Сказ о Эльгене

    
 Было время. когда этой землей безраздельно владели мамонты. Но время шло и с тех пор как последний мамонт, потеряв свои шикарные бивни сгинул на этой земле, прошли тысячи лет. Все кардинально изменилось и преобразилось.

 Климат стал невыносимо суровым, зверушки измельчали, а главное появился человек. Очень редкое в этих краях и необычное существо. Нетребовательный и почти беззащитный, он старался стать с природой одним целым, живя в гармонии с ней и не преступая ее законов. И эта дружба длилась века, пока не наступил на земле двадцатый век. Впрочем пришельцы забредали сюда ещё и намного раньше, но они проходили по этой земле не оставляя практически никаких следов и упоминаний…
Вот так же, в те дремучие времена забрели в наши края скандинавы- известные путешественники и первооткрыватели. Наверное их поразило количество лосей, пасущихся на берегах небольшой извилистой речки, и они восторженно и бесконечно повторяли: «Эльген! Эльген! Эльген!».  Что на их языке значило — лось!

 Местные проводники снисходительно ухмыльнулись детскому восторгу пришельцев, вызванному обычным нукэчэном, но новое красивое слово запомнили и с тех пор всякий раз приезжая на высокий уютный берег этой речушки произносили: «Эльген!».
Вот так и прижилось скандинавское название на земле, где обитали Эвенки и Якуты.
А те скандинавы еще долго бродили по ближним и дальним углам края и после них осталось на карте еще полдюжины Эльгенов от реки Лены и  до реки Колымы.


                Первопроходцы

 «На старых картах в верховьях Колымы значится «плотбище», а у Черского показаны здесь «хлебные магазины», но ни где в литературе нельзя найти сведений об этих плаваниях…
Экспедиции НКПС в 1928-1929 годах удалось собрать в архивах Якутска, Колымска и Иркутска сведения об этих древних перевозках.
Начались они в половине 18-го века и продолжились до начала 19-го. Хлеб и другой провиант завозили вьюками из Якутска в верховья Колымы через Оймякон. Сюда приезжали из Нижнеколымска казаки, строили паузки и сплавляли на них вниз по течению.

 Ежегодно для постройки и сплава трех — четырех судов требовался приезд до 40 человек. Вместе с зимним путем сплав занимал более полугода. Это настолько тяготило колымских казаков, что они постоянно старались избавится от скучной повинности. И поэтому, когда установился вьючный путь через Верхоянск, путь по Колыме (по её опасным для сплава судов порогам) забросили настолько, что даже перестали сплавлять грузы по судоходной части реки, от Средне- до Нижнеколымска. Кроме старика Сивцева на Аян-юряхе почти никто не слыхал о прежних плаваниях».
Из книги Сергея Обручева «Колымская землица. Два года скитаний».

 Из этих строк Сергея Владимировича Обручева, геолога и исследователя бассейна рек Индигирки и Колымы можно сказать, что края наши стали обитаемы с середины восемнадцатого века. В книге говорится и о том, что в тот самый период ленские якуты начинают переселяться на восток и обустраиваться в урочищах Таскан и Сеймчан.

 Возникает путь из Якутии через Оймякон, долину Аян-Уряха, верховья Дебина в долину Таскана и до Сеймчана.
Так появляются первые поселения в долине реки Таскан. В Эсчане  находится самое крупное стойбище и в нем живут богатые оленеводы, в Таскане победнее. В округе и вниз по реке можно встретить отдельные юрты и временные стоянки.

 В двадцатые годы появился в этих краях Ю.Я. Розенфельд — купец и авантюрист, одержимый поисками золота и приключений, со всей своей неудержимой энергией обследовавший всю округу от устья Таскана до горного массива Туоннах. Личность очень загадочная и интригующая, вечно в поиске и заботах, отметился в этом медвежьем углу и продолжил путь полный неожиданностей и тайных планов. Человек умел заплести мозги даже серьезным людям (за что  позже и поплатился). Он смог заинтриговать даже Ю. Билибина и тот выкроил возможность в первую колымскую экспедицию отправить группу по его следам в надежде отыскать пресловутые «гореловские жилы».

 Сергей Дмитриевич Раковский возглавил небольшую группу и в мае 1929 года выехал из  Среднекана на оленей упряжке и через неделю прибыл в Таскан, проделав путь по начинающему подтаивать льду Колымы и Таскана. Местный богатей, якут Попов Василий Петрович, старый знакомый Раковского, радушно встретил геологов и подтвердил слухи о Розенфельде. Возвращаться в Среднекан решили на лодке, которую взялись мастерить рабочие. А Сергей Дмитриевич тем временем обследовал окрестности и даже совершил поход в горную страну Туоннах.

 Везде находили признаки золота, но найти жилу или промышленные россыпи пока не удавалось. Опытные геологи чувствовали большое золото всем нутром, но пока оно не давалось.

 Экспедиция Билибина закончила работу и уехала восвояси. Но на следующий год уже другая экспедиция во главе с С.В. Обручевым посетила долину Таскана.
Караван с грузом продовольствия и оборудования из Якутска должен был по известному нам маршруту добраться до устья Таскана и встретиться с Обручевым, отправившемуся по водному маршруту из верховьев Колымы.

Караван с большим трудом и напряжением дошел до последнего стойбища якутов в долине Таскана у реки Эльген. Дальнейший путь преградили бесконечные протоки и полноводные реки и речушки. Пришлось выслать в точку встречи людей, сообщить о задержке.
 Сергей Владимирович с напарником с трудом обнаружили устье Таскана и там встретились с посланниками. После встречи начали поднимать свои суденышки вверх по течению. Пришлось преодолевать двадцать верст до нового места встречи. Так впервые произошла встреча известных нам людей в географической  точке, которая вскоре станет поселком «Эльген».

 Здесь экспедиция начала строить вместительное судно, грузоподъемностью более трех тонн. И судя по применяемому материалу (лиственница и тополь), можно сделать вывод, что верфь на которой строили лодку находилась в районе будущего парка. По завершении строительства и доводки судна до готовности, экспедиция Обручева благополучно отчалила и с небольшими приключениями в устье реки Таскан сплавилась до самого Среднекана.

 Вторая Колымская экспедиция Цареградского, разделившись на группы, исследовала обширный район от Яблонового хребта на юге до долины реки Таскан на севере. Группа геологов во главе с Д.В. Вознесенским обследовала низовья Таскана и левобережье Колымы,  включая реку Дебин.  Поиски в этих местах дали обнадеживающие результаты.

 В отчетах геологов и разведчиков новых территорий будет указано на климатические особенности Тасканской долины и её перспективы для ведения сельского хозяйства.
Эти отчеты не останутся незамеченными руководством края, которое создадут под эгидой наркомата внутренних дел и назовут Дальстроем. Снабжение края местными ресурсами и продовольствием станет одной и первостепенных задач организации и решение этих вопросов поручат управлению местных ресурсов — сокращенно УМР.
Не откладывая дела в долгий ящик, в 1933 году изыскательская экспедиция УМР отправится в бассейн реки Таскан с целью изучения условий и пригодности климата и почвы для сельского хозяйства.

 Во время продолжавшейся 73 дня поездки, главной целью которой являлось общее обследование верховьев реки Колымы для выявления районов, пригодных для сельскохозяйственного освоения, было пройдено 1 654 километра: 695 – пешком, 652 – водным сплавом, 307 – автомашинами и на тракторах.

 В докладной записке от 26 октября 1933 года П.Н. Пересыпкин указывал: «Тасканская долина, имея относительно мягкий климат, обширные луга с богатым травяным покровом, большие массивы строительного леса, сравнительно удобные водные пути сообщения по своим рекам, приобретает для нас особое значение и должна стать предметом особого нашего внимания.

 Находясь в верховьях водной системы, являющейся пока единственно удобным и дешевым путем сообщения и связи с нижележащими по водной системе промышленными районами Среднекана, Утинки и Оротукана, долина Таскана, при развитии в ней земледелия и скотоводства, явится продовольственной базой основных продуктов питания (мяса, молока, животных жиров), предопределяющих масштаб и успех развития промышленности в этих районах на будущее.

 Мало того, имея предпосылки для развития промышленности в самой долине, продукция местного сельского хозяйства явится основным видом питания для рабочего населения названной долины, так же, как сено ее лугов будет служить основным видом корма для всего поголовья животных УДПИ (Управления по добыче полезных ископаемых Дальстроя).
Так начиналась история одной из житниц Колымы — Эльгена.
 По материалам архива А.Г. Козлова.


                Рождение Эльгена

 Во исполнение приведенного выше квалифицированного заключения к концу 1934 года началось непосредственное освоение Тасканской долины, целью которого становилась организация совхоза «Эльген».
Всеми работами руководили 23-летний комсомолец, бывший бригадир электромонтеров фабрики «Союзкинохроника» В.Г. Крылов и 28-летний агроном закрытого грунта В.В. Проняков, недавно заочно окончивший сельскохозяйственную академию им. К. А. Тимирязева.
В их распоряжении находилась небольшая группа заключенных, которая занималась возведением необходимых жилых и производственных помещений.
Согласно документам, на самостоятельный баланс совхоз «Эльген» был переведен с 1 января 1935 года. С этого же времени В.Г. Крылова официально оформили его первым директором, а В.В. Пронякова – главным агрономом. Со 2 января 1935 года заведующим сенозаготовками «Эльгена» был принят (по вольному найму) освободившийся в этот же день из заключения 43-летний М.М. Бороздич, до этого находившийся в группе рабочих. Его, как репрессированного «за пропаганду и агитацию» на 5 лет ИТЛ, этапировали в Магадан на пароходе «Свердловск» осенью 1932 года.
Из материалов А.Г. Козлова.

 Вот так, без торжественных церемоний и презентаций начали свою жизнь поселок и совхоз Эльген.
Из документов становится понятным, что первыми осваивать территорию начала группа мужчин — заключенных. Зиму с 1934 на 1935 год они провели на строительстве первого жилья и теплицы.

 Летом 1935 года в Эльген стали поступать женские этапы заключенных.
Эльгенский выбор размещения женщин был не случаен. За первые годы жизни Дальстроя руководство не раз сталкивалось с проблемой совместного пребывания мужского и женского состава на общей территории. Падала дисциплина, возникали неординарные ситуации, отвлекавшие внимание и силы руководства, и множество прочих неудобных моментов, вплоть до вспышек венерических заболеваний. Если нельзя было решить вопрос полностью, то надо было запрятать ее подальше в «медвежий угол» и Эльген идеально подошел для этого, параллельно решалась задача с работой для женщин в сельском хозяйстве.

 В первое лето всех мужчин отправили на сенокос и женщинам приходилось самим готовить зимние бараки для жилья.
Этот первый лагерный объект представлял из себя корпус, метров пятьдесят в длину и двенадцать в ширину. Остов из лиственного кругляка со стенами, забранными горбылем и заштукатуренной местной глиной. Стеновое пространство заполняли опилки и щепа. Для крыш применялся местный кровельный материал — тонкие миллиметра в три деревянные пластины и уложенные рядами от низа к верху. Крепили их П-образными скобами, тоже местного изготовления. Для чего применяли старый стальной трос, распущенный на отдельные проволочки. Новая кровля выглядела очень красиво и добротно, но от времени дерево темнело и приобретало мрачноватый вид.

 Здание получалось теплым, но недолговечным. Просыпка оседала и появлялись пустоты, по углам в местах, где собиралась сырость быстро прели доски и разрушались стены. В середине шестидесятых этот барак еще использовали как складское помещение строй цеха, но вид у него был ветхий и аварийный.
Рядом находилось здание поменьше, в котором был контрольно-пропускной пункт и администрация с охраной. Сам лагерь располагался практически на болоте, лишь узкая дорога из поселка была пригодна для проезда и прохода. Поэтому ограждения и тем более колючей проволоки пока не было.

 Попыток самовольно покинуть зону лагеря не было, да женщины и не помышляли пуститься в бега. Не было мотивов и условий к таким дерзким поступкам.
На работу каждое утро отправлялись пешком с условной охраной. Да идти было недалеко, до центра поселка было едва больше пятисот метров, а до основного предприятия — агробазы вдвое дальше.

 На противоположном краю поселка рождалось и набирало силы другое предприятие — ДОК. Это была вотчина мужской половины местного населения, хотя и меньшей. Здесь принимали сплавной лес, складировали и перерабатывали в стройматериалы и простые дрова.

 Дрова были основным источником тепла и энергии. Леса для строительства поселка и нужд приисков требовалось море. А в те времена берега реки Таскан были непролазной чащей из вековых лиственниц и тополей. Вот и использовали это богатство в полную силу.

 Силушки конечно, у трудоармейцев хватало, но это была допотопная мускульная сила. А человек одними руками много ли наворочает? Старались взять числом и даже преуспели, вроде.

 Лес в пойме выкашивали нарастающими темпами и год от года продвигались вверх по реке и вширь, насколько позволял сам лес. Лишь остров, между речками Эльгенкой и Тасканом, занимающий площадь в несколько десятков гектаров, остался нетронутым рукою дровосека.

 Тем и снискали наши отцы благодарность потомков. Знаменитый Ягоднинский парк, в сравнении с нашим островом — жалкая рощица, хоть и является он гордостью населения райцентра. Чуть выше по течению реки Таскан расположился второй такой же по размерам остров и тоже с первозданной флорой. Но повезло ему меньше, сама природа уничтожила его на две трети, смывая берег метр за метром, опрокидывая могучие лиственницы в ревущую пучину неспокойной реки.




                Освоение долины Таскана

 Река Таскан в нижнем течении за многие века образовала широкую плодородную долину. Условия для растительного мира здесь самые выгодные, в отличии от преимущественного, горного ландшафта, где можно встретить одни карликовые виды деревьев. Бесполезно выращивать картошку или капусту даже в двух верстах от реки, не вырастет. Не подходят условия.

 Пионеры колымского земледелия, наверное, интуитивно чувствовали это и делали свои огороды ближе к реке. Первую целину поднимали вручную рядом с поселком, даже лошадей не хватало на первых порах.  Но совхоз приобрел настоящее чудо для этих мест — памирских яков! Наверное их, все-таки, привезли кораблями, так как из такой дали пешком они не могли добраться живыми и ещё пахать. Как бы там ни было, это остается фактом и даже сохранились фотографии, в подтверждения этому.

 Со свиньями и ослами было проще, этим добром на Колыме кого то удивить невозможно.
 Поражают размеры огурцов и свиней на фотографиях тех лет. Но отнесем это к борьбе за валовое производство! Нынче народ избалованный, а вот в 1936 году огурчик с сольцой вызывал восторг, несмотря на его размеры в пол-метра.

 В 1930 году исследователи колымских земель (экспедиция Обручева) подошли к будущему Эльгену со стороны Мылги и уперлись в непроходимую, хоть и неширокую речку с крутыми берегами и глубиной выше человеческого роста. В результате исследователям пришлось искать брод выше по течению километрах в трех. Наверное в тот день была высокая вода в реке Таскане и она подперла речушку. В обычное время Эльгенку легко можно было перейти вброд, на перекатах глубина обычно была всего по колено.

 Совхозу, чтобы расширить владения, пришлось возвести мост через своенравную речку. Мостик через реку Эльгенку  — это неразрывная часть истории Эльгена. Это выход на совхозные поля, дорога на метеостанцию, просто излюбленное место для прогулок. Стоит старичок и по сей день и грустит без людей и без работы, храня память об ушедших и радуясь тем, кто помнит его.

 Потихоньку совхоз обрастал командировками, так как расстояния между подразделениями были немалые. Ниже по течению Таскана, километрах в трех от центра, построили Молферму (молочную ферму).

 Сюда же входил и птичник, находившийся ещё дальше и в большей глуши. Женщины работавшие на птичнике натерпелись страхов от наглых медведей, которые каждую ночь делали разбойничьи набеги в поисках поживы. Привлекал топтыгиных запах туш тюленей (на местном диалекте их называли просто — морзвери), мясом которых подкармливали пернатых. На ночь женщинам приходилось задраивать все входы как в подводной лодке и дрожать до утра от страха.

 Если молочная ферма едва только начинала зарождаться, то конбаза была уже развитым и крепким сектором в жизни села.
Конбаза на Эльгене возникла сразу же с образованием совхоза. Лошадей разводили местной якутской породы. Они идеально вписались в местные условия жизни, хоть и не отличались силой и скоростью, но холод и скудный рацион переносили неплохо. Пробовали завозить лошадок из центральных районов, но долго они не выдерживали.
Лошадей использовали везде. Их можно было встретить везде — от дальних командировок, где они таскали неподъемные лиственные хлысты до самого посёлка, где на них завозили воду для нужд Эльгена и зимой и летом.

 Даже в шестидесятых годах я помню как стучали возчики кнутом в оконную раму с криком: «Вода!». И народ высыпал с ведрами и набирал воду со шланга, соединенного с бочкой. Вода всегда была хрустально-прозрачной и очень холодной. Её бережно несли в дом и наполняли бочки, ведер на пятнадцать. И всегда на крышку ставили еще одно полное ведро — про запас.

 В соседние поселки ездили на лошадях, несмотря на то, что до самого ближнего было двенадцать километров. Все транспортные работы выполнялись на конной тяге. Ну и частично на экзотических яках. Так что в Эльгене эти скромные и неказистые якутские лошадки были на вес золота…

 Выкорчевать растительность и распахивать хотя бы один гектар колымской целины без техники — труд неописуемо тяжкий. Но метр за метром, год за годом приращивал совхоз площади пашни. Сначала рядом с поселком за мостиком разработали две клетки гектара по полтора, и двинулись дальше на знаменитое чертово колесо. Здесь разработали поле гектара четыре, прямо на берегу Эльгенки за агробазой.

 Перекидной мостик с перилами, представлявший собой два бревна с настилом из досок, сократил путь от поселка для пеших работниц.
За Чертовым колесом удобно соседствовал карьер с торфом и это местное органическое сырье очень активно использовали для приготовления компостов и знаменитых, по воспоминанием бывших узниц Эльгена, торфяных горшочков для рассады капусты и огурцов.

 В двадцати километрах, почти у устья Таскана чуть позже откроют промышленные залежи торфа и будут использовать как топливо, но свои торфяники были ближе и следовательно дешевле.

 Увеличение  площади пашни породило еще одну проблему — полив овощей. Картошке хватало дождей, но вот капуста  — известная водохлебка, отнимала массу рабочих и усилий. Начальство задумалось и решило построить необычную ирригационную систему.
Умельцев и мастеров, благо, понавезли с этапами со всей страны разных и загодя. И построили зека за одно лето перекачивающую станцию в виде огромного водяного колеса. Которое и назвали Чертовым.

 У нас всегда, если колесо большое и необычное — то непременно чертово. Но работало оно исправно и надежно, несмотря на примитивный свой образ и незатейливый материал. Максимум дерева, минимум железа. Вода по лоткам поступала на поля и полив стал обильным и регулярным.

 Позже, для регулирования потока воды, выше по течению речки, возведут плотину и это позволит накапливать воду и сбрасывать по необходимости.
Когда новая, современная техника заменила примитивные конструкции дальстроевских времен, плотина ещё служила в качестве моста. Пока строительство и ввод в строй на объездной дороге в восьмидесятые годы нового моста, окончательно не стерла с лица земли следы былого творения.

 Собирать урожай нелегко, но приятно. Зримы труды и сознаешь, что это поможет пережить очередную суровую зиму. Но сохранить и переработать плоды летних трудов надо с наименьшими потерями. Ведь каждый выращенный здесь килограмм овощей дался с таким боем и напряжением. Да еще ответственность перед суровым дальстроевским начальством.

 Сколько нервов и бессонных ночей сгорело у руководителей совхоза от бесконечных проблем и забот. Сохранить урожай можно только в надежном хранилище — и снова аврал строительства, снова мобилизация местных Кулибиных и Левшей. Снова только дерево и минимум железа. Да! Еще земли и грунта без меры вокруг.

 В том же темпе выстроили овощехранилище, почти рядом с полем. И опять шедевр. Хранилище получилось почти идеальным. Зимой и летом без отопления стабильная температура была около нуля. Внутри все выбелено известью, аккуратные стеллажи с вентиляцией и рельсовой дорожкой по центру и тележкой на колесах (колеса уже чугунные).

 Рядом с овощехранилищем выстроили цех засолки капусты, на местном наречии — квашпункт.  Здание сезонное без отопления. Внутри его находились огромные чаны в рост человека, в них квасили капусту для населения приисков и отдельно листья — для заключенных.

 Хорошие урожаи давала картошка и для ее выращивания разработали большие площади в двух километрах от поселка.
 Так была организована сезонная командировка — Полевой. Небольшое отделение совхоза  со своей отдельной хозяйственной структурой. Было построено жилье для рабочих, хозяйственный блок, даже  соорудили силосную яму, в которой заготавливали на зиму корм скотине. До пятидесятых годов там сохранились агрегаты для полевых работ — конные плуги, конные грабли, и сажалки картофеля, очень примитивные и грубые.

 Сажалка была сделана почти полностью из дерева, как и все изделия местпрома. Но функции свои выполняла на отлично, высвобождая десятки рабочих рук.
Полевой был удален от реки и орошаемые культуры здесь не возделывали. Его спецификой были картофель и силос. На лугах вокруг заготавливали сено и ставили огромные, как дома, стога. Сено и силос зимой вывозили на лошадях на ферму, расстояние для этого транспорта было вполне приемлемое.

 Молферма, Полевой, Волчек- это все ближние командировки, где работали заключенные. А за эти годы и последующие, таких командировок вокруг Эльгена было создано огромное количество. Расширяющиеся районы лесозаготовок требовали притока рабсилы и новых участков.

 Лагерный пункт в национальном селе Мылга вошел в состав Эльгенского ОЛПа и получил негласный статус штрафной зоны для Эльгенских заключенных. Но это было ещё не самое гиблое место… Для Мылги штрафной зоной была командировка Известковый, где заключенные заготавливали известь..

 Е.С. Гинзбург упомянула этот момент в «Крутом маршруте», когда сама нашкодив, едва не попала на Известковый. Хорошо, что её друзья выручили и на этот раз, иначе не пришлось бы нам читать такую замечательную книгу!

 Богатство Колымы прирастало не только разведанными месторождениями золота, но сельхоз угодьями. Долина реки Берелех похожа на Тасканскую долину, правда севернее километров на сто. Учитывая Эльгенский опыт приступили к организации Сусуманского совхоза и здесь Эльген сказал свое веское слово, ведь первые рабочие стоявшие у истоков нового совхоза были сенокосчиками из Эльгена!


                Эльген строится

 Начальный отрезок жизни Эльгена можно назвать периодом становления и развития. Совхоз нащупывал направление, на котором стоило прилагать максимум усилий. Это было растениеводство и животноводство, что потом и стало смыслом и главным делом.
Но значительные усилия тратились на обустройство и жилье для самих тружеников. Как вольных, так и заключенных. ДОК (деревообрабатывающий комбинат) работал с полной отдачей, стройки поселка и соседи требовали материала в неимоверных объемах. Река без усилий несла сплавной лес в запани (лесозадерживающие сооружения) и отсюда с великим трудом люди продолжали его путь к стройкам и цехам переработки.

 Поселок изначально возникший как ОЛП исподволь стал прирастать вольным населением. У кого-то кончался срок, как например у вольнонаемного начальника сенозаготовок М.М. Бороздича (из материалов А.Г. Козлова) или приезжали сами, как к примеру всем известный ветеран совхоза А. Хильченко в 1936 году. А Прокоп Вензель, так вообще всю жизнь жил на Колыме и являлся самым настоящим аборигеном. О колонистах на Эльгене не приходилось встречать ни малейшего упоминания, наверное это движение не нашло себе здесь почвы.

 Работа находилась для всех, а вот с жильем было сложнее и потому народ сам обеспечивал себя крышей над головой. Сообща, а где и с помощью совхоза возводили себе простецкие домишки с минимальными удобствами. Лес для частного строительства выделяли не самый лучший и лепили срубы едва не из жердей. Хорошо местной глины было в достатке, потому и старались намазать потолще и внутри и снаружи, да завалинку поднять повыше, чуть не до самых окошек.

 Окошечки в таких домах тоже были крошечными, а входные двери утепляли обивая чем придется, на первых порах это были маты из мешковины. Войлок и дермантин в ту пору были неслыханной роскошью. Очень выручал свой кирпичный завод, хотя слово заводом его было назвать трудно…

 Дома строили в том месте, которое нравилось будущему владельцу, ни каких планов застройки и согласований не требовалось. И конечно всякий старался найти место поудобнее, чтобы река поближе и берег повыше.
 Высокий берег Эльгенки местами переходил в лог, где стекали мелкие ручейки и тем, кому не досталось хорошего места, строились в этих неудобьях и в каждое большое половодье хлебали горюшко.

 Зимой топили печи два раза в сутки и температура в доме бывала в очень широких пределах, да все равно ее ни кто не измерял и все зависело от самого хозяина.
Туалеты находились за пределами жилья и морозы ниже пятидесяти требовали определенной сноровки при посещении оных заведений.

 Окна дома сразу после ноябрьских праздников покрывались коркой льда и не оттаивали уже до апреля, только тускнели день ото дня по мере намерзания слоя льда. Лед мог намерзнуть так, что выпирал в комнату и детворе это очень нравилось. Можно было поиграть с кусками льда, конечно если не видят родители.

 В дальних углах комнат стены промерзали до инея и оттаивали после того как натопят печь и от конденсата стены по углам всегда были мокрыми и черными. Тараканы не выдерживали суровых условий и не приживались. Потом они возьмут реванш, когда все квартиры подключат к центральному отоплению и заполонят поселок, но это будет позже, гораздо позже!


Государственные здания строили с соблюдением норм и гостов и потому они получались более комфортными и цивилизованными.
В центре поселка выстроили новую контору с колоннами на крыльце и большими окнами. Казенные здания той эпохи отличались наличием колонн. Пускай деревянные, пускай квадратного сечения и невысокие, но обязательно колонны. Наверное они несли для руководства Дальстроя какую-то тайную, сокральную подоплеку, ведомую только им, тем не менее Эльген тоже исподволь наполнялся этими монументальными атрибутами.

 Росло количество заключенных и женщинам самим приходилось расширять лагерное жилье, возводя новые бараки. Мужики едва успевали строить новые конюшни, теплицы и коровники. Зачастую новые этапы, поступавшие из Магадана приходилось селить прямо в палатки из-за нехватки бараков и это усложняло жизнь заключенных, тогда на помощь в строительстве бараков приходили мужчины.

 Недалеко от территории лагеря, на берегу, выстроили казарму для охранников по всем правилам строительства бараков, но с неизменными колоннами и верандами.
Может не стоило бы иронизировать над архитектурными изысками тех лет, ведь в людях всегда дремлет чувство прекрасного и вырывается когда накапливается большой потенциал.

 Вот взять к примеру нашу поселковую больничку (изначально санчасть) , расположенную почти на въезде в поселок по левую руку. Само здание со сторонами примерно десять на десять, небольшое и аккуратное с белыми оштукатуренными стенами и крышей с местной деревянной черепицей. Большие аккуратные окна. Но самое главное — полисад! Тоже сотки полторы, огороженные резным заборчиком, и по всему периметру за забором аккуратно и ровно посаженные березки и уютные небольшие скамеечки со спинками. Незатейливо, но очень красиво и с любовью выполнено руками неизвестных зека.
  Березка так и станет любимым элементом ландшафтного дизайна.


                Черные дни и ростки новой жизни

На рубеже конца тридцатых, начала сороковых годов женский лагерь принял классические для ГУЛАГа очертания. Бараки в каре из колючей проволоки, проходная, вышки с часовыми по углам, широкая отсыпанная щебенкой дорожка вдоль всей территории.

 Штрафной изолятор вынесен за территорию, но рядом с зоной. Небольшое здание из бетона, с неимоверно толстыми стенами и малюсенькими окнами — бойницами почти под потолком. Здание без отопления, лишь в отделении для караула была печь, чтобы не мерзла охрана. Здание мрачное, от которого веет холодом и чем-то неживым даже в солнечный летний день.

 От проходной направо дорога идет в поселок, до которого от лагеря метров пятьсот. Налево дорога похуже, уходящая в лес, который начинается метрах в двухстах от лагеря.
Это дорога печали и ужаса. Там в лесу начинается кладбище. Там и находят свой последний приют, в общем еще молодые люди, не вынесшие тягот суровой действительности. Здесь по лагерным обычаям и возможностям хоронили и умерших деток.

 В лесу, почва без солнца даже в конце лета оттаивает не больше двадцати сантиметров, а дальше начинается мороженый суглинок, который можно взять ломом или кайлом только с большим трудом, затратив уйму времени. Потому и выходило, что покойников не хоронили, как положено, а прятали с глаз, слегка прикопав, лишь бы не торчали следы на поверхности.

 Если же приходилось хоронить кого-то из вольных, то здесь уже все выглядело достойно, сил не жалели и времени и тоже, ставили крестик или памятник из дерева. Но это были скорее исключительные случаи. Тем не менее, эти свидетельства как раз и остались на будущее. А в остальных случаях все вылезло на поверхность в виде костей и черепов.

 Конечно, такое гнусное отношение к ушедшим от нас людям не предавалось гласности и многие, просто пытались отряхнуться от такой памяти и забот. Да и свидетелей оставалось мало. Кто уехал скорее, освободившись из этого ада, кто перебрался на новый погост, подальше от поселка, а кто-то просто не знал или не желал знать. В шестидесятые пацаны постарше ходили на те места из любопытства или по другим, неведомым мне причинам, рассказывая такие подробности и ужасы, что другие слушая тряслись от страха и заказывая себе туда дорогу навеки.

 В семидесятые годы начались интенсивные мелиоративные работы в совхозе. Коснулись они и этих мест. Даже на изрядном удалении от бывшего лагеря, при прокладке канала стали попадаться останки погребенных. Да что там — кости и черепа только. Срочно доложили в областное управление мелиорации, что мол делать? Канал докапали, но наложили табу на его использование по назначению. И лишь из-за того, что был риск инфекции или еще какой чумы.

 Смена руководства Дальстроя на рубеже 1937-1938 годов заметно отразилась в отношении к населению как вольному, так и заключенным. Берзинская вольница закончилась. Народу, до этого считавшем условия жизни тяжелыми, стали день ото дня закручивать гайки и в быту и на работе.

 Увеличилось количество охраны и надзирателей, территорию лагеря по периметру огородили колючей проволокой, передвижение одиночек перешло в разряд чп, а группы заключенных теперь сопровождал конвой с оружием и собаками. Прекратили выплату наличных денег и отменили посещение магазинов. Изменился режим работы и отдыха, теперь рабочий день составлял двенадцать часов, и оставляли два выходных в месяц.

 Естественно прокатился ропот и недовольство среди заключенных, но особенно рьяные поборники былой свободы выявлялись начальством и в лучшем случае попадали в изолятор, а некоторые исчезали в неизвестных местах. Как потом выяснится, всех бунтарей и искателей правды будут собирать в спецзоне на «Серпантинке».

Но это крайняя мера воздействия, люди в силу инстинкта самосохранения, в большинстве своем предпочитают вести себя осторожно с той силой, от которой зависит жизнь и относительное благополучие. А потому терпели стиснув зубы и молчали.
 
Как-то сразу стих шум строительства новых домов и объектов. Теперь основная масса  стройматериала шла на прииски и другие важные объекты добычи металла. Все силы  концентрировались теперь только на золоте. Совхоз утратил былое внимание и опеку высокого начальства. Теперь свыше спускались только сроки, нормы, кубы и тонны. Ну и периодически взыскания и нагоняи.

 Количество заключенных увеличивалось, но капитальное строительство нового жилья было остановлено. И снова появились палатки, обложенные снегом зимой и торфом летом.
 Санчасть не справлялась с потоком больных и доходяг, но как всегда нашли простое решение – ограничить количество больных директивами сверху, но резко возросла смертность.

 Только жизнь брала свое и в таких невыносимых условиях, ведь женщины умели не только пахать как лошади, но и рожать детей. Природу невозможно было переломить никакими запретами и наказаниями. Любовь пробивалась неистребимыми ростками даже на суровой северной земле. В 1939 году этот вопрос и способы его решения уже выходил за рамки возможностей села и местной администрации. Уже в Магадане чесали  затылки, решая деликатную задачу.

 Решили строить «детский комбинат». Дико звучит? Но в эпоху индустриализации и коллективизации, комбинат наверное был самым подходящим определением.
Тем временем на Колыме прокатилось с ревом и грохотом невиданное до селе наводнение, которое смыло мечту бывшего начальника Дальстроя — город солнца, город сад, который уже начали возводить в устье реки Таскан. Река Колыма показала свой норов и ничтожество дерзких мечтателей, осмелившихся относиться к ней без должного уважения и трепета. От убогих бараков и намеченных улиц с прочими заделами, девятиметровый вал не оставил ни каких следов бурной деятельности. Природа строго сказала: «Не надо этого делать!». И человек согласился. Но остались приготовленные материалы для нескольких зданий будущего города, которым стать ему было не суждено, которые концентрировали в поселке Пищевой, рядом с островом.

 Один из комплектов будущего столичного дома и было решено отдать под «детский комбинат» в Эльгене. Так в 1940 году в нашем поселке и появилось первое двухэтажное здание.  Здание — история, о котором можно написать целую повесть. Столько оно повидало людской суеты, судеб, рождения и трагедий. Почти шестьдесят лет  прослужило это здание людям и закончило свою жизнь ярко и шумно, в огне пожара, на прощание согрев эльгенцев в один из осенних вечеров.

 Как бы ни было, проблема с детьми уже стояла не так остро. Теперь в Эльген будут отправлять всех заключенных женщин  из ближайших поселков и приисков уличенных в проявлении их женского естества. Многие сотни, а может и тысячи эльгенских младенцев, увидевших белый свет с 1940 по 1957 год не минуют этот славный дом.

 Если Вам расскажут, что много детей погибало от холода и голода в те годы, не верьте в эти легенды! Детская смертность была действительно высокой, но причина была в другом. Голодные, замордованные женщины, страдающие от авитаминоза, не могли родить здорового малыша, тем более выкормить его, страдая от недоедания и тяжелой работы. Ведь их не освобождали от труда и приходилось разрываться между кормежками и работой с утра и до ночи мечась по поселку и в слякоть и в морозы.

 Медицинское обеспечение было почти нулевое, и малейшая инфекция и даже банальная простуда заканчивались летально почти в каждом случае. Ответственности за детскую смертность ни в каких структурах не предусматривалось, так как дело касалось незапланированного явления. И если малыш выживал в этих условиях, он нес в себе колоссальный потенциал естественного отбора. Действительно такого и из ружья не убьешь, как потом напишет Е.С. Гинзбург в известной повести о том времени.


                Самые трудные времена

 Эльген со всеми его обитателями с 1938 по 1953 года на полтора десятилетия погрузился в самую мрачную и безысходную пучину существования. Именно из этого жестокого времени до нас дошли строки и свидетельства очевидцев, по чьим жизням прогрохотал каток бесправия и унижений.
Ольга Адамова-Слиозберг в повести «Путь», без патетики рассказала о лагерной жизни в Эльгене.

 Серафима Бородина тоже рассказала, как в этих же местах валила лес на командировке «7-й километр».
Нина Гаген-Торн в стихах описала сушествование (не поднимается рука написать слово ЖИЗНЬ) в лагере для женщин. Уныние и тоска, где размыта грань между жизнью и небылью, где погибла воля и надежда на светлое и радостное будущее.

 Что же? Значит истощенье?
 Что же — значит, изнемог?
 Страшно каждое движенье
 Изболевших рук и ног.
 Страшен голод: бред о хлебе,
 «Хлеба, хлеба» - сердца стук.
 Далеко в прозрачном небе
 Равнодушный солнца круг.
 Тонким свистом клуб дыханья,
 Это - минус пятьдесят.
 Что же? Значит умиранье?
  Горы смотрят и молчат.
 
 Эти несколько ее строчек рожденные эльгенскими реалиями и талантом слабой женщины, если вчитаться в них и понять, хоть не во всей глубине, а насколько можно — передадут все настроение и состояние автора.
Сотни и тысячи человеческих теней рядом чувствовали то же самое, терпели и молчали. Молчали не из за трусости и малодушия, просто не было сил сопротивляться бездушной махине, опустившейся на страну.

 Борис Лесняк в повести «Я к вам пришел» рассказал о двух эльгенских женщинах, которые доведенные до отчаяния и истощения, решили покончить с этим таким вот способом. Взявшись за руки, просто молча пошли в лес от места работы и охранников. Они не реагировали на окрики и предупредительный выстрел, решились на крайность. Это был их протест и воля. Одну из них не успели довезти до больницы, вторая выжила и работала уже на «Беличьей» рядом с Борисом. Наверное она что-то не доделала в жизни.

 Повидал Эльген человеческого горюшка за свой короткий век, не приведи бог!

 Суровые и тяжелые военные годы добавили горя северянам и так выживавшим на грани невозможного. Без того скудное обеспечение продовольствием и материалами сошло на нет.

 Совхоз производил продукцию, но это была ничтожная доля необходимого. Колымчанам грозил банальный голод. Убогую одежонку нечем было заменить и приходилось создавать специальные звенья по ремонту одежды и обуви. И здесь выручала смекалка и изобретательность, все шло в дело, вплоть до старых автомобильных покрышек.

 На Руси в тяжелые периоды народ испокон веку переживал особый патриотический подъем, и в эти годы  даже зеки, встрепенулись, стиснули зубы и кулаки. Мужики массово писали заявления с просьбой об отправке на фронт. И были счастливчики, которым это позволили, Но это порыв быстро пресекли, так как золото тоже был оружием в этой обстановке.

 Политическое руководство усилило пропагандистскую работу. Стали появляться газеты и в одном из бараков женского лагеря организовали клуб. Выделили допотопный кинопроектор и начали демонстрировать военную хронику и новости страны, хотя и с большим опозданием, но  это стало колоссальной духовной отдушиной в жизни людей. Вольное население потребовало, что бы им тоже позволили посещать сеансы. С некоторыми условиями и оговорками это им разрешили.  Так возникли зачатки культурной жизни в Эльгене.

 Традиция прижилась, и со временем доступ в лагерный клуб стал проще, и клуб стал культурным центром поселка, где выступали заезжие агитбригады и артисты даже из самого Магадана.

 А вот баня — другой центр, ближе к области медицины и здоровья, как раз была в самом поселке. И лагерный контингент частенько тянулся сюда организованными колоннами.Возник некий культурно — санитарный обмен между двумя мирами.

 Баня занимала целый барак,  очень просторный и чистый. Даже парилку сделали довольно вместительной. Правда пар был своеобразный. Поступал из парового котла, постоянно шипел и плевался кипятком. Было очень влажно, но от этого еще жарче.

 Отдельно от общей бани соорудили, видать для начальства, два небольших отделения с душем и ванной. Комфорт здесь был выше, но не всем это был доступно, только местному руководству.

 Баня пережила лагерное лихолетье и прослужила эльгенцам до середины шестидесятых, пока не выстроили новую,  поменьше, но более удобную.
Баня необходима для жизни, а вот клуб поселковый построили только когда закончилась война  в 1946 году. Для нашего поселка это был шедевр! С оркестровой ямой, как в театре (ни разу не замечал что бы ее использовали). С лепными барельефами. Один на тему монумента «Рабочий и колхозница», а второй с революционной тематикой, с рядами новых кресел человек на 200. После наших закопченных, низеньких лачуг, он поражал своим простором и красотой. А еще предвкушение нового фильма, творил праздник в душе.

 Но это лишь пара светлых точек в бесконечном мраке тяжелых военных лет. Через некоторое время наладили снабжение продовольствием из США, и надо сказать, так избежали катастрофы. Иначе население, лишенное снабжения продовольствия из центра, было обречено на абсолютный голод и смерть. Не задарма Америка кормила колымчан тот период, но и на том им спасибо! Послевоенные годы не принесли облегчения, страна отдав все силы и напряжение войне, собирала последние крохи. И даже в 1948 году горсть колхозного зерна, присвоенного голодной бабенкой будет поводом попасть на Колыму.
 
 Основная причина убыли личного состава в лагерях — истощение и авитаминоз. И до сих пор не понятно, горький отвар из стланика помог ли сократить смертность?
Конечно, здесь обилие ягод, грибов шишек, но это такой мизер в общей круговерти, что и не стоит серьезно брать в расчет.  Медведь целый день сидит в ягоднике и жрет, жрет, жрет — но постоянно голоден, хоть и не работает. Вот и проживи на ягодах. К тому же на второй день набьешь такую оскомину, что тошнить будет.

 В начале освоения Колымы, во времена правления Берзина, развитие территории шло органично и последовательно. Сперва строили фундамент, и лишь затем возводили само здание.
 Новые руководители, пришедшие на смену имели другую установку. Они были уверенны, что своим напором и волей заставят золотые реки течь в партийные закрома. Люди, Родина, совесть — эти понятия перестали существовать для руководителей павловского типа. Цель была одна- угодить «дорогому вождю». Отчитаться досрочно и с перевыполнением.

 Еще по инерции пару лет удавалось наращивать объемы добычи золота, но потом произошел перелом, пик был достигнут, а как развиваться дальше не могли сообразить, будучи людьми не творческими. На самых богатых россыпях золота хватали верхушки, не думая о завтрашнем дне. А назавтра снова перемывали отработанные полигоны, зарывая вчерашний труд и средства. И только подгоняли и грозили всеми тяжкими, за срыв плана добычи. Но рекорд 1940 года, когда добыли 80 тонн золота всем Дальстроем так и остался историческим рекордом. Больше ни кадровая чехарда, ни пинки с угрозами не действовали. Все! Качественный рост застопорился, а наращивать силы и базу не было возможности.

 Эльген в миниатюре копировал достижения и провалы системы. Самые мрачные времена пришли на эту суровую землю и все застыло в оцепенении и мраке на целое десятилетие. Крайняя жестокость и невроз начальства, голод и холод, равнодушие к проблемам и бедам заключенных. Смертность выросла многократно.

 Мой отец Садилов Александр Исаевич, перенесший на себе все лишения эльгенского заключенного, не часто предавался воспоминаниям тех лет (слишком горьки они были), но порой рассказывал о той жизни. Смерть была частым явлением. Тела погибших складировали, как дрова в полненницу, на протяжении зимы на территории женского лагеря. Потом ранней весной, когда начинало пригревать солнце их грузили на тракторные сани и везли на другой берег Таскана хоронить. Сбрасывали в подходящую канаву и присыпали всяким подручным мусором, лишь бы не торчали конечности и головы.
 Как раз в эти годы ему пришлось тоже лежать в этом печальном штабеле с покойниками.

 Шел по дороге из «Теплой долины» в Эльген, расстояние верст двадцать, да не рассчитал силы и упал обессиленный среди пути. Командировок было много в долине и начальство после объезда возвращалось в лагерь. Подобрали тело, привезли на вахту и сбросили в общую кучу. Долго он лежал или нет, только на его счастье проходил старлей Луговской мимо и изумился, что свежий труп откинул в проход руку. Человек привыкший не потерял самообладания и зайдя на вахту грозно спросил почему живого человека выкинули к мертвецам. Оплошность немедленно исправили, перетащив тело в санчасть. С той поры у отца остались изуродованными ногти на пальцах ног — приморозил. Жизнь не захотела покидать его на этот раз. Видать много еще дел осталось на земле.

 Но как бы трудно ни было, закончилась война, а с ней и американская помощь. Только оставила после себя как память на годы пустые банки из под американской тушенки. А вот банки из под чая не выкидывали и хранили долгие годы как кухонную посуду. Слишком удобными были эти квадратные коробки с откидными крышками, куда насыпали крупу или сахар и ставили на полочку.

Седьмой километр
Окончание Великой войны не принесло облегчения  заключенным, победная весна на время подняла дух и настроение, но рутина бесконечной борьбы за норму выработки, а следовательно за кусок хлеба насущного и спасительного, скоро вернули все на свои места.

 Страна выбивалась из последних сил, и ни кто не собирался ей помогать, и поставки американской помощи прекратились, запутавшись во взаимных обязательствах и долгах и политике.

 Тасканская электростанция уже вовсю давала энергию в совхоз и лагерь. Часто случались перебои и отключения, в основном из-за ненадежных линий передачи электроэнергии. Мало еще было опыта эксплуатации этих систем в условиях вечной мерзлоты, да и снабжение оборудованием желало лучшего.

 А вот эльгенского леса для сотен километров опор ЛЭП и хозяйственного строительства требовалось все больше. Да и поселок отапливался дровами. В морозные вечера десятки труб, больших и маленьких, начинали заливать небо струями синего дыма. Потом они сливались в одно облако, расползавшееся над всем поселком. Затем поднимался морозный туман и все смешивалось в сплошную серую мглу и только мороз и шепот звезд оставались рядом.

 Количество топящихся печей несло в себе большую опасность пожара. Техника безопасности и строгие инструкции зачастую не срабатывали и потому возникали возгорания, приносившие немалые убытки и в без того скромный быт.
Так появилась в поселке на въезде пожарная часть с красной пожарной машиной «ЗИС-5». Десяток лет прослужила часть по назначению, а после закрытия лагеря здание переоборудовали в жилое и раздали квартиры очередникам. Только название Пожарка и осталось в памяти народа на долгие годы.

 Контора совхоза, построенная еще в конце тридцатых, находилась в самом центе, справа за перекрестком. Влево дорога вела в женский лагерь, а вправо на набережную Эльгенки. Прямо уходила через знакомый нам мост на метеостанцию, поля и переходя в зимник вела на Мылгу.

 По зимнику тракторами вывозили дрова и строевой лес со знаменитого Седьмого километра и дальних участков и командировок.
Почему спросите «Седьмой километр» знаменит? Потому, что встречается в описаниях бывших эльгенских «сидельцев». Здесь пришлось хлебнуть лиха Евгении Гинсбург о чем она упомянула в знаменитом романе «Крутой маршрут». Серафима Бородина в своих воспоминаниях описала эту командировку. Ольга Адамова -Слиозберг в повести «Путь» тоже рассказала о «Седьмом километре»

 Место от поселка не далеко, довелось мне побывать здесь в восьмидесятых, на месте, где стояли бараки командировки. Слева от зимника метрах в двухстах находится озеро, тоже Седьмое. Хорошее место для охоты, а из рыбы один гальян, презренный рыбаками, без вкуса и очень доступный (хоть руками лови).

  Командировка находилась справа от зимника чуть дальше озера, на терраске довольно сухой и удобной. Место грибное и ягодное. Впрочем найти место совершенно без грибов или ягод по берегам Таскана почти невозможно. Но тогда я еще не читал этих книг и значения особого не придал этому известному месту. А то, что командировки и просто бараки, в которых жили заключенные, попадались довольно часто и говорить излишне. Целые поселения заброшенные неожиданно встречались в лесу.

 Нешуточная жизнь кипела вокруг Эльгена круглый год. Летом еще приходилось заготавливать сено по марям и болотам. Сенокосы располагались дальше от речной лесистой поймы, километрах в двух, где лес переходил в тундру. Работа на сенокосе, считавшаяся легкой, доставалась женщинам. Только на особо удаленных участках ставили мужиков в целях безопасности. Медведь мог пошалить, придя в гости  или лихие люди забрести в гости непрошено. Всяко могло случиться.


                Про детей и медведей

 Человек так устроен, что и среди тягостных и серых будней находит, порой неожиданно, яркий и приятный осколочек забытой жизни. Может это обрывок любимой мелодии из казенного репродуктора или горсть спелых ягод, а может поймает на себе внимательный взгляд незнакомых, но уже родных глаз и сердце сразу зайдется в непонятной истоме.

 А жизнь умеет порой преподнести сюрприз откуда и не ждешь.
Именно о любви я и собираюсь говорить.
Многие несли в сердце сквозь колымские морозы и лишения единственную свою пылающую, согревающую и манящую надеждой любовь и это заставляло идти и бороться и выживать стиснув зубы.

 Но еще больше рождалось романов в повседневной жизни, где женщины были отделены от мужчин противоестественными силами, следившими строго, чтобы эти стихии не смешивались. Да разве природу удержишь убогими правилами и запретами.
Тем более сами стражи порядка первыми падали сраженными коварным амуром. Любовь находила точку, где просочиться через плотину рутины и запретов и сдержать ее было не во власти людей.

 Тут еще и со всей округи привозили штрафниц не устоявших перед любовными искушениями и проявившими свое женское естество в намерении продолжить род людской.

 И если отбросить все стенания и предрассудки той поры, то Эльген являл собою центр материнства и любви, что упорно не хотели видеть мрачные озабоченные личности, в чьих руках находился нерв управления и организации.

 Работы и забот у нянечек и обслуги деткомбината год от года только прибавлялось, несмотря на военное лихолетье и послевоенный голод. Содержание деток, зачастую в колымских легендах описывают как ужасное и даже зверское, не хочу с этим соглашаться. Ведь за малышами ухаживали люди из этой же среды и жившие рядом в одном поселке с роженицами как вольными так и заключенными. Но фото дети выглядят хоть и не роскошно, но весьма упитаны и здоровы.

 Детвора подросла и в году сорок седьмом потребовалось строить им школу, с запасом на будущее. Ее и построили через дорогу от конторы под углом к линии дороги. Образовав тем самым в центре села просторную площадь. Здание рубленное, получилось очень красивым и даже с некоторым шиком. Как и обычно с печным отоплением и длинным коридором для детворы, чтобы бегали в перемены.

 Как школа оно просуществует лет десять, потом сюда переведут контору совхоза. А школу в начале пятидесятых построят новую. Большую и вместительную, опять с запасом на будущее (думали люди о будущем).

 Уже миновал 1947, запомнившийся как самый голодный послевоенный год. Война не коснувшись Колымы напрямую, все же оставила свой след и здесь, выкосив ряды заключенных голодом и болезнями. Но новые волны невольников вскоре заполнили бреши в рядах заключенных. Это были в большинстве люди с западных областей Союза и много иностранцев. И статьи у них тоже были доселе невиданными (шпионы, бандеровцы, изменники Родины и т. д.), были среди них любители собирать колоски и прогульщики (времена были жесткие, за горсть зерна найденного в кармане и за не выход на работу, запросто можно было очутиться в лагере).

 Но все так же угрюмо брели по дорогам Эльгена колонны женщин, охраняемые конвоирами, носились «мамки» по пять раз в сутки на кормежку младенцев.
Направление в развитии совхоза приобрело устойчивые границы, время экспериментов закончилось. Что получалось лучше, на том сосредоточились. А получалось выращивать огурцы и капусту и разводить молочное стадо. Так и осталось молочно-овощное направление на долгие годы.

 Заметно к пятидесятым поселок прирос вольным контингентом, и их вклад в общее дело стал весомее. Потребности у людей росли, им нужны были магазины, больница, школа, детский сад, клуб с библиотекой. Да и производство требовало нового развития. Построили мех базу, электроцех, технические склады, котельные. Стала регулярно, пусть и в ничтожных объемах, поступать новая техника. Совхоз имел уже несколько грузовых машин и тракторов.

 Все это хозяйство и содержали вольные (как было принято здесь называть) жители Эльгена.
Весь берег речки Эльгенки от агробазы до «ДОКа» застроили частыми домишками. Речка рядом, огородики небольшие  у каждого под картошку. Ведь без картошки и не мыслили себе жизни люди в то время. Кто порасторопнее и поросеночка заводил.

 Как здесь не рассказать про одного эльгенского чудака Сашку Метелкина. Так вот, был он заядлым и весьма удачливым охотником, и нередко ходил на медведя. Медведей вокруг поселка, как уже было сказано, водилось в несметных количествах. Так что встретить и разобраться с ним имея опыт, не составляло большой проблемы. Лицензии тогда не надо было покупать, все было просто и естественно. Есть ружье — значит есть право.

 Несколько раз попадала ему на пути медведица с медвежонком. В чаще лесной, да в ночной засаде, трудно определить половую принадлежность зверя. Короче так получалось, что в довесок приводил на ремне еще и медвежонка. И помещал его в металлическую клетку возле дома. И этот зоопарк очень нравился жителям поселка. Даже из детского сада водили детвору на экскурсию — смотреть медведя. Всегда народ толпился глазея и угощая зверюгу. А он рос и матерел на подачках не по дням, а по часам (как в сказке).

 Однажды выросший зверь исчезал, детворе говорили мол, отпустили в лес на свободу. Да как детям объяснишь, что его постигла участь что и поросенка в конце сезона. Не каждый будет употреблять в пищу медвежатину, но в этом случае все проходило гладко. К тому же были заверения, что это очень целебный продукт. Впрочем и я что-то слышал про медвежью желчь и сало…


                Побег

 В конце 1948 года, наконец-то почувствовали облегчение в снабжении хлебом и прочими продуктами питания, и откровенный голод постепенно стал отходить на второй план. В рационе заключенных стало больше рыбы, да и как иначе в краю богатейших рыбных запасов и развивающегося промысла. Совхозы на побережье Охотского моря тоже нашли свою специфику и наращивали производство картофеля. Потихоньку край стал приходить к нормам нормального обеспечения. Вот только морозы оставались прежними, все так же принося страдания и муки.

 Да одежонка требовалась потеплее и комфортнее, ибо заключенные напоминали безобразные кочаны капусты, увешанные немыслимым тряпьем и рванью. Охрана на их фоне резко выделялась  овчинными полушубками и добротными валенками, как бы подчеркивая бесправие и никчемность заключенных.

 В этом же году в конце июля,  поселок внезапно заполнили вооруженные солдаты и офицеры, во главе с генералом. Чем-то тревожным и зловещим наполнилась атмосфера поселка от этой военной суеты и беготни. Объяснять и вводить в курс дела народ ни кто не собирался, давая тем самым повод для фантазии и мифов. И позже начнутся страшные рассказы о том, что пригнали танкетки (не представляю, что это), в небе барражировали самолеты — разведчики, начались вокруг бои кровопролитные не понятно с кем и зачем. Но это издержки эпохи секретности и бдительности.

 На деле, из штрафного лагеря Нижний Ат-Урях сбежали двенадцать заключенных, разоружив охрану и прихватив запас патронов. Первый бой они дали преследователям в долине ключа Туманный и понесли первые потери. Побег был организован глупо и непродуманно. К тому же приготовленные запасы продовольствия беглецы забыли в суете еще в лагере. Без карты и знания местности, они потерялись буквально на второй день и не могли сами понять куда и зачем им двигаться.

 Основной курс их был на север, поэтому они вышли во владения совхоза к ключу Оссибите, мы привыкли называть его просто Сибит. Маленькая чистая речушка, по берегам которой заготавливали сено. Находится он в двенадцати верстах от поселка по зимнику на Мылгу. Вот в двух километрах от этого зимника, выше по ключу и произошла последняя схватка беглецов и солдат.  Часть беглецов уничтожили, а часть сбежала.

 Свои знания я почерпнул из документального расследования А. Бирюкова, потому и считаю их достоверными. Этот случай описал и уважаемый мною автор Вернон Кресс в своих воспоминаниях. Очень приблизительно и неточно географически.

 Но то, как об этом написал мэтр колымских зарисовок и рассказов Шаламов, меня откровенно возмутило и разочаровало. Да еще и кино сняли по мотивам этого рассказа. Помните «Последний бой майора Пугачева»?  Все поставили с ног на голову, оболгав бедных солдат и командиров в чьи обязанности входило охранять заключенных.
Кому это будет интересно, предлагаю самим разобраться, прочитав исследование А. Бирюкова — «Последний бой Ивана-пахана» и потом посмотрев фильм — «Последний бой майора Пугачева».

 В последнем бою будет тяжело ранен рядовой Урманшин, но поправится и многие годы будет жить в Эльгене среди бывших заключенных, в мире  без обид и разборок.


                Прощай лагерь!

 С 1948 по 1953 годы Эльген жил своей размеренной трудовой жизнью, без потрясений и особой радости. В этот отрезок времени у кого-то вместился целый срок, полученный за банальную мелочь в виде пуда похищенного зерна. А в масштабах страны, целая трудовая пятилетка с ее грандиозными свершениями. Каким аршином мереть эту эпоху?

 Но вот события марта пятьдесят третьего, оставили след и в судьбах и в истории. В целом, для народа это была трагедия, вызывавшая искреннее горе и слезы. В Эльгене, в его специфической среде, смерть вождя породила разную, зачастую противоположную реакцию. Та прослойка населения, у которой возникли радость и надежды на перемены к лучшему, не спешила демонстрировать свой восторг, еще не пришло время. Хотя каждый понимал, что оно пришло — время выхода из оцепенения и напряжения, почти зримо витавшего в атмосфере.

 И перемены последовали, сначала нехотя, как бы со скрипом, но набирая обороты год от года. Заметно стало меняться отношение охранников к заключенным, стали обращать внимание на нужды и требования. Вспомнили что женщина с ребенком имеет особые права и льготы, и не по человечески разделять мать и дитя. Да и подпитка женского лагеря новыми кадрами стала заметно иссякать.
 
 И через четыре года, после смерти Сталина, само существование этого печального учреждения потеряло смысл и актуальность. Так в 1957 году в Эльгене прекратил свое существование (ОЛП) особый лагерный пункт. Ликвидация прошла спокойно, без торжеств и фейерверков. Поди сейчас разберись, связано это событие с жизнью и смертью вождя напрямую или просто это совпадение.

 Памятуя мрачные годы лагерного устройства, Эльген приспосабливался к новым условиям существования. Освободившиеся объекты стали приспосабливать для нужд производства и быта. Сократился целый ряд подразделений и командировок. Заготовка леса и переработка его прекратилась как целое направление деятельности совхоза.

 ДОК (дерево обрабатывающий комбинат) опустел и оборудование перенесли на территорию бывшего лагеря, организовав таким образом строй участок для нужд совхоза. Добротные и просторные цеха ДОКа так и остались на годы заброшенными на берегу реки.
 Река Таскан проносясь вдоль острова и делая крутой поворот ударяясь в берег, где стоял комбинат, стал отгрызать метр за метром не укрепленный обрыв, приближаясь к брошенным,теперь, зданиям. Так бы и смыла неукротимая стихия берег, вместе с бывшим комбинатом, но внезапно поменялось русло и река ушла от поселка в другое, более удобное ей ложе.

 Люди работавшие на комбинате и настроившие себе домики вокруг него, устроились работать в другие подразделения совхоза. Большой барак в котором жило руководство комбината так и осталось именным домом на долгие годы, нося название «ИТРовский дом». (ИТР-инженерно техническое руководство). Одна из квартир этого дома и досталась Сашке Метелкину, о котором я уже рассказывал.
  «Полевой», «Волчек» и прочие удаленные командировки опустели. Только брошенные здания напоминали теперь, о когда то бурлившей здесь жизни.



                Новая жизнь Эльгена

 Заметно схлынула деловая суета и напряжение в обстановке и лицах жителей, казалось солнце стало ярче светить и воздух посвежел в измученном поселке. Прибавилось только забот у руководства совхоза. Теперь вся ответственность и нагрузка ложилось на плечи вольно наемных работников, и от того, как все справятся с новой задачей зависела судьба поселка.

 Справлялись прекрасно. Людям надо было жить и обеспечивать себя и семьи хлебом и теплом. Платили за работу на севере всегда щедро, привлекая этим трудовой люд. На заработанный рубль, приплачивали еще полтора, при условии, если ты обладал всеми на то правами. А правообладателем человек становился через пять лет работы на севере, получая по одной — две набавки за отработанный год.

 Надбавка составляла десять процентов от оклада и чистого заработка. Районный коэффициент платили всем в размере 70% независимо от стажа. Стимул с этой стороны был хороший. Одна беда преследовала жителей поселка, не всех, но заметную часть населения. Так как спирт был очень дешев и доступен — злоупотребляли этим благом нередко. На этой почве страдала трудовая дисциплина, и частенько случались трагедии от потери контроля и бдительности. Но в те далекие времена на эти грехи людские смотрели как-то иначе, снисходительнее и мягче. Наверное памятуя ужасы былой жизни военной и лагерной. А потому, махнув на все рукой радовались новой жизни и чувствовали себя счастливыми.

 Один мой близкий человек частенько, восторженно изрекал:  «Как хорошо стало жить — хлеба едим до сыта!» Умели люди распознавать не приходящие ценности жизни. И песни пели, и танцевали в минуты праздничные, и это была неподдельная радость и счастье. Непохожие на нас теперешних, они были в своей первозданной доверчивости и простоте, в отзывчивости на чужое горе и еще чего-то неуловимого и родного.

 Особенностью этого времени была схожесть с древним Вавилоном, где перемешались племена и языки. Собрать в одном поселке столько наций и народностей, даже специально стоило бы больших денег и труда, тут как-то само собой и даже незаметно собрались все. И выяснилось, что простой народ способен мирно и спокойно сосуществовать в тесной связи не замечая религиозного и национального отличия. Так что все надуманные конфликты смело отнесем к заслугам политиков.

 Кстати, хотелось бы сделать маленькую заметку, коли речь зашла о политике. Часто можно слышать фразу: «Политика- грязная штука»… И никто не стесняется, даже сами политики это цитируют. От себя могу только добавить: «…если ею занимаются свиньи»…

 Но это был другой —  затерянный мир, далекий от политики и бурной жизни больших материков. Казалось все о нем забыли и застыл он в своей мелочной возне без заметного развития и взлетов, в отличие от Великой Страны.

 А может величие страны и складывалось из таких маленьких кирпичиков как это хозяйство. Ведь год от года оно прирастало гектарами, поголовьем, тоннами продукции и тысячами собранных яиц. На далеких приисках люди могли купить в магазине свежее молоко и капусту и не видели в этом чудес. Труд эльгенцев органично вливался в успехи государства, принося незаметный, но важный вклад.


                Новый уклад жизни

 В начале пятидесятых административно-хозяйственный уклад всего края претерпел грандиозные изменения. Родилась Магаданская область, отделившись от гиганта Хабаровского края. Область обрела районы, бывшими ранее ГПУ (горно-промышленное управление). В каждом районе — свой административный центр. До этой поры Эльген относился к Тасканскому РИК (районный исполнительный комитет)  Среднеканского района Хабаровского края.

 Дороги и способы перебраться из одного пункта в другой, тоже отличались от современных. Кто сейчас помнит поселок Пищевой с его паромной переправой? А ведь это был единственный путь из Магадана в долину реки Таскан и все прилегающие поселки и прииски. Даже география и транспортная сеть сильно изменились к середине пятидесятых.

 С грустью и сожалением восприняли в районе закрытие в 1956 году поселка Уголь-Эльген с его романтичной железной дорогой. Многие эльгенцы проехали по ней в пассажирском вагоне, прицепленному к составу с углем. Всего два десятка лет просуществовал поселок и предприятие, дававшее уголь. Окупились ли те затраты, что были вложены в тяжелейшие годы освоения и развития севера? Может быть да, только жизни людские ни когда не окупятся ни каким золотом и углем. Тема целесообразности и логики всей суеты на Колыме со всеми за и против будет стучаться во многие головы долгие годы и может не раз и нам придется вернуться к этому вопросу.

 А пока народ эльгенский живет своими заботами и делами. Дела на производстве идут своим чередом, а в свободное время каждый коротает по своему. У мужиков основная страсть охота, да рыбалка. Для этого занятия здесь раздолье без границ, правда патроны и снасти даются непросто, но здесь смекалка выручает.

 Рыбу научились у аборигенов ловить. Плести загородки и ставить плетеные «морды», как здесь называют. Рыба сама набивается в эти плетеные снасти да бывает один и не поднимешь улов.

 Охотились в основном на утку в сезон и гуся. Любители промысловой охоты встречались редко, этот вид охоты требовал полной отдачи и здесь уже надо быть охотником в полном смысле слова. И отшельником изрядным, жить приходилось месяцами в тайге. Рыбалка все же доступнее и динамичнее, можно и ружьишко прихватить на рыбалку, разнообразив тем досуг.

 Женщины занимались сбором ягод и грибов. Сезон начинался с двадцатых чисел июля и до середины сентября. Первая поспевала голубика, но ее собирали не очень много. Так, попечь пирожки и постряпать вареничков, любители ставили вино. Но оно получалось терпким и кислым на вкус, не все любили этот напиток, тем более спирт был доступнее и роднее. А вот брусники набирали помногу, на всю зиму и это была самая любимая ягода, к тому же целебная и вкусная. На зиму ее замораживали во всякой попавшейся таре, но чаще в бочке.

 Потом зимой откалывали ножом смерзшиеся куски и несли домой варить морс. Детвора очень любила таскать эти мороженные ягоды и грызть втихаря от родителей, которые вечно бранились остерегая от простуды. Но эта процедура больше способствовала закалке, по моему, нежели простуде. Народ подрастающий отличался закалкой и стойкостью к холоду.

 Летом река едва просветлеет от весеннего паводка, как мелкота уже тянется к берегу. Разводят костер и самые отчаянные начинают с опаской сезон. Выйдет из воды такое посиневшее, трясущееся чудо и к костру скорее и крутится, подставляя бока, пока синева не сойдет с кожи. Но день ото дня на улице теплеет и вот уже целая орава плещется в реке и визжит на все голоса от восторга, особенно девчонки.

 Детворы в «Эльгене» всегда было много, такая у него изначально возникла особенность. Причину этого пока никто не исследовал, но последствия приносили некоторые хлопоты. «Деткомбинат» уже давно ушел в прошлое и здание отдали под квартиры. Детский сад, находившийся у «директорского» дома, уже не вмещал наплыв малышей и поэтому построили новый комплекс из трех зданий. Так возник целый микрорайон с названием —  «Детский городок». Он представлял собой три здания огороженных добротным забором с обширной территорией со всякими детскими штучками — домиками и горками с качелями и каруселями. Новинка сразу пришлась по душе и детям и родителям.

 Потом открыли новую школу и вопрос с молодым поколением был решен на долгие годы. Старую школу приспособили под совхозную контору, получилось намного солиднее и удобнее. Эта контора с некоторыми перестройками и доделками с середины пятидесятых так и просуществует до последних дней совхоза. Площадь перед конторой станет центром села и географическим и административным. Здесь всегда будет кипеть жизнь, начиная с утренней отправки рейсового автобуса и на протяжении всего рабочего дня. Все рабочие пути дороги будут здесь пересекаться, особенно шумно в праздники и в дни получки и аванса.

 После трудового дня центр деловой активности будет перемещаться немного в глубь поселка, ближе к магазинам и «Голубому Дунаю». Особенно заметно это явление летом, когда  станет тепло и народ вывалит на улицу. Тогда можно мужичкам не спеша попить пивка прямо у буфета, а женщинам посплетничать в бесконечных очередях за дефицитом. А дефицитом в те времена было все, начиная от маринованных китайских огурцов и ярких китайских  же термосов, до отечественных обоев и половой краски. Про одежду и обувь и говорить излишне.

 Не будет дефицитом только красная икра и всевозможная свежая рыба и соленая тоже. Икра стоила какие-то смешные копейки и ее набирали из бочки в кульки свернутые из газет. А так, как гурманы по непонятным причинам отсутствовали и никто не понимал ценности этого продукта, приходилось продавать лососевую икру в нагрузку. И эта нагрузка ложилась на плечи любителей спирта, который наливали из соседней бочки, зачерпнув чайником. Кто-то выбрасывал эти кульки сразу, выйдя из магазина, а кто бережливее, доносил до дому и складывал на полки в сенях.



                Вода вода…

 Колымский край очень богат водными ресурсами, вода здесь первозданной чистоты и необыкновенно вкусная, а в некоторых местах так и целебная. По большей части горный рельеф и вечная мерзлота определяют дикий нрав у местных рек. Небольшая прозрачная речушка, после ночного дождя может превратиться в бушующий, неукротимый поток. А река Таскан, напитавшись стоками бесчисленных речек и ручьев, превращается в настоящую дикую стихию, ревущую и стонущую, волокущую вывороченные деревья и муть размытых берегов. Картина половодья завораживает динамикой, звуком и мощью, можно часами смотреть на это с восторгом и изумлением.

 Периодически происходят особо сильные паводки на реке Колыма и притоках, только мало ещё изучен характер этой стихии. Знаменитое наводнение 1939 года натворило много бед  неопытным покорителям севера. Как его пережили в Эльгене история умалчивает, только и отмечено приобретением двухэтажного здания для «деткомбината».

 Следующий паводок прокатился в 1956 году. Там где два горных массива Басыканьи и Туоннаха сдавливают русло реки Колыма, превращая едва не в каньон, почти в том месте, где сейчас Среднеканская ГЭС, в ту суровую зиму перехватила русло реки наледь. Для самой Колымы это редкое явление. Для мелких речушек и ручьев наоборот заурядное. Так эта необычная наледь наморозила плотину высотой в одиннадцать метров. Весенний ледоход естественно, закупорил это горло льдинами и вода начала подниматься с угрожающей скоростью, затопив устье реки Таскан и остановив его. Эльген превратился в озеро с торчащими из воды домиками. На дорогах лодки сменили автомобили.

 Из детского сада малышню вывозили родители на лодках. Детскому глупому восторгу не было предела. В условиях жесткой командно-административной системы сработали очень быстро и грамотно. Направили авиацию и бомбардировщики, в порядке тренировки отработали бомбометание по затору очень успешно и оперативно. Вода сошла так же быстро, как и поднялась, оставив только волнующие воспоминания.
Каждый год происходят весенние паводки и разливы после бурных дождей, но такого мощного эльгенцы не увидят теперь много лет. Но то, что они переживут на стыке веков, превратит былые паводки в бледную картинку из прошлого. О чем я надеюсь рассказать в свое время.

 Зимой река прячется под лед, на тихих и глубоких заводях лед нарастает довольно толстый, но переправляться в таких местах на тракторах и машинах опасно для жизни. А на перекатах,  где воды едва больше чем по колено лед всю зиму тонкий и непригодный для переправы.

 А преодолевать реку необходимо, так как на другой стороне заготавливают лес. Почти весь поселок ещё топит печи и деловой лес нужен для хозяйства. Всю зиму бригада лесорубов, человек из семи — десяти заготавливает древесину. Вывозят на тракторных санях, зачастую сцепив парой, для экономии горючего и увеличения производительности.

 Что бы обеспечить этот конвейер и возводят каждую осень примитивный мост на перекате. Конструкция получается очень неуклюжая и допотопная, но служит зиму исправно и надежно. Сверху засыпают бревна щепой и заливают водой, что бы сани с лесом пролетали без задержки и  сопротивления.

 Лес заготавливали в пойме реки Судар, там река делится на два рукава Большой Судар и Малый. Расстояние километров двадцать. Но дорога тяжелая, зимник пробитый бульдозером по марям и плоскогорьям. Скорость хоть трактором, хоть автомобилем почти одинаковая. Трактора теперь мощные «С-80» с теплой кабиной, которую утепляют обивая старыми одеялами и войлоком. Только осторожно надо обращаться с огнем в таких кабинах, а так хорошо, можно и шубу скинуть с рукавицами. Не чета первым тракторам «С-60», которые вообще были без кабин, хотя и тому рады были. Такая силища в помощь, где все вручную, да на горбу.

 Грузили бревна на сани с большой изобретательностью. Делали штабель на  высоком берегу реки, сани загоняли в русло к самому берегу и скатывали бревна вниз без особого усилия. Речка в этих местах промерзала насквозь и вода уходила, высушивая русла и превращая их в извилистые дороги.



                Запутанная история

 В 1959 году в поселке, уже отвыкшему от трагедий и потрясений былой лагерной жизни, случилось ЧП. В конце июля бандиты ограбили и убили инкассаторов, перевозивших совхозные деньги. Все трое работали в совхозе -водитель Быков, главный бухгалтер Сегал и  кассир Соснина.  Специального транспорта в хозяйстве не было, и как всегда отправились они в грузовом фургоне, в котором обычно возили фляги с молоком и продукты с базы.

 Трагедия разыгралась километрах в семи от Ягодного, выше поселка Сенокосный по дороге на перевал. Тела всех троих нападавшие спрятали в кустарнике рядом с дорогой, а фургончик перегнали на основную трассу и бросили на Бурхалинском перевале.

 Количество похищенных денег предполагает не очень большую сумму, сколько там надо на зарплату совхоза? Штатное оружия кассира (наган),  найдено не было, значит грабители его либо выбросили, либо захватили с собой. По некоторым свидетельствам (в частности П. Деманд «Три мои парохода») действовала группа не меньше трех человек. Официальных данных расследования привести не могу, так как не вхож в структуры МВД.

 Обращался к сыну Сегала, в надежде пролить свет на это дело, но получил совет не лезть в эти дебри, без подробных объяснений. А сноски на всякую беллетристику не стоит брать в серьезный расчет. В результате история вышла долгой и запутанной и в финале решалась на самом верху следственной иерархии под присмотром министерского глаза. И скорее всего совхозные деньги — повод увести следствие с истинного пути.

 В поселке естественно сочинили ряд невероятных легенд, одна ужаснее другой, но истины так и не услышал ни кто даже по прошествии многих лет.  Знай эту темную историю Варлам Шаламом, непременно бы написал очередной бой майора Пугачева, но у нас почти документальное повествование и его рамки не позволяют нам предаться даже легкой фантазии.

 Итак, население было потрясено масштабами и жестокостью события. Прощание устроили публичным и торжественным в клубе. Кто-то из районного начальства произнес пламенную прощальную речь и грянул торжественно и печально духовой оркестр, раздирая душу и вызывая слезы собравшихся.  Собралось все население и делегация из района. Процессия медленно двинулась от клуба к центру. Никогда еще Эльген не видел такого скопища народа, как в тот день.

 А погост к тому времени уже организовали другой. В километре от поселка, по главной трассе, где проселок поворачивает на поля и метрах в пятистах среди редкого кустарника проглядывают крашеные кресты и памятники, нарушая естественную картину природы  и перебрасывая сознание в мир трагедии и скорби.

 Рядом раскинулось поле засеянное овсом, поле номерное (все поля для порядка номерные), а это поле сороковое, четное.  Вот с той поры давней и сложился шаблон местный — попасть на сороковой, стало быть окончить путь земной.

 Похоронили эту троицу на опушке аккуратным рядком и поставили памятники со звездами и фотографиями с именами и датами. И с того дня каждая новая процессия проходит мимо этих памятников, вспоминая бывших своих земляков добрым словом.

 С каждым годом все меньше желающих узнать о финале этой истории. И что-то мне подсказывает, что так и канет в лету все, оставшись загадкой на веки вечные. Да и мало кто помнит уже о случившимся. А ведь у них остались дети и внуки потом появились. Может они узнают и расскажут…



                Реформы

 На рубеже десятилетий с подачи Хрущева началась чехарда с хлебом, наверное реформы государства коснулись и нас. Закрыли совхозную пекарню, где пекли славный хлебушек два однофамильца — Волошины. И стали возить из Ягодного за сто верст. И тогда народ понял, что мы потеряли. Наши двух килограммовые булки — белые, пышные, горячие с обалденным запахом свежего хлебушка сменили малюсенькие килограммовые, вечно черствые и холодные с запахом автомобильной гари и с примесью кукурузы. Среди народа пошел ропот и возмущение, только местное начальство уже не могло ни чего поделать, а районному наверное и не доложили даже о наших бедах.

 В клубе замелькали кинохроники с кукурузой и счастливой харей Хрущева, перебирающего своими коротенькими пальчиками початки «царицы полей». Все бы оно ничего, так и схлынул шум новаций, да только пришла в Эльген разнарядка из областного  управления засеять десять гектар кукурузой для эксперимента. Глупая компания естественно  потерпела полное фиаско, только о глупости высоких чинов еще побаивались говорить вслух прилюдно. Посмеялись старики, понимая в чьих нынче руках руль страны, а кто и сплюнул от горечи.

 Почти одновременно с этой реформой последовала и денежная, тоже не принося людям ни радости, ни облегчения. Только вызвала массу вопросов и недоумения, и как всегда кучу домыслов.

 А тут еще прибыла из райцентра бригада рабочих и начали копать вдоль всего поселка непонятные ямы. Метр на метр и два в глубину. Но что самое удивительное, они их следом закапывали и даже землю выравнивали на этом месте. Этот сизифов труд очень изумлял практичных крестьян, привыкших видеть во всем смысл.

 Любопытные мужички вскоре выведали тайну этого загадочного явления. Оказывается, геологи провели детальную разведку полезных ископаемых, а в конкретном случае содержания золота. В данном месте признаки золота оказалось ничтожным и к промышленной разработке непригодные.

 К тому же, вскоре оказалось, что на этом участке запланировано строительство  улицы из новых двух этажных жилых домов. Все было закономерно и последовательно. Наверное уже учитывался опыт соседей, где под поселками оказывались пески с высоким содержанием золота.

 А то и мост вдруг встанет преградой на пути старателей, как например на ключе Майорыч или Три медведя. И создаются такие неудобства и дорожникам и старателям и мост дорог, и план добычи металла священная штука.  А на прииске им. Горького промывка велась в самом поселке со всех сторон. Оказывается поселок то стоял на чистом золоте. Вот дилемма!

 Вскоре началось  строительство. Дома сооружали из привозного леса, наверное сибирского, на месте то была  только лиственница. Лиственница, оно конечно, практичнее, да  не наладили еще местный выпуск в таких объемах.  И нет подходящих лесов на Колыме, что там тайга? Одно название. Вон заключенные вокруг поселков все вырубили, даже стланик сухой на дрова утащили. Рентабельнее пароходами завезти сосновый брус, чем здесь по бездорожью гоняться за каждым деревом.

 Бригада строителей тоже не местная, районное строительное управление начинает расправлять свои плечи. Вот и народ оттуда, специалисты и мастера своего дела. Работают без лишних слов, знают без команды свой участок и задачу.

 В новых домах запланировано центральное водяное отопление. Значит необходимо реконструировать центральную котельную, тянуть линию отопления, тоже конструкция непростая и расстояние немалое. И систему водоочистных сооружений надо возводить.
Зашевелился Эльген, напрягся по-новому, по-хорошему. Преображаться стал и меняться, транспорта стало больше и машин и тракторов. Впрочем и упряжки конные мелькали часто, еще много было работы и у них.

 Новые дома — хорошо, да занимали они место бывших огородов, создавая непредвиденные неудобства населению. И воду  после очистки хлором стали сбрасывать прямо в Эльгенку, уничтожая ее первозданную чистоту и привлекательность. Рыба перестала ловится и детвора забросила пляж. Урбанизация делала свои первые неуклюжие шаги по Колыме…


                Покорители рек

 Если не рассказать о местных судостроителях, значит предать забвению важную веху истории Эльгена. Последние лет тридцать жизни поселка, на берегу реки в районе бывшего «ДОКа» можно было видеть разбитый и ржавый остов катера. Зная его историю досконально, этот раритет можно было поставить на пьедестал, как основателю местного речного судоходства.

 Все началось в начале шестидесятых, своеобразный период возрождения Эльгена. У народа стало больше свободного времени и от начальства послабление какое-то последовало. В людях стал просыпаться интерес к творчеству, да и личные увлечения брали свое. Что у мужичков в первую очередь после работы? Конечно охота и рыбалка!

 Под боком такая река, не Волга конечно, но вброд не перейти, и на веслах далеко не уплывешь. Рядом с поселком все уже исхожено и прочесано, дичь распугали и рыбу повыловили. Забраться в глушь, выходных маловато, да и дорог рядом с рекой проезжих нет, так зимники да тропы звериные.

 Мечтали у костерка на весенней охоте ребята мехбазовские о лодке с мотором, и так их завела эта мечта прелестями и самим вдохновением, что твердо решили строить! Неужто мы механики не осилим постройку какого то катера!
Команда подобралась отчаянная и талантливая без всяких границ. Да вы их помните наверное: Серега Климов, Васька фарисей, Васька Пилипенко, Михаил Архиповский и Володька Девкин. Остальные участники появлялись в эпизодах и то считали за счастье.

 Строить из дерева не позволяло самолюбие и класс специалистов. Железа полно, сварщик каждый второй, остальное по ходу дела. О шпангоутах и остойчивости судна, а так же прочих ватерлиниях строители мало что слышали, больше полагались на народную смекалку и удачу. За образец взяли утюг и склепали, сварили увеличенную копию, да так быстро, что не терпелось уже и на воду. Все уперлось в списанный двигатель, который долго не жертвовал директор совхоза. Но всякими мольбами и посулами сломили это сопротивление.

 И вот уже отремонтированный и накрашеный движок закреплен в самом центре катера. Вывели вал и сварганили самодельный винт. Все крутится и дрожит от нетерпения встать на воду.

 Торжественно спихнули катер на воду и понеслись вихрем вниз по течению. Восторг переполнял сердца и улыбки не помещались на лице. До той поры, пока не повернули против течения… Мотор гоняли на всех режимах, но катер не хотел двигаться против течения. Пришлось до самой темноты тащить его по плесам вверх, стерев с лица улыбки и умерив восторг до откровенных матюгов.

 Утром решили ставить коробку передач от автомобиля, только развернув в обратную сторону, чтобы увеличить обороты винта. Но новая техническая загвоздка не давала воплотить задумку. Теперь не хватало длинны катера. Решили удлинять. Все снова. На стапели, снять движок, распилить катер на две части и нарастить в середине до нужной длинны. А время идет и куцее колымское лето сулит оставить чумазую от масла и копоти команду корабелов без рыбалки. Ладно думают, зато поохотимся с шиком на реке.

 Непредвиденные мелочи, проблемы с запчастями и главная работа очень тормозят дело, но  оно движется и вот уже все готово.
Теперь идем вверх по течению, впрочем об этом можно и не говорить вслух. И вот она награда и радость! Катер сначала рассекая носом воду, а потом выйдя на глиссирование пошел против течения. Не сказать, что он летел птицей, но скорость получилась приличной.

 Не было ни какого опыта проходить перекаты, а они затрудняли движение и винт цеплял камни выкидывая их из воды и загибая свои лопасти. Был большой риск остаться совсем без винта. Васька Пилипенко, как самый изобретательный и находчивый матрос, предложил модернизировать катер, установив защиту винта. Поставили ограждение, разместив винт как бы в трубе. От камней на перекатах это не спасло, но ход катеру прибавило неплохо.

 Успели еще и порыбачить в этом сезоне и охота прошла на катере. Радость и гордость от победы в полной мере нейтрализовалась эксцессами и поломками. Но другой жизни уже ни кто себе не представлял. И тащится пешком на шестнадцатый с рюкзаками и ружьями  не собирались. Но когда по большой воде налетели на затопленное дерево Васькиным предохранителем и застряли на середине реки, одевшись на это бревно как на шампур, много ему посулили в жизни радости и пряников. Выручил Фарисей, он не боялся холодной воды и хорошо плавал.

 И вот так несколько лет катер мучил эту отважную команду, переполняя их жизнь приключениями и откровенными анекдотами. Вроде того когда они всю ночь поднимались до Мылги, хлебнув на берегу спиртика и нечаянно уронив якорь, пропахав им пару километров речного дна за всю ночь, спалив бензин и очень плохо выспавшись. Ну хоть домой не долго было возвращаться.

 Потом мальчишки играясь со спичками подожгли прибрежную траву, а катер стоял тут же с заправленным баком… Бак взорвался, уничтожив и искорежив это творение человеческих рук. Сергей Климов пришел проститься со своим детищем и смотрел на груду металла с грустью и облегчением. Грустно было вспоминать все муки, радости и ребят возившихся столько лет с этим чудом техники и радостно, что свободен от этой заботы и лишней работы. Да уже и дюралевые лодки с подвесными моторами стали появляться на Колыме…

(Глава написана по материалам воспоминаний Климова С. А.)


                Мелиораторы

 Исподволь стала меняться организация работы в масштабах области. Директивы партии не повисали в воздухе, а принимались к исполнению, не скоро, но происходили масштабные перемены. Строительство жилья для совхоза перешло теперь во власть районного стройуправления.

 Организовали межрайонное подразделение Сельхозхимия. Теперь торф и минеральные удобрения завозили по разнарядке в необходимых объемах. Только рассеивай по полям.

 Совхоз мог переключиться на непосредственную работу по производству молока и овощей. Но все равно оставалось множество подразделений со своей спецификой. Строительство производственных объектов еще лежало на плечах совхоза. Котельные, хоть и снабжали углем централизовано, но все вопросы по их работе относились к совхозу.

 А так же весь жилищный фонд и кадры, да целая куча больших и малых пластов были в ведении совхозного руководства. И когда организовывались такие предприятия как Мелиорация, совхоз получал большое облегчение. Теперь работы по освоению новых земель перекладывались на другую организацию. И эта работа велась планово и с хорошими результатами.

 Вначале новой организации отвели пустующие здания бывшего ДОКа. Места много, просторно. Есть где технику спрятать от мороза и отремонтировать в тепле. Отопление правда печное, до котельных далековато, да и организация вроде как чужая. Да только недолго просуществовала Мелиорация в этом месте. Во второй половине шестидесятых случился пожар. Основная техника была на полях, остальную успели выгнать, из оборудования кое-что спасли. Главный ущерб коснулся зданий.

 Осиротели мелиораторы, да и дело шло к зиме. Совхоз помог перебиться зиму, выделив старый гараж и потеснившись. А тем временем для «мелиорации» новый гараж начали строить, уже с котельной и мастерскими.

 Горел бывший ДОК знатно. Просохшие за десятилетия лиственные бревна занялись огнем  быстро и подойти на полсотни метров было невозможно из-за пекла. Черный дым поднимался вертикальным столбом, так как не было и малейшего ветерка.

 Ваня Мажник примчался на пожарке и помощники размотав пожарный рукав приступили к тушению. Только слабенький «ЗиС-5» не успевал за разбушевавшимся чудовищем пожара. Потом и вода, как всегда неожиданно, закончилась в машине. Бросив пожарный рукав, пожарка улетела за новой порцией воды. Огонь продолжал свое дело, наращивая силы и масштабы. Новая порция воды по прежнему не изменила расклада в борьбе с огнем.

 И тут оглушая всех сиреной прилетела пожарная машина вызванная с прииска им. Горького. Это был «ЗиЛ-157» трехоска и движок у него был раза в два мощнее «ЗиСа», только тушить ему осталось последнюю пылающую стену, остальные уже догорали рассыпавшись на отдельные головешки.

 Руководил тушением пожара зам. директора  Пирогов, мужчина солидный и по положению и по комплекции. Струя помощников ударила по пожарищу, хоть и запоздало, но мощно и с заявкой на победу. Брандспойт держали двое, на полных оборотах реактивная сила одного валила с ног. Стали сбивать огонь с последней пылающей стены и от того,что ее уже подточил огонь, и от силы напора она рассыпалась на отдельные бревна.

 На другой стороне рухнувшей стены как раз находился руководитель действий Пирогов, и вся мощь и напор воды ударили в его руководящую фигуру. От чего он отлетев на пару метров, покатился мячом по мокрой и грязной площадке. Собственно руководить стало нечем и он, махнув рукой, пошел к реке смыть с себя грязь и тяжесть поражения. Как всегда остались обугленные бревна и головешки, и не поливай водой это пожарище, все закончилось бы намного быстрее и площадь осталась чище, без нагромождения огарков. Так закончилась история эльгенского дока, а мелиораторы получили новый гараж.

 С годами это предприятие окрепнет, обзаведется своими жилыми домами и множеством техники. Результат их работы преобразит всю округу и просторы полей и лугов уже нельзя будет охватить глазом. Благодаря мелиорации совхоз резко увеличит объемы производства. А если и сейчас посмотреть на спутниковые снимки Эльгена, то их работу будет видно даже из космоса.


                Окрестности поселка

  Километрах в четырех на юг от поселка находится местная достопримечательность — «Круглая сопка».
Почти до самой сопки доходят совхозные луга с сенокосами, и раньше там была летняя командировка. Добраться до нее не составляет труда по сухим извилистым тропинкам. Командировка, три рубленых домика из довольно тонких лиственниц с незатейливыми крышами из подручного материала. Так они и прослужили сенокосчикам почти до последних дней совхоза.

 За этими лачугами луга переходят в болота заросшие редколесьем, и лишь у подножия сопки становится сухо и каменисто. Что-то наподобие просеки, сквозь густые заросли по спирали поднимается к верху. У подножия сопки буйные заросли голубики, но собирать ее здесь нет смысла, этого добра и у поселка хватает. А вот выше по склонам начинается брусника и это, пожалуй, ближайшее место для ее сбора. Если опередить бурундуков и кедровок, можно насобирать шишек в зарослях стланика.  Такой вот оазис посреди долины и болот.

 На самой вершине стоит геодезическая вышка со всеми ее загадочными отметками, понятными только специалистам. Высота «Круглой сопки» небольшая, пожалуй не больше сотни метров, но вид с нее открывается грандиозный. Весь поселок как на ладони и поля разноцветным лоскутным одеялом разбросаны вокруг. На западе расположены вереницей озера, как прерывистое русло широкой реки. Говорят что их двенадцать, но отчетливо видно шесть озер и дальше только можно угадывать их присутствие.

 От поселка до озер, почти вплотную, видны следы деятельности мелиораторов. Зимой, когда болота и мари достаточно промерзнут, за дело берутся бульдозеры. Срезают кочку и кустарник в длинные валы, оставляя ровные площадки, хоть самолет сажай. Весной оттаивают все болота и оголенная почва и ровные луга превращаются в полосу препятствий. Потом нарезают экскаватором каналы, осушая тем самым луга и после планировки получаются приемлемые луга для сенокосов и поля.

 До ближайшего первого озера тоже километра четыре. От стройцеха, бывшей территории лагеря, начинается просека рядом с детским кладбищем и вдоль Эльгенки вверх, спрямляя извилины реки, тянется два километра до переправы через речку. Просека местами прерывается болотами, где надо искать проходы. Охотники,  почти все проходы вымостили бревнами, но попадаются и разрушенные участки и тогда приходится лезть в воду. А местами глубина чуть не по пояс.

 Часто встречаются следы медведя, большие и маленькие, и детвора не рискует путешествовать здесь в одиночку. А компанией сам черт не страшен, да еще и бравирует каждый стараясь показать свою удаль.
Но вот лес заканчивается переправой на другой берег. Можно вброд, но глубоковато и вода холодная. А лучше по мостику из двух перекинутых лиственниц, да еще и с перилами по одной стороне, красота и удобство.  Но вот начинается марь, до самого озера. Здесь уже поработали мелиораторы и тащиться надо вдоль вала, хлюпая по бурой болотной жиже целый километр. Что гонит людей в такие дебри и болота?

 Охотников, понятно — азарт! А пацанов поиск и романтика. Степенный, рассудительный человек не отыщет мотива лезть в эти болота.

 Но вот, наконец все испытания позади и цель достигнута. Озера открывают совершенно другой мир и другие ощущения. Водный простор с рябью волн, стена прибрежной осоки и новые, досель незнакомые запахи наполняют чашу эмоций. А прогулка на старой деревянной лодчонке, по темной озерной воде, которая так таинственно плещется за бортом  пугает, кажущейся бездной. Нет, не каждый день дарит столько открытий и впечатлений и частичка души оставшаяся здесь будет теперь звать назад снова и снова.

 В шестидесятые годы в наши озера запустили карася на развод. С Сеймчана прилетел вертолет и приземлился в поселке. Прямо на полу в вертолете лежали кучей здоровенные, золотистые караси, они шевелили губами,подавая признаки жизни. Им предстояло стать аборигенами наших озер. И надо сказать, дело закончилось победой. С тех пор, кроме гальяна в наших озерах стали изредка попадать и караси. Могу представить что творится там сейчас. Только ловить карася теперь уже некому.

 Почти в одно время с карасями выпустили в наши водоемы и ондатру. Зверушка, что-то среднее между бобром и крысой. Живет и кормится в воде, зимы колымские переносит неплохо. И размножаться стала быстро. Так что встретить ондатру теперь можно было без труда и в озерах и в реках. На каждом телефонном столбе у поселка висели таблички с призывами беречь и не стрелять ондатру.

 Через десяток лет, когда эти зверушки расселились так плотно, что уже стали бегать по поселку, на них открыли охоту. Наверное качество меха оценили по достоинству, так как ондатра столь же внезапно исчезла, как и появилась. Кое-где еще сохранились таблички с призывами беречь ондатру, но встретить этих зверушек стало  большой проблемой, как и синюю птицу.

 Еще одна неотделимая часть нашего поселка, скромная речка огибающая поселок полукольцом,  как бы выделяя границы его территории — наша Эльгенка. Крутые, но невысокие берега указывают на ее возраст и постоянство характера, она не ищет новое русло, как неугомонный Таскан. Только в одном месте, километрах в трех выше поселка, она делится на два русла.

 И после того, как через поля мелиораторы проложили канал, ей захотелось нести свои воды именно по нему. В весеннее половодье,  показав всю свою силу, поток нового русла смыл деревянный мост на втором километре. Это принесло много неудобств жителям поселка, так как прервалось сообщение с миром по единственной дороге. Пришлось срочно ставить дамбу и возвращать реку в старое, основное ложе.

 Так и возникла дамба на реке. Потом там сделали бетонный шлюз для регулировки потока, но как-то неумело и он вскоре заклинил в одном положении, но поток был разделен и очень удачно, потому что излишки весенней воды, поднимаясь уходили в канал. А на дороге уже возвели новый переход (мостом это тяжело назвать) в виде двух вкопанных поперек дороги гигантских  железобетонных труб, которые так и остались на долгие годы и обросли травой и мелким кустарником.

 Это ответвление Эльгенки скромным своим потоком подпитывало озеро, расположившееся недалеко от дороги. Сначала озеро называли Шичковским потому, что здесь любил охотиться Александр Шичко, отец будущего директора совхоза. Может и не один  охотился на этом озере, но здесь он выстроил охотничий домик, тем самым закрепил заявку на владение. Ниже озеро превращалось в непроходимое болото и уже возле фермы снова собравшись в один поток соединялось с водами бурного Таскана.

 До той поры, пока Эльгенки не коснулся промышленный бум золотодобычи, она несла свои хрустальные струи в которых плескался благородный хариус и прочая рыбья мелочь.

 Выше в горах, где река брала начало и набиралась сил, затаились золотые россыпи до поры до времени. В конце шестидесятых время пришло, и эти кладовые отыскали отважные геологи. В казну потекло золото, а в русло мутные потоки перерытой грязи. За многие километры пути вода немного очищалась и светлела, но не было в реке былой свежести и жизни. Так цивилизация вносит свои разрушительные коррективы где только появляется. Вот так золото и новостройки с их сбросами испоганили Эльгенку.

 Водозабор изначально соорудили на берегу речки у котельной и вода была отличной. Но по мере того, как росли новые дома, и количество стоков увеличивалось, граница санитарной зоны перекрыла все нормы. И водозаборную станцию пришлось перенести на другую сторону острова, ближе к руслу Таскана. Правда это произошло уже в середине семидесятых.

 Хотелось бы о нашей воде рассказать отдельно. Она самая прозрачная и самая вкусная, даже наверное живая. Приезжая в Москву или Воронеж, а также в любой город на свете, непременно вспоминаешь эльгенскую воду, не просто вспоминаешь, а с грустью и страстным желанием набрать стакан холодной,хрустальной, волшебной воды Эльгена и утолить жажду и тоску по Родине!


                Кирпичный завод

 Был у нас в Эльгене в свое время и свой кирпичный завод, построили его в тридцатые годы. Свою первую продукцию завод начал выпускать через год после того, как возник поселок. Слишком необходим был кирпич при строительстве жилья. Работал он на местных глинах, залежи которой обнаружили очень близко к поселку.
Если перейти Эльгенку по плотине, то в километре вверх по течению и будет находиться карьер, рядом с которым и располагался кирпичный завод.

 Заводом назвать его можно было только с большой натяжкой. Это был объект в стиле эльгенских командировок — несколько избушек и цех основного производства (барачного типа).

 Весь процесс производства кирпича происходил в ручную, силами заключенных,  ни каких машин и станков не применяли. Кирпич вручную формировали из глины, и после сушки производили обжиг и складировали под навесом. Объемы выпуска были незначительные в среднем  — тысяча штук в сутки. Потом на телегах кирпич вывозили к местам назначения. Использовали кирпич только для кладки печей.

 Если лагерные бараки еще как то можно было отопить примитивными металлическими монстрами, изготовленными из железных бочек, то квартиры и дома требовали элементарного комфорта. А в административных и общественных зданиях строили преимущественно голландские круглые печи, на которые уходило очень много материала.

 В частных домах дело обстояло проще, там выкладывали простую топку с поддувалом и вытяжку с тремя колодцами. Колодцы позволяли получать максимальную теплоотдачу и сохранять тепло многие часы.Такая схема применялась для экономного расходования дров, за которыми год от года приходилось ездить все дальше от поселка.

 С началом строительства электростанции в Усть-Таскане основная часть производимого кирпича отправлялась на эту стройку. Так что, в создании Усть-Тасканской электростанции есть частица труда эльгенских заключенных и вольных работяг.

 После пуска электростанции в Усть-Таскане тоже начнутся попытки изготовления блоков из шлака и извести привозимой из месторождения рядом с Уголь-Эльгеном. Но развития это предприятие не получит из-за низкого качества сырья.

 Более качественную известь разведают  в тридцати километрах северо-западнее Мылги. И это сочетание эльгенского кирпича и мылгинской извести на долгие годы отодвинет проблему  строй материалов. А пока эльгенский карьер глины выдает исправно сырье, углубляясь и разрастаясь вширь.

 Как и любая другая командировка, являющаяся частью лагерного хозяйства, кирпичный завод прекратит работу вместе с основным предприятием.
Гигантская яма, из которой выбрали глину превратится в озеро, суета людская затихнет и только утки будут радоваться и плескаться в удобной рукотворной лагуне. А весной и осенью охотники облюбуют это место для своих недолгих вылазок на дичь. Не надо далеко ходить и легче нести добычу.

 В шестидесятые годы в Усть-Таскан вернет свой долг Эльгену. В Эльген завезут партию бурых тасканских блоков и построят из них новый птичник.
В семидесятые годы мелиорация вплотную займется участком от поселка до озер и бывший карьер бывшего кирпичного завода попадет в зону рекультивации. Для мелиорации  — перемещение тысяч кубометров грунта только возможность больше заработать денег. Искусственное озеро превратилось в поле, на котором будет зеленеть овёс и горох, на радость эльненским коровам.

 А кирпич в Эльген будут завозить с материка, желтый огнеупорный, хорошего качества.  С годами он вытеснит кривых, красных, очень ломких братцев. И только на развалинах заброшенных избушек будут встречаться заросшие бурьяном холмики красных осколков.


                Ренессанс

 Рассказывая о Эльгене я почти не касаюсь жизни отдельных людей, хотя это тоже, безусловно, является частью истории. Дело в том, что тогда  мое повествование невероятно увеличится в объемах и работа над ним растянется на долгие годы. Надеюсь мы еще встретимся с земляками в других историях о поселке и его жизни. А пока вкратце продолжу излагать   общую историю…

 Семидесятые годы едва начавшись, закружили вихрем грандиозных дел и преобразований размеренную и архаичную жизнь в нашей глуши. Стала доступнее связь с большим миром и транспортная и электронная. Допотопная, послевоенная техника интенсивно замещалась новой. Снабжение новым оборудованием стало активнее и качественнее. Во всех направлениях происходили изменения к лучшему.

 Молоко с фермы пока вывозили во флягах, но уже использовали грузовой автомобиль или трактор. На ферме создали специальную бригаду (трудоемких процессов), которая занималась механизацией и автоматизацией основных направлений работы, таких как машинная уборка в корпусах и оснащение молокопроводами и вакуумпроводами процесса доения. Труд становился от того производительнее и легче. Все дойное поголовье перевели в новые отапливаемые корпуса.  Очень долго не получалось механизировать раздачу кормав и приготовление самой кормовой смеси. Но здесь  понятно, что слишком много малых, почти незаметных операций сходились в общую точку. И малейшее упущение опрокидывало всю пирамиду старания и труда. К примеру расшплинтовавшийся кардан на кормораздатчике или оборванный шланг гидропривода, а сколько раз попадали посторонние предметы в смеситель и выводили его надолго из строя.

 Но это были мелочи в общей картине возрождения. Выстроили новые гаражи и для авто техники и отдельно для тракторов. Вся сельхозтехника хранилась на отдельной площадке и ею заведовал и отвечал за сохранность механик машинного двора.

 Мехцех оставался в стареньком покосившемся бараке, но рабочие мехбазы постоянно бомбили областное управление заявками на новый цех. Каждый год инициативная группа обходила рабочих, собирая подписи. И начальство дрогнув сдалось, но только перед самой перестройкой. Возвели  корпус большой, красивый, удобный и народ уже представлял себе работу в новом цеху. Но, ох, рано… Так и остался он памятником вечного долгостроя без окон, крыши и дверей, просто — одни стены.

 Все три котельные закольцевали в общую систему для безопасности и удобства работы. Пришлось проложить магистрали от фермы до агробазы, трубы с горячей водой прокладывали над землей, на специальных бетонных опорах и утепляли стекловатой и другими способами, чтобы исключить потери тепла.

 Линия отопления пересекала множество дорог и тропинок создавая массу неудобств для передвижения, приходилось строить мостики и отсыпать переезды грунтом.
 Местами пешеходные тропинки ныряли под трубы и приходилось кланяться, преодолевая препятствие. Лет через десять — пятнадцать поменяют высокие опоры для труб на бетонные короба, с массивными бетонными крышками, в которых спрячут водопроводные линии. Теперь станет вполне удобно передвигаться пешком, словно по тротуару приподнятому над землей.

 От центра поселка трубы до котельной пройдут вдоль берега Эльгенки, заняв место бывшей дороги, и мало кто вспомнит те времена, когда здесь проносились машины разгоняя кур и собак, любивших гулять по высокому берегу.
Центральная улица поселка украсилась новыми двухэтажными домами, неспешная стройка которых растянулась на десятилетие. Левая сторона улицы стала своеобразным торговым районом, где выстроили новую столовую и магазин. Небольшие типовые здания, но для Эльгена это был великий подарок.

 С магазином произошел небольшой курьез, почти сразу после его ввода в эксплуатацию. Поднялся ветер, как перед грозой, и плоская крыша магазина из дощатого настила, покрытого несколькими слоями рубероида и пролитого битумом, сначала начала подниматься с одной стороны. Потом этот край задрало вертикально,  и весь этот импровизированный воздушный змей с грохотом опрокинуло на площадь перед парадным входом в магазин. К счастью, зевак у магазина рядом не было, стояла только новенькая блестящая «Волга». Тоже к счастью, не наша эльгенская. И аккурат она попала в эпицентр стихии. До сих пор жалко мужика — хозяина «Волги». В начале семидесятых такая машина имела фантастическую цену и даже не в рублях.

 Раньше грунтовая дорога через центр поселка представляла  застывшие морские волны, почти с одинаковой амплитудой тянущиеся на всем участке. После дождя во впадинах стояли лужи а бугры оставались сухими островками спасения. Ремонт центральной дороги дался нелегко. Параллельно с отсыпкой начались дожди и в центре поселка развезли ужасное болото, народ старался пробраться восвояси какими-нибудь огородами и тайными тропами. Долго ненастье измывалось над эльгенцами, но все рано или поздно заканчивается. Буераки высохли, погоняли грейдер, что-то снова подсыпали, прикатали и дорога вышла в результате на славу. Ровная, накатанная и сухая. Даже после дождя гравий не расползался, как глина, и не прилипал к ногам. Теперь теплыми вечерами народ стал выходить сюда на прогулку и это прибавило жизни и суеты.


 Если бы в те времена кто-то сказал, что мы поссоримся с Украиной, как сейчас — насмерть, того оракула сочли бы больным на всю голову и возможно положили в больницу.
А пока в 1970 году в Эльген прибыл отряд киевских студентов для строительства нового общежития. Это были студенты — авиаторы, будущие инженеры и штурманы. Молодые, сильные, веселые пацаны оживили жизнь поселка. Девчоночки наши встрепенулись и расцвели ещё краше прежнего. Пацаны почему-то тоже сдружились и о стычках, как принято в таких случаях, никто не слыхал даже. Правда гулять студентам было и некогда, здание хоть и было большое, но росло как на дрожжах.

  И вскоре фронтон украсил  лозунг написанный ярко-голубой краской «Киев — Колыме» и характерные крылышки эмблемы в придачу.  Долго эта надпись будет напоминать  славное лето дружбы и труда, потом время сотрет краску и реже будут вспоминать историю ушедших свершений.

 В восьмидесятых одну половину здания займет отделение милиции, а вторую заселят китайские мигранты. Но это следующая история.


                Колымские китайцы

 Мобильный полевой стан, это нехитрое изобретение, предназначенное облегчить работу тружеников полей. Место, где можно переодеться, перекусить в обед или укрыться от внезапного ливня. Короче, очень нужная и удобная вещь. Представляет собой вагончик из двух отсеков поставленный на раму с четырьмя колесами.

 Буксировать можно любой техникой, оборудованной прицепным устройством. Совхоз получил по разнарядке областного сельскохозяйственного управления десяток  этих мобильных станов. По назначению правда, ушли только два.

 Из остальных решили выстроить общежитие для спец. переселенцев. За поселком у поля, как переедешь мостик — налево, отсыпали гравием площадку соток на десять и установили в два ряда полевые станы, предварительно сняв с лафетов. Между рядами вагончиков, положив на крышу брусья, устроили общую кровлю, объединив все в один комплекс. С торцов установили сборные стены с входными дверями, законопатили видимые щели и даже настелили пол в проходе между рядами вагончиков.

 Место выбрали поближе к котельной агробазы и от нее подключили к теплоснабжению, предварительно установив в вагончиках батареи. Один вагончик оборудовали под общий санузел и городок был готов. Городок, потому что он обрел  название — «Китай — городок», родившееся само собой.

 После всех приготовлений, не спеша стали подвозить спец. контингент и заселять городок. Населению поселка была любопытна интрига с новой затеей властей и поползли слухи о необычном явлении.

 С Китаем в те годы наша страна как-то не ладила, если выразиться мягко и обмена туристами  не происходило. Но с той стороны через границу иногда перебегали непрошеные эмигранты с непонятными намерениями. Пробовали вначале их возвращать обратно, но прокатился слух, что слишком жестоко с ними обходились на родине. Вот из гуманных соображений и предоставили некоторым убежище в наших суровых краях.

 В начале их привезли немного, может человек  пять. Для эльгенцев привыкших к интернационалу, диковинного в китайцах ни чего не было, и на своих насмотрелись давно.

 Непонятно было что с ними будут делать. Но их просто устраивали на работу в разные цеха, кого в электроцех, кого на агробазу или стройцех. И они работали и ходили по поселку, ничем не отличаясь от других жителей. Очень быстро обучались языку, хотя и говорили немного смешно, но на это не обращали внимания.

 Местное население приняло иностранцев спокойно и по дружески, конфликтов ни когда не было, что лишний раз подтверждало умение простого народа ладить между собой. На вопрос: «Как поживаете?».  Все как один отвечали: «Осень холоно!».

 Вначале над этим посмеивались, да потом привыкли —  и они к холоду и мы к их  ответам. Ассимиляция прошла быстро и незаметно. Гораздо сложнее складывались отношения с товарищами, которые были призваны присматривать за китайцами. А их навезли не меньше, чем подопечных. Это были сотрудники госбезопасности и просто милиционеры всех должностей и званий, вплоть до до майора. Выше звания не позволяло количество китайцев, ведь полковнику надо целый полк, а этого и во всем совхозе не наберется.

 Противоречие было в том, что народ привык к неограниченной воле и пошуметь и пройти по улице под мухой и без злобы разобраться с обидчиком. А теперь его стали загонять в жесткие  рамки цивилизации.

 Конечно, оно некрасиво идти по улице подшофе и покачиваясь слишком свободно,  товарищей в таком виде вежливо приглашали в отделение милиции, к тому времени неимоверно разросшемуся штатом и площадями. Помещали в изолятор и составляли протокол о нарушении.

 В войну столько мужиков не уходило на фронт, сколько у нас пособирали за подобные «преступления» отправляя сразу в «ЛТП». Это лечебно- трудовые профилактории были скорее  эхо ГУЛАГа, чем лечебные учреждение. Абсолютная дискриминация прав человека и унижения достоинства.  А опричники, ради звездочек на погонах неимоверно старались, как и в недалекие годы великого вождя.

 Не виню китайцев за такие перемены, видать все цепляется одно за другое. У них тоже не сладкая получалась жизнь. Кто там интересовался, что у них на душе. Один решил сбежать, используя попутки, да не получилось, хоть и попутешествовал неплохо. Другой нашел промоину на реке и нырнул под лед. Хорошо пацаны видели и сообщили куда следует. А то искали бы, всю область подняв на дыбы. Почему к ним было такое пристальное внимание?

 За их неопределенный статус, не то они диверсанты, не то шпионы. Ведь сами не признаются, народ загадочный! Вот и перестраховывались семикратно, не жалея средств и усилий. На их то родине все было проще — закатили пулю промеж глаз, закопали и спокойно на душе. Дальше строй светлое будущее.

 Кто из китайцев порасторопнее, да поумнее — находили себе спутниц жизни и заводили семью. Это не возбранялось. Были среди них и умельцы — один часы взялся ремонтировать, другой телевизоры, народ мастеровой и талантливый.

 Один чудак — Гоша решил изобрести агрегат для попкорна, кукурузы на фуражном складе были горы. Притащил флягу, поставил тэны и манометры. Обещал угостить к вечеру попкорном. Но вечером встретиться не пришлось, видел только кукурузный шлейф поперек дороги, от электроцеха (где он работал) и помятый искореженный агрегат с разбитым манометром в конце шлейфа. Видать не заладился опыт. Хорошо сам цел остался!


                Девочки и мальчики

 Я уже рассказывал, что выращивание капусты было одним из основных направлений хозяйства.
Для уборки урожая природа отводила эльгенцам всего три недели, с начала сентября и до двадцатых чисел. Потом начинались существенные заморозки, которые растение уже не выдерживало и принимало не товарный вид.

 Так что в начале сентября в Эльгене начиналась настоящая битва за урожай, в которой принимали участие практически все жители посёлка. Но даже мобилизовав всех рабочих на уборку и увеличив рабочий день на два часа, совхоз не мог справиться с уборкой такого объема знаменитой эльгенской капусты…

 Как всегда, на выручку приходили студенты. В начале шестидесятых в совхоз приезжали студентки — медички из Дебина, пока там находилось медучилище. Девчонки старались работать на совесть, хоть и было маловато силенок. В основном брали они количеством, да и мужскую часть местного населения вдохновляли на трудовые подвиги, так что совхоз пока справлялся с уборкой неплохо.

 Эльгенские девчонки очень ревностно относились к такому наплыву сторонних невест. У местных пацанов разбегались глаза на такое обилие  противоположного пола, и пока они сбегались на место, надо было уже прощаться, слишком быстро пролетали эти недели. Во второй половине шестидесятых медицинское училище перевели в областной центр и осенний карнавал для пацанов неожиданно закончился.

 Теперь приезжали пацаны из Сусумана, где находился горный техникум. Пацаны работали проворнее, но настоящая работа начиналась после того, как им надоедал Эльген и хотелось домой. Тогда им ставили цель в конце полей, и они видя её, рвались к ней, не жалея сил и времени, выполняя по две и три нормы.

 Вот только с местными ребятами сусуманские студенты никак не находили общего языка и между ними шла постоянная война, перераставшая временами в массовые сражения. Бедный участковый сбивался с ног бегая и примиряя, а порой и откровенно угрожая наказанием за нарушения правопорядка.

 В 1969 году произошел кульминационный накал страстей и вызвал нешуточную потасовку. Мятежный Русский дух получил наконец-то выход из заперти. Дрались не от злобы, а от лихости юношеской и бравады. Слава богу, ни кого не искалечили и не убили, как обычно юшку пустили друг другу, да синяков наставили и шишек. Тогда еще бить лежачих считалось подлостью. Досталось и участковому и забору у поссовета, его смели на колья.

 Надо было принимать жесткое решение по предупреждению подобных стычек. На другой день собрали по поселку с десяток наших самых отважных бойцов и увезли в посёлок Ягодное, постригли наголо и троим дали по десять суток ареста, остальных отпустили под честное слово, больше не озоровать. На этом противостояние закончилось на многие годы.


                Фураж и крысы

 Порой, читая воспоминания эльгенских сидельцев, встречаешь упоминания о крысах, которые жили в бараках и карцерах, совершенно не боясь людей и чувствуя себя полными хозяевами… Читаешь и улыбаешься… Почему? Не было крыс в Эльгене, просто не было их во во время Дальстроя и лагерной Колымы. В поселке эти  длиннохвостые бестии появились куда позже… Вот об этом и пойдет речь.

 Шли годы  и Эльген набирал темпы развития. Дойное поголовье каждый год прирастало на сотни коров, производительность не отставала от поголовья. Молоко на переработку отправляли в Ягодное и одного молоковоза теперь не хватало, держали целый парк и ещё прицепы. Теперь молокопроводы стали обязательным оборудованием, даже на летних выпасах. С кормораздачей тоже наладили процесс, почти все было механизировано.

 Птицеферма разрослась до отдельного городка, суточное количество яиц теперь исчисляли сотнями тысяч.
Объемы потребляемого двумя фермами фуража росли вместе с поголовьем. Каждый день прибывали «КАМАЗы» с прицепами, длинными, как пароходы. Зимой, приехав ночью, они сбивались в кучу на площади у конторы и ожидая утра, работали на холостом ходу. Плохо перегоревшее топливо вылетало едким дымом из выхлопных труб и это смрадное облако повисало над поселком в морозной неподвижной мгле. И чем сильнее стояли морозы, тем крепче и пронзительнее ощущался технический аромат, порой вызывавший слезы и кашель.

 Склад для фуража перенесли ближе к ферме, для экономии времени и топлива. Заодно и увеличили многократно площади.
С закрытием посёлка Пищевой  совхоз приобрел ранее неведомый ему порок. На складах пищекомбината хранились сотни тонн замороженной рыбы, в основном минтая. Эту рыбу стали перевозить на птичник и добавлять в корм. Но вместе с минтаем перевезли крысиное племя, спрятавшееся в коробках. Крысы, как известно, приспосабливаются к любой обстановке, мало — мальски пригодной для обитания. А тут тепло, изобилие кома, простор для размножения!

 Этой твари через короткий промежуток времени развелось невиданное количество и в посёлке началось крысиное нашествие. Они проникли в каждый уголок в Эльгене, в каждый частный сарай, их встречали даже на сенокосах.
Мне за десять километров от поселка довелось поймать одну особь, её век бы ни кто не трогал, да поразила она красотой меха. На морозе крыса вырастила шикарную шубу, которая на солнце играла золотыми оттенками густой и длинной шерстки, похожей на соболиную. Может в наших краях теперь появится новый вид ценного пушного зверя?

 А вот на складе, разбирая штабель фуража, частенько можно было найти зимой гнездо с замерзшими зверушками. Проявилось условие естественного отбора — кому комфортнее, тот слабее…


                Бригада №2

 В растениеводстве происходили те же перемены, что и на ферме, увеличение площадей и рост производительности. Количество гектаров под капусту довели почти до сотни. Фантастическое число для Эльгена. Капуста, которая кажется просто на первый взгляд культурой, в условиях севера требует к себе много внимания и заботы. Поэтому под нее создали отдельную механизированую бригаду №2, которая и занималась её выращиванием.

 Кормовые культуры занимали площади на порядок больше и там работала первая бригада. У этой бригады за лето было два напряженных момента — посевная и уборочная. В уборочную подключали автопарк с его самосвалами. И начиналось невероятное соревнование за первое место, ставки были высокими и шансы у всех равными. Победитель получал все пряники, оплата велась по прогрессивной шкале и победитель мог стать обладателем личного авто. По меркам того времени  — это был предел благосостояния и успеха.

 Во второй бригаде не было такого накала страстей, позже придумали премировать бригады грузчиков по итогам каждой пятидневки. И поначалу была интрига, но неравными были условия.

 Постоянная бригада была вне конкуренции со сборными из других цехов. Строители претендовали на лидерство, но сдались профессионалам. Агроном пробовал интриговать, уговаривая немного поддаться строителям, и даже одну пятидневку отдали им. Но не прижилась традиция, самолюбие профи не позволило даже за премию продать честь.

 Еще одну бригаду грузчиков собрали из управленцев. Но они повели себя как спринтеры. Первую машину загрузили мгновенно, на второй сравнялись со строителями, третью мучили пол-смены и на четвертой сдались окончательно, пришлось помогать им уже впотьмах бригаде профессионалов.

 Каждое утро колонна порожних грузовиков встречала рабочий народ растянувшись до самой метеостанции. Автоинспекция заворачивала пустые большегрузы в Эльген под капусту и пощады не было ни кому. Никому не хотелось добровольно связываться с этими рейсами и водители их откровенно не любили. Надо было терять уйму времени в ожидании погрузки, потом на весовой и фактуровке, а тоннаж был маленьким. Разве сравнить капусту и уголь по весу и ответственности за груз, здесь каждый мешок на счету. Так еще надо было самому перед погрузкой помыть всю (шаланду) понервничав на мойке. Короче хлопот — полон рот с капустой для водителя.

 Вечером грузовики стояли затаренными под завязку, развернувшись капотами на трассу. Картина была впечатляющей, сам грузовик казался крошечным под этой скирдой из мешков и сеток, как гигантские кисти винограда придавили они игрушечные машинки.

 Потом  разъезжались по всей области, заполняя магазины и продуктовые базы. Большая часть капусты оседала на продуктовых базах Ягодного и Спорного. Здесь её штабелевали в гигантские пирамиды и едва успевали перерабатывать. Если задерживались до морозов, то кучи капусты парили как вулканы, выделяя тепло.

 Тогда часть её замораживали прямо на улице и уже зимой развозили по бесчисленным столовым области. И в сам Эльген привозили обратно мешки эльгенской мороженной капусты. Варили из нее щи и тушили и надо сказать, что все было съедобно и даже вкусно.


                Перестройка.
 
  Два десятилетия, вплоть до демократических перестроечных преобразований, жизнь поселка текла полноводной рекой изобилия и достатка. Построили несколько многоэтажных каменных домов. Новую школу и детский сад с целым комплексом спортивных и игровых площадок для детей. Детвора с родителями старались каждый посадить здесь дерево на память о школьных годах. Место обещало стать в перспективе прекрасным садом.

 Приступили к строительству нового комплекса очистных сооружений, чтобы благоустроить поселок и очистить речку. Планировали построить профилакторий для тружеников и целый год забивали сваи за старым футбольным полем, нагородив уже каменный лес из столбов.

 Поощряли подсобные хозяйства и помогали совхозными ресурсами, давали на откорм бычков, снабжая кормами и сеном. Затея обещала выгоду частникам и совхозу. Заодно решалась проблема производства мяса в области. Народ жил в достатке и любой мог себе позволить раз в год выехать в южные края, погреться на солнышке и полакомиться свежими фруктами. Но что-то произошло великое и злое в жизни народа всей страны.

 Теперь сдав десяток откормленных бычков, с которыми возился больше года, мужик получал пол-мешка денег, на которые мог купить в лучшем случае кофточку жене. Люди не были готовы к таким экономическим кульбитам и почесывали затылки наблюдая за дальнейшими преобразованиями.

 Сначала жили надеждами, что вот сейчас развернемся и рванем с новыми силами к новым вершинам. Но время шло, а счастье и богатство где-то заплутали по дороге. Народ, поумнее сообразил что бежать из этой глубинки надо как можно раньше, пока не иссякли последние ресурсы, иначе здесь можно зависнуть с новой властью на неопределенное время.

 Еще долго забивали по инерции сваи для профилактория, притупляя бдительность жителей. Но былое благополучие и достаток начали сжиматься как шагренева кожа.
Тут еще началась чехарда с денежными знаками, люди не успевали за мельканием нулей, все враз ставшие миллионерами. А потом и вовсе в совхозе перестали платить наличными.  Можно было в бухгалтерии взять справку на заработанную сумму и отовариться в совхозном магазине, где к тому же исчезли все товары и в финале иногда можно было застать молоко и хлеб. Но для этого надо было проявить выдержку и смекалку или просто остаться голодному.

 Областное руководство стряхнуло с себя ответственность за происходящее, как гусь стряхивает воду с перьев. Хозяйство осталось само по себе, но в таких условиях могла начаться только анархия и хаос. Пристроили совхоз к Синегорской гидроэлектростанции, как к богатенькому спонсору.

 Ягоднинское строительное управление активно занималось жилищным строительством в Эльгене и в восьмидесятых годах вышло в апогей развития и присутствия в нашем поселке. Строители имели в Эльгене жилье и прописку и строительная контора срослась с нашим поселком на почве общих дел и забот.

 Стали появляться первые пятиэтажные дома. И это уже никого не удивляло и не восхищало, быстро привыкаешь к хорошему. С третьим пятиэтажным домом произошел казус. Когда были закончены работы с фундаментом и приступили к возведению стен первого этажа, и тут обнаружили, что объект развернут в другую сторону фасадом… Такое вопиющее нарушение норм строительства было неприемлемо и вся проделанная работа могла пойти насмарку. Пришлось долго разбирать и переделывать то, что возможно.

 Кто смеялся, а кто нервничал и переживал, но все поправили, неведомой для нас какой ценой. Дом все таки достроили и приготовились к сдаче в эксплуатацию. Но комиссия и на этот раз нашла отступления от проекта и изъяны. Где-то в центре конструкции не хватило двух опорных свай. Как установить десятиметровую колонну под дом, надо было придумать, а это было чем-то из области фантастики. Но через месяц комиссия, обнаружив сваи стоящими на положенном месте, приняла дом к великой радости будущих жильцов и строителей, которых замордовали нелепые неувязки и просчеты. Проблему со сваями решили очень тихо, без лишнего шума и огласки. Отрезали короткие куски и прикопали в нужном месте, замазав раствором места стыка.  Конструкция выдержала экзамен временем и стоит теперь памятником былых свершений и курьезов.

 В годы перестройки и ельцинского беспредела проблемы быта стали нарастать год от года с угрожающим размахом. В квартирах становилось холоднее с каждым годом и вскоре отопление перешло в дежурный режим, лишь бы не разморозить. В одну из зим линию перехватило у конторы морозом. Аврал был великий, но спасли поселок чудом и не разморозили отопительную систему.

 Не хватало горючего для машин, откачивающих септик, и ямы в посёлке переполнялись. Потом на них перестали обращать внимание и перестали откачивать совсем. Вода сперва заливала болото, потом переходила на дороги и тропинки и все это, замерзая в жгучие наши морозы, превращалось в сплошной каток. Только этот каток из фановых вод не радовал жителей, а в комплексе с остальными лишениями и проблемами навевал мысли о эвакуации в другие, более цивилизованные области.
 

                Перестройка продолжается

 Деревянные двухэтажные дома по центральной улице изначально были все оборудованы дровяными печами, на всякий случай. В спокойные и тучные годы доперестроечной жизни многие хозяйки повыкидывали печи в целях экономии кухонного пространства.
Квадратные металлические печки, офутированые изнутри огнеупорным кирпичом тогда валялись по всему поселку и находили самое неожиданное применение, то как стол, то просто подставка, кто-то поставил в сарай, варить поросятам кашу.

 Как же повезло тем жильцам, что поленились выкинуть, или может проявили неслыханную прозорливость и оставили печи на месте. Теперь жители посёлка кинулись возвращать свое имущество, но мало кому повезло отыскать свои печи.

 А жители каменных домов без суеты и сожаления о утраченном счастье приобретали буржуйки всех мастей и размеров, готовясь к очередной зиме. Новые, немного даже изящные дома вскоре ощетинились нелепыми черными трубами, сразу став похожими на трущобы. Трубы выводили в окна не заботясь о эстетике и безопасности, и некому было наводить порядки в этой сфере бытия. Казалось, сама жизнь пошла вспять. Люди в большинстве не понимали процессов, происходящих в стране и не воспринимали всерьез непонятную им игру. Думали завтра все вернется на свои места, да и правительство уверяло с голубых экранов и со страниц печатных, мол все по плану и все идет только к лучшему.

 Но шел день за днем, а стагнация только усиливалась. Весной, едва находили возможности высадить капусту на двадцать гектарах, вместо былых ста.  Перестали вносить удобрения и бороться с сорняками. Урожаи резко упали и вместе с ними доходы хозяйства.

 В животноводстве происходили подобные перемены. Вновь фляги сменили большегрузные молоковозы. Молоко возили по приискам и продавали за наличку, которую начальство неизвестно на что тратило и которой не видели рабочие.
Году примерно в шестьдесят восьмом, некоторое время, по утрам от конторы совхоза  отъезжали два автобуса. Оба отправлялись в райцентр Ягодное, первый ехал по традиционному маршруту через прииск имени Горького, второй же решили попробовать по новому через Дебин. Второй маршрут получался километров на пятьдесят длиннее и время в пути тоже увеличивалось на час с небольшим. Нужды в этом нововведении, конечно не было и эксперимент так же внезапно и закончился. Нашлось несколько любителей новых дорог,  они и были теми немногими пассажирами, кто все таки решился попробовать заехать с другой стороны в Ягодное. Суть была в том, что людям предлагали новые удобства и услуги, о них заботились и старались их жизнь сделать более комфортной и светлой.

 Теперь же в стране, вставшей на путь демократического развития, некогда было опускаться до таких мелочей, как забота о простом рабочем человеке.
В середине девяностых отменили полностью все автобусные маршруты, как нерентабельное предприятие. Решение транспортных проблем становилось теперь задачей самого населения.

 Старенький, обшарпанный УАЗик, приписанный к поселковому медпункту в качестве «скорой помощи», теперь каждый день мотался в районную больницу, набитый желающими доехать до райцентра. Однажды не выдержав такой нагрузки, бедный фургончик загорелся среди бесконечных подъемов и спусков. Так ветеран колымских дорог закончил свою славную, трудовую жизнь. К счастью, пассажиры не пострадали и добрались до дома на попутках и пешком.

 Перспектива вырисовывалась не очень радужной и веселья такая жизнь не добавляла, наверное потому и решило совхозное руководство, что клуб, как центр развлечений и отдыха, больше обществу не нужен. Эльгенский клуб, самое позитивное и жизнеутверждающее начало, принесшее жителям Эльгена бескрайнее море эмоций и открытий, радости и раздумий, построенный в первый послевоенный год с открытой душою и любовью в 1994 году разломали.

 Полвека прослужил он людям, а теперь в нем не стало былой надобности. Да и отапливать такую площадь зимой и содержать персонал не было средств. Старожилы грустно смотрели  на кучи бревен и мусора, оставшиеся от здания. Наверное многие вспоминали счастливые деньки и вечера проведенные здесь, легендарный семнадцатый ряд, куда невозможно было купить билет, даже при полупустом зале. Семнадцатый — последний ряд, это было особое собрание самой свободной и отчаянной молодежи, вроде партии единомышленников и немного заговорщиков, неохотно принимавшей новичков в свои ряды. В повседневной жизни они ни чем не отличались от товарищей и сверстников, это было спонтанно возникающее общество на один сеанс.

 Когда в моду вошел (шейк), с его темпераментом и энергией, молодежь устраивала в фойе настоящее танцевальное шоу. Пол раскачивался в такт движения словно батут, и это вызывало такой восторг и эйфорию, что вскоре он не выдержал напора молодости. Лаги проломились и пол корытом провалился до грунта. Пришлось клуб срочно закрывать на ремонт. Новый пол был добротен и сделан с огромным запасом прочности. Первая же вечеринка показала, что старый номер с батутом не пройдет и плясуны разочаровано успокоились. А вскоре и мода на танец изменилась, так что полы прослужили до скончания века нашего клуба.

 После разборки клуба бревна, что получше, перевезли в строительный цех, похуже отправили на дрова по сенокосам. Площадку, где стоял наш клуб зачистили от мусора и выровняли, вернув все в первозданный вид. Так закрылась одна из глав истории Эльгена.

 Теперь местом для молодежных тусовок стало здание промтоварного магазина.
Кино, естественно, больше в Эльгене не покажут. Его заменят видеосалоны организованные местными предпринимателями очень оперативно. Не зря в народе столько лет дремали нерастраченные таланты буржуев — авантюристов.
Собирались по выходным и праздникам уже другие  мальчишки и девчонки на дискотеки,веселились не ведая грусти и забот. Молодость и не должна замечать проблем, на то она и молодость.


                Паводок

 В те времена, когда поселок еще жил полнокровной жизнью, сложился не совсем правильный порядок ведения хозяйства. Этого многие не замечали, другие привыкли, а третьи вовсе не знали ничего.
Проблема была в том, что фановую воду, которую откачивали спец. машины из отстойников у новых домов вывозили за объездную дорогу, в то место, которое признали непригодным для выращивания  культур из-за старого лагерного погоста. Да еще и свалку устроили почти рядом. Зимой вода намерзала полутораметровым панцирем на площади в несколько гектар и эта наледь потом оттаивала до середины лета.

 Вся растительность на этой территории от того погибла, и здесь постоянно наблюдалась одна и та же печальная картина. Торчали засохшие мелкие деревья и такой же засохший черный тальник. Природа умерла, только черные вороны прилетая сюда  хрипло орали, усиливая ощущение тоски и заброшенности. Люди как бы  отвернулись от прошлого и забыли о том какое это место. Шло время и все реже можно было слышать голоса протеста и возмущения, только души покоившихся здесь младенцев и заключенных стенали к богу. А он слышал и ждал раскаяния и исправления. Но увы! Оставалось смыть эту скверну со святого места. И расплата последовала!

 В середине июня 1995 года, когда снег в горных распадках набух водой, собираясь отдавать ее рекам не спеша, растягивая во времени, пошли проливные дожди с теплыми ветрами. Вся масса, накопленная за зиму и усиленная новыми потоками с небес, хлынула в русла рек. Синегорская ГЭС к тому времени накопила максимум, готовясь к жаркому лету. Так что аварийный сброс пришлось делать именно в тот момент, когда реки вышли из берегов.

 Как хорошо, что Э.П. Берзин не успел возвести свою столицу в устье реки Таскан! Колыма разлилась бескрайним морем, а Таскан разлился по всей ширине долины. Вершины деревьев но берегам реки дрожали под напором мутной воды, кустарники скрылись под водой и покорно легли не сопротивляясь дикой силе.

 В поселке утром подтопило дворы прибрежных домов, вода поднималась не спеша, но уверенно и неотвратимо. Началась эвакуация жителей на нижних улицах. В конторе создали штаб по борьбе со стихией. Сконцентрировали технику и собрали главных специалистов. Плана спасения конечно не было, как и опыта действий в подобных условиях.

 Ферма, находясь ниже поселка, уже вся была залита водой на разных уровнях. Часть поголовья оставалась в корпусах и стояла по брюхо в воде. Большую часть перегнали на высокие, сухие участки. Опоздали с эвакуацией в одном из корпусов, животные уже окоченев от холодной воды не могли плавать и тонули, выплывая из корпуса. Гибли взрослые продуктивные животные из-за чьей-то нерасторопности и нерешительности.

 Накануне на капустных полях гудели поливные станции, и гигантские струи воды серебрились и рассыпаясь миллиардами капель воды, падали на молодую рассаду. Станции утром вывезли, а вот трубы раскинутые пауками по полям, собрать не успели. Да и не думали, что с ними что-то может случиться. Поток разобрал плети труб на отдельные, переломав замки, да еще и намыло в них песка сделав неподъемными. Всей бригадой потом поднимали по одной, вытряхивая из них ил и песок.

 К обеду вода подошла к центральной улице и владельцы лодок стали востребованы, как новый вид эльгенского транспорта, гондольерами развозя народ по затопленным домам.

 Таскан даже в нижнем течении, до самого устья имеет характер горной реки. Это значит, что нрав у нее крутой, высокая скорость потока и нестабильное русло. Постоянно трудяга переносит тысячи тонн гравия, шлифуя и окатывая каждый камушек, подмывая рушит берега и на новом месте отсыпает плесы. Еще, отсыпая,  сортирует камушки по размеру, в верхней части камни самые крупные, а в конце наноса остается песок. Так и трудится с незапамятных времен не обращая на людей внимания и не выдавая им смысла своей работы.

 Периодически река приносит неудобства незваному хозяину — человеку. То поле начнет размывать, то нацелится своей разрушительной мощью на хозяйственный объект.

 Каждый год метр за метром откусывая от берега, река смыла  половину двадцать третьего поля. Капустное поле расположенное на берегу, было одним из самых урожайных и любимых народом. Здесь часто в выходные можно было встретить рыбаков и туристов, да и просто отдыхающих на природе. Красота, простор, сочетание леса, реки и гор — все собралось в один букет.

 А на другом краю поселка Таскан подбирался к котельной, обслуживающей и согревающей всю ферму. Дело принимало угрожающий оборот, надо было решать срочно проблему.

 Тогда, чтобы обезопасить себя от своенравного Таскана, люди решили отсыпать две дамбы. Перед полем — дамбу поменьше, а внизу решили отводить реку в сторону, перегородив старое русло высокой дамбой из валунов.
Долго искали карьер с камнем, рассматривали «Круглую» сопку как один из вариантов, но что-то с ней не вышло. Карьер открыли под Мылгой километрах в сорока от точки строительства. Надо заметить, что события эти происходили на заре перестройки и все делалось на полном серьезе.

 И вот, на рубеже 1980 — 1990 годов задумку достойно воплотили в реальность. Какими средствами и жертвами, мелиораторы знают лучше меня, это был их подряд.
Обе дамбы органично вписались в ландшафт, принося пользу и некоторую дополнительную экзотику местности. Особенно хороша была дамба  внизу. Русло по всей ширине и высоте было перехвачено насыпью из светло-серого гранита.

 Сооружение для  Эльгена более чем грандиозное. Обрывистая скала, в которую Таскан врезался всей мощью, круто меняла направление реки почти на противоположное и эта излучина в сочетании с утесом и новой дамбой, рождали величественный пейзаж, достойный кисти мастера.

 Безопасность котельной обеспечили в полной мере. В опустевшем русле остались тихие заводи в которых водилось много хариуса, на радость рыбакам.
Во время описываемого паводка, дамба на 23 поле просто скрылась под водой, не меняя сути реки, и не оказывая ни какого влияния на течение и направление. Не оказывая сопротивления стихии, она осталась нетронутой. Нижней дамбе досталось по полной, ведь она встала поперек естественного русла  и приняла на себя напор и  мощь потока.

 Тело дамбы выдержало, но вода промыла себе проход на стыке дамбы с берегом, и унесла приличную часть огромных валунов в старое ложе. Теперь дамба превратилась в стрелку, делящую поток на два русла. Так в соревновании природы и человека вышла ничья.

 Котельная во время наводнения наполовину была затоплена и подверглась мощному напору воды, так как находилась рядом с руслом. Но здание выдержало, без заметного ущерба, только не успели снять оборудование. Электродвигатели  с насосами залило водой.

 Лето 1995 года для Эльгена можно сравнивать с тяжелой неизлечимой болезнью человека. Ослабленное государственной перестройкой хозяйство стало хиреть и загибаться год от года. И этот неожиданный удар стал переломным в его  короткой истории.

 Вода после паводка ушла, но  картина разрушения вызывала уныние и боль в душе. Утонувшие коровы беспорядочно валялись на площади от корпусов до ветлечебницы.
Фуражное зерно вымокло в складах и его выгребли бульдозером на улицу. Горы золотого зерна кукурузы, ячменя и пшеницы начали преть  издавая зловоние. Народ собирал сверху подсохший слой, для своих частных нужд, но это был мизер, против сотен тонн того, что пропадало на глазах.

 На заправке огромные шестидесяти кубовые цистерны сняло с фундаментов и нарушило всю сеть трубопроводов.
Если детально описывать ущерб, придется составить реестр на десятки и сотни страниц, в общем картина получилась не радостная. Жилье у людей пострадало очень сильно и много народу не вернулось в свои прежние дома. Стало много народа уезжать на (материк) и свободных квартир хватало.

 В стране, если где-то происходит подобная беда, выезжает правительственная комиссия, создается штаб, подключаются службы спасения  и помощи. Но на этот раз сложилось впечатление, что местное руководство постеснялось обеспокоить высокое начальство и все происходило в социальной тишине и изоляции. О помощи пострадавшим людям и хозяйству не было произнесено ни слова, только иногда слышались робкие вопросы, которые  повисали в вакууме равнодушия и безразличия.
Имей население поселка средства  и возможность переехать поближе к цивилизации, думаю, за сутки поселок опустел  напрочь. А пока все имели только заработанные деньги, которые числились за предприятием, и которые не было возможности выплатить из-за их банального отсутствия.

 Часть населения, не привыкшая отягощать себя лишними заботами о хлебе и его запасах, и относящаяся к жизни слишком легкомысленно, начала забывать вкус мяса, масла, сахара и многих продуктов питания. Были и такие, что сидели откровенно голодными.

 Весной, возвращаясь с работы домой, мы встречали Леню Х. почти в одном и том же месте, идущего нам навстречу. На риторический вопрос — куда он ходит каждый день, кто-то из особо информированных товарищей объяснил, что он ходит выкапывать картошку, которую люди посадили накануне. Копает потому, что у человека просто есть нечего.

 Деньги водились только у пенсионеров, бывало правда, и им задерживали выплаты даже на полгода. Но лучше уж так, потому что у рабочих на руках были только «пехтинки». Местная расчетная эрзац валюта была названа по фамилии Пехтина — очередного царька, руководившего «Колымской ГЭС» и определявшего условия жизни низов. Позже, Пехтин станет депутатом государственной думы и наворовав народных денег, уедет за границу очень обеспеченным человеком.


                Бизнес по-русски

 В большой стране расцветала большая коррупция и маленький Эльген, являясь частью общей системы, копировал методы и способы всеобщего стремления к легкой наживе.
 Выходило это правда, как-то неуклюже и порой комично.
Один товарищ (не буду называть его имя по понятным соображениям) подался в рэкитиры, но так как в родной деревне некого было обдирать, решил заняться лихим делом в поселке Синегорье, где и народу побольше благосостояние повыше. Закончилось тем, что его самого скинули с крыши пятиэтажного дома и вернулся он домой инвалидом и неудачником. Как он остался живым тоже осталось непонятным, но и на этом слава богу!

 Другие, занявшись бизнесом и торговлей, не поделили барыши и один другого подставил на взятке. Подключились органы (не менее коррумпированные) и возник большой скандал, закончившийся властными перестановками в руководстве совхоза.
Ротация руководящих кадров и без того происходила в совхозе быстро, одни уезжали, другие бежали впопыхах, лишь бы не посадили. Да особо и не требовалось чем-то руководить, ведь спонсор совхоза присылал своих управляющих и через них делалось все в интересах Синегорья.

 Технический склад совхоза, где годами накапливалось оборудование и запчасти для авто и тракторов, электрооборудование и прочие расходные материалы, сконцентрировал в себе колоссальный капитал. Теперь контроль и учет перешли в руки Пехтина и компании, а делиться капиталом с рабочим людом считалось презренным занятием.

 Следующие три года прошли в полной анархии и беспределе. Все, что создавалось десятилетиями, разваливалось и растаскивалось в считанные дни. Днем бригада убирала на полях морковку и собрала полную тракторную тележку. На ночь поставили в склад под замок. Утром обнаружили пустую тележку и полное отсутствие следов преступления. Шум поднимать не стали и как-то подозрительно замяли это происшествие. Да и жаловаться и искать защиты было не у кого. Милиция вместе с китайцами, как-то незаметно, растворились во времени. Остались пара китайцев, но теперь они ни кого не интересовали и к ним привыкли как к своим.

 Теплицы, в большинстве своем, к этому времени пришли в негодность, а возводить новые уже не было ни сил, ни средств. Старые демонтировали, и трубы служившие для отопления и уже изрядно проржавевшие прямо целыми плетями по сотне метров вывозили на свалку, рядом с агробазой. Образовалось кладбище старых труб различного диаметра. И оно ждало своего времени, когда начнется волна искателей металлолома. Пока только цветные металлы пользовались спросом.

 На мехбазе, так у нас называли весь комплекс гаражей и мастерских с электро цехом, давно организовали площадку для хранения списанной техники. Металлолом совхоз сдавал в плановом порядке, но Оротуканский завод предъявлял драконовские требования к сдаваемому сырью. А японцы скупали любую кондицию и очень охотно, потому и возникли народные промыслы металла. Так на этой площадке пока ещё залегали сотни тонн металла в ожидании своего часа…


                Закат Эльгена

 «Пришла беда — отворяй ворота!» — говорит народная мудрость. Спустя три года после разрушительного наводнения, природа нанесла повторный удар в ту же самую точку. Трагедия не превратилась в фарс, скорее это был контрольный выстрел в голову.

 Новое наводнение теперь в июле месяце явилось копией прошлого. У уже опытного населения на этот раз эмоций было на порядок меньше и меры успели принять заранее, чтобы избежать потерь. Да собственно терять было почти нечего. Но сократившееся стадо загодя перегнали на возвышенные участки. Фуража на складах почти не было, а электромоторы в котельных сняли  и прибрали в надежном месте.

 Самые упертые оптимисты  поняли окончательно, что ждать возрождения былого благоденствия нет смысла. Теперь оставалось только найти способ выбраться из этих мест, ставших пропащими. Та часть населения, которая имела жилье в центральных районах, давно уже покинула севера. Новые коммерсанты поспешно сворачивали свои предприятия, собрав минимальную сумму для приобретения жилья.

 Народ еще ходил на работу, и им шел трудовой стаж. Расплачивались теперь тетрадными листочками с написанной от руки суммой и подтвержденной печатью бухгалтерии. Листочки имели какой-то фиксированный номинал и принимались к оплате в совхозном магазине и у местных винокуров, гнавших самогонку. А не выплаченные суммы нарастали сугробом на счетах бухгалтерии. Мотивация к труду исчезала и говорить о какой-то трудовой дисциплине было излишне.

 Директор совхоза и управляющий из Синегорья на всякие неотложные дела и проблемы, связанные с наличностью, только беспомощно разводили руками. Самые отчаянные челобитчики ездили в Синегорье к Самому! И бывало с барской руки перепадало. Но это зависело от субъективных причин и обстоятельств никому не ведомых и загадочных, как легенда. Так что желающих разыграть эту лотерею всегда хватало и происходило сие регулярно.  Добраться за девяносто километров без регулярного транспортного сообщения и денег, да еще застать барина на месте — было предварительным отбором счастливчиков.

 Не сомневаюсь, что наверху готовились планы по эвакуации населения в приемлемые места проживания или компенсации переезда. Только все шло неспешно и чинно у лоснящихся от жира чиновников и депутатов. Народ и сам расползался, как только мог, и возни с ними день ото дня становилось меньше.

 Дефолт 1998 года, потрясший государство и заставивший миллионы россиян хвататься за сердце, в Эльгене не заметили. Здесь уже построили коммунизм и забыли про деньги. Правда второе условие о потребностях было проигнорировано.

 Чтобы выжить в тех условиях, надо было либо иметь стальные нервы, либо ни чего не знать о происходящих метаморфозах. В связи с тем, что нервы у большинства населения были самые обыкновенные, остается делать выводы о плохой информированности и нежелании копаться в политической грязи.

 Людей, доведенных до последней черты отчаяния и стоящих на пороге трагедии, на линии перехода в новое тысячелетие поддержали неожиданно сверху. Понемногу стали отдавать задолженность по зарплате и принимать заявления на выплату компенсации для переезжающих на другое место жительства.

 Как совхоз доживал свои последние денечки, пускай расскажет кто-нибудь другой. Знаю, что последнему очереднику на компенсацию отдали его деньги и в 2007 году протрубили весть о ликвидации поселка, как административной единице.
Остается предполагать, что не только у  меня спрашивали, за сколько я продал свою квартиру в Эльгене. Долго приходится объяснять, как и почему бросают новые благоустроенные квартиры, просто так, захлопнув за собой дверь.

 И еще я никогда не пойму человека, который приходя в покинутый жителями дом, разбивает стекла, приумножая ощущение беды и безысходности. Кто этот человек? И человек ли?


                Эпилог

 Семьдесят два года — для человеческой жизни неплохой срок. Но для поселка такой срок — это всего лишь мгновение. Необыкновенно коротка история Эльгена и память о нем продержится наверное не дольше, чем его жизнь. Вот только  для того, кто прикоснулся к нему или познал изнутри его сущность, уже не получится его забыть.
Наш маленький Вавилон, где смешались сотни народностей и языков, но удивительным образом не потеряли способности понимать друг друга и даже творить общее дело.

 Наоборот эта мозаика из разных культур и традиций синтезировала нечто необыкновенное и радужно многоцветное. Тем более дружба и любовь между людьми всех национальностей, сословий и религиозных убеждений приветствовалась и поддерживалась всей мощью Великого Государства.

 Ещё и общая беда и перенесенные сообща лишения сблизили тех, кто выжил в лихое время. Люди очистились горем и страданиями и их мировоззрение поменялось, они стали ближе к святым. Конечно часть населения не смогла избавиться от низменных порывов и страстей и продолжала усугублять свою участь, демонстрируя свои душевные раны и требуя сострадания и компенсации за причиненные им тяготы. Но их оставалось меньшинство и век их был недолог. Периодически они портили соседям спокойную жизнь выкидывая очередные коленца в виде скандалов или пьяных разборок, а то и доводя дело до смертоубийства. Отнесем это к печальным исключениям.

 Назначение человека — созидание и творчество! Вот и созидали и творили простые добрые люди, рождая на краю земли небывалое предприятие. И наверное со временем создали бы нечто великое значимое и жизнь кипела вокруг умножая население и свершения рук человеческих.

 Но не выдержал фундамент! Фундамент- то с чего все начинается и на чем стоит здание. А началось все с насилия и попрания свободы человека. Насилие над человеком, ради обретения государством дьявольского вожделения — ЗОЛОТА!  Была ли эта цель достойна творца?  Мог ли Вавилон остаться не разрушенным? А люди? Да как всегда, остались потерпевшими в извечной схватке добра и зла. Жизнь так устроена.

 Снова поднялась на былых дорожках лесная поросль. Ещё несколько человек ютятся в развалинах бывшего посёлка, но это не надолго. Остаются памятниками цивилизации панельные многоэтажки и ещё сотню, и возможно больше лет будут торчать среди Тасканской долины каменными утесами. Будет и дальше норовистый Таскан катить свои серебряные струи. И если не изведут последнего колымского эльгена — лося, он снова придет пастись туда, где Эльгенка сливается с Тасканом…