Восьмой класс

ВОСЬМОЙ КЛАСС

Восьмой класс в гимназии – это сверхстарший класс. Это уже не ученицы, а как бы младшие товарищи преподавателей. Они и по форме выделялись из остальных гимназисток: форма была не коричневая, а серая с черным передником. Восьмой класс на аттестат зрелости (впервые введен в женской гимназии в 1917 году) был классом невероятной усидчивой работы. Программа мужской гимназии была намного обширней нашей, и нам за один год надо было пройти все, чего не хватало.

Русский язык не был так труден: все те же сочинения и разбор произведений современной литературы.

Но математика была очень трудна. Надо было пройти много нового. Анна Николаевна спешила и многое задавала на дом. Уроки были очень насыщены, однако и теперь они были для меня особенно приятны. Тригонометрия и космография захватили меня всю. Я даже взялась сделать и сделала специальный доклад по какому-то отделу.

Очень много надо было пройти и по латыни – всю программу за мужскую гимназию. И мы, взрослые девицы, чуть ли уже сами не преподаватели, должны были заучивать наизусть склонения и т. д. Причем долго сидеть над этим не приходилось, надо было успеть пройти всего Цезаря и Виргилия. Это было очень трудно и непривычно.

Не менее трудна была и физика, поэтому в большинстве случаев все только "слизывали", вот почему и трудны были задачи по физике.

Закон Божий был тоже особенный и "высший" – Богословие или что-то из Богословия. Батюшка о. Гавриил Боголюбский преподавал и в мужской гимназии. Он держался очень серьезно. Ряса у него была тоже особенная – темно-зеленая. Был он с законченным Богословским образованием, пройдя Духовную академию. С нами он был сдержанно любезен. Речь его была всегда отточена, четка и ясна. Начались занятия с вопроса о происхождении мира и всего живого на земле. И тут-то возникли у батюшки споры с одной ученицей нашего класса – Анькой Рикль. Она была, кажется, немецкого происхождения и протестантка, но присутствовала на наших уроках Закона Божия. Вот она-то и начала задавать батюшке каверзные вопросы о происхождении мира и человека, явно показывая свои сомнения в библейском их толковании. В это время, под влиянием революции, в моде была вообще "свобода". Анька Рикль, наслушавшись на митингах марксистских ораторов, пыталась доказать, что человек произошел от обезьяны, она даже отрицала существование Бога и вообще повторяла марксистские мысли, которые писались в листовках и твердились на митингах. Батюшка старался мягко и терпеливо разъяснять Аньке Рикль ее заблуждения, но не всегда он делал это так убедительно и горячо, как мне хотелось бы. Анька же Рикль пользовалась правом "сметь свое суждение иметь", была очень смела и, как мне казалось, немножечко нахальна и бравировала этим. Эти споры разгорались и продолжались долго после звонка. Я-то была на стороне батюшки, но у меня не было ни смелости, ни Богословских знаний, чтобы одернуть Аньку Рикль. Со стороны было даже интересно наблюдать это новое, как мне казалось, богохульство. Много позже я узнала, что и Анька Рикль стала коммунисткой.

Восьмой класс мы закончили хорошо, успели пройти всю программу. С преподавателями сошлись совсем близко, как с равными друзьями. Аттестаты зрелости получили все. У меня были одни пятерки. С таким аттестатом я имела возможность поступить в любой университет. Меня тянуло вдаль. Передо мной рисовалось интересное будущее, широкое поле деятельности. Сил и энергии у меня было много. Я поспешила подать прошение о зачислении на медицинский факультет Высших Женских Курсов в Петрограде и скоро получила положительный ответ. Все лето прошло у меня в приготовлениях к отъезду и в обычных заботах о запасах на зиму для семьи.

А революция все разворачивалась и разворачивалась. Все, что было до этого, безжалостно ломалось и сметалось, как ломается крепкий лед на реке весной и, превратившись в конце концов в снежный песок, легко несется по течению.

Теперь, когда все уже далеко позади, мне хотелось бы спеть романс Рахманинова, слова которого стали мне понятны только теперь:

Проходит все, и нет к нему возврата.
Жизнь мчится вдаль, мгновения быстрей!
Где звуки слов, звучавших нам когда-то?
Где свет зари нас озарявших дней?