Дневник и фото - 1995

2 января 1995 г.
Вчера к обеду приехали Фыфкины родители: засиделись до ночи и остались спать, а нынче утром уехали так рано и тихо, что мы не проснулись.
Сегодня к обеду прибыла моя мама, а к пяти вечера заехал Боба Жутовский, и получились у нас славные посиделки. За ужином БЖ отговаривал меня идти ответсеком в «ЛГ» – контора совсем мёртвая, ничего они не хотят,  и  мне в том болоте делать нечего. Вообще плюсов никаких – нормальных денег там тоже нет, потому соблазняют меня двухэтажной редакционной дачей в Переделкине (с перспективой её приватизировать, что начальство «Литгазеты» намерено сделать с пятью другими). Я всё понимаю сам, но и выбора большого у меня нет – очевидно, что выпускать дайджест «Московских новостей» для Израиля долго не получится.

3 января 1995 г.
Ждали к обеду Гену Русакова, а он всё не ехал, и когда я позвонил ему домой – застал Геннадия Александровича сонным и смурным. Что с ним происходит – понимаю (сам пережил такую ситуацию), но долго держать в секрете рождение сына он не сможет (мальчишке уже два с половиной месяца, и о нём знают даже Людины родители). Кого мне в этой ситуации жалко больше всего – Машу Русакову, которую всё происходящее очень сильно задевает.

4 января 1995 г.
Узнал о смерти Игоря Дедкова. Мне говорили, что он тяжело болен, но понятие «тяжело» у меня со смертью ассоциируется плохо. Тем более, что при редких  наших встречах Игорь Александрович выглядел вполне здоровым, а вот...  Несмотря на то, что нам   в конце  концов удалось познакомиться, самое большое мое желание – выбраться к Дедкову в Кострому – так и осталась нереализованным.

5 января 1995 г.
Зашёл в «Литгазету», перед разговором с Удальцовым заглянул к Латыниной. Алла говорит на полном серьёзе: «Сила «ЛГ» в том, что она никогда не изменяется» (искренне считает это достоинством).  Удальцов выглядит ужасно: силится изображать на линялом лице гагаринскую улыбку, и при этом бегает воровскими глазами. Попрощались до 15-го: оба будем думать, но уже понятно, что...

7 января 1995 г.
У Крохина в подвале–фотоателье на Цветном бульваре.  Три девочки-натурщицы (одну я сам поснимал бы ню) и пяток гостей, из которых знаю лишь Руслана Сагабаляна, принесшего только что изданный им журнал (очень скверный и по содержанию, и по типографскому исполнению). Говорили о кризисе демократической печати и пили, пили, пили...

9 января 1995 г.
У Фыфки болят застуженные зубы, а когда она в таком состоянии – я главный враг всего на свете и средоточие всех бед. И кто-то ещё будет говорить, что у меня тяжёлый характер?

10 – 12 января 1995 г.
Писал беседу с Витей Ерофеевым. Которая началась у нас с взаимных книксенов:  я сказал ему, что лучший его рассказ –  «Попугайчик», а он мне – что наш отдел литературы в «Огоньке» был самым сильным среди всех столичных редакций. Поиграли в петуха и кукушку и сели работать.

19 января 1995 г.
Абсолютно абсурдная информация:
«Чеченцы   п о к и н у л и   подвал дворца Дудаева (вместе с раненными и пленными) и над ним водружён российский флаг».

21 – 25 января 1995 г. / Казахстан
–  21-го прилетел в Алма-Ату (Алматы), сразу же в аэропорту поменял часть рублей на местные деньги и уже через 15 минут у меня на площади возле киосков  вытащили бумажник. Прилетели, называется!
Вечером – в Бишкек.
–  22-е. С какого-то переляку местные чудики поселили меня в гостинице при...  онкологической больнице. Зато номер роскошный – «звёздочки» эдак на 3! Вечером – собкор «МН» Гюльшат и её симпатичный брат Ильшат.
–  23-е. В Белом Доме пустые разговоры с Камилем (который был собкором «МН», а стал прессекретарём Акаева). Своё новое назначение Камиль непременно хочет отметить бурным застольем. Отметили. Осталось ещё рассказать мне, зачем я  (редактор  отдела  региональных  изданий  «Московских новостей»,  тут оказался.
–  24-е. Приехал славный парень Серёжа Дуванов и увёз меня в Алматы...

...Миновали горный перевал, шоссе из Бишкека в Алматы покатилось под уклон,  и уши заложило от перепада высоты, а водитель то и дело крутил свободной  рукой колёсико настройки радиоприемника, ловя ускользающую волну. Сетовал: передатчик слабоват, да и антенна оставляет желать...
В Казахстан меня вёз Сергей Дуванов – некогда крутой диссидент, зубная боль алматынского руководства и организатор местной социал-демократической партии, а теперь владелец собственной теле-радиокомпании. Начинал ее в рамках  проекта популярной в Москве программы «Радио-Максимум», но отпочковался, сам встал на ноги,  и сегодня у Дуванова львиная доля русскоязычного эфира на  информационной  территории Казахстана.
В черте города УКВ-эфир очистился от помех, и программу новостей «Радио-М»  сменила музыка, перемежаемая абсолютным по выговору американским  английским. Не сдержал удивления: кому? для кого? – в нынешней Алматы,  переименовавшей даже улицы Пушкина и Гоголя, где и русский-то великий-могучий в жутком загоне. Дуванов только отмахнулся: и с русским всё  в порядке, и на английском есть, кому слушать. У них из восьми ди-джеев трое –  стопроцентные янки: Марк Хеннинг, Тайсон Доэрти и Джош Браун – можешь познакомиться. Правда, профессионал со стажем только Марк: ему за сорок,  из хиппи 60-х, фанат рок-н-ролла, много лет работал диск-жокеем в Лос-Анджелесе. Сюда приехал с женой, командированной в Казахстан по делам  своей фирмы. Сам предложил «Радио-М» свои услуги – вёл часовую программу новостей на английском, потом начал собственный музыкальный марафон.
Марк – первая ласточка, следом за ним на «Радио-М» появилось еще двое  американцев, уже из другого поколения, с иными музыкальными пристрастиями. Работают бесплатно: ставка ди-джея – доллар за час вещания, и для американцев, выходящих в эфир 2–3 раза в неделю, это не деньги.
По пути к ажурной телебашне, мерцающей красными огоньками на окраине  казахстанской столицы, собрали по городу ночную дежурную бригаду; последним  прихватили Джоша Брауна, вконец закоченевшего в ожидании машины.
Джошу –  23, два года назад окончил университет в Миссисипи, по специальности  политолог. Он доброволец Американского корпуса мира – государственной  некоммерческой организации, которая ежегодно рассылает по всем странам  несколько тысяч своих посланцев с гуманитарной, как теперь говорят, миссией: сеять разумное, доброе, вечное. Джош мог оказаться в Сербии или Сомали, но в числе восьми десятков американцев приехал в Казахстан. Корпус мира платит своим миссионерам минимальные деньги, права прирабатывать они не имеют.
Так в конце прошлого века здесь шли в народ российские разночинцы: учили  казахов грамоте, обречённые бороться с нуждой, осесть среди бескрайних  степей и сгореть до срока от пьянства или бубонной чумы...
Школа, где Джош преподаёт казахским детям английский язык, выделила  американцу жильё и обед в учительской столовой. Комнатёнка оказалась  в отдаленном районе с дурной репутацией, и за день до моего приезда Джоша обокрали (надеюсь, не его ученики): всё унесли, от плеера до джинсов. Очень  хочет выучить русский язык, но за два года это ему не удалось. На радио пришёл   в поисках общения: здесь уютно, здесь говорят на его языке и вполне его понимают...
Джош исчез в аппаратной, а в студии уже вживается в роль Тайсон: на голоса  разговаривает сам с собой – хрипит, завывает, сходит на доверительный шепот  и вдруг взрывается словесным крещендо. Разогревает себя – нахлобучил на  голову нечто войлочное, с оранжевым панковским гребнем.  В отличие от Джоша, свободно говорит по-русски. Ему 24. Работал гидом в Колорадо, потом  закончил университет. Случайно познакомился с крупным фермером – тот  решил завязать сельхозотношения с Казахстаном и предложил Тайсону быть посредником: оплатил билет, дал денег на первое время. Через полгода  Тайсон к сельскому хозяйству охладел, открыл собственную фирму в Алматы, переводческую. Да это всё неважно, главное – есть музыка: может слушать её 25 часов в сутки, всю свою фонотеку из Штатов привез с собой. Мечта? Жить в музыке и получать за это деньги, играя на гитаре. Хотел бы создать свой центр общения, где будет много музыки и много разных ремёсел – стеклодувы, резчики,  гончары... Ему в жизни нужны только музыка и кислород. И ещё конечно девушки.  Говорят, в Казахстане они 150 национальностей. Почти всех попробовал, только  две остались. Узнает всех девушек здесь – поедет дальше: мир большой...
Марка Хеннинга я в студии уже не застал, на память смог сфотографировать только Тайсона и Джоша, который наконец согрелся, ожил в общении и улыбнулся  в объектив  кроткой улыбкой Алёши Карамазова.

27 января 1995 г.
В мой кабинет в «МН»  курьер принёс новенький загранпаспорт (оформлен 4-го) и уже с израильской визой (я тут пальцем о палец не ударил – всё сделала редакция). Что ж – аккурат 25 лет прошло с того времени, как получил я на Киностудии МО СССР т.н. «допуск на секретность»  и стал невыездным. Советская епитимья кончилась – теперь моя  совесть вылечилась  и  могу собираться в страну, которую вообще никогда не чаял увидеть.

29 января 1995 г.
В конце года Хлебников с Черновым выпустили номер «Русской визы» – вполне хороший, если бы его не портили портрет Марка (естественно, весь в белом) на первой странице и реклама их с Андреем мертворождённой партии ДНК (Движение народной консолидации). Горячев позвонил сам: сказал, что  очень жалеет о нашем с Вигилянским отступничестве, потому что журнал выходит  на новый виток («теперь его даже в Думе не зазорно показать»), и спросил, как  оцениваю номер. Честно ответил, что для меня «Русская виза» – не карманный  журнал Горячева, и на этом мы попрощались (думаю, навсегда).

1 февраля 1995 г.
В «ЛГ»  вышла наша с Витей Ерофеевым беседа «...Накануне «Страшного Суда». Позвонил Удальцов – поздравил с публикацией и сказал, что всегда будет рад видеть меня на их полосах.

6 февраля 1995 г.
Спустился в переход под Пушкинской, встал под знаком "No smoking", закурил и тут же был отловлен ментом, вылезшим из своего кубрика заработать на обед. Торговаться не стал – сразу заплатил 3 000 рублей, затребовал квитанцию и с чистой совестью докурил сигарету до фильтра.

10 февраля 1995 г.   /  Зельдину – 80
До чего же я был бестактен в юности. Уже будучи театральным мальчиком, почитал лишь Таганку и “Современник” (Марк Захаров в то время в “Ленком” ещё не пришёл),  а Театр Советской Армии был для меня лишь крышей, под коей мои друзья-актёры отбывали армейскую повинность.  Правда, там играли любимые Андрей Попов, Касаткина и Покровская, но Зельдин к ним не относился.  И не только потому, что убогую комедийку “Свинарка и пастух” я терпеть не мог. Просто за нашей стенкой –  в пятиэтажке в Марьиной роще – жила бывшая жена Зельдина Гитя Островская с сыном и матерью,  и Владимир Михайлович их часто навещал. Причём, отчего-то случалось это, когда по ТВ вдруг показывали картину про свинарку и пастуха или фильм-спектакль 1952 года “Учитель танцев”, где Зельдин и Островская играли вместе,  и в таких случаях вся семья, не имевшая телевизора, приходила смотреть кино к своим соседям. Я же при их появлении просто убегал из дома. 
Продолжалось это до тех пор, пока однажды не столкнулся с Зельдинской тёщей в магазине, где вместе пробили в кассе ливерную колбасу за 68 копеек / кг (простую, "Яичная" стоила 1 рубль 30).  Скучая в очереди, тёще захотелось поговорить:
– Владимир Михайлович её обожает! – всегда к его приходу покупаю.
– А у нас её никто в рот не берёт, – потянул меня чёрт за язык. – Мы ей кота Мурзика кормим!
Больше со мной никогда не здоровались.

13 февраля 1995 г. /  Рукоположение Вигилянского в диаконы
Володя хотел уйти в Храм в конце 70-х, когда от мирской советской жизни тошнило всех (но почему-то не получилось), потом в 80-е (однако началась Перестройка, а  с ней «Огонёк»), и теперь это всё-таки произошло (думаю, равно по причине разочарований последних лет и под сильным нажимом Олеси).
Рукополагал сам Алексий; Володя просил поснимать службу, но у меня ничего не получилось – не учёл темень и тесноту в церкви на «Рижской», да и охрану патриарха, которая оттеснила  всех за пределы света фотовспышки. К тому же эта церемония произвела на меня тягостное впечатление: глаза были на мокром месте, и ушёл, не дождавшись конца.
Удивительно, но на проявленной плёнке только Олеся и получилась (она у нас теперь м а т у ш к а ).

15 – 21 февраля  1995 г.  / Израиль
В Шереметьеве долго мурыжили пограничники – рейс задержали на два часа:  очень много было летевших на ПМЖ.  Один дедушка оказался моим соседом (всё его имущество было – пожелтевший колючий столетник в новеньком горшке, с ним он и в самолёт загрузился).  Попросил пустить его к окошку и весь полёт смотрел в иллюминатор, пока не спросил, почему так много снега за бортом. Я сказал ему, что это облака, он явно не поверил, и тут я понял, что дед вообще летит в самолёте первый раз (наверняка и последний).
В «Бен-Гурион» прилетели на закате, и темнота упала на город очень быстро – когда доехал до  Издательства «Новости недели» (Петах Тиква, 158), была уже совсем южная ночь. Распорядясь  доставленными плёнками, в десять вечера Ицик отвёз меня в гостиницу на улице Бена Егуды, 35. Сразу позвонил Наташе Дубровской и через час мы встретились в ближайшем «Макдональдсе»...

На другой день отдал дань вежливости нашим партнёрам  (Абов настоятельно рекомендовал законтачить с неким Стасом Копытником, но этот человек не располагал к общению вообще). В итоге я сказал, что у меня здесь достаточно друзей и от всякого сопровождения отказался, пообещав появиться перед самым отлётом в Москву, что хозяев тоже вполне устроило.   

Наташа написала мне, безъязычному, кучу записочек на иврите и английском – транспорт по маршрутам, куда намеревался добраться, и так я благополучно  доехал из Тель-Авива в Иерусалим, Вифанию и Вифлеем. Обычно водитель  автобуса, прочитав мою цидулю, задавал пару наводящих вопросов, в ответ на которые я мог лишь мычать, и, обернувшись к салону, спрашивал: «Русские есть?»  Таковые всегда откликались, а по пути в Назарет моей попутчицей  оказалась огненно-рыжая девчонка из Харькова, боевито сжимавшая коленями  винтовку «М-16».
По дороге девчонка рассказала, что ей 18 и в Израиль приехала с родителями (моими ровесниками), которые оба инженеры-электрики, и здесь уже пять лет. Что за пребывание в армии ей платят зарплату, а кроме того она за время службы получит профессию кошерного повара... Она рассказывала, а я не мог оторвать глаз от нагрудного кармана, из которого торчал запасной магазин автомата, поблескивая медным верхним патроном...
На конечной остановке, выйдя из автобуса, я подал девчонке ладонь, и ремень винтовки соскользнул с её  плеча на сгиб моей руки. «Осторожно! – сказала она. – Только без резких движений!.. Очень медленно положите оружие к моим ногам!..» Девчонка ещё не договорила, а я уже видел, что водитель целится в меня из армейского кольта.  И только когда автомат оказался на земле, и девчонка его подняла, шофёр автобуса закрыл дверь и уехал.
Да, ребята, у вас тут получить пулю ничего не стоит.

Недалеко от моей гостиницы – на улице Дизенгофф – за неделю до моего приезда в автобусе взорвался смертник (большое пятно от сгоревшей резины ещё чернело на асфальте), но никакой истерии в городском транспорте я не наблюдал. А когда в Назарете (католический Храм Благовещенья и Церковь Архангела Гавриила) на той же остановке ждал обратный автобус и ко мне подошёл аккуратный русский еврей-графоман – предложил за три шекеля купить машинописный сборничек его стихов (ей-ей Глазков с его самсебяиздатом!), я вообще ощутил себя дома.

В Вифлееме помолился в Базилике Рождества – спустился в грот, где родился Иисус, преклонил колена перед Серебряной Звездой, обозначающей место появления на свет мальчика, которому было предрешено стать Спасителем (веришь или не веришь – всё равно дыхание перехватывает).  В Вифании отыскал очень древнюю гробницу Лазаря. И дважды (одного дня не хватило) наведался в Иерусалим (480-й экспресс из Тель-Авива идёт прямо до автовокзала).

Первую прогулку по Иерусалиму начал с улицы Еллина – самой еврейской в этом святом городе: на ней синагога и две иешивы. Дважды прошёл её из конца в конец, ища хоть что-нибудь на русском языке, и ведь нашёл-таки! – маленький жестяной щиток с корявой надписью: "Портной принимает круглые сутки".
Тут же стояли две тётушки, бойко говорившие по-немецки, и через минуту моего монолога одна сказала:
– Да перестаньте мучиться, молодой человек! – говорите по-русски!.. Идя отсюда по Яфо-стрит, прямо в Старый город и упрётесь.

Для начала поднялся на башню цитадели Давида, с этой самой высокой обзорной площадки поснимал на цвет панорамы Иерусалима.
Потом дошёл до Гефсимании – в Храме Успения спустился ко гробу Богородицы. Медленно ступая вниз по 48 ступеням  (из ХII-го века в IV-й), вдруг осознал, что с того времени, как сюда так же сходил Гоголь,  тут  ничего не изменилось,  а сотни крестиков на стенах оставлены крестоносцами  вообще   в ч е р а...
От Стены Плача (записочку в щель между камней не стал закладывать даже символически)  спустился в подземный еврейский город  (кто бы сказал, что весь древний Иерусалим по периметру равен московскому Кремлю!) и прошёл его весь. Под вечер вышел на Виа Долороза, оказавшуюся шумной и грязной арабской улицей...

Пока я путём страдания Христа добрёл до Храма Гроба Господня, уже совсем стемнело, и – к своему удивлению – я оказался там единственным  прихожанином. Только одинокий служитель собирал свечные огарки и складывал их в металлический ящичек. Второй такой же стоял у дверей, я выбрал из него несколько огарков подлиннее (два взял на память, остальные с молитвой поставил в паникадила и всесвешники).
За час, что  бродил по всему Храму, поднимался на Голгофу, преклонял колена у Камня Миропомазания – вообще не встретил ни одного человека и уже приготовился к тому, что останусь здесь запертым до утра. Поняв, что за мной никто не смотрит, проник в Кувуклию, где – положив на алтарь свой нательный крестик – исповедался перед Господом в грехах, испросил у Него  прощения, помолился за себя, своих родных и близких...
Оказавшись на улице, я обнаружил полное безлюдье: заплутал (очевидно, что после 23-х город вымирает), как вдруг услышал бодрые шаги - молодой мужчина с женщиной и мальчиком лет шести-семи явно шли к себе домой (муж нёс полную авоську капусты и зелени). Поразительно, но мужчина свободно говорил по-русски (поляк, он пять лет учился в МГУ на геофаке) и просто объяснил, как выйти за крепостные стены...

На другой день – обзор города со смотровой площадки от Университета, потом гора Олив, долина Кедрон (гробницы пророков – могилы Иосафата, Захария и св. Иакова, столп Авессалома). Наконец Грот Гефсимании (место поцелуя Иуды и ареста Иисуса), Церковь Всех наций (Базилика агонии, где Иисус провёл ночь перед распятием, с обломком скалы, на которой молился), Церковь Вознесения. И потрясающие взор и воображение гефсиманские оливковые деревья...
Ходя по Гефсиманскому саду, краем уха послушал русского гида ("Этим деревьям – две с половиной  тысячи  лет!.."), и очень захотелось небольшой группе туристов из России, которым он вешал на уши экскурсоводную лапшу, сказать историческую правду:
– Когда крестоносцы  летом 1099 года осаждали Иерусалим, они вырубили тут все деревья, греясь у костров. Но эти – нынешние – выросли из тех же самых  корней,  и тропинка между ними, по которой ступала нога Иисуса, не сместилась за две тысячи лет ни на шаг!..

Наташа отдала мне свой выходной. Встретили рассвет на  тель-авивском пляже  (я побродил по колено в воде Средиземного моря,  но окунуться в него не рискнул – всё-таки зима), потом погуляли по Золотой Яффе, а вечером посидели на веранде греческого ресторанчика.  Поужинал у Дубровских дома – Юля уже совсем большая (подарил ей кассету Высоцкого)...

Оставалось увидеть ветхозаветные места – Кумран, Иродион, Моссаду, Мёртвое море.  И, конечно,  Иерихон, который в списке детских мечт соседствовал с египетскими пирамидами и Стоухенджем. Туристическое агентство напротив моей гостиницы завлекало обещанием: «Возим по всему Израилю», однако насчёт Иерихона там сначала  сказали, что такого города здесь вообще нет (ну да, трубы иерихонские были,  должны быть и иерихонские стены), а когда выяснили, что он называется Джерико  –  заявили: это уже территории, и они туда не ездят. В конце концов, позвонил частному гиду Игорю Маркову (половину моих друзей по этим местам катал, последний раз – Макаревича с его «машинистами») и зафрахтовал его с машиной на весь день:  влетело мне это удовольствие в полтораста долларов, зато путешествие удалось на славу.
На дороге к Мёртвому морю тормознули на смотровой площадке Вади Кельт, откуда все туристы любуются пещерным монастырем по другую сторону ущелья и где просто грех не купить примитивные сувениры, зверски торгуясь с горластыми продавцами (я не стал исключением, вдесятеро сбив первоначальные цены).
День выдался жаркий, и после Кумранских пещер карабкаться к развалинам крепости Моссада я поленился – показалась дорога туда крутой и высокой (да и устал, если честно).
Игорь предупредил, что никаких стен в Иерихоне давным-давно нет, однако без осложнений доставил меня к невысокой горе посреди плоской, как  ладонь, пустыни и, сидя на краю библейского шурфа глубиной в восемь тысяч лет, я выкурил сигарету, думая о родителях, которым не довелось увидеть Святую  Землю, и о том, что хотел бы снова приехать сюда со своими детьми.

22 февраля 1995 г.
В конторе всё по-прежнему. Разговоры: Игорь Иртеньев с Аллой Боссарт, Ленка Дьякова.
Узнал о смерти поэтессы Нины Искренко.
Посмотрел свой бишкекский номер, который сегодня ушёл в типографию.

23 февраля 1995 г.
Чернов с сыном. Про «Русскую визу» и Марка молчит, как и про их дурацкую партию ДНК (не иначе, окончательно накрылась медным тазом). Зато опять одержим новыми гениальными идеями – теперь он открыл СЕРЕБРЯНОЕ СЕЧЕНИЕ (хорошее название для книжки стихов, пусть будет, хоть что-то похожее уже было у Саши Щуплова). Засиделись допоздна (Фыфка уехала на день рождения к Маше Русаковой, и я никуда не спешил),  расстались холодно.

27 февраля 1995 г.
Поздно вечером уходя с работы,  заглянул к дизайнерам и застал там выпивон по случаю дня рождения Маши Русаковой (с 23-го продолжается).  Я сегодня забыл пообедать и после двух стаканов виски под банан на голодный желудок меня повело.  Поняв,  что в таком виде меня ни один таксист не посадит, я позвонил Фыфке (у нее сегодня выходной), чтобы встречала меня у дома, и попросил Машу запихнуть меня в любую машину.
Хоть вёл я себя вполне прилично, едва отъехав от редакции водитель сказал, что дальше меня не повезёт  (не иначе испугался,  что заблюю ему салон), и высадил на перекрёстке у бульвара возле постового милиционера.  Я предъявил обалдевшему менту удостоверение «МН»,  сказал, что жена ждёт меня возле дома, но до него как-то нужно доехать. Он кивнул, тормознул жезлом навороченный джип и приказал:
– Доставьте  товарища, куда скажет, и не вздумайте взять с него деньги!
Ирка прибалдела от моего вида и от того, что водитель буркнул: «За него заплачено!» – но пилить не стала.  А я подумал, что первый раз назвал её женой. 

1 марта 1995 г.
Заехали во двор под «кирпич» – прямо в объятия постовых, которых  сегодня раскидали по городу в превеликом количестве.  Те были настроены очень  сурово, но увидели на ветровом стекле бирку «Пресса» и штрафовать не стали – нынче их другое волнует: «Журналисты, так кто вашего Листьева грохнул?»  Говорим: сами прикиньте, кому это больше всех нужно? – Менты хором: «Ельцину!  Мы так сразу и подумали...»

2 марта 1995 г.
Сообщение об убийстве Листьева прошло в 11-часовом выпуске “Вестей”, в полночь показали сюжет: лежит на лестнице своего дома, спокойный, как будто спит (впечатление из-за того, что с подушкой под головой), потом – вынос из подъезда, под простыней,  в машину ногами  вперед, на глазах подоспевших коллег (кажется, лицо Политковского мелькнуло), а дальше – общий шок и мёртвый экран телевизора, споткнувшийся на портрете  “всенародного Влада”...
Сегодня – все и всюду – в полуобмороке, в слезах и всхлипах (в школах даже занятия отменили), в полном ступоре, с обращёнными ни к кому и друг к другу вопросами: кто? почему? за что? как рука поднялась?..  – Глухие в общем-то вопросы, из ряда  “есть ли Бог?” и “существует  ли жизнь на Марсе?”
Самое страшное, что,  называя Ельцина в числе  главных подозреваемых,  народ ходит близко к истине (слишком она очевидна), все уже понимают, что это преступление – из нераскрываемых,  “висяков” (очень уж многих из влиятельных мира сего касается). 
Все основные версии в первый же день озвучены.
Первая – Главная телекнопка нужна БН в любое время, а с этим очкариком ещё надо было бы договариваться, он ведь не пойми что о себе возомнил – звезда, блин! –  миндальничать с такими себе дороже.
Вторая –  рекламные денежные потоки сметут любого, кто попытается на их пути заслон или собственный напёрсток подставить.
Третья – бытовая:  ясно же всем,  что жизнь звезды всегда с двойным дном,  и какие черти под ним скрываются – часто даже сам грешник не знает...
Гадать глупо и не хочется.  Только предположить могу:  я бы первой версии дал половину вероятностей из ста, а оставшиеся пятьдесят в равных долях поровну разделил  между второй и третьей.
Относительно третьей...  Теперь  грязное Владово бельё вытряхнут на общее обозрение,  а там есть, чем прессе поживиться (знаю от Мити Захарова  предостаточно).  Тут и гены паршивые – мать-алкоголичка, повесившийся от чернушной жизни отец  (Влад в юности тоже себе вены резал),  куча сторонних детей (не мне говорить),   собственное пьянство  (из-за него  он из “Взгляда” несколько раз чуть было не вылетел),  и жуткая кошечка-жена Альбина,  о романе которой с Разбашем  Листьев не мог не знать (или принимал “правила игры”,  поскольку и у Влада была постоянная любовница-жена?)... Всё это вкупе с огромными деньгами и властью – смесь убойная (см. 1 и 2).

4 марта 1995 г. / Похороны Листьева
Вечером посмотрел репортаж по 6-му каналу. А что за традиция хоронить покойника в очках?

7 марта 1995 г.
«МН» пропустили (из экономии) очередной свой номер, а я ничего не послать в Израиль не имею права, потому пришлось сварить компот из двух Фыфкиных номеров «МН»-Коллекция», что создаёт большие проблемы с цветоделением. В итоге с Ариной прокопались до десяти вечера, но всё сделали.

8 марта 1995 г.
Женский праздник – с Мурзиком и моей мамой:  традиционная обжираловка под телевизор с Давидом Копперфилдом и «Блондином в чёрном ботинке» (Фыфка благоразумно уехала встречаться с подругами).

9 марта 1995 г.
Утром Веня Борисович Смехов, отбывающий в Израиль, куда все наши творческие деятели в последнее время приноровились ездить, как к себе домой (или взаправду  –  д о м о й?). Через него я передал пакет для Ицика.

10 марта 1995 г.
Встретились с Геной Русаковым в ЦДЛе (где ничего не меняется – те же пьяные физиономии Гусева, Посошкова, Караваева и др., те же разговоры «о великой миссии России»). Геннадий Александрович по-прежнему в мерихлюндии – я думал, что рождение сына (Павлику скоро полгода) его излечит,  а он всё о том же:  жизнь кончилась, надо как-то доживать... С этими разговорами час посидели в ресторане, потом прошлись от площади Восстания до Смоленской.

13 марта 1995 г.
Абов попросил меня потратить день на  наших партнёров, у которых я был в Израиле – издатель Ицик прилетел в Москву. На этот раз – с новой женой-немкой: показать избранницу друзьям, а ей Россию, где она прежде ни разу не была.
Жена Ицика –  типичная шаблонная фрау:  блонди, жёсткие губы в нитку, холодные бесцветные глаза. По-русски пока не говорит, но судя по тому, как склабилась, когда назвали фамилию Ельцина, – уже что-то понимает.  Очевидно, нам с ней придется работать, так как Ицхак намерен отдать в её руки сбор рекламы для своего Издательства.
Поскольку Ицика  ждали дела в МИДе,  он попросил на пару часов занять его половину – поводить по арбатским переулкам и непременно отвести в сувенирный,  так как фрау обожает гжель и уже большую коллекцию собрала.  Высадились на Смоленской и пошли, кто куда...
Едва мы возникли в дверях магазинчика гжели, продавщицы странно переглянулись, и слова точнее «взбледнули» я не подберу.  Одна сразу юркнула в подсобку, вернулась с представительным менеджером. Тот показал немке зубастую улыбку и, оборотясь ко мне, тихо просипел: «Пожалуйста, попробуйте как-то сдержать свою спутницу!»  И мрачно фыркнул на мое заверение, что он наверняка что-то путает – эта дама прежде в Москву не приезжала: «В прошлом году мы после её визита на сутки закрылись!»
Моим участием в действе иностранка пренебрегла – посредством указательного пальца и фразы «гебен зи мир битте»  сама прекрасно управилась:  через полчаса весь товар перекочевал с витрин на прилавок.  При том фрау с неимоверным проворством цапала то одну вещь, то другую, обрывая ценники и перемешивая все фигурки, меняя в посудных сервизах крышки и чашки, только что не колотя по рукам продавщиц, тщетно пытавшихся сохранить хоть какой-то порядок...
«Ну, и что я вам говорил?!» – убито выдохнул на выходе взмокший менеджер, когда с облегчением выпроваживал нас с двумя огромными коробками.  Благо, тащить их далеко не пришлось –  Ицик  ждал жену с покупками в машине  у  «Праги»...
Теперь думаю:  то ли Ицхак  ничего не знает о недавнем прошлом собственной благоверной и Моссад про неё не все выведал,  то ли во всех  странах все сквалыжные тётки на одно лицо?
 
16 марта 1995 г.
Валера Смирнов перемонтировал наш фильм про Володина – из получасового ролика дайджеста «Русской визы» сделал полнометражный, под формат «Лентелефильма».  Понятно, динамичность лента потеряла, но включённые  монологи писателя это отчасти компенсируют – за Володиным всегда интересно наблюдать. Благодаря вставкам, в картину вернулась тема «одноместного  трамвая» (под рассказ про «Осенний марафон» и я в кадре оказался – зачуханный,  мающийся зубной болью Бузыкин).
Днём у Ники (нынче дочери 12 лет!), славно посидели вдвоём, пока маменька не приехала...

17 марта 1995 г.
День визитов – до вечера не вылезал из буфета.
Днём зашел Толя Кобенков – пообедали и от меня улетел в свой Иркутск.
Потом – Вигилянский с грустными рассказами о своей службе (в Сретенском монастыре ему очень непросто – этот приход не для него).
За ними – Берестов, сильно переживающий смерть друга юности Эдика Бабаева (позавчера похоронили).
Вечером – Валера Смирнов – с идеями, которые мне абсолютно чужды, и быть посредником в переговорах с  Остёром об экранизации мифов и легенд Лаврового переулка не хочется (Гриша очень хорошо знает им цену, и ему нужен ОЧЕНЬ хороший режиссер, каковым Валера не является).

20 марта 1995 г.
Очередная  смерть в бывшей команде «Литературной России» – Жора Долгов.
Седьмая за 5 последних лет!
Первым был  Юра Стефанович, за ним последовали Лена Снежко, Люба Лехтина, Женя Сергеев, Ася Пистунова-Святова, Слава Педенко и вот теперь Георгий Георгиевич. Изо всего этого списка лишь Асе было за 50, и Жоре только-только исполнилось 52. А наши ветераны-фронтовики Лейкин и Павловский в свои 75 до сих пор полны сил и энергии (многих им лет!)

21 марта 1995 г.
Боба Жутовский, Берестов и сильно пьяный Мостовщиков-ст. (Серёжин папа, не просыхающий с пятницы). С таким разношерстным коллективом не соскучишься.

22 марта 1995 г.
Абсолютно мистический день: наполненный тенями прошлого,  то и дело меняющий освещение.
Прощались с Долговым в морге Кунцевском клиники (бывшей Кремлёвке).  Из наших были Таня Травинская, Юра Грибачёв с женой, Баймухаметов, Егорунин, Бархатов, Хитрук (телевизионщиков я не знаю совсем). Из давних друзей только любимый Юра Коваль – обнялись, посетовали, что редко видимся, договорились вскоре пообщаться.
Пока ехали до Востряковского кладбища, не переставал валить крупный мягкий снег, и вырытая яма была им засыпана, и за 10-15 последних минут открытый гроб оказался заснежен по края, а едва засыпали могилу – расступились тучи и хлынуло яркое солнце, ослепило до рези в глазах (только в кино такое бывает).
Все речи на поминках были весёлые (Долгову понравилось бы!), и я вспомнил забавный эпизод, как в день смерти Брежнева Жора позвонил директору театра Армии – почему не приспущен красный флаг?..

23 марта 1993 г.
Коммерческий директор «МН» Женя Абов в этот раз сам полетел в Израиль – обсуждать с Ицхаком дальнейший совместный выпуск газеты (подозреваю, что останусь я скоро без работы).

24 марта 1995 г.
По случаю отбытия Абова устроил себе выходной день: поехали с Мурзиком к бабушке Нине, для которой такие наши приезды – единственная радость.

29 марта 1995 г.
Выставка Игоря Сокола в редакции журнала «Наше наследие». Приехал с опозданием, и когда вошёл в зал –  уже выступал Енишерлов, обращаясь к какому-то благообразному толстячку в золотых очёчках. То бишь не  узнал я ни самого автора (15 лет не виделись), ни его руку – того гениального мальчишки, которого Гриша Остёр называл «Привет Сальватору Дали от Босха», увы, больше нет.

7 апреля 1995 г. 
Из записной книжки Андрея Платонова:
"Жизнь ведь не так и драгоценна как думают: а ну гуртом и с песней под расстрел!"
( 9 / IV / <1935> ) В трамвае:
" – Сколько лет СССРу-то?
– 16 ! ( ? ) – (знак вопроса - Платонова. - Г.Е.)
– Нучтож, его тоже пора отдать под уголовный суд – по новому закону".

14 апреля 1995 г.
Вернисаж Юли Гуковой по случаю её дня рождения (Бог мой – 34-го уже!). У меня был рабочий день, потому после выставки с именинницей и Игорем Соколом поехали ко мне в редакцию, посидели в буфете «МН».

18 апреля 1995 г.
Неделю назад почти дотла сгорел рукавишниковский (набоковский, если бы ВВ вступил в права по завещанию) дом в Рождествено, последний  деревянный ампир в Ленинградской области. Сутки горел, при большом скоплении народа и на глазах пожарных: ничего сделать не могли – колодец опустел быстро, шланги с высокого обрывистого берега до реки не доставали. Похоже, опять умышленный поджог: ровно год назад местный народец отметил день рождения писателя – спалили хозяйственные постройки в имении его родителей в  Выре.
В нынешней драме есть и Сёмочкина вина – сколько раз говорили Ксан Ксанычу,  чтобы водопровод сделал, так нет: исторически-де в этом доме без воды  обходились. Осталось утешаться, что сильно перестроенный особняк теперь  можно будет восстановить по чертежам в первоначальном виде, чем Сёмочкин и займётся. Хотя новодел – он и есть новодел. (Отписался в «МН» и «Известиях»).

9 мая 1995 г.
В советском фольклоре бытовала сентенция «переходный этап от социализма к коммунизму – цинизм». А в протокольном словаре – определение «лицо с выражением особого цинизма», кое описать за давностью не берусь: типа, нечто безыдейное. Очевидно, и я под него попадал, поскольку в праздники 23 февраля, 1-2, 9 мая и 7 ноября выносить из дома свою физиономию было чревато – всякий раз влипал в идиотские ситуации.
Возвращаясь послепраздничным утром из гостей, в полупустом 89-м автобусе очутился рядом с двумя ветеранами, которые явно хорошо погуляли накануне и снова выбрались в центр продолжать любимый праздник. Глазея в окна, дедушки громко комментировали увиденное, и душа моя была солидарна со старшим поколением, что, конечно, отразилось на небритом со вчера фейсе.
На подъезде к кремлёвскому Александровскому саду, где несколько пар новобрачных уже несли букеты к негасимому огню, один ветеран закричал другому: «Гляди, Михалыч, – ничего святого у них нет! Там же труп лежит! Труууп! А им, перед тем как девку натянуть и шампунем упиться, непременно на Вечный огонь поглазеть охота!..  – И вдруг, оборотясь ко мне: – И этот хиппи вон сидит, лыбится!»
Я едва успел вскочить с места, как оба дедушки набросились на меня с кулаками. Отвечать на их слабые тумаки лета не позволяли, мог только уклоняться, и водитель, оценив ситуацию, у музея Ленина останавливаться не стал, прокатил нас до Дзержинской, где мы и выпали клубком из автобуса точно в объятия молодого милиционера.
Тут мне таки повезло – оказался он верно москвичом, и голова у парня сработала правильно – кое-как урезонив распетушившихся дедушек, сказал: «Товарищи ветераны, не нужно портить себе праздник! По улице 25-го Октября вы прямиком пройдёте на Красную площадь, там народ уже собирается. А с этим гражданином мы сами разберемся!» И когда они, ругаясь, скрылись с глаз, спросил: «А вам куда?» К «Детскому миру», говорю, на 13-й троллейбус. Вернул мою журналистскую ксиву, козырнул и легонько подтолкнул в спину к подземному переходу...
После давнего того случая, я никогда больше в советские праздники на улицу стараюсь не  выходить.  Сегодня тоже весь день были дома, но к вечеру Фыфка сказала:  хватит лежать! – пошли погуляем.
Через Олимпийский, Сретенку и Никольскую дошли до Красной площади, где за полчаса до салюта уже было не протолкнуться. Пошли за Василия Блаженного, потом до середины моста, откуда и посмотрели, как над Кремлём разлетались цветные огоньки. Но тут заморосил мелкий гнусный дождик, а мы ещё доковыляли до Котельнической, спустились в метро у Китай-города, и от этой ходьбы у меня вконец испортилось настроение, и Фыфка смотрела на меня и злилась...

14 мая 1995 г.
По случаю 10-летия памятного Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения» – вспомнился прелестный советский анекдот:
К лежащему на дороге пьяному в прах мужику подошли два мента – из Москвы и Московской области – и стали спорить, куда везти алкаша. В итоге позвонили в МВД, и там их надоумили:
– Понюхайте его. Если пахнет водкой – в столичный вытрезвитель, если самогоном – в подмосковный.
– Понюхали уже,  от него коньяком пахнет.
– Тогда вызовите такси и отправьте товарища домой.
То есть да  –  социального равенства у нас не было никогда.

24 мая 1995 г.
Заканчивать выпуск Израильского номера оставил Радика Амирова, а сам сбежал с Фыфкой к Димычу, которому сегодня 44. Посидели славно, хоть жарко и пить не хотелось, а потом дошли пешком по ночной Москве до нашего дома. С 9-го мая так хорошо не гуляли.

30 мая 1995 г.
Позвонила зарёванная Ника и, давясь рыданиями, сказала, что умер прадедушка Николай Михайлович. Я пробовал её успокоить, но спохватился, что сам впервые узнал близкую смерть в 21 год, потеряв бабушку Катю, а девчонке всего 12, и потеря близкой души для неё ещё совсем не представима...

5 июня 1995 г.
Разругался с Абовым – он решил отчитать меня за то, что я послал в Израиль только 32 полосы, тогда как по договору мы должны 48, а где их взять, если номер «Московских новостей» сделан из говна? Я вспылил и хлопнул дверью, так Женя вылетел в коридор следом за мной с криком: «Если решил хлопать дверью, то сделай это раз и навсегда!»  ОК, сказал я, – через два дня так и поступлю!

7 июня 1995 г.
Желая модернизировать своё еженедельное приложение, «Известия» отдали его на откуп команде эмигрантов из «Комсомолки» под началом Юры Сорокина, который намерен превратить «Неделю» в информационно-справочную газету, слизанную с нью-йоркского таблоида «Voice»  (такого я пока ещё не выпускал). «Известия» расщедрились – открыли новой редакции музейный кабинет Бухарина,  с малахитовым камином и балконом, где Горький и Роллан фотографировались, куда часто приходил Маяковский (а теперь дух Грибова не выветрился). В огромной комнате, кроме одёжного, еще два загадочных шкафа: в одном – личный рукомойник Бухарина (сообразно его низкорослости – на уровне биде),  в другом... Вопрос, что скрывается в шкафу возле окна, нужно задать игрокам клуба «Что? Где? Когда?» – пусть головы поломают. А находится там заводной механизм часов, украшающих фасад старого корпуса «Известий». Попробовали их завести – пошли, но грохот раздался такой, что только лишь пламенному революционеру вытерпеть впору  (сразу и остановили).
Поговорил с Юрой о своем трудоустройстве, и мы ударили по рукам – с 20-го (две недели всё же придётся отдать «МН») выхожу на работу в «Известия» (что ж, поработаю теперь ответсеком «Недели» с молодёжной командой).

8 июня 1995 г.
В Сан-Франциско умер Савелий Крамаров: парализованный, слепоглухонемой...
Когда я летом 87-го жил на даче в Болшево, мы с Катей часто гуляли мимо его дома – стильного, построенного «в ширину», на американский лад.  И он не выглядел заброшенным – сосед сказал, что Савелий Викторович приезжал сюда два-три года назад, как бы полагая вернуться.  Его у нас считали дуриком, его еврейство – чисто показным, но в Голливуде с таким лицом ему нечего было делать.

9 июня 1995 г.
Первый раз выбрался на службу о.Владимира в храме Сретенского  монастыря (закончилась рано – удушающая жара стоит). Потом за мужем заехала Олеся, и мы посидели в кафе на Рождественском бульваре, под столетним тополем, который еще на картине Перова «Тройка» изображён. Разговоры были грустные:  Синявский смертельно болен – через месяц с Розановой собираются в Витебск, проездом через Москву (с желанием со всеми попрощаться).
Взял у Олеси для газеты рассказ «Агент страхования» – как поэт Крольчатников с приятелем вознамерился ушедшую супругу вернуть, и кончилось всё дракой  с гостем, коего приняли за любовника жены. История реальная, как и персонажи, анекдотичные и весьма узнаваемые, а зная обидчивость Олега и Дениса, очевидно, что после публикации рассказа о дружеских с ними отношениях мне с Олесей  придётся надолго забыть.

10 июня 1995 г
В полдень Фыфка уехала во Внуково, а я взял домой Нику с её племянницей Наташкой – завтра они на месяц уезжают под Чехов, в пионерлагерь «ЗИЛовец» (до конца лета не увидимся).

13 июня 1995 г.
Ночью умер Лен Карпинский.
В Буденновске две сотни головорезов Басаева захватили больницу с заложниками, требуя закончить войну в Чечне. В голове всё это никак не укладывается.

19 июня 1995 г.
Драма с заложниками кончилась плохо: непродуманным штурмом, большими потерями и свободным уходом Басаева. Головы наших силовиков полетят, и поделом им.

20 июня 1995 г.
Забрал из отдела кадров «МН»  свою трудовую книжку:  пять лет смотрел на памятник Пушкина с одной стороны площади,  теперь сколько-то времени из окон напротив смотреть буду.

4 июля 1995 г.
Презентация журнала «Стас» в «Рэдиссон-Славянской» – бурливая, с купеческим размахом. В центре круговерти Стас Намин (лидер группы «Цветы», внук кремлёвского Микояна), на которого шутливо наседает Леонид Ярмольник:
– Стас, признайся, ну почему у тебя всё  получается? У БГ нет своего журнала,
у Макара нет, у меня тем более, а у тебя –  пожалуйста!
– Веди себя, как звезда, и у тебя всё будет!
Когда нас знакомили, Намин спросил,  отчего мы раньше не встречались? Потому что мы из разных деревень: я марьино-рощинский, а он за рекой, в Нескучном саду вырос.
Все ждали Аллу Борисовну (её портрет без грима на обложке – главная фишка номера), хотя точно знали – не явится примадонна (на всех углах рассказывает, как Намин башибузуком влетел с ранья к ней домой, сорвал со стены интимное фото и был таков).
Тусовочный список и перечислять скучно – завсегдатаи дорогих банкетов слетелись,
от Мамышева-«Монро» и цирюльника  Зверева, до Лимонова и ЗК Церетели.  Но и приличных гостей было достаточно: Волчек, Резо Габриадзе, Соловьёв (который САС), Градский, Сенкевич...

14 июля 1995 г.
Во времена учёбы в институте работал в редакции заводской газеты, весь штат которой состоял из редактрисы, корреспондентки, бабушки-машинистки и меня. Мои сослуживицы обожали поболтать, и одной из их излюбленных тем была моя разгульная жизнь, в курсе которой они были абсолютно, благодаря общему редакционному телефону. В тот раз они решили обсудить, кто из мужиков с какой стороны лысеет – по общему поверью, будто умные со лба, а бабники с затылка.
А надо сказать, что сексуальный опыт женской части коллектива был весьма различен: у редактрисы – и в 35 лет старой девы – совсем никакого, корреспондентка после десяти лет замужества по-прежнему считала своего благоверного единственным и несравненным, машинистка же недавно овдовела в третий раз.
Я в сей бурной женской дискуссии не участвовал, дописывал заметку, и слух включил в тот момент, когда в комнате повисла скучная тишина.
– До чего договорились? – спросил с искренним любопытством.
– Ясно, что с затылка, – подытожила редактриса. –  Не от ума же!
– Понятно, со лба, – хмыкнула машинистка. –  От подушки же!
– Как?! – воскликнули мы хором.
– А чем же ты в подушку, как не лбом, упираешься?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Много лет минуло, но до сих на меня в постели иногда нападают приступы безудержного смеха.

20 июля 1995 г.
Остёр привёл ко мне в редакцию выросшую дочь Лилию (от мамы Оли Новиковой), попросил пристроить её хоть к какому делу, чтобы училась зарабатывать и на глазах была. Ни в чём Грише отказать не могу – взял девчонку курьером.  А дальше смотри сама – в редакции всегда есть чем заняться: осваивай компьютер, пиши, рисуй, доставай рекламу...
Коллектив редакции «Недели» в общем укомплектовался. Если вместе сбежавшие из «Комсомолки» Серёжа Кушнерёв, Игорь Степанов и Юра Сорокин в одной берлоге ужиться не могли,  то теперь они отлично разделились – Ку остался в «МН»,  Сорокин и Степанов ушли под крышу «Известий», а их молодёжный трудовой коллектив целыми днями бегает между этими двумя редакциями,  и в конторах шутят, что в подземном переходе под Пушкиным нужно поставить регулировщика,  чтобы журналисты на бегу лбами не сталкивались.

25 июля 1995 г.
Настя Ниточкина заказала мне во второй номер  «Стаса»  эссе про Маяковского,  и я сделал текст «Просозидавшийся». Вычитывать вёрстку поехал в редакцию, которая базируется в ЦПКиО  в Зелёном театре Стаса Намина, никак для выпуска журнала не приспособленном, но там вообще всё устроено через ж.пу. Намина не видел, да этого и не требовалось (вполне достаточно того, что я уже посмотрел-почитал их журнал, который удручит любого профессионала).

28 июля  1995 г.
Синявские опять в Москве, зашли к нам в «Неделю». Весь день моросил гадкий дождик, но к вечеру чуть распогодилось, и я потянул их смотреть открытый позавчера памятник Высоцкому  (ВВ учился в школе-студии МХАТ как раз  в то время, когда там перед посадкой преподавал Андрей Донатович, пел  Синявскому свои первые песни). Пошли  на Петровку. Достигнув памятника,  синтаксисты молча обошли его по кругу, не выражая никаких эмоций. И только потом возмутились: ну хоть бы гран фантазии! – теперь из Высоцкого распятие сделали!

30 июля 1995 г.
Рассказ Олеси «Агент страхования» с рисунком Жутовского (поразительно, как точно Борис Иосифыч подбирает цвета даже для газетной бумаги) и моя беседа с Сашей Минкиным "Я просто отбоялся" – гвозди очередного номера,  за который мне не стыдно.

3 августа 1995 г.
Умер Юра Коваль. Чудесный. С которым, конечно, после похорон Долгова не повидались, не созвонились даже. Как же рано ушёл! – 57 лет...  Вот-вот в «Знамени» должна выйти его новая повесть...

6 августа 1995 г.
В этом году мой день рождения приходится на выходные, гостей решили собрать во Внукове, опять же Фыфка с подругой должна к вечеру прилететь из Испании. 
Компания получилась разношёрстная, но редакционно-издательская: Катя Домарёва, которую нужно встретить вместе с Фыфкой, Степанов с Сорокиным и Настя Ниточкина с Максом (то бишь «Московские новости», «Неделя» и «Стас»). В ожидании прилёта самолёта помаленьку начали выпивать и как-то незаметно наклюкались. То бишь когда из аэропорта на дачу папа Митя привёз дочь с её  подругой, пьяный Сорокин уже спал в сарайчике, Степанов недвижимо стерёг его сон, а Настя с Максом пошли на дачу Тёмы Боровика, чтобы показать языки его видеокамерам слежения...
Погуляли, да. А Фыфка в качестве подарочка привезла мне статуэтку чёрного быка и тарелочку с матадором.   

10 августа 1995 г.
Два часа в бухаринском кабинете мытарил Мотыля на тему его «Белого  солнца пустыни» (Сорокин хочет раскрутить в «Неделе» бумажное продолжение, но как оно должно выглядеть, никто не представляет). Оказалось, что сценария фактически нет – есть литзапись картины, импровизированной по ходу съёмок.
Про доставшийся ему сценарий «Пустыня» Владимир Яковлевич сказал, что там  была одна гениальная деталь – авторы поили воевавших с басмачами стариков,  раскочегаривая их на ветхие байки, и один дедушка вспомнил: вошли в Хорезм,  а вдоль дорог брошенные гаремы сидят. На этой детали всё и замесилось.

16 августа 1995 г.
Настя Ниточкина повадилась брать у меня многочасовые телефонные консультации. Звонит домой поздним вечером – спрашивает: что мы в «Стасе» сделали не так?
Самая большая идиотия в том, что они с Наминым привлекли к выпуску  журнала  полсотни журналистов-фрилансеров, которые никогда не работали ни в одной журнальной или  газетной редакции, а обслуживают звёзд и звездашек. Понятно, что они рады получать не только гонорары, но и зарплату, только вот  с и д е т ь   в конторе абсолютно не по ним. Что с ними делать? Уволить и набрать нормальный трудовой коллектив. Настя спрашивает: а ты это можешь? – Могу, конечно, но разгребать эту вонючую конюшню нет ни малейшего желания.

25 августа 1995 г.
В  Москве пытаются затеять сеть общепита «Русское бисто» – вытеснить «Макдональдсы» отечественной кухней. В обед заглянули в Большой Гнездниковский – слух  радуют русские названия: кулебяки, ватрушки, шаньги.  Кулебяка – 9 тыс. руб.,  остальные цены – от 1 500 до 3 000  (это за израильский порошковый бульон!).   Вопрос лишь  в том, на сколько у инициаторов хватит куража.  Ровно так же и в нашей «Новой Неделе» – когда редакции надоест приучать читателя есть палочками и зубрить наизусть названия породистых  котов.

7 сентябя 1995 г.
Разговор с Настей Ниточкиной о переходе в журнал «Стас». В который Намин позвал её главным редактором, и она согласилась, а уже после первого номера поняла, что руководство таким изданием не тянет – одно дело работать корреспондентом отдела искусства в «Огоньке», где всё крутится-вертится как бы само и без тебя, и совсем другое – начинать издание с нуля, собирать редакционный коллектив, налаживать выпуск и технологию печати. Один журнал они за полгода сделали с Наминым, который привык руководить музыкальным коллективом и с азартом взялся за новое для него дело (этот продукт они и презентовали в начале июля). Тут драйв и кончился – осталась повседневная рутина.

15 сентября 1995 г.
«Неделя» меня укатала вконец:  и общего языка я с ребятами не нахожу, и сама эта газета меня удручает – печатать расписания электричек и советы, как правильно есть палочками, мне противно, а исправить это не по силам – концепция мне не принадлежит. Сорокин со Степановым считают, что прежняя «Неделя» себя изжила, нового читателя нужно эпатировать, задурить, заморочить, и пускай он на первых порах исплюётся, зато потом будет хавать все, что ему ни навалят (такая точка зрения присуща всем эмигрантам из «Комсомолки», и Кушнерёву тоже, так как он равняется на телевизор). Наверное, они правы, только я в эти игры не играю.

23 – 24 сентября 1995 г.
Разбежался на два дня печатать фотографии (три пачки фотобумаги по 100 листов купил). Днём приезжала Мурзик:  Фыфка была дома и обе девушки отнеслись одна к другой нормально.

2 октября 1995 г.
Сегодня Сорокин все-таки подписал мое заявление об уходе. Договорились, что отношения рвать не будем – поработаю вне штата, попишу для них на договоре (200 долл. «дармовых» плюс гонорары – на пока хватит). Кто по-настоящему расстроен произошедшим, так это Михаил Львович Полячек, который в моём противостоянии с Сорокиным и Степановым изначально был на моей стороне. У самого Михаила Львовича тут есть собственная ниша – учит-переписывает всех юных журналистов, а из меня учитель никакой.

3 октября 1995 г.
Приехала Юля Гукова – привезла все свои рисунки (м.б., какие-то получится использовать в «Неделе»). Потом ушла на  Трифоновскую и через час вернулась с сыном Алёшей и мужем Буркиным:  поужинали с разговорами,  пока мальчишка не начал капризничать. Послезавтра Юля с Вовкой едут на ярмарку в Германию,  а к их возвращению и у меня что-то прояснится.

4 октября 1995 г.
Нынче у Фыфки свободный день и смогли наконец-то  выбраться в ЗАГС:  под заявление дали нам «испытательный срок» до 2-го декабря. Государственная контора живёт по своим прежним тарифам – госпошлина 15 рублей! А развод всё-таки дороже – 1/10 жетона метро: 100 рэ – 5 копеек, по-старому.

5 октября 1995 г.
Дома у Петрушевской в Сокольниках: на днях она улетает в Штаты, а мне спешно нужны  рассказы. Застал её очень расторможенной – больная внучка просит дать ей ложку, а  Людмила Стефановна протягивает её мне – вторую... Рассказы взял.

8 октября 1995 г.
Моей маме сегодня 71. Поехали в Гольяново с Фыфкой, обсуждая по дороге, говорить ли Нинушке  про ЗАГС или нет. В итоге решили сделать сюрприз в декабре.  Про то, что я ушёл из «Недели», тоже решили не говорить – так волновать маму в её день рождения жестоко.

16 октября 1995 г.
Был у издателя Виктора Бондаренко в его штаб-квартире на проспекте Мира. Хитёр он невероятно – журнал для него лишь способ  отмывать большие деньги  (когда редакция в Москве, типография в Италии, а обслуживающий их банк в США – отследить денежные потоки невозможно).  Ниточкина в ситуацию не въезжает – играет в какие-то свои игры, намереваясь плыть в двух лодках, что не получится:  Стас Намин уже понял, что Настя сделать ему журнал просто не в силах.

17 – 18 октября 1995 г.
Аллергия, кажется, прошла – на супрастине я за два дня напечатал две сотни фотографий, но дальше не смог – из носа опять потекло: очевидно, что больше заниматься любимым делом у меня уже не получится.

19 октября 1996 г.
Сделал для «Стаса» текст про алма-атинских ди-джеев.  Перед тем как отдать его Ниточкиной – позвонил Дуванову:  Марк Хеннинг и Джош Браун по-прежнему ведут на «Радио-М» свои передачи, а Тайсона Доэрти с ними уже нет – махнул в Австралию. Можно не сомневаться: тамошние девушки и радиослушатели от Тайсона в восторге.

29 октября 1995 г.
Неделю назад, под материалы для «Недели» и «Стаса», с Алёшей Свердловым сделали большую фотосъёмку Синявских: начали с дома в Хлебном переулке (зашли в бывшую свою квартиру, изрядно взбудоражив нынешних  жильцов), потом отправились на Сретенку – побродили по переулкам, заглянули в 610-ю школу, где Марья Васильевна не отказала себе в удовольствии собратьв кучку рослых школьниц, объяснить отроковицам преимущества раздельного с мальчишками обучения.
...Сегодня – грустные проводы Синявских в Париж (следующий приезд, ясно, не обсуждается) и царский подарок бабки Марьи – все 35 номеров альманаха «Синтаксис» за 18 лет, последний выпуск которого наполовину посвящён октябрьским  событиям 93-го.

30 октября 1995 г.
Заходить в «Неделю» уже просто боюсь:  сдав беседу с Синявским и Марьей, покурил с Герой Повагиным и Лилей Остер, подребездел с Полячеком – плачут, просят их отсюда куда-нибудь забрать. Увы, друзья: пока некуда.
Приехал в ЦДЛ платить взносы и застал в Малом зале странную компанию – Поволяев, Хруцкий, Бонч-Бруевич и Женя Некрасов при пустом зале играли в застойные игры:  на полном серьёзе обсуждали, что такое  СЕНСАЦИЯ.  Сказал бы я им!..

31 октября 1995 г.
Из Италии приехал второй номер «Стаса» (чудовищный! – на обложке три каких-то чумовых мужика, в которых лишь с очень большим напрягом можно узнать Намина, Сашу Абдулова и Ричарда Гира), и Настя повезла всех в клуб «Пилот» на Пресне, где и нахрюкались вусмерть. Это у них называется Хеллувин.

1 ноября 1995 г.
Вчера экс-жена Лена улетела с новым мужем Андреем на Кипр, и я по такому случаю провёл день с Мурзиком. Которая вытянула из меня мою любимую красную пишущую машинку «Колибри» – намерена поиграть то ли в журналиста, то ли в издателя (пора – гены же).
День первого снега.

14 ноября 1995 г.
Годовщина (три года) свадьбе Насти и Макса. Из всех гостей только мы с Фыфкой: Ирка весь день работала и к вечеру приехала забирать мой хладный труп. Макс как раз собрался нам показать пилотник своей ТВ-передачи для коллекционеров антиквариата, как тут вломился пьяный Политковскимй из «Взгляда» – злой и завистливый: увидел телевизионную игрушку Макса, выпил стакан водки и сразу ушёл.

15 – 16 ноября 1995 г.
Два дня тяжелых переговоров со Стасом Наминым и Виктором Бондаренко. При которых присутствовали Настя, арт-директор Дима (внук поэта Дмитрия Кедрина), его жена – редактор отдела моды Катя (дочь поэта Володи Леоновича) и дизайнер Женя Поликашин. Суть переговоров свелась к тому, что два номера обошлись издателю в 500 тыс. долл., но журнала по сути нет, как и нормальной редакции, и всё нужно начинать с нуля. После чего Намин сказал, что решение всё равно остается за Виктором, и уехал. А Настя, Дима, Катя и Женя поехали ко мне домой – дообсуждать ситуацию.
Около полуночи приехал муж Насти Макс – застал конец разговора и сказал свое мудрое слово:
– Ну и дураки же вы, ребята!  Вы никак не понимаете, что Жорик только с виду мягкий и сговорчивый – взяв дело в свои руки, он очень быстро выгонит Катю, потом Диму, а за ними придёт и очередь Насти...
И ведь да: очень похоже на правду.

17 ноября 1995 г.
В «Неделе» вышла двойная беседа с Синявским и Марьей Васильевной «Нам такая Москва и не снилась...» (очень доволен).  Из срезок делаю материальчик для «Стаса», где основной фишкой будет не текст, но фото.

20 ноября 1995 г.
Всё решилось:  я дал согласие пойти главным редактором в «Стас».

27 ноября 1995 г.
Вчера утром позвонила мама – сказала, что всю субботу возилась по хозяйству и нынче неважно себя чувствует, побудет дома. День и впрямь был тяжёлый – сам еле раскачался к обеду, поехал на дачу. Поезд пришел во Внуково  около четырёх, и когда я пересёк пути – будто порыв ветра наотмашь ударил в грудь. За городом было сыро и неуютно, ночевать там не хотелось, вернулся в Москву. В двери торчала написанная соседкой записка: «Срочно позвони Лене», и я вдруг сразу понял, что у меня теперь нет мамы...
...Мама с восковым лицом лежала на тахте (рука не поднялась целиком накрыть её простыней), а я до утра читал её послания, оставленные на верхней полке книжного шкафа. Она и прежде писала многословные письма на темы, которые  я отказывался обсуждать, и теперь на десятке тетрадных листов выговорила  накопленное, будто хотела регламентировать всю мою оставшуюся жизнь. Последнее письмо кончалось строчкой: «...И женись наконец на своей Фыфке – невозможно семь лет морочить голову молодой женщине».
...Нинушка никогда не узнает, что через неделю мы с Фыфкой узаконим наши долгие отношения (не говорил ей – сюрприз хотел сделать), а я уже никогда не узнаю,  почему вчерашнее число на кухонном календаре мама обвела кружочком и поставила рядом с ним вопросительный знак.

29 ноября 1995 г.
Проводили маму. Отпели в церкви пророка Ильи, что возле озера за Преображенской. Мурзик была в таком жутком виде, что не стал её держать до конца панихиды – отослал в бабушкин дом на Щёлковской, где готовила поминальный стол мама Лена.  Туда же после крематория на Николо-Архангельском  приехали и мы с Фыфкой (Арина продержалась молодцом).
Ну, вот и всё.

1 декабря 1995 г.
Перспектива редактировать журнал «Стас» вблизи оказалась не столь радужной, как представлялась: за полгода вышли только два номера, третий же висит под вопросом, поскольку отпущенные на него деньги иссякли, а бухой арт-директор потерял портфель со всей эксклюзивной съёмкой. Теперь имел счастье два часа слушать перепалку г-на Издателя с г-ном Редактором: Бондаренко грозился вмиг «абортировать проект», если каждый номер не будет приносить ему сотню тысяч рекламной зелени, ибо не намерен за кровное бабло создавать  имидж Намину, а Стас невозмутимо отвечал, что его вклад в проект – личное  звёздное имя, и если есть сомнения: «назови свой журнал «Витя» или «Жорик» и посмотри, какой навар получишь».
Мне в их матерной перепалке оставалось следовать старой китайской мудрости: когда дерутся два дракона, не путайсяу них под ногами – залезь на гору повыше и подожди, чем схватка закончится. Кончилось тем, что Виктор отпустил нам полгода на оправдание надежд,  Намин отдал мне должность главреда и  свою зарплату, сам отныне именуясь шеф-редактором, и функции мы поделили замечательно –  я делаю журнал руками, а Стас пиарит эту дорогую игрушку на тусовках, что ему  куда как привычнее.

2 декабря 1995 г.
Приехали с Фыфкой в ЗАГС, а там перерыв на обед. Чтобы не сидеть под дверью, пошли погулять по Медведкову, заглянули в овощной магазин, отоварились. Потом зашли-таки в контору, расписались в их амбарной книге и уехали. И только дома обнаружил, что забыл там под столом авоську с кочаном капусты...

6 декабря 1995 г.
Мой первый день работы в «Стасе». Утром поехал в ЦПКиО – в Центр Стаса Намина, где был представлен всему коллективу. Расклад сил уже ясен: после того, как я наказал Диму Кедрина за потерю редакционного портфеля с эксклюзивом  на 50 тыс. долл. (лишил его месячной зарплаты), я получил смертельного врага не только в его лице, но и его жены-сатаны  Кати Леонович.  Настя Ниточкина как бы ничего не замечает, но понятно, что она с Димой дружит не первый год и на её поддержку я рассчитывать могу весьма относительно. И уже кинула мне пробный шар – подсунула записку с просьбой оказать ей мат.помощь – «хотя бы 100 долл. – на переезд в дом Макса» (так!). Молча скомкал и выбросил в мусорную корзину.

8 декабря 1995 г.
Вечером – экс-жена Лена с желанием обсудить нашу дальнейшую жизнь (Фыфка по такому случаю по-соседски сбежала к Юле Будинас). Обещал, что через положенные полгода исправлю мамино завещание – откажусь от своей доли её квартиры на Щёлковском и дачи на «Правде» в пользу Вероники.

11 декабря 1995 г.
Разобрал все оставшиеся  мамины фотографии – вся её бедная жизнь уместилась на двух десятках пожелтевших карточек...

25 декабря 1995 г.
Судорожно доделываем ТРЕТИЙ номер «Стаса»:  Дима с Катей объявили мне партизанскую войну –  откровенно саботируют, и не расстреляешь же их. Хорошо, что у меня в ушах есть некие клапаны – я их просто закрываю, когда мне говорят гадости. Вообще не хочу никаких разборок – не до того: я обязан сделать журнал хотя бы на «четвёрочку».

28 декабря 1995 г.
Утром отвёз маминого брата дядю Юру Смирнова на Пятницкое – переоформили на меня могилу бабушки и деда.
Дядя Юра совсем сдаёт – остался последним старшим Смирновым: с трудом ходит, по два раза всё переспрашивает и с третьего захода еле-еле соображает, что к чему. Грустно, но если учесть, что моего отца (ровесника) он пережил на десять лет – не так и плохо.
 
29 декабря 1995 г.
В Центре Намина на предновогоднюю выпивку собрались полсотни человек, с половиной из которых я вообще не знаком. С этой половиной мне через месяц придётся разобраться – уже представляю  ту десятку,  кто останется:  Настя Рахлина (вдова Башлачёва и одинокая мать),  Оля Шумяцкая (мы знакомы со времён «ЛитРоссии») и её муж Саша Колбовский (второй пишущий про кино в штате не нужен, но могу поделить редакторскую ставку на двоих с Олей), театральный критик Саша Соколянский, все рецензии пишущий только сам (пусть выбирает – редакторский оклад или гонорары), редактор отдела моды Катя Леонович (рррр!!!), делающая «рЭйтинги» мама Насти Ниточкиной, ну и мама Стаса – редактор классической музыки Нами Артемьевна Микоян (конечно, останется при любых раскладах), равно и персоны арт-директора с главным дизайнером пока не обсуждаются.
Намин поставил ящик шампанского, пожелал всем хорошо проводить и ещё лучше встретить. Выпивая со мной сказал, что рад моему приходу («увы, Настя обкакалась») и хочет,  чтобы я сделал из «Стаса»  подобие журнала  «Rolling Stone».  А вот это вряд ли – не смогу, как не сможет Намин из дебильного Хирурга с его «Ночными волками» (которых крышует) сделать Фрэнка Сэдлика или Ральфа Баргера с их байкерами «Ангелы ада».
На этом и расстались до 5-го января.
Из парка нам с Настей пришлось ещё ехать в офис Издательства Бондаренко и Дегтярёва, где редакции журналов «Паспорт» и «Военный парад» пили водку и пели комсомольские песни (какие тут нахрен «роллинги»!)...

30 декабря 1995 г.
Захоронил урну:  теперь и мама будет рядом со своими родителями.
День был яркий и солнечный, и слабый ветер не гасил свечи...

31 декабря 1995 г.
Первый Новый год встречаю без мамы.


ФОТО:  Прогулка по Тель-Авиву  /  Израиль,  февраль 1995 г.
Архив © Georgi Yelin  /  снимок Наташи Дубровской

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 30 снимков привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/RBqykNhkegW04w

–––––––