Портрет в интерьере. 2 часть

***
Вечерний звонок в дверь отвлек ювелира от просмотра телевизионной программы. Он неторопливо накинул на плечи джемпер, подошел к двери и  настороженно припал к «глазку» На лестничной площадке маячила скромная женская фигурка.  Курточка, джинсики, шапочка. Лица не видно. Судя по всему, она уже собралась уходить, не дождавшись, что ей откроют.
 
– Кто?  – Спросил Арнольд, пытаясь разглядеть, кто пришел и зачем.
Посетительница  обернулась,  приблизилась к двери:
– Я к вам. 
Лицо ее, искаженное окуляром, попало в круг света. Это была совсем молоденькая девушка, почти девочка, как показалось Арнольду. Свежее личико с серыми глазищами, мягкие славянские черты.
Арнольд клацнул массивными замками. Когда дверь плавно отворилась, он оторопел: перед ним будто ожила молодая женщина  с овального портрета. Только у этой, вместо маленькой шляпки, на голове плотно сидела вязаная шапочка.

Какое-то время мужчина и девочка рассматривали друг друга. Девочка нарушила молчание.
– Здравствуйте, – вежливо проговорила она.
Арнольд, только что горевавший по украденной коллекции, очнулся от печали и неожиданно для себя  произнес игривым тоном:
– Откуда ты, прелестное дитя?
– Я – Ира, – представилась «прелестное дитя». –  Мама заболела. Лежит. Я пришла вместо нее.
– А  мама кто? –  оживленно продолжал ювелир.
– Александра Егоровна.
– Кто это? – искренне не понял Арнольд.
– Моя мама у вас работает, –  терпеливо, как глуховатому и плохо соображающему, пояснила девочка и добавила, –  домработницей.
Слово «домработница» Ира произнесла с запинкой. Видимо, она стыдилась объяснять, кем работает ее мать.
До Арнольда наконец-то дошло.
– Шура, что ли? – хлопнул он себя по лбу. – Ты – дочка Шуры?
– Да, –  кивнула девочка. –  Я могу войти?
Хозяин  бодро отпрянул в глубину прихожей и перешел с «ты» на «вы»:
– Конечно, конечно…Прошу, проходите…

Удивлению Арнольда не было границ. Этот чудесный полевой цветок произвела на свет  неказистая, похожая на гномика женщина? Какой каприз природы!
Ира вошла в прихожую и, не дожидаясь приглашения раздеться, стала расстегивать молнию на куртке. Справившись с застежкой, выскользнула из рукавов и нацепила одежду на крючок вешалки. Стянутая  с головы шапочка освободила волну светлых вьющихся волос, и они мягко упали ей на плечи.  Свитер крупной вязки плотно обтягивал женственные формы девушки. «Статуэтка, – восхитился  Арнольд. – Роден, «Вечная весна».
 
Засучив рукава, девушка заявила:
– Мама мне сказала, что надо уборку сделать. Покажите, где у вас ведро и швабра. И порошок стиральный тоже.
 «Какая-то мистика, – не переставал удивляться Арнольд. – Я, случайно, не рехнулся на старости лет? Мне это снится?» Но это не сон, а явь.  И девушка – явь.  Чудесная, милая Золушка из бедной семьи. То, что она будет сейчас мыть пол, вытирать пыль и возиться с посудой, показалось Арнольду варварством.
– Постойте, – стал он лихорадочно соображать, как не дать Ире заняться уборкой. – Пока ничего мыть нельзя. Вы же слышали, что меня обокрали? Вот, теперь надо сохранить следы преступников.
 Арнольд выдал эту незамысловатую шутку уверенным голосом и поразился, что говорит про кражу спокойно, без нервов и  лишнего трагизма, который так и искрил в его монологах перед друзьями и знакомыми. Сейчас ему стало неловко за тот чрезмерный накал эмоций.
– Значит, я не нужна? – Ира приняла шутку всерьез и взялась снимать курточку с вешалки. 
– Как уборщица –  не нужна, –  Арнольд испугался, что она сейчас уйдет. – Но я приглашаю вас на чашечку кофе. Вы, Ирочка, когда-нибудь пили кофе, сваренный в песке?
Девушка замерла, обнимая свою одежду – будто хотела спрятаться. Лицо ее изобразило детское любопытство.
– В песке?  Как это?
– Это по-турецки.
– Нет. Никогда.
– Тогда попробуйте. Вам понравится. И оставьте свою куртку в покое. Вернее, на вешалке. И сапожки снимите, я вам тапочки дам.
Девушка послушно отошла от вешалки и стала стягивать обувь.
– Сейчас, пару секунд… – засуетился хозяин.
Наклоняясь в поисках гостевой обуви, он  почему-то вспомнил уроки  Жоржа Шулевича: никогда не гни спину перед женщинами, они этого не ценят...
«Чушь собачья,  – он мысленно отогнал призрак Жоржа, как отгоняют назойливую муху. – Мало ли, что наплел  старый ловелас…». А вслух произнес:
– Проходите пока в гостиную, правда, у  меня сейчас везде беспорядок. Не лучшие времена, так сказать…

Ира по-кошачьи осторожно зашла в осиротевшую без антиквариата комнату, и огляделась по сторонам.   
– У  вас очень уютно, – сказала она, скользнув взглядом по пустым стенам. – И тепло. У нас дома холод собачий.
 – Ну что, вы, Ирочка, если бы знали, что здесь было раньше… – крикнул из кухни Арнольд и замолчал. «Чего ты мелешь? – оборвал себя мысленно, – Роскошь уплыла в чужие руки, не объяснять же девочке, мол,  вот здесь было то, а вот там – это? Идиотизм… Хвастовство сноба…»
Он чувствовал себя оживленным, как выпивший лишку юнец. Но поймав свое помятое отражение в зеркале рядом с отражением юной девушки, разом очнулся. Зеркало, бесстрастный  свидетель, хоть и отрезвило его, но настроение все же не испортило.
– Вы в школе учитесь? – спросил заинтересованно. – В каком классе?
– Нет, –  спокойно ответила девушка. –  Я уже студентка. Второго курса.
«Уф,  – обрадовался Арнольд, – хорошо, что  не из детского сада».
– Колледж?  Или институт?
 – Академия.
– Вот это да!  Что за академия такая?
– Лесотехническая. Слышали? «Лесопилкой» еще называют.
– И кем, Ирочка, вы будете, когда закончите обучение в своей «Лесопилке»? – хохотнул окончательно повеселевший ювелир.
– Ландшафтным дизайнером, –  в голосе девушки зазвучала гордость.
«Ого, –  Арнольд озадачился, – это же денег стоит. Какая правильная  девочка…»
– На бюджетном  учитесь? – продолжал он расспрашивать Иру. А сам привычными движениями занялся приготовлением кофе: установил на плиту круглую железную банку с низкими бортами, наполненную до краев мелким речным песком, включил газ, и его огонек замерцал, облизывая дно банки.   
– Если бы! – Ира усиленно  рассматривала  стены, будто видела на них исчезнувшие картины. Очевидно, она стеснялась. – Платно. Мама из-за этого на трех работах крутится. Да и я подрабатываю.
– Кем, если не секрет?
– Натурщицей.
У Арнольда вытянулось лицо.
– Только вы не подумайте чего, – поспешно заговорила девушка, – я не обнаженной позирую. Хотя, если бы обнаженной – платили бы больше.
 
«Так-так, мистические совпадения продолжаются» – размышлял Арнольд, насыпая молотый кофе в медную турочку с длинной ручкой. Плеснув  в турку горячей воды, он погрузил ее в прогретый песок и стал следить за поднимающейся пенкой.
Открытые двери  гостиной позволяли ему тайком любоваться Ирой. Она сидела на диване, сложив на коленях тонкие руки. Спина прямая, нежная шея, изящный поворот головы. «Ни грамма косметики, натуральная, как младенец… – умилялся Арнольд. Но мысли его вдруг сделали резкий поворот. – Что со мной? Это же дочка уборщицы…»
Кофейная пенка поднялась мелкопузырчатой шапкой и, чуть было, не перебралась через край. Арнольд еле-еле успел подхватить турку, обжегся и в тот же момент  сердито упрекнул себя: «Да какая разница, чья она дочь… Я вот  сын  научных работников, а кто на самом деле? Ученый, что ли? Я – мастеровой…»

 Арнольд дал кофе чуть  отстояться, разлил по чашкам и, поставив их на поднос вместе с сахарницей, понес в гостиную. Ира сидела на диване в той же позе, смотрела в одну точку и о чем-то думала. Арнольд переместил чашки на кофейный столик и возобновил вопросы.
– А сколько вам лет, Ирочка? Извините, что спрашиваю. Я-то подумал, что вы школьница.
– Много. Девятнадцать.
– Да, действительно, –  ухмыльнулся ювелир. –  Много…
Он подсчитал в уме разницу между его цифрами в паспорте и ее. Получилось: двадцать семь. А это много? Как посмотреть... Бывает и больше.
– Включить вам музыку? Какую предпочитаете?
– Все равно. Лишь бы не бум-бум-бум. Я не люблю, чтобы по голове молотком стучали. У нас сосед за стеной такую любит. А я его за это ненавижу.
Арнольд прошелся пальцами по кнопкам музыкального центра. Полилась грустная мелодия. Он вспомнил про Шуру и запоздало поинтересовался:
– Мама заболела серьезно? Что с ней?
– Понервничала. А ей нельзя: щитовидка, – коротко отрапортовала Ира. – Но ничего, скоро поправится. Она просила, чтобы вы ее не увольняли, я смогу за нее поработать.
– Хорошо, не уволю, – согласно кивнул Арнольд и подумал, что сейчас его можно просить о чем угодно, и он не сможет отказать. Белокурый ангел Ира действовала на него как валерьянка на кота.
– Я еще вот что хотел спросить, –  спохватился он, –   что у нее с лицом? Отчего вот это? –   и изобразил мимикой  вечную улыбку Шуры. Получилось совсем некстати.  Но девушка отреагировала правильно.
– У нее парез был, задет лицевой нерв, – просто ответила она. Наверное, не в первый раз объясняла и привыкла. –  Некрасиво, понимаю. Иногда маму мучают сильные боли и тогда она жутко страдает. А так – ничего. Жить можно. 
Она взяла чашечку с кофе двумя пальчиками, сделала маленький глоток и вернула чашку на поднос.
–  Спасибо. Вкусно. Помыть посуду?
Арнольд повел ладонью:
–  Не надо. Я сам.
Она виновато улыбнулась:
– Тогда я пойду. Мне еще много успеть надо. И аптека скоро закроется.
Арнольд понял: уговаривать остаться и посидеть за новой порцией кофе не получится.  Развел руки в стороны:
 – Что ж…Спасибо за визит. Был рад познакомиться.
Он на самом деле был рад и чувствовал себя на седьмом небе. Ира промолчала. 
– Когда придете в следующий раз?
– Когда в милиции разрешат сделать уборку.
– Что? Ах, да… – вспомнил Арнольд   шутку про следы, которые нельзя трогать. – Я поинтересуюсь у следователя. Позвоню.
 
Молния на курточке Иры вжикнула, сапожки с промокшими носами наделись на обтянутые джинсами стройные ножки, шапочка облепила лоб.  На Арнольда опять глянуло видение: девушка из украденной коллекции. 
– До свидания… – сказало видение.
– До скорого … – откликнулся ювелир.
Дверь прощально щелкнула замками и захлопнулась. Арнольд прислонился спиной к металлической двери, в висках стучало. Настойчиво вспомнились слова из уроков дяди Жоры: «…главное – не быть любимым, а любить самому…Это и есть самое приятное в жизни…»

«Жениться на Ирочке, что ли? –   Впервые он задумался о женитьбе, как о вполне реальном событии. – Девушка – ангел. Чиста, наивна и, скорее всего, невинна.... Такую упустить – грех…»
Голова его наполнилась далеко идущими планами, настроение улучшалось. Он даже не замечал, что думает о девушке, как о вещи из антикварного салона.

***
Утром, вспоминая прелестное Ирочкино личико, он поймал себя на мысли, что жизнь не так уж жестока к нему, и сволочь-судьба, отобрав мертвые ценности, предложила ему ценность живую. От приятных дум он расслабился  и  не сразу расслышал, как надрывается телефон в соседней комнате.  Усталый   голос следователя Варенцова вернул его в реальность.  Арнольд  напрягся:  следствию  нужны какие-то подробности? Но разобрав фразу «Арнольд Янович, есть новости для вас, приходите…», встрепенулся, и уже через  час сидел в кабинете следователя.
– Посмотрите, нет ли среди этих предметов ваших? – Варенцов придвинул к ювелиру пачку цветных фотографий.

Арнольд стал внимательно рассматривать снимки. На них в разных ракурсах были запечатлены раритеты из серебра и золоченой бронзы – часы, канделябры, сервизы, украшения и прочие диковинные предметы старины,  расставленные на зеленом сукне стола с инкрустированным подстольем. Большое количество  предметов на снимках заставило ювелира задаться вопросом, и он не удержался:
–  Магазин кто-то ограбил?
–  Нет, это всего лишь предметы интерьера одного очень небедного человека.  Узнаете что-нибудь свое?
 Ювелир впился взглядом в один из снимков.
– Да, – обрадовано воскликнул он, –  вот это мои часы.  – Он  пододвинул следователю фотографию, на которой узнал свой первый коллекционный экспонат – часы с грифонами. – И вот это – тоже. И это.  Надо же…
Он отложил несколько снимков  отдельной стопкой.
Варенцов поднял брови:
 – Вы уверены?
–  На девяносто девять процентов из ста…Вы сможете убедиться. Пожалуйста, -  Арапов полез во внутренний карман пиджака,  вытащил оттуда небольшой фотоальбомчик величиной с записную книжку. - Я, знаете ли, люблю порядок. Это у меня что-то вроде каталога. Свою работу  я ни с чем не спутаю, но всегда лучше иметь доказательства, не правда ли?
–  Несомненно.
–  Обратите внимание на характерные особенности, – оживленно продолжал Арнольд, а сам вытягивал нужный снимок из пачки следователя и подбирал к нему пару из своего альбомчика, раскладывая фотографии в виде карточного пасьянса.   
–  М-да, дорогие вещички, – едко усмехнулся Варенцов, посматривая то на Арнольда, то на снимки, на которые указывал ювелир. –  И как вы умудряетесь на  зарплату аккомпаниатора такое покупать?
 Усмешка не ускользнула от внимания Арнольда. В театре он давно только числился, но не служил в нем.
–  Я же вам говорил, что  ничего не покупаю, – спокойным тоном парировал ювелир. – Я для личного потребления реставрирую старинный хлам, в котором хоть что-то осталось от произведения искусства. Малейшая деталь идет в дело. Я об этом в заявлении подробно указал.
 –  А «хлам» где берете? – не сдавался дотошный Варенцов.
Но Арнольд тоже был не лыком шит.
–  Даже не поверите, – улыбнулся он хорошо отрепетированной виноватой гримасой, будто ему стыдно  признаться, –   бывает, и по помойкам хожу. Меня в нашем районе все бомжи и алкаши знают. Тоже иногда приносят. За бутылку-другую, много им не надо.
–  И вот такое на помойках находите? –   показал следователь на часы с грифонами.
– Э, нет, такое на помойках не водится, вы правы. Эти часики мне одна старушка даровала. Видели бы вы, в каком  состоянии они находились… Воссоздавал по каталогам.
Взглянув на следователя –  верит или не верит? –  продолжил.
– Могу адресок ее дать. Бабушка из благородных.
 
Арнольд был готов к подобным вопросам. И адреса «благородных бабушек» знал наизусть. Он, как пройдоха-Чичиков, собирал мертвые души и имел целый список древних старух, у которых когда-то водились предметы старины. С самих бабушек, естественным образом уже отошедших в мир иной, спросу никакого быть не могло:  школа Жоржа Шулевича –  не подкопаешься.
 Следак поджал губы.
–  Ясно…  Больше нет ничего вашего?
–  Кажется, нет, –   неуверенно ответил ювелир.
Смутное чувство, что он знает, где  были сделаны эти снимки, на мгновение обеспокоило его. Он с сожалением отложил пачку фотографий в сторону. Ему так хотелось, чтобы на снимках мелькнуло изображение овального портрета! Но его не было…
–  А в чьем  доме все это находилось?  Можно узнать? –  спросил он заинтересованно.
Но Варенцов уже закрылся для вопросов и ответов, будто шторку задвинул. Собрал снимки в аккуратную стопку, положил в ящик стола.
–  Пока не имеем права оглашать детали дела.
–  Да-да,  понимаю, –  согласился ювелир.

 ***
Он вышел из прокуратуры на морозный воздух. Зима  была в разгаре, но солнце  припекало, и снег на асфальте подтаивал. «Хоть что-то нашли, уже хорошо, –   размышлял Арнольд. На душе его  тоже потеплело. –   Портрет жалко…» Он тосковал по лицу на портрете, скучал по нему, как по близкому человеку.
От портрета мысли его плавно перетекли к Ирочке.  Думать о ней  было приятно, а сейчас – даже более чем. Она,  добрый ангел, принесла ему удачу. Вчера приходила, а сегодня ему сообщают про найденную часть коллекции. Что, если не предзнаменование? Соображения особого толка сладко терзали его с недавнего времени: как бы деликатно наладить с ней отношения? Конечно, самый простой вариант – позвать для работы по дому. Вместо болеющей Шуры, на время, пока та отлеживается со своей щитовидкой. Но этот, самый простой вариант, Арнольду решительно и бесповоротно не нравился.
 
«Какие отношения могут возникнуть между хозяином и прислугой? – задавал он сам себе вопрос  и сам же на него отвечал:  либо зависимые, либо никакие». Ему не хотелось приводить ее в дом под натиском необходимости. Он не мог даже представить, что будет ждать, пока Ира закончит уборку, а потом приглашать ее на прогулку за город или в театр. Нет, только не так,  это никуда не годится. В принципе, вымыть пол он и сам может, не велика наука. С тех пор, как он стал существовать без родителей,  научился все делать самостоятельно.

 Закаленный холостяцкой жизнью, он не брезговал иной раз взять в руки тряпку и пройтись ею по своим золоченым раритетам. Это даже в какой-то степени доставляло ему удовольствие. Но когда работы привалило настолько, что времени на уборку пыли с заковыристых поверхностей стало катастрофически не хватать,  пришлось нанимать прислугу. Так появилась Шура, по рекомендации, сейчас и не вспомнить – чьей.  Теперь же он боялся, что волшебство Ирочкиной прелести бесследно улетучится, если она из его гостьи превратиться –  даже на короткое время! –  в женщину со шваброй. Уйдет очарование, огрубеет образ, житейское задушит романтику и, вполне возможно, и влюбленность.
 
Значит, нужен иной подход: случайная встреча в городской суете.  У него было два места «якобы случайно» повстречать ее: там, где она учится и там, где проживает. Был еще один вариант – мастерская художников, где она подрабатывала натурщицей. Но этот адрес пока  неведом,   вариант отпадал. Конечно, он мог выспросить нужную  информацию напрямую у Шуры, узнать все и подробно. Но – странно! – он отметал  возможность соотносить Ирочкин образ с образом ее матери. В его воображении судьбы двух этих женщин, находящихся в кровном родстве, не пересекались между собой, даже принадлежали разным мирам. Ирочка относилась к беспечному студенческому миру, цветущему и безалаберному;   миру, где нет груза ответственности, и каждый зарабатывает себе на мелочишко как может. А мир Шуры представлялся ему мрачным, как  подворотня в проходном дворе; миром, где все озабочены вечными проблемами: нехваткой денег, болезнями и неурядицами.
Арнольд договорился со своей совестью, что не будет  совмещать образ Иры с образом ее матери.
***
продолжение http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl