Воспоминания о детстве. Школа 2

Наш городок- маленький. Но школа у нас большая. Учеников в ней много. Так много, что занятия ведутся в две смены, а одно время даже думали перейти на три. Хотя никто не представлял ,как бы это могло выглядеть.
 Слава богу, не перешли. Но классов много. Кроме «А» и» Б». есть и «В» и «Г». Поутру рабочие спешат на комбинат на смену, а школьники змейкой тянутся к длинному двухэтажному зданию нашей школы. Рабочие спешат на работу, а ребятишки в школу, которая для них такая же работа. Потому, что учеба в школе- дело серьезное. И учителя- народ серьезный. И строгий. Они говорят громко, отчетливо, а если что- ставят двойки в дневник, вызывают родителей. А иногда самых отъявленных ведут на расправу в кабинет директора.
Ученики слушают, мотают на ус, но сказать, что им это дело нравится, что оно им по душе- нельзя.
Учителя не считают нужным делать уроки интересными и увлекательными. Такие идеи в голову им не приходят. Они добросовестны, последовательны, объективны, не заводят любимчиков и не имеют изгоев. Но и только.
Учителя в городе народ уважаемый. С ними советуются, на них смотрят, их слушают.
   Но пытаясь вспомнить школьные годы и в них уроки сами по себе, я не могу вспомнить почти ничего отрадного, волнующего, увлекающего.
Впрочем, несколько светлых воспоминаний есть. В девятом классе, на время, нашу учительницу английского заменяла другая, более молодая и привлекательная женщина. Как она выделялась на фоне наших строгих дам и еще более строгих мужчин! Она улыбалась , шутила,глядела нам в глаза и говорила живым человеческим языком. А не вещала. Тогда я впервые почувствовал, что атмосфера на уроке не обязательно должна быть тяжелой. Она может быть легкой, как перышко. Иногда, учительница задавала нам вопросы, которые прямо до урока касательства не имели. Как-то она спросила у меня, кто мой любимый писатель. А я говорю- Достоевский. А она говорит- Да? А я отвечаю- Да. Она говорит –удивительно. А я молчу. А что же я ей скажу. А она говорит, что ей нравится Паустовский. И язык у него замечательный. Я молчу, подавленный столь откровенным разговором. Ну, она меня и оставила в покое. Вскоре она от нас ушла.
Был еще один случай, который я помню. И тоже связанный с подменой. Это была литература.
Я тогда много читал и такого, что мне еще и рано было читать. А учительница литературы сразу не понравилась мне.  И знать она свой предмет не знала, и с нас спрашивала строго. Однажды я ей заметил ей, что Н.В. Гоголь никак не мог встретиться с  Некрасовым в пятьдесят третьем году, поскольку к этому времени уже умер. А она возьми и выгони меня из класса. С тех пор ставила мне только две отметки- единицы и пятерки. Причем, единиц было гораздо больше. И вот она ушла. А пришла другая. Среднего возраста, седая подтянутая женщина с горящими голубыми глазами. Она была необычайно увлечена литературой и урок вела прямо-таки страстно, чем несколько пугала учеников.  Меня она сразу раскусила и, нередко, забыв про класс мы с ней рассуждали по поводу Родиона Романыча Раскольникова. Как-то она попросила, чтобы мы, каждый из нас, рассказал ей наизусть одно стихотворение, которое ему нравится и которое он хорошо помнит. И я ей Есенина "Отговорила роща золотая..."  прочитал. И она удивилась весьма. А потом, иногда, на уроке так увлечется, так увлечется, а потом вдруг остановится, замолчит, задумается. Ни с того ни с сего подымет меня и говорит-  читай, дескать, Есенина. Я и читаю. Мне она нравилась. Была она необычная и не похожа на наших.
Потом и она ушла.
И больше уже живых учителей я не встречал.
Учительница литературы и учительница английского языка. Они были у нас, как  две залетные птички. Прилетели на миг и улетели.

Хотелось бы вспомнить еще один эпизод. Снова урок литературы. Но учительница другая. Не та, которая ставила единицы и не та, у которой голубые глаза горели,а, выходит, уже третья. И она мне вовсе не запомнилась. Как будто тряпкой с доски прилежный дежурный все стер. Только помню, что она нас не трогала. Кто-то ее и слушал, а кто-то, как и я, своими делами занимался.
Это был шестой класс, начало его, осень. Я сидел на предпоследней парте у окна и, скучая, посматривал,  как залетные воробьи клевали в школьном дворе спелую рябину. Солнышко светило мягко и нежарко. И я позавидовал воробьям. Потом, от нечего делать, открыл новый учебник литературы и стал его листать.  После портрета Некрасова и его "Кому на Руси жить хорошо", меленькими черными буквами(так выделялся в книги необязательный, дополнительный материал) рассказывалось о поэте Александре Блоке и приведено одно его стихотворение.

"..Вагоны шли привычной линией,
   Подрагивали и скрипели.
   Молчали желтые и синие,
   В зеленых плакали и пели.

   Вставали сонные за стеклами
   И обводили ровным взглядом
   Платформу, сад с кустами блеклыми,
   Ее, жандарма с нею рядом.

   Лишь раз гусар рукой небрежной,
   Облокотясь на бархат алый,
   Скользнул по ней улыбкой нежною,
   Скользнул и поезд вдаль умчало....

   Строчки показались мне совершенно удивительными. Ничего похожего я не
встречал. Я читал, читал и перечитывал и все мне было мало. Когда зазвенел звонок я помнил эти строфы наизусть. Что-то притягивающее, магическое было в этом чередование гласных "а","о", "е"  Я шел из школы, не разбирая дороги и повторяя про себя "Лишь раз гусар рукой небрежной..."