Глава 5. Мари. Жизнь в бегах

(с)2016 by ISIDOR
isidor@bk.ru
+7 926-256 55-75

Медиум - женщина, 37 лет, высокая, красивая.
Её описание своего 5го воспоминания прошлой жизни.

Я сижу под невысоким навесом из лапника на пригорке на опушке леса. Уже поздний вечер или даже ночь. Идет проливной дождь, и вокруг сверкают молнии то здесь, то там, и раскатами гремит гром. Я женщина. Я нахожусь в Англии. Красивая, хорошо сложенная, молодая, мне шестнадцать лет, с тонкой талией и грудью размера не меньше третьего. У меня кучерявые темные, но не черные, длинные волосы, промокшие так, что я сижу их выжимаю. На мне тонкое белое хлопковое платье с изящным декольте-лодочкой и коротенькими рукавами-фонариками, всё в рюшах. Поверх этого платья одето цветное платье с корсетом, заканчивающимся под грудью. У меня белая нежная кожа и ухоженные руки. На ногах ничего нет. Платье вроде не совсем промокшее, но влажное, и меня слегка познабливает. Я закутываюсь в какую-то грубую плотную накидку, большую, как одеяло и сажусь в самую глубину навеса.
Чуть поодаль сидит мужчина в длинной накидке, похожей на ту, в которую кутаюсь я. Он поддерживает костер, постоянно подкладывая в него дрова. Мужчина сидит с краю навеса и старается не смотреть на меня, но ничего не получается. Всё время тайком поглядывает на меня, видно, что боится столкнуться взглядом. Я понимаю, что он сторожит меня, чтобы не убежала, но в то же время, как охранник сдерживает тех мужчин, которые сидят внизу под большим навесом. Рядом под деревьями стоят их лошади, штук десять.
Я веду себя с мужчиной довольно кокетливо. Он старше меня лет на десять. Одет, как человек благородных кровей и меч у него красивый. Мне нужно, чтобы он расслабился, усыпить его бдительность. Я прекрасно понимаю, что этой ночью мне обязательно надо сбежать во что бы то ни стало, иначе неизвестно что со мной будет. Я привыкла, что стоит мне с мужчиной пококетничать, как он уже у моих ног, готов выполнять все мои прихоти, а этот просто кремень. Он не отвечает ни на один мой вопрос, не смотрит мне в глаза. В конце концов я замолкаю, но принимаю очень соблазнительно позу. Он просто отводит глаза, но никак не реагирует. Я слышу шаги и снова закутываюсь в накидку по уши. Там недалеко от нас сидят люди, больше похожие на разбойников, чем на благородных. Один из них пришел, принёс нам горячей воды и что-то в плошках из еды. Я делаю вид, что ничего не хочу, хотя мне уже откровенно холодно и очень хочется есть. Тот, кто пришёл, мужик уже в возрасте. Он осмотрел меня с ног до головы, усмехнулся, похлопал моего стражника по плечу, говоря, держись брат и ушел. Минут через пять я всё-таки попила горячей воды и стала потихонечку подворовывать из плошки еду. Он видит это и молча улыбается. Я в голове прокручиваю возможные варианты побега, но этот холодный и недоступный волк портит мне всю картину. Я опять пытаюсь с ним заговорить, но он вначале лишь кивком показывает мне, чтобы я ложилась спать, а через некоторое время поворачивается, садится со мной вплотную и с каменным ничего не выражающие выражением лица говорит, что я ведьма и всё, чтобы я не делала абсолютно бесполезно, так как он знает все мои уловки и ни одна из них на него не подействует. Приходит второй мужчина. От его взгляда мне становится неуютно и я опять закутываюсь и одеваю капюшон, ложусь в самый дальний угол, сворачиваюсь калачиком и делаю вид, что сплю. Я закрываю глаза и начинаю щупать пространство, состояние, как в анабиозе. Мыслей никаких нет, всё мое внимание сосредоточено на моменте здесь и сейчас. Страха нет, паники тоже. Я точно знаю, что убивать меня никто не собирается.
Под вторым навесом голоса постепенно затихли, а эти двое сидят молча. Бежать не представляется возможным, так как навес прислонен к дереву и стоит на пригорке, поэтому я видна со всех сторон, а мои сторожи вооружены до зубов и готовы в любой момент кинуться за мной. Дождь потихоньку стихает. Я знаю этих двоих. Тот что слева и помоложе - стал священником после того, как мой отец полностью разорил и уничтожил его род. Этот второй тоже ведь не был разбойником, по крайней мере когда я его видела в последний раз. Он барон. Отец зверски убил его обеих дочерей и жену у него на глазах. А сейчас этот барон грязный, немытый, небритый, нечесаный и похож больше на разбойника с большой дороги, чем на барона. Я пытаюсь понять, что происходит и понимаю, что все они хотят отомстил моему отцу за своих жен и дочерей.
Мой отец… Он богатый человек. Но боятся его не поэтому. Вид у него после смерти матери стал такого же плана, как и у этого второго типа. Он мыться и так никогда особо не любил, а сейчас и подавно. Нрав у него дикий и жесткий, если не сказать больше. И брат младший мой весь в него пошёл. Ему еще только лет двенадцать, но отец его везде с собой таскает и он стал теперь один в один отец: и по нраву и по виду.
А мать моя была изящной хрупкой женщиной с тонкой натурой. Она повесилась, когда мне было шесть с небольшим лет. Я помню как сейчас, как это было. Я долго сначала игралась с братом, а мамы все не было и мы пошли её искать. Вернее пошла то я, а он за мной увязался. Я ходила везде звала её, а потом почему-то пошла искать ее в кладовке, хотя туда она никогда не ходила. Я открыла дверь и посередине в полутьме висит она. Я сначала остолбенела, не могла ни пошевелиться, ни звука издать. В это время сзади подбежал брат. Помню как изменилось его выражение лица, оно стало каким-то жутким, звериным. Он оскалился в её сторону, прошипел что-то, как дикая кошка и убежал. Не знаю, что больше меня напугало в тот момент. Я перевела взгляд с брата на маму и увидела у её ног маленькую табуреточку. Я подбежала, поставила табуретку и попыталась поставить на неё мамины ноги, но они не слушались. Тогда я обняла её за ноги и стала кричать: ”Мама! Мамочка!” Сначала тихо, а потом все громче и громче. Сбежался люд. Меня схватила на руки и унесла наша кухарка. А я вырывалась и кричала, что я хочу к моей мамочке. Один раз у меня получилось вырваться и я плюхнулась со всего размаху об пол, кухарка завопила от неожиданности, но я вскочила, как ужаленная и побежала обратно к матери. Тут меня уже схватили мужские крепкие руки, из которых я вырваться не могла, но очень пыталась и громко рыдала. Не помню даже кто это был. Ну да и не важно. Когда меня принесли в детскую, меня всю трясло, как-будто у меня температура сорок с лишним градусов. Истерика начала перерастать в приступ судорог и в этот момент в дверь вошла моя бабушка. Её все называли ведьмой. Она взяла меня аккуратно на руки, закутала во что-то теплое и дала мне какой-то отвар сладкий и пахучий, после которого я уснула. Засыпая, я слышала, как она читала какие-то странные слова на до мной. Проспала я, как мне рассказывали, шесть дней. Все думали, что я уже представилась, так как дыхание было незаметным и сердцебиение не прощупывалось, но бабушка сказала, что я просто так глубоко сплю и скоро проснусь, что это нормально. Я проснулась бодрой и радостной. Никаких чувств к матери, никакой грусти, страха, боли или сожаления у меня не было. Их как отрубило. Я снова стала спокойным ребенком, а на всё что произошло, я смотрела как-будто из-за стекла, как-будто это всё было не со мной. А брат очень изменился. Его бабушка очень любила и все время приговаривала: “Это наш род!”
Потом у отца было много разных женщин. Они иногда кричали очень громко и как-то неестественно, а потом они исчезали и их больше никто не видел. Их крик вселял страх, так кричат от дикого ужаса. Он был резким и недолгим, как неожиданная пощечина, и обрывался на середине звука. Чем старше я становилась, тем страшнее мне становилось заходить в половину, где жил отец. Мне казалось, что там повсюду бродят белые тени. Из-за них я очень плохо спала, и поэтому со мной все время ночевала моя няня, она не отходила от меня ни на шаг.
Я сейчас вспомнила как люди, похитившие меня, её убили. Убили у меня на глазах, а чувств никаких нет. Совсем. Я не чувствую боли или жалости к потерям, просто тупое безразличие. Мы сидели с ней вышивали и вдруг открывается дверь и они влетают. Нянюшка от неожиданности вскочила, но барон всадил ей тонкий нож прямо в сердце. Смерть была мгновенной. Потом он подошёл ко мне, приставил нож к горлу и сказал, что если я заору, он прирежет меня. Я не испытываю страх, как другие люди, в подобных ситуациях. Глядя ему в глаза я сказала, что он ничего мне не сделает и уж тем более не убьёт.
Это человек с безжалостным взглядом. Есть взгляд от которого столбенеешь, есть - острый как нож, а у этого взгляд, которым он рвет на части. Он взял меня за шею и приложил к лицу платок, от которого я отключилась. Я помню, как очнулась, когда он перевесил меня через седло, как мешок, и вёз так долго. Я пыталась лечь как-то поудобнее, но он положил меня к себе на колени, схватил очень больно в области талии и сказал, чтобы я лежала смирно иначе он за себя не ручается. На всякий случай я примолкла, а то мало ли что он имел ввиду.
Мой отец меня очень любил и дорожил мной. Именно поэтому они меня забрали, чтобы отомстить ему.
Я пытаюсь понять, куда меня везут. Убивать меня точно никто не хочет, значит отец еще жив и они собираются использовать меня как приманку. Но я точно чувствую, что кто-то платит им. Барон сидит очень близко ко мне. Он всё время порывается меня изувечить, но священник сдерживает, говоря, что я лишь невинное дитя и что я не виновата в грехах отца и брата. Но тот настаивает на своём, говоря что он не собирается быть таким же святошей. В этот момент священник приставляет к его горлу нож. Я в ужасе вскакиваю и пытаюсь отодвинуться от них. Барон хватает меня за руку и говорит, что мне очень повезло, что в охранники мне дали не его. Я начинаю понимать, что все эти люди, похитившие меня, все они обижены моим отцом и ненавидят его, и желают отомстить ему, сделав мне очень больно. Я начинаю плакать и кричать, что никому ничего плохого не сделала. На что священник мне спокойным голосом говорит, что их жены и дочери тоже никому и уж тем более моему отцу ничего плохого не сделали. Однако он убил их и не просто убил, а сначала он насиловал их и издевался над ними со своими людьми. При этих словах я онемела и села в угол молча, но потом перевела взгляд на барона и спросила: “Да, пусть мой отец ужасный и страшный человек. Да он убил ваших жен и дочерей. Но сейчас. Прямо здесь и сейчас, чем вы лучше его? Вы хотите отомстить ему, сделав мне больно или даже убив меня. Вы такой же. Вы ничем не лучше его!” При этих словах я одела капюшон, закуталась и свернулась калачиком, решив что пусть будет, что будет. Они оба стояли молча целую вечность. Затем сели около костра как и сидели, как-будто ничего и не произошло. Потом барон куда-то ушел, а священник дал мне шерстяное тонкое одеяло и сказал, чтобы я ложилась спать, так как вставать рано. Еще сказал, чтобы я не волновалась, что никто не посмеет сделать мне ничего плохого, пока он рядом. Я спросила, куда меня везут и что собираются со мной делать. Он опять сказал, чтобы я не волновалась и что это не моё дело.
Вообще очень странно, как они проникли в отцовский замок. Там была очень мощная охрана и это громадный замок, с высоченными стенами, а не какая-то хата с краю. Для того чтобы проникнуть ко мне в комнату без шума, им должен был кто-то помогать из замка. Они вошли и вышли почти без шума и потерь. Хотя, они двоих потеряли. Входили они и выходили, вероятнее всего, через один из потайных ходов. Потому что, когда я очнулась и меня грузили на коня, это была стена с другой стороны от ворот.
Я девица то избалованная отцом. Никакой грубости или пошлости я не видела. Если брат что-то при мне себе позволял, отец на него сильно напирал, и брат становился сдержанным. У меня куча всяких нарядов, драгоценных украшений. И внимания со стороны мужского пола было много. На какие-то балы или приемы я не ходила. Отец с братом их не любили, а меня отец не пускал, говоря, что мала ещё, хотя последнее время постоянно шли разговоры на тему, что меня пора уже выдавать замуж.
Бабушка не могу сказать чтобы меня сильно любила. Она души не чаяла в моем брате, ко мне относилась сдержанно, но не холодно. Любви ко мне в обычном понимании в нашей семье не было, кроме отца. Он меня и на ручках носил, и баловал, и сюсюкался. Никогда я от отца не слышала в мой адрес никаких грубостей, только нежность и обожание. Брат никогда не мог просто прийти и плюхнуться без приглашения и разрешения к отцу на колени. Он его достаточно жестко ставил на землю и брат обиженно бежал плакаться к бабушке. Я же напротив: в любое время, при любом настроении и занятости отца могла прибежать к нему, и он начинал со мной разговаривать, играться. Всегда чего-нибудь интересное рассказывал.
А ты любила отца?
Скорее нет. Конечно, относилась с большой нежностью, но больше расчёт. Когда мне нужно было любить, то любила, когда чего-то было нужно, начинала капризничать и топать ножкой. Это вводило папу в умиление, он радостно улыбался, гладил меня по голове, успокаивал и исполнял любой каприз. Бабушка на него ругалась всегда, говоря, что уж слишком он меня избаловал, кто будет также свою жену баловать. На этот отец ухмылялся, отвечая, что если муж не будет меня баловать, то ему не жить. Вообще у отца в этом плане всё было просто: если что-то не так, то человек тихо, спокойно и без особых эмоций отправлялся туда, откуда не возвращаются. Он не церемонился в таких случаях. Мать мою он сильно любил. Холил и лелеял её. Когда я однажды спросила, а мне уже лет десять-одиннадцать было, почему она повесилась, он помрачнел и сказал, что виноват перед ней. Что он не уследил и она увидела то, чего её нежная натура пережить не смогла. Ещё сказал, что ему очень жаль, что я так рано лишилась матери. Потом поцеловал меня в висок, обнял и долго сидел молча, прижимая меня к себе. Он был прилично выпивши. Никогда не видела ни до ни после своего отца плачущим. А у меня к ней никаких чувств совсем. Ни голоса, ни ласк, даже и лица то не помню, только по портрету, который висел у отца в кабинете. Он меня тогда еще спросил, почему я задала такой вопрос, и я рассказала ему разговор между няней и служанкой матери, который случайно подслушала. Мать поделилась с ней перед смертью, почему заболела и не хочет жить. Пока была жива мама, из покоев отца никогда не было слышно никаких звуков. Но однажды мама услышала женский крик и на него прибежала в половину отца. Отец запрещал женщинам появляться в его части замка. Это было табу, которое ни мне ни матери никогда даже в голову не приходило нарушить. Это было как само собой разумеющееся. Да и во время всех развлечений отца при входе всегда стояла на всякий случай охрана. Но в этот раз никого не было, а крик был настолько жуткий, что мать от испуга побежала искать отца, чтобы рассказать об этом ему. Когда она вошла в комнату, то увидела, как отец стоит над женщиной, весь в крови, а несчастная вся изрезанная и избитая бьется у его ног в агонии. Мать потеряла сознание. Несколько дней она сильно болела, ее постоянно рвало и была высокая температура. Потом вроде самочувствие наладилось, но она стала замечать в сыне явные признаки отцовского садизма. Это не давало ей покоя. Она поняла, что не в состоянии больше видеть, как сын вырастает похожим на отца, да и с мужем после увиденного она тоже жить не могла. Она несколько дней говорила об этом своей служанке, и та не отходила от нее ни на шаг. Через несколько дней, когда мать вроде бы уже успокоилась и перестала говорить про самоубийство, служанка пошла за обедом, чтобы принести его в комнату матери, потому что она с отцом была не в состоянии даже за одним столом сидеть. В этот момент мать убежала в чулан и там повесилась. Слуги не могли найти ее несколько часов до трёх пор, пока не услышали мой вопль. Я не поверила в то, что говорила служанка и сказала об этом отцу. Он замолчал, погладил меня по голове и сказал, что мне нечего бояться и чтобы я бросила думать о всякой ерунде. Что служанка глупая и просто боится его, вот и говорит всякие глупости. Потом сказал что сегодня же выгонет её. Служанку больше никто не видел, а няня моя ходила еще с неделю бледная в полуобморочном состоянии, ничего мне не говоря. Лишь спустя пару лет я начала понимать, что-то это правда и куда пропала служанка матери.
Я много наблюдала за бабушкой. Старалась это сделать так, чтобы она не заметила. Я подглядывала за ней из-за ширмы. Однажды, когда мне было лет тринадцать, она склонилась над книгой и делала что-то очень интересное, но так, что я никак не могла разглядеть из своего укрытия. Меня как-будто кто-то манил выйти и я тихонечко подошла к ней сзади. Тут она резко обернулась и говорит: “Ну и почему же ты сама не можешь выйти, а? Почему приходится тебя подманивать?”
После этого случая я уже открыто стала смотреть, чем занимается моя бабушка. Не зря ее все ведьмой звали. Кроме травок она еще и магией занималась, и отнюдь не белой. Она обучала меня разным женским уловкам, которые я тут же практиковала на отцовских людях и веселилась от души, когда они выполняли все мои приказы. Бабушка сделала мне талисман на руку, одела его и приказала никогда не снимать, так как он помимо охраны меня еще является маячком. По нему она меня всегда найти сможет. И вдруг я понимаю, что талисмана на руке нет, что на мне остался только нательный крест. Я смотрю сначала на одно запястье, потом на второе и сталкиваюсь с ухмыляющимся взглядом священника.
Что, ведьма, свой оберег потеряла? Сжёг я его!
Я заглянула ему в душу и увидела, что он действительно его сжёг. Но совсем недавно. Значит бабушка знает, где я. Значит меня скоро спасут. Как же я ошибалась тогда. Ещё я увидела, что на нём самом какой-то талисман, поэтому ни одна моя уловка на него не действует. Это талисман, как противоядие от женских чар. И я спросила его, почему же он не сжёг свой талисман заодно, ведь это было бы справедливо или он струсил и испугался какую-то маленькую девчонку. Я увидела удивление на грани с шоком в его глазах. Он ответил, что, может я и маленькая девчонка, но уж слишком умом проворная. Еще сказал, что береженого Бог бережет, и чтобы я ложилась спать. Потом отвернулся и перестал со мной общаться. Я не могла уснуть и поэтому сидела его изучала. Это был хорошо сложенный мужчина, чуть менее тридцати лет. Он всегда мечтал стать священником, хотя воин из него первоклассный. Через некоторое время он снова не выдержал. Он повернулся ко мне и говорит: “Ты ведь сама поняла, что бесполезно искать во мне лазейку на спасение. Ни одна из ваших ведьминых штук на меня не действует. И ещё… Это не в твоих интересах, чтобы со мной что-то случилось. Ты в этом случае точно до места назначения не доберешься живой. Они настолько ненавидят твоего отца, что разорвут тебя на мелкие кусочки не задумываясь, если меня не будет на их пути.” Эти слова успокоили меня и я уснула. Но спала я недолго. Как только задребезжал рассвет, меня бесцеремонно подняли и мы начали собираться в путь. Вначале барон решил, что повезет меня как и вчера, но я начала так истошно визжать, что меня всё-таки посадили на свободную лошадь. Мне связали руки, чтобы я могла только держаться за седло, и священник взял поводья и повел мою лошадь за своей. Дождя больше не было. Через несколько дней погода начала проясняться и местность из лесистой превратилась в степь. Деревья стали редкими и низкими. Священник одел на меня свою накидку, так как я чувствовала себя почти голой. У меня были обнажены ноги, на которые мужики исправно пялились и норовили как бы ненароком пощупать. В итоге ему это надоело и мы переместились из середины вереницы в её конец.
Я не привыкла к мужскому седлу. И не только по причине голых ног. Мне было мучительно неуютно в нем, и я начала хныкать, что мне нужно женское седло. Он оборвал меня, сказав чтобы я радовалась и такому, иначе поеду оставшийся путь вниз головой. Я надула губки, но замолчала до конца пути. Дорога длилась недели полторы. Прибыли мы в большой замок в готическом стиле с высокими узкими башнями.
Когда мы въехали в замок, все смотрели на меня, как-будто я еду голой. Меня сняли с лошади и привели к какому-то пожилому мужчине грузного вида. Он внимательно посмотрел на меня и спросил моего священника, уверен ли он, что именно я и есть дочь их общего врага. Тот ответил, что вернее и быть не может, и барон подтвердил его слова. После этого мужчина передал барону увесистый мешок с деньгами и какие-то бумаги, сказав, что он может проваливать со своими людьми. Барон помялся немного, спросил, можно ли ему с его людьми здесь немного передохнуть перед обратной дорогой, но, получив отрицательный ответ, ушел. По нынешним меркам, он отнюдь не старик. Ему на тот момент было меньше сорока. Но он глядел на этот мир глазами человека, ненавидящего весь белый свет. В окно я видела, как он вместе с остальными сел на лошадь и ускакал.
Я повернулась к неизвестному мне мужчине и спросила, зачем он приказал меня похитить и что он теперь намерен делать со мной. Он холодно посмотрел на меня и сказал, что ничего никто со мной делать не будет. Что я сама сгнию в подвале этого замка, если мой отец не вернет то, что ему полагается по праву.
Меня бесцеремонно повели в этот самый подвал. Моим новым жилищем оказалась небольшая комната, примерно метров десять квадратных, с каменными стенами и высоким потолком. Пол весь был устлан сеном, в углу стояло нечто вроде лежанки, высотой с полметра, наверное, заполненное тем же сеном и накрытое шерстяным покрывалом, на котором лежала подушка и свернутое шерстяное одеяло. Посередине стоял небольшой, но массивный и тяжелый стол, рядом с которым было нечто, напоминающее стул. В стене напротив лежанки было небольшое, чуть больше моей головы, окно на высоте с полтора моего роста. Это единственное, что соединяло меня с внешним миром. Меня привели и закрыли дверь. С этого момента все мои мысли, вся моя жизнь была построена только одной идее - выбраться из злополучного замка и ускакать обратно домой к папе.
Я встала на колени и начала молиться. Я ничего не просила у Бога в тот момент, просто вспоминала все молитвы, которые знала. Не знаю на сколько долго я молилась, но проснулась я, когда из окна на меня упал луч солнца, а тело все затекло и онемело. Я обнаружила себя сидящей на коленях перед лежанкой, на которую я оперлась руками. Когда пятая попытка встать ничего не дала, я просто усилием воли завалилась на бок и стала ждать, когда онемевшие конечности начнут работать. Постепенно я смогла встать и переползти на лежанку. Я накрылась одеялом и уснула. Меня разбудил скрип двери: пожилой стражник принёс мне еду. Священник, судя по всему, проинструктировал его не разговаривать со мной и не смотреть в глаза, потому что когда я заговорила с ним, он ретировался и быстро закрыл за собой дверь. Тогда я закричала, чтобы мне хотя бы принесли другую одежду. На что из-за двери мне было сказано, чтобы я спасибо сказала, что меня в такую хорошую камеру посадили. Итак типа обойдешься, ведьма. Дни потянулись один за другим.
Кормили меня вкусно и сытно. Каждый день разное меню. Блюда сервировали, как и положено моему происхождению. Теплую одежду мне принесли через некоторое время: принесли красивое платье из плотной дорогой ткани с небольшим шлейфом зеленого цвета, какой-то теплый платок-шаль и на ноги вязаные гольфы длинные, как чулки и обувь похожую на теплые тапки из замши с острыми носами.
Единственным моим развлечением стало пододвигать стол к стене с окном, ставить на него стул и смотреть в окно на жизнь снаружи. Оно было вровень с землей, но я могла стоять смотреть в него часами и слезала лишь тогда, когда охранник спускался ко мне с едой. Спускался он крайне медленно, поэтому мне хватало времени, чтобы спуститься, снять стул, отодвинуть стол и лечь на лежанку, накрывшись одеялом с головой.
Постепенно моё общение с окружающими миром начало налаживаться. Для начала я прикормила местную собаку: огромного пушистого терьера с вечно улыбающийся мордой. Сначала он подходил с опаской, оглядываясь по сторонам. Потом начал приходить уже сам, даже если у меня ничего не было, чтобы я почесала его за ухом. Приходил, ложился рядышком с окном, упирался мордой в решетку и начинал тихонько поскуливать. Я звала его просто Пёс. Я разговаривала с ним часами о погоде, о своих мыслях о побеге, о том, как одиноко мне в этом мире и ещё о том, как я выгляжу, что нет даже нормального гребня, чтобы причесать волосы, как хочется понежиться в бочке с теплой водой и о многом и многом другом. А Пёс молча слушал и, казалось, понимал каждое моё слово. Его мудрый взгляд внушал мне спокойствие и надежду на лучшие времена. Не знаю почему, но мне он казался надежным и верным спутником и, как оказалось позже, не зря: во время моего побега, когда местные собаки попытались меня облаять, он так рявкнул на них, что все замолчали. Таким образом я вышла незамеченной.
Кроме охранника ко мне никто не приходил. Я много раз пыталась с ним заговорить, но он лишь молча исчезал в проеме двери. Однажды вечером он пришел подвыпивший. Я пригласила его поужинать со мной, он сначала помялся, но было видно, что он не закусывал и сейчас его гложет зверский аппетит. Он принёс из-за двери еще один стул и сел за край стола. Мы поели, охранник мой повеселел, расслабился и оказался вполне разговорчивым дядькой. Его звали Джоном. Он был старым воякой, уставшим от жизни. Никого и ничего у него за душой не было. Деньги он пропивал, жена от него ушла к другому. Ничего в этом мире его не радовало и не держало. Мы болтали о погоде за окном, о том, что творится в мире, когда же я спросила где же все-таки нахожусь, он помрачнел, погрозил мне пальцем и сказал, что даже если я вдруг попытаюсь его околдовать и совершить побег, мне это не удастся, так как там полно охраны и меня никто не выпустит. Потом я спросила, долго ли меня собираются тут держать. Он сказал, что до конца моей жизни. После этого я начала активно готовиться к побегу.
Для начала мне нужно было узнать, что и где расположено, где стоит и спит охрана, сколько и где человек, где есть потайные ходы. Благодаря передвижениям моего пса, который убегал, как только слышал приближение людей, я примерно знала, когда смена караула. Я видела, куда пес бегает за едой, значит знала, где они едят и пьют. По количеству ног было ясно, сколько человек стоит в карауле. Мой слух настолько обострился, что я начала различать даже приглушенные голоса и могла слышать, о чем они разговаривают. Я начала различать их голоса и ботинки, постепенно я узнала, что мой сторож был прав на счёт того, что сбежать отсюда тяжело, так как в замке полным полно воинов, но также поняла, что для меня нет ничего невозможного. Все они люди и у каждого есть свои слабости. Главное, с холодным умом и расчетливой уверенностью подойти к данному вопросу.
Постепенно мы сдружились с Джоном. Я каждый вечер начала выпрашивать, чтобы он приносил мне вина или чего ещё покрепче. Мы выпивали с ним, но основное, естественно, выпивал он сам, я лишь пригубляла свой бокал. Так как к вечеру он уже всегда был навеселе, после нашей попойки его срубало наповал. Конечно же, я прикладывала к этому свою руку. Не знаю, откуда ко мне пришло, что, когда он пьет из бокала надо внутренним голосом приказывать ему пьянеть и засыпать. Через пару стаканов он уходил в себя и отключался прямо за столом. Таким образом у меня было несколько часов ночью, чтобы изучать все ходы и выходы, чтобы при побеге четко ориентироваться на местности. Сначала я просто выходила наружу по винтовой лестнице и перебежками аккуратно осматривалась. Потихоньку я осмелела, стала брать его плащ и с собакой изучать двор. Когда кто-нибудь приближался ко мне, я делала вид, что я пьяный Джон и все проходили мимо. Я нашла проход за стену, подобрала себе лошадь - молодого резвого жеребца и подготовилась к побегу. Не прошло и двух месяцев со дня моего приезда в замок, как я уже была готова к обратному пути. В каждую вылазку я подворовывала у охраны одежду: то рубашку, то штаны, потом нашла у одного из охранников походную сумку на седло, у другого умахнула походный нож, у третьего плащ, нашла шерстяное одеяло и шапку. Таким образом постепенно за пару недель я нашла себе полностью мужскую одежду, заполнила сумку всем необходимым и во всеоружии ждала. Подходящий день не заставил себя ждать. В вечерний пересменок, когда все в замке отмечали день рождения хозяина замка, я решила, что время пришло. Вся охрана была в крайней степени опьянения. То здесь, то там валялись пьяные охранники. Всё это время я науськивала своего пса, чтобы он мне таскал что-нибудь. Собака оказалась гораздо сообразительнее, чем я ожидала. Этой ночью он принёс мне провизии на все десять дней пути, чему я была несказанно рада. Я хотела оставить его в замке, но он начал выть, когда я закрыла дверь и, испугавшись шума, я открыла дверь. Таким образом, переодевшись в мужскую одежду, оставив за себя куклу в моем платье на лежанке, вдвоём с Псом мы двинулась в путь. Я пустила лошадь легкой рысцой. Пес не напрягаясь бежал рядом. Я останавливалась редко, только чтобы поесть и размять затекшие ноги. Через день начался дождь. Не сильный, но монотонно моросящий. Когда мы стали подъезжать к моему замку, каким-то шестым чувством я почувствовала опасность. Я спутала лошадь в лесу и направилась к потайному ходу, о котором знали только четыре человека: я, отец, брат и бабушка. У нас был уговор, что об этом ходе никто кроме нас знать не должен, так как этот ход вел еще и в подземелье, где хранились сокровища нашего рода. Никаких ключей и опознавательных знаков не было. Только по памяти, на ощупь. Отец долго меня обучал находить его, но я считала это лишь блажью его и бабушки. И вот теперь я была счастлива, что несмотря на всё моё тогдашнее внутреннее сопротивление, старания отца увенчались успехом и сейчас я могла воспользоваться их плодами. Благодаря этому ходу я могла слышать и видеть всё, что происходило в замке, даже в самых отдаленных местах. Идти от лошади пришлось долго. Мой пес оказался совсем не прост. Он шел со мной шаг в шаг, не отставая и не забегая вперед. Когда я останавливалась, он стоял, как вкопанный, когда я ложилась на землю, он ложился рядом со мной. Я вошла в дверь и запустила пса. Я хотела оставить его у входа, но вспомнила о белых тенях, бродивших по замку и со страху взяла его с собой, пригрозив, чтобы он не издавал ни звука, хотя похоже это было лишним. Пес лишь иногда скалился, вглядываясь то назад, то в стену, но не рыка, ни уж тем более лая не было. Пройдясь по замку, я обнаружила везде незнакомые лица. В каминном зале не было фамильного герба, никаких картин моих предков или намеков на них не было. В кабинете отца была полная перестановка. Нетронутой оказалась лишь моя спальня, в которой все осталось так, как было и три месяца назад. Даже кровь нянюшки на моей простыне была на том же самом месте. В первый момент мне захотелось их всех сжечь или отравить, чтобы помучались, но потом в какой-то момент я почувствовала себя лишь обычной хрупкой женщиной, легла в свою постель и расплакалась, как ребенок. Пес сидел рядом, потом лег ко мне и обнял лапой. Так мы и уснули. Проснулась я ранним утром от того, что собака лижет мне лицо. Переодевшись в свою походную одежду и взяв с собой несколько теплых платьев, я надела пальто с шапочкой, завернула к платьям шубу с теплыми сапогами и ботинками, взяла сменные штаны с накидкой и пошла в конюшню. По дороге мы зашли на кухню, чтобы поесть и взять с собой еды на неделю. Очень хотелось помыться и полежать в теплой ванне, но это было уже слишком. Несмотря на все перестановки, мой жеребец стоял на месте, даже мое седло висело там же. Учуяв хозяйку, конь радостно заржал, что было не очень кстати. Но на мое счастье в конюшне никого не оказалось. Я оседлала его, надела сумки и вывела через тайный ход, который предполагал высоту и ширину лошади, навьюченной походными сумками. Сумок оказалось больше, чем могла увезти одна лошадь и я радовалась, что еще один конь стоит в лесу, дожидаясь своего часа. Оставив коня поближе к выходу, я направилась к семейным сокровищам. Взяв приличный мешок золота, который занял у меня ровно половину сумки, а также свои кинжал и меч с выгравированной резной лилией в шестиконечной звезде, я вышла из замка. Небо было пасмурным, густой туман обволакивал дорогу и это было мне на руку. Перед отъездом мне захотелось зайти на кладбище. Там было так пусто и к тому же всё успело зарасти травой. Я сидела на могиле матери, прикидывая, куда можно двинуться. Я прекрасно понимала, что вся округа и близлежащие деревни до такой степени ненавидели моего отца, что, не задумываясь, сдадут меня тут же, как только увидят, и то, если не смогут сами меня убить. Вариант был только один - ехать подальше отсюда не оглядываясь. Ехать туда, где ни сном ни духом никто не знает моего отца и даже не слышал про мой род. Добравшись до коня, оставленного в лесу, я прикрепила две сумки потяжелее к его седлу и взяла поводья. Нужно было уходить быстрее и так, чтобы запутать следы. Пес и здесь умудрился меня удивить. Устав, видимо, от длительного путешествия, он вскарабкался на лошадь с тяжелыми сумками и довольный собой ждал отправления. Я подивилась собаке и поскакала в горы, где был наш тайный домик, который отец специально приказал построить для нашей с ним охоты. Я поехала, как учил меня отец, вдоль ручья. Заморосил дождь, который через пару часов превратился в настоящий ливень. Казалось, вся природа помогала моему побегу. До домика было часов восемь быстрой езды, но с двумя гружеными лошадьми и моим страхом не найти место, мы добрались только к вечеру, когда уже почти стемнело.
Мы довольно часто ездили туда с отцом. Могли на день-два, могли на целый месяц. Отец уезжал со мной на охоту, когда его накрывала какая-нибудь очередная депрессия. Отец научил меня метко стрелять из лука, обороняться с мечом в руках. Еще у меня хорошо получалось метать нож. Это радовало отца. Он всегда говорил, что уезжая со мной на охоту, он очищается и становится моложе, как-будто искупался в живой воде. И вот теперь я ехала туда одна, не зная, что с моим отцом и братом, не зная, жива ли бабушка, не зная, что будет со мной завтра.
Это был среднего размера домик с большой печью-камином, в котором можно было приготовить еду, и к тому же эта печь отапливала не только домик, но и прилегающую к нему конюшню на четыре лошади. Недалеко от входа был колодец. В камине уже были приготовлены дрова, оставалось только чиркнуть огнивом, которое лежало тут же, и через полчаса уже было тепло и хорошо. Я налила лошадям воды, подложила сена и накормила собаку. Вспомнив, что у отца всегда есть запасы виски и вяленого мяса, я довольная завалилась в шкуры, лежавшие на массивной отцовской кровати, выпила с полстакана горячительного напитка, отгрызла немного мяса и уснула. Просыпалась я лишь для того, чтобы бросить еще дров в огонь, но вскоре мне это порядком надоело, да и в домике стало откровенно жарко, поэтому я, не дожидаясь, когда догорят угли, вынула их из камина, перекрыла заглушку и улеглась спать. Я знала, что пока меня найдут, пройдёт не меньше недели. Это успокаивало меня и я отключилась. Не знаю, сколько я проспала, но печь уже остыла и температура в домике оставляла желать лучшего. Я посмотрела в окно и увидела снег, какое счастье, что я успела приехать сюда до того, как он выпал. Теперь поиски не должны увенчаться успехом. Я спасена. Но что же я буду делать дальше? Еды хватит максимум на неделю, к тому же надо чем-то кормить пса. В углу при входе стоял мой лук со стрелами. Я прекрасно стреляла из него. К тому же отец научил меня ставить силки и капканы, которые лежали здесь же в углу. Так что без еды мы не останемся. Дровница была забита доверху, как-будто отец готовился здесь перезимовать. Вяленого мяса оказалось на месяц или два вперед. Для лошадей сена было тоже достаточно. Зима выдалась суровая. Сразу после выпавшего снега начались жуткие холода. Иногда было настолько холодно, что невозможно было находиться на улице больше двух-трёх минут. В такие дни мы просто лежали и кимарили. Как-то раз, в один из этих дней, я залезла на чердак. Не знаю уж что меня туда потянуло, но когда я оказалась там, моему удивлению не было предела. Прямо перед входом лежал большой тюк. В нем оказалось три комплекта мужской одежды. Один осень-зима, второй легкий летний и третий зимний толстый шерстяной. Это были охотничьи костюмы брата, того размера, когда он был моей комплекции. Это обрадовало меня и поразило. Но самая удивительная находка лежала рядом с тюком. Это была завернутая в бабушкину шаль её колдовская книга, с которой она никогда бы не рассталась, будь она жива. Я спустилась вниз и начала листать книгу. Она была вся пропитана бабушкиным духом, не знающим жалости, сострадания и нежностей любви. Я читала её, когда становилось совсем плохо и надежда на то, чтобы выбраться отсюда живой угасала на какое-то время. Я вспоминала ее слова на мой вопрос, откуда бабушка все это знает и откуда книга. Она рассказала мне тогда, что у нас древний род и сила вместе с книгой передается из поколения в поколение от женщины к женщине. Так что я являюсь её прямой наследницей и рано или поздно, даже если книга потеряется, она меня сама найдёт. Так и случилось. Еще она сказала, что если бы не эта книга, она бы никогда не смогла родить моего отца. Бабушка в молодости была очень красивой и мужчины, несмотря на то, что у нее был муж, ложились у её ног штабелями. Мужа она держала в узде благодаря этой же книге. И вот теперь передо мной встал выбор, идти по стопам бабушки и всех женщин своего рода или отказаться от этой силы и всем, что с ней связано, что я и сделала, оставив книгу там, где и нашла. Всю оставшуюся жизнь эта книга мучила меня. Мне регулярно в полнолуние снились сны, где я сижу листаю её, заклинания из неё читаю, эти картинки из книги. Но я сказала нет, что я ни при каких обстоятельствах не вернусь к ней. Да и потом было слишком опасно возвращаться за ней. Поэтому, даже когда я давала слабину и грузила о ней, инстинкт самосохранения брал вверх. Я так больше и не видела эту книгу.
Благодаря моим умениям мы с псом не голодали. Раз в неделю мы обходили расставленные силки и капканы. Этой еды нам вполне хватало. Однажды, уже наверное в феврале, когда мы возвращались с очередного обхода, на нас попыталась напасть огромная росомаха. Я никогда таких больших не видела. Уж на что мой пес был здоров, но это животное было размером почти на голову выше его. Я всадила в неё три стрелы, пока она дралась с Псом, но это не помогло. Тогда я накинулась на неё с ножом, всадив его в холку по самую рукоять. Она прилично подрала мою собаку, особенно сильно была повреждена одна из передних лап. Я даже решила, что полностью перекушены все сухожилия, но через пару недель он начал лапу сгибать. Наш рацион был весьма скуден для таких ран. В книге я нашла простой рецепт, как исцелять раны. Помимо необходимых травок, было мощное заклинание на отвар. Через пару дней после того, как я напоила этим отваром Пса, его лапа полностью зажила, да так, как-будто и не было раны вовсе. Но было это уже в апреле. Я хотела уехать, как начнет сходить снег, но из-за лапы мы просидели до того момента, когда уже почти везде зеленела трава, лишь кое-где под большими камнями в тени лежали остатки зимы. Пес уже нормально бегал и я приняла решение двигаться в путь. Я собрала свои пожитки, упаковала все в сумки, приготовила себе комплект мужской одежды и легла спать. Мне оставалось лишь оседлать лошадей, взгромоздить на них тюки и можно было трогаться в путь. Мне никогда не снилась моя мама. Ни в детстве, ни потом. Это случилось однажды, этой ночью. Она пришла той, которой я помню её до болезни. Пришла и села на край моей кровати как живая. Я проснулась и села от неожиданности. Я о стольком хотела с ней поговорить, но она прикрывала ладонью мои губы и сказала, что некогда сейчас разговаривать, да и незачем.
Тебе срочно надо вставать и уходить. Еще полчаса и будет поздно. Скорей Мари. Тебе надо бежать. Они уже близко!
После этих слов она растворилась в воздухе. Мы переглянулись с Псом и я стала быстро одеваться. Хорошо, что всё уже было собрано, даже еда. Все сборы заняли минут пятнадцать. Рядом с домом протекала небольшая река. Вдоль неё я и повела лошадей. Собаку я опять усадила на вторую лошадь. Отъехали мы уже довольно приличное расстояние и начались каменные глыбы. По ним мы с лошадьми поднялись повыше в горы до деревьев. Нам пришлась с Псом идти пешком вверх. Лошади не были приучены ходить по камням, но после моего окрика и рычания Пса, шли безропотно. Дойдя до опушки, я спутала лошадей и короткой дорогой спустилась вниз к домику. Я стояла на приличном расстоянии, но место позволяло видеть всё и всех. Отец и здесь всё предугадал. Я помню, как он показывал мне, как нужно уходить от погони, какой ракурс выбирать для наблюдения. Это он мне тогда показал место, откуда весь домик и дорога к нему была как на ладони. Было странно, почему у стольких воинов не было ни одной собаки. Я усмехнулась их самонадеянности, которая опять таки была мне на руку. Через некоторое время весь народ пустился по моим якобы следам. Почему они решили, что я должна пойти не вверх, а вниз по реке, для меня так и осталось тогда загадкой. Среди них был уже знакомый мне священник, но сейчас рясы на нем не было. Он был во главе процессии. Около домика остались пару человек. Один из них стоял на улице. Это был мужчина лет тридцати с небольшим, коренастый с гладко выбритым лицом, ростом чуть выше среднего. Он запомнился мне своим бесстрастным спокойствием и лучистым взглядом. Некоторое время спустя мне надоело наблюдать за ним и я ушла. Мы ушли далеко за перевал, когда начало смеркаться. Я странствовала почти пять лет, уходя, как мне казалось от погони. Чаще всего, я останавливалась на краю поселения, у какой-нибудь сердобольной старушки. Поможешь ей по хозяйству, и ночлег с едой обеспечены. Нигде я не задерживалась больше месяца двух. Только зимний период заставлял меня отсиживаться до первых проталин. Деньги я не тратила. Даже если что-то и вынимала из мешка, тут же вкладывала их обратно, заработав. Зарабатывала я охотой и вырезанием из дерева разных полезных в хозяйстве вещей. Мне было очень удобно, что у меня две лошади, на одной из которых женское нормальное седло. Путешествовала я на нем, а когда подъезжала к какому-нибудь поселению, пересаживалась на другую лошадь. Всегда, когда спрашивали, зачем мне женское седло, отвечала, что это память о моей погибшей возлюбленной. Однажды, когда я уже достигла Уэльсов, я попала на стрелковый турнир. Его устраивал местный шериф. В турнире, к моему сожалению, я победила, чем привлекла кучу ненужных взглядов. Шериф долго меня уговаривал остаться, но я настаивала на том, что хочу дойти до конца острова и посмотреть еще кучу мест. Он расстроился и сказал, что если я захочу, то всегда могу вернуться. Похлопал меня по плечу и пошел дальше пить свой эль. Я везде путешествовала в мужском костюме. Грудь я бинтовала, чтобы не было заметно, а в область талии наматывала широкий пояс, чтобы было подобие мужского торса. Мне все время казалось, что меня преследуют. В конце пути я прибыла в достаточно большой город, который назывался то ли Вест, то ли Уэльс Таун. Впрочем мне было не важно его название. Я устала от мужского облика, устала от вечных скитаний и страха, что меня разоблачат и убьют. Мне хотелось спокойной размеренной жизни. Переодевшись наконец в женское платье, я въехала в город и остановилась на ночлег у одного очень пожилого господина, держащего пекарню. Представилась я вдовой по имени Ирен. Сказала, что так любила мужа, что не смогла оставаться там, где мы жили вдвоём, после его смерти. Поэтому продала дом и подалась в город. Оказалось, что этот господин наоборот давно хотел переехать из города в деревню, да и булки ему порядком надоели. К тому же дочь звала к себе жить. Её муж был моряком и часто нужна была мужская помощь, когда хозяин уходил в плаванье. Короче, всё складывалось как нельзя лучше. Я выкупила его дом с пекарней и маленьким магазинчиком. В помощь себе я наняла двух женщин средних лет, которые собственно и до этого работали у старого пекаря. Это были две очаровательные толстушки-веселушки, незамолкавшие по-моему даже во сне. Обе были не замужем и жили вдвоём, что наводило на мысль, что мужчина им как таковой не нужен, и так хорошо. Вскоре выяснилось, что на их счет я была права. Что меня никак не смутило. За все эти годы я не нашла ни одного мужчину, который бы вызвал во мне хоть каких-нибудь чувства нежности или желания. Пес был рад тому, что теперь не надо никуда бежать и есть миска, в которой не переводится еда. Раз в неделю мы брали лошадей и ехали с ним на прогулку. Он нехотя шел за мной понурив голову, но когда мы выезжали в лес, начинал резвиться, как щенок. Он стал упитанным чинным Псом. Пару раз мои толстушки пытались придумать ему имя, но он демонстративно отворачивал голову и никак не реагировал, даже если ему предлагали приличный кусок мяса. В конце концов им это надоело и, сказав, что он совсем зажрался, они отстали от него. Так и остался мой пёс со своим именем Пёс. Я подружилась со своими соседями. Полностью сменившийся ассортимент хлебобулочных изделий, которые не были присущи данной местности, привлёк кучу покупателей и друзей. Через несколько месяцев после приезда я столкнулась на рынке с тем самым мужчиной, которого видела у домика в горах. Он пристально смотрел на меня. От его взгляда мне стало не по себе. Я стала вспоминать, мог ли он где меня видеть, но никаких встреч с ним, кроме одной не пришло на ум. Сделав невинный вид, я с удивлением спросила, почему он так смотрит на меня. В ответ он заулыбался и сказал, что не видел прелестнее женщину, чем я. Он старался понравится и напрашивался меня проводить, но, я сказала, что у меня еще много дел, но что с удовольствием встречусь с ним завтра на местной площади в полдень. Радостный, он растворился в толпе.
На свидание я пришла на час раньше. Я не зря договорилась с ним о встрече на площади. У меня там была знакомая, с которой в это время можно было спокойно посидеть попить ароматного молочного чая на травах. Мы мило сидели болтали, пока я присматривалась к нему и анализировала, один он или нет. Попрощавшись со знакомой и опоздав на час, я явилась на свидание. К моему удивлению и радости, поклонник стоял на том самом месте, где ему было велено ждать. Мы мило погуляли до вечера и я разрешила ему проводить меня до дома. Он оказался весьма привлекательным мужчиной, вдовцом без детей. Он долго служил, участвовал во многих битвах, побывал в разных странах. Плавал на кораблях, путешествовал, но последнее время подустал и решил купить себе домик в Уэльсах, хотя сам родом так же как и я из Англии. Жена его рано умерла от какой-то непонятной болезни много лет назад и он хотел бы жениться второй раз, чтобы завести детей и вести спокойный образ жизни. Когда я спросила его, чем же он собирается заниматься и на что жить, он ответил, что кроме ратного дела ничего не умеет и поэтому решил обучать этому всех желающих. На прощанье он заявил, что завтра вынужден уехать на пару месяцев, а вернувшись, намерен купить домик рядом со мной и добиться моего расположения для последующего соединения нас узами брака. Я посмеялась над его самоуверенностью, но была настолько восхищена им, что пообещала его дождаться. В голове же у меня засела мысль, что не собирается ли он ехать к священнику, чтобы сдать меня. Эта мысль напугала меня, но так как бежать я больше никуда не была намерена, то успокоилась и решила, что будь, что будет.
Через два месяца он действительно вернулся и купил домик неподалеку от меня. Следующие полгода он штурмовал мое сердце и мою постель. Он часто приходил ко мне на чай и задерживался допоздна. У нас оказалось много точек соприкосновения. Мы много разговаривали и нам было легко и радостно друг с другом. Когда же я наконец согласилась стать его женой, он спросил, почему я до сих пор не позволяю ему прикоснуться к себе и зачем ждать свадьбы, если уже всё и так решено. Я попросила его сесть и сказала, что я действительно была замужем, но в брачную ночь муж сильно заболел. Пролежав несколько недель в бессознательном состоянии он скончался и я так и осталась девственницей. Это заявление привело его в некоторое замешательство. Он помолчал и сказал, что в таком случае действительно лучше подождать свадьбы. Священник попросил предоставить документы о моем предыдущем браке, но я сказала, что они сгорели вместе со всеми документами в пожаре прошлого года в Лондоне. А ехать их восстанавливать мне бы не хотелось. На этом и порешили. Свадьбу отпраздновали в узком соседским кругу и пришло время остаться наедине с новоиспеченным мужем. Я не помню, как оказался на камоде мой кинжал, но когда мы входили в комнату, я задела его и он полетел на пол. Получилась неловкая пауза. Мы оба наклонились его поднять и увидели оголенный клинок с лилией в шестиконечной звезде. У Ричарда изменилось лицо, когда он взял его в руки. Мне показалось, что вот сейчас он меня убьёт. Когда он спросил, откуда это у меня, я не нашла ничего умнее, чем ответить, что это моё и что я и есть та самая Мари, которую он тогда караулил у домика в горах. Он попросил меня дать посмотреть ему лук со стрелами, который раньше висел у меня в комнате в углу, и спросил где меч. Я ответила, что на всем моем оружии один и тот же знак.
Оказалось, что и ему мой отец изрядно попортил жизнь. Мой отец, благодаря какой-то там лазейки обирал людей, забирая документы на всю собственность, а этот священник хотел все документы вернуть. Отец сказал, что нет проблем всё верну, только отдайте дочь. На самом же деле он собирался забрать меня, всех перебить и уехать обратно домой. Священник же собирался его поймать и повесить в любом случае.
Ричард был настолько напряжен, что на тот момент было совсем не до брачной ночи, поэтому мы сели за стол и разговаривали до утра. Он совсем не ожидал, что дочь такого чудовища может быть человеком. На его вопрос, как же теперь ему мне верить, я спросила, считает ли он, что у меня был другой выход? Почему я должна была сгнить в этом омерзительном подземелье только за то, что я родилась в этой семье. Мой отец, несмотря на все эти грабежи, много жертвовал в пользу церкви и щедро делился, поэтому ни церковь, ни король его не трогали. Но со своей любовью к насилию и убийствам он переборщил. Одна из убитых им женщин была возлюбленной любовника короля. Узнав о её смерти тот повесился и король взбесился. Найдя поддержку у епископа, он объединил силы королевской армии и церковной, и приказал поймать моего отца любым способом и уничтожить.
Я узнала, что на следующий день после того как я сбежала, приехал мой отец со всей своей свитой. Они напали на замок ночью, но там их уже ждали. Внутри оказалось людей в два раза больше, чем было с отцом и все они были профессиональными военными, вооруженными до зубов. Всех, кто остался жив после стычки, вздёрнули на висилице, как разбойников, а отцу отрубили голову. Я спросила, почему отрубили голову только ему, Ричард сказал, что накладно тратить столько денег на весь этот сброд, гораздо дешевле повесить, чем платить деньги палачу. Брат мой тоже участвовал в нападении, но погиб во время боя. Отца же оглушили, чтобы потом прилюдно казнить.
Потом я спросила, откуда в замке другие люди. Он сказал, что в день, когда я сбежала, замок захватили люди короля. Они убили всех, кто там остался вместе с бабушкой, а все что напоминало о моем роде сожгли или разбили. Домик мой не могли найти, потому что все, кто его в свое время его строил, были убиты. Отец тщательно скрывал его местонахождение. Одна старенькая бабулька, сын которой строил этот домик, сказала, что он находится где-то в горах, но точного местоположения никто не знал. Поиски не увенчались успехом, так как в горах шел несколько дней сильный дождь, а потом резко начался холод и снег. Зима была лютой и решили отложить поиски до весны. Когда нашли мой домик, то очень обрадовались, так как, судя по всему, ушла я буквально пару часов назад. Но сколько меня ни искали, так и не нашли ни одного следа.
Потом Ричард вспомнил, как приехал на могилу брата, который умер, благодаря стараниям моего отца. Его брат был честным прямолинейным человеком. Он столкнулся в Лондоне в одном из пабов с моим отцом. Узнав о том, кто такой мой отец, он отказался с ним пить, сказав, что не пьет с убийцами. Отец разозлился и сказал, что он еще узнает во всей красе, кто он такой. Парня напоили и он проиграл в карты все свое имущество. Когда тот подал в суд на моего отца, судья еще присудил ему большие долги, так как отец дал ему достаточную сумму золота. Брату Ричарда на тот момент было девятнадцать, а его жене семнадцать. Когда тот явился под утро после суда домой, то нашёл там жену изнасилованой и мертвой. Не выдержав всего этого, он повесился.
Рассказав мне всё это, Ричард взял бутылку виски и залпом её выпил, а после этого молча ушёл домой спать. Было уже пять утра и я пошла к своим помощницам печь хлеб и булки. Уже часам к одиннадцати от выпечки ничего не осталось и мы довольные разошлись отдыхать. Я легла спать, но через некоторое время пришел Ричард. Он разделся, оставшись в одних нижних штанах, лег ко мне сзади и обнял. Я спросила, простил ли он меня, но он ответил, что ему не за что меня прощать. Около недели мы вставали из постели только для того, чтобы поесть. У нас очень сильные яркие чувства. Через девять месяцев у нас родился сын, но очень неудачно. Он умер в возрасте полутора месяцев. Вероятнее всего, он родился с пророком сердца в виде незарощенного овального отверстия. Я много ходила в церковь после его смерти. Я думаю, это расплата за деяния моего отца и магию бабушки.
Через некоторое время я снова забеременела. Опять родился мальчик, но на этот раз здоровый. Роды были тяжелые и после них началась родовая горячка. Дядька лекарь оказался опытным и выходил меня. Но через некоторое время у меня началась депрессия. Я ничего не могла делать, мне все время хотелось плакать. Во время беременности я поправилась до нормального состояния, но как только я закончила кормить ребенка, опять похудела и стала еще более худой, чем до беременности. Меня все время одолевали страхи, что меня найдут, придут и посадят опять в эту темницу. Муж успокаивал меня, говоря, что не даст никому в обиду, что не отдаст меня никому. Но всё это было бесполезно. Это как шизофрения. Мне все время казалось, что за мной следят, что вот-вот придут. Я просыпалась постоянно от кошмаров, начинала рыдать и куда-то собираться. Муж хватал меня, пытаясь успокоить, но я рьяно сопротивлялась, пыталась вырваться, кричала и постоянно рыдала. Ещё я все время вспоминала свою мать. Вспоминала тот момент, когда вошла и увидела свою мать в петле, а у моего брата была гримаса, выражавшая удовольствие и радостную ухмылку. Вспоминала, как мой брат легко мог замучить какую-нибудь собачёнку или котёнка до смерти, причем животное умирало в страшных муках. Мог избить до полусмерти кого-то из слуг. И делал он это из удовольствия. Меня же от одной мысли, что можно сделать кому-нибудь больно, уже начинало выворачивать наизнанку. Вспоминала ещё, что отец поощрял подобные увлечения брата. Однажды я увидела, как брат с удовольствием и улыбкой на лице выкручивает маленькому конец лапы. Тот сильно орал и я расплакалась, набросились на брата. Тот даже и не понял, в чем я его обвиняла, на его лице брали искренне удивление. Отец же рявкнул на брата, после чего котенок замолчал ия поняла, что брат просто придушил его. Меня же отец отвел в другую комнату и сказал, что ничего особенного в этом нет, но больше я подобных вещей не увижу. Мне казалось, что мой сын очень похож на моего отца, и что он унаследовал его характер. Я тогда поняла, почему моя мать покончила с собой, чего не выдержала её нежная душа. Это произошло с самого первого взгляда на него, когда сразу после рождения мне показали ребенка. Меня тогда аж в жар кинуло, как-будто обдали кипятком. Я все время находила в нем черты отца, отслеживала его реакции, находила сходство и от этого депрессия усугублялась еще больше. Мои помощницы оказались сердобольными добрыми женщинам. Муж доплачивал им и они и по хозяйству помогали, и с ребенком сидели. Депрессия моя длилась почти до трёх с половиной лет ребенка. К этому времени я забеременела и у меня родилась дочь. Только после вторых родов я начала выходить из этого состояния. Дочь родилась на три недели раньше срока. Она родилась маленькой, роды прошли легко и уже через пару месяцев я полностью оправилась, стала снова вести сама хозяйство, заниматься пекарней, придумывала разные рецепты. Я очень любила своих детей, обоих. Когда я пришла в себя, то увидела, что муж был прав. Да, я сама папина дочка, и, конечно же, сын был похож на меня, но еще больше он был похож на моего мужа. Младшая же дочь была просто вылитая муж.
Всю свою совместную жизнь с мужем мы прожили в согласии и достатке. Мы никогда не ссорились, просто было не из-за чего. Пёс подоил долгую жизнь и умер в возрасте двадцати шести лет. Каждый раз, когда он собирался представиться, я вспоминала бабушкины отвары и он поставлялся. Но однажды, он просто уснул и больше не проснулся. Муж завернул его в одеяло и увез в лес. Закопал он его под большим дубом. Раз в месяц в теплое время года я обязательно туда ходила и разговаривала с ним. Мне казалось, что он слышит меня и радуется моему приходу. Дети выросли и удачно устроились в жизни. Дочь вышла замуж за местного дворянина и родила четверых детей. Сын поступил на службу к королю и добился там много. Когда мне было слегка за шестьдесят, умер мой муж. Мне совершенно не хотелось здесь оставаться без него и поэтому, когда через полгода я сильно заболела и появились все признаки неизлечимой болезни, я не стала сопротивляться, а лишь спокойно ждала смерти. Это случилось через четыре месяца спустя. Сначала я сильно похудела, потом стал пропадать аппетит и появилась тошнота и рвота. Затем начались постоянные боли в животе, которые немного снимались сладким порошком, который дочь достала у лекаря для меня. Через некоторое время я вся пожелтела и порошок стал действовать еще слабее. Помню, как ложилась спать и началась сильная боль. Я устала от постоянной рвоты. Но в какой-то момент все прекратилось и появилась легкость в теле. Мне стала спокойно и радостно. Я открыла глаза и увидела, как лежу на лугу, вокруг ароматные травы. Мне тепло и светло. От удивления я села и увидела своего мужа, идущего ко мне с его нежной улыбкой. Я побежала ему навстречу, как в молодости. Он взял меня за руку и повел к небольшому уберу домику, сказав, что построить его специально, чтобы мы здесь жили вдвоём. За детей и внуков мы не волновались. Последнее, что помню, как мы обнявшись стоим на крыльце у нашего домика.

Конец регрессии.