ВАЛЯ

   Она сидела у наружной  стены. Стена была толстая, чуть ли не метровая, ещё петровской кладки, с  пробитыми в ней двумя окнами. За спиной у сидящей тянулся длинный, как беговая дорожка,
зал, в котором при электрическом освещении располагалось человек  семьдесят проектировщиков самых разных специальностей и рангов. Валя была копировщицей и, так же как несколько её сослуживиц, пользовалась преимуществом сидеть  ближе к дневному свету в связи с работой, требующей особого напряжения зрения.
 Копировщиц    нигде не учили. Да и чему  учить:  переводи аккуратно тушью на кальку то, что нарисовано на подложенном ватмане и вся недолг`а. Поэтому состав работающих её коллег был очень пёстрый:  от мастериц  своего дела, до малограмотных старательниц, лепивших всё как бог на душу положит. Доходило до анекдотов .Одна из них, например,  в примечании, где упоминалась  формула сернокислого натрия (Na2SO4), не имея никакого представления о химии, написала:  N2 504. Были ляпы и повеселее: другая, в примечаниях к гидротехническому чертежу, вместо технического термина «тело дамб»  написала  игривое «тело дам»,  а  у конструкторов консольные балки превратила в кальсонные.  Её коллега, та вообще писала  безграмотно собственное имя «Ала», утверждая, что два  «л» пишется только в  официальных случаях, но при этом интересовалась:  в слове «колидор» одно «л», или два?  Ещё над одной сотрудницы решили подшутить и на механический чертёж  подсунули ей под кальку сухую муху. Муха была тщательно скопирована.
   Над следующей, кстати, очень профессиональной копировщицей, подтрунивали по другому поводу:  её фамилия была Голядкина, но в штампе чертежа буквы Г и О  сливались в букву Б, что радовало шутников и огорчало  хозяйку фамилии.
   Валя была  хорошей копировщицей. По поводу её внешности новый архитектор Вадим, впервые её увидавший, поинтересовался:
-Что  это за девушка с выстриженными ушками, похожая на собаку?
   Вадим был своеобразный юноша. Нет, на собаку Валя, пожалуй, не была похожа,  а вот на молодую Аросеву была. И даже очень. Но Валю это не устраивало. Однажды она  принесла польский «Экран» с Авой Гарднер  на обложке.
-Правда я на неё похожа?- справилась она у меня.
   Я не нашёл. После этого она три дня со мной не разговаривала.
   Но при всём при  том, она была не лишена чувства юмора. Так она любила  рассказывать  о своём  поступлении на работу.
-А как скоро здесь можно продвинуться?- осведомилась она в первый же день.
   Продвинуться у копировщиц было не больше шансов, чем у глухого стать настройщиком роялей. На пенсию они уходили копировщицами же.
   Но продвинулась Валя в другом. Вращаясь в обществе инженеров и архитекторов, она приобрела некий, если можно так выразиться, светский лоск.  Хорошо подвешенный от природы язык, развитая восприимчивость сделали её интересной  и остроумной собеседницей.
   Как-то раз, уже не помню по какому поводу,  будучи у неё дома, я увидел её мать.Это была совершенно простая, некрасивая, видимо,  не очень грамотная женщина, без всякого городского отпечатка. При незнании трудно было предположить, что это мать и дочь.
   И ещё одна вещь в ней удивляла. Нас посылали в колхоз на летние работы.  И вот вечерами мы
собирались где-нибудь  в одном месте и «смотрели фильм».
   Тогда очень модной была картина французского режиссёра  Жака Пиното «Их было пятеро».
По сюжету пятеро приятелей, воевавших вместе, возвращаются после войны в Париж. Но в мирной жизни им места нет. Всё занято тыловыми приспособленцами. Поневоле  им приходится удариться в авантюры, и трое из них погибают. Так заканчивается фильм.
   Валя, утверждавшая, что мы видели неполный фильм, рассказывала нам продолжение: как погибли остальные двое.
   Когда кто-нибудь приходил в это время, на него шикали: «Не мешай!  Мы смотрим фильм».  Он разглядывал кучку людей, сидящих в темноте и в недоумении уходил.
   Откуда у неё была эта фантазия, мне не ясно до сих пор.
   Валя была иронична и остра на язык. О молодой девушке , белобрысой и круглолицей,  с прозвищем Наф-Наф, пришедшей как-то на работу  с  сильно  насурмлёнными бровями,  Валя невзначай, в проброс заметила: «Ах, эта чернобровая Аня-резвушка». Другая, толстуха,  пришедшая  в полосатой кофточке, удостоилась реплики: «Она, как трёхспальный матрас».
   Молодой парень, техник  жаловался, что у него свадьба, а ему не дают отпуск. Валя усмехнулась:
« Я бы зарыдала, но у меня накрашены глаза. А ты женись на мне, у меня отпуск с  седьмого августа».
   Дама из группы отопления и вентиляции привлекла её внимание: «Наша Кира по-прежнему расширяет свой кругозор:  опять подписалась на «Весёлые картинки» и «Здоровье», чтобы было
весело и здорово».       
      Если в огромном душном зале кто-нибудь кричал сидящим у окна: «Откройте форточку!», в
ответ  слышался Валин иронично-насмешливый голос: «А вы закройте двери. Мы не можем сидеть на сквозняке. Наша простуда отразится на плане института».
   Как-то она посетила дантиста. Тот заглянул ей в рот и весело заявил: « А вот этот зубик мы вам удалим».
   Валя отозвалась: «Понятно. Это ведь самое лёгкое. Слава богу что вы не окулист».
   При всём при этом, она была по натуре добра: всегда собирала деньги на пострадавших, подкармливала ораву бездомных кошек, бродивших вокруг института.
   Но порой бывала и безалаберна, частенько опаздывала на работу. Одно время отдел кадров решил проверять опаздывающих.  Кадровичка стояла в проходной в течение первых двадцати минут. Потом уходила. В этих случаях Валя опаздывала на полчаса, на час.  Как-то она опоздала на пять минут. Её засекли.  Потребовали объяснительную записку. Записка была написана.:
   «Я опоздала, так как у меня новые туфли, они жмут, и я шла медленней, чем обычно. Если бы я бежала, то вспотела бы и от меня дурно пахло».
   Директор взбесился.  Её чуть было не уволили. Спасло лишь то, что копировщиц нехватало.
   Из всех Валиных пристрастий преобладало одно: любовь к мужчинам. Если бы она вела свой донжуанский список, то он был бы зело длинен.
   Обладая умением завести и поддержать светский разговор, она знакомилась всюду:  в столовой Академии наук, на Стрелке, в сквере между  Институтом огнеупоров и Оптическим институтом,  и облегчало её задачу  то, что мужчины, как правило, тщеславны и им льстило внимание такой продвинутой женщины.
   С очередным своим любовником Фимой Барбаном Валя познакомилась в обед,  среди зрителей на съёмке фильма  Баталова «Шинель», которая происходила напротив нашего института, под сводами  истфака Университета,  где учился Фима. А ещё  Фима пел в каком-то  дилетантском оркестре, подделываясь под  «демократический»  акцент то ли венгра,  то ли чеха, то ли поляка, что тогда было очень модно. Для нас они были европейцами.
   Через  долгое время  Ефим Барбан всплыл на БиБиСи в качестве  музыкального  обозревателя, и
даже недавно выпустил в России книгу своих интервью с известными музыкантами.
   Но охотилась Валя не только в пампасах,  немало мужских скальпов из родного урочища висело на  широком поясе этой  любвеобильной скво.
   Группу генплана возглавлял некто  Михаил Павлович Фёдоров,  холостой мужчина средних лет склонный к полноте, прилизанный,  аккуратно одетый, в очках с  позолоченной оправой.
 От него всегда  пахло  дорогим одеколоном и  вином , а, по наблюдениям  некоторых сотрудников,  в людных местах он носил в кармане  клубного пиджака  английскую газету. Его группа,  состоящая  из нескольких женщин, сидела  в отдельной комнате , так как  генеральные планы объектов минеральных удобрений  считались  секретными,  как и планшеты  с топосъёмкой, на которых  эти планы  располагались.  Неважно, что объекты  находились, как правило,  в  Тьмутаракани  вроде Карабогаза или Калуша, а съёмка была 20-х – 30-х годов. Замшелая  бдительность не дремала.
   Работали на этих чертежах две копировщицы – Валя и институтская красавица Клара, или , как многие её называли, Ляля. Она была постарше Вали, замужняя,  и её репутация  была   значительно  серьёзней Валиной.  Ляля вышла  замуж за морячка,  который долго её добивался,  в своё время из-за любви к ней бросил свою «шмоньку»  (школу  младших специалистов). Он где-то работал, успешным не стал и, видимо,  их семейная жизнь шла  ни шатко ни валко.
   Мужчины всегда были галантны с Лялей,  после праздничных вечеров  стайкой провожали до трамвайной остановки, но интереса для неё они не представляли:  все они были женаты и  в жизненной борьбе подрастеряли свои шевелюры.
   Но вот с Михаилом Павловичем, или с Мишкой, как они его называли, у обеих поочерёдно были шуры-муры, причём  он каждой рассказывал  какие-нибудь пакости о другой. Он вообще любил послать вслед  уходящему из его комнаты  какую-либо негативную реплику.
   Поскольку Валя с Лялей были в дружеских отношениях,  они однажды сговорились и бросили Мишку.
   -Ты заметила, у него растёт третий волевой подбородок?-  не без удовольствия делилась одна с другой.
   -Что ты! Представляешь, как он рвёт на себе перья,- соглашалась та.
   Вскоре Мишка удрал  за границу.
   Распродал  свой скарб,  вставил золотые зубы и по туристской путёвке отправился  в Австрию, откуда и утёк.
   К его чести следует сказать, что долгов он не оставил,  а в бухгалтерии распорядился:  ему причитается премия и чтобы они  перевели деньги  в магазин  для погашения кредита.
   В институте был  большой переполох.  Крепко нагорело парторгу и  главному инженеру, подписавшему Мишкину характеристику, (а как было не подписать, когда они  с Мишкой устраивали  холостяцкие гастроли на югах!).
   В стороне остался только директор, который отказался подписывать эту самую характеристику.
   Кое-кого  вызывали  для беседы на Литейный в Большой дом.
   В том числе и Валю.
   Ей предложили присесть, сигаретку. Она села нога на ногу, закурила.
-Скажите, у  вас были интимные отношения с гражданином Фёдоровым?- поинтересовался вежливый мужчина визави.
-Да. А что?-ответила Валя.
-Нет, нет, ничего.
   На этом беседа закончилась.
   Бог даёт денежку, а чёрт – дырочку. Во всяком деле бывают проколы. Случился такой и у Вали.
   К нам в институт поступил новый ГИП по фамилии Иванов. Внешность его напоминала скорее о лесоповале, чем о более тонком инженерном процессе.
   Как всякий человек на новой работе, он был целиком поглощён ещё не очень  знакомым  делом: по многу раз приходил из «гиповника» в отделы, беседовал со специалистами, был деловито озабочен.
   Так вот: Валя сразу обратила внимание на новое лицо. В кругу своих приятельниц она заявила: «Девки, спорю на что угодно, этот будет мой!».
   Было забавно наблюдать как Валя, используя все свои прибамбасы,  пыталась заинтересовать нового ГИПа.
   Сказать, что он ничего не заметил, значит ничего  не сказать. Валя просто не могла взлететь на его  уровень, как  насекомое  водомер при всём желании  не может погрузиться в воду.
   Так Валя проиграла пари и потерпела одно из  немногих своих поражений.
   Прошло время, я отслужил в армии,  вернулся в свой проектный институт. Валя по-прежнему работала  здесь. Она так же  экстравагантно одевалась,  насколько позволяла зарплата копировщицы и объясняла это так: «Жена Пикассо говорила:  если шляпка не даёт повода для острот прохожих – это неудачная шляпка».
   И даже  о вылазке на природу  она высказывалась: вместо пойдём в лес за ягодами или грибами, будем  ходить в лес в брюках  и свитерах.
   Порядочные женщины  относились к ней с некоторым превосходством  - Валька-стиляжка  - но и с большой долей любопытства.
   Она любила  заходить в лаборатории однопрофильного  НИИ, помещавшегося в нашем же здании, и  делиться своими последними приключениями.
   Войдя в  комнату,  она садилась не по- женски, нога  на ногу, а по мужски: щиколотка на коленку и начинала рассказывать как вчера была со своим любовником в ресторане: «Между прочим, он входит в пятёрку лучших архитекторов города  и на десять лет моложе меня».
   Женщины, в основном синие чулки с не сложившейся  личной жизнью, тесно обступали её  и всеми  порами впитывали её рассказы о ресторанном пиршестве.
   После её ухода  они неодобрительно качали головами и цокали языками: «До чего же эта Валя легкомысленна. Совершенно пустая голова».  И расходились по рабочим местам смаковать про себя детали только что услышанного.
   По прошествии какого-то времени я ушёл из института.
   Однажды я стоял в очереди в кассу за билетом в кинотеатр  «Великан». Я любил этот кинотеатр за то, что там всегда можно было купить билет. Зал с огромным партером и несколькими ярусами, бывший театральный зал Народного дома, где в своё время выступали лучшие артистические силы Петербурга, включая и великого Шаляпина, оправдывал своё название.
   Я был уже близок к кассе, продвигаясь по узкому коридорчику, образованному  металлическими барьерами-ограничителями, когда  кто-то тронул меня за рукав.  Это была Валя.  Я обрадовался ей,  мы перекинулись несколькими репликами, она попросила взять ей два билета.
-Каневский, подойди сюда,- позвала  она. –Познакомься, это мой бывший сослуживец.
   К нам подошёл  высокий, хорошо сложённый, красивый брюнет, явно моложе своей спутницы.
   -Игорь,-представился  он.
   Я так же представился. Потом я взял им билеты и мы расстались.  И, наверно, я  бы забыл эту незначительную встречу,  если бы однажды не раскрыл «Вечёрку» и не прочёл фельетон. Там говорилось  о группе из трёх мошенников, обманывающих  приезжающих в наш город за дефицитными коврами азиатов.  Обещая  достать по блату ковёр,  их подвозили на такси к магазину, брали  деньги, входили в магазин якобы за товаром и через чёрный  ход исчезали.
Все они в конце концов угодили на нары. Двое оказались не работающими жуликами-рецидивистами, а третьего соучастника – шофёра такси  -  звали Игорь Каневский.
   Прошло ещё несколько лет. И как-то на троллейбусной остановке у «Астории» я столкнулся  с Валей. Конечно я стал её расспрашивать об институте, об общих знакомых.
-Слушай, а Мишка тебе случайно не пишет?- вспомнил я.
-Как же, недавно написал. Хвастался, что живёт в Нью-Йорке, отдыхает, путешествуя по Европе.
Я ему написала: пришли дублёнку. Сразу заткнулся и больше ни гу-гу.
   Тут подошёл её троллейбус, мы попрощались, и она уехала.
   Больше я её не видел.
   До меня доходили слухи, что она  вышла замуж за тренера по плаванью, родила  ребёнка и устроилась  работать в фирму по организации банкетов, фуршетов и свадеб.
   Возможно тут-то  она и нашла своё призвание, чего я в душе ей всячески желал, ведь она была ярким и, по-своему, незаурядным человеком.
   И дай Бог ей удачи!