Собачье сердце - 30 рублей! Н. А. Кожевникова

               
               СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ – 30 РУБЛЕЙ!  Н.А. КОЖЕВНИКОВА.  ВОСПОМИНАНИЯ


                Дважды живешь, если ты жизнью былою живешь.
                                Марциалл. Эпиграммы. X, 23,8-11. Перевод Ф. Петровского


      Наталия Алексеевна Кожевникова (1936 — 2005) — известный российский филолог языковед, доктор филологических наук (См. статью и ссылки в Википедии). Автор более 200 печатных работ. Инициатор создания двух новаторских лексикографических словарей — паронимов и метафор. Названия посмертных статей о Н.А. говорят сами за себя: «Редкий сплав специалиста с интеллигентом», «Проводник в русскую культуру» (1). «Доскональное знание материала, взятого в литературном и культурном контексте, исследовательская зоркость и своеобычный научный язык, сочетающий простоту и лаконичность изложения с глубиной и точностью мысли». (2)

    «Великий учёный» — «трудно найти русского поэта или прозаика от Сумарокова до Замятина, о котором Наталия Алексеевна Кожевникова не написала бы ни строчки. Но более всего ее привлекали… Чехов и Андрей Белый, переломные фигуры в истории русского литературного языка Новейшего времени». (3)
 
    Всё - истинная правда! Хочется только добавить, что любовь в родному языку и культуре сочеталась с блистательным остроумием, вполне достойным и Чехова, и также безмерно ею любимого М. Булгакова. Это порою едкое, в строгие границы научных сборников не вмещавшееся остроумие Наталия Алексеевна щедро дарила знакомым. И вот крупицы сохранённой памяти…
   
                *  *  *  *  *


     …На каминной полке, рядом с хрустальным кувшином, сидел громадный черный кот. Он держал в своих лапах примус.
    В полном молчании вошедшие в гостиную созерцали этого кота в течение довольно долгого времени.
    – М-да... действительно здорово, – шепнул один из пришедших.
    – Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, – недружелюбно насупившись, проговорил кот, – и еще считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное.
      
                М. Булгаков. Мастер и Маргарита. Гл. 27. Конец квартиры № 50



      Год 2003. Июль. Курск. Фетовские научные чтения – конференция посвящённая творчеству замечательного русского поэта Афанасия Фета. От имени местных промышленных спонсоров банкет перед открытием. Длинные щедро накрытые столы, — много учёных приехало. Милая дама-директор или зам. директора местного завода радостно заканчивает тост: «Поверьте, дорогие гости, в Курске все гордятся таким знаменитым соотечественником - великим поэтом! Поэтому теперь поднимем бокал за нашего любимого мужчину – за Афанасия Фета!»

     Соседка моя напротив через стол, седовласая в чёрном, очки как большая светлая бабочка. Соседка с некоторым удивлением твёрдо ставит обратно на стол так и не донесённый до рта бокал с пепси-колой. (Для любителей имелись и более крепкие напитки.) Неподражаемо передёргивает уголками губ.

   – Мм… Никак не могу присоединится. Из чувства истины! Были у меня в жизни некоторые любимые мужчины. Были, – не скрою. Но Фета среди них не упомню!  Не сходил он ко мне с портретов. А к вам сходил?

    Голос у вопрошающей меня какой-то едва педантично дребезжащий, что придаёт её речи неповторимое лукавство. От смеха давлюсь лимонадом.
 
   – Да мы бы ему и не понравились, – сухари учёные, не первой свежести. Фет любил всё такое классическое: дама симпатичная – волосы красивые, под фортепиано романсы поёт, – соседка бросает вдоль стола критический взгляд, – И какой же гений, вообще, любит критиков?! Объедатели гениальных останков – вот кто, говоря по совести, мы такие.

    Так вот судьба познакомила меня с Натальей Алексеевной Кожевниковой. Постаревшая, убелённая сединой, но по прежнему очаровательная Маргарита Николаевна, – такой она казалась. Женщина языкастая, как раньше бы выразились, всю жизнь она преданно любила одного Мастера – русский язык. Любила самозабвенно и не скучно, – с такой иногда шпилькой! 0собенно «романтику» обожала «столкнуть» с бытом.

    Вот участники чтений в рамках уже культурного после конференции отдыха в огромном, дивном имении князей Барятинских Марьино, по счастливому стечению обстоятельств не сильно пострадавшему в Революцию и Великую отечественную. После был здесь закрытый партийный санаторий: средств на сохранение не пожалели.

     Начинается экскурсия в замок курьёзно: у ворот скамейка. На скамейке развалился, нежится на солнце упитанный кот – совершено ультрамариновый. Цвета ярко голубой экспрессионистической морской волны кот чувствует себя на жарком июльском солнышке хорошо, а обступившие скамейку литературоведы плохо: неделю часами слушали доклады. Спорили. Переутомление. Но ведь массовых-то галлюцинаций не бывает?!

     Молчат учёные люди. Нечего сказать. Проходит мимо парковая сотрудница в синем халате. Всплескивает руками.
 
    – Опять стоят! Да белый он, белый! У сторожей живёт. Кружок юного химика у нас тут в селе. Оттуда мальчишки на смех кота и выкрасили. С неделю уже каждая экскурсия его так вот обступает... Идите, товарищи, отдохните с дороги: вам в столовой чай накрыли.

   Кот с ленивой хитростью приоткрывает один совершенно красный и как колодец бездонный, глаз: белошерстные существа часто альбиносы. А бирюзовые?..  Не пошевелившись, экстравагантный кот с презрением гасит кроваво рентгеновский огонёк: мы его не впечатлили. Зато по нашем через несколько часов отбытии скамейку с эти самым котом плотно обступали сосредоточенно щёлкающие фотоаппаратами иностранцы. И – честное слово! – как заправская кинозвезда нежно мурлыкающий ультрамариновый подхалим менял вальяжно интересные позы.
Загадочная Россия?.. Феномен русской жизни?.. Вот, что под этими фото могли подписать в зарубежье?!
 
  – М-да... действительно здорово. Я всегда говорила, что Булгаков с натуры брал, – хмыкает моя новая знакомая, – Это нам вроде знамения свыше: смычка литературы с жизнью.
 
   Трудно описать само княжеское имение! Грандиозный белый замок среди парка. Беседки, мраморные статуи. Пруд огромный: зеркало замка. Замок внутри описать нет слов. Боже, какая красота!  Неужели здесь печалились и даже умирали?!

    – Нравится? Хорошо бы так пожить, да?! – со вкрадчивой добротой из-за плеча, – А теперь представьте: у вас нет трёхсот крепостных прислуги, и вы тут от рассвета до рассвета моете полы, выколачиваете ковры, картины протираете… Нет, уж, лучше моя московская малогабаритная.

     «На всех московских есть особый отпечаток…» – в хорошем смысле Наталия Алексеевна достойно пополняла ряд старинных, грибоедовских и пушкинских московских чудаков. Она не признавала и из принципа не имела телевизора: мешает думать. А мировые новости и сами собой лезут в уши дома и на работе: стоит ли тратить на них отдельное время?

      В определённом смысле Н.А. была и деспотом: бумажки или книжки ни одной перекладывать нельзя. Пыль с них стирать тоже не ваше дело. Но деспотизм этот не был обиден: жизнь была отдана науке, и быт не должен был мешать науке.
Однокомнатная в современном доме-корабле квартира Наталии Алексеевны кроме с пола до потолка, по подоконникам и стульям была выложена книгами и бумагами. Только вокруг дивана соблюдалось свободное жизненное пространство.
 
     – Такая подлая вещь: только ведь выкинешь бумаги какие-нибудь, – немедленно понадобятся. Не выкинешь – совсем не понадобятся. Поэтому вы, как я не делайте: ежегодно безжалостно жгите всё старье, – поучала хозяйка квартиры, организовывая мне и с моей же помощью место для ночлега.

    Старую литературную Москву Н.А. любила самозабвенной краеведческой любовью: у каждого дома была своя история. Где жили Белый, Булгаков, Цветаева, – в какое окно смотрелись. Разве знала заранее, я, приехавшая бродить по булгаковской Москве, как мне несказанно, неслыханно повезло?!  Всё это выяснилось вроде нечаянно: ничего не предлагая и не обещая, она со мной за компанию просто пошла прогуляться. И стихами заговорили старые переулочки, дома, лепные карнизы.

    Вечером же на кухне я старалась свернуть разговор на сталинское время.
– 30-е годы? Это вы много от меня хотите. Я в 36 только родилась. Но сталинщина – она ведь и после 53-го не в мгновение ока выветрилась. Разное – как из кусочков мозаичных было время. Серьёзное вдруг проскакивало. Из-за за пустяка можно было сгинуть. Вы говорили, вашего котика зовут – Гамлет? (У меня был любимый рыжий кот, и звали его – Гамлет)

    Вот, вас бы вызвали, куда следует, и припечатали: буржуазные пропаганда, значит, и с антисоветским зарубежьем связь поддерживаете. И ничего бы вы следователю не доказали: про Шекспира он знает, что до революции и не у нас, – буржуазный, опять-таки. Про Гамлета из словаря по первой строчке и того хуже, – принц Датский. Прямая вам 58 статья.

    Раз уже ближе к 60-м мы с подругой – молодые ученые – у нее в квартире готовили доклад про особенности стиля Салтыкова-Щедрина. Лето. Жарко. Второй этаж. Балкон на Тверской бульвар распахнут. Мы вслух «Историю одного города» зачитываем: одна читает, другая ритм отмечает. И вдруг до меня доходит: наше звонкими молодыми голосами чтение прекрасно слышно на улице. Представляете, что, не зная источника, можно предположить?! Меньше заседания антисоветского подполья никак! Мурашки по спине бегут, ноги как ватные: «Катя! – говорю подруге, – Тебе ближе: прикрой дверь балконную… Что-то очень дует».

    Ещё забавный случай: в 6О-е я на черный книжный рынок часто захаживала, а он был недалеко от мясных рядов. И вот между двух рынков рядом некий гражданин – кепка на нос, лицо в воротник пальто уткнул – цедит так будто невзначай в мою сторону: «Собачье сердце – тридцать рублей…»

    Я, филолог, к стыду своему не сообразила сразу. Отмахнувшись, иду дальше: что, думаю, так дорого? собачье сердце, разве, очень полезно? питательно?.. И доходит: мне, дурище, предлагают запретную редкость, – фотокопию с парижского издания «Собачьего сердца» Булгакова!

    Бегу назад вдогонку. С налёту успеваю вцепится в рукав вздрогнувшего гражданина в кепке, но денег таких в то время изрядных нет при себе. На счастье недалеко знакомые жили. Тащу его, перепуганного в нужную подворотню: «На этом месте стойте – меня ждите!»

    Одолжила деньги, вернулась: он, бледный, покорно стоит в парадной у стены. Голову печально повесил. На протягиваемые деньги с некоторым изумлением смотрит. Потом осторожно взял их, фотокопию отдал. Попрощался очень вежливо: кепку снял и поклонился. А как отошёл, характерный взмах руки над плечом из-за спины углядела. Перекрестился бедняга. Почему же он меня ждал, не убежал? Хотя будь я из КГБ и еще не одна, – лучше было ему не бежать. Ещё и сопротивление бы приписали.  За хранение этой фотокопии тоже, между прочим, можно было получить на все сто! Такие вот времена были.

    – Да ведь этот в кепке мог быть стукачом - провокатором.
    – Мог, наверное.
    – И вы не боялись?

    – Некогда было: сначала азарт добычи. Дома читать хотелось.
Помнится, в 60-х я впервые заграницу – на международную конференцию в Париж попала. Одна из её устроителей – русская эмигрантка первой волны, не менее брата своего Архиепископа Иоанна Сан Францисского знаменитая княжна Зинаида Шаховская (4) с большим вниманием относилась к соотечественникам.

    До глубины души поразила меня уже немолодая княжна: не родилась ли она в изящном костюме с ниткой жемчуга? Как одевались при советах ваше поколение ещё может представить. Мы же внимания на изящество не обращали: не на что было обращать. А, оказывается, это совсем не плохо: элегантно одеваться! Это… Это даже уважительно к людям. Как стало вдруг обидно за соотечественников.

    Но где, – скажите, где? – как княжна, учат держаться? Так ходить? Даже именно так пепел с сигаретки стряхивать?! Жизнь Шаховской совсем не была безоблачной! В Отечественную участвовала в Сопротивлении. А раньше, пятнадцати лет с матерью едва вырвалась из красной России. За что же она так любит много лет назад оставленную родину? И совсем уж крамольная мысль стукнула в голову: мы тексты, русский язык изучаем-изучаем… А вот они то, то эти опасные антисоветские эмигранты, и есть настоящая часть русской культуры: они в ней дома, мы – гости.

   Чуть-чуть не плачу. А любопытная княжна меня на чистейшем русском языке про высшее образование в СССР расспрашивает.

   – Вы после советского института какими языками свободно владеете?

    Отвечаю с комком стыда в горле, но честно:
    – Никакими свободно не владею, включая русский.
    – О!.. Но французским-то, конечно, владеете?
    – Совсем не владею… Ни слова.

    – Ах, это совсем не удивительно насчёт русского: кто в нынешней России его хорошо знает?! Как можно знать язык, когда уничтожена культура?! Но как, каким чудом могло случиться, что вы, деточка, не знаете французский?! Все же на нём говорят: абсолютно все!

    – Наталия Алексеевна! Мой научный руководитель, 1921 года рождения и не выезжая из СССР не мог понять, как можно, не учась, не говорить на французском?! Он ещё всё время каялся: начнёт на французском писать – ошибок наделает. Папа у него был переводчик: дома говорили.

   – Конечно! Они-то говорили и на французском, и на русском, а нам-то остаётся их изучать. Давайте уж хоть добросовестно этим заниматься.
К моменту нашего знакомства Наталья Алексеевна давно уже владела не только французским. Верлена декламировала в подлиннике…


                *  *  *  *  *
               

                «БУКАШКА»  И  «АННУШКА»


                - Ах, ах… Как черпает мысль внутри себя! И как легко
                находит материальное слово, соответственное мысленному!
                             
                М. Булгаков. Последние дни. (Жуковский читает стихи Пушкина)



     Из странствий по старой и жарко летней Москве возвратившись как-то вечером к Наталье Алексеевне, жалуюсь: отвечая на мои вопросы, повздорили две словоохотливые старушки. Одна утверждала: ездил трамвай вокруг Патриаршего пруда недолгое время. Другая – не ездил никогда. И обе, якобы рядом с Патриаршим с детства живут.

    - А вы завтра попробуйте сходить в Главное архитектурное управление Москвы, – загадочно советует Н.А.

     В Управлении ко мне отнеслись нервно, – на тот же вопрос в сотый отвечать надоело. Но в огромный альбом со старыми планами взглянуть дали: не было вокруг Патриаршего пруда ни рельсов, ни трамвая, ни в 30-е, ни в 50-е. Никогда не было.

    – И не могло быть: зачем бы трамвай вокруг тихого скверика? – уже дома дополняет Н.А. – Ходивший по центральным магистралям трамвай был тогда не роскошь, – средство добраться до работы. Всего только два маршрута и было – А-вагон и Б-вагон. Народ тут же окрестил их «Букашка» и «Аннушка».
 
    – А вы всё заранее знали, и меня в Управление послали!

    – Так не интересно же без труда получить. Теперь можете считать, что сами докопались, – дарю. Вы азартно искали, – удовольствие. Я тут на диване представляла, как вы в архивы ломитесь, – тоже не последнее удовольствие.
 
    А вот скажите-ка: от трамвая родилось имя зловредной коммунальной жилички или эта чума-Аннушка персонифицировалась в трамвай? Всё у Булгакова 50 на 50. Это самонадеянная глупость: «расшифрованный Булгаков». Его тексты многоликие как вся культура. Разве можно всю культуру «расшифровать»? Её надо любить – жить с ней и в ней.

    Топография это что: ног не жалеючи,  доступно. Язык, – язык Булгакова исследовать надо! Ведь он берет пушкинское «Буря мглою небо кроет…» – и как из волшебной табакерки вытягивает целую пьесу («Последние дни»)! И так же «Белую гвардию» из пушкинского – «Пошел мелкий снег вдруг и повалил хлопьями…». Какие ритмы по страницам рассыпаны! Вот соперник то Андрею Белому! Да никто про булгаковский язык не пишет.

    – Вы, – вы сами напишите!

    – Сама… Всё сама… – на диване между книг полулежа как римский император – облокотившись на руку – Н. А. думает о своем.

     У дивана почтительный подданный императора в знак особого к нему благоволения сидит на единственном свободном от книг стуле.Подданный должен ждать разъяснения мысли. Очки-бабочка сняты: щурясь, император… то есть лежащая взирает куда-то в иное измерение.

    – Да, Булгаков… Ведь он выскальзывает: текстологический анализ съезжает в эпоху, та – в психологию. И ритмами закрутит! Скажите-ка, кто прозу «круче» ритмизует: Булгаков или Белый?

    – Не знаю… У Булгакова ритм до самоцели не доходит, не бросается в глаза, – все читать могут.
 
    – А Белого, значит не все? (Очень едко.)

    – Белого не все. (Правда, на мой взгляд.)

    – У вас Булгаков просто какой-то массовик затейник! – с превеликой досадой. Её разрывает между любовью к языку Белого и Булгакова.

    – Булгаков драматург: психологией зрителей-читателей лучше вертел.

    – Ещё скажите, что лучше Чехова вертел!

    – Наталья Алексеевна! Разные они: разные!

    – Тогда и не буду про Булгакова писать. Найдутся и без меня. Хочу остаться зрителем. А то пишешь – анализируешь что-то бесконечно… Булгакова я себе оставлю: (с нежностью) буду как нормальный человек вечерами перечитывать.
    Должен же у человека быть только свой писатель – ведь он, Булгаков-то, как щеткой весь мусор из головы выносит! А ещё в любых трудных научных случаях читайте академика Виноградова (5), – очень, о-очень помогает!


                *  *  *  *  *


                СИЛА   СЛОВА   ИЛИ   ПОЖАР   ОСТАНСКИНСКОЙ   ТЕЛЕБАШНИ

               
                - Клянусь вам честью! На Садовой, на Садовой, - Боба ещё
                больше понизил голос, - не берут пули! Пули... Пули...
                бензин, пожар... пули...

                - Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи,
                ...вот их бы следовало разъяснить! ...Какие вредные враки!

                              М. Булгаков. Мастер и Маргарита.



      29 августа 2000 года в моей петербургской квартире дзынькает довольно ранний – в 9 утра –московский звонок. О!

    – Я вас, естественно, разбудила?

    – Нет, Наталия Алексеевна, не волнуйтесь.
    – Я и не волнуюсь. Но почему не разбудила: разве вы, как всякий порядочный филолог, не после трёх ночи спать легли?

    – Простите, это случайно!

    – Прощаю. Вообще-то я сама хотела покаяться в содеянном: Останкинская телебашня по моей вине сгорела. (6)

    В моей недоспавшей голове (ещё до Н.А. разбудил другие злые люди) невольно «выскакивает» картинка: хрупкая седовласая женщина в чёрном крадётся к телебашне со спичками…

   – Вы накануне пожара участвовали в телепередаче? – ничего лучшего измыслить вслух не удаётся.

   – Слава богу, нет! Не люблю людей морочить. В этих телепередачах вопросы уж так ставят, – ответить дельно нет возможности. 27 допоздна сидела я у *** (7), доводящей мою статейку до электронного вида. Так вот, от излишка свободного времени сдуру я и польстилась на телепередачу о Булгакове – такую глупую! Уж такую… Именно голубой ящик – настоящий враг народа!

   Мания гениальности - неизлечимая модная болезнь: якобы исследователь «клеит» на писателя свои амбиции, а потом у него всё досконально расшифровано. Вместо контекста исторического обязательно про трёх жён. И всё в таком духе: без всякого понятия о текстологическом анализе бред сивой кобылы.
 
    Каюсь: не сдержалась! Не отходя от голубого экрана по поводу услышанного ответно вслух выразилась на всех знаемых языках в степени возрастания эмоций. Французский изящен. Немецкий конкретен. Русский ударен. Вместе очень доходчиво: охватывает все нужные аспекты. Мы ведь любим повторять: слово – сила. Словом можно убить… А можно убить, так и поджечь, значит, можно?! Вон она, башня-то, в эту ночь и полыхнула. …(С удовольствием от произведённого на слушателя эффекта) Что это вы: кашляете или хрюкаете?

   – Бу… бутербродом подавилась! …В Москве поговаривают: на Патриарших памятник Булгакову посадят прямо на скамейку без пьедестала. Для близости с народом.

   – Ни в коем случае! У нас ведь какой народ? Непременно бутылку водки рядом приткнут и сигарету прилепят. Не надо Булгакову такой смычки с народом. И народу такой якобы смычки с гением не надо: и так шариковы с телебашен бог весть что несут. Всяких памятников в Москве давно уже предостаточно. Не куклы чугунные надо ставить: читать, – живые тексты читать и перечитывать!

                *  *  *  *  *

               
                П  О  С  Л  Е  С  Л  О  В  И  Е



     Мнемозина — самая занятая и драгоценнейшая из муз. Если бы она не воссоздавала для нас события прошлого, …не существовало бы ничего: ни искусства, ни истории, ни общества, не было бы и литературы, философии, традиций, даже религии.

                Княжна Зинаида Шаховская. Таков мой век. 1964 – 1967 г.


    О, неподражаемое искусство иронии советских лет! Ты – связующая нить с блистательной иронией Серебряного и гениальной иронией Пушкина!
Ирония — сатирический приём, в котором глубинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) явному смыслу.
 
    Ирония должна создавать ощущение, что предмет обсуждения не совсем таков, каким он кажется. Ирония часто угадывается только по тону, каким произносится фраза или речь. Именно ирония помогает смешно говорить о печальном или даже перед лицом тирана с насмешкой сомневаться в непогрешимости прописных «истин».

    Едко ироничные люди – часто в глубине души очень добрые люди. Великие обращают художественную иронию на несовершенство жизни. Мудрые — обращают иронию на себя. И это позволяет не искать врагов в самых тяжёлых ситуациях. Как могли бы мы в сталинские и в советские годы выжить без иронии?! А теперь, разве, слаще?!

   Теперь даже на теле канале «Культура» принято «гасить» оппонентов зычным голосом. А ведь культура начинается с вежливой, не брызжущей слюной речи. Видно, и теперь, не обойтись нам без иронии. И не менее научных трудов должно быть уважаемо живое искусство нескучной и без обид расставляющей всё на свои места – по полочкам – речи. Но речь течёт через людей: грамотно и красиво владеющих речью надо помнить. Мнемозина —  драгоценнейшая из муз! – помоги нам!
 


   1. Григорьев В. П. Редкий сплав специалиста с интеллигентом; Базилевская В. Б. Проводник в русскую культуру. // Лингвистика и поэтика: преодоление границ. Памяти Наталии Алексеевны Кожевниковой. — М.; Тверь: Изд-во «СФК Офис» 2008; С. 7—14; 366—370.

   2. Кукушкина Е. Ю. О работах Н. А. Кожевниковой в области лингвистики стиха. // Поэтика и фоностилистика: Бриковский сборник. Вып. 1. Материалы международной научной конференции «I-е Бриковские чтения: Поэтика и фоностилистика». М.: МГУП, 2010. С. 224—230.

   3. Ю. Орлицкий, «Новый мир» 2010, № 8. Отзыв на книгу: Н. А. К о ж е в н и к о в а. Избранные работы по языку художественной литературы. Составители Е. В. Красильникова, Е. Ю. Кукушкина, 3. Ю. Петрова. Под общей редакцией 3. Ю. Петровой. М., «Знак», 2009.
 
   4. Княжна Зинаида Алексеевна Шаховская (в замужестве Малевская-Малевич; 1906 Москва – 2001 Франция) — в эмиграции русская писательница, мемуаристка (книга «Отражения» и «В поисках Набокова»). Печаталась также под псевдонимами Жан Круазе и Зинаида Сарана. Сестра архиепископа Иоанна Сан Францисского (в миру — князя Дмитрия Шаховского).
   Во время Второй мировой З. Шаховская войны участвовала во французском и бельгийском Сопротивлении. В 1945—1948 годах была военным корреспондентом в Германии, Австрии, Греции, Италии. Сотрудник главной редакции французского радиовещания (1961—1964), русской секции французского радио и телевидения (1964—1968). Главный редактор газеты «Русская мысль» (1968—1978) Кавалер Ордена почётного легиона и Ордена Искусств и литературы.

    5. Виноградов Виктор Владимирович (1894/95-1969), языковед, литературовед, академик АН СССР (1946). Ученик А.А. Шахматова, Л. В. Щербы. Литературовед и основоположник крупнейшей научной школы в отечественном языкознании, автор ряда заметных работ по истории русского языкознания.
К господствующему в 1920-е годы в литературе классово-социологическому подходу В.В. относясь скептически (что требовало тогда смелости), свой метод В.В. определял как историко-литературный: с обязательным исследованием широкого исторического контекста произведения вместе с исследованием языка и стиля писателя.

    Как лингвист В.В. продолжал традиции русского дореволюционного языкознания: внимательное отношение к конкретному языковому материалу русского языка классической художественной литературы (практически все его лингвистические работы посвящены именно русистике). В. В. — автор получившей Сталинскую премию широко цитируемой книги «Русский язык. Грамматическое учение о слове» (1930 — 1947). Под его редакцией была подготовлена «Грамматика русского языка» (1952—1954), первая «академическая грамматика» русского языка, созданная в советский период.

   6. Останкинская телебашня из-за неисправности кабеля загорелась в ночь с 27 на 28 августа 2000 г.

   7. Близко связанных с ней работой и дружбой сотрудников Института русского языка Российской академии наук им. В.В. Виноградова в частных беседах Н.А. именовала уменьшительными именами, повторять которые публично либо расшифровывать было бы не совсем вежливо.