Про Машу и ведмедя

 
Никто и никогда не любил меня больше, чем она. Её любовь ко мне была беззаветной и чувствовалась во всём: в её коржиках, которыми она меня кормила, всякий раз приговаривая: «Ешь деточка, поки я живая, бо писля помру, так никто тоби их вже не зробит», в её больших натруженных руках, даривших нескончаемую ласку, в её сказках, давно ставших частью меня самой.   

Как же она оказалась права, предупреждая о коржиках: с её уходом действительно ни мама, ни бабушка  не смогли их повторить,  невзирая, на кажущуюся простоту рецепта. Прабабушка умерла, но со мной навсегда остались её сказки, одной из которых я хочу с Вами поделиться. 

Смею предположить, что данная сказка имеет украинские корни.  Скорее всего, сказки, рассказываемые мне на ночь, она слышала от своей матери, которую потеряла в ранней юности (бабе Тане едва исполнилось четырнадцать, когда она стала круглой сиротой – её родители умерли от тифа).

Даже повзрослев, а потом и постарев, она говорила на украинском и русском вперемешку. Украинка, бежавшая от голода в Сибирь, вместе с родителями, с мал-мала сёстрами и братом, она бесконечно любила и ту свою жизнь - навсегда утраченную, и эту – суровую, а порой и откровенно страшную.

Прежде чем приступить к повествованию, следует сделать весьма важную оговорку, суть коей состоит в том, что в тексте сказки я умышленно использовала именно те слова и те обороты (русско-украинской речи), которыми всю жизнь пользовалась моя  баба Таня. 

Очень надеюсь, что смысл сказки всем будет понятен и перевод не потребуется. Возможно, её будет не просто читать, однако я готова рискнуть. Ведь русифицировав текст, утратится непередаваемый колорит и вся прелесть, той, если можно так сказать, мешанины, которая позволила мне с самого детства полюбить в равной степени оба языка: и русский, и украинский. 




В одной деревне жили дид да баба. У дида була своя дочка, а  у бабы своя. Бабина дочка була дуже  ленива, а дидова -  радива. Бабина дочка поки спить, дидова,  вже працуе. Ще сонушка не встало, а вона вже и у дому, и на дворе, и за двором, и на огороде, и за скотинкой - скрозь поспивае! 

Но, деточка, скольки б дидова дочка, не робила, а баба ей усё не довольна. Мол, дуже плохо вона поспевае. Вот якто раз баба и каже диду: «Усе, дид, хватя! Вези свою дочку Машу у лес, нихай вона там живэ, а нам ее не треба. Мы и сами з вусами. Як-нибудь по дому справимся».   

Дид погоревал, погоревал, та деваться не куды. Бо як не отвезешь дочку у лес, то баба зувсем ёго запилить и дочке життя не даст. Загрызе обоих.
Запряг дид коныка, посадив  у бричку дочку, та и поихав у лес. А лес той починався сразу за деревней.

Вот едуть воны по тому лесу и час, и другий, а вокргу дерева, да завалы. Дуже дремучий був лес. Сколь воны так ихалы, я тоби, деточка, и не скажу, да тильки вже темнять стало, как вдруг глядь, а воны на заброшену хатку наихалы. Чья то хатка – неведомо, тильки дид Маше каже: «Вот тоби, дочка и хатка. У ней и будешь тапереча жить-поживать».

Каже вин так дочке, а сам  плачееее… Жалко дочку то диду. Ну, шо сделать: плачь – не плачь, а деваться некуда. Воротись домой с дочкой, так бабе ее загрызёт. И шо лучше – то неведомо.

Погоревал дид, та и поихал назад у деревню сам, без дочки. А дочка стала жить у той хате, что у лесу нашли.

День живе, другий живе. Порядки скрозь навела, каши навалила, полы намыла. На третий день, як стемняло, у дверь хтось давай стучать та приговаривать: «А ну дверь видчиняй, хто в моей хате живе, я – ведмедь- хозяин воротилси»!
Перелякалась дичина, но усё ж видчинила. Заходя у свою хату  ведмедь. По сторонцам подывился, скрозь чистэнько и кашей пахне.

Каже вин тоды Маше: «А ну, девка, накрывай на стол, будем вечерять»!
Подала Маша ведмедю кашу. Вин став исты ту кашу та нахваливать, ще и добавки попросыв. Дала ёму дидова дочка ще каши. Тут откуда ни возьмись, прибежала мишка-нарушка и тихонько каже: «Девонька, а девонька, дай мэнэ трошки кашки, я тэж исты хочу».

Ведмедь почуяв, что мишка каши просэ, та я крикнэ: «А ну дай мишки ложкой по лобу, шоб кубарем покатилась»!

«Добре, - каже Маша, - дам мишке ложкой по лобу, нихай катится».

А сама набрала тайком у ложку кашки и трясь ложкой об ножку стола: «На тоби мишка по лобу! Не приходь сюдой бильше за кашкой».

Ложка стукнулась, каши выпала, мишка наилась кашки и тикать. 
Повечеряли, ведведь и каже: «Ну, а таперича на тоби, девка, колокольчик. Гаси свит, тай бигай з ним по хате, а я в тоби буду палення кидать. Попаду, так ззем тоби, а нет, так жива останешься и будешь менэ служить». 

Деваться некуды, узяла дидова дочка колокольчик, тай давай з ним бегать.  У хатке то темно, ничёго не видать. Кинув ведмедь одно полено, та чуть було не попав у дидову дочку. Тильки собрався ведмедь ще паленце кидать, як мишка выскочила из-под полу и тихонько Маше каже: «Девонька, ты мэнэ сёдни  подсобила, накормила мэнэ кашкой. Тай я тоби подсоблю! Хавайси пид поличку, а менэ давай ций колокольчик, я з ним за тоби побигаю».

Отдала Маша мишке колокольчик, а сама сховалась под поличку, як та ей приказала. Сыдыть ни жива, ни мертва. Так и дожила до утра. А мишка цельную ничь с колокольцом бигала по хате тудой-судой. Ведмедь кидал поленца, кидал, та зморился и уснул. 

А утром ведмедь у лес пишов, а Маше  наказуе, чтоб вона ёму еды наготовала, порядки скрозь навела и ждала его вечерять.
Вечером опять у двери постучалы: «А ну, отворяй, кто в хатке живэ! Це я ведмедь, пришел до дому, до хаты, хочу вечерять»!

И снова у хатке було чисто и кашей пахло. Сив ведмедь  за стол и сталы воны с дидовой дочкой вечерять. Тильки ведмедь ложку каши до пильки пиднёс, як мишка-нарушка тут як тут и снова просэ: «Девонька, а девонька, дай мэне трошки кашки, я дуже исты хочу»!

Ведмедь почуяв, як мишка каши просэ, тай як гаркнэ: «Ну, язвие ее душу! Дай ей ложкой по лобу, нихай кубарем катиться»!
Маша набрала тайком в ложку каши, та як грукнет ложкой об стол: «На тоби, мишка, по лобу»!

Каша выпала, мишка ее поила и тикать.
И снова наступила ничь. Ведмедь опять дав Маше колоколец, а сама каже: «На, бигай, а я на звук колокольца кидать полена стану. Попаду, так ззем тоби, а не попаду, так жить останэшься».

Не успев вин ще полено кинуть, як мишка тут як тут. Давай, каже, Маша, я за тоби побигаю, а ты пид поличку сховайся.
Сховалась Маша, так и до утра и дожила.

А на третий дён, деточка,  усё повторилось. Опять Маша ведмедя накормила-напоила, опять мишке каши дала, а та за ее с колокольцем побигала.
Як тильки утро наступило, так ведмедь Маше и каже: «Ты мэне справно служила. Хочу и я тоби за то отблагодарыть. Дуй мэнэ у ливо вухо три раза. Писля побачешь, что будэ».

Як Маша ведмедя не лякалась, а всёж таки стала робыть, як вин казав.
Закрыла свои очи, тай дунула раз у ливо вухо, а из правого карета золота выскочила. Дывыться Маша на карету, тай ничёго не разумеит.
- Дуй ще, - каже ей ведмедь.

Дунула вона другий раз ведмедю у ливо вухо, а из правого вуха тройка коней лихих выскочила. 

О це диво! Что це таке? Откель что берется?

- Ще дуй, та скорийше, - каже ведмедь дидовой дочке.

Дунула Маша третий раз у ливо вухо ведмедю, а из правого выскочили сундуки с нарядами царськими. Сила Маша у катеру, загрузила свои сундуки тай поихала до дому, до хаты, а ведмедь ей тильки вслед помахав.

Едэ дидова дочка до дому по лесу, а цуцик дидов та бабин у цей динь з ранку гавчить одно и тэж: «Дидова дочка на карете с добром домой едэ, а бабина дочка лентяйка, та дома сидыть! Дидова дочка на карете с добром домой едэ, а бабина дочка лентяйка, яких свит не бачил»!
 
К вичеру Маша приихала до дому, до хаты. То-то радости було у дида, шо дочка воротылась! Та не одна, ще с подарунками! А баба со своей дочкой от злости та зависти чуть було не полопались.  На утро баба диду и каже: «А ну, дид, давай, мою дочку тэж у лес везы, нихай и ей ведмедь подарунков дасть»!

Ну, шож подилаешь, раз баба каже, то деваться некуды. Наложили у бричку добра: муки мешок, картошки, крупы усякой. Посадил дид бабину дочку, тай повёз у лес.
К вечеру приихалы до избушки, у которой той раз дид свою дочку оставил.
«Ну, вот и приихалы, - каже дид. – Тут тоби и жить».
Вот и стала бабкина дочка жить у ведмедёвой хатке. Дэнь живэ, другий живэ, а на третий пришёв ведмедь. Як стукне, як грукне, хто каже в моей хатке живэ?  Видчиняй дверцы!

Бабкина дочка перелякалась, но усё ж видчинила.
Заходя у свою хату  ведмедь. По сторонцам подывился, а скрозь срач такий, что чёрт ногу выломаэ. И кашей нэ пахне.  Каже вин тоды бабиной дочке: «Накрывай, девка, на стол, будем вечерять»!

А бабкина дочка ни готоваты, ни подаваты! Баба то дочку свою ничому на навчила.
Тоды ведмедь сам соби каши зварив, тай давай вечерять.
А бабина дочка сила рядом тай тэж стала кашу уплетать. Тут выскочила мишка с под полу и каже: «Дивчина, а дивчина, дай мэнэ трошки кашки! Дуже исты хочу».
Ведмедь почуяв, як миша кашу просэ, та як гаркнэ: «А ну, дай ей ложкой по лобу, шоб лапы увирх задрала! Нихай соби катится»!

Бабкина дочка, узяла ложку, да як брякне ей мишке по лобу, та и покатилась кубарем.
Повечеряли, ведмедь и каже: «Ну, а таперича на тоби, девка, колокольчик. Гаси свит, тай бигай з ним по хате, а я у тоби буду палення кидать. Попаду, так ззем тоби зараз».

Погасили у хати свит. И давай ведмедь полення кидать. Раз кинув, та промахнулся. Другий кинув, чуть було не попав.
Тоды бабкина дочка стала мишку просыть: «Мишка, а мишка, вылези с подполу! Побигай за мэне с колокольцем»!

А мишка ей в отвит: «Нэ, не буду. Ты меня сёдни ложкой по лобу дала, а я у тэбэ кашки просыла. Сама таперича от ведмедя и тикай».
Кинув другий раз полено ведмедь, та и убив бабкину дочку.

А у деревне баба блины пече, дочку назад дожидается.  А ее усе нимае. И тильки цуцик с ранку бреше: «Дидова дочка на карете разъезжае, а бабина дочка на поличке косточки: бряк-бряк! Дидова дочка на карете разъезжае, а бабина дочка на поличке косточки: бряк-бряк»! 

- Дид, шо вин там бреше? Иди, дай ёму блина, нихай заткнеться, паганый пёс.
Дид пишёв, дав цуцицу блина, той ёго зъив и знова бреше: «Дидова дочка на карете разъезжае, а бабина дочка на поличке косточки: бряк-бряк, бряк-бряк»!
Рассерчала баба тай каже диду: «А ну, у лес за моей дочкой езжай, та вези ее обратно».

Поихав дид у лес, куды ж деваться. Добралси до хатки ведмедёвой, видчинив дверцу, а там от бабкиной дочки остались одни косточки, та и те на поличке: бряк-бряк!
Воротился дид до дому, до хаты та и каже бабе: «Не брехав наш цуцык. Сожрал ведмедь твою дочку, тильки  на поличке косточки: бряк-бряк».

Тут и сказки конец, а хто слухав – молодець!