда родителей. Соня задержалась у порога.
        – Ты кем станешь, когда вырастешь большим?
        Шурик прислонил к глазам локоть руки.
        – Художником. Меня скоро положат в больницу, и я буду видеть. Тогда нарисую тебя. Я и сегодня смогу нарисовать твой голос. Хочешь, Сонь?

        Он не знал того, как в сумерках коридора расширились ее удивленные глаза.
        – Мой папа говорит, что тебе надо учиться на баяне. А я не люблю музыку. Ты, Шурик, правда, станешь художником?
        – Ага. Мне уже купили краски и кисточки. Подарят зимой после операции…  Вот увидишь сама.
        – Только пусть тебе не покупают баян… Ладно?

        Соня приоткрыла входную дверь.
        – А ты хоть раз в жизни видел солнце? – Соня большими синими глазами уставилась на мальчика.
        – Видел, – откровенно и утвердительно кивнул Шурик, – только я тогда был совсем маленький. Меня дедуля нес на руках, а солнце было совсем рядом. Громадное такое прегромадное и теплое, как мамины руки. А по солнцу шли люди… Знаешь, чем оно пахло?

        Соня изумленно сложила в кучку узенькие ладошки.
        – Нет, ты не знаешь! – безнадежно отмахнулся рукой Шурик.
        – Ну, и скажи: чем?
        – Чем, чем… Укропом! Вот тебе чем! Теперь оно уже так не пахнет.

        Соня отслонилась от косяка, ступила на лестничную площадку и осторожно притворила за собой дверь.  Шурик сосредоточенно стоял до тех пор, пока осторожный стук Сониных каблучков удалялся по ступенькам вниз. Потом хлопнула входная дверь.

        … Время повернуло на осень. Небо затянули пестрые облака, изредка поливающие землю холодной изморосью. Все окна, кроме выходящего во двор, закрыты. Через него проникает поток холодного воздуха.

        Мама с вечера сказала, чтобы Шурик надел курточку с байковой подкладкой. Он, подперев руками подбородок, сидит в теплой одежде, вслушиваясь в слабое чириканье воробьев. В доме, где живет Соня, совсем тихо. Там кто-то  нажал на несколько клавиш пианино, и звуки, еле успевшие родиться, почти полностью гаснут, чуть-чуть просверлив  во дворе плотное сырое пространство.

        Шурик догадывается, что где-то в своем доме находится Соня. Она должна подойти к окну и обязательно его увидеть.  Действительно, через некоторое время в Сонином окне всколыхивается занавеска, и тут же появляется она сама. Но Шурик не знает всего этого. Он не видит цвета ее платья, не видит, как она протирает тряпкой влажную поверхность по низу стекол и передвигает тяжеленные горшки с цветами. Наконец, Соня осторожно распахивает створку окна. И по двору разносится:
       – Шурик! Шурик! Ты счастливый! Ты знаешь, чем пахнет солнце!..

       Он убирает локти с подоконника. Улыбчиво щурится, потом вытягивается во весь рост и, молча, грозит Соне маленьким кулачком:
       – Я все равно тебя нарисую! – почти неподвижными губами шепчет Шурик.
       Но его слова не долетают до противоположного дома.
                2014 г.