11. Кринолин и загадочная французская душа

День одиннадцатый

 Мы позволили себе роскошь проспать завтрак, ибо до обеда у нас не было запланированных мероприятий, и вставать к восьми утра, чтобы позавтракать, показалось нам нерациональным. Перед обедом мы с Наташей немного прошлись по Пону, улицы которого были почему-то пустынны – очевидно, все трудоспособные жители занимались своими делами или на работе, или дома. Мы вышли к донжону снизу, через большую старую лестницу, которая соединяла нижний город с неприступной стеной, на которой высилась ратуша.
Перед донжоном цвела лаванда, а вокруг клумб была устроена передвижная фотовыставка.

 После обеда все население общежития повезли в Жонзак, туда, где все началось и все должно было закончиться: в церковь святого Жерве. На открытии мы играли своими коллективами, а теперь – интернациональными составами: это означало, что между алтарем и первым рядом зрителей нужно было впихнуть больше 150 человек с пультами и инструментами. Сидели мы друг на друге сверху, едва не вытыкая смычками глаза соседям, а прямо рядом с моей правой рукой начинался первый ряд импровизированного зала. Судя по всему, намечался ажиотаж, так как зрительские ряды стояли тоже очень тесно.

 На прогоне мы снова, как и в самый первый раз, испугались акустики: всё расплывалось, но при этом стали слышны какие-то маленькие ранее незаметные «косяки», как это называется на музыкальном жаргоне. Сегодня мне стало казаться, что наши милые дирижеры – уж слишком милые: вполне уместно было бы рявкнуть пару раз на сонное царство, пожинающее плоды вчерашних дискотеки, пива и суавеситы.
После нас репетировал состав В. Я немного посидела на улице в компании безумно доброжелательных бразильцев, с которыми, увы, невозможно найти общий язык в прямом смысле этого слова – они не говорили ни по-английски, ни по-испански, но зато пытались угостить меня конфетами, а затем вернулась в собор и стала слушать. Я снова убедилась в том, что мне повезло находиться в составе А и наша программа гораздо интереснее (хотя Анхель Луис П.Г. в алой рубашке был, конечно, сногсшибателен, и так махал «Болеро», как будто созидал Вселенную). Незаметно пролетела пара часов, и тогда передо мной предстал Джонни и весьма артистично изобразил самоубийство путем выстрела в голову и медленного падения, чем шокировал французских дам.

 На ужин мы опоздали, но в целях борьбы с опозданием нам было велено выехать обратно на полчаса раньше расписания. В связи с этим в столовой образовалось целых две очереди – на вход и на выход.

 Пока мы ехали обратно в Жонзак, пошел дождь. Для укрытия и переодевания нам предоставили павильон продуктового рынка рядом с собором. Там жутко воняло рыбой, а поэтичные обитые жестью столы чередовались с умывальниками. К счастью, наш состав открывал концерт. К тому же, рядом с нашим столом расположились мексиканцы, уже опять веселые и раскрепощенные – это дало нам возможность поднять деморализованный жестяными столами дух.

 Наверное, очень забавно было наблюдать, как мы огромным стадом просачиваемся в зал (то есть в собор) через тот же скрипучий коридор и ризницу, а затем пытаемся пройти на свои места в мешанине стульев и пультов. В зале (то есть соборе) было полно людей, душно и жарко. Но забавнее всего был эпизод с Травиатой, как мое подсознание упорно называло Тоску. Певица оказалась неподготовлена к тому, что ей оставят так мало места, и надела платье с кринолином. Но для кринолина места не оказалось вообще. После мучительно медленного протаскивания через оркестр, кринолин уютно упокоился на коленях Фернандо, который был вынужден играть в этих нечеловеческих условиях. Остается надеяться, что спина Травиаты скрыла от зала эмоциональную мимику на лице нашего концертмейстера.

 Концерт прошел более-менее гладко, не считая нескольких непонятных ауфтактов. Увереннее всего прозвучала пафосная пьеса Элгара с Тайпингом за пультом. Когда мы наконец закончили и вывалились на свежий воздух, все радовались как дети и поздравляли друг друга. Мне на радостях снова сказали, что я очень хорошо говорю по-испански - это после того, как я наполовину при помощи жестов объяснила наш порядок вывоза инструментов за границу. А вернее, Фернандо спросил меня «Y por qu; hablas espa;ol tan bueno?» («почему ты так хорошо говоришь по-испански?»), а я не нашлась, что ответить.

 Пока играл оркестр В, я гуляла рядом с собором (дождь ненадолго перестал), и любовалась луной. Я пыталась ухватить сущность Франции, с которой  мы скоро должны будем проститься, понять, каким чудом уживаются здесь сельский мирный быт, мощная гордая красота этих средневековых городов и жадный пристальный интерес жителей к культуре, который каждый вечер делит население на две группы: тех, кто спит в темных домах, и тех, кто переполняет собор, слушая музыку и размышляя о ней. И это совсем не потому, что наш фестиваль – такое уж событие для этих мест: я видела журнал Жонзака с программой летних мероприятий: столько всего одновременно не происходит даже в нашем «городе в 1500 км от Москвы». Может быть, человек, выросший среди прекраснейшей природы и величественной архитектуры, просто не может не иметь этой любознательности, этой жажды красоты и познания, которая так очаровывает в местных жителях?..
Мы закончили поздно, и вернулись в общежитие совершенно убитые. Даже мексиканцы устали, а это говорит о многом.