Толя-кореец и гилячка Тоня

Рассказ

Когда Толя появился в леспромхозовском поселке и пришел устраиваться на работу, начальник участка Иван Щепкин направил его на пилораму разнорабочим.  Толе жить было негде, поэтому Щепкин поселил его в пустующий домик на краю поселка.  Он оказался трудолюбивым работником - вместе с тремя своими напарниками катал и грузил бревна на подающую тележку перед  распилом, а потом аккуратно укладывал стопками доски и горбыль. В конце рабочего дня выгребал опилки из бункера под пилорамой. Работа была тяжелая, но хорошо оплачиваемая.   А когда после аванса или получки у остальных были обязательные трехдневные запои, Толя один за всех  и подавал  бревна на распил, и принимал доски, а другие работники только слегка помогали ему, если могли еще стоять на ногах.  Но главное, в такие дни пилорама работала, а это радовало начальника участка. Он всячески поощрял его, выписывал премии, а на праздники    вручал почетные грамоты.

 Вскоре Толя женился на ульчанке Тоне и привел ее в свой домик. Тоня, в отличие от своего высокого, стройного и некурящего пятидесятилетнего мужа, была маленькой сухонькой и слегка кривоногой тридцатипятилетней женщиной, не выпускающей изо рта длинную национальную трубку. Деревенских женщин очень удивил выбор Толи, и они всячески перемывали ему косточки, может и оттого, что некоторые перестарки и сами имели виды  на басурмана, как они называли  его промеж себя.
 Но союз получился удачным, и пара прожила  в полном согласии  шесть лет. Вскоре после женитьбы, Толя обнес свою избушку высоким деревянным забором. Тщательно подогнанные в паз и отструганные трехметровые доски, он выкрасил в густой темно- коричневый цвет, который издалека полностью сливался с окружающей местностью. Таких заборов в поселке ни у кого не было и на вопрос, зачем ему такой забор, он, неизменно отвечал, что изба находится на краю деревни, а там мало ли что, вдруг какой зверь зайдет. На ночь калитка запиралась изнутри на засов, а днем на замок, что тоже удивляло селян, которые свои дома, а тем более калитки закрывали только на железный небольшой крючок.

Тоня на производстве не  работала, но зато была заядлой рыбачкой. Зимой и летом, почти каждый день, она ходила на рыбалку и всегда возвращалась с уловом, потому что ульчи прирожденные рыбаки и охотники и удача не отворачивается от них.

Всем нравился кореец Толя, кроме деревенских собак. Каждая из них злобно облаивала его, когда он появлялся в поселке. А проходил он через него и утром и вечером, когда направлялся на работу и возвращался домой. Как только Толя подходил к первому дому, то хозяйский пес, учуяв его метров за пятьдесят, отчаянно гавкал и рвался с цепи. Но когда кореец подходил к дому, вдруг замолкал и прятался в будку или за дом, но только тот миновал входную калитку, опять выскакивал из-за укрытия и начинал отчаянно лаять. За ним с соседних дворов тоже раздавалась собачья разноголосица. Собаки передавали эстафету  от двора ко двору, и так под славные аккорды собачей песни шел Толя на работу. Те же собаки, которые были в это время на улице, отбегали на почтительное расстояние, и оттуда облаивали корейца.
Деревенские женщины, заслышав дружный собачий хор, говорили своим мужьям:
«Басурман на работу пошел, пора и тебе отправляться, время уже».

 «Толя ест собак, поэтому они и злобствуют», - шептались деревенские женщины. Но никто и никогда не видел, чтобы Толя ловил и убивал собак. Но время от времени бесхозные собаки бесследно исчезали.

 Вездесущие деревенские пацаны говорили, что за высоким забором Толя разделывает собак, и они видели их головы, нанизанные на колы, и видели шкуры, весящие на вешалах. Парнишкам и верили, и не верили, поэтому всегда с интересом присматривались, что ест Толя на обед.

Обедали обычно всей бригадой, в столярной мастерской, которая находилась рядом с пилорамой. Кто жил близко, тот уходил на обед домой, а остальные из узелков доставали его содержимое.  Толя частенько приносил огромный кусок соленого сала, двухкилограммовую булку  вкуснейшего белого хлеба из местной пекарни, замешанного  на сыворотке, аккуратно раскладывал на тряпочку, потом неторопливо нарезал кусочки сала и хлеба.  Затем также медленно все это жевал. Другие уже давно поели и начинали играть в домино или карты, а он все ел и ел. Так за едой и проходил его обеденный перерыв. Также неторопливо он поглощал и огромные куски вареной рыбы, сдобренные корейской чесночно-капустной приправой.  Но никто и никогда не видел, чтобы он ел вареное мясо.
 Может еще и оттого, что  знал о людской молве, приписывающей ему роль пожирателя собак.

Ранним январским утром, еще затемно, Тоня, как обычно, отправилась на рыбалку, а  Толя на работу. Придя с работы и не увидев Тони, он не очень обеспокоился, потому что она частенько оставалась на лунках для ловли ленка, который хорошо брал блесну  утром перед восходом солнца и на закате. Рыбак на зимнюю рыбалку,  которую в народе называют  «махалкой*», берет целый набор блесен. Маленькие с тонкой леской на мелких хищников, а крупные с толстой леской на щуку и более крупную рыбу. Опытные рыбаки прекрасно знают, где и в какое время надо терпеливо сидеть и махать коротким удилищем зимней удочки.

 Когда Тоня не пришла и в одиннадцать вечера, Толя обеспокоился и пошел ее встречать. До берега Амура  было около километра. Но Тоня ему не встретилась, и он спустился с крутого обрыва на лед реки и пошел в сторону Гиляцкого** острова, где она обычно рыбачила. Идти в темноте было трудно, поэтому шел  долго. Ветер дул  в лицо, пронизывал насквозь, но он терпел. К обрывистому берегу острова  пришел уже в начале второго ночи. Пройдя  с  километр вдоль берега, и не увидев Тони,  повернул назад, решив, что просто разминулся с ней.

 Но дома Тони  не было. Было уже четыре часа утра. Он так утомился, что как только присел на кровать так сразу  и отключился.  Сон  был  глубоким, но коротким. В шесть утра  вскочил на ноги, плохо соображая, где он и что с ним. Но быстро вспомнил, про ночные поиски. Сердце защемило от предчувствия беды.
Он побежал к Ивану Щепкину.
 Пока  бежал, все деревенские собаки проснулись и сопровождали его дружным, собачьим хором до калитки дома Ивана. На  стук Иван вышел незамедлительно, так как привык к ранним и ночным визитам селян,  которые со всеми болячками и бытовой неустроенностью шли к нему, надеясь на его помощь.

 Выслушав Толю о пропаже Тони,  сказал:
- Пойдем со мной.
Они пришли к дому Гоши Кравцова, который, несмотря на ранний час, ковырялся в сарае.
- Слушай, Гоша, пропала Тоня, жена Толи, ушла вчера на «махалку» и не вернулась. Толя всю ночь ее искал, но не нашел. Давай ты с ним проскочишь на мотоцикле вдоль Гиляцкого острова, вплоть до Шишловской протоки, и  на озеро Кизи, где рабочие рыбозавода поставили сети на частик, может, она у них заночевала. А я пошлю бригаду  вниз по Амуру к Щучьему острову.

Гоша завел  старенький, но безотказный ИЖ-49, усадил на заднее сиденье Толю и они отправились на поиски. Сначала поехали в озеро по накатанной конной дороге. Возле будки  рыбаков высилась гора из щук, сигов, сомов, верхоглядов и другой белорыбицы.

Но Тони там не оказалось. И рыбаки заверили, что она здесь  не проходила.  Тогда  они вернулись назад на Амур и  поехали вдоль кромки Гиляцкого острова по пешеходной тропинке, протоптанной местными рыбаками.  Холодный ветер хлестал по   щекам, пробирал до костей, но Гоша не роптал и вел двухколесный мотоцикл  по снежным колдобинам с большим искусством. По пути попадались многочисленные замерзшие лунки, искусно огороженные ледяными глыбами для защиты рыбака  от ветра.   Так они проехали до самой протоки. Дальше не было ни тропинки, ни следов. Тони тоже не было. Гоша посмотрел на корейца. На том лица не было. Он не знал, что сказать Гоше.

-Давай попробуем проскочить до острова Хэду,*** - видя состояние Толи, предложил Гоша. – Хоть туда в будни мало кто ходит, и проехать будет сложно, но рыбалка там хорошая и попадает крупная рыба. Может она туда пошла.  Там и землянка есть.

Толя сразу согласился, закивав головой вместо ответа. Около часа они пробивались меж торосов к острову.
Тоню они нашли у крутого восточного берега. Она  лежала на правом боку с рукой, по плечо  вмерзшей в лунку.  Рядом лежала щука килограмма на три. Толя, как только увидел её, упал на колени перед ней, сложил ладошки лодочкой и что-то стал быстро-быстро лопотать по-корейски, низко кланяясь при этом. Гоша схватил пешню, лежащую вместе с котомкой в шагах пяти от Тони, и стал  выдалбливать руку. Раздолбив лунку,  начал осторожно вытаскивать руку, но она не поддавалась. И лишь, приложив немалые усилия, он вытащил её. Кисть руки захлестнула петля из толстой лески, уходящей вглубь.  Он потянул за нее,  и почувствовал дерганье и сопротивление.  Через несколько минут, он с большим трудом вытащил из воды ослабевшего  огромного тайменя. Вес его, как оказалось впоследствии, был двадцать три килограмма.

 Кованый крючок  блесны проколол тайменю верхнюю губу, и у него  не было никаких шансов избавиться от нее. А у  Тони не было никаких шансов избавиться от очень сильной рыбины потому что, борясь с ней, она наматывала длинную леску на руку. В какой-то момент борьбы  леска  захлестнулась петлей выше кисти, а щупленькая Тоня к тому времени уже выбилась из сил, и таймень затащил ее в воду, уже не давая встать на ноги. Так и замерзла Тоня.

 После похорон, Толя ушел в длительный  отпуск. Северные ежегодные отпуска длятся сорок пять дней, а по окончании трехлетнего договора с  предприятием о работе без увольнения,  добавляется еще шестьдесят дней. Работник, как правило, не уходит в отпуск каждый год, поэтому отпускные дни накапливаются. У Толи их накопилось на полгода.

Толя редко появлялся в поселке, а соседи определяли дома ли он, по дымку из печной трубы.
 В конце мая он на подводе перевез несколько  деревянных скульптур на лысую вершину сопки, которая возвышалась над Амуром. С вершины хорошо просматривались просторы реки, вплоть до острова  Хэду - места гибели Тони. Немало потрудившись,  установил их на самой макушке. Скульптурная группа состояла из трех фигур. Двое мужчин сидели, по-восточному поджав под себя ноги и сложив руки лодочкой на уровне подбородка, и стоящей женщины, которая прижимала к груди рыбину, словно новорожденного ребенка.
Толя установил женщину в центре лицом в направлении острова  Хэду, а мужчин по бокам  шагах в четырех от нее. Лица мужчин были направлены на женщину.  Все скульптуры  покрыл золотисто-розоватой краской, благодаря которой они в лучах утреннего и вечернего солнца светились нежным цветом. Рядом  установил широкую и прочную лавочку, чтобы любой  посетитель мог любоваться красивыми просторами реки.

Вскоре Толя исчез из поселка, и никто не мог сказать куда, даже начальник участка Иван Щепкин.
-Неожиданно написал заявление безо всяких объяснений, получил расчет и уехал, - говорил он. - А куда поедет, не сказал.

Селяне часто приходили на сопку, сидели молча, смотрели на Амур, вспоминая  Толю и Тоню и своих умерших родственников. А потом эта  вершина сопки стала своеобразным поминальным местом по усопшим. Даже местные мальчишки-вандалы, привыкшие рушить все подряд, не смели прикасаться к  доселе невиданным фигурам,  что-то писать или  рисовать на них.
Жители только недоумевали: почему  Тоня держит тайменя как грудничка,  он ведь погубил её?
Их недоумение улетучилось, когда терапевт пояснила:
- Беременная она была.

 Толин домик с месяц пустовал, потом решили его подремонтировать и кого-нибудь поселить туда. С большой осторожностью открыли глухие ворота, ожидая увидеть там колья с нанизанными на них черепами съеденных собак, но к большому их облегчению, никаких следов от собак нигде не было. Ни черепов, ни шкур, ни лап.




* «Махалка»  -  так жители называют зимнюю рыбалку, так как рыбак  очень коротким удилищем постоянно поднимает блесну вверх-вниз, чтобы создать иллюзию у хищной рыбы, что это живая  рыбка.

** Гиляки – так первооткрыватели  называли коренных жителей нижнего Амура: нанайцев, ульчей, негидальцев,  нивхов,  и  людей других национальностей.

*** Хэду – ветер (ульчский)