Герои спят вечным сном 19

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/02/18/52

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
РАСПЛАТА

<Зделать тот час манету серебряную весом в десять фунтов, а на ней вырезать Иуду на асине повесившагося и внизу тридесять сребреников лежащих, и при них мешек, и назади подпись: треклятый сын погибельный Иуда, еже за сребролюбие давится. Да к той манете зделать чепь в два фунта, и прислать тое монету в военной поход на нарочней почте немедленно>.
Описание ордена Иуды, данное при заказе светлейшим князем <Алексашкой> Меншиковым (орфография его же).

- Тоська, открой! – Мальчишечий голос поверх стука, в нём тревога и нетерпение. – Ты чего, один, да!
Дитер Фогель глядит на прыгающий крючок, и не испытывает чувств, кроме отчаяния.

- Он дрыхнет, а у меня там жожка * – Звучит из-за двери гневный возглас.
- На мою. Длинные волоса, смотри ка! – предлагает другой мальчик.
- Твоя под тебя притёрта! Обыграюсь с ней. Ну, пожалуйста, Афоня, открой, а! Тихонечко возьму и выйду.

Обречённость возникла вдруг и со временем только нарастает. Лихо до того, что буквы сплавились, строка ассоциируется с канавкой меж плит немытой неделю улицы: сор скопился, слизь ползёт по трещинам, распространяя густой аромат.

Третий день Дитер чуть свет выбирается из деревянной клетки, проходит сквозь туман и, подняв окно, влезает внутрь комнаты со стеллажами. Дальше – проще: вскарабкаться по ним и, вдавив головой квадратный люк, оказаться на чердаке. Там полумрак, но солнечных щелей хватает. Сидеть можно часов до трёх, когда крайняя жара сводит к нулю движение на площадке у ручья.

Его спрашивают о времяпрепровождении, - рассказывает про чердак, обзор обратной стороны дома, происходящее там и поодаль, всякую географию, но почему-то забывает слово «книга».

Кто предложил поездку в новые земли? Бунге или Бастеан! Нет разницы: затеи приветствуются, Уличённому в неповиновении, возражать нельзя.

Хомяков вырастили все и по приказанию Бунге все убили, кроме Фогеля. Это было год назад, ещё в юнгфольк, * но группа осталась той же, а подобные проступки не забывают.

 «если где-нибудь один отдаёт приказания, - наставляет юных Фюрер по радио и с печатных страниц, - другие должны уяснить себе задачи и выполнять Их».

- Сначала уяснить! – Стоя против девяти, говорил товарищам Фогель. – Убить петуха на мясо, противника в бою… В одиночку начистить вам всем морды! – Вот дело, достойное мужчины и немца. Унизиться до убийства ничтожной твари только потому, что Бунге приказал! Не будет этого.
И Дитер бросил хомяка в траву так, что найти не удалось.

- Ты должен знать, - спустя полчаса внушал ему курирующий младших лидер из гитлерюгенда Шоль, - что большая ответственность даёт больше прав. Поэтому следует молча принимать к исполнению распоряжения вышестоящих товарищей, даже если они направлены против них самих».

Сказано было много других полезных слов! Главное же: старший товарищ призвал Фогеля к солдатской дисциплине и безжалостной твёрдости по отношению к слабакам».

Бунге – Камерадшафтсфюрер. * Следовательно, его приказы надо выполнять безоговорочно. Как же тогда с уяснением задач? Скажет: «Дай мне в ухо», и сделаешь! Это глупо. А вот пристрелить, чтобы в плен не попал, военную тайну не выдал, - это правильно. Такие понятия как родина и честь – святы!

Хомяки - для тренировки воли, но отчего убийство до сих пор мерзостью кажется! Что он сказал? «Умерла мать ребёнка, разорванного самокатчиками?» Тоже волю отрабатывали, как на хомяках? Правда ли? Если да, то сколько выпито!

«Немецкая молодёжь должна быть стройной и высокой, проворной как гончий пёс, жёсткой как шкура, закалённой как крупповская сталь». Ничего, кроме выжигающего до внутренностей стыда Фогель при воспоминании подобных цитат не испытывает, единство и содружество кажутся мифом, а беспощадность к слабакам цветёт розой на ветру!

Экскурсия удалась! По крайней мере, стало ясно, зачем война распространилась на восток!
Разница между Германией и «этим миром» разительна и призывает к преобразованиям, а они – будущее, следовательно – преобразователи.

Тормознул автобус из-за спущенного колеса. Унтера сопровождения пошли вдвоём покурить или «сбросить», что не в какие инструкции не укладывается. Их «сняли» выскочившие из кустов бандиты. Лейтенант Маульсхаген, не смыкавший глаз всю ночь, нашёл бесславный конец на заднем сиденье, прибитый ударом в висок. Его выкинули через окно, чтоб не мотался.

Дитера, попытавшегося шевельнуть рукой с пистолетом, узкоглазый стукнул, походя, и обезоружил за полвздоха вперёд до решения стрелять. А остальные! Никто даже не дёрнулся, и ножи, свою «честь», * оставили на местах при выходе!

«Человек не представляет ценности, если он принадлежит другой расе, исповедует иную религию или иные политические взгляды». Допустим! Но почему же он способен унижать и подавлять «господ» до того, что пикнуть не смеют? »Временная трудность! – тихо подборматывает Бунге собравшимся в кучку пленникам. – Нужно выбрать момент и ударить всей силой!»

Сказать, что её нет, силы, нельзя. Группа в первых рядах на Весенних кроссах, на зимних состязаниях, в «фюрерском» десятиборье… У всех значки за отличную стрельбу! Региональные и местные спортивные игры – «ни где не подведём!»

Почему сробели! Перед кем! «Псих» ещё похож на Ария, приблизительно похож! Но два других!!! Недочеловеки по всем параметрам: фекалии за обитателями клетки утилизируют, землёй присыпают!

Зачем крыша без стен? Не специально же для них приготовлена! Покинуть «помещение» просто: просунь руку, поверни большую щеколду, и всё. Однако никому в голову не приходит удрать.

В собаку, пожирающую эсэс, слабо верится, но рассказавший о ней мальчик! Это кое-что! Так разоружить «психа» никто из них не сумел бы.

Дитер, очнувшись от удара, внимательно глядел в окно, старался дорогу запомнить, и видел чудовищные дебри, не похожие на привычный европейскому туристу лес! Понятно, что под корягами и кочками не продают «Французских гостинцев», * а значит, этот мальчик не одинок, - водится их тут столько, сколь среднестатистическая баба может нарожать!

Из щели вылез расплюснутый клин - лезвие, кивнул несколько раз… Чёрный крюк поднялся, резко упал. В дверном проёме возникло пять разновеликих фигур, застывших в изумлении: увидеть малого в коричневом явно не ждали.

- Ну, где жожка. – Сказал старший.
- Как потом закрыть? – Обернулся к нему парень, одинаковый с лица, но на голову ниже.
- Сам закроется. Не снаружи ведь? Ну, бери.

Из-под рук стоящих впереди ребят нырнул в светёлку малыш, схватил прижавшийся на подоконнике шерстяной комочек.
- Нашёл? Твоя?
- Ага! Митюк делал. Умеет вес рассчитывать.

Скрипнуло перильце. Мальчиши, разом отступив за дверь, дали дорогу Парфёну и Стёпке.
- Не совсем голова повёрнутая, раз книжки читает, - говорил в телефонную трубку Степан. – Сомнений нет. Ваша. Лейпциг, да. Девятисотый год или девятьсот девятый.
- Окрестим, покажи грамотея, - попросил Парфён, а войдя и глянув, понял, что малый не предрасположен к беседе.

- С этой эмблемой, – Ткнул он пальцем в оттиск на корешке, – нельзя туда и туда (ни в город, ни в сарай). Вопросы возникнут, на которые не сможешь ответить.
Немец недоумевающе пожал плечами.

- Экслибрис - знак моего деда, - уточнил Парфён. – Он давний коллекционер, миниатюра входит в международный каталог. Тебе не поверят, что взял книгу без разрешения. Если хочется читать, - вот, на ту же тему, только меток нет. Вполне может быть твоей книгой, из дому.

И ещё: ты можешь оставаться здесь или вернуться туда… Но больше выходить не рекомендую. Ты «украл пироги». Тебе их отдали. По сравнению с тем, что сделали твои приятели, воровство – детская шалость, но повторять не позволено.
Причём тут пироги! Алиби, наверно! Чего опасаться! Что таить!

«Этот прославившийся великим благочестием муж * родился в 1555 году, в Балленштете, в Ангальтском княжестве. - Заглянул Дитер на первую страницу. - Отец его был достопочтенный и учёный пастор, Иаков Арндт, который в 1553 году занял должность придворного проповедника при князе Вольфганге Ангальтском. Мать его была Анна Шетингс. Благочестивые родители воспитывали его в духе христианства; и так как в нём оказывались весьма хорошие способности разума, то они прилагали особенное старание об его учении».

Нижняя Саксония. Игрушечный городок Целле. Башня, с которой мир оглашают фанфары! Могила мыслителя. Дитер дважды бывал там: с бабушкой, его почитательницей, и сидящими в клетке «друзьями», но без почтения и могилы.

Зачем, зачем так стремительно и нелепо закрутилась жизнь! Если признаться себе самому, ученик народной школы Фогель тоже имеет весьма хорошие способности разума и больше всего на свете любит неуловимую пластику слова, строгие линии шрифтов, - язык и литературу. Да, да, да!

«Истинная любовь ни на кого легко не гневается, кроме себя», - написал достопочтенный Иоанн. Бабушка часто цитирует его и старается выполнять сказанное.

Vorwarts! Vorwarts!
Schmettern die hellen Fanfaren… *
Это другая музыка, другая эстетика, тоже славная и пленительная, и чтоб являться её частью, вкушать её восторг, следует соответствовать новому времени, новой культуре. Посредством мира взрослых с его рутинным укладом нельзя строить свою жизнь по собственным законам и в соответствии со своими убеждениями.

Своими ли? Конечно! «Старый гнилой мир трещит по швам. Мы — молодая сила и мы победим». «Мы обязаны верить, повиноваться и сражаться! Он - отец для всех. Это - как глубокая внутренняя любовь».

. «Я обещаю, будучи членом Гитлерюгенда, исполнять свой долг в любви и преданности
фюреру и нашему знамени. Да поможет мне бог!»

Книга называется: «Об истинном Христианстве». Издана в девятьсот одиннадцатом. Тут «избранное», - отдельные главы, но у бабушки наверняка есть полностью. Вот и вчитаемся, как Бог помогает!

Знаки побежали, выстроились слова, мысли сложились, и, желая поддержать осознание, стих муравейник, состоящий из множества домиков дом.

Время струилось. За окошком вился колеблемый листьями свет, стремительно мчались, перекувыркиваясь ласточки, из печей, и сушилен, отодвигая за горизонты хвойный дух, плыла, захватывала обоняние вишня. А поверх, по-над терпкой роскошью зрелого лета, с берега, где сгрудились аборигены, возник и ширился в единодушной полифонии дивный зов, насыщенная правдой без прикрас заупокойная молитва!

- Сам Един еси Безсмертный, - * задали лад и размер басы,
- сотворивый и создавый человека: - будто бы холмик подрос, обещая вознестись горой,

- земнии убо от земли создахомся, - указано место не помышляющим гордиться,
- и в землю туюжде пойдем, - упал до осознания крайней горечи звук,

- якоже повелел еси, Создавый мя и рекий ми: - плечи расправлены, к небу гляди!
- яко земля еси и в землю отыдеши, - отчаяние, опогей! Но сила единения не позволяет упасть!

аможе вси человецы пойдем, - не крик, но взмах простёртых ладоней, разрывающий мирское благополучие,
- надгробное рыдание творяще песнь: - И будто камень во главе угла, основание и право жить на свете: - аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.

Слышавший в крайний миг русское «Ура» и русское «Верую» иностранец навсегда поражён. Дитер вдруг осознал, что стоит, обратив взгляд выше ив на противоположном берегу, а по лицу нисходит хрустальная влага.

Какое счастье, что не в клетке настигло! Что бы он делал перед Бунге и прочими! Интересно, что они делают?

Узнать - исключено. Пройти или прошмыгнуть мимо толпы недочеловеков Дитер не решился, и глупо оставлять столь удобную точку наблюдения.

А наблюсть - много чего довелось! Лапту, чижика, прочие разбегушки категорически запретили, но поединок «двух стран затерянного континента» удался на славу.

Выходку Новиковского, отсутствие Антона и Гришки вспомнили после того, как опрокинули Талый в пруд, сами от души выкупались и Ганя принесла на плотину пирогов.

-Мы - эти! – Волчком вертанулся по гребню Валерка Прохорыч Буканин. - Викинги, во! –
- Чего? Какие викинги! – Не понял Вовец Ясенев.

- Того! У них после битвы все (и покойники тоже) отправляются есть кабана и хлебать пиво.
- Скажи ещё, покойники!

- Да. – Подтвердил Афоня, открывший светёлку с немцем. – Это ж на том свете. Вальгалла, - место есть у них, в награду даётся воинам.

- Нихренасе награда! – ад, самый настоящий!
- Почему? Они же любят сражения?

- А потому. Представляешь! Каждый день одно и то же, и во веки веков без изменений! Ни сена косонуть, ни в речку нырнуть!
- И главное, - подтвердил Федя Зуев, - лишь два состояния: либо пьяный. Либо злой.

- Почему злой? Драка же по игре?
- Тебя чего, зло не берёт разве?
- Накатывает, да. Но это ж надо справиться, иначе вышибут в два счёта.

- У них не вышибут. Хоть облезни, а дерись! Вот и остаётся зло на противнике срывать, и пофиг, убьют или нету.
- Точно. Во где ад! Проклянёшь уже, - зачем викингом родился.

- Нам не грозит.
- Почему?
- Нет у нас в мифологии божеств войны.

- Правда, что ли! А Перун?
- Метеоролог, вот те крест на пузе.
- Быть не может!
- У кого хошь спроси!

- Пакость – война! – сплюнул Ефим Глущенков. - В гробу видал! И кончилась бы, когда мне в армию.
- А дозоры? Или тоже сдрать надеешься?
- Только пятки засверкают! Поддержал Ефима брат-близнец.

- Не выйдет, мишка! Кроме нас никого. Отлыним, в дом придут.
-Не надеюсь и не буду, - разъяснил позицию Ефим, - а до того без надобности война эта, - с корнем уничтожил бы её и всем, кто с оружием, руки поотбивал бы.

- Знаете, чего я видел! – На смерть перепуганным голоском поведал Юра, искавший жожку. – Водки-то нет на столах!
Это значит, - очертил границу опасности Буканин Максим, второй по старшинству после Гришки, - значит лишь одно: строже держаться надо, друг за другом глядеть, особенно за девками.

- И за бабами, - Подхватил Афоня. – Вчера иду с ночи, а твоя мать спит в борозне. Мой, - говорит, огород, какое кому дело!» - Я там ругался без выбора слов! Она глазы поставила, будто не в себе.

- Тоня захворала. – Объяснил Дениска, Максимов брат. - Маялись до зари, вот и сморило. - Понимаю, да. Нужно глядеть.

Как-то скучно сделалось. Упала забота, блеск воды показался нестерпимым, горячий ветер напомнил о тени. Толока * разделилась: гости пошли в дом, хозяева отправились собрать малышню.

Тогда-то на солнцепёк из не знавшей краски деревянной двери выбралось чуждое, диссонансно не соответствующее месту и времени существо.

коричневая пилотка венчала фигуру, подчёркивая бледность лица и шеи. Знаковая деталь, чёрный треугольный галстук предохранял от падения головной убор, примкнутый коричневыми кожаными ремешками, на коих крепился. Портупея из кожи, кожаный ремень. На пряжке рунические знаки победы. Коричневая рубашка плавно перетекла в коричневые шорты. Меж ними и добротными не по сезону коричневыми башмаками нелепостью глянули претендующие на белизну грязнейшие носки до колен.

Сошлись планиды! Пробил звёздный час! Если бы Фогель мог хоть на волос предположить, сколько унижений славой и восторгами придётся выхлебать, навсегда остался бы на том стуле.

Он привычно перебежал бы открытое пространство и нырнул бы в клетчатый «приют», но увидел прислонённые к стене велосипеды, восемь штук! Прямо вот так вот: садись и катайся!

Внушил доверие жёлтый, с чайкой на крыле. А маршрут! Понятно! К провидцам не ходи! Назад, по возвратному следу! И пусть попробуют догнать.

Наконец то! Хватит терпеть этот бедлам! Вот они: дотошный Бунге, пафосный Ассман, всезнайка Бастиан… Глядят и видят! Пора поставить их на место! Фогель доберётся к своим, укажет дорогу! И тогда все они! Все они заткнутся про хомяка.

Там, километрах в полутора, странная местность, но если автобус перебрался через кочкарник с водой, велосипед подавно пройдёт. Полное счастье! Хорошо и свободно дышится! Боже мой! Но что это?

Расплата, кем-то сказано, сидит в человеке, таится до поры и настигает на пике удач. Как она мелькнула! Какой ангел уберёг!

Дитер наитием бросил руль и, подняв руки, схватился за нависающую над траекторией движения ветку. Велосипед уехал сам, а ноги, привычные в гимнастике, инерцией вымахнули, оказавшись гораздо выше головы.

Из такого положения она выглядит меньше, чем в броске сбоку, чёрная с палевым смерть, но внятней, гораздо реальнее. Сидит, задрав голову, пялится, будто Архимед на яблоко. *

Первая мысль: «Книгу бы не выронить», вторая: «сколь долго придётся так висеть!» Не пугал тот мальчик! Вот она, собака-возмездие! Ждёт готовую свалиться добычу.

- Отзови псинку, Витя, - раздалось над самым ухом.
- Дяденька Парфён! Как же так: ты здесь, а шагов не услышал! – Обрадовался Витька.

Хуже нет, - не понимать происходящего! Шли они шли в правильном направлении, торба копошилась и повизгивала, Альмин бок едва касался локтя, и вдруг удар в плечо, лапой по спине, носом в землю.

Если ты щенок, то надо слушаться. Витька упал, где велели, перестал подавать признаки жизни до тех пор, пока ни услыхал человеческую речь.
- Тише. Не вставай. Видишь, умница: за кустом уложила тебя, чтоб от взгляда скрыть.

- Чего там, дяденька?
- «Герой» импортного производства. – Парфён закашлялся, согнувшись в три погибели.

- Стой. Посерьёзней надо, ни то живот порву! Хорошая подруга у тебя, настоящая. Ты вот чего: обними, скрой лицо, чтоб случаем  энтот не запомнил.

- Он где?
- На осине, представляешь! Ботинками кверху висит, вызволения требует! Ветки насунуты скрозь, как шашлык татарский! Коричневый весь, что твой стручок, только ноги белые.

- Без штанов, что ли?
- Не пойму: в штанах или нету! Знаешь, может, переводить придётся. Ты дождись меня. Вместе пойдём

- Мы где теперь?
- Километра три – Гусятница.

- А он куда ехал? Прямиком в клюв, что ли!
- За сто вёрст киселя хлебать! Ладно. Пойду, а то моча в голову сольётся.

- Эй, Сулейман! – Крикнул Кузька Тиханенков.
Дитер повернул голову, активизировал отупевший от напряжения взгляд. Шесть бандитов с велосипедами, седьмой подъезжает. Собаки нет. Вот позор, если померещилась!

Висеть омерзительно. Попробовал улучшить положение, но быстро догадался: гнилое дерево. Крошатся ветки от малейших нажатий, рассыпаются в хлам.

- Слезай уже, деятель! Посоветовал Степан.
- Как он слезет! Лебёдку с тросом за луну зацепить, на марс опереться! – Жеребцом на выгоне заржал Филат Громенков.

- Осина не горит без керосина, - Резонно заметил Кружилин Игнат. – Древо сие водой напитано вельми обильно, к тому же, хальстух, аки вервие, шапкой зацеплен за инший сук: шевельни – удавит. Что робить будим, братия!

- Пирамиду построим: репка на Жучку, Жучка на ручку! Топор хоть есть у кого?
- Вон, на багажнике под проволокой.
- Постой, костя, - остановил Самощенкова Парфён, - это дело надобно отснять для истории!

Дитеру брызнул (кто бы мог подумать) в лицо блеск объектива, и (надо же) он узнал свой аппарат – Английский «Кодак», - ни у кого такого нет (лишь «Retina»). * Его же – с цветной фотоплёнкой. Неужели во всей красе увековечат!
- Давай, во! – разом заорали мужики, замахали руками, каждый на свой взгляд указывая точку фотовыстрела.

- Не смейте бить! – Вывернулся из-за куста Федос Буканин: бледнее мела, при последнем вздохе, - пешком бежал.
- Опомнись, Федюшка! Господь с тобою! – Бросился к нему Кузьма. - Водичка, вот! Сглотни, охолонь!

Федос до капли вытряхнул в рот содержимое изогнутой немецкой фляжки, отёр пот.
- На мысли того не было, - объяснил ему Степан. – Педали покрутить выскочили. Кого там бить? Зачем?

Про немца забыли вдруг. Жорик Полухин привычным движением нажал Федоскины плечи. Усадив на окомолок, - подпёр коленями спину и побежал пальцами по вискам.

- Страхи в тебе говорят, горе мается, живая ты душа, - пробормотал он и, перекрестив пациента, ногтем нажал руку выше запястья. Открылась вена, побежала кровь, прячась в траве, и остановилась, едва Федос перекрестился сам.

- Вот и вот! Живи, детинушка, - разрешил Игнатий. – Тихо посиди теперь или полежи. От земли-то правда восходит.

Федос заплакал впервые: не с детства, но с той минуты, как навсегда закрыл любимые глаза. Игнашка вытер ему слёзы утаившимся на плече с застолья полотенцем, пристроился рядом, обнял.

- Что теперь? – Подытожил Вася Костриков. - А что теперь! Правое твоё дело. Осталось нам не уподобляться, малых да безоружных щадить. Господом завещано, и будем слушаться.

Главное же осталось, - тихонечко, но так, чтоб стоящие тут не пропустили, сообщил Степан, - козу палёную устроить гадам. Приказ передайте всем: мужики, работники провожают своих до росстаней и возвращаются.

1. Жожка – род самодельного мячика из куска свинца и шкурки, скреплённых проволочкой.
2. Камерадешафт - Самая маленькая ячейка нацистских организаций.
3. юнгфольк – детская нацистская организация (с 10 до 14 лет)
4. Атрибут члена Юнгфолька нож для ношения на ремне с надписью «Моя честь - это преданность».
5. «Французский гостинец» - презерватив.
6. Иоанн Арндт – немецкий богослов.
7. «Vorwarts! Vorwarts!» - гимн гитлерюгенда.
8. "Сам Един еси Бессмертный..." - Последование панихиды (икос)
9. Толока – (здесь) разномастное сборище.
10. Путаница легенд между Архимедом, Пифагором, Ньютоном.
11. Окомолок – обломок комля (нижняя часть ствола дерева).
12. «Retina» - немецкая модель «Кодака».

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/02/20/2230