Колодец

     Его поскрипывание я помню с самого-самого детства, как помню и все другие звуки с улицы, принадлежащие периметру нашего двора, например, крик петуха, мычание коровы, журчащий воробьями куст бузины или шум ветра с постукиванием ставень. Он был довольно глубоким. Я даже смутно помню как его «рыли», сначала трактором, а потом «мужиками» - вручную. Смутно помню и тех мужиков, копошащихся на дне глубокой ямы в глинистой жиже, и помню как они разом закричали - «пошла-пошла…!», но я не помню увидел ли сам, сверху, как забила подземная вода?! Наверное, увидел. Мне тогда было лет пять.

     Почему-то колодец больше помнится в зимнее время - торчащий журавлем в стылую мерзлоту вечернего неба и тянущий своей журавлиной шеей к молодому месяцу с застывшей рядом звездой. В сильные морозы, когда поднималась крышка, из него шел густой пар, и было непонятно - как так, летом вода из него леденющая, а сейчас там тепло?! Снаружи он обмерзал матовым и толстым льдом, и изнутри тоже обрастал таким же толстым и матовым. Иногда внутри толщина льда становилась такой, что мешала свободному ходу ведра. Тогда отец специальным длинным ломом скалывал его и он тяжко рушился вниз. Потом его небольшие обломки вместе с водою в ведрах вносились в дом и я наблюдал как они медленно таяли. А иногда вынимал одну из ледышек и пробовал на вкус. К весне вокруг колодца начинали вытаивать коровьи лепешки, - нагретые солнцем они плавили вокруг себя непрочный уже лед.
     Память настойчиво (еще с дошкольного) держит такой зимний эпизод: - красный шар солнца липнет к горизонту, отец управляет скотину - поит из колодца водой…, наша бокастая корова и ее теленок медленно и как бы вдумчиво пьют воду из ведер, затем долго-долго стоят, неопределенно смотрят куда-то перед собой и языками вылизывают себе ноздри…, пока они «думают», отец, не спеша, начинает долбить лед у колодца, он молчалив и напряжен, я знаю - они с мамой поссорились, я мужичок и я на стороне отца…, наконец, отец все закончил, загнал скотину в пригон, и мы возвращаемся в дом…, я подбираю пучок соломы и говорю - «сейчас войдем, и я ей (маме) скажу - на, ешь солому!», отец говорит что-то вроде «не надо, сынок, так нельзя»…, я прячу солому в карман…, входим в дом, я подхожу к маме, вынимаю из кармана солому и выпаливаю все, что надумал…, мама плачет...

     Я рос, не спеша взрослел, и с какого-то времени уже сам стал поить скотину и скалывать лед. Колодец скрипел, корова мычала, воробьи чирикали, в телевизоре «наши» обыгрывали всех в хоккей, было легко и покойно за свое «необыкновенное» будущее! Постепенно я стал взрослым, а наш колодец старым. У меня появились морщинки и дурные мысли, у колодца раза два менялся сруб и несколько раз его чистили, он осыпался.

     Как-то в августе  я и братья приехали в Решёты. Мама сказала, что с колодцем надо что-то делать, что воды совсем мало и ее не хватает. Стало ясно - надо снова чистить. До этого, года три назад, наш колодец при нас чистили «лёсики», братья Коноваловы. Эти братья занимались рытьем новых колодцев и чисткой старых и в селе слыли «водомутами». Их было четверо, но работали всегда трое, ибо четвертый, кто-либо из них, стабильно находился в местах..., как говорится. Не помню с каких времен братьев Коноваловых стали у нас называть «лёсиками». Одного из них давно называли Лёсиком и он, кажется, давно в одиночку чистил колодцы, и, возможно, когда остальные братья к нему присоединились и вместе они уже помимо чистки стали и рыть колодцы, то вполне естественно, что их всех стали называть «лёсиками». И все «лёсики» когда-то поочередно были учениками нашей мамы. В то утро «лёсики-водомуты» пришли, как и обещали, рано. Одежду, в которой они явились, носили только крепостные крестьяне, каких изображал советский кинематограф. С ночи лица у всех вчерашние, как не спавшие. За работу, однако, взялись без проволочки, резко. Одного без всяких церемоний почти бросили в колодец, вдогонку кинули ведро на веревке и туда же швырнули лопату с коротким черенком. Все это глухо «громыхнуло» в глубине колодца и «лёсики» стали работать. У двоих, что остались на верху, как по команде, лица покрылись крупными каплями потом! Естественно я пошел в дом и, не обращая внимания на мамино «пусть сначала дело, а потом…», вернулся обратно с бутылкой самогонки, одной рюмкой и несколькими огурцами. Оба «верхних лёсика» ласково на меня посмотрели, тут же попеременно проглотили по три рюмаша, разломили пополам большой огурец и смачно захрустели. «Лёсику», что затаился на дне колодца, я лично нежно и бережно опустил в ведре полную рюмку самогонки и душистый огурец. Через мгновение утроба колодца отозвалась нечеловеческим чавканьем. Я еще пару раз нежно и бережно опустил ведро, потом и сам нежно и бережно допил остатки. Накануне наши друзья сказали, что «лёсики» роют колодцы быстрее трактора, надо лишь в самом начале дать им опохмелиться. В то утро от начала и до конца я находился при «лёсиках», братья мои занимались другим делом. Наблюдая, как ловко и просто управляются «лёсики», я соображал, что эту работу мы могли бы и сами сделать.
     И вот теперь, ясным августовским днем, я и младший брат Виталька взялись за это дело сами (старший ковырялся в машине). Сначала, сколько могли, выкачали воду насосом, затем я обмотался веревкой и Виталик стал медленно опускать меня в колодец. Малоприятное это дело в полу-зависшем положении, упираясь врастопырку ногами в сруб, опускаться в тесноту колодезного мрака, а потом еще тянуться ногой и через оставшуюся воду и пытаться нащупать само дно. Наконец, коснувшись илистого дна, осторожно встал на него обеими ногами и начал распутываться. Виталик потянул веревку, она щекотно скользнула по мне и невесомо улетучилась вверх. Провожая ее глазами, я задрал лицо, - вокруг Виталькиной головы нимбом сияли звезды! Да-да, я читал давно раньше - днем из колодца видны звезды!!! Я даже увидел, как за Виталькиной головой чиркнул метеор!
- Виталик! - тихо позвал я, - Виталик!
- Чего там скулишь? - отозвался Виталик.
- Звезды, Виталик!!!
- Звещды, говоришь..., голову убирай, ведро опускаю! - безразлично сказал Виталик.
Ко мне действительно «черной дырой» приближалось ведро. Я прижался к сырому срубу, ведро хлюпнулось у моих ног. Вот тебе и «магический реализм»!
     Мы работали. Виталик опускал ведро, я, уже не помню чем, наполнял его хлюпкой жижей, говорил - «давай», Виталик тянул его, поднимал наверх, затем опускал обратно. Время от времени, провожая ведро глазами, я посматривал вверх. Тёмный в контражур, но оптимистичный Виталькин лик окружала квадратная синева. Хоть бы одна звезда…, ну, хоть бы одна!!! В какой-то момент я наткнулся на дне на что-то твердое. Это оказался большой и «разбухший» молоток (разбухла его деревянная ручка). После мы рассматривали его - такой таинственный, темный, глубинно-склизский и лежащий уже на горячей траве. Разумеется, молоток был когда-то наш, но кто и когда уронил его и сколько лет он пролежал на дне колодца, никто из нас не помнил и мама тоже.
     Колодец мы тогда почистили, водоносная жила заработала лучше и воды стало больше. Но мой младший брат так и не увидел звезд, он не поверил тогда и в колодец не полез!
     Тогда же, три дня спустя, мой младший брат не увидел в темноте и тлеющий углями мангал. Мы пригласили тогда друзей на ночную «друшлялку». Тот мангал он вместе со мной пытался перешагнуть…, - обнявшись и задрав лица, мы медленно продвигались по нашему двору, я показывал Витальке полыхающие созвездия августа! Мы прошли мангал насквозь. Точнее, мы упали на траву вместе с ним и рассыпавшимися, как звезды, углями. Кто-то, скорее всего старший брат (на него это больше похоже), окатил нас и мангал из ведра колодезной водой. Вокруг нас яростно зашипела мини-вселенная! По-прежнему обнявшись, мы лежали в тлеющей и умирающей вселенной и тыкали пальцами в ее верхнее отражение, которое беззвучно шипело и клокотало из серебристой черноты августа. Как ни странно, но умирающая вселенная умерла сама по себе, не причинив нам никакого вреда. Утром я только м увидел, что крохотное на свитере, чуть ниже сердца, черно-угольное отверстьице да сажу на джинсах. Виталик и вовсе кроме сажи никаких других признаков ночного катаклизма на себе не обнаружил. «И никто не хотел руками жар загребать…» - пел в те годы Виктор Цой.

     Несколькими годами позже  мы продали дом.
     Наш дом…

     Пять лет назад старшая дочь подарила мне телескоп. Ровно пять лет этот телескоп изучает внутреннюю темноту своей упаковки. Пять лет он лежит нераспакованным в моей мастерской. Этим летом мой младший брат, приехав ко мне и помогая с ремонтом в той же моей мастерской, наткнулся на его продолговатую упаковку и спросил:
- Мих, чё за фигня?
- Телескоп! - сказал я.
Брат нежно посмотрел на меня и нежно спросил:
- Мангал помнишь?!
- Еще бы!!!
- А колодец?!
Я кивнул.
- Звезды, говоришь...!?!
Я промолчал.
- А?! - улыбнулся брат.
- Отвянь! - сказал я.
Замолчали. Между калькой и стеклом окна забилась бабочка.
- Все, пипец колодцу, высох! - сказал Виталик.
- Знаю.
Прошлой весной мама, вернувшись из Решёт, в которые ездила «в последний раз - попрощаться», сказала, что вода из нашего колодца ушла навсегда.

     Однажды он мне приснился, и приснился так, будто в нем живут таинственные и темные, как тот разбухший молоток, рыбы.

    
     ***   ***   ***
    
     Мои морщинки превратились в трещины, а дурные мысли в бетонные… 

     Я живу в небольшом городке.
     Из моего крана течет водопроводная вода.
     Мне удобно.
     Иногда мне грустно.
     Мне грустно-удобно...



     (Костерёво 2015)