Стены из камня. Глава 13. Козин

                Козин.

   Козин Николай Николаевич, отбывший десять лет тюремного заключения, освободился
в тысяча девятьсот семьдесят девятом году и приехал на место жительства к своему
отцу, работавшему лесником и проживавшему в деревне Дворики, расположенной в очень
живописном месте на берегу реки Суры. Деревня эта состояла приблизительно из
пятнадцати дворов и не более того, но неподалёку от деревни, в сосновом бору
располагался пионерский лагерь и потому жизнь в Двориках каждым летом оживлялась
с новой и новой силой.

   Николай, поселившись в отцовском доме, сразу же приобрёл нелегальным путём
двуствольное бескурковое ружьё двенадцатого калибра с вертикальными стволами и
начал промышлять лосей по округе. Нельзя сказать, что лосей водилось в изобилии,
но всё же их можно было встретить то тут то там. Зимой - парами, а летом - стадами.
Время от времени Николай подстреливал лося, сбывал мясо на сторону, получал за него
неплохую выручку и потому жил припеваючи и вовсе не обременял себя заботами об
трудоустройстве.

   Отец его понимал, что сын играет с огнём, рано или поздно браконьерские дела
выплывут наружу и тогда им обоим несдобровать, кашу придётся расхлёбывать вместе,
но никак не мог воздействовать на сына, образумить его, так как сын был уже во
взрослых летах, испорчен тюрьмой до невозможности, хотя и до тюрьмы был сатана
сатаной и потому отбывал срок за убийство человека. На все доводы отца сын только
смеялся над его страхами и опасениями. Вот так они и жили, отец с сыном, а сын с
отцом, пока ужаснейшая трагедия не разразилась не только над их головами, но и
над головами ещё многих и многих людей.

   Однажды Козин подстрелил лося и следы за собой замёл небрежно, он уже к тому
времени распоясался и начисто утратил чувство страха и осторожности, будучи
абсолютно уверенным в том, что никто лосей не учитывает, никому лоси не нужны,
как только ему, но он ошибся, до егерей дошёл слух, что Козин бесчинствует уже
настолько, что валит лосей в летнее время, оставляя маленьких лосят сиротами. И
тогда егерь, взяв с собой участкового милиционера, навестил Дворики. Они застали
отца врасплох и конфисковали незарегистрированное ружьё сына, висевшее на ковре
рядом с ружьём отца, на которое было разрешение.

   Конфисковать ружьё-то они конфисковали, но вот разложить его и взглянуть, не
заряжено ли, позабыли...

   Ох! Не пой ветер песню печальную!
   Чёрных туч не сгущай над Сурой
   Не тревожь гладь воды идеальную
   Своей длинной, седой бородой...

   Положили егерь с участковым ружьё в коляску мотоцикла "Урал" и переехали на
другой берег реки, направившись к селу Шелемисс, что в трёх километрах от Двориков.
Там они конфисковали ещё несколько незарегистрированных ружей, также сложили их
в коляску и остановились около здания сельского совета, оставили мотоцикл под окном,
а сами зашли внутрь, захватив с собой понятых и начали оформлять бумаги на конфискацию
гладкоствольного оружия.

                ***

   Козин пришёл домой, неся за плечами корзину, сплетённую из ивовых прутьев, а в
корзине ещё трепыхались восемь налимов, покрывшихся от возраста жёлтыми пятнами,
которых он только что вытащил из огромной верши, заряженной жирными кусочками
лосятины и поставленной им всего лишь несколько часов назад, когда рассвет только-
только начинался. Он снял с плеча корзину, поставил её на пол и сказал, обращаясь
к отцу: - "Посмотри! Какие налимы! Еле допёр!"

   Отец молчал в ответ и Козин понял, что то случилось. Беглым взглядом он окинул
избу, заметил, что на ковре отсутствует его ружьё и лицо его передёрнулось гримасой
негодования.

   "Где моё ружьё?!" - спросил он.

   "Егеря забрали." - тихо ответил отец.

   "Где они сейчас?"

   "Уехали на мотоцикле "Урал" в сторону Шелемисса.

   Несколько секунд Козин молчал, а потом задал отцу ещё пару вопросов.

   "Сколько времени прошло, как они уехали?"

   "Пятнадцать минут."

   "Они разрядили моё ружьё?"

   "Нет."

   Козин подошёл к комоду, открыл нижний его ящик и достал оттуда отвёртку. Потом
он подошёл к металлической кровати, открутил два болтика, крепившие дужку каретки
к ногам, снял дужку и отложил её в сторону. Взявшись пальцами за короткий обрубок
гвоздя, слегка согнутого посередине и лежащего на краях ножки кровати, он потянул
его вверх и вслед за гвоздём потянулась привязанная к гвоздю тонкая струна от
гитары, к нижнему концу которой была прикреплена металлическая шайба, по форме
точная копия пуговицы с четырьмя отверстиями, в каждое из которых была вставлена
поочерёдно струна, заканчивающаяся внизу шайбы завязанным узлом, который ни коим
образом не мог проскользнуть в отверстие шайбы.

   Шайба, поднимавшаяся на поверхность, выталкивала из внутренности трубы ножки
поочерёдно одну за другой латунные гильзы, заряженные жаканами и Козин подбирал
их в ладонь, а потом укладывал на постель. Выудив таким образом всё содержимое
тайника, он рассовал патроны по кармашкам пустого патронташа, пристегнул его себе
на пояс, крутанул его на поясе так, чтобы патроны оказались за спиной и прикрыл
патронташ свитером.

   "Коля! Не ходи никуда! Плюнь! Купишь новое ружьё!" - воскликнул отец, но сын
его не слушал.

   "Никому не позволю, чтобы из моего дома забирали моё оружие." - жёстко сказал
он отцу в ответ и шагнул за порог.

   Перейдя через Суру по мосту, он решительно и быстро зашагал в сторону Шелемисса
и с каждым своим шагом начал приближаться к двойному убийству, до которого осталось
полчаса. За эти полчаса он мог бы одуматься, смириться с этой невеликой потерей
и вернуться назад, к отцу, но Козин привык считать, что он - самый крутой парень
и никто не посмеет перейти ему дорогу без его на то позволения.

   Он подошёл к дому, где располагался сельсовет и где егерь с участковым писали
протокол, огородами, поэтому его увидели уже очень поздно, когда он вывернулся
из за угла и в тот же миг оказался рядом с коляской мотоцикла. Не прошло и секунды,
а Козин уже разглядел приклад своего ружья и правая рука его уже вцепилась в
шейку ложа, пальцы привычным жестом разложили стволы и он, обнаружив стволы за-
ряженными, машинально сложил их вновь.

   Участковый и егерь, увидев в окно, что Козин завладел оружием и собирается его
унести, один за другим выскочили из здания сельского совета на крыльцо и егерь
требовательно прокричал Козину: - "Положи ружьё на место!" Но Козин в ответ только
ухмыльнулся и ничего не ответил. Рука участкового потянулась к кобуре. Козин
вскинул ружьё. Участковый выхватил своё оружие, но Козин уже нажимал курки. Он
сделал два выстрела. Первый выстрел угодил участковому прямо в лоб и разнёс ему
всю голову. Второй выстрел пришёлся егерю в грудь и разорвал ему сердце. Ничто не
шевельнулось в душе Козина, лицо его даже не поморщилось от содеянного, после
выстрелов он тут же разложил ружьё и перезарядил его.

                ***

   Отец Козина, после того, как сын ушёл, опоясанный патронташем, впал в полуобмо-
рочное состояние. Ноги его отказывали, голова плохо соображала и он вышел из дома
на свежий воздух, подошёл к роднику, вода из которого струилась прямо в Суру с
высоты одного метра и присел на берегу реки. Он смотрел, как Сура катит свои воды
в сторону леса и не мог оторвать взгляда от нежно переливающегося потока, местами
переходящего в мелкую рябь, а местами совершенно гладкого. Он находился в забытье,
пока Сура вдруг не вздрогнула, качнулась из стороны в сторону и пошатнула свои
берега с тихим стоном, отдавшись болью в сердце отца Козина, тут же упавшего без
чувств на траву, как только он услышал прогремевшие в стороне Шелемисса выстрелы.

                ***

   Перезарядив ружьё, Козин тронулся в обратный путь к Дворикам. Он спешил и даже
не остановился, когда перешёл мост через Суру и увидел отца, лежавшего ничком на
земле. Ему было не до отца. Быстро дойдя до родительского дома, он накидал в рюкзак
харч, забил патронташ до отказа и скрылся в лесах Монастырского лесничества,
простиравшихся во все стороны приблизительно на девятистах квадратных километрах.

                ***

   Михаил ничего не знал о случившемся и шёл по лесной дороге от Тихменево в Качим.
Он приехал на электричке из Пензы в Кузнецк и, зная о том, что автобус в Качим не
ходит, тут же уехал ближайшим рейсом до Тихменево, намереваясь потом добраться до
родного села пешком. Идти можно было в двух направлениях, через Часы - семнадцать
километров, или же по Малинской дороге - двадцать два километра. Михаил выбрал
Малинскую дорогу потому, что здесь была большая вероятность доехать хоть какую-то
часть пути на попутной машине.

   Прошедшей весной он, также тронувшись в путь от Тихменево, не прошёл и километра,
как его захватил с собой шофёр, ехавший на новенькой ГАЗ - 51, бывший крепко навеселе
и потому неизъяснимо добр, болтлив и нуждавшийся в собеседнике. Дорога была
обледеневшей, гладкой, как стекло и две колеи под колёсами, накатанные и углубив-
шиеся в дорогу, цепко держали машину в своём плену. Набрав скорость километров
шестьдесят в час, шофёр вдруг увидел, что навстречу из-под горы неспешно выполз
старенький грузовик, гружёный дровами, водитель которого сразу остановил машину,
заметив издалёка мчавшую на всех парах ему навстречу сияющую краской ГАЗ-51.

   Михаил наблюдал, как его весёленький кучер начал помаленьку притормаживать и
тут же понял, что торможение не даёт никакого результата. Машина скользила с гор-
ки по льду, казалось, ещё быстрее, чем до торможения. Кучер вдавил педаль тормоза
до отказа - никакого толку. Тогда он вывернул свой штурвал вправо, поставив пе-
редние колёса поперёк колеи - и опять никакого результата. Лобовое столкновение
приближалось и кучер отчаянно замотал рулём из стороны в сторону, вытаращил глаза
и выпятил губы, которые непроизвольно шептали: - "Тпрууу!", но и это не помогало.