Дневник и фото - 1996

1 января 1996 г.
Вчера в восемь часов вечера вырубился  телефон, и мы с Фыфкой оказались отрезаны ото всех. Около полуночи спустился к автомату на улице – поздравил  Веронику, но даже и за пять минут меня прохватило. Теперь нужно спешно лечиться – мне сейчас болеть просто некогда.
Вечером Гена Русаков:  выпили за Новый год – в надежде на лучшее.

3 января 1996 г.
Гриша Гладков позвал в Киноцентр на премьеру фильма «про себя, любимого». Пошли с Мурзиком (давно хотел познакомить дочь с Берестовым).
Фильма хватило на пять минут – до кадра, когда Гриша перед выходом на сцену надел шляпу и... перекрестился (мы тут же и ушли). А Валентин Дмитриевич был,  как всегда, в ударе: пел песни под гладковскую гитару, лицедействовал, читал  смешные штучки-дрючки  про нынешнее время, вроде:
                Женщиною быть довольно гадко –
                сверху перхоть, а внизу прокладка.

4 января 1996 г.
Сегодня 40 дней, как ушла мама. Весь день вспоминаю её, всю нашу жизнь, и все воспоминания весёлые...
Лет  с  двенадцати она  стала приучать меня ходить  по советским магазинам. Не в том смысле, чтобы послать за штучным расфасованным товаром, но именно ВЫБИРАТЬ:  постную ветчину, а не срезанный с кожей жир, не разбавленную кефиром сметану, незаветренный сыр. Наконец доверила мне купить мясо. При этом мама напутствовала:
– Сам даже не старайся выбирать – просто улыбнись девушке в мясном отделе и попроси её дать тебе такой кусочек, чтобы и с косточкой – на суп, и с мякотью – на второе.
Так я и поступил. Развернув принесённый свёрток, мама всплеснула руками:
– Господи, что же тебе одних костей подсунули?! Говорила же, просто улыбайся девушке,  у л ы б а й с я !
– Я и улыбался. Но ты бы видела бородатую рожу того продавца!
– Ещё не хватало, чтобы наш отрок понравился мяснику! – фыркнул отец, не отрываясь от «Медицинской газеты».
Впрочем, я был ещё слишком мал и девствен, чтобы оценить тонкий папин юморок. Кстати, мама тоже его не всегда понимала.

5 января 1996 г.
В Парке встретился с Виталием Шенталинским и Сашей Архангельским – отдал гонорар за статьи в «Стас». Надо теперь этот вопрос продумать – гонять авторов за деньгами в Парк Культуры  просто неприлично.

15 января 1996 г.
Выдающийся фильм Агнешки Холланд «Полное затмение» – про Рембо и Верлена. Не могу судить, сколь хороша пьеса, но сценарий безукоризнен. Фильм, конечно, целиком держится на Ди Каприо (знаю, что он очень хороший актёр, но  эта работа выше всяких похвал) и на актёре Тьюлисе (прежде его в кино не видел) – их дуэт  поразительно хорош. Кстати, рисунки этой «сладкой парочки» в альбоме Ф. Регаме словно с Ди Каприо и Тьюлиса срисованы.

28 января 1996 г.
Три дня назад не стало Юрия Левитанского, а сегодня вечером сообщили о кончине Иосифа Бродского (утром, во сне остановилось сердце). Пожалел, что не купил у Марка Штейнбока хотя бы один эксклюзивный портрет поэта для фотоархива  «Стаса», а теперь, подозреваю, это будет нам не по карману.
В жизни я его ни разу не видел – лишь однажды поговорили, когда из «Огонька» Вигилянский позвонил «при-Нобелю» с просьбой уточнить нужную нам цитату, и он обещал  посмотреть книжку сразу же, едва приедет домой: разговор шёл по громкой  связи, Бродского было слышно так, словно сидел рядом с нами, а он в это время  катил в машине по американскому шоссе...
Тогда Иосиф Александрович стал директором библиотеки конгресса США, отвечал за комплектацию фонда и заверил, что наличие нашего журнала на полках  читального зала гарантирует.
Невозвращение поэта в Россию в общем-то понятно – написав: «на Васильевский  остров я приду умирать», он этим суеверно исключил такую возможность – поэтические самопророчества имеют привычку сбываться.

31 января 1996 г.
Шеф решил наехать на рекламщиков – вызвал к себе на ковёр пяток  директоров успешных столичных агентств (от нашего журнала пришел отец «LBL»  Саша Балковский). Виктор умеет быть разным, а тут почему-то стал изъясняться на лагерной фене. И речь его была странна – слоняясь взад-вперёд по кабинету, испуская вонючий сигарный дым, сразу взял быка за рога:
– Во всём мире издательский бизнес приносит огромные башлы! Только в этой стране, чтобы попасть в струю, я должен у всех отсосать, моя жена должна  отсосать, моя дочь...
Умолк, обнаружив, что забрёл куда-то не туда, и в гробовой тишине прогремел  изумленный вопрос Балковского:
– А зачем?
На том разговор и закончился – рекламщики вышли покурить-посовещаться и не вернулись. Когда провожал Сашу, он сказал, что сражён нашей выдержкой.
Сам не устаю удивляться.

7 февраля 1996 г.
Денис подарил наконец свою американскую  книжку «Окно в январе» («Жорочке и Фынечке – ...с пожеланием ЗАКОННОГО  (!!!) семейного счастья»).  Спрашиваю:  не последний экземпляр?  Говорит: у мамы есть,  а послесловие Иосифа я и так наизусть помню.

12 февраля 1996 г.
Дима Кедрин меня достал – теперь прибыла бумага из суда, который направил в редакцию уведомление о том, что мы обязаны взять Дмитрия Олеговича на поруки (он ещё и с ножом умудрился попасть в милицию). Хотел бы ответить, что горбатого могила исправит, но в этой способности притягивать беды наверняка есть что-то генетическое, вот и убийство его дедушки-поэта так и осталось нераскрытым.

19 февраля 1996 г.
Женя Попов с книжкой  «Душа патриота» и текстами в «Стас».

3 марта 1996 г. /  Две правды
Сегодня Всемирный (десятый) День писателя, и каждый наверняка вспомнит своих любимых авторов, а я так затрудняюсь с выбором, что воспользуюсь информационным поводом:  послезавтра – 101 год со дня смерти Н. С. Лескова. А по сему случаю – моя любимая история:
Пришла к писателю Лескову молодая дама – за советом. Несколько лет она ходила к Достоевскому, избрав того своим духовником, а инженер человеческих душ учил её уму-разуму. Но вот ФМ покинул земную юдоль, и в поисках нового нравственного ориентира дама вспомнила, что более-менее уважительно Достоевский отзывался только о Лескове. Конечно же, польщённый Николай Семёнович согласился помочь.
Дама рассказала, что давно разрывается между супругом и юным любовником, однако в итоге душевных терзаний решила вернуться к законному мужу. Так нет вопроса, возвращайтесь, - поддержал грешницу НС. Значит, уточнила она, мы с любовником объяснимся, вместе явимся к супругу, упадём пред ним на колени, покаемся и, обливаясь слезами очищения... Бросьте эту идею, отмахнулся Лесков: муж, судя по всему, ни о чем не догадывается, так и не надо его мучить – вернитесь и впредь храните ему верность, а прошлое пусть останется вашей тайной. Но как же так, упорствовала дама, ведь ФМ учил, что путь к очищению лежит через страдание, должно грех свой муками душевными искупить! А НС знай твердил: сами достаточно извелись, но супруг-то чем виноват?..
Так они друг дружку и не поняли.

19 марта 1996 г.
Умер Лев Адольфович Озеров.  Которого я знал много лет, но как поэта не воспринимал вовсе, разве что ценил его переводческую работу. А он относился ко мне с очевидной симпатией, причину которой я никогда не мог понять – для Озерова я был человеком Берестова.

26 марта 1996 г.
Влетаю в редакцию: «Где эту Гурченку носит? Срочно позвоните ей – если занята, мы её текст без редактуры поставим!» Вдруг из-за компьютера всхлип: «Я уже давно здесь!..»  Не думал, что Людмила Марковна так миниатюрна.

15 апреля 1996 г.
Наши «звёзды» готовы зарабатывать на чём угодно и пиарить себя  любыми способами. На прошлой неделе объявилась Анастасия Вертинская – сказала, что готова рекламировать натуральные русские меха, только с условием, что после фотосессии шуба останется у неё.
Сегодня в редакцию пришла Наталья Медведева (экс-Лимонова), час обсуждала возможные варианты сотрудничества: она ведь не только певица, но и писатель, и в журналистике хочет своё слово сказать – готова к любому заданию, непременно с сумасшедшинкой. Отлично, говорю, – сделайте беседу с Людмилой Зыкиной  (ничего безумнее не придумал). «Гениально, она мне как раз по плечу! – возопила  Медведева. – Только разве Зыкина жива? Я думала, она давно на небесах поёт!»
Уходя, спросила в лоб (уверен, за тем и приходила), когда с ней кто-нибудь беседу сделает? (Сделаем, конечно: давно в плане стоит).

23 апреля 1996 г.
Отправились с Дегтярёвым в Питер, полночи проговорили за бутылочкой коньяка. Рассказ Якимыча, как, навсегда покидая в августе 91-го свой кабинет на Старой площади, он захватил – на память – коробку штемпелей из горбачёвской приёмной: «на подпись», «обсудить», «согласовать» и т.п., с факсимиле МСГ, а на выходе всех выходящих обыскивали, однако этот сувенир, посмеявшись, не отобрали.
У Якимыча дома занятная коллекция партийных святынь, включая медный флюгер-флаг с кремлёвской башни. Очень жалеет, что не смог забрать из Смольного  оконное стекло, на котором некая курсистка алмазом перстенька нацарапала вензель императрицы и дату её приезда в пансион благородных девиц.
Я не поверил, что стекло могло уцелеть в блокадных артобстрелах, и вдруг понял: выходит, по Смольному фашисты не выпустили ни одного снаряда – была-таки какая-то договорённость с врагом. Впрочем, и другие соображения могли работать, как в случае с Исаакиевским собором: когда обсуждали план защиты города, спец-артиллерист высказал уверенность, что немцы детище Монферрана не тронут – для прицельного огня им необходим заметный ориентир, и в подвалы собора перенесли сокровища Эрмитажа.

25 апреля 1996 г.
Презентация «Стаса» в питерском Домжуре. Пришёл Володин, и мы мгновенно надрались: абсолютно дурными, с высунутым языком и обезьяньей  жестикуляцией, нас щёлкнул местный папарацци. Сказал ему, что мне такие  фотографии до фени (я человек закадровый), а вот Александра Моисеевича  публиковать в непотребном виде не стоит вообще, в родном городе тем паче.
Поскольку парень уже отщёлкал на тусовке целую плёнку, засвечивать её было глупо, и он вечером честно принёс мне в гостиницу три выстриженных кадра (признавшись, что в своём архиве эти фотоснимки всё-таки оставил).

2 мая 1996 г.
Теперь у нас есть Кот. От производителя Михаила Дегтяря, у которого живёт сибирская кошка-мама, а папу-перса привезла из Штатов Фыфкина подруга Лена. Когда я их свёл, Дегтярь сказал, что мы заработали котёнка, и вот он наконец появился – серо-голубой, лохматый, с мощными лапами. И нарекли мы юношу по-самурайски – Масякой.

4 мая 1996 г.
Приехали Синявские: попросили не устраивать шумных сборищ и тихо  посидели у меня с патриархальными разговорами. Накануне из старого дивана  выскочила пружина – Марья Васильевна поёрзала на ней минут пять, приказала: «Синявский, ну-ка садись на моё место!». Андрей Донатович послушно выбрался из кресла и недвижимо просидел на пружине весь вечер, ничего не заметив  (что значит лагерная выучка!)

9 мая 1996 г.
Сергея Курёхина положили в больницу с каким-то абсолютно невероятным диагнозом (саркома сердца?!).  Начали собирать деньги на операцию, но едва я об этом заикнулся в редакции, меня тут же затормозили:  пусть лучше продаст своё ранчо в Техасе. Вообще-то никакого ранчо нет, но курёхинский стёб грозит выйти ему же боком.

15 мая 1996 г.
Только теперь закончил оформление трудовых контрактов сотрудникам, что жутко раздражает Виктора: его вполне устраивает выплата нам денег в конвертах и что никаких следов пребывания двух десятков человек в его ИД нет. Часть моего славного коллектива тоже недоумевает: зачем нужны какие-то бумажки? Диме Кедрину требуется  объяснять доступно – когда я тебя уволю, ты при следующем трудоустройстве замучаешься доказывать, что был арт-директором журнала «Стас» (кстати, однажды придётся думать и о пенсии).
В конце концов договорился с Виктором о том, что все контракты я держу у себя, никому не выдавая их на руки.   

29 мая 1996 г.
Юбилей издательства «Ардис» (в «Иностранке» на Котельнической).  Элендея по-прежнему полна энергии и замыслов, но ничего реального в России у неё не завязывается. И альянс с «Огоньком» после нашего ухода не сложился.
Выставка получилась славная (Вигилянский три дня со стендами провозился), и все свои собрались – от Попова до Войновича, а вот зрителей в залах почти не было: увы, для нынешней нашей публики это всё вчерашний день (иначе – История).

30 мая 1996 г.
Прилетев утром в Милан и решив прямо в аэропорту поменять деньги, обнаружил, что 100-долларовые новые купюры, которые в России в ходу уже почти полгода,  итальянцы вообще в глаза не видели. Поднялся жуткий гвалт, прибежали карабинеры, и тут у меня потребовали документы. Паспорт был на дне сумки, а похлопав себя по карманам обнаружил в нагрудном членский билет Союза Писателей СССР – алый, с орденом Ленина.
– Роте бригаде? – вежливо осведомился карабинер.

3 июня 1996 г.  /  Италия, Верона
Два дня гуляли вдвоём с Фыфкой по уютной вечерней Вероне, и тут появился Генрих Боровик, составил нам компанию.
Невероятно артистичен: в китайском  ресторанчике собирает всю обслугу вокруг нашего стола и терзает их английским языком, гуляя по городу – приветствует жителей на балконах, пугает любовные  парочки на семисотлетнем мосту Кастельвеккио.
Предельно убедителен – когда  сказал, что абсолютно все деньги запер в гостиничном сейфе и тут же забыл шифр, так и хотелось воскликнуть:  верю! верю!..
Но и переигрывает явно: глядя,  как я вынимаю лиры из уличного банкомата, воспел хвалебную оду пластиковой  карточке: «Надо же, до чего удобно и просто! – непременно заведу себе такую!»
Обожает давать полезные советы: «Когда снимаете фильм, не водите объективом  туда-сюда, кинокамеру нужно держать статично – пусть картинка изменяется сама по себе, так мне Роман Кармен советовал».
Заговорив о Кармене, вспомнили  покойного Игоря Ицкова – с удовольствием сделал бы его книжку, но даже не знаю, опубликованы ли где-нибудь его потрясающие рассказы.
Других общих тем у нас с Боровиком не нашлось.

13 июня 1996 г.
За неделю из Милана и Вероны – через Венецию, Флоренцию, Пизу и Рим – добрались до Неаполя.
Забавно наблюдать, как по мере перемещения с севера к югу меняется менталитет итальянцев: если в Милане и Венеции горожане останавливаются, чтобы не попасть в объектив камеры, в Риме не реагируют никак, а в Неаполе – машут руками, кричат.
Сегодня сбылась мечта детства – день бродил по улочкам Помпеи. Напротив  лупанария, рассевшись на мостовой, галдела кучка русских тинэйджеров, что было слышно за версту по отборному мату. Свернул от них в первый же переулок и, пройдя десяток шагов, услышал вслед милый девичий окрик:
– Куда попёр, не видишь – я снимаю!
– Хули ты ему кричишь, он же иностранец, ни хрена тебя не понимает! – урезонил  подругу мальчишеский полубасок.
Хотел ответить юным соотечественникам, да ни одного подходящего слова не вспомнил: отвык.

16 июня 1996 г.
По прилёте купив в аэропорту газету, узнал о смерти пародиста Ксан Ксаныча Иванова – от сердечного приступа, в год своего 60-летия. Сразу сказал Фыфке:  не иначе, как от смертельного расстройства, что его не включили в какой-нибудь правительственный список (будучи юмористом,  без всякого юмора относился к собственной персоне). Так оно и оказалось.
Дома нас ждал шок:  на две недели оставили ключи Чернову, который всё это время жил у нас с сыном Сашей,  и теперь обалдели. К нашему возвращению он наверняка кое-как прибрался бы,  но в последний день захлопнул дверь с ключами, и мы нашли своё  жилище в полном разгроме.  Фыфку  сильнее всего удручило, что на  прикроватном  журнальном  столике  лежали  душистые носки, яблочные огрызки  и  пневматический пистолет.  А я, после уборки в три часа ночи погрузясь в ванну, обнаружил в мыльнице слипшуюся магнитофонную кассету Майкла Джексона,  и тут на меня напал истерический смех.
– Теперь ты всё понял про семейку Черновых и почему у меня от них сдали нервы? – меланхолично сказала Майя Остер.

21 июня 1996 г.
Надысь «корректора» Лисовского и Евстафьева (с ОРТ?) отловили при выносе из Кремля полумиллиона долл. налом – отняли бабки за акцию «Голосуй, или проиграешь!» (похоже, Стас и его рокеры тоже без гонорара за предвыборное турне по России остались). Подлянку кинули Коржаков с братвой – в подпитии,  для куража, а как теперь заминать скандал – башку сломаешь. Зато вся страна отныне знает, сколько «капусты» помещается в коробке из-под ксерокса.

23 июня 1996 г.
Распив с Фыфкой  привезённую из Италии бутылочку кьянти, посмотрели видео нашей славной поездки. Самыми яркими впечатлениями  о которой у Арины осталось море в Сорренто,  куда она погрузилась после пыльной Помпеи, и купленное в Венеции симпатичное ожерелье с мурановскими стёклышками (которое договорились считать моим подарком).  А у меня – Сикстинская капелла и как карабкался на купол Брунеллески  Собора Санта Мария дель Фьоре (забыл выключить камеру, и та записала все мои мучения).  И наше хулиганство в римском Колизее,  где мне вдруг захотелось поцеловать обнажённую Фыфкину грудку, и она покрутила пальцем у виска, косясь на близкую туристическую группу,  но когда мы поднялись на два яруса выше – разрешила,  и наше видео сохранило эти трепетные нецензурные кадры. А сколько еще осталось не снятым, как вечер 7 июня, когда во Флоренции просто сидели с Фыфкой на прогретых закатным солнцем ступеньках палаццо Веккио, и это тоже   н а в с е г д а ...

30 июня 1996 г.
Скончался Митя Покровский. Скоропостижно – приехал к другу-композитору Антону Батагову  и у него дома случился разрыв аорты. В 52 года!!!
Каким же открытием он стал в середине 70-х, когда мы с друзьями не пропускали  ни одного выступления новорожденного ансамбля!
Не видел его восемь лет – с того времени, как Покровский со своими музыкантами восстанавливался  на Таганке  в спектакле “Борис Годунов” вернувшегося домой Любимова,  а последняя наша встреча – тем же летом на солнечной Трубной, где случайно встретились на троллейбусной остановке и поговорили мимоходом  –  был Митя полон планов и замыслов, и таким – освещенным мягким закатным солнцем – останется в моей памяти навсегда. 
Вечером заказал Ирине Уваровой воспоминания в “Стас” (хотя портфель переполнен – найду возможность).

10 июля 1996 г.
Умер Сергей Курёхин. Этот год был юбилейным 10-м – с тех пор, как его «Поп-механика» вышла на международный горизонт, на эту осень намечался цикл юбилейных концертов и вдруг всё так неожиданно кончилось...

27 июля 1996 г.
Вчера в полночь убили племянника Никиту. В подъезде своего дома, ни за что – просто шёл 20-летний парень, хорошо одетый и наверняка весёлый, а на лестничной клетке гужевалась пьяная компания: свернули мальчишке шею, как цыплёнку. В милиции даже заявление принимать не хотели – заведомый висяк, и вообще случайность: упал неудачно. Только после того, как Митя Захаров  (Никита в его телегруппе работал) пригрозил ментам грандиозным скандалом,  они со скрипом оформили бумагу, хоть всем ясно – никого искать не станут.
Читай, убили троих – родители Никиты от этой потери уже не оправятся.

2 августа 1996 г. /  Про них
Год назад ушёл замечательный Юра Коваль.
«Отгорел закат, отстали от меня ласточки-касатки, когда я подошёл к незнакомой деревне.
Смеркалось.
Печальной показалась мне деревня. Я шёл по улице, а не встретил ни души. Присел на крылечке какого-то дома, а никто и не выглянул в окно. Тут я увидел, что почти все окна заколочены, а на дверях висят замки и замочки. Люди из деревни ушли.
«Зачем это? – думал я. – Зачем ушли? И куда? Наверно, в город. Буду новую книжку писать - обязательно напишу про эту деревню».
– И про нас напиши! - послышался вдруг близкий и хриплый голос.
Я вздрогнул.
– Юра, и про нас напиши, - снова явственно проговорил кто-то.
Голос слышался за углом дома.
Я заглянул за угол – никого не было. Лежали перевёрнутые ко'злы, стоял под засохшей яблоней сломанный стул, валялась безногая кукла.
Обошёл дом вокруг – никого не встретил.
Совсем стемнело, стало мне не по себе, и я ушёл в поле.
– Напишу! – крикнул я напоследок. - Обязательно про вас напишу.
Вот я и написал про них, а кто они такие – не знаю...».

Писатель, художник и бард Юрий Коваль умер год назад 2-го августа, успев вычитать гранки своего последнего «пергамента» – «Суер-Выер» напечатан в сентябрьском номере журнала «Знамя».  Юрию Иосифовичу было всего 57.
ЗЫ:
А вот я знаю, кто такие ОНИ. И всё время вспоминаю их, вспоминаю...

10 августа 1996 г.
Совместили с Фыфкой наши дни рождения и, несмотря на жару, отметили скромные торжества в субботнем городе, благо не уехавших никуда отдыхать оказалось достаточно:  Гена Русаков с Машей, Андрюша Чернов с Сашей, Юля Гукова с Володей Буркиным и Катя Домарёва с Лукинским.
Гукова сказала, что ей очень нравится моя Фыфка (и это взаимно).
Спрашиваю Юлю: а тебе с мужем Буркиным наконец повезло?  Более-менее, говорит, одна беда – очень ревнивый:  всё время достаёт вопросом, что нас с тобой связывает.
– И что ты ему говоришь?
– Говорю, что ты просил моей руки, но я тебе отказала.
Симпатичная формулировка, да. А главное – все другие вопросы исключает.

13 августа 1996 г.
Я так бурно отмечал свое 45-летие, что из-за меня чуть было не погиб Кот Масяка. Которого мы в тот день старались не выпускать на балкон, но духота стояла дикая, все слонялись туда-сюда, а когда около полуночи гости  разошлись, и я хватился нашего любимца – не было его нигде. Подозревая худшее, спустился с фонариком во двор, но асфальт под балконом был сух, под десятком машин нашего летуна не оказалось, и на мои призывы откликнуться никто не отозвался. Когда же – убравшись и помыв посуду – с первыми лучами солнца снова спустился с нашего 9-го этажа, обнаружил самурая на куче мусора, на ведущей в подвал лестнице. Был Масяка ни жив, ни мертв – когда принёс его в дом, он лег там, куда я его положил, и на этом краю дивана пролежал без движения два дня. Я еле сдержал Фыфку, чтобы она не звонила ветеринару – незачем, если кот не жилец. А сегодня утром сквозь сон услышал, как Масяка лакает воду, и если на третий день начал пить – значит, будет жить. После обеда я отвёз котю  в лечебницу, ему сделали рентген и да – в двух местах оказалась сломана правая лапа. Доктор же сказал, что при сломанной лучевой косточке гипсовать перелом глупо – пусть заживает так. Спасибо тебе, Кошачий Бог!

16 августа 1996 г.
Смотрим с Наминым готовый номер: когда доволен – старается быть вежливым, при случае любит напомнить про филфаковский диплом: «Что такое  метонимия, забыли?»
Привыкший лидировать, тянет одеяло на себя: «Мажем на сто баксов, я вас круче? С детства никому спуску не давал! Меня в суворовском  училище как-то наказали – заперли в классе на верхнем этаже, так я нашел кирпич, привязал к нему верёвку, высунулся в окно и до утра все стёкла в доме разбил.  И ничего мне за это не было!»
Тут возразить нечего: внук Микояна был крут.

18 августа 1996 г.
Умерла Ванга. Из сотен гадалок и прорицательниц мирового масштаба только эта болгарка была «признана» ещё во времена СССР. Поскольку к ней на поклон ездили почти все советские лидеры и элита в виде Михалкова и Кобзона. Говорят, процент её угадываний был действительно высок. Сейчас всех волнует одно – кто будет после неё?

25 августа  1996 г.
У Погожевой родилась дочь Лиза. Теперь Галка из Парижа точно не вернется никогда.

28 августа 1996 г.
Генерал Лебедь своей волей закончил войну в Чечне. Патриоты, конечно, будут кричать о позоре России, но матери оставшихся в живых солдат скажут «спасибо!»

15 сентября 1996 г.
Всё-таки моё терпение лопнуло: простился с Димой Кедриным и Катей Леонович – допекли (расстался по-человечески, напоследок послал обоих в любимые ими Верону и Венецию).
Диму заменили сокурсником Гуковой по Полиграфу Андреем Рыбаковым (художник совсем не креативный, но в качестве холодного сапожника сойдет), а Катю – стильным модельером Машей Цигаль.
Лишившись двух моторов в своих интригах, Настя никак не может угомониться. Готовя фотосъемку в «юбилейный» (шестой) номер, подговорила своих сторонников сняться в тёмных очках. Таковых оказалось всего четверо, но дело не в количестве. Позвонил Рахлиной: ты-то зачем в это говно влезла? – молчит, стыдно стало. Всех остальных «очкариков» предупредил:  я вас знаю, и пощады от меня не ждите.

24 сентября 1996 г.  /  Френсису Скотту Фицджеральду – 100
Два молодых американских писателя в середине 20-х встретились в Париже и подружились. Старший уже знаменит романами «По ту сторону рая» и «Великий Гэтсби», другой опубликовал «И восходит солнце» и пишет «Прощай, оружие»...
Трудно представить более несхожих людей – импульсивный рефлексирующий Скотти и без сомнений идущий к своей цели Эрни. Когда вернулись в Америку, их пути окончательно разошлись.
Издав «Ночь нежна», Фитцджеральд захотел узнать мнение Хэма, коим очень дорожил. Тот был честен – прямо написал, что думал: «Это плохой роман, мне не с чем тебя поздравить». Скотти вконец  спился и умер в 44 года.
После смерти друга Хемингуэй перечитал не понравившуюся ему книгу и сказал: «Она не так плоха, как мне  сначала показалось».
После войны сызнова прочитал «Ночь нежна» и честно признался: «Роман просто отличный! Не знаю, что на меня  тогда нашло...»
Очень люблю эту давнюю литературную историю.

25 сентября 1996 г.
И года спокойной работы не получилось – сегодня Виктор и Стас расплевались вконец. Началось всё вроде бы с мелочи: надумал наш издатель выпустить сувенирные кружки-ручки-брелочки с логотипом «Стаса», и тут выяснилось, что товарный знак Намин оформил  в свою собственность (как зарегистрировал на себя названия «Парк культуры», «Зелёный театр», каждую строчку песни «Мы желаем счастья вам!»). Стас был с утра вызван на правёж,  и у него имелась своя парфянская стрела – в регистрационных документах  журнала его фамилия тоже отсутствует. Собственно, мне при начавшейся сваре  вообще не пристало хлопать ушами, я и сбежал через полчаса. Намин уехал под вечер, в редакцию не заглянув, а потом секретарша Издателя принесла приказ – убрать имя Стаса отовсюду... кроме обложки. Без вариантов, это начало конца.
Коллективу сказал прямо – от силы полгода-год сможем продержаться, так что потихоньку ищите себе другую работу. Мне же остаётся полагаться только на друзей, перед которыми не надо ваньку валять: придут на свободные места и помогут.

26 сентября 1996 г.
Ника вступила в права наследования бабушкиной квартирой в Гольяново целиком (я свою половину маминого завещания отдал ей). До 18 лет может её сдавать, получать хоть какие-то денежки (теперь я ей отдавать четверть зарплаты не стану), а там будет видно – то ли продаст, то ли съедется с каким-нибудь мужем. В любом случае – я про эту квартиру забыл.

12 октября 1996 г.
После убийства младшего брата Никиты у Лены случился чудовищный выброс энергии – за два с половиной месяца продала квартиру в Нагатино (не могли больше родители жить в тех стенах), купила с доплатой жильё возле строящегося метро «Митино», и сегодня они переехали. При таком раскладе у меня даже язык не повернулся спросить,  куда дели мой старенький велосипед Pinarello, который я подарил Никите и он стоял там в застеклённой лоджии, ну да Бог с ним...

31 октября 1996 г.
Идём на выставку Кирилла Данелия в ЦДХ – во весь фасад бетонного сарая на Крымской набережной тянется плакат спонсора – «MOЁT & CHANDON».
Идущий рядом человек вдруг встал, как вкопанный: «Моет гандон – это что?!»
На вернисаже наличествовал аншлаг, и я рад был повидать не только принимающего за сына поздравления Гию Николаевича, но и друзей – Кира Булычёва, Гену Русакова и проч.
Сказал Намину, чтобы он поговорил насчёт рекламы с представителем «MOЁTа» – Стас ответил, что ему, как звезде, это неудобно. А мне удобно всё – перекинулся с вальяжным фирмачём парой слов, подарил ему номер журнала и свою визитку, и он обещал завтра же прислать к нам своего рекламного человека (мне 5 процентов от десяти тысяч долларов тоже не помешают).
Отметившись, выкрал Русакова, и мы поехали ужинать в Домжур.

1 ноября 1996 г.
Прав был Макс – как в воду глядел:  после увольнения Димы и Кати пришла очередь Насти Ниточкиной – даже объясняться с ней не стал, просто вручил на лестнице её же донос, на пару с маменькой написанный Дегтярёву (что я руковожу как тиран), и приказ об увольнении по статье за стукачество. Ну, да: вот такой я тиран.

5 ноября 1996 г.
Войнович вдруг увлёкся живописью, которой набралось достаточно, чтобы устроить выставку. Компания в крошечной галерее «Асти» (за углом Телеграфа на Тверской) собралась знатная: Таня Бек, Ахмадулина с Мессерером, Бен Сарнов, актриса Лидия Смирнова (совсем старушка, с годами она вдруг обрела некую аристократичность). Белла Ахатовна сказала вдохновенную сумбурную  речь, где ключевым словом фигурировал позвоночный столб, и в её устах это  прозвучало мило и торжественно. Вообще-то можно было ничего не говорить –  ясно, что это дилетантизм чистейшей воды, но и слабость большого человека на большее, как фильмы Евтушенко и стихи Примакова или Рязанова.

10 ноября 1996 г.
В день милиции – взрыв на кладбище:  13 ветеранов-«афганцев» погибли, приехав помянуть своего другана Лиходея на заминированной могиле. Изуверская расправа, конечно.

12 ноября  1996 г. / Никто не хотел уступать
Умер Жалакявичус.
В октябре 75-го – по причине самоубийства литовского актёра Бабкаускаса – была приостановлена съёмка экранизации известного романа В. Богомолова «Момент истины».  Заменить одного из главных героев в снятом на 3/4 фильме было непросто, а когда директор «Мосфильма» Сизов посмотрел черновой материал – вообще впал в ярость: режиссёра Жалакявичуса отстранили от работы по причине незнания им армии, войны, быта Белоруссии и России (одной из причин закрытия «Момента истины» была претензия, что у Жалакявичуса белорусская деревня слишком похожа на литовскую).  Отрицательное заключение подписали Сергей Бондарчук,  писатель Борис Васильев и два киноведа.  Последнюю точку в этой истории поставил Богомолов – через суд отказался от авторства, и двухлетняя работа Жалакявичуса оказалась в мусорной корзине, а потом смыли и саму плёнку.
Выдающегося режиссёра Витаутаса Жалакявичуса та неудача сломала – за последующие двадцать лет он не снял ничего подобного прославившему его фильму «Никто не хотел умирать».

4 декабря 1996 г.
Летний «круглый стол» в «ЛГ» должен был столкнуть лбами толстые  журналы с глянцевыми, и разговор оказался нервным, однако никакой ясности не внёс, равно как и сегодняшнее изложение в газете той говорильни. Очевидно: друг друга они и не заменят, и не вытеснят, и смерть у каждого будет своя.

9 декабря 1996 г.
Есин сделал нам эссе про Илью Глазунова (с прелестным названием «Гений с кисточкой»). Нынче Женя Попов принёс текст про Сысоева и его рисунки.
Едва я отвлёкся, Чернов увёл Попова – втюхивать своё новое открытие. Вернувшись, Женя сказал: «Я всегда считал себя человеком, который знает кратчайшую дорогу в сумасшедший дом, но Андрей даст мне фору в сто очков вперёд!»
Обрадовавшись нашествию гостей, не поехал нынче в суд, где Шумяцкая с Колбовским пытаются оспорить законность своего увольнения  (это, ребята, как-нибудь без меня).

16 – 27 декабря 1996 г. / Британия
Славная поездка в рождественскую Англию – в Оксфорд и Лондон.

В лондонском «Хитроу»  нас встретила Катя Горбовская  (которой я привёз из дома её ценную дублёнку) с мужем Левиным за рулём. Сидим на заднем сиденье в  их  машине:  тепло, на ухо что-то шепчет  милый женский голос по-английски, которого я не понимаю. Спрашиваю, почему не едем. Не могу, говорит Левин, – вы же не пристегнулись,  и пока ремень безопасности не вытянете – не заведусь, о чём вам десять минут девушка напоминает. – А можно её выключить? – Можно, но лучше пусть говорит.
Довезли они нас до гостиницы на Картрайт Гарден, 58-60,  уже к полуночи – договорились, что завтра поужинаем в ресторанчике по выбору хозяев.

День провели в Британской библиотеке (отдел рукописей там замечательный)  и в прогулке по Лондону,  а вечером поужинали  в пабе с четой Горбовских-Левиных,  весьма огорчённых  тем, что мы не смогли найти им в Москве дачный рукомойник с пимпочкой – все британцы помешаны на экономии воды. 

Весь второй день – в Британском музее (совсем рядом с нашей гостиницей), куда меня с детства манили  Розеттский камень и Фаюмские портреты.  Фыфку хватило до полудня – когда я пошёл на второй этаж,  девушка оставила меня и отправилась бродить по лондонским магазинам.
Вечером оказалось, что в тот день бастуют работники метро, а мы  как раз загулялись  на правом  берегу, где театр «Глобус», и возвращаться к себе пришлось гораздо дольше (туда перешли по Тауэрскому мосту, обратно – по мосту Ватерлоо), но к полуночи кое-как добрались.
Следующим утром за нами заехал Ричард Горст, запихнул в такси и отправил в Оксфорд.

Оксфорд начался с приключения – пока мы с Фыфкой оформляли гостиничку,  негр-таксист крутился рядом,  а потом вдруг исчез и увёз в багажнике Иркин чемодан,  где была не только вся её одёжка, но и ювелирка, так что девушка моя осталась  без всего имущества. Конечно, я напряг встречавшего нас Ричарда, который отправил гостей одних, а сам появился в гостинице через три часа, когда Фыфка уже чуть не плакала по своим украшениям. Чемодан в таксопарке клятвенно обещали вернуть на другой день, так что вечером пришлось посетить супермаркет (наши  зубные щётки тоже остались в чемодане).

Я не большой поклонник «Алисы в Стране чудес», ненавижу игральные карты и зеркала, к шахматам безразличен, а прелесть  математики мне вовсе недоступна. Но стоило пройтись по сумрачным залам колледжа Крайст Чёрч, чтобы ощутить природу  нонсенса Кэрролла, его тягу к нимфеткам и фотографиям в стиле ню – грешные чудачества английского профессора-педанта, чьи книги – продукт хронической бессонницы. Гриша Кружков говорит, что  невозможно разделить две составляющие  англичан – рациональность и эксцентричность, но в моём представлении диакон Доджсон из колледжа Христовой церкви и озорной автор «Охоты на Снарка» совсем никак не пересекаются, и который из них ровно сто лет  назад ездил в Москву и Троице-Сергиеву лавру, лазал по Воробьёвым горам  и дремал в Малом театре – для меня загадка. Поговорить на оную тему с  сопровождавшим нас г-ном  Горстом тоже не получилось – Ричард честно  признался, что книжек про Алису не читал (достаточно того, что фильм видел), и в его офисе лишь одна девушка способна поддержать разговор о литературе: не только Мильтона, но даже и Шекспира – великомудрая! – знает.

Целый день хозяева возили нас по британским элитным школам,  которые мне нужно пиарить в «Стасе» (Пангбурн, Брадфилд, Хартфорд).  Фыфку эти поездки привели в уныние – обидно любоваться старинными и очень дорогими учебными заведениями, где наши дети никогда не будут учиться.
В отличие от музейного Царскосельского лицея, класс Байрона в лондонской школе Харроу официально закрыт для всех, однако Хранитель Ключа от этой консервной банки Времени со скрипом распахнул тяжелую дверь и, явно не избалованный вниманием, устроил нам замечательную экскурсию. Надо было видеть, с каким благоговением он открывал шкаф, где хранятся мемориальные  розги, демонстрировал запечатлённые на деревянной панели имена Байрона  и Черчилля (традиция вырезать имена учеников на классных стенах – отсюда).
Английский «Сёмочкин», в своей мастерской он бережно хранит извлечённые  из стен трёхсотлетние гвозди, а гвоздь его коллекции – мячик для игры в сквош,  два века назад закатившийся под половицу сарая на школьном дворе.

Я турист самый банальный – мне Лондон не Лондон без Тауэра, квартиры Шерлока Холмса на Бейкер-стрит, военного бункера Черчилля и Музея восковых фигур (два первых  посмотрели вместе с Фыфкой, но к мадам Тюссо  Ирка  послала меня одного).
Без языка, конечно, трудно (с Фыфкой в качестве переводчицы нормально, а одному было неуютно).  Во первых, кончился блок «Кэмэла», а там уличных табачных киосков нет – еле нашел в каком-то магазине (в коробке возле кассы – россыпью, все пачки вперемешку),  да ещё и по 6 фунтов.  И совсем расстерялся, спустившись на Пикадилли в подземный туалет – не сообразил, что он бесплатный, и попытался всучить железный фунт  рослому негру, который шарахнулся от меня, как от гомосека.   

Рождество отметили с Серёжей Брилёвым, в штаб-квартире «Вестей», которую за полтора года работы он обжил основательно. Умилила построенная на камине  коллекция открыток – рождественских поздравлений от жильцов, обновляемая  сообразно праздникам (эти будут пылиться до Пасхи). Как истинный лондонец,  Брилёв заранее оповестил соседей о том, что у него будет небольшая вечеринка,  и предусмотрительно заказал кэб на два часа ночи – чтобы, не дай Бог, гости  не вздумали заночевать. Кроме нас, были две московские приятельницы,  явно  влюбленные в Серёжу, смотревшие одна на другую с нескрываемой  ревностью.

Под занавес побродили по Блошиному рынку на Портобелло-Роуд, где перебирать и рассматривать всякую симпатичную мелочь можно бесконечно. Там отоварились сувенирами, а потом прогулялись пешком до Гайд-парка. Уходя из него, едва начало вечереть, на выходе спохватились, что забыли на скамейке пакет с подарочками, расстроились, но когда через полчаса вернулись – нашли свою потерю там же, где и оставили.

Последний день провели с Катей Горбовской и Левиным. В их новом коттедже – необжитом ещё,  где мебель затянута транспортировочной плёнкой, а по углам и во дворе следы основательного ремонта.
Новых стихов Горбовская уже не пишет, а полтора десятка последних, сочинённых три-пять  лет назад, до сих пор не смогла никуда пристроить. В утешение сказал, что фильм,  в котором Гурченко поёт её песни, у нас  регулярно крутят по ящику, и что Юнна Мориц  говорила: «Горбовская поцелована Богом,  а значит, талант ещё даст о себе знать».
На это Катя благодарно улыбнулась:  она  теперь взрослая девочка и знает, что Поэт –  не столько талант,  сколько судьба.


ФОТО:   Везде найду себе подобного и в Венеции тоже!  /  Италия, май 1996 г.
Архив © Georgi Yelin  /  Снимок Ирины Клушанцевой, она же Фыфка

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 46 снимков привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/cF5qTtqelspMMw


–––––