Дневник и фото - 1998

15 января 1998 г.
Воспитанный в семье медика, с детства знал и чтил понятие «врачебная тайна». Похоже, её теперь не существует: Бардин показал ксерокопию истории болезни художника Серёжи Шерстюка (вскоре после самосожжения жены, у него нашли рак  в последней стадии), в таком состоянии больше полугода не живут.
Уже вся Москва это знает, кроме... самого Шерстюка. Сейчас он опять лежит в больнице, а его домашний автоответчик по-прежнему отвечает покойным  голосом Лены Майоровой:  «Нас нет дома, оставьте своё сообщение...»

23 января 1998 г.
Общего языка со Стефаном не нашлось: три недели он ежедневно напоминал: «редактор» – французское слово, а в русском «Пари-матче» редактор один, то бишь он. Чем занимаюсь я, Стефан не разумеет, но признаёт, что у меня богатая записная книжка, и она ему нужна. Хорошо, говорю, покупай. А я ушёл.

4 февраля 1998 г. /  Их нравы
Через полтора десятка лет после приговора к смертной казни в Штатах уничтожили тётеньку, которая со своим приятелем убила лопатой двух любовников. Приятель её до казни не дожил – умер в тюрьме своей смертью,  а эта несчастная Карла ударилась в религию и сделалась «проповедником-гуманистом». Покаяние не учли – отправили на тот свет (посредством яда – смертельная инъекция).  Пол-Америки рыдало (святая!), другая половина – ликовала (есть же справедливость, несмотря ни на что!). Всё это транслировало Си-Эн-Эн  из Техаса. Карла в тюрьме успела выйти замуж за священника,  брак их был чисто духовный, без постели.
Уф! Голливуд отдыхает.

20 февраля 1998 г.
В «Комсомолке» убойный материал  про Ноев ковчег. Оказывается, он есть и на самом деле все прошедшие  века  лежит себе,  целёхонький,  на горе Араратской. Куча народу его видела своими глазами, и не только лётчики на бреющем полёте, но и пешие ротозеи – своими руками  трогали, дощечки от библейского корабля  на память отрывали... Неясно только, почему такую крутую сенсацию не подтверждает ни одна фотография. Туркам библейские святыни до фени – понятно, но американцы-то, которые из космоса номера наших автомашин на Лубянке фотографируют, – они-то почему ушами хлопают?

26 февраля 1998 г.
Прожил жизнь, а так и не научился пить пиво. И не только потому, что не пришлась по вкусу горькая мыльная вода, но сам вид понатыканных на каждом шагу советских пивных был несимпатичен. Вконец удручала непременная табличка «Требуйте долива пива после отстоя пены!» До сих пор в ушах стоит крик наливальщиц: «Я встоячку не даю!» и «Иди-иди, и это расплескаешь!» Собственно, всю жизнь и разделяю людей на таких, кто требует долива, и тех, кто смиренно пьёт то, что ему наливают.

13 марта 1998 г.
Вернисаж Юли Гуковой в выставочном зале на Карамышевской набережной. Очень внушительно – 20 лет работы, как-никак. Впечатляет не только книжная графика, но и гобелены-аппликации, выставленные в расчёте на продажу. Однако глядя на публику понимаешь, что потенциальных покупателей тут нет – дело даже не в наличии свободных 5–10 тысяч долл., а в том, что эти картины идеально украсят фешенебельную гостиную или  каминный зал. Так что и я обойдусь двумя шедеврами Юли, украшающими мою скромную фанзу.

26 марта 1998 г.
По случаю 130-го дня рождения Максима Горького хочу покаяться перед великим писателем...
Зимой 1985 года (никакой перестройкой еще не пахло) главред «Литературной России» Колосов на редакционной планёрке поведал, что ему лично звонил Сергей Владимирович Михалков с сердечной просьбой. Его подвозил до дома таксист, который Дядю Стёпу узнал и по пути рассказал, что водит таксомотор с 31-го года и однажды был послан обслуживать писателя Горького, к которому как раз приехал в гости товарищ Ромен Роллан. Так вот автор гимна СССР просил взять у ветерана интервью. Что, естественно, и поручили нашему отделу русской литературы – у нас как раз мотался без дела тихий мальчик-практикант, его и послали с диктофоном к дедушке.
Неделю спустя парень пришел ко мне в слезах: конечно же, таксист-ветеран не помнил ни Горького, ни Роллана, а уж о чём они говорили у него за спиной – тем более. Заваливать редакционное задание не годилось, и Михалков звонил Колосову через день, потому решил я рискнуть. То бишь принёс парнишке изданную не у нас книжечку, где про Горького было написано много интересного, и попросил сделать «попурри на заданную тему», всячески обходя момент, что вообще-то всё это имело место на Капри и в Сорренто, а вспоминать автора по фамилии Ходасевич так и вовсе не обязательно.  Попутно за обедом поговорил в столовой с нашим цензором Колей,  попадалась ли ему когда-нибудь книжка «Некрополь», и поскольку он лишь пожал в ответ плечами, это верно означало зелёный свет.
Через месяц «Рассказы таксиста» были благополучно напечатаны в «ЛитРоссии», душевно приняты редколлегией и повешены на доску лучших материалов вместе  с благодарственной телеграммой Сергея Михалкова. Мне же позвонил Юрий Маркович Нагибин: осторожно спросил, знаю ли я, из какой книжки это списано,   и мы тихонько посмеялись.  Вскоре началась перестройка,  запрещённые прежде книги пошли в периодику одна за другой,  и когда «ЛР» предлагали опубликовать  «Некрополь»  Ходасевича,  я с чистой душой отвечал,  что частично мы его давно напечатали.  Вот позабавится тот внимательный читатель,  которому однажды попадётся  пыльная газета доперестроечных времён!

7 апреля 1998 г.
Три дня назад в донбасской шахте очередная трагедия:  рванул метан – и нет 63 человек.

12 апреля 1998 г.
В замечательном фильме "Страна глухих" хороша перекличка со знаменитой короткометражкой 60-х "Двое" с Викой Фёдоровой и Смирнитским. Но если у Богина влюблённый юноша возвращает глухонемую героиню в мир неслышимых ею звуков, то у Тодоровского-мл. подруга уводит героиню в свою страну глухих, и в этом заключается трагизм ситуации: наш мир сегодня действительно оглох.

13 апреля 1998 г.
В "Старом телевизоре", откуда неделю назад выжили Лёву Новожёнова, Татьяна Толстая "на пальцах" втолковывает Диброву, что такое ТВ – лабораторная мышь рассказывает своей новой подружке: "Жить тут можно. Видишь м.удака в белом халате? – нажмёшь на кнопочку, он нам поесть даст!" Дибров смеётся – а что ему ещё делать?

15 апреля 1998 г.
Ушёл Валентин Дмитриевич Берестов. Спустя две недели после своего 70-летия.

23 мая 1998 г.
Умер Серёжа Шерстюк. Который так и не смог расстаться с любимой Леной Майоровой – писал ей письма и отвозил на могилу, в которую теперь лёг и сам… Абсолютно шекспировская трагедия.

24 мая 1998 г.
Утром позвонили:  умер Макс Пучков. Не от диабета, что первое пришло в голову  (с детства жил на инсулине), умер от чахотки. Ему едва исполнилось тридцать.
Я не видел Макса семь лет, после нашей несостоявшейся «дуэли», но какая-то информация доходила: в детстве сыграв  десяток ролей и озвездясь в «Ералаше»,  после шестнадцати в кино не снимался, учился на оператора во ВГИКе, занимался  фотографией, женился... Болезнь получил, простудившись на съёмках, а узнав диагноз больше у врачей не был – в больницу попал в предагональной стадии, когда от лёгких уже ничего не осталось, и на кислородной подушке протянул едва неделю.
Вообще история странная: несколько лет жил с открытой формой туберкулёза, заразил  жену (которую лечили и вылечили), но почему Макс не хотел жить, и куда смотрели врачи – на эти вопросы вряд ли кто ответит.

21 июня 1998 г.
Столица подсчитывает последствия вчерашнего урагана: восемь погибших, полтораста покалеченных, город напоминает казацкую засеку – все дороги завалены дровами, с кремлёвских стен зубцы полетели...
И нашего уютного детского парка больше нет – двухсотлетние деревья не выстояли...
 
В начале 60-х  Детский парк в Марьиной роще был главной достопримечательностью.
Тогда 18-й и 42-й троллейбусы до метро «Рижская» не ехали  –  конечная остановка была у гостиницы «Северная», которая на фоне соседних  одно- двухэтажных  домов  смотрелась как небоскрёб,  – здесь  кончался Сущевский вал,  упираясь в  «парковую зону». 
Художественное оформление  входа  в  «Детский парк Дзержинского района», соответствовало  времени и окрестному  дизайну:  деревянно-штукатурная  громоздкая «подкова»,  на пятачке  возле которой летом торговали газировкой и круглый год – мороженым и кондитерскими изделиями вроде  «язычок  в сахарном песке»  за 7 копеек.
Пройдя под арку,  ты тут же попадал в Страну Пионерию – справа и слева трубили, барабанили  и отдавали честь гипсовые  мальчишки-девчонки,  у которых регулярно отваливались руки, трубы, головы и барабаны. 
Сразу за ними  размещались  спортивные тренажёры:  деревянные колеса  для  бега  на месте,  щиты для перелезания  через  и  бревно для хождения вдоль, а так же  брусья  и качели, которые не фиксировались наверху и позволяли  угробить  свой вестибулярный аппарат,  крутя «солнышко». 
Миновав спортплощадку, ты оказывался на асфальтированной поляне  (половина её, отрезанная  Третьим транспортным кольцом, и теперь сохранилась), где летом  мелкая ребятня носилась на ве'ликах, а  зимой её заливали под каток.
Вообще, катков зимой было три:  этот  –  главный,  чуть дальше  – за  фанерной эстрадой –  хоккейный (на летнем  футбольное поле), а справа  от входа в парк, где теперь лошадиный манеж,  –  каток  для фигуристов,  с двухэтажной раздевалкой и вполне цивильный,  помнящий звёздную пару   Белоусова &  Протопопов. Вокруг всего этого великолепия толпились двухсотлетние деревья,  растущие  сплошняком, поскольку изначально были посажены на могилах.
Собственно весь этот парк – огромное Лазаревское кладбище, от Трифоновской улицы до Рижского вокзала, с великолепной церковью XVII  века, теперь не только действующей, но и огородившей  вокруг себя  всю середину  детского парка.  До самого Олимпийского года  в дальних уголках  ещё утопали в зарослях  древние  могильные плиты. И едва здесь  начинались  земляные работы – в кучах  выбранного грунта  неизбежно торчали  гробовые доски, кости и черепа. В доступности школьникам  костяных  голов  однажды  имела  удовольствие  удостовериться наша учительница биологии:  опрометчиво пообещала  «пятёрку» тому,  кто принесёт  красивый  череп в комплекте с нижней челюстью и зубами, и на следующий же день  получила  в  своём классе картину Верещагина  «Апофеоз войны».  Однако, очнувшись от обморока,  слово своё сдержала – три десятка  «пятёрок»  раздала   честно…
До конца семидесятых парк был огорожен весьма относительно –  более-менее целый деревянный забор тянулся  вдоль Лазаревской улицы  (которая теперь Советской Армии)  и с той стороны, где теперь «Гавана», а прежде бок-о-бок  торчали разнокалиберные гаражи.  Если справа углубиться в парковую чащу – натыкался на железную изгородь школы-интерната (она и теперь на том же месте). А на задах,  примыкавших  к  вокзалу, никакого забора не имелось вовсе –  там парк  плавно переходили  в свалку железяк с П-образным мощным магнитом,  склад огромных кабельных катушек и  винных бочек,  за  которыми виднелись горы  гравия.  Понятно,  сквозь  это  живописье  народ протоптал тропинку-лабиринт:   от  фасадного входа в парк  до «Рижской» шел 19-й автобус,  давая крюк  через Трифоновскую  с шестью  остановками,  а  напрямик  «огородами»   –  десять минут ходу.  Но  такой  вариант экономии  времени был чреват непредсказуемым  итогом.  Потому  как – если  днём – тебе следовало  мирно миновать  два-три десятка  алкашей,  в разной степени кондиции тусовавшихся  меж  штабелями  катушек и бочек. А с наступленьем темноты появляться там просто не следовало…
Дело в том, что детский парк  бесхозным не был – полностью принадлежал марьино-рощинской шпане, которой  верховодили  два  не совсем  правильных  пацана Буратино и Маэстро…
Чёрной майской ночью я возвращался домой от «Рижской» а поскольку ждать 19-й автобус уже было поздно – пришлось идти через вокзал и свалку. И едва я оказался между бочек – тут же попал в объятия десятка парней, настроенных весело и грозно. Отсутствие у школьника сигарет и крупных денег их оскорбило, оставалось только спросить, который час. И мои «котлы»  им очень приглянулись – папа был настолько опрометчив, что подарил сыну на 14-летие золотые часы марки «Слава».  Убегать было глупо, драться тем более...
На другой день, маясь на уроке в ожидании звонка, я ничего не смог ответить одноклассникам на традиционный вопрос: «Сколько там на твоих золотых?»  Новость о том, что у меня отобрали часы, стала в школе темой дня. А вечером ко мне домой приятель привёл незнакомого пацана. Тот спросил для верности: «Ты Жорик?»  и приказал идти за ним.  Поплутав по дворам, мы дошли до барака-развалюхи, пацан свистнул в форточку, и во двор вылез дылда с носом Пиноккио. Он терпеливо выслушал сбивчивый рассказ и ушёл в несознанку: «Не мои ребята, падла буду! Мои вчера в Химки драться ездили... Пошли к Маэстро!"... Холёный тип открыл нам дверь, Буратино изложил суть дела, Маэстро исчез в квартире и через минуту вынес штук пять разных часов. Услышав, что моих тут нет, меланхолично предложил: бери любые. А когда я не взял – обнадёжил: «Лады, я узнаю»...
Часы мне вернули дня через два (уже не с ремешком, а на браслете). Но главное, отныне я мог спокойно ходить ночью через парк – местные пацаны больше не приставали, разве что окликали иногда: «Привет, Жорик!  Который час на твоих золотых?»...
Что до Лазаревской церкви, которая в конце концов отрезала от переименованного парка «Фестивальный» огромный кусок, то  могу добавить точный факт: с 30-х  годов и до конца войны там размещалось 2-е общежитие НКВД – брат Александра Твардовского написал в воспоминаниях,  как с раскулаченной Смоленщины приехал в Москву, а именитый поэт принять родню побоялся и определил его на постой в самое надёжное место. Судя по торчащим раньше из церковных стен  по всему периметру балок (на метр-полтора ниже круглых окон), именно тогда был смонтировал в храме второй этаж,  после реставрации, понятно,  не сохранившийся. 
А вот остатки кладбища я ещё застал – до мая 1980-го  по всему парку были разбросаны массивные надгробия:  самое старое датировалось 1731 годом,  а  неподалёку от церкви наполовину  выступал  из земли гранитный шар с надписью «Девица Мария Виноградова  осьмидесяти семи лет», и моя дочь выросла там в тени дерев, которых вот теперь не стало тоже...

23 июня 1998 г.
У Мурзика роман – приходит с мальчиком Вадимом, целуются, едва уйду из комнаты, отслеживая моё появление в зеркале напротив двери. Смешные:  не кумекают, что если в зеркале видно меня, так я их одновременно тоже вижу.

14 июля 1998 г.
К своему нац.празднику французские футболисты разбили бразильцев (3 : 0), впервые стали чемпионами мира. В «Пари-матч» это знали ещё зимой – ?!

19 июля 1998 г.
По случаю «круглой» годовщины расстрела царской семьи, кажется, все газеты и журналы что-нибудь да напечатали. Накануне и телевизионщики поспели – приятель взял камеру, спустился на Пушкинской в подземный переход,  опросил горожан: студента, учительницу, продавца. Остановил опрятного дядьку. Тот:
– А что с царём-батюшкой случилось?.. Большевики расстреляли? Со всей семьёй?  Ни детишек, ни врача не пощадили?.. Так что же вы, журналисты, молчите?!..

25 июля 1998 г.
Доделываю книжку «Мальчишник», попутно распечатывая её в «Огоньке» (через месяц сдавать), и с утра до вечера (как по заказу) по ящику крутятся ностальгические сюжеты, мелькают любимые персонажи – Виардо, Остёр, Неёлова, Щекоч... Пока у меня вышли:
–  7  июня  (№ 22 '98) – «Пушкин и его звезда» (Володя Тургенев и Мирей Матье),
–  5  июля  (№ 26 '98) – «Штучная модель» (Володя Виардо и Марина Неёлова),
–  19 июля  (№ 28 '98) – «Командир "Очакова"» (Юра Щекочихин).
На очереди – «Труби, Трубач!» (Гриша Остёр), «Виртуозы Москвы» (столичные ё.бари)…
К Новому году будет и книжка – смешные рисунки Володи Буркина уже почти в комплекте.

30 июля 1998 г.
Моё  застуженное ухо  дало о себе знать – пошёл  в свою поликлинику (спасибо страховке –  роскошную:  дипкорпуса),  а там ларинголог вызвала скорую помощь и  меня прямиком доставили с Добрынинской на Беговую.
Угодил в шишковый корпус Боткинской больницы. В двухместную палату с теликом, видиком и холодильником,  набитом экзотическими фруктами, которые стали приманкой для Ники и её подружек. 
Удобства замечательные, только вот с врачами тут  совсем плохо – для консультаций  привозят из  Первой Градской  профессора Пальчуна:  дедушка посмотрел мои снимки и прямо сказал, что я свой ресурс уже выработал и от него никуда не денусь. Таких же условий он мне обещать не может – только палату на 10–12 человек и душ в коридоре, но зато лично меня соперирует. Дал свою визитную карточку и велел звонить, когда припрёт. Диагноз – менингит, что до последствий –  могу судить по печальной участи Оскара Уайльда.

18 августа 1998 г.
Вчера мой сосед по палате, услышав новости, немедленно потребовал принести ему одежду и срочно оформить выписку. На мой вопрос: «Что происходит?» – мрачно буркнул: «Дефолт!» и вызвал служебную машину. В спешке оставив мне толстенную книгу Фоменко и Носовского «Империя», которую в здоровом  состоянии я читать не стал бы, а тут проглотил в один присест...

20 августа 1998 г.
Я дома! Отказался от операции и был выписан под свою ответственность.

27 августа 1998 г.
Про мою о нём байку «Командир "Очакова"» Щекоч сказал только, что с него пузырь – очень доволен.

29 августа 1998 г. /  Ручная работа
Жена присмотрела кухонные стулья. Давно подыскивала, а тут зашла в соседний магазин буржуазной мебели и – вот они, о каких мечтала: с мягким  нубуковым седалищем, высокой спинкой, на стройных хромированных ножках. Ручной работы, по 300 долл. штука.
Я честно сказал, что морально к таким покупкам не готов и в ближайшее время вряд ли до сякой цены дозрею. Думал, что вняла. Ан нет – втайне отправилась торговаться: лето, сейл, да и царапинки, приглядевшись, обнаружила. Короче, срезала цену на треть. И меня уломала: восемьсот у.е. – гораздо симпатичнее  звучит. Опять-таки, на транспорте экономия – в двух шагах от дома.
Идём, таща в руках по стулу. И налетает, разбрызгивая лужу, бухой мужик:
– Напротив стуло брал? Почём такие дают?
– По двести, – говорю.
– Ну, ты переплатил! – они же и сотни не стоят!..
И ведь прав мужик,  РУБЛЁВЫМ  пространством мысля.

1 сентября 1998 г.
Интрига года – кто скрывается под псевдонимом «Б.Акунин»? Заехал в «Ъ» к Саше Кабакову – Не ты? Или кто-то из тех, кто у нас специалист по Бакунину?
Кабаков не колется – говорит, что их редакция тоже пытается это узнать.

7 сентября 1998 г.
Умер Валерий Семёнович Фрид. На 16 лет пережив своего друга и соавтора Юлия Дунского, вместе с которым был арестован за подготовку придуманного органами покушения на Сталина (всего взяли полтора десятка арбатских друзей). Прошёл Лубянку и Бутырку, где пытался покончить с собой, получил 10 лет зоны, потом был сослан на поселение в шахтерскую Инту – 12 лет, вычеркнутых из нормального бытия. Невероятная судьба и удивительная жизнь, самой яркой страницей которой была творческая дружба с Дунским, принесшая обоим признание и славу.

10 cентября 1998 г.
Сделал рентгеновский снимок уха и черепушки – очень красиво смотрятся.  А уж насколько это серьёзно – не мне судить. Думал, что в Боткинской мне его залечили, ан нет – качает меня от стенки к стенке, и прохожих на улице тараню, как пьяный.
В истории этой моей болезни поражает кот Масяка – стоит мне прилечь, как он тут  же  ложится рядом с моим плечом и греет больное ухо. И ведь да – мне становится легче.

20 сентября  1998 г.
В пятницу стало мне совсем хреново. Вечером позвонил дедушке Пальчуну,  рассказал – что со мной происходит, и он велел срочно ловить такси и ехать к нему в Первую Градскую. Говорю:  может, перенесем на понедельник? – какой резон в выходные валяться в больнице,  а дед сказал: «Так у тебя, дорогой, понедельника просто не будет…» – обещал утром приехать и сам в субботу соперировать.
 
К восьми утра все анализы мне сделали, выдали белые штаны и рубаху и с приходом Пальчуна укатили в операционную. Начал я лёжа на столе декламировать  бригаде Погожевское стихотворение про крокодила и огурец, прочёл два первых четверостишия и провалился в бездну...
...Очнувшись вечером в палате, укорил анестезиологиню: «Зачем  передний  зуб сломала?» Говорит: «Сам виноват, три раза на операционном столе коньки отбрасывал». Зато дедушка-профессор Пальчун доволен – не только вернул на  свет Божий, но и слух частично сохранил...

25 сентября 1998 г.
Сбежал из Первой Градской – сказал дедушке Пальчуну, что чувствую себя отлично, а лежать в 12-местной палате тоскливо, и он отпустил меня домой.  На прощанье с благодарностью подарил Владимиру Тимофеевичу свою книжку и безразмерный золотой перстень (тётя Женя оставила перед смертью – сказала, что однажды для чего-нибудь да понадобится, вот  он  и  пригодился).
Приехали за мной  Фыфка  и Илюша Климов с Катей Домарёвой (голова у меня ещё в бинтах, но жив и ладно), и устроили мы дома большущий выпивон!

30 сентября 1998 г.
Повеселил я Господа своими планами, ага:  книгу не доделал, застудил в жару свои последние мозги, на две недели загудел в Боткинскую,  откуда еле сбежал,  и профессор Пальчун напророчил:  никуда от него не денусь, если жить захочу...
Теперь потихоньку  прихожу в себя. 
А за окном творится чёрт-те что: деньги рухнули,  у всех на языке чужеродное слово «дефолт»,  издатель мой  в прах  обанкротился, французы спешно сворачивают свой  «Пари-матч»,  не выпустив ни одного номера...
Сказал бы кто-нибудь месяц назад!

6 октября 1998 г.  /  Ушёл Ролан Быков
Умер от рака прокуренных лёгких…  Без преувеличения – столикий:  сыграл в 103 фильмах, девять кинокартин поставил сам.
Уже в 60-е, за один десяток лет он сыграл выдающиеся роли: Акакий Акакиевич в «Шинели», трубач в «Звонят, откройте дверь», Бармалей в «Айболите-66», скоморох в «Андрее Рублёве», местечковый еврей в «Комиссаре», красноармеец Карякин в «Служили два товарища», командир партизанского отряда Локотков в «Проверке на дорогах»... Но ленты Аскольдова и Германа четверть века пролежали на полке, а скоморох Быкова в картине Тарковского вообще мог не состояться...
Консультант фильма «Страсти по Андрею» Савелий Ямщиков, отвечавший за соответствие «русскости» (в первую очередь – типажей), сразу сказал Тарковскому, что ни одного не-славянина в кадр не пустит, и еврей Быков на роль не годится.  Кроме того, настаивал, чтобы скоморох исполнял реальный фольклорный текст. А Ролан просто пришёл на съёмочную площадку и сыграл всю сцену на импровизации с отсебятиной, после чего Андрей  Арсеньевич сказал Ямщикову, что его доводы больше не обсуждаются. К роли скомороха и у худсовета возникло больше всего претензий, сцену требовали вырезать целиком. Тарковский кромсать фильм отказался, на шесть лет отодвинул премьеру: сохранил авторский вариант.
Очень жалею, что мне не удалось напечатать рецензию на фильм «Чучело», в котором Ролан Антонович – не только режиссёр, но и  дирижёр военного оркестра – в финале снимает фуражку перед стариком и девочкой, которые бегут со своей малой Родины не оглядываясь, ибо обернуться означало превратиться в соляной столп.
Горько, что все последние годы жизни ушли у Быкова на политическую активность, которая не принесла ничего, но отняла последние силы.

30 октября 1998 г.
В Комарово рядом с Сергеем Курёхиным похоронили его 15-летнюю дочь Лизу (25-го покочила с собой приняв снотворное). Бедная девочка, она  так и не смогла пережить охлаждения к памяти отца, которого при жизни все называли гением и, как у нас водится,  забыли через год.

15 ноября 1998 г.
Поехали с Лёней Загальским на Горбушку – прошерстили ряды с фильмами. Я купил «Поезд» с Ланкастером и Моро и «Стукача» с молодым Бельмондо, а Лёня своим британском друзьям – чисто похохотать – нарыл русскую порнуху: «Чертановские девчонки» и «Горячие парни из Химок». То бишь смотриво на чёрном видео-рынке – на любой вкус.

17 ноября 1998 г.
Михаилу Щепкину нынче 210 лет!  Замечательная байка о нём  Николая Гоголя – в пандан советскому анекдоту  «А мог бы негритянке и руку пожать!» –
«Щепкин, при всей строгости к самому себе, имел немало странностей: например, он любил целовать молодых актрис в губы и, идя мимо них, обыкновенно говорил: «Губы! Губы!», чмокал и проходил дальше. Актрисы знали его слабость и не прекословили ему, но иногда с этими поцелуями выходили немалые недоразумения. Один раз при мне он, проходя, обратился к стоявшей на актёрском подъезде какой-то даме, вероятно принимая её за одну из служащих в театре. «Губы! Губы!» – сказал он. «С удовольствием, – отвечала та, – но только, г-н Щепкин, не говорите об этом моему мужу, он у меня ужасно ревнив. Позвольте вам представиться: княгиня такая-то!»
Картина!  Миллион извинений и доброе пожатие руки».
(Из книжки «Русский литературный анекдот конца XVIII – начала XIX века»)
Ох уж эти «властители дум»!

18 декабря 1998 г.
Сколько нынче стоит хорошая новость? – 16 рублей 90 копеек и 5 минут времени:  Фыфка купила тест-пробу на беременность и на нём проявились две полоски. Значит, если всё будет нормально, в следующем августе будем ждать Львёнка.


ФОТО:  Портрет, который мог стать последним / Москва,  весна  1998 г.
© Georgi Yelin

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 20 снимков привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/M-LvbAAFHsNUlg


-----