Глава 5

Сначала появился ветер, странный, почти беззвучный, бесформенный, но отозвавшийся у меня внутри пронзительным чувством одиночества, вызвавший неуютный страх, просочившийся откуда-то из глубины, пробудивший у меня внутри ощущение фальши и сожаления. Вокруг все тоже начало меняться, и реальность показалась неподвластной и стихийной. Радость солнечного дня сменила непогода моего состояния. Я перестала верить мыслям, ощущениям, эмоциям и себе в целом. Вторя моим сомнениям, природа окунулась в легкий мрак набежавшего темного облака, поволока на небе тяжко ухнула во мне эхом. От неприятного чувства беспомощности я сощурилась и сжалась, в этот момент реальность снова решительно изменилась.

Я приоткрыла глаза и увидела белый глянец улыбки и смеющиеся черные глаза.  Звук ее шагов можно перепутать с шелестом пальмовых листьев. Что-то неуловимое, схожее с природой было в шуршании ее шелковых юбок, крадущаяся поступь не имела тяжести и разделяла легкость ветра. Её появление было трудно почувствовать заранее, её эфемерного присутствия не ощущалось, даже когда она стояла рядом, как сейчас.

Маленькие вертлявые птицы кружили, поднимаясь все выше и выше в небо. Жужжали голоса вокруг, и был отчетливо слышен глухой рокот волнующегося океана и шорох соломы на крышах прибрежных ресторанов.  Рыбьей чешуей сверкали блёстки на перемычке её шлёпок. Я смотрела на ее ноги и пальцы с перламутровыми овалами ногтей, на то, как она неспешно снимает голубое платье и умиротворенно растягивается рядом на шезлонге. Я подумала, что она мне нравится, потому что ее присутствие неведомо дополняет меня и все вокруг, и не только не мешает мне думать, а вносит ту самую прозрачную ясность понимания.

Она была отражением моей прожитой жизни. В ней была наивность, открытость и доброжелательность, которой во мне уже нет. Она проникла как отголосок жизни, отраженная светом моего прозрения. Эту чистую невинность, что есть в ней, я воспринимаю как реликвию, вынесенную из детства, как драгоценность в сокровищнице современности, тайна тех, кто понимает доброту. Марина. Мы познакомились с ней в самолёте на пути в Индию, и сразу стали хорошими подругами. Разделяли очарованность этой сказочной страной, и погружались в её мистику. Проявляли одинаковую жадную любознательность к таинству жизни, влеклись приключениям и верили, что чудо в этой жизни возможно.

Мой мир стал наполняться удивительными очаровательными созвучными мне людьми. Чуткими, добрыми, искренними, легкими и загадочными. «Учку»- называла таких людей одна богемная израильская девушка-художница, бывшая Костина жена. Слушая русскую речь, она замечала повторяющееся доброе «чка». Милочка, душечка, лапочка, умничка, дорогушечка. Это, незаметное нам «чка», переросло в протяжное, струящееся томной негой дружеское «у-у-у-чку». Тот, кто познал любовь и есть сам любовь. Кто не предаст и не продаст, кто ищет спокойствие и ценит мир. Кто остаётся хладнокровен среди вьюжных заманивающих плясок материального мира. Люди, с которыми легко, весело, и чёрт возьми, интересно.
Да, что там люди. Весь мой мир, со скоростью волн атомной радиации во всех направлениях, наполнился красотой, добротой и переливами играющего внутри чувства обожания. Пробудил трепетание и дрожь от появления неведомых доселе сфер обитания, где живут те же люди, занятые теми же насущными делами, но которые чуть более осознаны и видят чуть шире, оттого более спокойны и умиротворены удовольствием, которое им приносит жизнь.

Мне хочется увидеть и познать то, что существует за пределами материального мира. Погрузиться в необыкновенно тонкий мир духовности, мир потаённого знания и алхимических преобразований души. Меня влекут неведомые глубины, таящиеся за пределами чувств и ума.

В духовности нуждается и ищет её только человек. Миру животных и растений это чуждо, а раз так, возьмусь предположить, что для человека проложен мост между двумя мирами –материальным и духовным, и он же сам проводник из одного мира в другой. Чем меньше в человеке тяга к получению/постижению материального, тем глубже он способен постигнуть, воспринять духовное. Я, как-то завязла на этой границе. Вижу ощутимые изменения моей внешней жизни, но никаких революционных изменений у меня внутри. Постулат сомнению не подвергаю, и от того, я всё тщательнее ищу в себе ту исконность, ту первозданную, рожденную со мной, правду, но по-прежнему наблюдаю лишь свою маскировочную фальшь.