Дорога к счастью

Красный вечерний августовский закат расплывался по небу, раскрашивая облака. Белые газовые барашки плыли в сторону горизонта. Ярко оранжевый солнечный диск на половину спрятался за них. Крыша дома светились в его лучах. Яблони в саду распустили свои белые цветы, но сейчас они, как и небо окрашены были в красный, словно примерили на себя новый наряд. Из печной трубы, торчащей из крыши, медленно к небу поднимался дымок. После дождя, прошедшего в обед, дороги размыло, и солнечные лучи отражались в лужах. Коричневые кирпичные стены дышали вечерней прохладой и сыростью.
В дальнем углу фронтона воробьи свили гнездо и теперь радостно чирикали. В хлеву хрупала лошадь, и изредка мычала корова. Розовые свиньи со спиральными хвостиками повизгивали, набросившись на ужин из жмыха, отходов и горячей каши, от которой шел теплый приятный пар, и жар, обжигающий рот. В курятнике куры высиживали яйца, а большой петух, с оперением цвета заката, важно расхаживал между насестами и кукарекал. На пустыре в средине двора шипели друг на друга белоснежные гуси. Их красные, как солнце, носы то и дело щипали своего соперника за крыло или шею. Растрёпанный рыжий кот взбирался по деревянной доске на крышу дома, к воробьиному гнезду, в поисках птенцов. Воробьиха заметила это, и они вместе, с воробьем, вихрем налетели на кота, обратив его в бегство.
Из-под амбара с зерном и другими продуктами - редькой, свеклой, морковью - вылезла толстая крыса, она осмотрелась кругом, помотав своей острой мордой во все стороны, и юркнула между луж под дом, в подвал, где находилось ее логово. Возле своей будки мирно дремал пожилой пес, ошейник с металлическими шипами и пристегнутой к нему цепью лежал в стороне и не мешал, от этого по морде пса расплылась благоговейная улыбка.
- Красивый сегодня закат… - вдохновенно пробубнил хряк Томас своему приятелю толстому свину Грэгу.
- А то! Прекрасный, я бы сказал. Оно и не мудрено, после такого-то дождя.
- Согласен, дождь и в правду был неслыханный, давненько нам такой не заносило.
Они продолжили жевать свою еду, уставившись в треснувшее корыто.
- Видать у Чарльза был хороший завтрак сегодня, посмотри-ка, кожура от бананов, а кое-где проскакивают крошки овсяного печенья и яичные скорлупки, - набив полный рот, сказал Грэг.
- Так и есть.
- Хорошо, что костей нет, а то пришлось бы идти узнавать у этой премерзкой клячи кого на этот раз прирезали.
Клячей они называли старенькую кобылку по имени Пенелопа. Та была уже совсем не годная для работы, но хозяин любил ее и потому не продал живодерам. Пенелопа знала все обо всех. Это задача каждой пожилой дамы, попросту потому что ей больше нечем себя занять, и она то и дело только собирает, да распространяет слухи и небылицы. Так она однажды рассказала, что овцу Матильду недавно зарезали и отдали на съеденье сторожевому псу Вашингтону, в подтверждение своих слов она копытом показала на толстую кость, которую обгладывал, лежа в будке и высунув лишь голову и передние лапы, пес. Но стоило животным разойтись по своим делам, переваривая весть о бессрочной кончине достопочтенной овцы Матильды, как та живая и здоровая вышла из хлева и направилась к поилке. Вот шуму-то было.
- Да, - отозвался Томас, набив рот, еще больше Грэга.
- А ты слышал, что говорил Чарльз прошлым вечером?
- Нет, а что он говорил?
- Хочет продать Эльзу… - уныло сказал Грэг, после чего глубоко вздохнул, выказав этим еще большую печаль.
- Эльзу? Такого быть не может, она же исправно дает молоко, и еще совсем молодая! – возмутился Томас.
- Да-да, так и есть. Но я слышал это своими собственными ушами, когда тот проходил мимо нашего с тобой загона вчера вечером со своей женой.
Томас опустил голову, перестав жевать, это был признак огромной грусти, если свинья не ест, значит она либо напугана, либо очень печальна.
- Она такая хорошая, не то что Пенелопа.
Грэг одобрительно чавкнул, в знак согласия. Пенелопу во всем дворе никто не любил, кроме молоденькой овечки Дороти, та была совсем еще юной и предельно доверчивой. Что бы не сказала Пенелопа, та верила ей и давала голову на отсечение, если это не правда, но в случае, когда лож всплывала наружу, Дороти просто говорила: «Каждый может ошибаться».
Харчи у свиней мало по малу кончились, и они развалились в чавкающей грязи, благо той было уйма, после прошедшего дождя. Томас любил дождь. Он говорил: «дождь не смывает грязь, он ее собирает на земле, а это самое лучшее, что есть на свете». А сказав это, он с визгом плюхался набок, разбрызгивая коричневые капли во все стороны и погружаясь в теплую вязкую субстанцию. Они мирно похрапывали, когда мимо них прошел Чарльз. Он высоко поднимал ноги, пытаясь удержать ботинки на ногах, а те глубоко тонули в грязевом месиве и норовили соскользнуть с ноги. Так он прошествовал мимо хлева и загона свиней, как богомол делая слишком широкие шаги и вошел в курятник. В курятнике поднялся небывалый шум, петух по кличке Бил яростно верещал и брыкался. Чарльз пытался ухватить за горло одну из его жен и вынести из курятника. Та отчаянно сопротивлялась и всеми силами выкручивалась и выворачивалась из рук Чарльза. Но куда там, ни одна курица ни в жизнь не справится с человеком, а другие так боятся, что и думать не думают помочь ей, они всем скопищем разбегаются кто куда и оглушительно кудахча ждут развязки сего действа. Он ухватил-таки ее за шею и легким движением свернул эту тоненькую нить жизни. Чарльз вышел во двор и такими же широкими шагами побрел в дом, разделывать и ощипывать.
Томас проснулся от безобразной какофонии звуков, доносившихся из курятника, и, навострив уши, прислушивался, в ожидании владельца их двора, тот незамедлительно вышел и Томас начал вглядываться в тушку курицы, что болталась в левой руке Чарльза. Это была Мег. Совсем молоденькая курочка. Она снесла еще так мало яиц и не успела еще вдоволь пожить. Он поднялся на передние ножки, зад было тяжело поднять после сытного ужина, и растолкал Грэга.
- Эй, хватит храпеть… да встань же ты, бездельник, посмотри, Мег прикончили…
Грэг встрепенулся, но не успел опомниться ото сна и мотал туда-сюда головой в поиске Мег.
- Да вон же она.
- Эх, жаль, хорошенькая была курочка, даже пожить не успела, за что же ее так?
- За обед, дурила, нет ну вы мне скажите, почему мне попался самый тупой в мире сосед?
Грэг обиделся и взглянул на Томаса исподлобья.
- Так попроси у Чарльза, чтобы тебе поставили отдельный загон.
- Он меня скорее, как Мег прикончит и концы в воду, чего ему с нами церемониться? Дурила.
- Вот и помалкивай! – завизжал Грэг, ему страшно не нравилось, когда Томас называл его дурилой.
Закат близился к концу. Солнечный диск почти полностью ушел за горизонт, и теперь меж барашков – облаков можно было разглядеть только тоненькую его полоску. На двор опускался мрак. Он пожирал все кругом своей необъятной глоткой и наполнял им ненасытное чрево. Два толстых хряка с шестью подбородками на двоих и парой коротеньких хвостиков нежились в теплой грязи, куры уже успокоились и разошлись по своим насестам, петух Бил, не отличавшийся хорошей памятью, вовсе позабыл, что произошло и взобравшись под самый потолок, поджал под себя ноги, представляя, как оглушительно запоет предстоящим утром. На дворе все так привыкли к смертям, что никто уже давно не обращал на них внимания, никто ни за кого не заступался. По началу, погибающие кричали: «запомните меня», или: «помните, что я был». Но потом свыклись с постоянным ожиданием смерти, подружились с ней и принимали ее, как должное, будто так и должно быть, и нельзя умереть иначе, как от хозяйского тесака.
Раньше на ферме было пять свиней. Томас и Грэг, а также Марселин, Пышка и маленькая породистая свинка Пухлячок. Но все, кроме Томаса и Грэга, медленно набирали массу и их было решено съесть. Томас и Грэг же теперь готовились к продаже. Продажа на ферме считалась хуже смерти. Никто не знал, куда уходят животные, когда идут на ярмарку и что означает это страшное слово - «ярмарка». Пенелопа рассказывала, что когда ее покупал Чарльз, то она попала на страшнейшее место на планете, ее привязали уздой к столбу, и все, кому не лень, подходили к ней и хлопали ее по крупу, крича и размахивая руками. Там бегали маленькие люди, они то и создавали весь этот шум. И большие люди тоже кричали, но маленькие громче. «В общем, это был сущий ад», - каждый раз одинаково заканчивала она свой рассказ. Который периодически изменялся и приобретал все более ужасающие подробности. Но когда кого-нибудь забирали, остальные не пели панихиды и не оплакивали друзей, они понимали, что для этого их растят, ведь пшеница не кричит, когда ее косят.

Занялся рассвет. Первые солнечные лучи пробились сквозь сгустившийся мрак и ударили в глаза Томасу. Бил неистово кричал, побуждая всех проснуться. Чарльз приоткрыл глаза, но решил не вставать. Утро было слишком приятным. Теплые одеяльные объятия крепко обхватили его и тащили обратно в сон. По лицу Чарльза расплылась блаженная улыбка, расправив немолодую кожу.
Бил надорвал глотку и затих. Томас и Грэг уже поднялись на ноги в ожидании Чарльза и порции помоев на завтрак. Чарльз вышел из дома с большим чаном, в котором были размешаны: каша, прошлогодняя фасоль, залежавшаяся в погребе в толстых мешках, кислое молоко, очистки от лимона, огрызки яблок, любимое лакомство Томаса, и многое-многое другое, все то, что никогда не съест человек в здравом уме и добром здравии. Но свиней ничуть не трогало то, что едят и чего не едят люди, они жадно набросились на корыто со снедью и набивали животы с неимоверной скоростью. Чарльз потрепал Томаса по макушке и почесал за ухом, от чего настроение у того еще больше поднялось.
- А все-таки неплохо мы устроились, скажи-ка, Грэг?
- Согласен с вами мой друг, - улыбаясь сказал тот и сделал тугой глоток, слишком крупный кусок плохо пролез в горло и тяжело упал в желудок.
- Нас отменно кормят, за нами убирают. Вот это благодать.
- Чего еще душе угодно, лежи себе на боку хоть до посинения.
- Да-а, - протянул Томас.
- Мимо них прошествовала Пенелопа, посмотрев на них свысока, она недовольно фыркнула и чуть ускорила шаг. За ночь вязкую жижу на дороге подсушило и ступать было совсем твердо. Поэтому Чарльз решил съездить в город и закупить побольше зерна, мало ли опять польет дождь и будет идти стеной неделю, как это уже было в начале месяца. Он впряг Пенелопу в небольшую телегу и покатил на ней по еще не до конца высохшей дороге.
Жена Чарльза, Лиза, вышла из дома с круглым металлическим тазом, в котором находился корм для кур и гусей.
- Вот ведь глупые птицы, - уныло протянул Грэг, закончив прием пищи, - разве они не понимают, что зерен хватит на всех, может даже останется.
- А у нас хоть раз оставалось? – спросил Томас.
- Мы другое дело, мы свиньи, нам полагается много есть.
- А для чего? Чтобы бока наши были все шире? А им-то яйца нести, им еда важнее, чем нам.
- А кто из нас для Чарльза важнее?
- Ну, мы, наверное, - неуверенно сказал Томас, немного подумав.
- Вот именно, кто ценнее для начальства, тому и пищи больше, всегда так.
Грэг сильно озадачил Томаса, и тот лежа на боку, пристально наблюдал за копошащимися в земле курами, думая: «А верно Грэг сказал, не просто же так мы здесь належиваем толстенные бока и отращиваем подбородки вместо бороды, не просто так, нас кормят до отвалу три, а порой и четыре раза в день, а куриц держат впроголодь. Все это не с проста. Все это взаимосвязано. Но как?» - это было Томасу не понятно. Он слишком глубоко ушел в размышления и проглядел тот момент, когда Лиза скрылась в стенах хлева. Она скоро вышла, тонкой палочкой погоняя перед собой Матильду, та неохотно вышла на свет и жмурилась. Затем Лиза снова вошла в хлев и выгнала на яркий свет Дороти. Обе они глупо выглядели, стоя на солнцепеке, скривив морды, пытаясь спрятать глаза от прямых попаданий солнечных лучей. Их кудрявая шерсть из белой превратилась в бледно желтую, из нее торчали соломинки, репей и еще куча всего. Лиза вынула из кармана фартука широкие ножницы и принялась прохаживаться ими по бокам овец, остригая их. Те молча стояли, им было приятно скинуть с себя толстые шубы и отдаться прохладному утреннему ветерку. Вскоре с ними было покончено и овечки из пухлых стали худыми, столько на них было скатавшейся шерсти. Лиза загнала их обратно в хлев и задержалась там на двадцать минут, чтобы подоить Эльзу, вымя которой распухло от скопившегося в нем молока. Закончив, она вышла на улицу с ведром и устремилась в дом. Немного погодя из печной трубы поднялся неровный столп дымка, хозяйка явно собиралась стряпать.
Эльзе было приятно ощутить легкость в вымени, и она подошла к тонкой деревянной перегородке, отделявшей ее от загона для свиней.
- Привет, эй, вы там, - мягким голосом позвала она Томаса и Грэга.
- Здравствуй, Эльза, - Дружной отозвались свиньи, - как твои дела? Как здоровье?
- Все прекрасно, думаю, скоро меня выпустят вместе с Матильдой и Дороти на луг пожевать свежей травки, если она не сгорит к этому времени, что-то сегодня чересчур жарко стало, благо ветерок есть, думаю сегодня будет гроза и Чарльз опрометчиво поступил, поехав в город за зерном. А как ваши дела?
- Все прекрасно, - сказал Томас.
Грэг задумался.
- Знаешь, Эльза, я недавно слышал, что Чарльз хочет вести тебя на продажу, на ярмарку, представляешь? Я, честное слово, сам слышал, как он это говорил своей жене, ты боишься? – одним выдохом сказал он.
- Нет, я вовсе не боюсь, чего мне бояться? – улыбнулась Эльза, но Томас с Грэгом этого не увидели.
- Но как же, ведь Пенелопа говорила, что это до чертиков страшно…
- А ты так часто стал верить этой старой лгунье?
- Нет, просто она так это описывает, что у меня хвостик распрямляется от страха.
- Не переживай, Грэг, я думаю не стоит бояться неизвестности… пчела же не боится садиться на новый цветок.
- Но этот цветок может оказаться плотоядным, - сказал Томас.
- Так может случиться, только если думать об этом. Не переживай и все обойдется, Пенелопа же осталась жива, пусть вас не пугает неизвестность мои дорогие.
Когда Эльза говорила мои дорогие, свиньи всегда успокаивались и принимались отчаянно вертеть своими крохотными хвостиками, им нравилось, когда она их так называла, как будто она была их матерью. Томас и Грэг не были братьями по крови, но всю жизнь прожили вместе, бок обок и считали себя таковыми, они давно уже не видели своих матерей и всегда слушали советы Эльзы, ведь вовсе не важно то, кто тебя родил: свинья, овца или корова, а важно то, кто воспитал. Именно тот и становился самым близким тебе.
У Томаса и Грэга отлегло от сердца, и день показался им еще более светлым, чем до разговора. Они внимательно вслушивались в пение воробьев, смотрели на кур, доклевывавших последние зернышки, и по своему обыкновению разлеглись в своем загончике, приготовившись придаться приятным волнам сна. Эльза отошла от деревянной перегородки к ящику с свежим сеном.

К обеду по всему двору разнесся приятный аромат пирогов с корицей. Все обитатели его прислушивались и принюхивались, став одним большим носом, который жадно втягивал ароматы. Томас и Грэг были в предвкушении того, что с хозяйского стола и им перепадет немного это вожделенного лакомства. Эльза, съев свое сено улеглась на бок и принялась за жвачку. Послышалось размеренное цоканье копыт Пенелопы. Она заржала перед въездом на двор и с надменным видом выкатила тележку, нагруженную свежим зерном. Небо уже успело затянуть тучами, и оно раскрасилось в цвет чернил, вылитых на белоснежную бумагу. То тут, то там громыхал гром, предвещая сильнейший за это лето дождь. Как это всегда бывает перед грозой поднялась духота. Чарльз слез с телеги и поправил тугой ворот рубашки. Вся спина его была сырой от пота, и лицо блестело на свету.
- Лиза! Поди, помоги мне с зерном, пока нет дождя, - крикнул он в сторону дома и начал выпрягать из телеги Пенелопу.
Пыхтя и отдуваясь, на улицу выскочила Лиза, лицо ее, как и лицо Чарльза было залито потом, вокруг подмышек образовались большие темные пятна. Работа на кухне, у печи, в такую духоту была слишком изнурительна. Она помогла взвалить мужу мешок на спину. Чарльз закряхтел под тяжестью, но не поддался и, пошатываясь, направился к амбару, к чану с зерном, вошел в темное помещение, где его обдало прохладой и запахом гниения, из-под ног разбежались мышки, серыми камешками укатившись в свои норки. Он подошел к краю чана и, опустив на него мешок, высыпал зерно. Сдавленный стон-выдох вырвался из его груди, и он побрел обратно, для следующего захода с мешком. Таковых было шесть, и после шестого ему прострелило спину. Он был уже не молод и такие тяжести приходилось теперь ему таскать с огромным трудом. Жена, чертыхаясь, повела его, скрюченного и уставшего в дом, кормить пирогами.
- Послушай-ка, Грэг, - сказал Томас. – Чарльз надорвал спину, он несчастен, верно?
Грэг поднял голову и глянул в спину уходящему хозяину.
- Думаю, да.
- Но он же сейчас пойдет есть пироги с корицей и еще невесть с какой вкуснятиной. Тогда получается, что он все-таки счастлив, правда?
- И тут ты прав.
- Тогда что же это получается? Он сейчас счастлив или нет?
Грэг старательно думал, взвешивая все за и против, он даже приоткрыл рот от натужных раздумий.
- Я думаю, что он счастлив, сейчас он войдет в дом и выпьет обезболивающее и боль быстро пройдет, а пирогов хватит на долго, Лиза их весь день пекла, - для пущей убедительности своих слов он кивнул, - поэтому счастья здесь больше, чем несчастья, из чего мы делаем вывод, что он все ж таки счастлив, - сказав все это он еще раз кивнул и опустил голову на скрещенные передние ножки.
Томас глубокомысленно прикрыл глаза и соображал. Он долго лежал, не изменяя положения тела, обдумывая слова Грэга. Он все думал, можно ли считать несчастьем счастье и несчастье вместе, или если даже есть немного счастья и много несчастья – это все равно счастье. В конце концов он окончательно запутался, что же счастье, а что несчастье, и, бросив раздумья, улегся на другой бок и захрапел.
Пошел дождь. Он больно хлестал по бокам свиней, и те тихо повизгивали. Томас проснулся и посмотрел вокруг. Все было размыто. Казалось дождь смывает не только грязь со стен, но и очертание самих стен, он сплошной стеной лил, как из ведра, и не было ни малейшего просвета в густом скопище чернух туч, словно набиравших в себя всю эту воду, чтобы вылить ее сегодня на их двор. Томас опять задумался.
«Сейчас льет дождь, он больно стукает меня в бок, своими стрелами-каплями – это несчастье, но, когда дождь кончится, выглянет солнышко, это неизбежно, как восход солнца, тогда я и Грэг будем нежиться в мягкой грязи, зарываясь в нее ножками и пяточком, а потом нам принесут ужин и будет еще лучше, это будет еще большее счастье. Тогда получается, что счастья тем больше, чем оно ближе», - ему понравилась эта мысль, и он решил на ней остановиться, закрыв глаза, при очередном взрыве грома, попытавшись заснуть.

Дождь закончился только утром. Томасу и Грэгу вечером пришлось пить свой ужин, уж столько воды было в их корыте. Чарльз встал с утра недовольный, с амбара ураганным ветром сорвало большой кусок черепицы, и зерно, только купленное, залило водой. Он приставил лестницу к крыше и взобрался на нее.
- Лиза! – он выругался, - нужно ехать в город, за черепицей, у нас нет столько, а эта вся треснула, когда упала, она никуда не годится.
- Чарльз, - Лиза высунулась из окна, - откуда ты возьмешь деньги? Ты вчера почти все потратил на зерно.
- Придется, взять с собой свиней, я их продам, а на вырученные деньги куплю черепицу.
- Но они же еще не достаточно разжирели, через пару месяцев за них можно будет выручить на треть больше.
- Лиза! Через пару месяцев наш амбар превратится в пруд, скоро осень и дожди, а с такой крышей, - он сунул в дыру руку в знак своей правоты, - не миновать беды и наше хозяйство будет уничтожено. К тому же вырученных денег хватит на пару молочных поросят, можно будет вскормить их молоком Эльзы, и они станут хорошей заменой этим бездельникам, - он посмотрел с крыши на Томаса и Грэга.
- Поступай, как знаешь, - сказала Лиза и углубилась обратно в дом.
Чарльз слез с крыши и пошел в хлев.
- Давай, Пенелопа, нужно снова ехать в город.
Он вывел кобылу во двор, а сам пошел в дом, взять кое-какие вещи.
- Ну что ж, прощайте мои дорогие, - с издевкой обратилась она к свиньям.
Те взглянули на нее испуганными глазами.
- Не переживайте, все будет хорошо! – послышался из-за стены голос Эльзы.
- Грэг, ты был хорошим братом, - Сказал Томас, многозначительно взглянув на него.
- И ты, Томас.
Грэг заплакал. Матильда и Дороти подбежали к Эльзе и заблеяли слова поддержки, но это его слабо утешило.
На улицу вышел Чарльз, за его ремень был зацеплен короткий кнут.
- Ну, свиньи, давайте выметайтесь отсюда! – крикнул он, положив кисть руки на кожаную рукоятку плети.
Он впряг Пенелопу в ее тележку и, щелкая хлыстом, загнал в нее Томаса и Грэга. Они были похожи на два толстых мешка с зерном, их жир расплылся по дну телеги и затек во все углы и щели, будто кожа его вовсе не удерживала. Телега тяжело просела и Пенелопе было трудно ее тащить по размытой дороге. Вокруг было большое поле. Тут и там колосилась рожь, местами к голубому небу протянули свои стебли кукуруза. Высоко над горизонтом сверкал солнечный диск. Яркие его лучи слепили газа и сушили лужи, от этого было еще душнее, чем прошлым вечером перед грозой. Свиньи переваливались из стороны в сторону, при мерном покачивании телеги. Грэга укачивало, он весь побледнел и молчал. Подкованные копыта Пенелопы звонко цокали по камешкам, торчащим из дорожного полотна. Томас смотрел на отдаляющийся от них двор, такой родной и недосягаемый, казалось не они уезжают от него, а он от них.
- Грэг, всё-таки печально, что мы уезжаем. Мне так нравилось в нашем загончике, - заговорил Томас.
Грэг тяжело сглотнул.
- Мне тоже там нравилось, Томас. Еще больше жаль, что не мы распоряжаемся нашей судьбой, а то я бы там остался на всю жизнь.
Они уставились на последний видимый кусочек их родного двора – крышу водонапорной башни, после чего дорога вильнула в сторону, и они потеряли ее из виду.
Путь был долгий и утомительный, они ехали два с лишним часа и Грэгу стало совсем плохо. Он был уже не бледный, а зеленый, постоянно вздыхал и рыгал.
- Угомонись, хряк! – не выдержал Чарльз, когда Грэг рыгнул в пятый или шестой раз.
- Что я могу сделать? Томас, мне так плохо.
Томас посмотрел на него извиняющимся взглядом.
- Я ничем не могу тебе помочь. Думаю, мы скоро приедем. Не переживай, все обойдется, - сказал он, не веря собственным словам.
- Ты и в правду думаешь, что все обойдется, и мы останемся живы?
- Да.
Они замолчали.
Телега противно скрипела, колдобин становилось все меньше, от чего она реже раскачивалась, и Грэгу полегчало. Он порозовел и на губах его появилась слабая, натянутая улыбка.
- Давай Пенелопа, скоро приедем, - подал голос Чарльз и мягко ткнул ее хлыстом в зад. От чего та пошла чуть быстрее, опасаясь более болезненных тычков.
На шее Пенелопы был подвешен крохотный колокольчик, который раскачивался во время езды и противно звенел, этот звук сливался со скрипом колес, и они, аккомпанируя друг другу, разъедали мозг свиньям и самому Чарльзу, который и водрузил Пенелопе на шею сей колокольчик.
Они въехали в город. Высокие: двух, трех, а местами и четырех этажные дома, с красивой отделкой уставились на пришельцев. Томас и Грэг мотали головами, осматривая все вокруг и удивляясь самым обыденным вещам: торговым лавкам, дорожной брусчатке, на которой телега дребезжала, будто ехала по стиральной доске, повсюду бегали маленькие люди, Томас и Грэг слышали, что их зовут – «дети». Взрослые стояли за прилавками, прогуливались в этот ясный день; город бодрствовал, уже скинув сон.
Телега остановилась возле лавки мясника. Томас лежал с ближайшей к ней стороны и кишки его сжимались от одного вида того, сколько освежеванных молочных поросят было подвешено на крюках к потолку палатки. Мясник орудовал большим тесаком, разговаривая с Чарльзом, он, не смотря на тушку бедного барашка, разделывал его с накопленным за долгие годы работы мастерством.
- Грэг, посмотри-ка на это! – с ужасом протянул Томас.
Грэг засмотрелся на проходившую мимо него собаку, сильно смахивающую на Вашингтона, и, повернув голову к мясной лавке, громко взвизгнул. У Томаса засосало под ложечкой, он всю свою жизнь знал, что в конце концов его сдадут на живодерню, но как не старайся не возможно подготовиться к смерти, даже за всю жизнь. Долгую жизнь, не то что у Томаса, ему было всего несколько лет от роду.
- Здравствуй, Чарльз, - пробасил мясник.
- Привет, привет, возьмешь свиней?
- Хряки?
- Ты посмотри, какие жирненькие. Лично откармливал.
- Хряки?
- Ну, да!
- Нет, спасибо, мне хряки не нужны, их мясо плохо пахнет.
У Томаса подвело живот, появился лучик надежды, что они все же останутся живы!
- Черт, Стен, мне нужны деньги на починку крыши в амбаре, срочно! А ты жмешься выложить за отменных свиней пол их стоимости!
- Не чертыхайся, я же сказал, их мясо плохо пахнет, я их попросту не продам, а твоему горю я сочувствую, хотя какое тут горе, всего-то крыша прохудилась!
На крики начали оборачиваться прохожие и к Чарльзу подошел пожилой джентльмен.
- Что ж вы так кричите?
- Уйди старик, не твое дело.
- Как раз-таки мое, - он многозначительно посмотрел на Чарльза и вынул бумажник. – Сколько вы хотите, за этих прекрасных хряков?
Чарльз изумился такому повороту событий.
- Пожалуй по сотне монет, за каждого.
- Не слишком ли это большая цена? Я случайно услышал, что деньги вам нужны срочно и покупателей у вас не густо, - старик поднял бровь.
- Все хорошо у меня с покупателями!
- Ну в таком случае я умываю руки, - он сложил бумажник и начал засовывать его во внутренний карман, чуть медленнее, чем следовало.
- Ладно, хорошо, сколько вы дадите за них? – сдался Чарльз.
- Сотню, за обоих.
- За обоих? Вы совсем спятили? Семьдесят, за каждого, минимум.
- Шестьдесят и баста.
- Вы меня в могилу сведете, а в прочем плевать, порукам. Куда их выгрузить?
- Там за углом моя повозка, пожалуй, на месте и рассчитаемся.
Они вместе прошли за угол дома, где стояла тележка, чуть больших размеров, чем у Чарльза. Томаса и Грэга перевели из одной в другую, и старик отдал Чарльзу деньги. Тот хмурый, от столь не приятной сделки побрел прочь.
- Ну, привет, ребята! – старик улыбнулся, - что трухнули, перед лицом мясника, а?
Он захохотал. И, хлестнув свою лошадь вожжами, выкатил повозку на дорогу, и они покатили вдоль улиц, подпрыгивая на камнях брусчатки за город и дальше, дальше – между полей, в сторону горизонта, к полуденному солнцу. Лошадь цокала копытцами, тележка качалась из стороны в сторону, казалось, что они возвращаются домой.

- Знаешь, Грэг, - многозначительно начал Томас, - а ведь нам, можно сказать, дали второй шанс.
- Почему это?
- Я уж думал все, пропали наши с тобой головы. А оно вон как все вышло.
- Как вышло?
- Ну, ты что? Совсем дурак, или тебе мозги растрясло?
Левое колесо повозки было немного овальным, и от этого вся повозка будто прыгала.
- Сам ты дурак, просто я не понимаю к чему это ты клонишь.
- Да к тому, что мужик этот, который нас с тобой везет сейчас вроде не глупый, видал, как он «обштопал» Чарльза?
- Видал.
- Вот и думай дальше, вряд ли он нас сразу прирежет. Подождет, когда еще разжиреем. А до того еще долго, я с таких страхов сегодня килограмм пять скинул, наверное.
- Такое, раз в жизни пережить можно, во второй раз сердце разорвется!
- Это верно. Я уж подумал все, конец.
Повозка выкатила на ровную дорогу, Томас поднял голову и посмотрел, что там впереди.
- Ты глянь, Грэг, не знаю за что нам такое, но всевышний явно любит нас.
Впереди раскинулись огромные плантации кукурузы, местами проскакивали рыжие пятна пшеницы, день близился к концу, и закатное солнце желтыми лучами освещало белоснежный двухэтажный особняк. Во втором этаже были высокие аркообразные витражи и балкон. Лучи солнца отражались от него и летели в глаза, от чего казалось, что особняк сияет. Теплый ветерок мягко гладил бока свиней и те в предвкушении чего-то необычного и доселе невиданного, затаили дыхание. Повозка выкатила на просторную площадку перед домом. Из дверей выбежала маленькая девочка.
- Папа! Ты приехал! Как раз к обеду! Тетя Маргарет уже накрывает.
Она подбежала к отцу, и тот подхватил ее на руки.
- Ты хорошо себя вела?
- Конечно, пап, ты что это? Когда же это я себя плохо вела? – спросила дочь, удивленно и обиженно сдвинув бровки.
Отец улыбнулся.
- Беги в дом, я сейчас управлюсь с этими лежебоками и тоже приду.
Он поставил ее на ноги, но та не пошла в дом, а обошла повозку и посмотрела на Томаса и Грэга. Томас хрюкнул и, раздувая ноздри, уставился в ответ. Девочка была маленькая и красивая. От роду ей было всего лет семь, не больше. Коротенькое голубое платьишко развевалось по ветру. Глаза девочки и платье были цвета чистого неба. Широкая улыбка застыла на лице. Волосы растрепались и неровными прядями разлетались по ветру вместе с платьем. Это был до ужаса красивый ребенок. Отец подошёл к ней и положил руку на ее плечо.
- Познакомься с этими прекрасными джентльменами.
Девочка расхохоталась и смех ее, как звон колокольчика разносился далеко вокруг.
«Какой же это приятный звон», - подумал Томас, - «не то что душераздирающий скрежет колокольчика Пенелопы.»
Грэг хрюкнул, никто и никогда не называл их джентльменами, а это оказалось довольно-таки приятно. Он высоко задрал пяточек.
- Слышал, Томас, мы джентльмены!
Томас подхватил друга, и они энергично захрюкали.
- Так, Сьюзен, или ты сейчас идешь в дом и помогаешь Маргарет накрыть на стол, или… - он покашлял, - идешь со мной, нужно отвести этих ребят в их новые апартаменты.
- Конечно я пойду с тобой.
- Тогда сходи за охапкой соломы на сеновал, нужно постелить ее на пол, чтобы нашим новым друзьям лучше спалось.
- Сейчас, я мигом!
Она убежала, ее платье подпрыгивало вместе с ней, а коротенькие тоненькие ножки семенили так быстро, что Томас не успевал следить за ними.
Старик отвез их на задний двор, там возле Хлева оказалось местечко, будто созданное для них. Под навесной крышей три сходящихся забора образовывали небольшой загон, там не то что можно было приятно развалиться, как в загоне на дворе Чарльза, здесь можно было даже побегать. А это, как известно каждой уважающей себя свинье, надолго может продлить ей жизнь. Томас и Грэг перебрались в этот загон. После долгого лежания ноги их подводили. Прибежала Сьюзен и расстелила на земле солому. Теперь это был просто рай на земле, Томас и Грэг не верили своему счастью, разве такое бывает? Они уже готовились к смерти, а получили еще больше жизни.
- Знаешь, что, Томас? – загадочно промолвил Грэг, - я думаю, что мы самые счастливые свиньи на земле.
Томас одобрительно кивнул. Он все думал: «вот оно счастье, у меня есть солома под брюхом, заслон от дождя, рядом лежит Грэг, скоро мне принесут поесть, здоровье мое в порядке, да – это и есть счастье». Отец с дочерью ушли в дом. Солнце почти полностью ушло за горизонт. Ветерок стал прохладным и на небе появились яркие точки звезд.
- Томас, отчасти Пенелопа была права, продажа это и вправду ужасно страшно, - сказал Грэг.
Томас ничего не ответил, он смотрел на двор, по которому расхаживали совсем незнакомые куры и гуси, незнакомый петух сидел на заборе, незнакомая кошка пробежала мимо них, с незнакомой мышкой в зубах. Не было рядом такой знакомой Эльзы и даже Пенелопы, не было Дороти и Матильды, не было Била и всех его жён. Они спаслись от мясника Стена, но остались так одиноки. «Мы с Грэгом совсем одни, на этой новой ферме и никого не знаем на этом дворе, я боюсь, что нас здесь не примут и хочу домой к Эльзе, чтобы она сказала нам: «мои дорогие», и я тут же успокоился, сейчас я несчастен… но может ли быть свин счастлив и несчастен одновременно?» - думал он.
- Чего ты все ворочаешься, ложись и спи уже? – сонно пробормотал Грэг.
Томас лег на другой бок и уставился на звезды, которые, как снежинки, высыпали на небо сверкающим одеялом. Серповидный месяц красовался на черном ночном небе. Весь двор мирно посапывал в объятиях сна. Грэг оглушительно храпел, пуская слюни и глупо улыбаясь сновидениям, он дрыгал задними ножками. «Бежит куда-то», - улыбнувшись заметил Томас. Он снова повернулся и закрыл глаза.

Наступило прохладное утро, солнца на небе не было, и ветер разгулялся не на шутку. Высокие зеленые деревья раскачивались из стороны в сторону. Грэг изредка вздрагивал и поеживался от холода. На весь двор опустилась звенящая тишина. Томас тихо лежал на боку и смотрел на небо. Серые тучи сплошной стеной летели слева на право. Ему казалось, что это дым от огромного пожарища. «Горит моя прежняя жизнь», - думал он, - «а Грэг единственное, что удалось ухватить с собой». В хлеву заблеяли овцы. Их было на порядок больше, чем у Чарльза, штук десять, а то и больше. Мимо загона широкими шагами прошел хозяин фермы и, открыв ворота хлева, выпустил животных на улицу. Погоняя их палкой, он последовал за ними, видимо на ближайший луг, пасти. Из незакрытой двери показалась голова молоденького теленка. Он был совсем еще карапуз и мать протяжным мычанием позвала его обратно.
Маргарет вышла следом за работодателем.
- Мистер Ласке, что вам приготовить на обед сегодня?
- Что пожелаешь Маргарет! – прокричал тот издали, помахав рукой.
Она подошла к загону свиней и вывалила в их корыто целую гору картошки, та была немного опаршивевшая, но безумно вкусная, по сравнению с харчами Чарльза, в основе состоящих из отходов с его стола. Грэг тут же проснулся. Он непонимающе поглядел во все стороны, после чего уставился на Томаса с сумасшедшей улыбкой.
- Нам что дали целое корыто картошки?
- Ну, да, - непонимающе посмотрел Томас в ответ.
- Нам дали целое корыто картошки! – завизжал он. – Я всю жизнь думал, что отбросы Чарльза – счастье, а тут картошка!
Такого Томас в жизни никогда не видел. Грэг набросился на еду, как ополоумевший. Он ел с такой скоростью, что ошметки картофеля летели во все стороны, и лицо его было измазано в крахмале. На улицу вышла Сьюзен. На ней уже не было того голубого платья, сегодня на нее была надета коротенькая кожаная курточка и узкие черные брючки.
- Сьюзен, в этом наряде ты вовсе, как мальчишка, - упрекнула ее Маргарет.
- Сегодня мне это безразлично.
Она несла в руках два больших свертка. Шла она крохотными шажками, ее тоненькие ножки были обуты в высокие кожаные сапоги, а голову прикрывал фиолетовый берет.
- Ну, что парни, это вам, - с улыбкой сказала она свиньям.
- Чего это она? – обратился Грэг к Томасу.
- Не знаю, - ответил тот, уставившись на девочку и приоткрыв рот.
- Расхрюкались, - она рассмеялась, - чуете подарочки?
Она развернула свертки, это оказались два большущих пледа. Она накинула их на друзей и уселась между ними.
- Вот, когда-то мама меня так же укрывала, - сказала она и по щеке ее покатилась слеза.
«Почему ей вдруг стало грустно? Может это потому что мне вдруг стало очень хорошо?» - подумал Томас, - «разве если счастлив один, кто-нибудь другой всегда будет несчастен?»
- Чего это она? – опять спросил у Томаса Грэг, - сперва пледы на нас натягивает, а теперь слезы льет. Так разве бывает?
- Видимо бывает, - задумчиво ответил Томас.
Он все смотрел на Сьюзен. «Это слезы не для горя, у горя не такие слезы», - начал рассуждать он, - «есть много разных видов слез: горестные, печальные, от страха, от боли, даже от счастья, но эти, эти были совсем другие. Это слезы утраты», - заключил он наконец.
- Грэг, подсоби-ка мне, я хочу, чтобы она меня оседлала.
- Ты совсем с ума сошел? Свиньи не возят людей, они вообще ничего не возят.
- Давай, Грэг, мне нужна твоя помощь!
Они встали на ножки и Томас, опустился на правое колено перед Сьюзен, помотав головой в знак того, что он хочет. Грэг, не зная, чем же все-таки помочь Томасу, начал громко хрюкать изображая мелодию. Пледы слезли на землю и превратились в ковры.
Сьюзен тоже встала на ноги, отряхнулась от пыли и уставилась на сие представление.
- Ты что? Хочешь, чтобы я на тебя залезла? Ты с ума сошел? – засмеялась она, и смех ее звонким эхом раскатился по всему двору.
- Слышишь? Она дело говорит, ты действительно рехнулся! – вставил Грэг.
Девочка медленно взгромоздилась на спину Томаса, и он ощутил своими слабенькими толстыми ножками ее вес. Это было приятное чувство, будто он сейчас в ответе за нее, такое же, вероятно, ощущение испытывают кони и кобылы, когда их седлают. Он начал бегать по загону, вокруг Грэга, а тот опьяненный сладостным звоном девичьего смеха хрюкал без передышки свою неизвестную никому мелодию. «Если у тебя есть счастье, поделись им с другими, так ты не потеряешь часть его, а только приумножишь», - вдруг понял Томас и припустил по загону еще быстрее.

Мистер Ласке вернулся с овцами на ферму только после обеда. Солнце еле-еле выглянуло из-за туч. Прохладный ветер переменился теплым и свиньи развалились в своем загоне. Маргарет выпустила из курятника кур и гусей, те с криками и воплями, гогоча и кудахча, ринулись на улицу и в считаные секунды заполонили двор. Ей пришлось распихивать их ногами, чтобы не наступить на кого-нибудь. Она высыпала из таза крупу и зерна на землю, как это делала жена Чарльза. Ласке вошёл на двор после овец и принялся закрывать ворота на небольшой амбарный замок. Тем временем овцы подбежали к загончику свиней. Томас и Грэг, решив преподнести себя в наилучшем свете, встали и почтенно поклонились аборигенам.
- Привет, я – Маргарита! – отрывисто заблеяла черненькая овечка.
Она была самой крупной и по сему праву заговорила первой.
- Я – Дора, - произнесла другая, белая и чуть меньшая ростом.
Затем начали произносить свои имена все остальные овцы и их голоса слились в один несмолкающий крик.
- Я – Томас, - назвал себя Томас, - а это – Грэг, - он копытцем указал на Грэга, тот еще раз поклонился.
- Мы с фермы Чарльза Брогсбаума, это далеко от сюда, - неопределенно тыкнув копытом в воздух сказал Грэг, - нас купил ваш хозяин.
- Это ферма Оливера Ласке под названием дорога к счастью, и вам, ребята, несказанно повезло!
Дора просияла от слов Маргариты.
- Да, - та укоризненно посмотрела на подругу и продолжила, - здесь живут люди, называющие себя вегетарианцами! – провозгласила она громко, будто это был невероятный лозунг.
- Кто-кто?
- Вегетарианцы – это люди которые не едят мясо животных, в прочем, наверное, вообще никакое мясо они не едят, - в завершение своих слов, для пущей уверенности, кивнув, сказала Маргарита.
- Ты слышал, Томас? – Грэг улыбался, как ненормальный, - нас не съедят! Мы проживем до старости и умрем в морщинах! Какой хряк испытывал такое? Кто из твоих знакомых хряков умирал своей смертью, кроме Пухлячка, тот умер от черт знает какой болезни, поэтому он не в счет.
- Таких я еще не встречал. Да мы и видели-то всего троих свиней, кроме нас.
- Это теперь не важно, Томас!
- А зачем нас тогда купили?
- Да какая разница?
- Большая, Грэг, большая…
- Наш хозяин очень добрый человек, я уверена он купил вас из лучших побуждений. Просто потому что вам тут будет лучше, - вставила Дора.
- Это очень вероятно, - улыбнулся Томас, - он спас нас от рук мясника.
- О-о-о, этих бедолаг он терпеть не может! – воскликнула Маргарита, - «мы в ответе за тех, кого приручили» - лозунг Оливера Ласке! – подытожила Маргарита, и их прогнали со двора в хлев, откуда опять высунулась голова теленка.
- Это так здорово, Томас, - все не унимался Грэг.
- Привет, ребята, - к их загону подошёл сам Ласке, - как поживаете на новом месте?
Свиньи дружно хрюкнули в ответ.
- Вот и славненько, сейчас я вас покормлю и будет еще лучше не правда ли?
Он принес им целую гору пекинской капусты со свеклой, те были немного не свежие, но все равно безумно вкусные. После чего вычистил землю в их загоне от навоза и сменил солому. Томас и Грэг чинно отходили из одного угла в другой, чтобы ему не мешать. Закончив, Ласке посмотрел на них, улыбнулся, потрепал Грэга за ухом и ушел в дом, обедать.
Томас улегся на бок и подогнул под себя ножки. Солнце спряталось за тучи и снова похолодало. Грэг, переполненный эмоциями, нахрюкивал что-то непонятное. Маргарита с подругами блеяли в хлеве обсуждая поход на луг, громко замычала корова. Томас подумал было о Эльзе и не смог вспомнить ее лица. Казалось он знал ее давным-давно, может даже не в этой жизни. «А что, если я совсем их забуду? Забуду Эльзу, забуду Дороти, забуду Била, Вашингтона, Матильду, забуду даже бедняжку Мег? Что тогда останется в моей памяти? Чарльз и Лиза? Вот уж их-то я вовсе не хочу вспоминать с их помоями», - он зажмурился силясь вспомнить физиономии старых знакомых. Перед глазами всплыла Эльза, она появилась как рябь на мутной воде, с ее мягкой улыбкой и добрыми глазами, - «буду вспоминать ее каждый день два раза, утром и перед сном», - твердо решил он и, улегшись по удобнее, заснул.

Томас приоткрыл глаза поздно вечером, когда неведомое нечто уже разбросало по небу ворох звезд и те неровными рядами улеглись на черно-фиолетовое полотно. Прохладный ветерок стал морозным и хвост у Томаса закрутился в тугую спиральку. Он повернул голову. Рядом мирно дремал Грэг под своим пледом. Пледы изрядно помарались, но это было не страшно, свиньям грязь только на пользу. С деревьев понемногу начала опадать листва, она медленно и неровно летела на землю красно-желтыми хлопьями. Крупный диск луны освещал двор, отбрасывая длинные тени. На дальнем от Томаса углу крыши, на крючке, висел керосиновый фонарь, который облюбовали пискливые комары. Они с громким визгом кидались в атаку, пытаясь дотронуться до света, но лишь обжигались о нагретое стекло и уже молча падали вниз, подобно предосенней листве. До ушей Томаса донеслись приглушенные голоса. Они летели откуда-то из-под земли, тихим мычанием шелестя в ушах. Он развернул голову так, чтобы голоса лучше было слышно. Но этого уже не требовалось… резко распахнулась дверь дома и из нее вышли двое разъярённых мужчин. Они активно жестикулировали и безостановочно переругивались.
- Вы сошли с ума! – кричал первый, пятясь назад и едва не упав.
- Я сошел с ума? Это ты, скотина, совсем ополоумел! Купил у меня свиней по дешевке, думал я тебя не найду? За таких отборных хряков можно было дать в двое больше!
Томас сразу определил второго мужчину, это был Чарльз, несомненно. Его страшно раздосадовала столь не удачная сделка, ему не хватило денег даже на часть черепицы, для крыши, не то что на молоденьких молочных поросят. Он сильно перебрал спиртного и теперь приехал выбить деньги кулаками, раз не смог разжиться ими своим умом, или хотя бы вернуть хряков домой. Но Ласке тоже был не промах, он мастерски парировал выпады Чарльза, плюс к тому доза алкоголя в крови соперника дала о себе знать и Чарльза изрядно покачивало.
- Да, вы сошли с ума! У меня есть документ, о собственности! Я вызову полицию, вас посадят за решетку, где вам и место! – кричал в ответ Ласке.
- Вот вам мои документы! – показал Чарльз кулак и, сделав замах, чуть не упал.
Оливер Ласке был воспитан, как подобает настоящему мужчине. – Если тебя бьют, бей в ответ, не важно сколько перед тобой противников и на сколько они сильнее тебя, никогда не беги и не сдавайся, - говорил ему отец еще в детстве. Эти слова прозвучали у него под коркой колокольным звоном, и он быстрым точным ударом съездил Чарльзу в правое ухо.
Томас привстал на ножки и начал правым задним копытцем пихать Грэга в бок.
- Эй, ты, лежебока, вставай, такую сцену пропустишь!
- Томас, что там стряслось, в самом деле? Чего ты меня будишь среди ночи?
Грэг поднял голову и посмотрел туда, куда указывал ему Томас.
Страсти разгорались не на шутку, двое мужчин сцепились в яростной схватке. Чарльз отчаянно махал руками норовя угодить Ласке в нос. Тот в свою очередь, четко и быстро соображая трезвой головой, уходил от всех ударов своего оппонента, не забывая наносить собственные. Через пару минут схватки лицо Чарльза превратилось в отбивную. Ласке, регулярно занимающийся спортом с малых лет, не получил ни одного серьезного удара, даже его домашний костюм остался чист. Чарльзу, регулярно выпивающему в пабе, пришлось драпать с поля боя так, что пятки сверкали.
- Чтоб я вас больше в моем доме и на моей земле не видел, слышите вы? Сволочь!
Он еще немного постоял на том месте, где закончил драку, глядя в ночь. Темная точка повозки Чарльза быстро исчезала в дали. Он отчаянно погонял Пенелопу, хлеща ее кнутом по бедрам, срывая злобу.
- Хорошо он его, а? Томас? – улыбаясь начал Грэг, - я уж сперва подумал, что все, пиши пропало, пора собирать чемоданы.
- Я тоже так подумал сначала, а потом вон он как его отделал, Чарльз точно постарается это ему припомнить.
- Это точно…
Ласке сдвинулся с места, он медленно пошел в сторону свиней и вошел в их загон. Томас с Грэгом посторонились, освобождая место своему заступнику. Тот с тупым ударом о землю резко сел и навалился на забор. Томас лег возле его вытянутой ноги, а Грэг остался стоять.
- Ну, что ребятки? Трухнули? Я тоже… видели, как он размахивал своими кувалдами?
Ласке повернул голову и показал им большое красное пятно на подбородке.
- Ну, ничего, я ему тоже не плохо поддал, на долго запомнит.
Он тяжело и быстро дышал, адреналин все еще поступал в кровь, от чего руки и губы у него дрожали.
- Ладно парни, пойду разбужу Маргарет, пускай обработает мне лицо, иначе завтра Сьюзен засмеет мой синяк, скажет, что не смог с пьянчужкой справиться. А я ведь смог? Ведь смог же?
Томас хрюкнул.
-То-то, пускай знают, кто такой Оливер Ласке!
После этих слов он тяжело поднялся на ноги и потопал в дом, к припаркам дом работницы, к мягкой постели и сну, которого его лишили в столь поздний час.
- Долго он еще не уснет, - сказал вдруг Грэг и улегся на бок.
- Это еще почему?
- Все этот проклятый адреналин.
Томас повернулся на другой бок.
«Какая должна быть обида, чтобы нанести обидчику вред?» - думал он, - «некоторые готовы из-за куска хлеба загрызть до смерти, а другие и убийство способны простить. Все это, наверное, от самого тебя зависит, злой – зло делает, добрый – добро. Простая арифметика. Тогда что же такое добро? Вот своровать – это плохо, а своровать для того, чтобы прокормить детей – это, вроде бы, хорошо. Это добро. Добро – это то, что делаешь для блага, даже если благо и не выходит, все равно это добро. Получатся тот, кто благие дела делает, тот и прощает. Следовательно, прощение – тоже благое дело. Все это очень трудно…» - заключил для себя Томас и снова закрыл глаза, в этот раз надеясь проспать минимум до утра.

Наступив, утро будто тяжелым сапогом прошлось по голове. Оно одно из тех, когда только проснувшаяся голова начинает болеть, серое пасмурное небо давит своей тяжестью на плечи, норовя раздавить. Маленький муравьишка бежит по засохшей грязи, быстро перебирая шестью ножками. Он энергично исследует дорогу впереди себя своими усиками. Его коричневое брюшко подпрыгивает вверх-вниз при каждом шаге. Два маленьких глазика-бусинки непрестанно бдят за горизонтом, на котором внезапно может появиться опасность. Он взбирается по соломинке и прыгает на следующую. Быстро семенят его лапки. Вот они уже снова вымеряют землю. Поворот, другой, третий. Муравей остановился. Внутреннее чутье подсказывает ему – поблизости опасность, беги, беги, что есть мочи. Он прислушивается к этому зову и пускается на утек. Но скрыться от судьбы не возможно и тяжёлое парное копытце превращает бедного муравьишку в кисель.
Оливер Ласке выпустил молоденького бычка погулять по двору. Он выписывал круги по просторной площадке. Теленок впервые вышел на улицу, управлять тонкими ногами он уже научился, но голова его была еще совсем пустая. Он два раза врезался в столбик, к которому привязывала Маргарет бельевую веревку. Большие глаза на непропорциональной телу крупной голове со скоростью молнии бегали от предмета к предмету. Они хотели охватить сразу весь мир, запомнить его таким какой он есть сейчас. Прекраснее всего мир тот, который увиден впервые. Именно для этого ученые открывают все новые.
- Посмотри-ка, Томас! – толкнул друга в лопатку Грэг, - так забавно бегает, глупыш.
Томас прерывисто кивнул. Вся ферма умилялась малышу.
- Такие ноги тонкие, как палки, - заметил Томас и посмотрел на свои, они были пухлые – две цилиндрические тумбочки.
Все резко вдохнули, Дора даже взвизгнула, теленок споткнулся о камень и, перекувыркнувшись через голову, сел на землю, широко расставив передние ноги.
- Ну, хорошо, для первого раза достаточно, так и до травмы не далеко, подошел Ласке к малышу, пойдем, к матери тебя отведу…
Они ушли в хлев и дверь за ними захлопнулась.
- Здорово быть маленьким! – мечтательно сказал Грэг поворачиваясь на другой бок.
- Я почему-то начинаю забывать каково это. Вот хоть убей, не могу вспомнить, как впервые попробовал материнское молоко и какое оно на вкус, не помню, как в первый раз повалялся в грязи или попробовал яблочные огрызки.
- А я помню, каково на вкус молоко моей мамы, было, конечно. Пряное такое, совсем не похоже на коровье.
- Нам просто прокисшее дают.
- Может и так, но свинье молоко все равно другое на вкус, я уверен. Было бы иначе – свиней тоже бы доили.
- Тут я с тобой соглашусь.
Они замолчали.
Вокруг пели свои песни птицы. Недолго им осталось жить здесь в своих уютных гнездах. Уже мало по малу подкрадывается осень, выкрашивая листья в яркие цвета. Холода сковывают солнечные дни ледяными корками на лужах и корыте с водой. Оливер, Сьюзен и Маргарет оделись в теплые одежды, достали из чемоданов сапоги взамен легким туфлям и калошам, на плечи накинули курточки. Все чаще идут дожди, это ощущается с каждым днем.
- Нужно подружиться с этим пареньком, - сказал Грэг Томасу на полном серьезе.
- Я тоже об этом думал, мы-то его воспитаем, как надо, - подметил Томас.
- Чему ты можешь его научить?
- Да уйме вещей: как хрюкать с закрытым ртом, как пить воду носом…
- Ты сам-то так умеешь?
- … естественно, как лежать на одном боку неделю и не отлежать его, как подгибать под себя ноги так, чтобы они не затекали.
- Все хватит, я понял!
- Вот и нечего мне тут… понял он…
- Ты, Томас, дурак! На какой черт этому теленку лежать неделю на одном боку? Или пить воду носом? К тому же он вообще не хрюкает.
Томас призадумался.
- Значит, что одному жизненно необходимо, другому вообще не нужно?
- Да!
- Тогда я отказываюсь его воспитывать!
- Тебе пока никто и не предлагал!
- Ах, так? Тогда я с тобой не разговариваю!
Они развернулись в разные стороны и надменно задрали вверх носы. Было бы из-за чего ссориться.

Теленка назвали Джеком. Каждое утро Оливер Ласке выпускал его из хлева на недолгую прогулку по двору. В эти короткие минуты Джек был счастлив. Он радовался каждому мгновению, каждой секунде, проводимой на свежем воздухе. Его детское любопытство превосходило все ожидания. Джек познакомился со всеми обитателями небольшой фермы всего за два-три дня. Его мать вечно волновалась за него, как любая мать, и было из-за чего. Этот неугомонный волчок крутился и бегал так не осторожно, что то и дело ударялся чем-нибудь или что-нибудь ломал. Томас приступил к своему плану по воспитанию идеального поросенка в теле теленка, наперекор любому мнению. Они проводили ежедневные занятия: по музыкальному хрюканью, по анти физическим нагрузкам и многому другому. Джек все больше своими повадками стал похож на поросенка.
- Ты слишком неуклюжий, - Говорил ему Томас, - старайся следит за собой, ты уничтожаешь любую вещь, к которой прикасаешься.
- Но я же в этом не виноват…
- Конечно виноват. Кто разбил вазу Маргарет?
- Она сама ее выронила!
- После того, как ты ее сбил с ног.
Теленок опустил глаза.
- Хватит песочить его, Томас, - встрял Грэг, - он же еще совсем юный, и ты был когда-то таким же.
- Вот и нет, я всегда следил за собой и ничего не портил.
- Главная проблема взрослых – они забывают, что такое быть детьми, - обратился Грэг к Джеку, - не слушай этого толстого хряка… вообще никого не слушай, живи так, как ты хочешь. Мудрость, она сама знает, когда нужно приходить.
- А она точно знает, что я вообще есть? – спросил Джек у Грэга.
Тот рассмеялся, Томас тоже улыбнулся.
- Конечно знает, - смягчился Томас, - и в правду не слушай меня… иди лучше порезвись: попрыгай вдоволь и покувыркайся! А ну, живо!
Джек метнулся прочь со скоростью света.
- Я тут вспомнил, Грэг, как мы с тобой играли в салки давным-давно. Когда у меня еще не было этих обвисших боков и шести подбородков.
Грэг улыбнулся.
- Мир?
- Мир, конечно! Я не могу на тебя долго обижаться, дурила…
Они дружно расхохотались и смех их громким хрюканьем разлетелся по двору.
- И все-таки, Грэг, ты знаешь, какие существа самые счастливые на планете?
- Сытые поросята, естественно!
- Отчасти ты прав, но счастливы они не от сытости, а от того, что еще поросята.
- К чему это ты? Вечно говоришь загадками!
- К тому, что просто счастливы могут быть лишь дети, посмотри на этого паренька!
Джек кружил по двору, нарезая круги. Он громко мычал и широко улыбался. Яркое солнце слепило ему глаза. Он отрывал у лета эти последние теплые дни. Первые в его жизни.

Злость никогда не бывает одинока. Гнев, ярость, месть – ее вечные спутники. Злость страшная штука. Ее никогда нельзя удержать в себе. Она вечно рвется наружу под разными обличиями: завистью, вредностью, ревностью. Зло всегда жило и будет жить в сердцах. одни смогут справиться с ним, другие нет.
Чарльз ехал на своей телеге в сторону фермы. Табличка у дороги гласила: «Дорога к счастью». Пенелопа, запряженная в телегу, напряженно дышала. Ее широкие ноздри раздувались и сужались при дыхании. Уставшие ноги цокали копытами по дороге. На телеге восседало пять сильных мужчин и везти их было гораздо труднее, чем двух свиней. В руках у мужчин были дубинки. Чарльз придерживал левой рукой двуствольное ружье.
Вот закончилась высокая поросль уже спелой кукурузы, и повозка выкатила на просторную площадку перед домом. Солнце освещало белоснежный двухэтажный особняк. Во втором этаже были высокие аркообразные витражи и балкон.
- Оливер Ласке! – закричал Чарльз, - вылезь из своей берлоги. Нам с тобой нужно кое-что обсудить.
- Что вам нужно на моей земле мистер Брогсбаум? – высунувшись из окна спросил Ласке, - я сказал вам не приезжать сюда больше!
- Мне нужны мои свиньи!
- Вы переступаете черту закона мистер Брогсбаум, я вынужден позвонить в полицию, что я уже с делал.
- Это совсем не важно Оливер! Полицейские будут ехать сюда больше четырех часов, не стоило вам возводить свой особняк так далеко от города.
- Тогда я вынужден буду самостоятельно защищать свои владения!
Мужчины у повозки рассмеялись.
- Как же вы намерены это сделать, мистер Ласке? – послышался бас мясника Стена.
- Будьте уверены, постоять за себя сумею, я продемонстрировал это вашему другу – Чарльзу, когда тот явился сюда с теми же намерениями, что и сегодня.
Чарльз злобно уставился на него.
- Все! Хватит разводить аллегории, если вы нам добровольно все не отдадите, мы возьмем это силой!
Мужчины пошли в наступление, играясь со своими дубинками и крутя их в руках.
- Маргарет уведи Сьюзен в подвал, пожалуйста, и закройся там изнутри.
- Хорошо, мистер Ласке, - сказала Маргарет и вышла из комнаты.
Ласке снова высунулся из окна. Для ружья у него было два заряда с свинцовой дробью и семь с солью.
- Эй! Держите рождественский снег! – крикнул он и пальнул солью в Стена.
Стен закричал и схватился за плечо. Прозвучал еще один выстрел и еще один из нападающих был ранен. Прозвучали два ответных выстрела. Чарльз перезарядил ружье.
- Вставайте, увальни! Живо вперед, у него слишком богатое хозяйство, чтобы уходить отсюда с пустыми руками!
Ласке вновь выстрелил. Вокруг оконного проема вся белая стена была усыпана точками попадания дробинок. Они были похожи на ночное небо, только цвета звезд и небосвода поменялись местами. Самый толстый из нападавших повалился на землю. Оливер своим выстрелом попал ему в ногу и из раны пошла тонкой струйкой кровь.
- Это всего лишь соль, чего вы медлите? Вперед! – закричал Чарльз и ринулся в атаку. Он подбежал к двери дома и выстрелом выбил из двери замок. Ударом ноги он распахнул дверь и вошел внутрь.
Интерьер в комнатах был безупречен. Пестрые обои, мягкие плюшевые кресла, низенькие столики из благородного дерева, на стене висели рога.
- Где же ты, Ласке!
- Поднимись повыше.
Чарльз начал подъем по ступеням. Первая, другая, третья ступенька, его голова вынырнула с лестничного марша и в нее полетел заряд соли. Патроны с солью у Оливера кончились и пришла пора для тяжёлой артиллерии.
- Я вынужден применить свинцовую дробь взамен солевой, извините, Чарльз!
- Я выпотрошу тебя, если ты заденешь хоть одного из нас!
Он выставил голову и в нее полетел заряд. Маленькая дробинка, шарик размером два на два миллиметра, прошел сквозь хрящ в правом ухе Чарльза.
- А-а-а-ах, ты – ублюдок! – завопил тот и схватился за ухо. Из него пошла кровь.
- Извини, что промахнулся крикнул Ласке и выстрелил снова. В этот раз попадание было без ошибочным. Дробь угодила Стену в грудь и тот рухнул ничком на пол.
- Он убил его! Вперед! За Стена! – Завопил Чарльз.
Ласке пришлось отступать. У него кончились патроны. Он выбежал из дома на задний двор и спрятался за хлевом. Взглянул на часы. С приезда Чарльза прошло уже больше двух часов, время, проведенное в драке, пролетает незаметно. Вот-вот должны были подъехать полицейские. Хорошо, что он заблаговременно разглядел, подъезжавшего Чарльза с его командой.
«Чего же они так долго едут?» - думал он, вслушиваясь в окружающие его звуки, не приближаются ли шаги преступников.
Они нашли его. Две сильные руки ухватили его за плечи в вытащили на середину двора.
- Ну, вот и все, Ласке, - с довольной ухмылкой сказал Чарльз и изо всех сил ударил его в живот. У Оливера пошла ртом кровь. – Тебе конец, чертов ублюдок!

- Грэг, ты был мне хорошим другом.
- Ты это чего? Томас, что ты на этот раз задумал?
- Грэг, я много думал о том, что такое счастье и понял только одно, что за него нужно бороться. Понимаешь? Счастье… Для каждого на этот счет есть свои доводы и определения... Каждый имеет свое мнение о счастье. Некоторые его не имеют. Немногие считают, что его вообще не существует. И может они и были бы правы, если бы подсознательно не понимали, что счастливы. Простым языком - ты счастлив, даже, если думаешь, что несчастлив. Это сложно понять человеку, ибо его взор устремлен лишь вперед. В поле его зрения не попадают мелкие частицы разбросанного вокруг счастья. И, только собрав их воедино, можно достичь своей заветной цели. Многие, не хочу говорить "все", считают счастьем материальный достаток, интерес у противоположного пола и другие мирские блага. Другие уверенны, что это почти недостижимое чувство исходит из духовного начала и заключено в самой человеческой душе. Эти две теории вечно враждуют. Но что, если все они правы, все эти предубежденные люди, считающие свою точку зрения единственно правильной и истинной. Человек счастлив, когда все, что ему дорого, в безопасности. Это могут быть и деньги, и родные. Если смотреть на мир под разными углами, то окажется, что правы все. И многие, и немногие. Есть, однако, то, что всех их объединяет - они знают, что все в этом мире закономерно, как распад сверхдержав. Они знают, что за удачей следует неудача и наоборот. Наша жизнь - зебра на асфальте. Полосы чередуются до бесконечности, мелькая перед глазами, устраивая нашу судьбу. После вороха мелких неудач идет огромное везение, такое, что не увезти на самосвале. Благо на этот счет у нас находятся родные. Они как швейцарские банки. Делясь сними, мы лишь делаем инвестиции, в общее будущее счастье.
Таким образом счастье — это то, что нас окружает. А за то, чтобы нас окружало только лучшее нужно бороться.
- Ты что хочешь делать, мне скажи! Опять запел свои баллады!
Но Томас уже не слышал его слов. Он сломя голову бежал вперед, в отчаянной атаке. Чарльз поднял свое ружье и направил дуло прямо в лоб Оливеру Ласке.
- Ну, что ж прощайте…
Душераздирающий визг разрезал воцарившуюся тишину. Томас налетел на Чарльза и сбил с ног. Тот ошарашенной этой неожиданной и стремительной атакой уселся на землю и замахал руками.
- Чертова свинья! - заорал один из мужчин и ударил Томаса по ребрам дубинкой.
Томас взвыл от боли, но не отступил и, рывком развернувшись к обидчику задом, с силой лягнул его обеими задними ногами в живот, от чего тот рухнул на землю и согнулся пополам. Но не совладать ему было со всеми разом. Оставшиеся подошли к нему с двух сторон и тот, что покрупнее мощным ударом обрушил дубинку на голову Томаса. Послышался мягкий хруст и тело Томаса обмякло. Он упал на землю и больше не шевелился.
- Они убили Томаса! Томаса! – закричали звери, - он бился за Ласке и за нас, за всех нас, вперед! Вместе!
Животные всем скопищем высыпали на улицу. Задвижки и защелки посыпались на землю, отлетая от распахивающихся дверей. Целая орава накинулась на каждого пришельца. Их лягали, кусали, царапали, пинали. Все животные от мала до велика внесли свой вклад в общее дело. Даже Джон помог. Он бегал быстрее всех на ферме и, нагоняя убегающих бандитов, бодал их своим безрогим лбом оставляя большие синяки.
Ласке встал на ноги и подошел к своему спасителю, держась за больной живот. На улицу выбежала Сьюзен.
- Папа! Папа! Все в порядке? - она увидела Томаса, лежавшего на земле, и осеклась.
Маргарет стояла у ворот и встречала полицейского. Те наткнулись на убегающих преступников по дороге к ферме и схватили их.

Оливер Ласке вырыл глубокую могилу. Томаса положили в деревянный гроб и похоронили. В изголовье могилы был установлен высокий полутораметровый крест. Коричневые лакированные доски сверкали в лучах заходящего солнца. По всему двору разлетелось липкое уныние. Траур опустился на ферму. Никто не разговаривал, и не слышно было смеха. Все животные собрались на похороны. Все сказали добрые речи: кто проблеяв, кто промычав, кто прокудахтав. Грэг рыдал и умолял Томаса подняться. Он кричал на себя и бил себя, укоряя за то, что не побежал другу на выручку сразу, что струсил и остался в загончике.
На кресте сверкала в солнечных лучах золотистая табличка – «Томас – единственный хряк, погибший за чужое счастье».