Пустая голова

   Что такое ленкомната в советской армии в 70 годы прошлого века, помнят многие. А тем, кто откосил от действительной военной службы, расскажу. В этом помещении всегда находились ряды столов, на которых лежали подшивки разрешённых замполитом газет, по стенам висели плакаты, вдохновляющие воинов на ратные подвиги, а впереди, на некоем подобии пьедестала, обшитого красным сукном, возвышался белый бюст вождя мирового пролетариата.
 
   По умолчания предполагалось, что всякий раз, когда замполит нёс обычную в то время ахинею, при взгляде солдата на красный пьедестал и огромную гипсовую голову сознательность повышалась даже у тех смуглых воинов, которые были призваны из самых удалённых аулов Средней Азии. Они русский язык почти не знали, но прилежно изучали его по армейским командам и обычному мату  сержантов и офицеров.

   В ленинской комнате нашей казармы как-то собрались вечерком сержанты и квасили. Я тогда ещё не пил, но будучи командиром орудия, присутствовал,  дабы никто не заподозрил, что именно я могу быть стукачом.
   А опасаться нам было чего: наш суровый командир батареи капитан Бухоня (фамилию не переврал, и фамилии он полностью соответствовал) частенько появлялся вечерком, дабы проверить боеспособность вверенного ему младшего командирского состава батареи.

   Боеспособности у нас, естественно, в такие слякотные вечера в бывших казармах немецких войск в Тильзите никакой не было.

   Бухоня появлялся всегда внезапно. Чтобы как-то выиграть время для наведения порядка мы всегда предупреждали дневального при появлении отца-командира орать во всю глотку: "Батарея, смирно!"

   Бухоня был настоящий службист: он не мог пройти спокойно мимо нарушения устава, и всегда останавливался распекать дневального за его незнание. По уставу такая команда подаётся один раз, когда командир впервые за день, обычно с утра, появляется в батарее. А тут вдруг рёв дневального вечером, после того как наш комбат за день успел в казарме примелькаться!

   Пока комбат делал втык дневальному, мы успели спрятать останки пиршества, стаканы и бутылки в полость под головой вождя, и бюст молчаливо, нисколько не возмутившись нашим поступком, сохранил тайну.

   Когда Бухоня, прошагав метров 30 от дневального до ленинской комнаты, явился аки Христос военному народу, мы успели навести порядок и рассредоточиться на местности. Я уселся за подшивку газет "Страж Балтики". Остальные сержанты также старательно замаскировались. Кто-то раскрывал свой конспект, и держал его перевёрнутым вверх ногами, кто-то схватил щётку и усиленно подметал ленкомнату, а кто-то, с особо красной рожей, кажется это был калининградец Фрол, вглядывался в вечернее окно, изображая любовь к астрономии и поэзии. Командир второго орудия Левченко схватился  за кисти и гуашь. Он четвёртый месяц кряду безуспешно старался  ровными буквами написать лозунг "Воин, береги готовность как зеницу ока!", а непьющий, как и я, но компанейский Джафаров взял свой национальный танбур, похожий на мандолину, только с длинным грифом, и сделал вид, что музицирует.

   У нашего капитана были железные принципы: он никогда никого не наказывал, если не мог доказать уликами (бутылками, стаканами и закусью) употребление спиртных напитков.

   Вначале капитан оглядел помещение. Но бутылки и стаканы уже тихо стояли под полой головой Владимира Ильича, а других примет не было совсем. Однако в спёртом воздухе ленкомнаты предательски стоял густой запах спиртного: окна в казарме не открывались с немецких времён, так как были забиты добротными советскими гвоздями намертво.

   И вот здесь-то и наступало везение: стукач позвонил комбату, когда тот и сам грешил водовкой после напряжённой службы. Именно поэтому напрасно Бухоня водил нечутким к алкоголю носом и приставал к каждому с вопросом:

- По глазам вижу, что Вы распивали спиртные напитки, товарищ сержант?

- Никак нет! - рявкал каждый младший командир.

- А Вы, Улас, тоже не распивали? - приставал ко мне Бухоня.

- Что Вы, товарищ капитан, Вы же знаете, что я спортсмен...

   Я понимал, что капитан (совсем необоснованно) мне на слово не верит. После категоричного ответа он сразу же пошёл к тому месту, где я делал вид, что читаю "Страж Балтики", и пролистал подшивку в надежде найти бутылку, спрятанную между газетными страницами.Догадаться заглянуть под полый бюст он не мог в силу того, что подобное кощунство и в мыслях было недопустимым.

   Поиск, естественно, ничего не дал, и наш командир задал последний глубокомысленный вопрос:

- А если не распиваете спиртные напитки, то, чем же вы тогда заняты в Ленинской комнате в такое время?

- Готовимся к завтрашним политзанятиям, товарищ капитан! – солгали мы, и допрос на этом закончился, Бухоня одобрительно хмыкнул и удалился.

   Проследив исчезновение комбата из расположения части, мы начали фотографирование в обнимку друг с другом возле бюста, а старшина Лаздаускас, литовец по прозвищу Бэмби, ласково погладив лысину вождя-спасителя, снял бюст на пол, и неуставные взаимоотношения друг с другом и спиртным продолжились.

                . . .
   
  Боевую тревогу  впервые объявили совершенно внезапно. Наш гвардейский, Краснознамённый ордена Ленина и ордена Кутузова артиллерийский полк уложился раньше контрольного времени и вышел из парка на марш. Боевые расчёты выполняли приказы чётко, все понимали, что внезапная тревога объявлена неспроста, случилось нечто неожиданное и никто от техники не отлучался. Колонна часто останавливалась, и мы часами ждали следующей команды на движение. Эти непонятные остановки усиливали напряжение, которое почему-то испытывал каждый из нас.

   А когда над нашими головами раздался гул транспортных самолётов, которые тройками непрерывно, и почти весь день, летели над нами, мы ощутили настоящую тревогу, но, что случилось, и куда мы движемся, так никто из нас и не понял. Ночь провели в кузовах машин, было жёстко, но не замёрзли: август 1968 года выдался тёплым.

   К вечеру следующего дня полк вернули в казармы, а наутро расчёты приступили к чистке орудий и автомобилей. Что стряслось, мы узнали значительно позже. Замполит объяснил нам, что полк свою боевую задачу выполнил, "Пражская весна" состоялась, но окончилась для нас удачно, чего не скажешь о чехах.