ШКАС
Каменная кладка старого добротного дома ещё несколько дней отдавала тепло внутрь, потому, несмотря на зарядивший уже на второй день дождь, в квартире было довольно приятно. Санька же, чувствуя тепло дома, рвался поиграть в песочнице, но на улице сизые тучи изливали свою горечь дождём.
В конце концов, стены семейного очага больше не могли хранить тепло природы, и, поскольку включать в середине лета отопление никому не приходило в голову, нам, как и всем остальным, пришлось согреваться душевным теплом, да и то, храня его под ватным одеялом. Санька был счастлив. Ещё бы: оказаться шестилетнему ребёнку в постели между родителями – это дорого стоит. Это то же самое, что вернуться в детство…
Зато август… Август был великолепен. Уже последнее воскресение июля раскрасилось в Питере не только сигнальными флажками кораблей, вставшими на якоря в день ВМФ в Неве, но и первыми лучами так соскучившегося по нам солнца.
С каждым днём становилось всё теплее, словно наше северное лето, очухавшись, наконец, решило вернуть всё украденное в июле. Санька ликовал, и когда мне неожиданно дали отпуск, а Маринка смогла взять две недели за свой счёт, и мы засобирались на дачу, счастью ребёнка не было предела.
Недолгий переезд в область, и вот мы втроём стоим на крыльце старого, но ещё добротного деревенского дома, где не так давно жили мои родители. Санька их застал, но уже не помнит – мы не были здесь три года. Причины понятны. Но в этот август меня вдруг потянуло сюда. На родину. И вот мы уже стоим в большой комнате. То ли пыль, поднятая нашим появлением, то ли тени ещё недавнего прошлого стоят в лучах солнечного света перед моими глазами.
На второй день, после генеральной уборки, мы с Санькой рванули в лес. Август, пропитанный теплом и прошедшими дождями, был богат на грибы.
- Санька, ничего в руки не брать! – сразу же строго распорядился я. – Сначала позови меня.
Ребёнок приуныл было, но уже через пару минут, захваченный новыми интересами позабыл и о своём горе, и моём наказе.
- Пап! – радостно верещал он, вытаскивая за огромную шляпу из-под первой же осины огненный красноголовик.
Объясняя ребенку, что это за гриб, замечаю около ели красное пятно с белыми крапинками. Осторожно, чтобы чадо раньше времени не заметило эту «прелесть», отвлекая рассказом, подвожу его поближе.
- … а когда красноголовик полежит в корзинке, он станет синим, - говорю я, внимательно следя за взглядом сына.
Есть! Засёк! Санька метнулся было за мухомором, но проворно подставленная нога, заставила его растянуться по изумрудной подстилке леса. Нет, что ни говори, а безусловный рефлекс самый сильный. Ещё дед, бывший военный лётчик, прошедший всю войну от начала и до конца, обучал меня так же. Его опыту я доверял тогда, верю и сейчас, а потому и использовал этот приём – доброе дело от времени не стареет.
И вот сидим мы с сыном перед трухлявым пнём, и он, вытирая слёзы, запоминает, что красота бывает обманчива. Пусть запоминает. Это ему в жизни не раз пригодится.
Бродим дальше. Старое берестяное лукошко, которое я помню сызмальства, правда, тогда дед его таскал, а я только приносил в него грибы, по два, по три, по четыре, по скольку умещалась в моих ладошках, наполнилось ещё на треть, но уже страдальчески потрескивает обветшалой ручкой. Санька же бегает как заводной, а я смотрю не столько за грибами, сколько за ним, чтобы в несмышлёные руки не попало что-нибудь опасное. Вдруг он уже тянет ко мне свои ладошки, на которых лежит что-то совершенно рыжее, непонятное, завернутое восьмёркой.
- Санька, стой! – кричу я, и ребёнок, набычившись первой слезой, уже готовый бросить свою находку, делает взмах руками…
- Стой! – ещё сильнее кричу я, и малыш теряется, не понимая выбросить это или подождать. Но запретный рефлекс оказывается сильнее, и рыжая «восьмёрка» остаётся на детской ладони.
Осторожно, чтобы окончательно не перепугать сына, сажусь на колени так, чтобы мои глаза были напротив его, а таинственная вещица оказалась между нами. Левой ладонью медленно, старясь не вспугнуть ребёнка, прижимаюсь к его протянутой ладошке снизу, правая же в нетерпенье дрожит, готовая выхватить, зажать, защитить даже ценой пальцев от этого ржавого куска войны, затерявшегося на семьдесят лет среди ленинградских лесов. Нет..., это не мина-«кукушка», не способная убить, а лишь изуродовать взрослого человека. Но что она способна сделать с ребёнком? И как она здесь осталась, ведь за столько десятков лет после войны лес этот выхожен мной и дедом, отцом, да всеми местными вдоль и поперёк. Но это может быть что угодно другое…
Я не вижу глаз Саньки, знаю только, что он сейчас испуганно смотрит на меня, интуитивно доверяясь отцу. Я вижу только этот страшный ржавый кусок военного металла и думаю только о нём. Память детства пытается мне что подсказать, но на ум сейчас приходит только старинный комод в нашем доме, покрытый кружевной накидкой, на котором всегда стояли часы, фотографии деда и бабушки и… и восемь патронов от пулемёта ШКАС, стоявшего на дедовском «Иле». Кусок пулемётной ленты дед принёс с войны, и иногда, только при нём, разрешал мне брать его в руки. После смерти деда отец запрятал патроны так, что до смерти отца я их не мог найти. И лишь разбирая потом его вещи, наткнулся на дедов талисман...
Именно такие «восьмёрки», только чёрные, но при этом блестящие пугающим тёмным своим светом, а не насквозь ржавые, как эта, соединяли те патроны в ленту. Вот оно что такое…
Давным-давно, в войну, над этим лесом шёл воздушный бой. Выжимая все силы из моторов, в небе над нашими головами в смертельных виражах вертелись самолёты, пытаясь поразить друг друга пулемётной очередью. Пули искали цель, а ненужные больше гильзы и скобки пулемётных лент сыпались с высоты на землю, разлетаясь по всей округе. И вот сейчас один из таких кусочков войны лежит на ладони моего сына. Безопасная память. Это самое главное, что безопасная.
- Пап! – Санька не может долго стоять неподвижно. – Пап?
В голосе его нет и тени опаски. Он уж понял по моим глазам, что бояться нечего, а потому пытается вернуть нас к такому интересному занятию.
- Нет, Санька, - уверенно говорю я. - На хорошую солянку нам и так хватит, чтобы даже животы заболели, да и лукошко сломаться может. Как грибы понесём? В подоле? – строго смотрю я на сына, и аккуратно беру из его ладошки звёнку пулемётной ленты, вновь привлекая к ней детское внимание. – Хочешь, я расскажу тебе дома историю этой штуки?
- Сказку? – радостно кричит Санька.
- Нет, быль. Но она такая же интересная.
- Про кого?
- Про богатырей, которые умели летать и победили в небе и на земле страшного чёрного дракона.
Санька забывает про грибы и с удивлением смотрит на меня, а я продолжаю:
- Одним из них был твой прадед. Идём скорее: дома я докажу тебе это.
Ещё бы: кроме куска пулемётной ленты от дедовского ШКАСа с такими же звёнками как эта, есть два ордена и шесть медалей. Думал, что рано пока рассказывать Саньке о войне и деде, но жизнь сама распоряжается, когда и чему настало время.
Свидетельство о публикации №217021801596