Наши корни

 

                ВОСТРИКОВ ЯКОВ ВАСИЛЬЕВИЧ

                НАШИ КОРНИ

                (МОИМ ПОТОМКАМ - ПОСВЯЩАЮ)

                МОСКВА


                1.  ИЗ РАССКАЗОВ РОДИТЕЛЕЙ
Быт Тамбовской деревни.Переселение в Казахстан в связи с участием в крестьянских волнениях после отмены крепостного права. Новая родина, богатая земля.

   Родился я в 1903 г. В семье родителей прожил до 1919 года. За эти 16 лет мне довелось много слышать из уст родителей, бабушек и дедушек о том, где и как жили наши предки. Разговоры о "Россее" велись не только в семье, но и на улице, у соседей, в "гамазине" - лавке Максима Евтеева - малакана, на завалинке около земляки. Они велись в свободное время от работы. А его, как мне помнится, у крестьян Александровки, Кустанайского р-на, Кустанайской области было достаточно. Особенно его было много в зимние вечера.
 
   Исключением в этом отношении были кустари портной Николай Иванович Чалых, сапожник Григорий Алексеевич Кобзев, Васянька Киселев - валяльщик, овчинник (выделывал овчины, кожи) Денис (фамилию не помню) и др. Они очень редко появлялись и почти не принимали участия в разговорах "по переливанию из пустого в порожнее". Они слишком дорожили временем. Сельские мастеровые люди производили впечатление более развитых и культурных людей, чем основная масса крестьян. Особенно выделялся Кобзев Г.А. своей тактичностью, наблюдательностью.Он больше молчал, как бы взвешивал все, о чем говорилось в компании. Он одевался намного лучше других, всегда был подтянут, не курил, не пил. После смерти первой жены Анастасии - порвал с православной верой и вступил в общество малакан, которым руководил Максим Григорьевич Евтеев.

   0 чем же рассказывали родители, бабушки и дедушки в семье?               
                Отец мой Василий Максимович Востриков рассказывал нам, что он родился в селе Борисово или Борисовке, Лебедянского уезда, Тамбовской губ.  в семье крестьянина. Семья была большая - патриархальная. Главой семьи был прадед Матвей Степанович. Отец был у деда первым ребенком, старшим сыном. Отец говорил, что он хорошо запомнил бабушку, которая его нянчила, и совсем не помнил мать. Она рано умерла, оставив после себя не только нашего отца, но и младшего своего сына Ивана Максимовича, т.е. у деда Максима было два сына Василий (наш отец) и Иван.

   Отец хорошо запомнил образ бабушки, качавшей его в зыбке и напевавшей какую-нибудь песню. Слов песен отец не помнил, но хорошо запомнил приятный мелодичный голос бабушки. Когда бабушка переставала петь, отец просил ее петь. Отец, вспоминая, говорил: "На всю жизнь запомнились мне приятные ощущения при засыпании в зыбке".

   "Когда я просыпался и не видел перед собой бабушку, - говорил отец, - я громко плакал и звал ее. Она немедленно появлялась, успокаивая меня, говорила: "Я здесь, сердешный, спи, спи". Тогда я обращался к ней и просил: "Бабушка, одень меня голубеньким одеялом". Бабушка немедленно одевала меня моим любимым одеялом, и я приятно засыпал.

   Много места в рассказах отца занимали рассказы о технике с/х на Тамбовщине. Соха, серп, тяпка, цеп, телега на деревянном ходу, сани. Вот и весь несложный с/х инвентарь, каким пользовались крестьяне Тамбовской губернии. Этих орудий труда было вполне достаточно для обработки земли, т.к. ее было очень мало. Землю мерили лаптем. Большая часть лучших земель принадлежала помещикам. Ее крестьяне арендовали и отдавали помещику половину урожая и круглый год работали на помещика.

   Семья моего прадеда Матвея Степановича, как и подавляющее большинство жителей Борисовки, еле-еле сводила концы с концами.

Питание было скудное. Дневной рацион семьи состоял, главным образом, из растительной пищи (горох, картофель, капуста, огурцы, помидоры, лук, чеснок, перец, яблоки).  (Здесь отец ошибается – перцы и помидоры в деревнях появились позже – И.В.)  Хлеб кушали только ржаной. В урожайные годы хлеб ели досыта натуральный без примесей суррогатов. В годы неурожайные в хлеб добавляли лебеду, просяную муку. Сеяли лен, коноплю, подсолнухи, били масло, которым сдабривали каши и заправляли щи. Избы отапливались по черному, т.е. у печки не было дымохода, труба не выводилась на крышу. Когда топилась печь, открывали входную дверь и через нее выходил дым. Печи были большие. Они одновременно служили и банями. Бань не было, мылись и парились в жарко натопленной печи, устеленной соломой.

   По рассказам моего отца и деда Максима его прадед Андрей обладал большой физической силой. Там, где лошадь почему-либо не могла вывезти застрявший воз, он впрягался сам и вывозил. Или подлазил под лошадь шеей, брал ее за ноги и как ягненка поднимал и нес. Это было своеобразным спортом.

   Мать моя Ненила Степановна родилась в семье кубанского казака Степана Григорьевича Воробьева. Ее мать Ефросинья рано овдовела и вышла замуж за иногороднего - украинца Бадаженкова Ивана Ивановича, у которого было два сына. Старший сын Аким Иванович, а младший Игнат Иванович. Последний был глухонемым. Приблизительно в 1881 г. у Бадаженкова И.И. и нашей бабушки родился сын Григорий Иванович. По достижению совершеннолетия женился на Никитиной Любови. У них родились две дочери: ст. Анастасия и мл. Ирина. Приблизительно в 1903 году Григорий Иванович Бадаженков был призван на Тихоокеанский флот, служил он на крейсере "Варяг" и погиб под Цусимой в 1904 году.

   Тетка Любаша, так мы звали жену дяди Григория, приблизительно году в 1916-1917 вышла замуж за Кузичкина Александра, у которого был сын Федор, мой ровесник и школьный товарищ, и дочка Мария. А тетка Любаша привела с собой свою мл. дочь Ирину, которая от рождения была инвалид. У нее одна нога была короче. Ирина была от природы умнейшим человеком, жизнелюбивая, веселая, с большим юмором. Незадолго до начала войны она вышла замуж за казаха. У них родилась дочка Аня, которая ныне является женой Юрченко Георгия (Жоры), проживающих в г. Стаханове.

   Когда и при каких обстоятельствах семья моего прадеда Матвея Степановича оказалась в с. Александровке Кустанайского уезда, Тургайской области? (Кустанай был долгое время Тургайской обл., а все обл. учреждения находились в Кустанае).

   Переселение моих предков из села Борисовка Лебедянского уезда Тамбовской губернии относится к 1881 году. Отцу моему в то время было 12 лет. По рассказам - собирались долго, сушили сухари, заготовили пшена и другой дорожной снеди. Для лошадей заготовили фуражное зерно, немного сена. На повозках сделали каркасы и обтянули их пологами. Переселялась большая группа крестьян Борисовки и др. сел Лебедянского уезда. Окончательно весь большой обоз переселенцев был готов к марту 1882 года. Дождавшись спада воды в реках, переселенцы двинулись в сторону Кустаная через следующие населенные пункты:Лебедянь- Тамбов - Самара - Троицк - Кустанай - Александровна. Ехали медленно и долго, с остановками на отдых. В Кустанай прибыли летом 1883 года.

   Кустанай был основан в 1879 году как опорный пункт проникновения царизма и российского капитализма в Казахскую степь, на которой паслись миллионы голов лошадей, рогатого скота, овец, коз и верблюдов. Кустанайская область как и другие области Казахстана была заселена казахами. Население было очень редким. Огромные степные просторы не осваивались коренным населением.

   Развитие экономических и политических контактов казахских ханств с Россией особенно усилились в ХШ в. Это привело к весьма глубоко - прогрессивному желанию - добровольному присоединению сначала младшего, а несколько позднее среднего Жузов к Российской империи.

   С самого начала присоединения Казахстана к России царизм настойчиво проводил там колонизаторскую политику, создавая цепь военный укреплений, в том числе и в Кустанайских степях. Для осуществления этих целей 21/Х 1868 г. правительство Александра П издало "Временное положение" об управлении в степных областях Оренбургского и Западно-Сибирского генерал-губернаторства. Это положение предустматривало организацию следующих областей: Тургайской, Уральской, Акмолинской и Семипалатинской.

   Тургайская область делилась на следующие уезды: Тургайский, Илецкий и Николаевский. Территория последнего является территорией современной Кустанайской области (ее территория – 117 тыс. кв. км), где не было ни одного населенного пункта с русским населением.

   Создать военные укрепления, проводить свою колонизаторскую политику, русское самодержавие могло осуществить только при условии переселения в Кустанайские степи большого количества семей из центральных областей. Решить эту задачу помогли такие два объективных фактора, как безземелье крестьян центральных областей и усиливавшееся крестьянское движение. Тамбовская губерния была одной из губерний центральной России, где гнет и эксплуатация помещиками крестьян в послереформенный период были предельно высоки. На этой почве в деревне обострилась классовая борьба. Вновь начались волнения крестьян, доходивших местами до вооруженных выступлений. Царское правительство, напуганное выступлениями крестьян, решило как можно больше крестьян переселить из "неблагополучных" губерний в Казахстан, в частности в Кустанайский уезд Тургайской области.

   Крестьянское движение нарастало в Российской империи в течение всего десятилетия 1881-1890 гг. Так, например, за эти годы в стране произошло 541 крестьянское волнение, в том числе, неоднократно поднимались на борьбу против помещиков и самодержавия крестьяне Тамбовской губернии. Правительство Александра П, а затем и Александра Ш применяло два стредства против бунтовщиков и потенциальных бунтовщиков. Первых оно выселяло в Сибирь и Казахстан, вторых - уговаривало переселиться на новые места.

   Семья моего прадеда угодила в число бунтовщиков. Рассказывали, что наш дед принимал участие в погроме помещичьей усадьбы. Все участие деда Матвея выразилось в том, что он из амбара помещика уволок мешок с мукой. Это послужило основанием, чтобы приговорить его и его семью к высылке в Тургайскую обл., Кустанайский уезд. Отец рассказывал - высланных и переселенцев провожало все село, стоял сплошной плач. Представление, как у провожавших, так и отъезжавших было такое, что люди едут с семьями на верную смерть. (Как рассказывал отец, всем переселенцам и им в том числе выдали значительные суммы в качестве подъемных -  И.В).

   Как только доехали до Самары, так переселенцы стали все чаще и больше получать от местных жителей информации о Кустанайщине, как о золотом крае, где всего много и все очень дешево. Рыдания сменились надеждой. Все переселенцы повеселели.

   В Кустанай они прибыли в июне 1883 года. А предыдущий 1882 год был годом засушливым, неурожайным. Ранее прибывшие поселенцы Кустаная испытывали большую нужду. Это повергло наших дедов в уныние. В Кустанае тогда жило всего семей 200. Жили они в землянках. (Из рассказов отца: рыли на всю глубину чернозема котлован около 1 метр глубиной, нарезали из дерна кирпичи и из них клали стены. Получалось зимой тепло, а летом – прохладно.- И.В). Решено было продвинуться дальше вниз по левому берегу реки Тобол до пос. Александровка, что находится в 40 верстах от Кустаная. Прибыв на место, деды застали там лишь пять семей, которые рассказали о том, что место действительно богатейшее, что им оно нравится, и посоветовали нашим дедам поселиться здесь. Деды мои снова воспряли духом, увидя, что земли очень много, кругом растут богатейшие травы, недалеко лес, много дичи, в Тоболе и озерах много рыбы. На другой же день после приезда, пошли на озеро, которое позднее было названо Митриевым озером, что находится в полукилометре от Александровки, на правом берегу Тобола. Только три раза забрели бреднем (бредень был связан дедом Матвеем в Борисовке и он им сослужил хорошую службу в пути, рыба у них не переводилась) и вытащили четыре ведра отменных карасей. "Караси то, как поросята", - говорил дед Матвей.

   Вскоре отдали (наняли) отца и его младшего брата Ивана в пастухи одному казаху Гончарина аула, зимовка которого находилась верстах в двух-трех от Александровки на правом берегу Тобола. Пасли они овец вместе с такими же подростками - казачатами, как и они. На лето казахи откочевывали на большие озера, что находятся в 20-25 верстах от Александровки вглубь степи от левого берега Тобола. Позднее на том месте была нарезана земля для крестьян села Александровки, получившая название "дальний пай".

   Все переселенцы получили в надел по 10 сотенных десятин на мужскую душу (I десятина = 40 саженей х 100 = 4000 кв. саженей). Земля - целинная, плодородная. Переселенцы ходили, смотрели и восторгались. Каждому переселенцу земля давалась в трех местах. Эти места назывались паями. Ближний пай находился от села на расстоянии 4-5 километров, средний - на расстоянии 8-10 км и дальний - в 15-20 км от села. Ближний и средний пай были отведены под посевы зерновых культур, подсолнечника, на дальнем пае оставляли всю землю под сенокос.(Из рассказов отца: землю нарезали вдоль Тобола, а вглубь степи ограничения не было – И.В.). За 32-40 лет г. Кустанай вырос и обстроился. Так же выросло население сел: Давыденовки, Жуковки, Александровки, Борисо-Романовки, Михайловки, Степановки, Борового, Надежденки, Воскресенска и др. Села большие с населением от 100 до 500 дворов. Большинство названных сел выросли на левом берегу Тобола (Давыденовки на расстоянии 18-20 верст от Кустаная, Жуковка - 35 верст, Александровна - 40 верст, Борисово-Романовка - 45 верст, Надежденка (немецкий поселок) - 50 верст, Воскресенский (тоже немецкий) 57 верст).

   Александровка растянулась примерно на 4 км вдоль Тобола.

   Кроме больших земельных наделов переселенцы брали землю сколько могли обработать под гумно, под огород и под навозные кучи (в течение зимы навоз вывозили за село, складировали в кучи, а после окончания сева навозные кучи разваливали, заливали водой, мяли, делали навозные кирпичики (кизяк), сушили и таким путем получали топливо). Это было основным топливом.

   Кустанайские степи были богаты пушным зверем. Много водилось волков, сурков, хомяков, песцов, ежей, лосей, джайранов, барсуков, зайцев, тушканчиков, диких коз, диких лошадей Пржевальского, горностаев, хорьков. Много было разных птиц: дрофы, журавли, гуси, казара, куропатки, касачи, перепелки, жаворонки, коршуны, сороки, грачи, вороны, вороны, грифы, скойчки, голуби, воробьи, ласточки, снегири, кукушки, утки, лебеди, совы и др.

   Весной в конце апреля в начале мая, в течение 10-12 дней летят на гнездовья в район дальних паев, на озера и лиманы перелетные птицы: гуси, лебеди, казары, утки, дрофы и журавли.В дни перелета в небе, обычно, стояло почти непрерывное курлыканье птиц. Птицы летали стаями по 100-200 штук (гуси, казары), по 20-30 шт. (лебеди, дрофы, журавли). Птицы летели не только через Александровну, но через все села на всем протяжении р. Тобол. Какая же была масса птиц!

   В конце лета, в разгар уборочной кампании птицы, пополнив свои стада молодняком, возвращались зимовать на юг. По пути делали большие остановки на пшеничных полях и кормились отборными колосьями.

   На правом берегу Тобола находились казахские зимовки, в которых жили зимой кочевники. Жилища их были весьма и весьма примитивными. Зимовки (землянки) сложены из дерна, снаружи и изнутри обмазаны глиной. Потолки не обмазаны (не заштукатурены).С них свисают ветки, набросанные сверху на потолок. На ветки набрасывают солому, а на солому землю. В землянке имеется голландская печь с вмазанным котлом и выведенным через крышу дымоходом. Кроме этого посредине землянки стоит большой таган, на котором стоит котел, а под котлом горит огонь. Дым из-под очага выходит через отверстие (круглое) в крыше.

   К землянке вплотную пристроены сараи и амбары. Таких землянок в ауле, как правило, было 10-15. Все надворные постройки весьма примитивны ( плетневые не обмазаны). Ранней весной казахи перебирались из землянок в кибитки. Кибитки ставились около землянок. А недели через 2-3 их переносили на расстоянии 3-4-х км от землянок в сторону леса, где высокие прошлогодние травы. Туда перегоняли скот. Там он пасся до июньской откочевки на левую сторону Тобола на расстояние 25-30 верст от реки, на озера, находящиеся за дальними крестьянскими полями. До тех пор, пока не была на р. Тобол сооружена водяная мельница с большой плотиной (высотой в 25-30 метров, длиной 70-100 метров), во время откочевки на озера казахи перегоняли рогатый скот, лошадей и овец через Тобол вброд, т.к. река была узкая и мелкая. После того, как Тобол был перепружен, вода в верхнем бьефе поднялась высоко, и глубина реки от мельницы (которая была поставлена ниже Александровки и напротив края Борисо-Романовки) и до пос. Жуковка достигала 2-6 метров. После этого кочевники стали перегонять свои стада через реку по Александровскому мосту. С раннего утра и до поздней ночи через Александровку гнали большие табуны скота и тянулись обозы с домашним скарбом и людьми. Все это сопровождалось криком, шумом, блеянием овец, мычанием коров и ржанием лошадей, скрипом колес арб, ревом верблюдов. Это продолжалось дней 10-12. Все это было похоже на весенний и осенний перелеты птиц. Казахи кочевали на те же озера, куда летели птицы. Район озер очень большой район. На сотни, а может быть и на тысячи километров он тянется. Там были обильные пастбища, чистейшая озерная пресная вода.

     Каждый аул знал группу своих озер, где они все лето кочевали (т.е. жили все лето). Поэтому, как только кочевники со своими стадами приближались к озерам, они рассредоточивались, и каждый аул направлялся в сторону своей группы озер. Кочевья одного аула от другого находились на расстоянии нескольких десятков километров. На летних пастбищах был простор и обилие кормов.

   В озерах было много рыбы и много водоплавающей птицы. Но коренные жители (казахи) не промышляли ни тем, ни другим. Они занимались скотоводством. И очень немногие из них зимой промышляли пушным зверем. Ставили капканы, сети, петли и силки на волков, горностая, зайцев и лис. Этим главным образом занимались русские и украинские переселенцы. Среди казахов были охотники, которые занимались охотой на лис, горностаев и др. зверьков с помощью хищной птицы – беркут (разновидность степного орла).

   Они поражали русских переселенцев большой эффективностью такой охоты.

                2.  МОЙ ОТЕЦ И ДЯДЯ ИВАН ТОЛМАЧИ
В батраках у казахов. О пользе знания местног языка.

   Мой отец и дядя Иван лет 6 или 7 работали по найму у казахов. Летом они пасли скот, а зимой ухаживали за молочными коровами, за рабочими лошадьми. Остальной скот круглый год находился на подножном корму. Зимы в Кустанайской области бывают снежными и морозными. Тем не менее весь скот, кроме молочных коров, баранов, которые предназначены на убой для текущего питания, разъездных лошадей, добывали себе корм из-под снега сами.

   На зимние пастбища скот шел в следующем порядке: впереди шли лошади, за ними рогатый скот, а замыкали овцы.

   Казахи, имевшие большое поголовье скота, перегоняли свои табуны на зиму на юг, в тургайские степи, где меньше выпадало снега. Там зимовка протекала более спокойно, скоту относительно легче было добывать корм.

   История Кустанайских степей знает такие годы, когда осенью шли обильные дожди и мокрый снег, ударял сильный мороз, тогда кормовые травы оказывались подо льдом и снегом. Это приводило к массовому падежу скота.

   Мой отец и дядя Иван в совершенстве овладели казахским языком. Они овладели казахским фольклором. Они обогатили свою память народными былинами, сказаниями, сказками, пословицами, поговорками, загадками, знали всех мусульманских святых, знакомы были с основами Корана. В таком же совершенстве овладел казахским языком и фольклором дядя Аким Иванович Бадаженко (сводный брат моей матери). Отец, дядя Иван и дядя Аким были настоящими толмачами. Когда они встречались с казахами темной ночью, разговаривали, то их принимали за казахов.

   Все, кто из переселенцев овладел казахским языком, тем намного легче жилось. Они свободно вступали в контакты с казахским населением. На базарах и ярмарках им приходилось иметь дело, главным образом, с коренным населением, которое или не знало или очень плохо знало русский язык. Русские, как правило, продавали пшеницу, овес, муку, а покупали у казахов скот, овчины и кожи. Запомнились мне рассказы отца о том, как однажды его дед Матвей Степанович вывез на базар для продажи пшеницу, как к нему подошли два казаха, пощупали, понюхали, попробовали на зуб и сказали: "Жаман бидай" (плохая). Дед ответил тем же незнакомым ему словом: "Жаман, жаман, родимый". В это время подошел мой отец, обращаясь к деду сказал: "Дедушка, зачем же ты хаишь свой товар? Так будешь торговать - не продашь пшеницу. Кто же станет покупать плохую пшеницу". "Они лала, лала и вихор их знает що они лопочут".

   Запомнился мне еще один эпизод из рассказов отца. На одном из летних базаров он купил телку и пустил ее в александровский табун. Примерно недели две телка вела себя вполне благопристойно. Она скоро привыкла к нашему двору и стала почти самостоятельно возвращаться с пастбища домой. Но так думали мои родители, хозяева телки. А сама телка, видимо, "думала" по другому, присматривалась, "изучала" обстановку, ждала удобного случая, чтобы удрать в свой родной аульный табун.

   В один, для телки, прекрасный день, когда начался зык (в определенные недели лета рогатый скот зыкает - бегает с ревом, бесится от укусов оводов). все рогатые друзья задрали хвосты и побежали к озеру, чтобы окунуться в воду и тем самым парализовать на время болезненную возню вызревающих молодых оводов, отложенных в их коже. Побежала и наша телка. Но она, по рассказам пастуха, побежала совершенно в ином направлении, скрылась, так и потерялась. Это было большим ударом по экономике семьи. Телка должна была стать коровой-кормилицей.

   Отец долго искал телку. Он объездил все прилегающие населенные пункты, их табуны, расспросил многих пастухов и просто встречавшихся людей, пока не набрел на одного подпаска-мальчугана, который видал телку в обществе неизвестного бугая. Мальчик показал, куда, то есть в каком направлении они пошли. В этом же направлении паслись стада аула, в котором родилась и росла телка. Отец понял, что телка убежала к своим родичам.

   На следующий день отец поехал на правую сторону Тобола к кочевьям того аула, родом из которого была телка. Он походил по кибиткам и старательно расспрашивал про беглянку телку. Расспросы вел на русском языке, делая вид, что он не знает казахского языка. В одной из юрт, расспрашивая женщин на русском языке, который его собеседницы очень плохо знали, одна старая женщина, обращаясь на казахском языке к вошедшему сыну, сказала: "Я говорила, что приблудную телку давно надо было зарезать". На сетование матери сын ответил: "Зачем ее резать? Ее надо пустить на пламя. Она зимой будет коровой. Резать надо однорогую. Она старая и яловая". Мать: "Вы дождетесь с отцом, русский увидит ее и уведет. Сын: "Не увидит... Она в надежном месте". Мать: "В каком это таком надежном месте?" Сын: "Около старого Серсембаева колодца".

   Таким образом, отец получил точные координаты местонахождения телки. На следующий день отец поехал вместе с дядей Иваном к местонахождению телки. Телка была в табуне на пастбище недалеко от старого Серсембаева колодца. Ее поймали и привели домой.

                111. НА ЗАРАБОТКИ В АМАН-КАРАГАЙ

    Аман-Карагай - район, расположенный на правом берегу Тобола на расстоянии километров 100 от него (от Тобола). Замечателен он сосновым бором. Там растет строительный сосновый лес. Оттуда получали кустанайцы и новоселы строительный лес для постройки домов и необходимых надворных построек. Там всегда были нужны рубщики и пильщики леса.

   Земли в Александровке и других селах Кустанайщины было много. Земля хорошая (двухметровый чернозем), нетронутая целина. Но ее можно было обработать, имея волов и лошадей, имея необходимый с/х инвентарь, инвентарь более сложный и дорогой, чем в Тамбовской области. А этого у моих дедов не было. У них не было денег, чтобы приобрести рабочий скот, железный плуг. Поэтому мой дед Максим с сыновьями Василием и Иваном, взяв с собой

топоры, пилы и точило отправились в Амаи-Карагай. Там они быстро нашли работу.

   Работали день целый с раннего утра до позднего вечера. Но зато зарабатывали, рассказывал отец, хорошо. Они были уверены, что за лето заработают столько, что им хватит денег на то, чтобы поправить свое хозяйство, купить корову, лошадь, овец и необходимый инвентарь. На деле получилось другое. Заработок был не твердым и не постоянным. После выполнения подряда у одного хозяина надо было искать другого, не все хозяева платили так, как первый и получилось, что заработанных денег не хватило на то, чтобы так быстро осуществить свою крестьянскую мечту. Чтобы завести свое хозяйство, деду с двумя сыновьями пришлось поработать не одно лето, а несколько лет. К тому времени отец и дядя Иван возмужали. Дед Максим решил женить своего старшего сына - Василия.

   Отец был среднего роста, блондин, хорошо сложен, физически сильный, но имел один порок. Он был рябой. Это мешало подобрать себе невесту. Девушки обходили его своим вниманием, женитьба отца откладывалась. Потом одна девушка пренебрегла этим "пороком" и приняла предложение отца. Послали сватов... Бытовал неписанный закон, который почти все крестьянские семьи выполняли: родители невесты не сразу соглашались выдать свою дочь замуж, а под разными предлогами отказывали. Сватовство длилось недели две. Наконец, родители невесты согласились, состоялись смотрины (помолвка), назначили свадьбу и стали готовить жениха к венцу. Купили отцу сапоги (это были первые сапоги), сатиновую рубашку яркого голубого цвета, сшили пиджак, брюки, картуз и, конечно, калоши. Назначили день свадьбы. Брак считался состоявшимся, когда молодые обвенчаются.

     Наступил день свадьбы. Молодых привезли в церковь для свершения обряда венчания. Обряд венчания состоит в следующем: Священник в полном облачении совершает ритуальную службу. А молодые в это время стоят перед аналоем (высокий стол с откосом, с наклонной столешницею, для чтения стоя. На аналое помещается св. икона и крест).

    Венчание обычно проводится в торжественной форме. Но степень торжества зависит от степени зажиточности молодых, их родителей, от того, сколько заплачено священнику. Когда венчали богатых, то присутствовал весь церковный клир и хор. Бедняков венчали священник и дьякон, без хора. Даже венцы были разные. Для богатых использовались венцы золотые, красивые, а для бедняков - медные.

   Прежде, чем возложить (надеть) венцы на головы молодых, священник спрашивает вступивших в брак, по желанию ли они вступают в законный брак. Отец ответил утвердительно, а его невеста сказала "нет", что ее принудили родители. Это было величайшим ударом для отца. Свадьба не состоялась. Это считалось большим позором. На какое-то время отец продолжал быть холостым. Первую невесту отца я знал. Она вскоре вышла замуж за другого молодого человека, который ей нравился. Я знал ее детей, один из которых был моим ровесником.

   Спустя год дед Максим и другие родственники посоветовали отцу жениться на нашей матери Нениле Степановне Воробьевой, неродной дочери Бадаженко Ивана Ивановича. Отец согласился, но не был уверен, что ее отдадут за него. Он не был уверен потому, что И.И.Бадаженко был зажиточным крестьянином. Его хозяйство было близко к кулацкому хозяйству, а отец пас скот у казахов.

Он не был уверен еще и потому, что мать была девушкой красивой, за ней ухаживал сын зажиточного крестьянина. А потом он рябой, из-за этого "недостатка" одна уже отказалась от него под венцом.. Все это мучило отца. Своими переживаниями отец поделился с дедом Максимом. Прежде чем посылать сватов дед Максим встретился с отчимом матери Бадаженковым И.И. и прощупал его отношение к возможному сватовству. Дед И.И.Бадаженко был человеком сообразительным. Он смекнул, что дармовая рабочая сила сама идет к нему в руки.

   Убедившись, что отчим нашей будущей матери дал понять, что отказа не будет, немедленно послали сватов. Первый вечер сваты просидели до глубокой ночи и не могли уговорить родителей второй невесты отца. Решили, что они не соглашаются для приличия, соблюдая вековые традиции. Второй заход окончился ничем. Третий и четвертый заходы окончились тем же. Отец нервничал, искал встречи с невестой и хотел с ней напрямую поговорить, но она перестала выходить на улицу. А главное родители невесты не соглашались, но и не отказывали, а под разными предлогами откладывали: "подумаем", поговорим с невестой, "скоро пост" и пр.

   Результаты каждого захода обсуждались на каждом семейном совете, подробно разбирали то, что говорили мать и отчим невесты. Все как будто бы говорило за то, что "суперечки нема", а тянут и тянут. В чем дело? Чтобы узнать причины затянувшегося сватовства, дед Максим и сваты предприняли "обходное движение", нелегально заслали в дом к невесте своих "разведчиков" - подруг невесты... Выяснилось, что в семье невесты полный раскол. Отчим настаивает на том, чтобы не тянуть время, немедленно согласиться на выдачу Милки замуж, его поддерживает ст. сын Бадаженкова Аким, дружок жениха. Но невеста ни за что не желает выходить замуж за рябого. Ее поддерживает мать. Бабушка, помня свое горькое первое замужество, уговаривала деда Ивана: "Не надо девочку неволить. Она еще мала, нехай побудэ в дивках". Дед Иван, доказывая свою правоту, говорил бабушке и матери: "Якиж вы дурни, що за бида, что рябый. Василь не просто хороший человек, он мастеровой человек. Он может гарбу сделать, может чоботы шить, валенки латать. А тэ что вин рябый, то пустое. Зато каждая его рябинка стоит палтинку".

   Наконец деду Ивану надоело уговаривать жену и падчерицу и он продиктовал свою волю. На пятом заходе сватов он, не спрашивая никого, дал согласие на выдачу своей подчерицы замуж, угостив сватов уже не чаем, а водкой.

   Состоялась свадьба. Отец рассказывал, с каким волнением он второй раз переступал порог церкви в качестве жениха. Он боялся второго конфуза; "А вдруг и Милка откажется под венцом".

   После отказа под венцом, никто не вправе принудить невесту или жениха вступить в брак. Это один из канонов православной церкви, оберегавший девушек от насильственной выдачи замуж за нелюбимого. Этим правом пользовались девушки смелые и решительные.

   Наша мать долго не соглашалась выйти замуж за отца не потому, что он ей не правился, а потому, что велики были среди крестьянских девушек предрассудки. Парень, от которого под венцом отказалась невеста выйти замуж, считался полувдовцом, что с ним не будет счастья. С другой стороны мать знала, что Васька Колокольчиков (у деда Максима был голос "тонкий", высокий. Когда он говорил, а говорил он очень быстро, то создавалось впечатление, что звенит колокольчик. За это его прозвали Колокольчиком) трезвый молодой человек. Он не пил водку, развитой, в совершенстве знал казахский язык, трудолюбивый, мастеровой человек. Он никогда не участвовал в уличных драках, умел читать и писать. Все эти качества отца привлекали мать, и поэтому она пренебрегла его "пороком", рябинками и согласилась выйти замуж за "полувдовца". (Из рассказов отца: в селе говорили, что чернявость Ненилы от бабки-турчанки, которую предок кубанский казак привез из Турции во время одной из русско-турецких войн, и женился на ней. Отсюда и чернявость в потомках. Но по версии отца она была армянка, поскольку в устных семейных хрониках не сохранилось упоминаний о ее крещении).

   К этому времени у Колокольчиковых уже была корова, лошадь, овечки и куры. В доме не было женщины. Поэтому наша мать на второй же день после свадьбы стала полноправной хозяйкой. Это, как можно было понять из ее рассказов, ей нравилось, ей завидовали многие ее подруги, которые вышли в семьи, где было несколько невесток и свекровь. Мать была счастлива, а отец почувствовал себя "на девятом небе". Вскоре он перестал обижаться на оспу, оставившую свои следы на его лице, из-за которых он так много пережил неприятностей.

   Вскоре у них родился сын, которому дали имя Андрей в память одного из прадедов. Молодая чета была безгранично счастлива. Они зажили своим домом, вели свое карликовое, бедняцкое хозяйство и были весьма довольны. Тем временем Андрюша рос и хорошел. Мать рассказывала, он был необыкновенно красивым и смышленным ребенком. Всем родителям кажется, что их дети "необыкновенно красивые и умные". По-видимому, в этом отношении, наша мама не была исключением.

   Когда Андрюше было два годика, отец приобрел крохотного щенка и подарил ему. Андрюша был безгранично рад отцовскому подарку, не расставаясь с ним ни днем, ни ночью. Родители были этому рады. Андрюша стал их меньше отрывать от дел. Особенно большая дружба Андрюши со щенком установилась на сенокосе. Они целыми днями играли, бегая по траве, гоняясь за стрекозами, ловили кузнечиков. Однажды во время обеда или завтрака Андрюша обратился к родителям на своем детском языке со следующими словами: "Мама, мама, Дамка ист, ист". "Да, да, сынок, дамка тоже обедает". Через некоторое время Андрюша обратился к отцу со словами: "Тятя, тятя, Дамка спит..." "Да, да, Андрюша, дамка поела, а теперь спит. Она такая же умница, как и ты." Отец потрепал Андрюшу по головке и поцеловал его.

Родители пошли на работу. С ними побежал и Андрюша. Через какое-то время отец попросил мать принести попить арьяну (арьян - кислое молоко, разбавленное водой. Напиток, который хорошо утоляет жажду). В любую пору полевых работ крестьяне обязательно брали с собой кадку кислого молока. Весна и особенно лето на Кустанайщине жаркие, знойные. Привезенное на стан кислое молоко начинало бродить и еще больше становилось кислым. На стану, под палаткой или в балагане выкапывали яму по размерам кадушки, наливали в яму воды и ставили туда кадушку с кислым молоком. Такая кадушка с кислым молоком была на сенокосе и у наших родителей. Когда мать открыла кадку, чтобы взять молока для арьяна, она громко взвизгнув от охватившего ее страха, выбежала из палатки. Добежав до отца, мать заикаясь, сказала: "Там какой-то зверь". Отец быстро побежал с косой в руках на стан. Осмотрелся кругом, никакого зверя не было видно. Он осторожно подошел к палатке, заглянул во внутрь ее. В палатке никого не было. В это время подошли мать с Андрюшей. "Где же твой страшный зверь?" - спросил отец. "Может быть убежал? - сказала мать. "Не мог он никуда убежать. Кто он был - волк, барсук или лиса?" "Нет, не волк, не барсук и не лиса. Какой-то маленький зверек. Я его не рассмотрела". "И ты так испугалась маленького зверька? Может быть это мышь была? Мышь зверь опасный...". "Да ну тебя... Я испугалась от неожиданности. Разве я могла подумать, что он заберется в кадку". " В кадку!!" Отец быстро подошел к кадке, снял с нее деревянную крышку и на какое-то мгновение оторопел от изумления, а потом вдруг разразился истерическим смехом. Отец опустил руку в кадку и извлек оттуда счастливую Дамку.

   Дамка весело повизгивала, махая своим крохотным хвостиком. Мать, всплеснув руками, разразилась громким хохотом. Только Андрюша смотрел на родителей и не понимал, над чем они смеются. Об этом эпизоде родители часто рассказывали. И всякий раз это вызывало у нас смех и восхищение заботой нашего ст. брата о Дамке.

                1У. ПЕРЕВОДЧИК НАЧАЛЬНИКА

                ЗЕМЛЕУСТРОИТЕЛЬНОЙ ПАРТИИ (ЗЕМЛЕМЕРА)

   Население Кустаная и Кустанайского уезда (Кустанайский уезд входил в состав Тургайской области) со сказочной быстротой увеличивалось. Так, например, летом 1879 г. к месту застройки будущего г. Кустаная прибыла первая партия переселенцев в количестве немногим больше 1000 человек. А спустя десять лет его население превысило 18 тысяч человек. Газета "Оренбургский листок" назвала Кустанай "русским Чикаго". В сборнике "узаконений о киргизах степных областей" приводятся следующие сведения о состоянии промышленности в Кустанае за 1898 год: 2 пивоваренных завода, 5 кожевенных, II овчинных, 6 салотопенных заводов, 43 ветряные мельницы, 8 маслобоен, 15 кирпичных сараев и I гончарный завод.

   В "Обзоре Тургайской области за 1904 год" приведены уже следующие данные о наличии промышленных предприятий в Кустанае: 4 кожевенных завода с числом рабочих 20, 16 овчинных завода с числом рабочих 80, 2 салотопленных завода с числом рабочих 4, 39 ветряных мельниц с 75 рабочими, I водяная мельница с 10 и I паровая с 45 рабочими (Кустанай: Историко-информационный путеводитель – Алма-Ата, Казахстан, 1979 г., стр.80)

   Наряду с промышленностью в Кустанае и в селах начинает играть торговля. Особенно ярмарочная. Ярмарки проводились в установленные уездной администрацией сроки. Начиная с конца 90 гг. XIX века в Кустанае проводились две ярмарки - Петровская и Покровская. Первая - с 29 июня по 5 июля, вторая с I по 10 октября. В эти дни город наполнялся массой продавцов и покупателей из Кустанайского, Тургайского уездов. Главными товарами были скот, зерно, шерсть, кожи, мануфактура, чай, сахар, посуда, стекло, меха, металлические изделия и, так называемые, азиатские товары: бухарские и ташкентские ковры, шелковые халаты, сушеные фрукты, рис и т.д. Кроме ярмарочной в городе процветала базарная и лавочная торговля. Больших размеров достигла торговля хлебом. Используя сравнительно низкие цены на зерно, местные купцы Стахеевы, Яушевы, Шахрины, Степановы и др. скупали его у крестьян и перепродавали на Урале, в Сибири, в других областях. На разнице в ценах купцы получали большие барыши.

   Кустанай рос быстро. Через десять лет после основания его население превысило 18 тысяч человек. По инициативе духовенства города и администрации в 1895-1896 гг. в самом оживленном месте на Базарной площади был построен большой православный собор. Всего в городе в это время насчитывалось 5 церквей и две мусульманские мечети, которые по красоте и богатству не уступали православному собору. В городе было свыше 40 трактиров и пивных. Быт многих горожан отличался дикостью и бескультурьем. Обычными явлениями в городе были пьянство и драки.

   Более быстрыми темпами росло сельское население уезда. Росло и крепло сельское хозяйство, укреплялись сельские общины. В уезде выросли такие села, как Александровка, Борисо-Романовка, Долбушенка, Боровое, Михайловка, Степановка, и два немецких поселка: Надеждинка и Воскресеновка

   С каждым годом увеличивалось в каждом селе число крестьянских хозяйств. С ростом населения росла необходимость проведения землеустроительных работ. Надо, чтобы каждая община пользовалась определенным земельным участком с очерченными границами, отделяющими его от участков других сел и казахских земель. (После отмены крепостного права крестьяне не получили землю в личную собственность. Земля была общинная, которая делилась между крестьянами по мужским душам. Этот принцип землепользования был сохранен и в Кустанайском уезде). 

   Эти работы проводили специальные землеустроительные партии во главе с техником землеустроителем - землемером. Одна из таких партий дислоцировалась в Александровке. Она проводила землеустроительные работы в Александровке, Жуковке, Давыденовке и Борисо-Романовке. При проведении землеустроительных работ часто возникали споры с коренным казахским населением по поводу того или иного земельного участка. Надо было разъяснять казахам, почему землеустроители проводят межи, могут ли они (казахи) перегонять свой скот через земли крестьян во время весенних откочевок на левую сторону долины р. Тобол, в район озер и обратно и др. По всем возникавшим недоразумениям и спорам между землеустроительной партией и казахским населением и отдельными казахами землемер мог вести разговор только на казахском языке. А он его не знал. Поэтому в штате землеустроительной партии была предусмотрена должность переводчика.

На эту должность землемер пригласил нашего отца Василия Максимовича Вострикова, как в совершенстве владеющего казахским языком.

   Отец был у землемера не только переводчиком, но и кучером, и поваром, и домашней работницей. Он выполнял все домашние работы. На эту службу отец поступил в том самом году, когда Андрюша искупал щенка в кадке с молоком. В обслуживании семьи землемера помогала отцу мать. Родители уважали своих хозяев.

   Землемер ( у нас его называли «межевым») и его жена, как рассказывали родители, были хорошими людьми. Они умели ценить труд родителей, щедро им платили и дружили с ними. Землемеру нравилось, что отец совершенно не пил водку, тянулся к книгам, читал книжки, которые он ему давал. До знакомства с землемером отец читал Библию и Евангелие. Землемер приохотил его к чтению сказок, политических книжек и газет. Землемер (к сожалению, я не запомнил его фамилию и имя отчество), по словам отца, был не доволен самодержавными порядками, критиковал попов за их жадность и блудливость.

   При встречах родителей с семьей землемера в праздничные дни центром внимания был Андрюша. Он был необыкновенно красив, мил и смышленый мальчик. Своей детской непосредственностью он смешил хозяев. Они с ним охотно играли, тискали и забавлялись его смехом. У землемера отец прослужил 3 или 4 лета. Землеустроительная партия работала только летом. На зиму землемер уезжал куда-то на отдых и обработку материалов. За эти 4 года семья родителей увеличилась. У Андрюши появились две сестренки. Ему стало жить веселее.

   Андрюше исполнилось 6 лет. Родители отметили его день рождения. Мать испекла пирог, а отец дал Андрюше 3 копейки, сказав: "Это, сынок, тебе на конфеты. Пойди на базар и купи себе конфет". Андрюша, конечно, был безгранично рад и стремглав помчался на знакомый ему базар. На базаре, как рассказывали родители, ему нравилось бывать, а теперь вдвойне. Он ведь получил такие "огромные" деньги. Добежав до ряда, где торговали всякими сладостями и конфетами, стал внимательно рассматривать заветные товары, разложенные на разостланном на земле брезенте. Он внимательно следил за подходившими мальчишками, которые подавали монету или два яйца, получали положенное количество конфет и тут же их поедали. В какое-то мгновение у ребят не стадо ни монет и ни конфет. Андрюше стало жаль тратить такую большую сумму денег на такое пустяковое лакомство, конфеты. Он отошел от конфетного ряда с монетой, крепко зажатой в кулачке.

   Андрюша прошелся по другим торговым рядам и подошел к

палатке, где продавали глиняную посуду, Тут он вдруг вспомнил, как мать сокрушалась по поводу того, что она разбила горшочек, в котором готовила сестренкам кашу. Андрюша протянул ручонку продавщице и передал ей с глубоким вздохом свои заветные три копейки. Продавщица взяла монету и с изумлением посмотрела на мальчонку: "Милый мой красавчик, у меня конфет нема. Ты пойди вон туда, там продають конфеты, милок..."  "Мне конфеты не нужны", - с явным сожалением сказал Андрюша. "Як не нужны... Воны ж сладки. Так чего же тоби треба?" "Горшочек! - выпалил малыш. "Який же горшочек тоби треба? И чего ж ты с ним будешь робеть?" "Нет, не работать, а кашу варить Машеньке". " Ой, золотце мое, який же ты разумный". Продавщица ваяла горшочек и подала Андрюше... Андрюша готов был немедленно побежать, но продавщица его остановила, сказав: "Пидожды, пидожды, тоби треба даты сдачу. Горшочек стоит две копейки, а ты дав тры” и вручила ему копейку. Андрюша был безгранично счастлив. Он быстро побежал в торговый ряд, где продавали сладости и на оставшуюся копейку купил три конфеты, которые положил в горшочек. Андрюша быстро добежал до дома, изо всех сил толкнул входную дверь и, как на крыльях, влетел в избу. Очутившись перед столом, за которым сидели родители, он торжественно поставил перед ними горшочек с конфетами. Родители с удивлением спросили: "Андрюша, что это?" "Это горшочек для Машеньки. В нем ты будешь варить ей кашу...

                У. МОЕ ДЕТСТВО

   Родился я в том самом селе Александровка, в котором родился старший брат Андрей, сестры Маша, Катя, Поля и брат Саша. У родителей были и еще дети, но я не запомнил всех имен и последовательности появления их на свет. Из рассказов родителей знаю, что у них было всего двенадцать детей. Двух последних, что родились после меня, я хорошо помню. Это были сестренка Маша и братишка Коля.

   Из всех братьев и сестер Коля был единственным в семье ребенком блондином, унаследовавшим черты лица отца. Остальные же были брюнеты.

   С тех пор, как только стал себя помнить, я жил в большой семье, где было кроме меня много детей. Помню мать, которая всегда сильно уставала от домашней работы и от забот о нас.

     Из рассказов родителей, старшего брата Андрея и ст. сестры Поли я знаю о своем первом, почти "космическом"полете. Мне было месяцев 8-10, когда мать, лежа на печи, прикармливала меня жовками (когда грудных детей начинали прикармливать, то первый месяц мать разжевывала хлеб и давала собственным пальцем младенцу в ротик. Разжеванный таким образом хлеб назывался жовками), на какое-то время заснула и выпустила из рук рубашонку, за которую держала... Я немедленно "воспользовался"  этим и прыгнул через мать вниз головой. Удар по голове был настолько сильным, что у меня из носа выскочили жовки. Сотрясение мозга было настолько сильным, что я потерял сознание. Трое суток я находился без видимых признаков жизни. Родители считали, что я убился насмерть и что вот-вот отдам душу богу. Отец приготовил гробик и крест. Мать, обливаясь слезами, стоя на коленях перед образами, просила господа бога простить ее за то, что по ее вине Яшенька убился. Она горячо просила "создателя" вернуть младенца к жизни... На третий день, как рассказывали родители, я запищал, мать немедленно дала мне грудь и я вцепился  как клещ, стал энергично сосать. Насосавшись, я уснул и проспал полдня. После сна я опять с аппетитом покушал. И так постепенно я стал приходить в норму. "Полет" с печи не прошел для меня бесследно. Примерно года через два или три у меня начались припадки. Почти ежедневно, в одно и то же время, где я сидел или стоял, терял сознание, падал и засыпал. На время такого сна в доме создавали абсолютную тишину и покой. Детей немедленно выносили, все работы, которые сопровождались стуком или скрипом, прекращались. "Сон" продолжался часа полтора - два. После пробуждения, рассказывали родители, я чувствовал большую усталость, слабость. Припадки продолжались лет до 8-9, а потом прекратились.

   Никто из соседей, в том числе и дети, не подозревали, что у меня были припадки. Если во время припадка кто-либо из соседей заставал меня "спящим" и спрашивал: "Что это Яшка-то не вовремя спит?" То ему говорили: "Да что-то он приболел". Поэтому никто из моих сверстников никогда не дразнил меня "припадочным". И я сам долгое время об этом не знал. Мне об этом рас- сказали тогда, когда я стал уже совсем взрослым.

   Я помню некоторые эпизоды из своего самого раннего детского возраста. На всю жизнь запомнилось мне, как я однажды летом, находясь в избе (изба – саманная, состояла из одной комнаты и сеней)  один, влез на окно, ногами встал на косяк, а головой уперся в верхний косяк и я с гордостью подумал: "Какой же я большой". Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь из членов нашей большой семьи увидел меня. Но дома никого не было. За окном на завалинке (завалинка сложена из самана, обмазана глиной и служила скамейкой) сидели женщины, среди них находилась наша мать. Она сидела, как раз напротив того окна, на косяк которого я встал. Окно маленькое, стекла одинарные, голоса беседующих женщин хорошо прослушивались. Я постучал в окно, мать немедленно повернулась ко мне и спросила: "Чего ты стучишь?"

Я обратился к ней со следующими словами: " Мама, смотри какой я большой". "Да, да, сынок, ты у нас уже большой. Только вот беда, ты опять написал на окне". "Мама, это кошка написала".

     Этим же летом мы с соседской девочкой Стешей Киселевой сидели около их амбара и самозабвенно играли. В это время из норы выскочила мышь, которую я в мгновение ока схватил со словами: «Моя чилика» (чиликой дети звали воробьев), - и побежал домой. Стеша во всю прыть пустилась за мной с криком: "Отдай мою чилику". С крепко зажатой в ручке пойманной "чиликой" мы вбежали к нам в избу, дома были родители, ст. брат Андрей, Саша и Поля. Все бросились ко мне и Стеше со словами, что это не чилика, а мышь. Тем временем за мной неотступно бегала кошка, мяукала, умоляя меня передать "чилику" в ее распоряжение. Помог кошке Андрей. Он поймал меня, разжал мой богатырский кулак, взял мышь за хвост и обратился ко мне со следующими словами:"Ты посмотри, Яша, какая же это чилика. У чилики нет такого хвоста. У чилики крылышки, чилика летает, а мышь ползает. Вот и кошка об этом говорит. Давай мышку отдадим кошке. Она тебе спасибо скажет". Я согласился. Андрей бросил полуживую мышь кошке, она ее моментально скушала.

   Мне было лет пять, когда я заметил, что отец и братья собирают несложный почвообрабатывающий инвентарь (плуг, бороны, ярма, тягла), подмазывают дегтем колеса телеги и рыдваны ( рыдвана - четырехколесная арба, в которой возят сено, солому, скошенную пшеницу и др.) Это было ранней весной, за неделю или две до пасхи. Я понял, что собираются ехать на пашню, т.е. в поле, где будут пахать и сеять пшеницу. Мне очень хотелось вместе с братьями поехать в поле. Но я твердо знал, что меня не возьмут. Тогда я решил никого не просить о том, чтобы взяли меня в поле, а убежать далеко за село по дороге, по которой будут ехать наши в поле и таким образом поставить их перед фактом. Они обязательно возьмут меня с собой. Убежал я действительно далеко. Свернул направо в кусты и засел. В кустах, как мне показалось, я сидел долго, а мои братья все не ехали. Наконец показались долгожданные подводы, груженные плугом, бороной, ярмами, семенным материалом, сеном, палаткой, зипунами, тулупами и шубами. Впереди бежала Дамка и к удивлению братьев не просто, как обычно, спокойно бежала за подводой, а шла как по следу зверя. Она то и дело останавливалась, тщательно вынюхивала что-то, всматривалась вперед и по сторонам. Вдруг Дамка метнулась вправо и понеслась, стремглав, к кустам. Это еще больше озадачило Андрея и Сашу. В кустах Дамка с кем-то возилась и подпрыгивала. С кем это? Со зверем! Тогда почему же не лает. И каково же было удивление моих братьев, когда они увидели меня, весело играющим на воображаемой гармонике "ти-на-ре, ти-на-на..." Навстречу ко мне быстро побежал Андрей с кнутом в руках. "Ах, ты, лысый бродяга! Как ты сюда попал? Что нам с тобой делать?" Если бы я был ребенком здоровым, то наверняка бы слегка кнутом меня похлестали, а может быть и отправили бы меня своим ходом домой. Вся сложность создавшегося положения состояла в том, что меня нельзя было не только кнутом бить, но нельзя пугать, нельзя было меня ругать. Братьям ничего не оставалось сделать, как сменить гнев на милость, посадить на повозку и везти меня на пашню.

   Через какое-то время с первой подводой поравнялась ст. дочь Максима малакана Пашанька. Она откуда-то шла в село. Братья попытались было меня уговорить вернуться домой с Пашанькой. Но я наотрез отказался. Тогда Пашанька со словами:"Что вы тратите время на уговоры", - схватила меня и потащила. Я вопил благим матом и вырывался. Убедившись в безнадежности вырваться из рук Пашаньки, я пустил в ход зубы. Пашанька вынуждена была отпустить меня.

   Андрей, опасаясь, чтобы со мной не произошел припадок, взял меня на руки и сказал: "Какой же ты чудак. Пашанька пошутила, а ты - плакать и кусаться. Смотри, даже Дамка смеется..." Андрей посадил меня на рыдвану, дал мне кнут, сказав: "... будешь править быками (быками называли рабочих волов). Нам надо на место приехать засветло, чтобы могли поставить палатку, покормить быков, постелить постель. И ты должен нам с Санькой помогать. Ты теперь большой. На пашню ведь едут только большие". Это меня не только успокоило, а возвеличило в своих собственных глазах... Я почувствовал себя большим и нужным человеком.

   На место мы прибыли, как сказал старший брат, засветло. Распрягли волов, подойдя ко мне, Андрей сказал: "Яша, мы с Санькой будем приготовлять плуг к пахоте, налаживать ярма, стелить постель, а тебе поручается самое важное дело - пасти быков. Бери вон эту дубинку и ходи вокруг волов. Смотри, чтобы они не убежали, и оберегай их от зверей..." "А разве здесь есть звери?" " Да, браток, есть, но они боятся человека с дубинкой". "А где сейчас звери?" "А вон они", - Андрей показал на сурчины (сурчины - жилища сурков в виде курганов из земли, а посредине нора, которая идет очень глубоко в землю. Внутри сделаны отсеки с "закромами", в которые сурки складируют заготовленную траву и зерно), которые находились метрах в трехстах от стана на левой стороне глубокого лога. Близость зверей меня не на шутку взволновала. Братья, конечно, это заметили и стали между собой говорить, что сурок зверь не опасный для человека. Особенно сурок не опасен тогда, когда у человека в руках дубинка и с ним собака.

   Первое поручение братьев я выполнил, как они говорили, на "отлично". После этого я совсем почувствовал себя нужным человеком в поле.

   Утром я проснулся, когда братья пришли завтракать. После завтрака Андрей, обратившись ко мне, сказал: "А теперь, Яша, пойдем пахать..." "А как я буду пахать?" " Будешь по-правдашнему пахать". Все это говорилось на полном серьезе и я все больше и больше укреплялся в мысли, что я начинаю работать наравне с большими.

   Пока братья завтракали, быки отдыхали. Подойдя к плугу, Андрей сказал: "Ты, Санька, будешь вести первую пару волов, я - вторую и третью, а Яшка будет идти за плугом и охранять его от ворон и грачей. "А как охранять?" "Очень просто. Вот тебе палка, будешь ей постукивать по плугу и идти за ним.

А если грачи и вороны станут подлетать к плугу, то ты бросай палку в них, старайся бросить палку так, чтобы попасть в грачей".

   Все встали на свои места, и братья замахали кнутами, крича: "Цоб, цоб, цобе..." Быки натужились, заскрипели ярма, быки пошли вперед медленно, постепенно ускоряя шаги. Тут я впервые увидел, как пашет плуг. Уцепившись за ручку плуга, я пошел по борозде уверенным шагом, твердо ступая босыми ножками по мягкой, влажной и прохладной земле. Мне до того стало приятно, что я запел песню;

    " Во саду ли в огороде

    Черт картошку роет,

    А маленький чертененчек

    С ведерочком ходит..."

   Мой счастливый вид и с душой исполненная песня развеселили моих братьев. Посматривая на меня, они громко смеялись. Это меня обидело. Я понял, что мои старшие братья смеются надо мной. "Почему они смеются?" - подумал я. - Я с ними работаю, держусь за плуг и стучу по плугу, не подпускаю к нему ни ворон, ни грачей, а они смеются". Я готов был расплакаться, но одно "событие" меня быстро вывело из плаксивого состояния. Неожиданно из-под плуга свалился к моим ногам суслик и побежал по борозде. Я побежал за ним, но близко к нему не подбегал, я боялся, чтобы он не укусил. Через какое-то время суслик выскочил из борозды и побежал по непаханному полю. За сусликом я бегал долго, пока не нашел нору.

     Посмотрев в сторону моих пахарей, я увидел, что они очень далеко ушли, а за ними большое количество летит грачей. Они то опускаются, то поднимаются и что-то клюют. Тут я вспомнил про свои обязанности. Я подумал, как же они обходятся без меня. Почему же братка (браткой звали Андрея все младшие братья и сестры) не позвал меня.

   С этими размышлениями я пошел на стан. Моему приходу обрадовалась Дамка. Она облизала меня с ног до головы. Обратившись к Дамке, я сказал: "Дамка, пойдем ловить сурков". Дамка заюлила, запрыгала и, как мне показалось, сказала по-собачьи «пойдем». Вооружившись палкой, я отправился в сопровождении Дамки к сурчинам.

   Сурки то и дело вылазили из нор и громко свистели «афить, афить». Их свист слышался довольно на далеком расстоянии. Дамка сразу поняла, что я иду охотиться на сурков и быстро побежала к сурчинам. Полностью два дня я вместе с Дамкой провел около сурчин. А их обитатели, точно подразнивая нас, вылезали то из одной, то из другой норы, находившейся на более далеком расстоянии от нас.

   Не успев насладиться "охотой" на пушного зверя, как начался перелет казары, гусей, журавлей и дудаков. Это было захватывающее зрелище.

На третий день утром рано приехал отец. Он привез семенной материал и начал рассеватъ - сеялки у нас не было. Отец сеял разбросным способом (разбросной способ сева, сев вручную. Чтобы ровно положить зерно, нужно было обладать большим опытом)

   . Эту работу отец закончил после обеда и стал собираться ехать домой. Отец спросил ст. брата: "А как Яшка-то помогает вам в работе?" "Да, помогает. Если бы не Яшкина помощь, то мы столько не вспахали. Он за плутом ходит, грачей не подпускает, в обед и вечером пасет быков".

   Слушая похвалы ст. брата, я почувствовал себя нужным человеком. Отец запряг лошадь, положил на ходок освободившиеся из-под зерна мешки, обратившись ко мне сказал: "Ну, Яша, садись, поедем домой, а то там мать по тебе скучает". Неожиданное предложение отца поехать с ним домой возмутило меня до глубины души. Я наотрез отказался поехать с отцом домой. Отец и браться не смогли уговорить меня. Я был бесконечно рад.

   Отец поехал, а вслед за ним побежала и Дамка. Я долго смотрел вслед удалявшейся от стана подводы. Только тогда, когда подвода отца скрылась, я вдруг спохватился, что вслед за отцом убежала Дамка, которая была так нужна мне при "охоте" на сурков.

   Через часа 2-3 братья пошли на стан пополудновать (так называли прием пищи между обедом и ужином. Во время полдника кушали кислое молоко, сало, т.е. все холодное. Быков не распрягали. Они просто отдыхали в упряжке).

    Кушая, братья говорили, что я поступил очень глупо, что не поехал домой. "Дамка оказалась умнее тебя. Она знает, что завтра пасха. Там будут куличи, красные яички. А какой борщ сварит мама, а колбаса, ветчина!.." - сказал Андрей. Это меня глубоко взволновало. Я понял, что поступил неправильно, отказавшись поехать домой. "Что же делать?"

   Я твердо решил бежать домой. Но как бежать по дороге, по которой поехал отец, увидят братья и они немедленно меня вернут. Надо бежать так, чтобы они не видели.

   Я взял ту самую палку, с которой ходил на "охоту" за сурками и медленно пошел по направлению к сурчинам. А сурки, точно подразнивая меня, вылазили из нор и свистели. Им вторили огромные стаи казары, диких гусей и журавлей. А тут еще перед самым носом, повиснув в воздухе, заливались жаворонки. Я невольно заслушался приятными голосами птиц и картиной их полета, снижения и приземления. А кругом поле, покрытое множеством цветов самых различных окрасок, издающих удивительно приятный запах. На какое-то мгновение я забыл, зачем я иду к сурчинам. Вспомнил, что я иду с намерением по большому логу (т.е. оврагу) убежать домой. Я, конечно, не знал, а лишь смутно понимал, что лог, как и дорога, по которой поехал отец, ведет к Александровке, т.е. домой. Эта догадка воодушевила меня на задуманный "подвиг". Я быстро спустился в лог, круто повернул налево и побежал по травянистым зарослям между кустами бурьяна по тропинке, которая когда-то была протоптана скотом. Я бежал долго и быстро, пока не почувствовал усталость и голод. Остановился, сел на траву, отдохнул, поднялся, вслушался в голоса тех же птиц, сурков и сусликов... Кругом не было ни души. Не было даже Дамки. Я вспомнил, что она убежала вслед за отцом домой. Меня охватил страх. Я побежал по избранному направлению еще быстрее. Сколько времени продолжался мой бег, я, конечно, не знаю. Остановила меня лениво идущая собака. Она шла в ту сторону, откуда я бежал. Она шла примерно на расстоянии 20-30 шагов. Остановилась, посмотрела в мою сторону и побежала медленным наметом. Когда собака скрылась, я продолжал свой путь. Я бежал теперь, охваченный страхом не только от безлюдья, но и от страха нахождения поблизости чужой, большой, серой собаки... Я быстро выбежал из лога на правую сторону и увидел ветряные мельницы и церковь. Но они были какими-то чужими, не нашими. Ветряные мельницы приплюснутые, церковь тоже низкая и совсем не похожая на Александровскую. Меня охватил ужас... Я быстро сбежал в овраг, на четвереньках вскарабкался на левую сторону и передо мной открылась панорама моей родной Александровки. Наши ветряные мельницы стояли как часовые, высокие, ровные, с медленно вращающимися крыльями. Наша церковь высокая. По архитектуре она отличалась от всех церквей окружающих сел. Это меня обрадовало и я быстро побежал по направлению своей землянки.

     Но до родной землянки было еще далеко, а впереди было много препятствий - гумна, кладбище и большой овраг, в котором протекал родник. В этот родник я иногда с моей ст. сестрой Полей ходил за водой. Гумна, как мне казалось, я преодолел легко и без страха, а как только подбежал к кладбищу, так меня охватил страх... Страшно, а я не обошел его. На это у меня не хватило соображения. Я бежал между крестами и мне казалось, что могилы шевелятся, а кресты то нагибаются, то поднимаются. Я не заметил, как оказался около знакомого родника и немедленно припал к его живительной влаге. Поднявшись, я побежал по знакомой мне тропинке.

   Дома была одна мать. Она увидела меня в окно, подошла к входу, открыла дверь, и я без сознания упал на порог. Это произошло, как рассказывала мать, мгновенно, что она не успела меня подхватить. Мать осторожно подняла меня с пола и положила на единственную кровать, на которой спали родители. А старшие братья, сестра и мл. сестренки спали на полу и на печи.

   Когда я очнулся, то увидел мать, склонившуюся надо мной, а кругом нас кладбищенские кресты, серая большая собака, ветряные мельницы и церковь, летят гуси, журавли и жаворонки.

Все поют и курлычат. А на печи сидят сурки и оглушительно свистят. Я попросил у матери пить. Она мне дала стакан топленого молока. Я выпил и заснул.

   Через какое-то время с поля прискакал мой средний брат Александр. Он встретил во дворе отца, возвращавшегося из магазина. Отец с большой тревогой спросил Саньку: "Что случилось?" "Яшка пропал". "Как пропал? Говори толком!.." "После полдника мы с браткой пошли пахать, а Яшка остался на стану. Потом он побежал к сурчинам. Мы видели, как он бегал от одной сурчины к другой. После того как мы обошли круга четыре, мы обратили внимание на то, что Яшки около сурчин нет. Братка послал меня искать его. Я оббежал все места, где он обычно играл и там его не оказалось. После этого мы оба пошли к Жуковскому колодцу и братка на веревке спустил меня в колодец, чтобы проверить, не упал ли Яшка туда. Я проверил все дно и там его не нашли".

С этими словами отец и Санька вошли в дом. Им навстречу пошла мать и приглушенным голосом с волнением сказала: "Тише, тише вы!" - показав на кровать, где я спал. Она рассказала им о неожиданном моем появлении, о припадке.

   Проспал я до утра следующего дня. Проснулся, а подняться не мог. У меня сильно болела голова, руки, ноги и лицо. Я заболел и пролежал в постели четверо суток - до пасхи. Праздник встретил я со всеми членами семьи за праздничным столом. Я рассказал, что в степи мимо меня прошла большая серая собака. Она на меня только посмотрела... Андрей спросил меня: "Яша, у собаки хвост такой же как у нашей Дамки крючком?" "Нет, он как у теленка, висел.

   На левой стороне оврага, по которому стекали вешние воды в Тобол, примерно на расстоянии одного- двух километров от кладбищ находились дохлые ямы. Название свое они получили от своего прямого назначения. Туда со всего села свозили дохлый скот. Туда же привозили скот, заболевший заразными неизлечимыми болезнями, там расстреливали и сбрасывали в ямы, но не зарывали. Дохлые ямы были всегда местом пиршества волков, грифов, шакалов и др. стервятников. Встретившаяся мне в степи "большая серая собака" - был волк, возвращавшийся с очередного пиршества.

   Осенью того же года родители решили женить старшего брата Андрея. Не Андрей решил жениться, а родители решили его женить. Андрей не хотел, всячески сопротивлялся, а родители настоятельно уговаривали его. Родители руководствовались следующими соображениями:

   Во-первых, в селе участились драки между молодыми людьми, которые нередко заканчивались трагично - кого-то зарезали, кому-то голову проломили, кому-то ребра поломали. Это, конечно, не могло не волновать наших родителей.

   Во-вторых, в доме нужны были дополнительные рабочие руки, нужна была помощница матери, которой трудно было одной обслуживать большую семью. Поля была еще мала. Да и могли ли родители рассчитывать на помощь Поли. Они понимали, что как только она подрастет, так немедленно выйдет замуж. Такие девчонки как Поля не засиживаются. Итак, вопрос о женитьбе Андрея был решен. Как он не протестовал, ничего не помогло. Андрей вынужден был согласиться.

   После этого встал вопрос, на ком женить Андрея. Спросили жениха, на ком бы из александровских девушек хотел бы он жениться. Ответ был односложным: "Ни на ком". "Есть у тебя любимая девушка?" "Нету".

   Долго думали, гадали, подбирали, но ничего, как говорили родители, не могли найти достойную невесту для своего первенца. Помог родителям проживавший в Александровке Роман Крюков, дальний родственник Крюкову Степану. Он рассказал родителям о дочери Степана Крюкова, проживавшего в соседнем селе Борисо-Романовке - о Серафиме. Вскоре в одну из суббот Крюков Степан с Серафимой приехали в Александровну на базар. (Каждую субботу в Александровке был большой базар. На базар съезжались из всех соседних сел и аулов. Продавали скот, зерно, муку, мясо, промышленные товары). Остановились они у своего родственника. Туда пошли наши родители, чтобы познакомиться с будущей снохой. Через какое-то время пригласили к Крюкову Роману Андрея. Там он познакомился со своей будущей супругой и будущим тестем. Невеста понравилась...

     Началось сватовство. Раза два или три родители в сопровождении Романа Крюкова ездили в Борисо-Романовку сватать за Андрея Серафиму. Сватовство закончилось успехом. Начались свадебные дни... Молодых обвенчали и по ранее разработанному плану стали "гулять". В гулянии принимало участие большое количество родственников, как с одной, так и с другой стороны. Каждая семья, принимавшая участие в свадебной церемонии, приглашала к себе молодых и гостей. Столы ломились от яств и водки. Хозяева старались накрыть столы не хуже других, а если достаток позволял, то и лучше. После свадьбы, женитьба Андрея долгое время обсуждалась почти в каждой семье села, на посиделках и на завалинках, где проводили свое свободное время молодые и старые женщины. Обсуждались все достоинства и недостатки молодой хозяйки. Особенно много внимания уделялось обсуждению того, кто чем угощал гостей, сколько заплатили за невесту кладки (кладка - сумма денег, выплаченная женихом за невесту. Это вроде казахского калыма), сколько рублей невеста собрала с пола. (Существовал обычай - в последний вечер свадьбы молодуха в присутствии всех гостей подметает пол. В это время гости бросают на пол деньги - кто сколько может. В этот же вечер гости дарят молодым подарки - кто овцу, кто барана, кто телку или корову, кто материал на платье или на костюм. Ценность подарка зависела от зажиточности и степени родства дарившего).

                У1. ШКОЛА

     В Александровке было две школы - это церковноприходская и масловская

(масловская школа содержалась на средства какого-то мецената Маслова). Обе школы с трехгодичным обучением. Церковноприходская школа большая, конечно, деревянная, обшитая досками и выкрашена в густо-желтый, цвет с красноватым оттенком. Поэтому у населения она получила название "Красная школа". В ней обучались мальчики и девочки. Обучение велось раздельно.

В первых классах обучалось человек по 200, а во вторых чел. 50, в третьих классах чел. по 20-25. Классы получили следующие названия: I класс - младший, 2 класс - средний, 3 класс - старший. В масловской школе обучались только мальчики. Туда же принимали для обучения детей казахов. Но их было очень мало. Всего чел. 5-7.

   Итак, приблизительно из 400 учеников церковно-приходской школы до третьего класса доходило учеников 40-45.

   В школу я поступил 8 лет в 1911 году. К тому времени, как рассказывали родители, у меня прекратились припадки. На семейном совете было решено, в отличие от старших братьев и сестры, учить меня. Родители считали, что с/х труд мне, больному человеку, противопоказан. "Яшку будем учить на учителя, или почтового чиновника", - говорили родители.

   А позднее отец мечтал определить меня в лесную школу, которая готовила лесничих . (Я не знаю точного названия и назначения людей, кончавших Курганскую лесную школу, но известно, что в селе Боровом было учреждение, которое возглавлял лесничий. Он руководил лесничими, объездчиками... Он же руководил плановой вырубкой лесов, которые проводились через определенное количество лет. Лесной массив, подлежавший вырубке, разделялся на участки, называвшиеся делянками.)

   Начал я свою учебу в Александровской церковно-приходской школе. Школа произвела на меня, как и на каждого ребенка, огромное впечатление. Я с радостным трепетом переступил порог школы. Парты, классная доска, географические карты на стене, большие счеты казались мне какими-то таинственными источниками высоких знании, которыми надлежало мне овладеть.

   Первым моим учителем был Василий Андреевич Андрюков, хромой. У него почему-то не гнулась в колене правая нога. Василий Андреевич был человеком уравновешенным. На ученика не кричал. И вопреки бытовавшим в школе порядкам учеников не бил. Он говорил негромко и всегда убедительно. Он поражал и привлекал нас к себе игрой на скрипке. Он разучивал с нами молитвы под скрипку. Вскоре из первоклашек Василий Андреевич отобрал наиболее способных по пению учеников в хор. Этого выбора были удостоены чел. 10-15, в том числе и я. С нами он проводил отдельные спевки. Проводились они через каждые 2-3 дня после уроков. Василий Андреевич разучивал с нами молитвы и псалмы, которые исполнял хор взрослых во время церковных богослужений. Как потом выяснилось, Василий Андреевич нас готовил к тому, чтобы петь в общем хоре на клиросе.

   Судя по всему, Василий Андреевич был неплохим педагогом.Он хорошо знал психологию детей, быстро находил с нами контакт, умело располагал к себе. Вскоре он стал нашим кумиром. На уроках мы сидели, как завороженные смирно, слушали внимательно его рассказы и объяснения.

   Обучение началось с ознакомления с алфавитом. На руках у нас еще не было букварей, карандашей и грифелей. Знакомство с буквами проводилось так: в руках Василия Андреевича был полный набор букв, напечатанных весьма жирным шрифтом на толстом белом картоне величиной в почтовую открытку. Василий Андреевич, держа в левой руке набор букв, как колоду карт, а правой рукой брал букву и показывал нам, говоря при этом: "Я буду показывать буквы, а вы внимательно смотрите и запоминайте. А чтобы лучше запомнить, вслед за тем, как покажу и назову букву, вы все сразу и громко нараспев повторяйте название буквы. Понятно?" Мы всем классом гаркнули: "Понятно!"

   Василий Андреевич взял букву "А" в правую руку, показал ее нам, сказав: "Это буква "а", первая буква в алфавите. А теперь, как я вам говорил, смотрите и все вместе повторите название буквы". "А... а... а..! - хором ответил класс. Таким методом мы изучали алфавит.

   Изучение алфавита, цифр, написание палочек и крючков длилось почти до рождественских каникул. На уроках и между уроками Василий Андреевич читал нам мелкие рассказики и стишки. Он внушал нам одну мысль: "Ученье - свет, а неученье - тьма". Грамотный человек может легче и скорее овладеть любой работой, что ему живется легче.

   Почти половина учебного дневного времени уходила на изучение молитв, на выслушивание рассказов разных святых чудес. Урок закона божьего вел дьякон. Его имя и фамилию я не запомнил, не запомнил я и всего того, чему он нас учил. Запомнилось одно, что он своим нравом отличался от Василия Андреевича. Он нередко учеников трепал за уши и за волосы, ставил на колени, и это не в малой степени удивляло нас. Говорит о боге, о святых, требует, чтобы мы запомнили молитвы, а ведет себя с нами, как нам казалось, не по-божески. Говорит с нами грубо, со злобой.

   После рождественских каникул мы получили буквари, тетради, ручки, карандаши и грифеля. Мы делали новый, и, как нам казалось, большой шаг вперед. Изученные нами буквы стали учиться складывать в слова, писать на грифельной доске и не только крючки. Мы стали на уроках читать по букварю. Читали все мы с увлечением. И каждый с нетерпением ждал, когда Василий Андреевич вызовет читать или писать на большой классной доске, или считать на больших классных счетах.

   К февралю 1912 г. я почувствовал, что я становлюсь грамотным и мне так хотелось показать окружающим свои, как мне казалось, большие знания. Когда я проходил мимо соседского магазина, останавливался и сосредоточено смотрел на вывеску и про себя читал. Читал и радовался своим успехам. Бывали случаи, когда кто-нибудь из взрослых проходил мимо, тогда я начинал громко: "То-р-го-вля Ев-те-е-ва М.Г.". Нередко проходивший, разгадав мой детский расчет, останавливался, нарочито вслушивался и, обращаясь ко мне, говорил: " Да ты, Яшка, кажется, читаешь?"Я с гордостью отвечал: "Да, читаю и не только читаю, но и пишу". "И пишешь?! Вот это здорово. Вот, что значит учение". На это я отвечал: "Василий Андреевич сказал - ученье свет, а не ученье тьма".

    Еще до школы мне посчастливилось продемонстрировать свои знания перед священником. Имя и фамилию его не помню. Он раза два был в классе. Но не в классе я блеснул своими "глубокими" знаниями, а в церкви.

    В феврале 1911 года у моего ст. брата Андрея родился второй сын. На третий день собрались нести младенца в церковь, чтобы окрестить его. Матерью-крестной была сестра жены Андрея Мария, отцом-крестным наш двоюродный брат Бадаженко Михаил Акимович. Ему тогда было лет 17-18. Парень на улице был забияка, первый хулиган... В церковь пошли не только восприемники (так называли отца-крестного и мать-крестную), но и отец ребенка - Андрей, и, конечно, я.

   Около купели расположились кум, кума, Андрей, а впереди них я. Священник и дьякон начали совершать положенный ритуал, читают молитвы вполголоса, что-то поют, руками делают какие-то, не понятные мне жесты. Наконец, священник, обращаясь к Михаилу: "Кум, читайте верую..." Михаил молчит. Священник:"Кум,читайте верую..." Мйхаил стал красным, растерянным и не мог шевельнуть языком. Священник не на шутку возмутился: "Я вам говорю, читайте верую!" Поняв, что дело пахнет жареным, я вплотную подошел к священнику и сказал громко: "Батюшка! Он не грамотный!" Священник взглянул сверху на меня и спросил: "Знаешь верую?" "Знаю, батюшка". "Читай!". И я прочитал...

   В церковно-приходской школе вместе со мною учились Петин Федор, Шубин Михаил, Чалых Петр, Жирков Николай, Кузичкин Федор и многие другие. Средний и старший класс вел сам заведующий школой Киселев Николай Андреевич. Его отец Андрей Михайлович жил рядом с нами. У Андрея Михайловича от первого брака было три сына Никола, Иван - оба были учителями и дочь Анастасия. Анастасия  была необыкновенно красивой и от природы умной девушкой. Она вышла замуж за учителя масловской школы Даньшина Петра Ильича. От второго брака у Андрея Михайловича была дочь- Сусанна 1900 г.р. и дочь Степанида 1902 г.р., и сын Никита приблизительно 1905-1906 года рождения.

   Церковно-приходскую школу я окончил в 1914 году, в год начала первой мировой войны.

   Во втором и третьем классе вел занятия, как выше я указывал, Киселев Николай Андреевич, выходец из крестьянской семьи, которая жила рядом с нами. Он хорошо знал психологию детей, быстро находил с нами контакт, интересно вел занятия. Два первых учителя были моим идеалом. Я мечтал стать учителем. Василий Андреевич и Николаи Андреевич поражали меня, как мне казалось, широтой и глубиной знаний.

   Перейдя в средний, а затем и в старший класс, мы не теряли связь с Василием Андреевичем. Мы продолжали посещать хоровой кружок и буквально наслаждались его скрипкой. Василий Андреевич ввел нас (несколько человек) в церковный хор, которым он руководил. Там мы быстро освоились и с большим удовольствием пели.

   В хор певчих, или церковный хор, входили следующие лица: Лосев Арсений - баритон, Пономаренко - бас, регент Андрюков В.А.- тенор, Гончарова - дискант, Петина Анна - альт. Фамилии других забыл. Хор состоял из человек 15. Александровский церковный хор славился на всю округу. По качеству исполнения всех песнопений церковных он превосходил хоры близлежащих церковных хоров. Хор обладал большой силой воздействия на верующих. В умелых руках священника хор был средством расслабления молящихся и укрепления их в вере.

   Александровская церковь была большой, трехалтарной, с богатыми и талантливыми росписями. Колокола отличались своим звучанием от колоколов других сельских церквей. Я не помню, сколько их было, но мне кажется, что они издавали звуки всей музыкальной октавы от "до" до "си" с тонами и полутонами.И поэтому хорошие звонари вызванивали на колоколах многие песни и особенно плясовые. Таким звонарем, в частности, был наш дядя Игнат Иванович Бодаженко. Будучи глухонемым, он удивительные музыкальные вещи вызванивал на колоколах. Это было полной загадкой для александровских жителей.

   Все это было на вооружении священнослужителей и помогало им морочить головы неграмотным, малограмотным и доверчивым крестьянам.

   В 1912, а может быть в 1913 году прислали в александровскую школу нового священника отца Василия Камаева. Он был еще совсем молодой, весьма интересной наружности, с приятным вкрадчивым голосом. Он артистически пользовался своим голосом во время проповеди, рассказывая о каком-либо "чуде", нередко доводил прихожан до слез. Он обладал хорошим тенором и это ни в малой степени помогало ему вести службу. Не менее приятным баритоном обладал отец дьякон (фамилию его не помню). Отец дьякон также был молод и красив. Это давало им возможность вести службу в церкви на высоком профессиональном уровне. Они буквально увлекали прихожан. Молящиеся валом валили в церковь и с трепетом душевным ловили каждое слово священнослужителей, каждый их звук и звуки выпестованного ими хора.

   Нам, школьникам, казалось, что отец Василий, если не святой, то самый праведный и добрый человек, несущий людям слово божье. Так мы думали о Камаеве до тех пор, пока не начал он вести занятия по закону божию в нашем классе. Как только отец Василий входил в класс, он становился необъяснимо злым и дерзким на руку. Он бил нас, трепал за уши, за волосы, часто ставил на колени, кричал на нас диким образом, требуя, чтобы мы выучивали заданный урок и отвечали без запинки. Заданные уроки по закону божьему мы изо всех сил старались выучивать и заучивать наизусть, но когда приходили на урок, то у многих из-за страха, который овладевал нами, когда входил в класс отец Василий, вылетало все из головы. Разъяренный отец Василий скрежетал зубами, менялся в лице, готовый испепелить растерявшегося малыша, орал и требовал высунуть язык. Когда ученик высовывал язык, то он тыкал в язык пером.

   Мне закон божий нравился, и я охотно заучивал все священные побасенки, принимая их, конечно, за истинное откровение. Отвечал на вопросы священника бойко и уверено. Но однажды эти два качества меня подвели. Я давно задумывался над одним утверждением священного писания, что бог в трех лицах: "бог отец, бог сын и бог дух святой". В церкви я внимательно осмотрел иконостас, стенные и потолочные росписи и к моему удивлению я не нашел бога с тремя лицами. Под куполом церкви нарисован масляными красками бог Саваоф в виде красивого седого старца с распростертыми объятиями, восседавшего на облаке. У этого бога было одно лицо. У сына его было тоже одно лицо. А что касается бога духа святого, то он являлся деве Марии в виде голубя и предсказал ей, что у нее родится сын. Но у голубя тоже одно "лицо".

Я никак не мог понять и представить бога в трех лицах. Это меня глубоко волновало. Еще в большей степени меня взволновали две первые заповеди. Заповеди гласят:
1 "Аз есьм господь бог твой, да не будет тебе бози иные разве (кроме) меня.
2. Не сотвори себе кумира всякого подобия елико на небеси-горе, елико на земле и под землей низу, да не поклонишася и не послужиша им..."

   Заучивая эти две первых заповеди я все больше вдумывался в их содержание и при этом рассуждал сам с собой. Заповеди запрещают сотворять себе кумиров и поклоняться им. А иконы? Это не кумиры ли? С этими вопросами я обратился к своему отцу. Он внимательно выслушал и сказал: "Заповеди господни ты понял правильно. Бог действительно один для всех людей, какую бы веру они не исповедовали. Вторая заповедь запрещает создавать себе кумиров. Кумиры - это идолы. Иконы рисуют люди, которых называют богомазами. Они рисуют по заказу попов. Попам это выгодно. Попы называют икону ликом божьим. Они говорят народу неправду. Бога никто не видел".

   Разъяснением отца я остался доволен и загорелся желанием при удобном случае высказать это священнику отцу Василию Камаеву. Этот случай не заставил себя долго ждать. Спустя два дня на очередном занятии по закону божьему отец Василий спросил у меня заданный урок о заповедях. Я встал, посмотрел на злое лицо и колющие масляные глазки пастора и растерялся. Я почувствовал в голове пустоту, все несложные детские мыслишки куда-то вылетели, и промямлил что-то вроде: "Ни сотвори себе кумира и всякой иконы на горе, на земле и под землей". Раздался мощный окрик: "Ты что болтаешь, не выучил урок и говоришь бог знает что". "Святой" отец быстрым шагом подошел ко мне, стиснув зубы, и процедил: "Мерзавец!". Затем последовал удар по голове. Удар был настолько сильным, что у меня потемнело в глазах. Затем он ухватил меня за ухо, подвел к доске и поставил на колени. Как только поп отошел к столу, я соскочил с колен и быстро побежал к двери через первый класс, коридор на улицу, домой. Был зимний морозный день. Я бежал домой, обливаясь слезами. Мне было больно и обидно за урок, который я любил и знал, а почему я растерялся и не ответил так, как всегда отвечал, не мог понять.

   Дома застал отца, мать, ст. брата Андрея, его жену Серафиму и малышей. Родители, как потом рассказывали мне, были напутаны моим состоянием. Оно было таким, каким было тогда, когда я прибежал с поля, четыре года назад. Отец едва успел меня подхватить, как я потерял сознание. Я проболел целую неделю.

   Отец имел крупный разговор с попом Камаевым, как он позднее рассказывал, закончил словами: "...Если вы еще раз мальчишку пальцем троните, пеняйте на себя. Я вам не спущу". После разговора отца с попом мое положение в классе стало особым, поп ко мне не прикасался даже тогда, когда я приходил на закон божий неподготовленным. Это удивляло моих одноклассников.

   Я завидовал старшеклассникам, которые прислуживали попу в церкви - носили подсвечники, подавали кадило, принимали кадило и др. ритуальные предметы. Больше всего мне нравилось их церковное одеяние - стихари, сшитые из того же парчевого материала, что и ризы попа. Я с увлечением смотрел и слушал старших школьников, которые читали во время вечерней службы по субботам шестопсалмие. Но мне казалось, что конфликт с попом Камаевым не позволит мне попасть в число счастливчиков. И вот, будучи уже в третьем классе, мой любимый учитель Киселев Николай Андреевич стал меня готовить, чтобы я в одну из субботних вечерних служб, стоя перед алтарем, прочитал положенный псалом, по часослову. Прежде чем выпустить с этим "ответственным" поручением мне был дан соответствующий инструктаж. Мне сказали, что стоя перед алтарем, я должен внимательно следить за словами священника и как только он скажет: "...ныне и присно и во веки веков", - так я должен громко сказать "аминь" и начинать читать часослов. К этому чтению мне надо хорошо подготовиться. На подготовку мне дали неделю. Этого времени мне было больше чем достаточно. Подлежавший прочтению в церкви текст я выучил наизусть.

   В субботу вечером, как только зазвонил колокол, я немедленно побежал с часословом подмышкой в церковь. С большим напряжением я ждал своего "выхода". Мой учитель Николай Андреевич Киселев, видя, что я волнуюсь, успокоил меня, сказав, что" я уверен, Востриков, в тебе... ты прочтешь шестопсалмие хорошо". Через некоторое время он взял меня за руку и повал на то место, где я через несколько минут буду читать. Сам он встал, примерно в двух шагах от меня справа. На какое-то мгновение я отвлекся от голоса священника, спохватившись, я услышал его слова: " ...во веки веков". Я громко ответил "аминь", Николай Андреевич слегка дернул меня за рукав, прошептав: "...подожди, подожди - рано". Наконец минуты через две я отчетливо услышал адресованные мне слова: "...ныне и присно и во веки веков!"
Я с чувством полного достоинства ответил "Аминь" и начал читать подготовленный текст из часослова. Я смотрел в развернутую книгу и ничего не видел. Читал на память.

   Церковно-приходскую школу я окончил в 1914 году, в год начала 1-й Мировой империалистической войны. Она разразилась в разгар уборочных работ. В это время мы убирали хлеб на Чистеньком (так назывался земельный массив, принадлежавший государству и арендуемый крестьянами. Наш участок находился около Кособокова кордона, в р-не будущего Русского пос.).  На второй день объявления войны волостные и сельские власти разослали по полям, к местам работ гонцов с предписанием немедленно прибыть в село лицам, подлежащим мобилизации.

   В районе кордона лесника Кособокова находились поля, примерно, 10-15 крестьянских хозяйств жителей с. Александровки и Борисо-Романовки. Сбор ополченцев был назначен на кордоне, а оттуда на подводах организованно  все вместе двинуться домой. На кордоне вестовой зачитал приказ о мобилизации 10 возрастов. Это объявление женщины встретили громким плачем с причитаниями. Меня, одиннадцатилетнего мальчика, рыдания женщин глубоко возмутили... Плакать из-за того, что берут в солдаты!  Мне казалось их реагирование недостойным поведением. Их мужья призываются служить в армию. Они будут защищать Родину, царя, веру. Это же святое дело. Конечно, на войне могут и убить. Но зато они на том свете будут в раю и их сам господь бог увенчает золотыми венцами. Все эти наивные детские мыслишки так и хотелось высказать плачущим женщинам.

   В число мобилизованных попал и мой старший брат Андрей. Его жена Серафима, как и другие женщины горько рыдала. (По-видимому, отец ошибся. Мобилизовали Александра, а Андрея как старшего сына и с детьми на руках не должны были призывать – И.В.).

Наступил сентябрь месяц, начались занятия в школах. В Александровке на базе масловской школы открыли 2-х классное училище. Мне очень хотелось поступить в него, но, увы! Отец объяснил мне, что сейчас не время думать об учебе. Надо помогать Саньке по хозяйству. Итак, 1914-1915 учеб. год я пропустил. К чтению литературы я не был приучен. Все время поглощала работа по двору - убирать навоз в хлеву, гонять скот поить на Тобол, давать скоту подготовленный корм. Корм привозили с поля, с гумна Санька и отец. Они складировали его на лапасе (лапасом называлась крыша над хлевом).  Оттуда, сравнительно легко было сбрасывать солому, пусташ и сено, но это требовало времени. Потом сброшенный корм надо было разнести по яслям (плетеные кормушки). А это не малый труд, если учесть, что скота было следующее количество: шесть рабочих волов, 3 коровы, две или три лошади, 15 или 20 овец. В дни, когда отец и Санька выезжали на целый день в поле за кормом, я сильно уставал. В эти дни, точнее вечера, я не выходил на улицу и не мог принимать участие в зимних играх. А они такие увлекательные, что я и теперь не могу без волнения о них вспоминать и говорить. Катание с гор на санках, на ледянке (ледянка делалась из коровьего помета, дно покрывалось снегом, заливалось водой и замораживалось), , а нередко вывозились большие сани, кверху поднимались и крепко связывались оглобли и повозка готова. Горка, с которой катались ребята, похожа была на муравейник. Там всегда было таких любителей как я не меньше полсотни. Смех, веселые крики, а иногда и песни не смолкали до глубокой ночи.

   А кулачные бои?

   Все зимние вечера были заняты кулачными боями. Их начинали малыши, первоклашки. А потом начинали ввязывать мальчиши постарше. Причем равномерно подходили с обеих сторон. И так, постепенно, нарастал возрастной уровень участников кулачных боев. В течение, примерно часа-двух он достигал своего предела, когда малыши, школьники, были оттеснены взрослыми, бородачами.

   Кулачные бои начинались в логу, который разделял село, примерно, на равные две половины - на заяр и залог.Через лог был перекинут мост, на котором свободно могли разъехаться две встречные подводы. Заяр тянулся от лога в сторону Борисо-Романовки, а залог в сторону Жуковки.

Смотреть кулачные бои собиралось почти все население села. Это были своего рода спортивные состязания. Обе стороны имели своих мастеров кулачного боя. Победившей стороной считалась та, которая вынудила своего противника покинуть лог и отступить на Киселевку или до базара или до Казани. А когда заложнинским бойцам удавалось вытеснить наших из лога, то были случаи, когда наши отступали до хохлов. В обоих случаях ликовали победители. Они были героями до следующих кулачек. Результаты кулачных боев обсуждались в семьях, на посиделках, на завалинках. Расхваливалась удаль смелых и сильных бойцов, которые в схватках принуждали садиться на колени. По правилам игры "на лежу" (т.е. лежачий) запрещалось бить. Запрещалось бить сзади. Считалось преступлением использование в кулачном бою каких-либо твердых вещей (железных, каменных, деревянных и др.), спрятанных в рукавицах, варежках.

   Годовой перерыв в учебе весьма отрицательно сказался на мне. Я почувствовал какую-то странную тупость в голове. Это меня глубоко взволновало, и я стал родителей просить, чтобы они разрешили мне поступить в Александровское 2-х классное училище. Разрешение было дано и в сентябре 1915 г. я поступил в училище. Потребовалось месяца два, а может быть и три для восстановления утерянной подвижности мысли, быстроты решения задач, усвояемости изучаемого материала.

   В двухклассном училище я встретился с новыми учителями, - с Даньшиным Дмитрием Ильичем, Марией Николаевной (фамилию забыл), Стадухиной Марией Григорьевной, Даньшиной Марьей Михайловной. Это была жена Дмитрия Ильича. В 2-х классном училище ни один учитель не вел все предметы, как это было в церковно-приходской школе, а только два-три. Так, например, математику, физику вел Даньшин Д.И., естествознание и химию вела Мария Николаевна, а русский язык и литературу вела Стадухина Мария Григорьевна. А Даньшина Мария Михайловна была библиотекарем и часто подменяла некоторых учителей. Закон божий преподавал все тот же отец Василий Камаев.

   О всех учителях, кроме попа Камаева, остались самые лучшие впечатления. Все старались дать нам как можно больше знаний. Учителя относились к нам с большим уважением, а мы их любили. Нам казалось, что наши учителя открывают нам двери в большую науку. С каждой неделей и месяцем мы обогащали себя все новыми и новыми знаниями, о существовании которых раньше мы и не подозревали. Это нас бесконечно радовало.

   Приходя домой, я обедал, выходил во двор и принимался убирать с постели волов и коров катехи (замерзший помет, навоз), наполнял ясли кормом. Чаще всего эта работа была выполнена ст. братом Санькой, тогда за мной оставалась одна обязанность сгонять на водопой волов, коров и телят. Овец поили взрослые. Их поили из колодца, который находился около нашего и Кобзева дворов. Там стояла большая колода. В нее набирали из колодца воду. Колодец был глубокий. Потом выгонял я овец.

   Только после выполнения этих поручений я приходил домой и начинал заниматься подготовкой уроков. Уроки я готовил с огромной охотой. Из сумки выкладывал на стол все книги и тетради, раскладывал перед собой, а затем брал учебник, по которому задан урок на завтра и начинал читать вслух. Или брал тетрадь и задачник и начинал решать задачки. Процесс подготовки уроков доставлял мне большое наслаждение.

   Священник Камаев на уроках по закону божьему старался внушить нам, что нет на свете другого народа, которого бог любил бы больше, чем русского народа, исповедующего православную веру. "Его пастыри несут свет христов не только русскому но и другим народам". Кто-то из учеников обратился к отцу Василию со следующим вопросом: "А киргизам (так называли казахов) пастыри тоже несут свет Христа?" "Нет. Киргизы очень отсталые и они не понимают слово божье. Киргизы по существу не люди, а подобие людей. Они лунопоклонники. У них нет души, как и у обезьян."

   В 1915-1917 гг. священник Камаев старался на уроках по закону божьему вести себя по другому, чем 2-3 года тому назад на уроках в церковно-приходской школе. Он не озлоблялся против учеников, не скрипел зубами, не бил учеников. Он даже не кричал на нас так, как он кричал и оскорблял нас малышей во втором и третьем классах церковно-приходской школы. Он старался больше объяснять, чем ругать. Хотя его объяснения чаще всего были похожи на то объяснение, которое дал он нам по поводу киргизов.

   Перемена в поведении нашего наставника вызвала у нас много разговоров. Почему он стал почти добрым? Почему он не был таким раньше? Мы терялись в догадках. Вскоре события, происшедшие в стране, дали нам ответы на волновавшие нас вопросы.

   В феврале 1917 г., в год, когда мы оканчивали 2-х классное училище, произошла революция, был свергнув царь Николай П. Об этом событии в Александровке стало известно чуть ли не в тот же день, когда совершилась революция. Эти чрезвычайные события жители Александровки узнавали от телеграфистов почтового отделения, а также Пашки Чалых и Ваньки Соболева,   которые были учениками телеграфистами ( они окончили Алекс. 2-х классное училище годом раньше меня).

   Да и сам зав. п/о Поздняков Николай Дмитриевич, муж нашей учительницы Стадухиной М.Г., будущий ярый белогвардеец и предатель моего отца, доверительно сообщал все телеграфные новости купцам Архипову, Тимину, кулакам богатеям. И, конечно, Поздняков раньше всех информировал о событиях в столицах и на фронтах священника Камаева. События последних лет оказывали ошеломляющее влияние на служителя церкви. Именно они изменили отношение Камаева к нам ученикам Александровского двухклассного училища.

   Как только мы узнали, что царь Николай П отрекся от престола, то перед нами, как нам казалось, встал очень важный вопрос, который надлежит нам решить. В классах училища висели портреты Николая П, его супруги Александры Федоровны, императора Александра Ш и его супруги. Портреты царственных особ увенчивались золочеными коронами. Нам казалось, что на портретах царя и царицы не должны быть короны. Николай П уже не царь и поэтому надо короны с портретов императора и императрицы снять. К такому решению пришло наше ученическое" собрание". (Оно не было организовано. Оно было стихийным. Да мы ничего и не знали о том, как должны проходить собрания.) . "Собрание" поручило мне привести в исполнение решение, принятое собранием. Пододвинув к портретам стол, на стол поставили стул, встав на него я своей "рукой дерзновенной" снял с портретов августейших особ короны.

   Через несколько минут вне расписания вошел к нам в класс священник Камаев. Он пришел без классного журнала, без катехизиса. Усевшись на стул, он посмотрел на портреты царя и царицы и, как ужаленный, вскрикнул: "Это что такое? Кто снял короны с портретов?". Все молчали. Священник несколько раз повторил свой вопрос, но никто из ребят ему не отвечал. В эти минуты мое сердчишко больше чем учащенно билось, и я подумал, что священник припомнит мне все и, конечно, исключит меня из школы. Глубоко вздохнув, я встал и сказал: "Батюшка, разрешите мне сказать?" "Говори!" "Николай Александрович Романов уже не царь и его супруга Александра Федоровна перестала быть царицею с того дня, как царь отрекся от престола. Поэтому они не достойны того, чтобы на их портретах были короны. Все, батюшка". Последовал приказ: "Немедленно поставьте короны на свои места". Подтащили тот же стол и поставили на него стул. Я достал из парты короны, встал на стул и водрузил короны над портретами бывшего императора и императрицы, с дрожью ожидая расплаты. К моему удивлению священник ко мне не приблизился. Он даже не ругал меня и не грозился исключением из школы. Наоборот он спокойным голосом сказал: "Садись". Я сел. Но мне не верилось, что за мою выходку я не буду наказан.

   Священник Камаев провел часовую беседу с нами, разъясняя нам, что "лишать короны августейших особ нельзя. Хотя он и отрекся от престола, но он остался помазанником божьим и родным братом Михаила Александровича, в чью пользу Николай П отказался".

   На другой день, придя в школу, к нашему удивлению, мы не увидели на стенах классов ни одного портрета обоих "помазанников божьих" и их жен. Они были сняты и спрятаны.

   Недели через две, а может быть через три, опять вне расписания явился к нам отец Василий и провел с нами беседу на следующую тему: "Завтра в Александровку из Кустаная прибудут агитаторы. Они будут выступать на сходке и рассказывать о безбожных делах. Чтобы никто из вас не смел подходить близко к этому сборищу. Если кто-либо вопреки моим указаниям появится там, то он немедленно будет исключен из училища".

   Чем больше отец Василий стращал нас, тем больше у нас возрастало желание быть на этом "сборище", посмотреть и послушать о чем эти "безбожники" будут говорить. Во время перемены, выйдя во двор, мы наскоро обсудили вопрос: "Пойдем, или не пойдем слушать оратора?" Единодушно решили: пойдем.

   Дома я рассказал отцу обо всем, что нам говорил священник. Выслушав, отец сказал: "А ты, Яша, об этом напиши и записочку подай оратору."

   Я написал записку и прочитал ее отцу. Прослушав мою записку, отец посоветовал закончить ее вопросом : "Имеет ли право священник исключать нас из 2-х кл. училища за то, что мы пришли послушать Вас?" Я так и сделал.

   В тот день, когда должны были приехать в село ораторы, они не приехали. Приехали ораторы дней через девять, в воскресный день. Волостной писарь Кузьма Шубин, отец Михаила Шубина, моего одноклассника, и староста приказали дежурным десятникам (десятники дежурили в волостном управлении и выполняли поручения старшины, старосты и писаря)  быстро оповестить население, что "сегодня в обед на площади состоится сходка, на которой будут выступать ораторы." Всех интересовало - "кто такие ораторы и как они будут выступать?" "Это что, циркачи что ли?"

   На площади, против церкви, около дома Елгопцева наспех сделали небольшую сцену, на которую поставили стол и несколько стульев. Стол накрыли зеленым сукном. Первыми явились на сходку, конечно, мы школьники. Вслед за нами потянулись взрослые и старики, бородачи. На сходке не было женщин. Вскоре стали подъезжать на подводах жители Борисо-Романовки и Жуковки. Они здесь же на площади распрягали лошадей, задав им овса в намордник, ставили их к саням или кошовкам.

   Выход старшины с ораторами совпал с окончанием обедни. Колокольный перезвон придавал особую торжественность открывавшейся сходке - собранию. Мы вплотную приблизились к сцене, на которой разместились ораторы и старшина. Почти все мужчины и женщины, выходившие из церкви, вливались в общую массу людей, ждавших начала собрания. Вскоре вся площадь была заполнена жителями трех сел.

   Собрание открыл один из приезжих ораторов. Он сказал, что их прислала сюда новая революционно-демократическая власть уезда для ознакомления вас с последними событиями, происшедшими в стране. "Слово имеет гражданин..." - фамилию которого я, конечно не запомнил. Докладчик говорил долго и эмоционально.

   Он сказал, что "Император всей России Николай Александрович, внемля требованиям русского народа, отрекся от престала в пользу своего брата Михаила Александровича. Но Михаил Александрович счел для себя невозможным принять царский венец из рук своего любимого брата. Передовые деятели Государственной Думы для управления государством в такую тяжелую годину создали Временное правительство, которое принимает все меры к тому, чтобы навести порядок в стране, укрепить фронт и довести войну против нашего исконного врага - Германии до победного конца". Это было все, что мы школьники поняли из доклада оратора. Большую часть доклада мы, конечно, не поняли. Докладчик называл партии, называл фамилии людей, боровшихся между собою, которые были для нас пустым звуком. А все, что "поняли", мы поняли по-своему, по-детски.

   Несколько лет спустя, когда уже я был студентом, вспоминая александровские события 1917 г., я понял, что ораторы, посетившие Александровку, были оборонцами, служившими верой и правдой буржуазному Временному правительству.

   Александровское 2-х классное училище я окончил в 1917 г. Мне так хотелось учиться и учиться, но для этого нужны были средства и немалые. А их у отца не было.

   В 1916 г. неожиданно умерла мать. Она болела всего одну неделю. У нее были сильные головные боли. Смерть матери я сильно переживал... Дело доходило до галлюцинаций. Когда я выходил из передней в прихожую, то видел мать, занимавшейся своими обычными делами около печи, то она ставила чугуны в печь, то чего-то переливала. Эти видения кончались припадками. Я заболел. Лечила меня бабушка Бадаженчиха (мать моей матери). Подводила меня к печи, заставляла смотреть в печь и произносить какие-то слова -заклинания, чем-то поила, кропила "святой" водой. Одним словом, были использованы, наверное, все знахарские средства. В бабушкино лечение я безгранично верил. Ее поглаживания и приятный старческий шепот каждый раз успокаивали меня и я засыпал богатырским сном. Так продолжалось недели две и я выздоровел. Выздоровел, конечно, не от "святой" воды, не от бабушкиного шептания, а по-видимому, время лучший лекарь и юный организм переборол рецидив старого недуга.

   Прошел год после смерти матери и в 1917 г. отец женился на вдове Марии Дейнего. У нее было пятеро детей. Две старшие дочери были замужем, ст. сын Кузьма жил в батраках и с ней мл. дочь моя ровесница и мл. сын Савелий года на 4-5 моложе меня. Андрей был крайне недоволен женитьбой отца. Но свое недовольство он не высказывал отцу.

   Мачеха оказалась очень хорошим человеком. Она одинаково чутко и тепло относилась как к своим детям, так и ко мне, и к детям Андрея. Она очень быстро расположила к себе всех членов нашей большой семьи. Я ее просто полюбил. Мачеха, как и моя мать, была неграмотной, но от природы умной, тактичной и душевной женщиной. Очень скоро я стал делиться с ней своими сокровенными мыслями, обращаться к ней за советами и помощью.

                У11. ЛЫСЫЙ МЕСЯЦ

   Так называли меня мои сверстники, когда хотели меня обидеть, напоминая этими двумя словами мой природный физический "недостаток". Об этом "недостатке" моя мать рассказывала так. Через несколько часов после появления меня на свет божий, когда первый раз подали меня матери на кормление, она обратила внимание на мою головенку, покрытую густыми, черными вьющимися, шелковистыми волосами, к которым на самой макушке, как ей показалось, прилипла ярко белая пушинка. Мать осторожненько смахнула "пушинку", а она продолжала крепко держаться на той же макушке. Это не в малой степени удивило мать. Она стала тщательно рассматривать и ощупывать "пушинку". Оказалось это не пушинка, а клочок кипенно-белых волос, который располагался почти на макушке правильным серпиком, напоминая по форме луну.

   Отец не раз рассказывал, что серпик белых волос я унаследовал от моего прадеда Матвея Степановича. У него была точно такая метка на волосах головы.

   Слово  лысый употреблялось у нас не в смысле отсутствия волос на голове, а в смысле того, что часть волос имеют белую окраску. Так, например, лошадей, имевших на лбу белую звездочку или другую форму, называли - "лысым". Этот термин и был перенесен на людей, у которых часть волос были белыми.

   Приблизительно лет до 5, до 6 я не знал истинного значения двух слов, приведенных в названии раздела. Поэтому, когда меня называли -"лысым" или "месяцем", я никак не реагировал. Но когда я повзрослел и понял, что мои товарищи в пылу гнева употребляют эти два слова для того, чтобы подчеркнуть мою неполноценность, я возмущался и вступал в драку с обидчиком. Я бросался с кулаками на обидчика, даже если он был старше и сильнее меня. В этих случаях, конечно, я был бит. А иногда, изловчившись, я бил противника по носу и разбивал его. Из носа начинали течь, к моему удовольствию, красные "сопли". Это вызывало у наблюдавших смех и одобрение. В этих случаях мой "враг" отступал, садился на корточки и ждал, когда перестанет идти из носа кровь. Я торжествовал. Но это продолжалось недолго. Дня через два-три, а то и через неделю, пострадавший от моего случайно удачного удара по носу, ловил меня и тоже разбивал мне нос. Теперь он торжествовал, а я садился на корточки и обливался горькими слезами ни от боли, нет, а от обиды.

   Чем больше я обижался и свирепел, когда меня ребята дразнили "лысым" или "месяцем", тем чаще, на этой почве, возникали у меня с ребятами конфликты. Ребята как нарочно не выпускали из зуб два обидных для меня слова. Как потом, значительно позже, я узнал, что употребляя эти слова, мои товарищи и не думали наносить мне обиду, а пользовались ими в силу укоренившейся привычки. А меня все равно обижало и я переживал за такой "большой" свой физический "недостаток".

   Однажды пришла мне в голову мысль избавиться раз и навсегда от лысины, от месяца, чтобы не слышать больше никогда обидной клички от товарищей. Но как? Сколько я не напрягал свой умишко, ничего не мог придумать. Спустя месяца два я неожиданно набрел на одно средство, которое, как мне казалось, должно помочь осуществить задуманное. Глубокой осенью отец зарезал борова. В те годы со свиней шкуры не снимали. С них тщательно выдергивали щетину, а потом всю свиную тушу на костре опаливали. Для дергания щетины отец дал мне , Саньке и сводной сестренке по изготовленной им дергалке. Дергалка представляла собой березовую палочку длиной 10-12 сантиметров, толщиной, примерно 2-3 сантиметра, с вбитым с одного конца гвоздем. Таким несложным орудием мы освобождали забитых свиней от щетины. Оно-то и показалось мне средством,при помощи которого я освобожусь от злополучного клочка белых волос.

   На другой день, улучив момент, когда мачеха была в хате одна, я подошел и подал ей дергалку со следующими словами:
   -Мама, выдергайте, пожалуйста, все белые волосы, что растут на моей голове..."
   -Як так выдергать? Ты же не порося, а неразумно дитя. Чого ты вдруг надумал выдергать то, чим тебя отметил сам господь бог.Це е знак дида твоего батька. Он всю велыкую и счастливую твою жизнь буде ограждать тебя от всего дурного и приносить тебе у всякого добра.
   -Мама, так они же каждый раз смеются надо мной. Это же страшно обидно, когда они то и дело напоминают мне о том, что я "лысый", что у меня на голове "месяц".
   -Смеются? Да хай смеются. А ты, голубок, не обращай на цый смих ни якого унимания. А еще лучше смийся и ты. Як воны начнут смеяться, а ты тоже смийся, но не укоем разе не сырчай и цый смих за обиду не принимай. Да перестань мазюкать цыи билы волосы фестубаром. (Фексутуар - красящее вещество, мазь в тюбике продавалась в аптеке. Некоторое время этой мазью я пользовался. Это было замечено моими тт. и они еще больше смеялись).
   Простая неграмотная женщина дала мне мудрый совет. Всякий раз, когда товарищи, обращаясь ко мне, называли меня "лысым", я отвечал:
   -Подожди, Колька, я у месяца спрошу.
   -У кого ты спросишь?
   -У месяца!
   -У месяца?!
   -Да.
От неожиданности Колька растерялся. Он, хмыкнув, убежал.Это заметили стоявшие здесь товарищи и разразились дружным смехом. Они смеялись уже не надо мной, а над Колькой Суховерковым. (Колька Суховерков старше меня года на два-три, озорной и большой насмешник, который больше всех потешался над моим "уродством".). Я смеялся громче всех и больше всех. Так я стал реагировать на поддразнивания меня моими "лысым" или "месяцем".

  Я строго придерживался советов мачехи, и это помогло мне освободиться от насмешек моих друзей над клочком белых волос. Даже у Мишки Бочкарева, со временем, отпало желание дразнить меня "лысым" или "месяцем".

                У111. МОЛОКАНЕ

   С тех пор, как я помню себя, у нас в селе была религиозная секта молокан. Ею руководил Евтеев Максим Григорьевич, зажиточный крестьянин и торговец. По рассказам отца он начинал свою самостоятельную жизнь с сапожника. Сапожничая, он стал понемногу засевать зерновые, завел необходимый домашний скот. Но все это не могло и не сделало Евтеева M. Г. зажиточным. До какого-то времени его хозяйство было на уровне бедняков. А когда он стал приторговывать, то его хозяйство стало быстро расти и шириться. Уже тогда, когда я учился в церковно-приходской школе, хозяйство Евтеева было кулацким. Они держали батрака, а сам М.Г. и его сыновья постоянно стояли за прилавком - торговали. У них было два магазина, один рядом с их жилым домом, а второй на базарной площади. Торговали керосином, бакалейными и кожевенными товарами.

   Село Александровка было большим селом. В нем было дворов 400-500. Из них дворов 40-50 кулацких, приблизительно вдвое больше хозяйств было бедняцких, а подавляющее большинство хозяйств было середняцкими.

   Основные три социальных группы александровских жителей во многом отличались от таких же групп населения центральных губерний. По своей экономической мощности наш крестьянин середняк и тем более кулак не был равен таким же социальным группам, скажем, Тамбовской, Рязанской, Московской, Смоленской и др. областей. Все социальные группы крестьянских хозяйств, населявших окраины России были более крепкими, более мощными. Так, например, кулаки Александровки, Борового, Борисо-Романовки и др. сел Кустанайщины в своих хозяйствах имели по шесть-восемь рабочих лошадей, выезд, пять-семь дойных коров, восемь-десять волов, голов двадцать молодняка рогатого скота, голов восемьдесят- сто овцематок, голов три-пять свиней, большое количество гусей, уток и кур. Кулаки пользовались наемной рабочей силой. В разные времена года они держали разное количество наемных рабочих-батраков и домашнюю прислугу. Засевали кулаки от шестидесяти до ста десятин зерновых культур. Их сельскохозяйственное производство было более передовым. В нем применялась высокая производительная техника. Сельскохозяйственные работы проводились в сроки, которые были рекомендованы агротехникой тех лет. Поэтому в кулацких хозяйствах, как правило, урожаи были выше, чем в середняцких и тем более в бедняцких хозяйствах.

   Почвообрабатывающая и уборочная техника в кулацких хозяйствах использовалась самая передовая по тому времени. Они пользовались четырехлемешными плугами (Буккер), сеялками, дисковыми боронами, катками. При уборке урожая пользовались самовязками, самосбросками. А большая часть уборочной площади скашивалась все-таки лабогрейками (жнейками) . Рабочий, молочный, да и товарный скот содержался в утепленных конюшнях, имелись  сепораторы.

   Получаемое молоко в кулацких хозяйствах использовалось более рационально. Оно перерабатывалось на сепораторе. Сливки немедленно превращались в масло, масло в деньги, обрат скармливался свиньям.

   В середняцких и бедняцких хозяйствах нашего села с/х техника была значительно ниже, чем в хозяйствах кулацких. Но она была намного выше с/х техники таких же хозяйств центральных областей и Белоруссии. Почвообрабатывающий инвентарь середняцких хозяйств Александровки состоял из двухлемешного плуга аксайского завода, железной бороны, или деревянной бороны с железными зубьями. Сеялок в середняцких хозяйствах, как правило, не было. Сеяли разбросным способом из лукошка или из мешка. Отец высевал семенной материал (пшеницы, овса, проса, ячменя и гороха) из мешка.

   В общине молокан состояли Евтеевы, Тукачевы, Еремеевы, Серебренниковы, Кобзевы и др. - всего семей 20-30, фамилии остальных забыл. Это была хорошо организованная и сплоченная секта. Они исповедовали как ветхий завет (Библию), так и новый завет (Евангелие). Молокане считали, что православная религия под влиянием алчных священников давно отступила от учений апостолов и Христа, от заповедей господних, и исказила их. Они не признавали поклонение иконам, осуждали пышные одежды священников и установленные ими посты. Состоявшие в секте молокан не пили хмельных налитков, не курили, не сквернословили. Все это считалось не совместимым с пребыванием в секте.

   По субботам и воскресениям члены секты собирались и их руководитель Евтеев М.Г. читал Евангелие или Библию, и комментировал. Все это сопровождалось пением псалмов Давида из книги "Песне песней" (Библия). Члены секты были весьма активными проповедниками, как они говорили, "слова божьего". При встречах с соседями, знакомыми и родственниками они разъясняли основные положения из священного писания. Эту работу они вели страстно и убежденно. Для священнослужителей православной церкви молоканы были весьма опасны. Они на каждом шагу их изобличали как отступников от учения Христа и заповедей самого бога Саваофа, продиктовавшего Моисею на горе Синае.

   По директиве свыше Кустанайский архиерей организовывал и проводил в селах, где имелись секты молокан религиозные диспуты. Особенно большое внимание попы уделяли Александровской секте. Диспуты проводились, главным образом, в зимние вечера. Они проводились в доме Евтеева М.Г. или в помещении церковно-приходской школы. В диспуте принимали участие со стороны православной церкви священник Александровского прихода отец Василий Камаев, Боровской -  священник Дроздов, Борисо-Романовский священник (фамилию и имя не помню) и миссионер Яшка Кот.

   Яшка Кот житель села Борисо-Романовка. Там он родился и там вырос. По рассказам отца, учась в школе, он обнаружил феноменальные способности и прилежание в изучении закона божьего. Он был на хорошем счету у местных священнослужителей. Борисо-Романовский священник информировал Кустанайского архиерея и другое начальство о Яшке Коте, о его способностях, о природном уме и красноречии. Архиерей выхлопотал для него место в каком- то учебном заведении (по-видимому, в духовной семинарии), место, где таких учащихся содержали за казенный счет. Яшка Кот учился лет восемь. За это время он ни разу не приезжал в родное село. А когда окончил, то его направили на работу в Кустанайскую епархию в качестве миссионера - проповедника.

   Яшку Кота я видел в возрасте, примерно, 30 лет, среднего роста с бородкой, шатен, с правильными тонкими чертами лица, с хорошо поставленным приятным голосом.

   Со стороны сектантов в диспуте принимали участие: Евтеев М.Г. и двое неизвестных мне, которые, как рассказывал отец, приезжали из Кустанайской общины. Когда диспуты проводились в школе, то народу присутствовало много, а когда на квартире у М.Г.Евтеева, то там было слушателей столько, сколько вмещала большая комната, что справа от входа и прихожая.

   Диспут открывался всегда вступительным словом отца Василия Камаева. Затем выступал Евтеев М.Г., после него выступал боровской или борисо-романовский священник. И так, чередуясь, обычно выступали с обеих сторон по несколько человек. Предпоследним выступал Яшка Кот. Последним выступал Камаев.

   Мой отец Востриков Василий Максимович не пропускал ни одного диспута. Он внимательно выслушивал всех ораторов, а когда приходил домой, рассказывал о том, кто как из участников диспута выступал и давал им свои оценки. Отец всегда считал лучшими выступлениями тех ораторов, которые выступали от сектантов. Они, по мнению отца, стояли на правильном пути, правильно понимали и разъясняли положения священного писания. Максим Григорьевич и др. молоканские активисты, выступавшие на диспутах, критиковали попов за искажение священного писания и за обман верующих. При этом они подкрепляли свою критику заповедями и Евангелием.
 Так, например, вторая заповедь гласит: "Не сотвори себе кумира и всякого подобия на небеси горе, елико на земле, под землей и в воде низу, да не послужишь им и не поклонишься им (точно воспроизвести уже не мог, забыл).

   А попы делают все наоборот. Они сотворяют "кумиры", служат и поклоняются им. Все православные церкви расписаны бесчисленным множеством икон, на которых изображены пророки, апостолы, святые угодники. Все они в богатой одежде и обуви. Иконы обрамлены золотом - настоящие идолы. Православная религия есть религия идолопоклонников.

   Первая заповедь гласит: "Аз есьм господь бог твой пусть да не будут бози иные кроме меня".

   Попы исказили и эту заповедь, утверждая, что бог в трех лицах: "Бог отец, бог сын, и бог святой дух". Такое утверждение противоречит священному писанию. Там сказано, что бога никто и никогда не видел и видеть не может. А если кто увидит, то немедленно умирает. Вопреки этому положению попы не только говорили, что "бог в трех лицах", но и изображали его на иконах. Бога отца изображали в виде мощного старика, одетого в мантию красно-голубого цвета, сидящего на облаке и держащего в руках голубой шар и еще что-то. Портретом увенчивался интерьер каждой церкви и написан на потолке купола.

   Богом сыном, по утверждению попов, является Иисус Христос. Его изображают в самых различных позах и видах, начиная с младенческого возраста и до "вознесения" на небо. Его изображают сидящим, идущим и едущим на осле. Таким образом, вместе с Христом в святые попал и осел.

   Бог дух святой изображается в виде парящего и порхающего голубя.

   Все эти и другие противоречия и нелепости в канонах православной церкви молоканы ловко использовали во время диспутов и самым беспощадным образом критиковали попов. Ответные выступления попов для большинства присутствовавших на диспутах были неубедительными. Авторитет молокан среди александровских крестьян после каждого диспута рос. Это в немалой степени беспокоило служителей православной церкви. Так продолжалось до 1917 г.

   Мой отец безгранично симпатизировал молоканам. Он был малограмотным, самоучкой, умел только читать и расписываться. Единственной его литературой была Библия и Евангелие. Все свое свободное время от работы он посвящал чтению "священного писания" и размышлению над "словом божьим".

   Отец давно перестал ходить в церковь, перестал молиться перед сном, перед принятием и после принятия пищи, не соблюдал постов, перестал в великий пост говеть. Это было замечено попом Камаевым и он неоднократно пытался отца журить и вернуть его, как заблудшую овцу в стадо Христово. Но всякий раз он встречал со стороны отца аргументированный отказ. Поп понимал, что аргументы отца заимствованы у Евтеева М.Г. Все это волновало мою мать. Она и старший брат Андрей были недовольны отходом отца от православия. Отец выполнял всего лишь один ритуал православной церкви - он любил во время пасхи носить святить куличи. Отец давно бы стал молоканом, т.е. вступил бы в молоканскую общину, но его удерживали следующие два обстоятельства:

   I. Отец курил и не мог отказать себе в этой слабости. Однажды отец попросил меня почитать приобретенный им библейский указатель. В указателе помещена тематика притч и событий со ссылкой на название книги, главы и стиха. В разделе, где перечислялись прегрешения людей и наказания за их совершения, автор применил следующую форму:
"Горе тем, кто не чтит отца и матери свои...
Горе тем, кто совершает прелюбодеяния... "

   В этот момент меня осенила мысль припугнуть отца за его курение табака. В какое-то мгновение в моем наивном, детском сознании сложилась следующая фраза, осуждающая курильщиков, которую я выпалил, нарочито глядя в "Библейский указатель":
"Горе тем, кто любит наслаждаться дымом от ядовитых растений, ибо они этим            
сокращают часть жизни своей".

   Эта фраза сильно взволновала отца. Он даже изменился в лице... Отец на какое-то время задумался, и лицо его стало суровым. Он явно был растерян, а я внутренне торжествовал, подумав, что теперь-то отец непременно бросит курить. Не успев как следует насладиться своей выдумкой, как отец обратился ко мне со следующим вопросом: "Яша! Прочти, пожалуйста, ссылку, где об этом сказано."  От неожиданного контрольного вопроса я покраснел с головы до пят и растерялся, конечно, больше, чем отец. Я был изобличен. Отец посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, встал, подошел ко мне, потрепав по голове, сказал: "Ах ты мошенник, что же ты хотел своей выдумкой напугать меня?" Очухавшись немного, я промямлил: "Нет, тятя (отца мы звали не папа, а тятя), я не хотел тебя напугать, я хотел, чтобы ты бросил курить. Мне кажется курение как и употребление водки дело греховное".

   2. Второй причиной того, что отец официально не примкнул к молоканам, было то, что он не хотел волновать мать, которая до фанатизма верила попам. Он не хотел конфликтовать со старшим сыном - Андреем и Серафимой, его женой.

   На стороне отца был только я один. Рядом с нами жила семья молокан - Кобзевы. Я дружил с их старшим сыном Иваном. Он был старше меня года на три. Ванька Кобзев как-то выделялся из числа своих сверстников. Он был грамотнее многих из них, умный, тактичный. На улице он вел себя достойно. Он не курил, не сквернословил, не участвовал в уличных драках. Он не участвовал даже в кулачных боях. Меня тянула к нему его рассудительность. К тому же Ванька Кобзев был первым рыбаком на селе. Никто не умел так искусно ловить на крючки рыбу, как ловил он. Бывало, сидим под кручей на берегу Тобола или на мосту, или на Романовом заливе. У всех почти одинаковые удилища и крючки, и насадка та же, у него клюет, а у нас, рядом с ним сидящих, не клюет. Он, бывало, возвращаясь с рыбалки несет штук 50-100, а мы по 5, по 10 штук.

   Особенно я подружился с Ванькой Кобзевым весной и летом 1917 г. во время сева и уборки урожая. Наши поля находились за Тоболом на правом берегу в 12-15 километрах от Борового, вблизи кардона Кособокова, на Чистеньком. Отец Ваньки Кобзева Григорий Алексеевич Кобзев в 1914 г. в начале первой империалистической войны был призван в армию, как ополченец 2 разряда. Самым старшим из детей Кобзевых был Ванька, а всего детей у них было пять или шесть. Наш отец, как бы шефствовал над этой семьей. Ванька Кобзев пленил меня не только умением искусно ловить рыбу, но и рассказами о молоканской вере. У него был сборник баптистских песнопений, которые молокане вместо обычных русских песен пели. В них прославлялись деяния Христа. Песни имели своих авторов и композиторов. Нот мы не знали оба, а песни пели по памяти, т.е. как пели взрослые члены молоканской общины. Вот одна из песен, которую мы с большим увлечениям пели:
"Мы у берега земного там за буйною рекой,
Виден берег жизни новой жизни вечной и святой..." и т.д.
Эти песни нас как-то сплачивали и вдохновляли на добрые дела. И нам казалось, что мы совершаем богоугодные поступки.

   Однако, под влиянием нараставших событий 1917, 1918 и 1919 гг. моя пылкая вера в господа бога постепенно слабела, баптистские песнопения вытеснялись революционными песнями, привозимыми возвращавшимися в фронта и из центра солдатами. Солдаты рассказывали много нового и интересного. Из уст солдат мы, мелкота, узнали, что война - это не веселая игра в солдатики, а тяжелейшее и опаснейшее событие. На фронте много солдат и мирных жителей, в том числе, женщин, детей и стариков гибнет. Намного больше остаются на всю жизнь калеками, неописуемыми страдальцами.

   Именно от вернувшихся солдат мы узнали о причине и истиных целях войны, какую вел царь и сейчас ведет Временное правительство Керенского. Это на нас так повлияло, что мы перестали играть "в войну".

   Один из вернувшихся с фронта солдат (я долго и мучительно пытался вспомнить фамилию этого солдата, но, к сожалению, так и не мог вспомнить) рассказал о проповедях, какие произносили перед строем солдат во время их отправки на передовые позиции  полковые священники. Они уверяли солдат, что защищать веру, царя и отечество святое дело, что они должны беспощадно уничтожать немцев, посягнувших на святую Русь. А если кого из вас в бою настигнет вражеская пуля, тому господь бог простит все прегрешения земные, его душа будет увенчана золотым венцом и грядет она в рай небесный - на вечное блаженство. Солдат, понизив голос, как бы доверительно сообщил слушавшим его рассказ, сказал: "...попы говорили об уготовленном всем убиенным рае небесном так убедительно и проникновенно, что притуплялся страх перед пулей и снарядом врага. Я не знаю, как долго продолжалось бы такое состояние, если бы ни одно неожиданное зрелище, представшее перед нашим взором. Как только начался обстрел наших передовых позиций, так отцы духовные, подобрав свои длинные полы, во всю прыть побежали в заранее подготовленное место, где в укрытии стояла пара запряженных лошадей и ждала их. Мы поняли, что попы щедро раздавали золотые венцы и блаженство несуществующего рая нам, солдатам, а сами спасали свою шкуру бегством в глубокий тыл."

   В услышанном рассказе солдата я нашел подтверждение словам молоканских проповедников, которыми они клеймили попов, как обманщиков. Не успел я до конца додумать всплывшую мысль, как солдат, точно подслушав ее, сказал: "... попы обманщики. Они обманывают солдат, благословляя их на ратные подвиги, уверяя, что это угодно богу..., а бога-то нет. Бога не было, нет и никогда не будет. Он нужен попам и богачам для охраны их благополучия, для того, чтобы с именем бога безнаказанно грабить и эксплуатировать народ." Две последние фразы меня ошеломили. Вернувшись домой, я немедленно об услышанном рассказал отцу. Выслушав меня, отец сказал: "То, что попы обманщики и сребролюбивы, солдат говорил правильно. А то, что бога нет - это от лукавого.

                1Х. ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ ПРАСОЛОВ

   И.Я. муж моей сестры Пелагеи Васильевны, дед Владислава Васильевича Анохина. Он родился и вырос в селе Александровна в семье Якова Романовича Прасолова и Устиньи Павловны Левиной. У них было четыре сына: Иван, Сергей, Михаил и Николай. Иван был старшим сыном. Он окончил церковно-приходскую школу с похвальной грамотой. В отличие от своих сверстников Ванька Прасолов рано пристрастился к чтению художественной литературы.

   Он был первым "парнем на деревне", а в деревне 500 дворов. Он был гармонистом, любимцем девушек и лихим спортсменом-бегуном. В те годы в селе, конечно, не было спортивных организаций, но исстари на Руси стихийно проводились среди молодежи соревнования на силу, ловкость и быстроту. Эти соревнования были одиночными, парными и массовыми. К массовым организациям относились кулачные бои, когда молодежь одной половины села Александровки сражалась с молодежью другой половины. К одиночным спортивным выступлениям относились такие, как - отдельные силачи демонстрировали свою силу, показывая какую тяжесть он может поднять, пронести, бегуны, пловцы, ныряльщики. К парным спортивным выступлениям относились борьба, тяжба (кто кого перетянет, взявшись за палку или за конец веревки), переплясы, скачки на конях, бег в мешках и др.  Ванька Прасолов поражал всех быстротой бега. Не каждая лошадь могла его обогнать.

   Семья Прасоловых не была похожа на другие крестьянские семьи. С сельским хозяйством у них как-то не клеилось. Одно время у них, как и у других жителей Александровки были волы, лошади, необходимый с/х инвентарь. Они сеяли зерновые. Но от посевов почти ничего не получали, т.к. сев проводился с большими нарушениями агротехники тех лет. Рабочий скот содержался плохо, его плохо кормили и не всегда вовремя поили. Сыновья Якова Романовича росли почти без отца. Отец их больше всего находился на отхожих промыслах. Сыновья его вырастали недисциплинированными и не приученными к крестьянскому труду. При всем при этом уровень жизни в семье был высоким, обеспеченным. Источником обеспеченности были деньги, присылаемые Яковом Романовичем, заработанные им в Сибири. Кроме того семья Прасоловых всегда пользовалась поддержкой тещи Якова Романовича, бабушки его сыновей, Аксинии Левиной. Она выросла в очень богатой семье Гончаровых. Ее брата Матвея Ивановича Гончарова я хорошо знал. Аксиния Гончарова, в свое время, вышла замуж за очень богатого купца Павла Левина. Он был туберкулезным и очень рано умер.У Аксиньи Ивановны Левиной, как рассказывали родители мои, были большие деньги. На эти средства она построила и подарила своим дочерям по пятистенному дому. Один дом получила Устинья Павловна ( мать Прасолова И.Я.), второй дом Агафья Павловна (мать Анциферова Федора Васильевича). И та и другая семья пользовались материальной поддержкой Аксинии Ивановны.

   Яков Романович Прасолов был неграмотным, но от природы умным и весьма тактичным человеком. Он не употреблял хмельных напитков, не курил, честный. Эти качества заметил в Сибири один из содержателей многих станций и полустанков (в те годы в Сибири не было разветвленной сети железных дорог. Огромную ее территорию опоясывали проселочные дороги, на которых были размещены почтовые станци с большим количеством лошадей, на которых перевозили грузы и гоняли почтовую ямщину), который сделал его своим доверенным лицом на почтовой станции Боргули. Будучи неграмотным человеком, он отлично справлялся с порученным ему делом. Приблизительно в 1910 г. Прасолов Я.Р. вернулся в село Александровку. К этому времени его сыновья подросли. Ванька Прасолов ухаживал за моей сестрой Полей, славившейся своей необыкновенной красотой и добротой. Она не на шутку приглянулась герою молодежной улицы Ваньке Прасолову. А Поля просто была без ума от своего ухажера.

   В один из зимних вечеров 1910 г. к нам пожаловали сваты в составе: Якова Романовича Прасолова, его жены Устиньи Павловны, жены волостного писаря (имя ее не помню), Шубина Кузьмы, Матвея Ивановича Гончарова и др. (имена, которых не помню). Сватовство было выдержано в древне-русском стиле. Во время первого захода велись общие разговоры на отвлеченные темы, слушая их, человек, не посвященный в цели прихода этой группы людей, наверняка и не понял бы, что начинается сватовство. В таких разговорах прошел весь вечер. Закончилось чаепитием. Во время чаепития сваты расхваливали жениха и восторгались красотой сестры, говоря при этом - хорошо бы было породниться, Василий, с вами...Отец уклонился от ответа, заговорив о чем-то о другом. Через какое-то время  Устинья Павловна, обращаясь к матери, сказала, а почему бы, Степановна, и впрямь нам не породниться? На это мать ответила, что Поля еще несовершеннолетняя. Ей исполнилось только 16 лет. На это Яков Романович ответил: "Наши дети, Ненила Степановна, любят друг друга, нам не следует мешать их счастью. Жена волостного писаря Шубина, включившись в разговор, сказала: "Святое дело делают родители, когда они не только не мешают, а помогают своим детям, которые любят друг друга, вступить в законный брак".

   Мой старший брат Андрей сидел молча и внимательно вслушивался в разговоры. Как только сваты сделали конкретное предложение, так он выступил с решительным протестом против того, чтобы сестру выдать замуж за Ваньку Прасолова. Отвечая на совет Шубиной, он сказал: "Конечно, родители должны помогать своим детям вступить в законный брак. Но каким детям? Взрослым. А наша Поля, как сказала мать, несовершеннолетняя. Ее и венчать священник не будет. А если обвенчает, то такой брак не будет законным браком. Торопиться нам некуда, пусть невеста подрастет, поумнеет, а там виднее будет за кого ей выходить".

   Андрей был против выдачи замуж не только потому, что Поле было 16 лет, а, главным образом, потому, что семью Прасоловых он считал семьей недостойной того, чтобы с ними родниться. Он считал, что Прасоловы люди ветренные, не трудолюбивые. Сами, т.е. родители, люди порядочные, трезвые, а их сыновья картежники, выскочки и ничего-то из них путного не будет. Они горазды языком трепать, а делать ничего не умеют и не хотят учиться.

   Итак, первое сватовство окончилось ничем. Сваты в немалой степени были смущены. Хотя они отлично знали, что с первого захода еще никому не удавалось получить согласия родственников невесты на выдачу невесты... Но тут сваты чувствовали, что родители невесты и ее старший брат занимают явно отрицательную позицию. И это их беспокоило. А жених нажимал на своих родителей и сватов, чтобы они продолжали сватовство, что Поля давно дала ему свое согласие.

   Сватовство продолжалось десять дней и десять ночей. Поля не отставала от своего нареченного в нажиме на своих родителей. Когда родители говорили, что рано тебе выходить замуж, а Андрей ей говорил: "Дуреха ты, дуреха, за кого ты собираешься выйти замуж? За Ваньку Прасолова? За шарамыжника, за картежника!" Заливаясь горькими слезами, сестра говорила: "Это неправда. Он в карты не играет, водку не пьет, в уличных драках не участвует. В карты иногда играют Сережка и Мишка. Ну и что? Все ребята играют в карты. Но Прасоловы водку не пьют, не сквернословят. Я люблю Ваньку, без него я не могу жить."

   Такое категорическое заявление сестры поколебало родительские сердца. На следующих заходах они уже говорили со сватами мягче. Теперь их беспокоило одно, как быть с венчанием. Яков Романович, как практичный человек, заверил родителей, что все хлопоты по этому вопросу он берет на себя и через два дня привезет от архиерея разрешение на бракосочетание девицы Пелагеи Востриковой с молодым человеком Иваном Прасоловым (на таких разрешениях архиерей и попы зарабатывали немалые деньги). Это стоило ему 25 рублей, которые он заплатил архиерею и 5 рублей Александровскому священнику. Попы за деньги отпускали грехи грешникам, открывали двери рая, несовершеннолетним прибавляли года, во время поста "превращали порося в карася". Практически, как они уверяли верующих, именем господа бога могут разрешить почти все трудности, с какими человек встречается в жизни. Только плати. Больше заплатишь, больше получишь благ на небе.

   Мне хорошо запомнился последний вечер сватовства. В принципе родители согласились выдать сестру за Ваньку Прасолова. Осталось решить один сугубо материальный вопрос - это вопрос о размерах кладки. (Кладка - это тоже, что у казахов колым, т.е. выплата родителям невесты определенной суммы денег).

    Родители наши назвали определенную сумму, которая им потребуется на снаряжения невесты, а родители жениха сказали, что это слишком большая сумма и предложили свою сумму. Та и другая сторона горячо обосновывали названную сумму. Жених в это время находился со своими товарищами под окнами, нетерпеливо ожидая того часа, когда стороны придут к соглашению и позовут его и его нареченную и объявят помолвку. Во время этой процедуры я вышел из избы. Кто-то из товарищей жениха, показывая на меня, сказал: "Ванька, это твой шуряк!" Ванька тихо заговорщицки обратился ко мне со следующим вопросом: "Яшка, что там происходит?" - "Да о кладке говорят. Твой отец говорит "сват, уступай, а тятя говорит "прибавляй Яков Романович, не скупись, все это пойдет нашим детям".-"Правильно говорит твой тятя. Яшка, пойди и скажи тяте, что я прибавляю еще три рубля".

   Щедрость жениха меня приятно взволновала и я немедленно помчался домой. В избу я не вошел, а влетал. Остановившись около отца, припав к его правому уху, дрожащим шопотом сказал: "Жених сказал, что он еще три рубля прибавляет за Польку". Вместо ожидаемой похвалы отец дал мне легкий подзатыльник и выпроводил в другую комнату. Это был первый и последний подзатыльник, полученный мною от отца. Не от боли, а от стыда и обиды я расплакался.

   В этот поздний вечер стороны пришли к соглашению. На столе появился кагор и еще какое-то красное вино (водку никто не пил с обеих сторон). На закуску поставили зажаренного поросенка, гуся и холодец. К столу пригласили жениха и невесту. Их посадили не рядом, а около своих родителей. Ванька Прасолов и сестра Полька счастливо переглядывались и улыбались.

   Итак, сестру Полю просватали. Свадьба была пышная и продолжительная. Полгода или год молодые жили с родителями и братьями Ивана Прасолова в деревянном пятистенном доме. Их койка была занавешена красивым пологом и помещалась в горнице.

   Спустя какое-то время Яков Романович Прасолов (отец Ивана Прасолова) выехал к месту своей работы в Сибирь на станцию Бургули. Он взял с собой двух сыновей Сергея и Михаила. Дома с матерью остались Иван с женой и Николай (мл. из братьев).

   Через какое-то время, по неведомым мне причинам, Иван Прасолов с женой ( моей сестрой Полей) ушли из своего дома и поселились у зятя Максима Евтеева, руководителя молоканской общины Ильи Вычканова. Он познакомился с жизнью и деятельностью молоканской общины стал посещать их собрания и уже близок был к тому, чтобы принять молоканскую веру, как неожиданно Иван Прасолов и его мать с младшим сыном Николаем получили от Якова Романовича письмо, в котором он настоятельно требовал, чтобы они все немедленно выезжали к нему.

   В 1913 г. не помню в каком месяце, жена Якова Романовича Прасолова Устиния Павловна с сыном Иваном, его женой Пелагеей Васильевной и самым младшим сыном Колей (тогда ему было лет 6-7), выехала в Сибирь. Вместе с Прасоловыми туда же выехали Карп Максимович Иноземцев (дед Аллы Михайловны Иноземцевой, ныне проживающей в Комсомольске-на-Амуре) и его средний брат Федор Максимович. Прасоловы и Иноземцевы жили в Александровке рядом, дружили. Карп Максимович и Федор Максимович, как и Прасоловы поехали в Сибирь на заработки к месту работы Якова Романовича Прасолова, на почтовую станцию Бургули. К тому времени Яков Романович уже был не доверенным лицом содержателя почтовых станций, а хозяином и комплектовал почтовую станцию потребным количеством ямщиков.

   По прибытии на Бургули Иван Яковлевич и Карп Максимович стали работать в конторе, а Федор Максимович стал работать вместе с Михаилом Яковлевичем Прасоловым ямщиками. По рассказам моей сестры Пелагеи Васильевны, всего ямщиков на почтовой станции было 12 человек. Моя сестра Поля тоже была в числе служащих. Она была кухаркой и готовила питание для всего коллектива рабочих и служащих п/станции, а также и для проезжающих пассажиров. Работой были все довольны, зарабатывали помногу, жили хорошо и даже весело, часто бывали в г. Благовещенске. Их адрес: г. Благовещенск, станция Тыгда, почтовая станция Бургули. По этому адресу мы посылали нашим сибирякам письма. Письма писал я, как самый грамотный человек в семье. Бывало мать или отец усаживали меня рядом с собой и под их диктовку я писал письма. Поэтому-то я и запомнил на всю мою жизнь почтовый адрес сибиряков.

   По рассказам Ивана Яковлевича и моей сестры через станцию Бургули проезжали ссыльные. Со станции Бургули их развозили по близлежащим населенным пунктам, где они должны были отбывать определенный срок. Таким образом у Ивана Яковлевича и Карпа Максимовича завязались с ссыльными знакомства, крепли связи. Среди ссыльных были члены социал-демократической партии большевиков, которые при общении с двумя конторскими служащими знакомили их с целями и задачами большевистской партии. Иван Яковлевич и Карп Максимович оказались на редкость контактными и сообразительными. Общение с ссыльными было первой их политграмотой. От них они узнали, что в России существует несколько политических партий, которые вели тогда борьбу против самодержавия. Среди ссыльных были не только большевики, а их в том районе находилось всего два человека. Остальные ссыльные, побывавшие на Бургулях, принадлежали к другим партиям. От них они узнавали об их партиях. Все ссыльные хвалили свои партии и ругали другие. Это затрудняло Ивану Яковлевичу и Карпу Максимовичу понять какая же партия хорошая и какая плохая. Они совсем не были подготовлены к пониманию законов и форм классовой борьбы и продолжали оставаться людьми политически неграмотными. Такими их застала первая мировая война, разразившаяся I августа 1914 года.

   Вскоре Иван Яковлевич был призван в армию, месяца через полтора или два был призван в армию и Карп Максимович. Друзья надолго были разлучены. Они служили в разных армиях и воевали на разных фронтах. Но, судя по их рассказам, оба они прошли одну и ту же хорошую жизненную школу. На фронте они видели то, чего не могли видеть в Александровке и даже на Бургулях. Под влиянием нараставших и быстро менявшихся событий, в результате встречи с множеством людей с различными характерами, с людьми, принадлежавшими к разным социальным слоям и с разными политическими убеждениями, Иван Прасолов и Карп Иноземцев быстро мужали. Особенно большое влияние на обоих оказали большевики.

   Иван Яковлевич рассказывал, что он встретил на фронте одного из тех большевиков, которых он встретил на станции Бургули Это было приблизительно в августе или сентябре 1915 г. А в декабре того же года Иван Яковлевич получил тяжелое ранение. У него было раздроблено левое колено.

   Из полевого госпиталя его переправили в один из госпиталей Петрограда, над которым шефствовала императрица Александра Федоровна. Она изредка со свитой посещала госпиталь и раздавала покалеченным войной крестики. Кроме Александры Федоровны госпиталь посещали большевики, которые беседовали с ранеными, объясняли им причины войны, информировали их о положении в стране и на фронтах. Большевики раздавали раненым не крестики, а брошюры и газеты. Все это обеспечило быстрый рост политического сознания раненых бойцов.

   Для выздоравливающих была организована учеба в существовавшем тогда в Петрограде в народном доме на Петроградской стороне Народном университете. Инициаторами этого мероприятия были большевики и преподаватели Народного университета, поддерживающие большевиков. Все усилия этих людей были направлены на то, чтобы как можно больше дать общих знаний пострадавшим воинам, подготовить их к выполнению какой-либо конкретной работы с учетом полученных ими травм.

   Для Ивана Яковлевича Прасолова Народный университет был неожиданной находкой. Он с детства мечтал о большой учебе. Но она была, как и для многих других крестьянских детей не осуществима. Его отличало от других крестьянских ребят, а потом от солдат на фронте и от товарищей по ранению, что он очень рано пристрастился к чтению книг. Книги он читал бессистемно. Читал все, что попадало под руку. Но и такое чтение не могло не сказаться на его общем уровне. Он был грамотнее других, развитее. Все это пригодилось ему при поступлении в Народный университет.

   В Народном университете, как рассказывал Иван Яковлевич, велись занятия по разработанным педагогами-специалистами программам. Очень скоро педагоги заметили исключительное прилежание и способности Ивана Яковлевича и занимались с ним с большим желанием помочь ему освоить учебную программу. Они помогли ему привести в стройный порядок полученные знания, под влиянием большевиков сложились его политические взгляды. Они складывались и шлифовались событиями 1915, 1916 и особенно 1917 гг.

   В 1915 г. в Петрограде был организован Союз увеченных воинов. Он был создан и поддерживался самодержавной властью. Царь Николай П и его правительство намерены были использовать инвалидов войны, находившихся на излечении в петроградских госпиталях, как распространителей шовинизма и патриотизма. К чинам Союза увеченных воинов было повышенное внимание со стороны администрации госпиталей. Им вручали подарки, крестики и иконки, желая этими подачками приручить инвалидов войны и заставить их агитировать за войну до победы над Германией. Но власти ошиблись. Инвалиды войны действительно агитировали, но не за войну до победы, а против войны. Инвалиды войны охотно слушали большевистских пропагандистов и освистывали представителей царской власти, а после февральской революции представителей Временного правительства Керенского, меньшевиков и эсеров. Волею судеб и сложившихся обстоятельств Иван Яковлевич Прасолов оказался в самом центре важнейших революционных событий. Это оказало на него огромное влияние. Его политическое сознание росло не по дням , а по часам. Его выбрали в состав ЦК Союза увеченных воинов. (Я не знаю, когда это произошло). Я помню письма, какие получали от него с грифом на конверте "ЦК Союза увеченных воинов".

   В начале 1918 г. получили от него письмо в таком же конверте, но не из Петрограда, а из Нижнего Новгорода, в котором он сообщал, что ЦК Союза увеченных воинов переехал из Петрограда в Н.Новгород. Он разместился в бывшем архиерейском доме. Вскоре Иван Яковлевич прибыл в Александровку. Впервые он предстал перед родными и односельчанами как инвалид войны. У него не гнулась левая нога. Он ходил, опираясь на трость. За минувшие четыре года стал человеком образованным, политически грамотным. Местные учителя восторгались широтой его знаний, смелостью суждений по основным вопросам внутренней и внешней политики Советского государства. И.Я. несколько раз выступал на сельских сходках и собраниях и снискал всеобщее уважение у жителей села Александровки.

     И.Я. пробыл на родине до мая или июня месяца. Он стал собираться к отъезду в Н-Новгород, к месту его службы. Он намерен был взять с собой жену Пелагею Васильевну и малютку дочь Аню. Аня родилась в Сибири в г. Благовещенске. После того, как призвали И.Я. в армию сестра вместе с малышкой приехала к нам. Мой родители и я в это время проживали в пос. Русском, что в 20 км. от Александровки и в 12 км от села Борового. (В настоящее время Русский является отделением Боровского з/совхоза).

    Мой отец Василий Максимович, выслушав Ивана Яковлевича о его намерении взять с собой свою семью, посоветовал ему это не делать. Он сказал: "Время сейчас неспокойное, переменчивое, опасное. Брать с собой Полю с малым дитем не надо. Здесь они в полном присмотре, всем обеспечены, а там на чужбине всяко может быть. Побудь пока один там. Вот когда все успокоится, Советская власть укрепится, тогда и возьмешь их к себе. А сейчас советую взять с собой Яшку. Его надо учить, а здесь негде, да и не на что. Если сможешь его устроить учиться, то возьми его". И.Я. согласился с советами отца.

   В мае 1918 г. были куплены билеты до Н.Новгорода и мы с И.Я. поездом из Кустаная выехали. Я был бесконечно рад. Но радоваться мне пришлось недолго. На станции г. Троицка объявили, что поезд дальше не пойдет, путь перерезан взбунтовавшимися быв. военнопленными чехословаками. По заключенному Сов. правительством с правительствами Франции и Англии договору, чехословацкий корпус, добровольно сдавшийся русским войскам во время 1-й мировой войны, должен был быть возвращен через Дальний Восток во Францию для участия в войне против Германии. Согласно договору корпус должен был частями Красной Армии разоружен. Но Троцкий этого не сделал. Правительство Франции и Англии это обстоятельство использовали. Они с помощью реакционного командования корпуса договорились о том, что они, растянувшись по всей сибирской магистрали, в условленный день поднимут к.р. восстание против Советов. Таким путем они собирались покончить с Советской властью в России.

   Именно в этот злополучный день нам сообщили, что "поезд дальше не пойдет, ждите до тех пор, пока путь будет очищен от бунтовщиков.

   В г. Троицке мы остановились в номерах, кажется, Башкирова. Номер был хорошо обставлен, идеальная чистота, хорошие постели. Все это на меня произвело огромное впечатление. Позавтракали. И.Я., обращаясь ко мне, сказал: "Яков, я сейчас пойду в Совдеп, выясню обстановку, а ты убери постели"

   Как только вышел мой патрон, так я немедленно приступил к выполнению полученного задания. Я застелил койки одеялами, а одеяла накрыл простынями. И.Я. быстро вернулся. Войдя в номер, он разразился гомерическим смехом. Глядя с большим удивлением, я не мог понять, что его так рассмешило. Он смеялся до слез. Подойдя к койкам, он быстро снял простыни и одеяла с коек и сказал: "Голова садовая, так койки не застилают. Их надо застилать вот так... Смотри". Он застелил обе койки.

   Я никогда не видел такой, как мне казалось, роскошной постели и, конечно, не знал как ее убирать. Вырос я в семье, где простыней и одеял не было. Родители и ст. брат Андрей с женой одевались дерюгой. Мы, мелкота, спали на полу, который застилали соломой, а поверх соломы расстилали большой войлок, который называли кошмой. Одевались тулупами и шубами. Правда, каждый из нас имел свою подушку.

   В номерах мы прожили дня два или три, а потом И.Я. по совету кого-то из Совдепа снял комнату по Осиповскому переулку дом № 33 у Димидовой Ольги Семеновны. У нее был большой, по моим тем представлениям, дом. Она сдавала комнаты 3 или 4 и сама с двумя дочерьми и сыном занимала две или три комнаты. Ольга Семеновна содержала постоялый двор. Она держала домашнюю работницу и рабочего по двору.

   У Ольги Семеновны было шестеро детей: Иван Николаевич женатый, имел семью, проживал в г. Кустанае, Алексей Николаевич тоже семейный проживал в г. Троицке, Александр Николаевич, холостой жил с матерью. Старшая дочь Татьяна Николаевна была замужем, имела детей, Анфиса Николаевна девушка только что окончила гимназию, Лиза приблизительно моего возраста, гимназистка. Видно было, что эти люди зажиточные, образованные. Если Иван Николаевич служил в Кустанае в качестве доверенного лица по оптовой продаже с/х инвентаря и машин, то его братья, сестра Татьяна Николаевна и ее муж мне не было известно, чем точно занимались. Судя по услышанным обрывочным разговорам, было похоже, что они занимались торговлей. Они куда-то выезжали, чего-то закупали, привозили и сбывали. Все сыновья и дочери получили образование.

   С Иваном Яковлевичем часто приходили незнакомые мне люди. Они о чем-то говорили. Особенно частые встречи И.Я. были с одним тоже инвалидом войны. У него не было левой руки. Фамилию и имя его я забыл. Раза два или три я видел их входившими в Троицкий Городской Совет. Иногда И.Я. поручал мне относить письма.

   Однажды Иван Яковлевич доверительно сообщил мне, что он вместе со своим другом инвалидом через 2-3 дня покинут  г.Троицк, что они попытаются на лошади объехать территорию, занятую чехословацким мятежным корпусом и добраться до Н.Новгорода. Меня он оставляет в Троицке. Я должен ждать его вызова из Н.Новгорода. Иван Яковлевич заплатил хозяйке Ольге Семеновне Демидовой за 2 месяца вперед за квартиру и стол. Он обязал меня использовать время пребывания в Троицке на подготовку для поступления в гимназию. Я был обеспечен учебниками и педагогами - репетиторами. Иван Яковлевич не забыл даже приобрести для меня форменную тужурку, брюки и фуражку с белым кантом. Все это, конечно, мне нравилось, но вместе с тем меня одолевало чувство ответственности. Я понимал, что Иван Яковлевич затрачивает на меня большие средства. А оправдаю ли я их, смогу ли за такое короткое время подготовиться для поступления в гимназию. Познакомившись с семьей Димидовых, я понял, насколько я был далек от их уровня. Я сравнивал себя только со своей ровесницей Лизой и видел, что перед ней я неотесанный деревенский парень. Я допускал, что много, в силу своей отсталости, я просто не замечал и это у Димидовых, по-видимому, вызывало просто смех. Это меня раздражало. Поэтому я внимательно следил за манерами поведения Лизы и ее ст. сестры, моей учительницы по русскому языку Анфисы Николаевны и старался по возможности подражать им.

   Утром рано в день отъезда Иван Яковлевич вместе со своим другом инвалидом въехали во двор на добротном, сивой масти, коне, запряженном в ходок, груженый мешками с овсом и подвязанным ведром. Перед отъездом И.Я. последний раз напутствовал меня о том, как я должен вести себя, чтобы лучше подготовиться для поступления в гимназию. На мой вопрос, где взяли такого хорошего коня с упряжью, Иван Яковлевич сказал, что "этого коня нам дал председатель Троицкого Совдепа Апельбаум (а может быть Абельбаум). Так я расстался, на неопределенное время, со своим шефом.

   Недалеко от Осиповского переулка находился городской рынок. Там почти всегда было людно, по-базарному шумно. Я любил иногда заходить туда. Там можно было ознакомиться с последними новостями. Каждый день приносил новые и весьма тревожные новости об успехах чехословацких мятежников.

   Кто такие чехословаки, как они попали в Россию и почему они подняли к.р. мятеж? Именно вокруг этих вопросов велись разговоры на рынке и на постоялом дворе. Ответы на эти вопросы я получил в свое время от Ивана Яковлевича. В этих ответах для меня, конечно, было не все понятно, но я твердо усвоил одно, что они хотят свергнуть Советскую власть в России и восстановить монархию, власть помещиков и капиталистов.

   Дня через 4-5 после отъезда Ивана Яковлевича с другом из Троицка утром рано население города было разбужено выстрелами из винтовок и пулеметов. Это наступали чехословаки на железнодорожный вокзал. Бой длился часа два или три и красногвардейская часть, охранявшая вокзал, была разбита и обращена в бегство. Красногвардейцы бежали за реку Уй. Чехословаки открыли огонь по отступавшим красногвардейцам из орудия. А этим временем цепи пехотинцев двигались через город, занимая одно советское учреждение за другим. Всех, кого заставали около учреждений и в учреждениях мятежники расстреливали.

   Приблизительно часа к 4-5 в городе прекратились выстрелы. Чехословаки прочесывали отдельные дворы. Постучались в ворота дома 33 по Осиповскому переулку. Во двор вышли все жильцы дома Димидовых. Ольга Семеновна открыла ворота, во двор вошли пять чехословаков и один переводчик. Переводчик, обращаясь к Ольге Семеновне, спросил, где спрятались красногвардейцы. Ольга Семеновна ответила, что в ее доме нет никаких красногвардейцев. В это время стоявший со мной портной-татарин подошел к чехословаку, с улыбкой протянул ему руку для приветствия. Чехословак, не говоря ни слова, дал татарину громкую оплеуху, сопровождая это какими-то ругательствами.

   Чехословаки быстро осмотрели двор, надворные постройки и жилые помещения и ушли. Приблизительно часа через два горнист мятежников проиграл сбор. Чехословаки собрались на площади, построились. Откуда-то появился оркестр и победители под звуки марша двинулись к вокзалу. На звуки оркестра сбежались подростки, и чехословацкая воинская часть в количестве, примерно, 100- 150 человек двинулась в направлении вокзала. Вслед за воинской частью шли две или три подводы с телами павших в бою чехословацких солдат. Недалеко от моста через реку Увельку в последней шеренге солдат прогремел взрыв. Взорвалась граната, а скорее всего взрыватель от гранаты, от которого пострадала одна девочка лет 10-12, вместе с толпою сопровождавшая чехословаков.Она была ранена в лицо . Её перевязали и отправили в больницу.

   На следующий день я вместе со своими сверстниками бегал по городу и осматривал трупы убитых красногвардейцев. Среди трупов я увидел расстрелянного председателя Троицкого Совдепа Абелъбаума.

   Не помню через сколько дней в Троицке на главной площади был организован смотр к.р. сил, парад в честь победы над большевиками. Парад принимали какие-то офицеры и гражданские "деятели" к.р. В параде кроме чехословаков принял участие большой отряд конницы. Это были казаки близлежащих станиц. Они были хорошо вооружены и гарцевали на добротных конях.

   Приблизительно через месяц, а может быть и больше вернулся И.Я. со своим другом. И.Я. рассказал мне, что им не удалось прорваться через образовавшуюся фронтовую линию. И они вынуждены были вернуться. Иван Яковлевич предупредил меня, что он не Прасолов И.Я., а Саушкин Алексей Петрович. Он показал мне какой-то документ, может быть, паспорт, удостоверявший, что предъявитель сего Саушкин Алексей Петрович - коммерсант. "А как же с Демидовыми?" - спросил я Ивана Яковлевича. - Все они знают тебя как Прасолова Ивана Яковлевича". "Не беспокойся, все сделано так, как надо. Демидовы мне не враги.

   Примерно через неделю Иван Яковлевич купил мне до Кустаная билет и проводил меня домой со следующим наказом:" Поезжай в Александровну и передай Поле, что я скоро приеду. Ты оставайся в Александровке и ждите моей телеграммы, в которой я сообщу вам, когда надо будет встречать меня.

   Ровно через неделю я встретил своего шефа на Кустанайском вокзале, и немедленно отправились в Александровку. При подъезде к родному селу со стороны ветряных мельниц, напротив улицы, на которой жили Прасоловы и Иноземцевы, мы встретили Карпа Максимовича Иноземцева, который на руках нес ребенка и гнал домой корову. Два друга встретились после многих лет вынужденной разлуки. Первым вопросом, который задал И.Я. своему другу был вопрос: "Какая обстановка в селе, и уезде? Беляки не беспокоят?" Карп Максимович ответил: "Пока не беспокоят, а дальше не знаю, как они поведут себя". "Карпей (так его называли близкие), нам немедленно надо начать работать..." "Согласен", - ответил К.М.

   Карп Максимович Иноземцев родился в семье крестьянина бедняка с.Адександровка в 1899 году. Он окончил Александровскую церковно-приходскую школу, но в последующие годы много занимался самообразованием. Он был от природы весьма способным и тактичным человеком. Карп Максимович был делегатом второго Кустанайского уездного съезда Советов, состоявшегося 3-5 апреля 1918 г. и делегатом Тургайского областного съезда Советов , состоявшегося в Оренбурге 21 марта - 3 апреля 1918 г. (Партия большевиков в борьбе за установление Советской власти в Кустанае" М.К.Козыбаев, В.У.Слуцкий, стр. 5.)

   Работа двух коммунистов немедленно началась. Она протекала у меня на глазах, но я тогда не понимал самой сути... "Говорят о работе, - думал я, - а работы никакой не вижу". Я видел, что Иван Яковлевич и Карп Максимович почти ежедневно неразлучны. Они о чем-то говорили, что-то писали. К ним приходили местные крестьяне по одному, по два, а иногда по три человека, закрывались и тоже подолгу говорили. За сравнительно короткий срок Иван Яковлевич и Карп Максимович встретились со следующими жителями с. Александровой:  Богомазовым, Сухатериным, Пузановым, Андрюковым В.А. (учитель), Паршиным Степаном, Паршиным, Шиповским Осипом (он уже жил на Русском), Анциферовым Ф.В. (двоюродный брат И.Я.), Кавериным Василием (он служил в Кустанае, кажется, у воинского начальника писарем, иногда приезжал и заходил) и др.

   Памятуя разговор Прасолова И.Я. с Иноземцевым К.М. о том, что "...нам немедленно надо начать работать", я все ждал и думал, когда же они начнут работать, что это за работа. Я знал работы в поле, по двору, работу мастеровых. Я знал, что рабочие на фабриках, на заводах тоже работают. Но Прасолов и Иноземцев были далеки от всех известных мне работ. Да у них не было никаких материалов для таких работ.

   Через какое-то время прекратились посещения квартиры Прасолова крестьянами Александровки. Их сменили посещения приезжих из других близлежащих сел. Так, например, из с. Надеждинка навестил И.Я. и К.М. немец Густав. Он пробыл целый день. В течение этого дня я несколько раз входил и спрашивал приезжего немца, не пора ли лошадей поить и задавать овса. Каждый раз я заставал их, о чем-то важном, беседующими. Меня это сильно интересовало. Мне хотелось знать, о чем же они так долго и, видно по их лицам, о чем-то опасном, так долго говорили. О чем?Этот вопрос меня долго мучил.

   Немцев из сала Надеждинка я многих знал с самого раннего детства. Они часто заезжали к нам, когда по субботам приезжали на базар или когда ехали с зерном в Кустанай, или когда возвращались из Кустаная. Я с родителями бывал у немцев в гостях. Там мы бывали у Христиана Сартисона, у Василия Гана (Василий Ган быв. матрос балтийского флота, участник штурма Зимнего дворца в 1917 г. В 1925-1927 гг. выехал на жительство в Канаду), Якова Шмидта, Андрея Шмидта и др. Но приятель Ивана Яковлевича Густав не был похож на всех известных мне немцев с. Надеждинка. Он чем-то отличался. Но чем именно я так и не определил. (Из рассказов отца: быт немецких крестьян сильно отличался от наших своей аккуратностью и чистотой, ухоженностью скота. Немцы все время что-то у себя делали, работали, а наши сидели на завалинке, лузгали семечки и обсуждали немце. Особенно привлекали наших мужиков их свиньи. Брали у немцев поросят, дескать, «порода», а вырастали из них обычные александровские тощие свиньи. А секрет, говорил отец, прост – немцы скот зимой держали в теплых помещениях, а у наших там гулял ветер).

   Осенью 1918 г. стали посещать Прасолова и Иноземцева жители сел Степановки, Жуковки, пос. Чернышовки, Веденки и др. Одним из первых посетителей был Воробьев Максим Георгиевич - житель села Веденки. Тов. Воробьева я встречал у Прасолова раза два. Мне хорошо запомнилось его лицо, рост и манера говорить, но я не запомнил его фамилии. (С Воробьевым М.Г. я встретился в 1933 г. в г. Камышине при очень интересных обстоятельствах - см. ниже). Из Чернышовки приезжал Зиборов (имя не помню). Через некоторое время Зиборов женился на сестре Карпа Максимовича на Аксинии Максимовне. В доме Прасолова я встречал Калиметьева и других.

   Не помню точно месяц и число, когда мы вместе с Иваном Яковлевичем и Михаилом Яковлевичем Прасоловыми поехали на рыдванке  в поле за Кочковатое озеро в район среднего пая. Там было складировано сено. Когда мы прибыли на место там, было несколько таких же подвод (точно не помню сколько) и человек двадцать александровских крестьян, которых я хорошо знал. По приезде меня отрядили к лошадям, пасшимся около лимана, приказав мне стеречь их. Я не понимал, почему нужно было стеречь лошадей... Лошади спутаны и ни одна из них не собиралась куда-нибудь убегать. Волки? Но они днем, как правило, стараются не попадаться на глаза людям. На чьей-то повозке я заметил сажень, которым меряют землю. Я думал, что будут мерить земельные участки. Находясь около лошадей, я смотрел не столько на лошадей, сколько на съехавшихся крестьян. Я нетерпеливо ждал, когда начнут мерить землю, но так и не дождался. Потом подошел ко мне Михаил Прасолов, распутал пасшихся лошадей, помог мне сесть на коня и предложил мне гнать лошадей к пруду на водопой, сказав при этом: "После того, как напоишь лошадей, попаси их там, пока мы наложим воза. Как только все будет готово, так мы тебе поставим маяк   (условный сигнал в виде надетого на длинную палку или на поднятые оглобли пиджака, или какого-либо другого предмета)  и тогда немедленно гони лошадей на стан. Когда я пригнал с водопоя лошадей, то все рыдваны были наполнены сеном.

   Позже я понял, что этот коллективный выезд был не выездом за сеном, а это было подпольное собрание партизан. К сожалению, я не мог слышать разговоров, которые там велись.

   Спустя дня два или три мы с Иваном Яковлевичем поехали на бричке в лес за дровами в район Кара-тала. Когда мы прибыли к месту, где должны были нарезать добротные березы, там уже было человек 15. Среди них было только два человека, которых я знал - это Калиметьев и Зибаров, а остальных я не знал. Меня отослали с лошадьми на поляну, где хороший корм. Я уже понимал, что меня посылают пасти лошадей только потому, чтобы я не слышал их разговоров.

   Собрание подпольщиков продолжалось долго. После окончания ко мне подошел один из участников собрания и сказал, чтобы я вел лошадей на стан. Когда я привел лошадей, то к моему удивлению, бричка была загружена добротными березовыми дровами (жердями). Я запряг лошадей и мы с Иваном Яковлевичем поехали домой.
   День уже клонился к вечеру, когда мы подъехали к мосту. Там с большой тревогой встретил нас Клейменов Гаврил Артемьевич - отец Петра Гавриловича (Клейменов Петр Гаврилович проживает сейчас в г. Кустанае. Он был у нас в Москве. Мы с ним сфотографированы на Красной площади.) и Дмитрия Гавриловича, сказал буквально следующее: "Иван Яковлевич! В селе казаки, арестованы ваш Мишка, Иноземцев Федька, Богамазовы отец и сын, Пузанов Марк, два брата Паршиных и др., ищут Вас..."

     Иван Яковлевич немедленно сошел с брички, сказав при этом, чтобы я домой не заезжал, а заехал бы к Анциферовым. "Если казаки будут тебя спрашивать, где я, то скажи, что я остался в лесу". И под покровом сумерек он пошел в кизяки и там спрятался. (Кизяки основное топливо крестьян в виде кирпичиков, сложенных в скирды высотой метра в 2 - 2,5.). А ночью его друзья переправили на нижнюю улицу к Ломшаковым (это уличная кличка, а фамилию забыл) и там его спрятали.

   Трое или четверо суток беляки искали Прасолова И.Я. и не могли найти. Каратели арестовали всего 18 человек. В числе их были все те жители Алексаддровки, которые посещали подпольные собрания. Из Кустаная вернулись в тот же день возчики, которые отвозили арестованных. Они рассказывали, как их по дороге избивали и имитировали расстрел, не доезжая монастыря. Все это было передано Ивану Яковлевичу, скрывавшемуся в поле. Через какое-то время он решил добровольно сдаться белякам.

   В один из дней мы с сестрой крайне были удивлены появлением Ивана Яковлевича. Сестра, всплеснув руками, расплакалась, сказав: "Ваня, Ваня, зачем же ты проявил такую неосторожность? Ведь они тебя расстреляют..." "Если расстреляют, то одного. Хуже будет, если из-за меня расстреляют 18 моих друзей. Я явился за тем, чтобы их спасти. Думаю, что это мне удастся сделать". Не успел он закончить разговор со своей женой, как в дом вбежал мой сверстник Паршин младший (кажется, его звали Ванькой) и с огромным волнением сообщил Ивану Яковлевичу, что "из волостного управления вышли один офицер и два казака. Они идут к вам для того, чтобы арестовать Вас". Сестра разрыдалась, а И.Я. выскочил во двор, сел на коня и помчался в поле в направлении ближних паев.

   Беляки немедленно бросились за И.Я. в погоню. 15 вооруженных всадников, выскочив за околицу села, сразу заметили на расстоянии, примерно, 3-5 километров всадника, на полном аллюре удалявшегося от села. Это был Иван Яковлевич.

   Опытные кавалеристы, разбившись на три пятерки, охватывая справа, слева и с тыла, быстро нагнали Прасолова И.Я., завернули его в сторону села и приказали ему ехать шагом в село. В тот же день Прасолова И.Я. доставили в Кустанайскую тюрьму, в ту самую тюрьму, где сидели его друзья. И.Я. посадили в другую камеру, т.е. отдельно от 18 александровских подпольщиков. В тот же день во время прогулки И.Я. присоединился к своим друзьям и прошел вместе с ними в их камеру и пробыл там до утра. За это время он проинструктировал всех и каждого в отдельности по поводу того, как держаться на допросе и что говорить, и о чем не говорить, и что отрицать.
   И.Я., наставляя своих друзей, говорил: "На допросах надо держаться свободно, не волноваться и все время удивляться тому, что их арестовали, что они не совершили никаких преступлений, что тут какая-то ошибка. Если вас спросят , были ли вы на собраниях, которые проходили в доме Прасолова. Этот факт не отрицать, подтверждать, примерно так: да, я на собраниях бывал. Можно даже сказать, где и когда вы были на собраниях. Если вас будут спрашивать: о чем на собраниях говорили, то отвечайте так: "из нас никто не говорил, мы только слушали, а говорил лишь один Прасолов И.Я. Он очень интересно рассказывал о кооперации, о совместной обработке земли, о том, какую выгоду можно от этого получить. Он говорил, что кооперативная взаимопомощь дело богоугодное. Его проповедовали евангелисты, ученики Христа. Потом Иван Яковлевич читал нам евангелие и отдельные книжечки, в которых рассказывается о евангелистах Матвее, Марке и Иоане. Если вас спросят: "Читал ли вам Прасолов политическую литературу, то с интересом переспрашивайте, а о чем мол в этой литературе пишут. Если спросят, рассказывал ли вам что-нибудь Прасолов о большевиках, то говорите, что нет, только один раз он рассказал о нашем александровском большевике, о Сергее большом,  как он однажды вытащил телегу, груженую мукой, застрявшую в грязи раскисшей от дождя дороги. (Фамилию Сергея большого я забыл. Он был действительно большой и сильный. 0 нем в селе ходили легенды. 0 нем-то подследственные с наивной наигранностью и говорили). Иван Яковлевич не только рассказал им, как они должны были отвечать на вопросы следователя, но заставил каждого проговорить свое показание.

   Первым на допрос был вызван Прасолов И.Я., который и направил следствие по нужному ему направлению. Кого бы из арестованных ни допрашивали, следователи получали одни и те же показания, подтверждавшие показания Прасолова И.Я. Подследственные рассказывали о собраниях, которые проводились в доме Прасолова открыто, на них допускались все, кто желал, но никто из них не говорил о собраниях, проводившихся в бане или на конюшне, в поле или в лесу. Если на собрания, проводившиеся открыто, проводились днем по воскресениям, то собрания в бане, на конюшне или в поле проходили ночью. На эти собрания меня не допускали и я о них ничего не знал. Во время этих собраний я и мой сверстник Анциферов Александр Васильевич несли караульную службу. Нам было строго-настрого наказано "смотреть в оба", а в случае появления казаков или каких-либо вообще незнакомых лиц в селе немедленно сообщить.

   Меня и моего друга Саньку Анциферова все время занимал вопрос: о чем они говорят ночью в бане? Почему ночью? Почему в бане. Мы понимали, что они занимаются чем-то важным, чем-то опасным, но чем?

   Однажды Саша Анциферов высказал следующую догадку по поводу ночных собраний:
   - По-моему, они занимаются колдовством. Ну, подумай сам, ночью в бане, с кем они и о чем могут говорить? Ясно, что только с чертями. Ты не видал у кого-либо из них зеркало?
   - Нет, не видел.
   - А кошку черную?
   - И кошку тоже не видел.
   - А ты знаешь, что недавно у Сухатериных пропала черная большая кошка?
   - Нет, не знаю.
   - То-то и оно, что ты много чего не знаешь! Тут, брат, что-то
нечисто

   Через какое-то время Прасолов И.Я. прислал телеграмму, в которой сообщал, что все арестованные освобождены и он просит жену сообщить об этом их семьям и немедленно выслать подводы! Немедленно выехали пять подвод, в том числе и моя подвода.

   "Арестантов" мы застали на постоялом дворе. Все 19 сидели за столом, кушали уху и рыбу. Они весело шутили и смеялись до упада. Я внимательно слушал разговор знакомых мне людей и старался понять, над чем и над кем они так раскатисто смеялись. Но так и не понял.

   Покормив лошадей, дав им отдохнуть, напоили, запрягли, усадили своих веселых пассажиров, часа через 3-4 мы двинулись в обратный путь, в свою родную Александровку. Прасолов и его товарищи возвращались домой как победители. На моей подводе ехали Прасолов И.Я., Прасолов М.Я. и Иноземцев Федор Максимович, фамилию четвертого пассажира забыл (кажется Паршин старший).

   Мои пассажиры, как и за столом на постоялом дворе весело шутили и смеялись над следователями, называя их баранами безмозглыми. Они то и дело возвращались к тому "как Ванька околпачил их..." Не помню точно, кто из моих пассажиров сказал : "Одним словом, наше взяло".

   Иван Яковлевич, сидевший до этого молча, вдруг встрепенулся и сказал: "...говоришь наше взяло? Взяло-то взяло, но надолго ли? Если по приезде в Алексацдровку, вы будете рассказывать своим родственникам, соседям и др. о том, как вы ловко обманули следователей, то имейте в виду, нам не миновать второго ареста. С той разницей, что тогда проститесь со свободой, а может быть и с жизнью навсегда. Поэтому, как только мы приедем домой, на все расспросы родных, соседей и др. отвечайте так, как вы отвечали следователям. Отвечайте на полном серьезе. Не вздумайте высмеивать следователей. Помните, что это очень серьезное дело. Мы боремся против сильного и коварного врага. Ему надо противопоставить не только силу, но и хитрость".

   Эта реплика Ивана Яковлевича, как ветром сдунула с уст и лиц пассажиров веселое и беззаботное настроение. Все приутихли и загрустили. Этим временем мы доехали до озерков, лежащих на полпути. Иван Яковлевич сказал мне, чтобы я свернул в сторону озерков и остановился. Он сошел с подводы, встал на обочине дороги и жестом показал четырем подводам, следовавшим за нами, чтобы они тоже повернули в сторону озерков.

   У озерков мы распрягли лошадей, задали им овса, а наши пассажиры, тем временем, отошли от стана, примерно, шагов на 50-60 и расселись на маленьком полуострове. Нам, оставшимся на стану, не было слышно, о чем говорили пассажиры, но было видно, что они все внимательно слушают Ивана Яковлевича. Я догадался, что он им говорил то же, что он сказал товарищам, ехавшим на моей подводе, но, по-видимому, более подробно и обоснованно. Когда они вернулись на стан, я не мог не заметить резкой перемены в настроении всех товарищей.

   Утром следующего дня, после завтрака, обратившись ко мне, Иван Яковлевич сказал: "Яков, зайди на минутку ко мне..." В горнице он усадил меня против себя и сказал: "Ты слышал все наши путевые разговоры. Теперь ты понимаешь, какую работу мы ведем. То, что я говорил Михаилу, Федору, Паршину и всем другим членам нашей партизанской большевистской организации о том, как себя вести, как отвечать на расспросы относится и к тебе. С той, однако, разницей, что ты в тюрьме не сидел, тебя не допрашивали и ты, конечно, не знаешь, как мы вели себя на допросах. Но не исключено, что и тебя будут спрашивать. В этом случае ты говори, что ничего об этом не знаешь, ничего не слышал. Никаких догадок не строй, ничего не выдумывай. Помни, что белогвардейцы никого не щадят. Они не щадят ни женщин, ни стариков, они расстреливают всех, кто вызывает у них малейшее подозрение, даже детей. Они делают все, чтобы в России восстановить царские порядки. Им помогают капиталисты Франции, Англии, Германии, Японии, США и других стран. Они помогают не только тем, что снабжают белогвардейские армии оружием, обмундированием и продовольствием. Но и своими армиями, высадив их на Дальнем Востоке, в Архангельске , Мурманске, Крыму, на Кавказе, на Украине. Советская Россия оказалась в огненном кольце. Красная Армия сражается сейчас против армий всех капиталистических стран и против множества армий русских белогвардейцев, против помещиков и капиталистов. Ей помогают рабочие и крестьяне. На территории, занятой армиями капиталистических государств и армиями русских белогвардейцев начало развиваться партизанское движение"
          
   - Братка, нашу Тургайскую область занимают тоже белогвардейцы, а я не вижу никаких партизан, которые бы воевали против колчаковцев. Кто такие партизаны и почему же их нет у нас?..
   - Ну, Яков, ты меня удивил. Я-то думал, что ты знаешь, кто такие партизаны, а ты, оказывается, вместе с ними живешь и чай пьешь и не понимаешь, что партизанами-то и являются те, кто в тюрьме сидел и кого ты на прошлой неделе из Кустаная вез.
Я покраснел до самых пят. Мне стало обидно за себя. Я подумал " какой же я лопух!!"

   Заметив мое расстройство, Иван Яковлевич сказал: "Ничего, не расстраивайся. Ты и не мог знать, что наша маленькая подпольная организация и является партизанской. Такие организации существуют не только в Александровке, но и в других селах, и не только в Тургайской области, но и во всех областях и губерниях Сибири, Украины, Севера и Юга России. Сейчас они пока маленькие, но они очень быстро растут и крепнут и скоро они вырастут в миллионные армии крестьян и рабочих. Вот тогда-то они под руководством партии большевиков, под руководством Ленина и Троцкого разобьют армии белогвардейцев и армии капиталистических стран. Теперь ты понимаешь, почему ты должен держать язык за зубами? И где бы, когда бы и кто бы тебя ни спрашивал обо мне или о Карпее (Карп Максимович Иноземцев. Он не был арестован. По-видимому, его не было дома)  или о ком-либо другом из числа наших товарищей, ты ничего не слышал и ничего не знаешь".

   Беседа со мной Ивана Яковлевича не на шутку взволновала меня. С одной стороны я был рад тому, что я узнал, чем занимаются Иван Яковлевич и Карп Максимович, чем занимаются вместе с ними все те, кто был арестован. Мне показалось, что я узнал, кто такие партизаны и большевики. Они мне представились такими же борцами за правду, за интересы крестьян и рабочих, как и молокане и баптисты.

   Вскоре в доме Прасоловых стали появляться новые люди. Однажды проездом из Кустаная в Надеждинку у Прасоловых остановилась немецкая семья Кригеров. Они проживали в Кустанае, занимались огородничеством, выращивали капусту, огурцы и другие овощи. Они были баптисты. И вот первый раз я присутствовал, когда перед принятием пищи отец Кригер и его сын скрипач Андрюша и дочь встали, встал и Иван Яковлевич, встала сестра моя Поля, и Кригер старший прочитал на немецком языке молитву, закончив ее словом "аминь". Это повторилось после принятия пищи. Так было каждый раз, когда завтракали, обедали, ужинали. Этот религиозный ритуал радовал меня. Как мне казалось, я правильно понял и партизанское движение и большевизм и что все они за восстановление и распространение слова божия, за рабочих и крестьян, против золотопогонников и попов.

   Через некоторое время проездом из Надеждинки в Кустанай у Прасолова И.Я. остановился надеждинский пресвитер баптистов Филипп Шредер. И.Я. и Филипп Шредер долго о чем-то беседовали. Мне так хотелось послушать и знать содержание их беседы, но, увы! Это было исключено.

   С другой стороны беседа со мной И.Я. показала мне, насколько опасным делом занимаются партизаны. А это означало, что выполняя поручения Прасолова И.Я. и Иноземцева К.М., я подвергаю себя равной с ними опасности. Если раньше, отвозя их письма в другие села, я не испытывал никакой боязни, то после рассказа Прасоловым И.Я. о партизанах и большевиках при поездке в другие села мною овладевал страх.

   Не помню точно в каком месяце и какого числа кто-то из Кавериных принес Ивану Яковлевичу телеграмму, прочитав ее, он приказал мне немедленно запрячь лошадь. Пока я запрягал лошадь, И.Я. зашел к Иноземцеву К.М., вернувшись от Иноземцевых на подводу  уселись И.Я., М.Я. и Паршин старший и поехали по нижней дороге, мимо Амурзакова аула по направлению к Русскому. Проехав мазарки  (казахские кладбища) и аулы, тянувшиеся над Тоболом напротив Борисо-Романовки, мы повернули вправо по дороге, ведущей на Кособоков кордон и на Русский. Когда мои пассажиры оглянулись назад и посмотрели в сторону Александровки, то увидели трех всадников, которые преследовали нас. Когда мы доскакали до леса, всадники были от нас на расстоянии 3-4-х километров, они остановились, а затем повернули коней и тихим  шагом двинулись назад. Позднее мы узнали, что всадники действительно преследовали нашу подводу.

   Все остальные члены подпольной организации поступили так же. Они после полученного сигнала из Кустаная, немедленно разъехались по 2-3 человека по заранее условленным местам: кто в поле, кто в лес, кто на Русский, кто в Борисо-Романовку, а кто в аул.

   Каждый раз, когда колчаковцы готовились к выезду в Александровку на "охоту" за партизанами, из Кустаная посылалась в адрес Ковериных телеграмма с условленным текстом. Ее посылал член александровской подпольной партизанской организации Каверин Василий Николаевич (В ряде книг, посвященных истории партизанского движения, приписывалось это отцу Василия - Николаю Каверину. Это ошибка), сверстник Ивана Яковлевича. Он служил писарем у какого-то белогвардейского начальника. У какого именно я точно не знал. Говорили, что у воинского начальника.

   Не помню точно месяц и число, когда Иван Прасолов и Карп Иноземцев поручили мне доставить письмо леснику Ивану Карлову, который жил на Кособоковском кордоне, что находился на Александровско-Боровской дороге. Не знаю был ли это октябрь или ноябрь 1918 г., но уже выпал довольно глубокий снег. Я ехал на легкой кошовке. Одет был в полушубок, покрытый солдатской шинелью, в шапке ушанке и в валенках. А в валенках упаковали мне то самое письмо, которое должен был я доставить Ивану Карлову. Не доехав до первого леса, я увидел, что из-за леса по Александровско-Боровской дороге стал спускаться с возвышенности огромный обоз, на санях сидели вооруженные военные. На передней подводе в кошаве ехал офицер. Я свернул с дороги, чтобы дать возможность обозу проехать. Поровнявшись со мной, офицер остановил свою подводу, обратившись ко мне, спросил:
   - Кто такой? Я ответил:
   - Человек.
   - Я вижу, что не скотина. Откуда едешь?
   - Из Александровки.
   - А куда?
   - Домой на Русский.
   - А ну встань!..
Я встал
   - Так ты же дезертир мать твою..! Сколько тебе лет?
   - Пятнадцать.
   - Пятнадцать?! Брешешь..!

   Обратившись к возчику, офицер спросил:
   - Ты его знаешь?!
   - Да, знаю - это соседский мальчишка Колокольчиков Яшка.
   - Считай Яшка, что тебе здорово повезло, что у тебя нашелся живой свидетель, а то бы лежать тебе здесь до весны. И обоз тронулся.

   Кто же оказался моим ангелом хранителем? Им был гр-н нашего села Заводчиков (имя забыл). Он прекрасно знал нашу семью, знал Ивана Яковлевича. Заводчиков говорил обо мне с большим волнением и не удивительно. Обоз вез из Борового карательный отряд, который по дороге на глазах Заводчикова расстрелял несколько человек, предварительно задав им такие же вопросы, какие каратель задавал мне.

   В течение осени и зимы 1918 г. мне неоднократно поручал Иван Яковлевич отвозить письма в другие села его товарищам и привозить ему ответы. Иногда я в качестве кучера отвозил Ивана Яковлевича с кем-либо из его друзей в другие села. В такие поездки Иван Яковлевич выезжал не иначе как, имея при себе на вооружении евангелие и баптистские гусли.

   В конце лета или в начале осени 1918 г., вскоре после возвращения из тюрьмы Иван Яковлевич в Надеждинке на реке Тобол крестился. Его крестил пресвитер Филипп Шрейдер. При совершении этого обряда я не был, но об этом мне подробно рассказывала моя сестра Пелагея Васильевна. Она вместе со своей пятилетней дочкой присутствовала там от начала до конца этой странной процедуры, "странной" она мне стала казаться много лет спустя. А тогда это меня не удивляло. Как не удивляло и всех наших односельчан, которые, по-видимому, как и я считали вполне совместимым большевизм с баптизмом. Одно дело я малограмотный мальчишка и неграмотные односельчане. Другое дело Иван Яковлевич Прасолов, человек с университетским образованием, коммунист, что случилось с ним? Как он мог подружиться с баптистами вплоть до того, что согласился на такую унизительную процедуру, как крещение?

   На эти вопросы, мне кажется, можно дать ответы, проанализировав поведение Ивана Яковлевича во время подготовки и проведения Кустанайского восстания крестьян против власти адмирала Колчака.

                Х. КУСТАНАЙСКОЕ ВООРУЖЕННОЕ ВОССТАНИЕ               

   Оно сыграло большую роль в судьбе нашей семьи и в частности моей. Наша семья и я не были в этом отношении исключением. Оно отразилось на судьбе тысяч крестьянских семей и на судьбе десятков тысяч таких подростков и молодых людей, как я.

   Вооруженное восстание против колчаковщины было подготовлено той самой организацией, которой руководили Иноземцев Карп Максимович, Прасолов Иван Яковлевич в с. Александровке, Летунов Михаил Георгиевич в пос. Введенском, Кальментьев Александр Нестерович в пос. Владимирском, Воробьев Максим Георгиевич, Жиляев Андрей и Вершин в поселке Боровом, в пос. Чернышовском Зибаров и т.д.

   Во всех других селах и поселках так же были подпольные партизанские организации, которыми руководили коммунисты или наиболее передовые фронтовики, шедшие за большевиками. К сожалению фамилии многих из них я не знал или забыл.

   Партизанским движением были охвачены не только села и поселки Кустанайского уезда, но почти все населенные пункты Казахстана, Сибири и Урала.

   Чем объяснить, что трудящиеся занятых Колчаком, Дутовым и др. белогвардейцами территорий ответили активной борьбой против беляков?

   Кустанайские крестьяне очень скоро поняли, что власть Колчака и др. белых правительств есть власть кулаков, купцов, владельцев промышленных предприятий, власть баев. Все они стремились к тому, чтобы как можно скорее установить в стране монархию, призвав на престол одного из отпрысков дома Романовых. Везде, где белогвардейцам удавалось свергнуть Советскую власть, они отменяли советские законы и восстанавливали царское законодательство. Национализированные советской властью предприятия возвращали старым владельцам. Скот, зерно, продовольствие, отобранное у кулаков, баев и розданное бедноте, предложено было вернуть "пострадавшим" от советской власти бывшим хозяевам. Крестьян бедняков и середняков обложили высоким налогом, превышающим налоги царские. Как символ, подтверждающий стремление  во что бы то ни стало восстановить в стране монархию, было восстановление старых воинских званий и старой военной формы (ношение золотых погон).

   Всем белогвардейским армиям и правительствам помогали империалистические государства - Англия, Франция, США, Япония и др. Они помогали деньгами, оружием, обмундированием и продовольствием. Они помогали русской внутренней контрреволюции своими вооруженными силами, высадив свои войска на юге и на севере, на Западе и на Востоке, окружив Советскую Россию плотным кольцом.

   Армиям белогвардейцев и интервентов противостояла Красная Армия с той разницей, что ей никто не помогал. Она одна боролась против внутренних и внешних врагов Советской власти. Красная Армия была плохо вооружена и оснащена, плохо одетая и обутая, полуголодная. Это видели наши враги и все больше и больше укреплялись в том, что дни Советской власти сочтены, что ее не в состоянии защитить такая армия, как Красная Армия. В адрес Красной Армии  и ее бойцов бросали презрительные клички - "босяки",  "голодранцы", неучи!"  Куда вам с нами тягаться? С нами армии всех государств мира, оснащенные самым современным и самым мощным оружием... Скоро вы будете разгромлены! Во всем этом наши внутренние и внешние враги были убеждены и они спешили вознаградить себя, грабя советский народ. За малейшее неповиновение, возражение беляки без суда и следствия расстреливали крестьян. Грабеж и репрессии  вызвали у бедноты и середняков всеобщую лютую ненависть к колчаковцам. Они охотно вступали в подпольные партизанские отряды. Чашу народного терпения переполнили объявленные в марте мобилизации запасных и новобранцев.

   Во второй половине марта 1919 г. в пос. Введенском Кустанайского уезда по инициативе М.Г. Летунова было созвано первое совещание ответственных руководителей подпольных большевистских организаций и руководителей революционно-боевых дружин, которые насчитывали в своих рядах более 1200 человек. На этом совещании присутствовали М. Летунов, И.Миляев, К.Иноземцев, И.Прасолов, А,Калиментьев, А.Любавин, К.Селютин, Т.Окунев, Л.Негодяев, Козлов, А.Колодко, М.Воробьев, А.Дмитриенко, Муллер, Колонцев и др. Было принято решение: восстание перенести на весну, когда в реках спадет вода и просохнут дороги.

   Но трудящиеся ряда сел Кустанайского уезда стихийно поднялись на вооруженную борьбу против поработителей. Так, например,12 марта 1919 г. поднялись с оружием в руках крестьяне Львовского поселка. На помощь восставшим львовцам пришли крестьяне поселка Денисовского. II дней держались восставшие. Атаман Дутов вынужден был снять с Оренбургского фронта 32-ой Донецкий белоказачий полк и бросить его на подавление Львовского восстания. Белоказачий полк подошел к поселку Львовскому 23 марта. Партизаны оказали белоказакам упорное сопротивление, но силы были весьма неравные. Колчаковцам удалось сломить мужественное сопротивление красных партизан.

   После подавления восстания усилился террор по всему уезду и особенно в Кустанае. Колчаковцы хватали всех по малейшему подозрению в сочувствии Советской власти и большевистской партии и бросали в тюрьмы.

   В двадцатых числах марта разрозненно восстали крестьяне Каменского, Белоярского и Долбушинского поселков. Восставшие заняли с. Боровое. Несмотря на то, восстание стихийно вспыхнуло раньше намеченного срока, Введенским Совещанием подпольные организации всех сел немедленно его поддержали и М.Летунов, К.Иноземцев, И.Летунов, И.Прасолов и др. руководители возглавили вооруженное восстание.

   В течение короткого времени количество восставших крестьян непрерывно росло. Повстанцы были вооружены, главным образом, дробовиками, пиками и изредка кое-кто винтовками. Среди повстанцев царили небывалый подъем и желание разгромить колчаковцев. Военный совет объявил поход на Кустанай. Походу предшествовала большая организационная работа. Вся масса партизан была разбита, на три равные группы, на батальоны, роты, взводы и отделения. Были назначены командиры подразделений. Наступать на Кустанай решено было 2-го апреля с трех сторон. Группа, которой командовал Жиляев, вела наступление по дороге Боровое- Кустанай через Каранкуль, Самадуровку на Кустанай, группа Летунова наступала по дороге Боровое-Александровка- Женский монастырь-Кустанай. Третьей группой командовал Прасолов И.Я. Она наступала по дороге Боровое – Александровка - Жуковские Выселы   - Кустанайская тюрьма.

   Навстречу повстанцам колчаковское командование из Кустаная выслало два карательных отряда, вооруженных не только винтовками, но и пулеметами, и пушками. Перед карателями была поставлена задача разбить, а потом и уничтожить партизанские отряды, двигавшиеся в сторону Кустаная.

   Все три партизанских отряда состояли из опытных бойцов- фронтовиков, получивших подготовку на фронтах 1-й империалистической войны. Но у них была одна слабость. Они были очень и очень плохо вооружены. Партизанские отряды внимательно следили за движением карательных отрядов. Все три отряда вали тщательную разведку. Уже через 3-4 часа партизаны знали все о противнике. Знали количество солдат и офицеров в каждом отряде и каким оружием они вооружены.

   Командование партизанских отрядов выбрало удобное место для встречи карателей. На дороге Кустанай-Боровое встреча противников произошла под Каранкулем, а на дороге Кустанай - Жуковка встреча произошла между Борисо-Романовкой и Александровкой.

   Оба карательных отряда были разбиты и бежали в Кустанай. Все стрелковое оружие, два пулемета и одна трехдюймовая пушка были захвачены партизанами. В Кустанай вернулось из числа 200 карателей всего лишь восемь человек ( П.Пахмурный. Коммунистическая партия - организатор партизанского движения в Казахстане, стр. 214.).

   Колчаковский гарнизон Кустаная был охвачен паникой. Полная растерянность, наступившая в стане колчаковцев, облегчила задачу партизанской революционной армии, которая под покровом ночи с 4 на 5 апреля незаметно подошла к г. Кустанаю. На рассвете 5 апреля партизаны с трех сторон атаковали город. А около 10 часов утра город был занят повстанцами.

   В Кустанай ежечасно прибывали тысячи красных партизан, чтобы принять участие в разгроме колчаковцев. Вскоре армия красных партизан выросла с 2,5 тыс. человек до 25 тысяч. Это была внушительная сила, но и бессильная. У нее не было оружия.

   На разгром кустанайских партизан Колчак бросил крупные хорошо вооруженные силы, которые в течение 9 и 10 апреля разгромили партизан. Овладев Кустанаем, колчаковцы учинили расправу над плененными партизанами и мирными жителями города. Каратели без суда и следствия расстреляли 18 тысяч человек.

   Убедившись, что Кустанай удержать невозможно, командование партизанской армии приняло решение оставить город.

   Первым организованно отступил отряд, которым командовал Таран. Его заместителем по политической части был Прасолов И.Я., вторым заместителем был Карп Максимович Иноземцев. Отряд отступил в пос. Семиозерный, а оттуда на Тургай.

   Через три дня после отхода отряда Тарана покинул г. Кустанай отряд под командованием А.Жиляева. Отряд Жиляева отступал также на Семиозерный Шолоксай в направлении Тургая. С самого начала было условлено, что отряд Жиляева, отступая, прикрывал бы отряд Тарана и обеспечивал бы его продовольствием.

   Не предупредив Тарана А.Жиляев, примерно с полпути, повернул назад и пошел на Боровое. Примерно в первых числах мая Жиляев занял Боровое. Точно не помню которого числа, утром рано к нам на Русский прибыл из Борового Иван Карлов, бывший лесник. Судя по настороженным лицам отца и Ивана Карлова, они о чем-то очень важном переговорили и Иван Карлов немедленно вернулся в Боровое.

   После отъезда Карлова отец быстро собрался к поездке в Александровку, как он сказал, на базар. Это был день субботний, базарный. До приезда Ивана Карлова отец не собирался ехать в Александровку. Обычно каждая поездка на базар в Александровну или Боровое сопровождалась подготовкой к ней. Она обсуждалась в семье за столом. Отец говорил о цели поездки. Он говорил о том, что нужно купить или продать. На этот раз о поездке в Александровку на базар отец не говорил ни вчера, ни позавчера... Да и не зачем было ехать. Все это вызвало у меня большое беспокойство. Оно особенно усилилось, когда я вспомнил загадочно-таинственную утреннюю беседу с отцом Ивана Карлова. Меня не покидала какая-то необъяснимая боль в сердце.

   Я обратился к отцу со следующими словами: "Тятя, не езди на базар. Покупать и продавать нам ничего не надо. Отложи поездку до следующей субботы. " Я заметил, что мое предложение вызвало у отца какое-то волнение. Он внимательно посмотрел на меня, помедлив и тихо, тихо сказал мне следующее: "Нельзя, сынок. Иван сказал мне, что наши заняли Боровое и сам Жиляев приказал мне поехать в Александровку и узнать, кто занимает Александровну".

   После завтрака отец вместе с соседом - Петром Бахтиновым поехали на базар.

   Вечером отец и сосед не вернулись домой. Они не вернулись и на следующий день. Только спустя три дня вернулся на Русский один дядя Петро, который привез нам страшную весть. Он рассказал, что они въехали в Александровку тогда, когда там лютовал колчаковский  карательный отряд. Каратели арестовали большое количество жителей Александровки, Борисо-Романовки, Жуковки и др. окрестных сел, которые тоже приехали на базар.

   Дядя Петро рассказал, что когда они проезжали мимо почтового отделения, их встретил н-к почтового отделения Поздняков Николай Дмитриевич. Он был необычно одет, на поясе висела кабура с револьвером, а в руках нагайка.

   Позднее стало нам известно, что Поздняков, увидев отца, немедленно явился к командиру карательного отряда и сообщил ему следующее: "Только что въехал в село со стороны Борового тесть большевистского царя Востриков Василий Максимович. Появление его сегодня здесь неслучайное".

   Отец остановился не у Батаженковых, не у Анциферовых, а заехал к родственнику Березенцовых (жителей Кустаная). Примерно год тому назад он купил дом у Мартына (фамилию забыл) и переехал в Александровку на постоянное жительство. Отец давно дружил с этой семьей. Позднее рассказывали, что отец попил у Михаила Ивановича чаю и вышел, чтобы пойти на базар. Отец не успел дойти до базара, его остановили три карателя, которых сопровождал  Поздняков Н.Д. Каратели арестовали отца и доставили его н-ку карательного отряда, который немедленно учинил ему допрос. На допросе отец не дал никаких показаний. Три дня каратели допрашивали отца, три дня пороли нагайками и били шомполами, требуя от отца показаний о том, кто его послал в Александровну и зачем. К исходу третьего дня отец был полуживым, он едва передвигался. Каратели вывели его за село и около первого гумна расстреляли.

   Когда сосед Петр Бахтинов вернулся, к нам в хату собрались все соседи и дядя Петро рассказал о расстреле отца. Сестра Поля, мачеха Соломея и жена старшего брата Серафима рыдали с причитаниями. Рассказ дяди Петра потряс меня настолько, что меня охватило какое-то оцепенение. Я ничего не говорил и не плакал. На это обратили внимание. Одна из соседок, обратившись к рядом стоявшей с ней другой соседке, сказала следующее: "Смотри-ка, Яшка-то не плачет. Неужели ему не жалко отца?"

   Отец похоронен в Александровке в братской могиле, что рядом с кладбищем. Всего в этой могиле покоятся 250 мучеников, каждого из которых каратели истязали до полусмерти, а потом приканчивали пулей или штыком, или шашкой.

   После подавления восстания колчаковские карательные отряды прочистили все населенные пункты уезда. И как им казалось, они выловили и уничтожили всех большевиков и сочувствующих им. А на деле все было наоборот, чем больше бандиты убивали мирных жителей, тем быстрее росло количество сторонников большевистской партии и советской власти. В ряды борцов за Советскую власть становились десятки и сотни, и тысячи самоотверженных народных мстителей,

   Услышанный от соседей упрек, что я не плачу и сомнение о том жалко или нет мне отца  вывел меня из оцепенения. Я вдруг разрыдался и громко клятвенно сказал: "Всю жизнь  буду помнить отца и всю жизнь буду мстить бандитам за его смерть.

   Конечно, это было весьма и весьма неосторожно с моей стороны. Дойди эта фраза до колчаковцев, я был бы немедленно схвачен и расстрелян так же, как и отец. К моему счастью в хате были все мои друзья, соседи, которые  так же как и мы с сестрой ненавидели белогвардейцев.

   Так мы неожиданно лишились главы семьи, кормильца, нашего любимого тяти.  Кончилась моя беззаботная мальчишеская жизнь. В 16 лет я стал главой семьи, хозяином.

   Жили мы втроем. Я, сестра Поля и наша мачеха - Соломея, чудесная женщина. У сестры было двое детей - дочка Аня лет 5 и сын полутора-двух лет Шура Прасоловы. Подолгу у нас гостила бабушка Ивана Прасолова - Аксиния Левина. Она безгранично любила детей Ивана Прасолова и помогала сестре и мне своими советами и даже требованиями. Бабушка Аксиния была мудрая и не по годам крепкая старуха. Ей было 88-90 лет, а она еще выполняла домашние работы, ходила по огороду и гоняла грачей, крича "кш, кш, кш..."

   Больше всего нуждался в ее помощи и наставлении ,конечно, я. Мне надлежало провести самостоятельно весенний сев. В подготовке и проведении весеннего сева мне помогал старший брат Андрей, живший там же на Русском через дорогу, наискосок от нашей хаты. Поля наши были рядом, и он рассевал и следил за качеством обработки. Вскоре выяснилось, что один я не справлюсь с хозяйством. Нужен был помощник. И такого помощника брат Андрей мне нашел. Он рекомендовал мне вступить, на время весеннего сева, в альянс с таким же одиноким мальчишем, но постарше меня на год- два, с Ванькой Рысаком. Рысак - это его прозвище, а фамилию его я забыл. У Ваньки недавно умер отец. Они остались вдвоем с матерью.

   Договорились, что я должен Ваньке вспахать и посеять сотенную десятину, а за это он должен помогать мне в хозяйстве.

   Итак, с помощью Ваньки Рысака и брата Андрея сев я закончил вовремя. Урожай был хороший.

                Х1. О СУДЬБЕ ОТРЯДА ТАРАНА

   Иван Яковлевич Прасолов отступил из Кустаная вместе с отрядом Тарана. Он был членом военного совета и заместителем Тарана по политической части.

   Судьба отряда Тарана была трагической. Отступив из Кустаная, отряд Тарана двигался по направлению к Тургаю, где сохранилась Советская власть. Таран и военный совет были убеждены, что движение их отряда прикрывает отряд Жиляева А. А на деле получилось так, что с полпути Жиляев повернул обратно и пошел на Боровое.

   Отряд Тарана шел к Тургаю. Незадолго до прихода кустанайских  партизан военкомом Тургайского уезда был назначен герой казахского народа большевик Амангелъды Иманов, которого лично знал Карп Максимович Иноземцев.

   19 апреля 1919 г. алаш-ордынцы устроили в Тургае контрреволюционный переворот и арестовали Амангельды Иманова и ряд других коммунистов.

   25 апреля 1919 г. отряд Тарана подошел к Тургаю. Алаш-ордынцы встретили его от имени Тургайского Совета и предложили выслать в город своих представителей. Будучи  уверены, что в Тургае Советская власть, что ее возглавляет Амангельды Иманов, от отряда Тарана отправились в качестве парламентеров в Тургай Таран, Иноземцев, Романов и Свиридов. При въезде в город парламентеры партизан были арестованы алаш-ордынцами. На время отъезда в Тургай Таран передал командование отрядом Прасолову Ивану Яковлевичу.

   Алаш-ордынцы тоже обманным путем разоружили отряд Тарана и доставили его в Тургай. Весь рядовой состав  тарановцев  алаш-ордынцы под конвоем отправили в Орск в распоряжение колчаковского начальства (В составе этапированных были некоторые члены военного совета как, например И.Грушин). Прасолова Ивана Яковлевича заключили в тюрьму вместе с Тараном и Иноземцевым. Через несколько дней руководители партизанского движения на Кустанайщине были алаш ордынцами расстреляны.

   Приблизительно на полпути к Орску после одной ночи, утром тарановцы не обнаружили ни одного конвоира. Конвой бросил их, не сказав им ничего. Хозяин двора, на котором они ночевали, казах объявил им, что они свободны. Конвой получил сообщение, что Орск занят Красной Армией и поэтому они покинули тарановцев и в срочном порядке вернулись в Тургай.

   Состоялось совещание бойцов Тарановского отряда, на котором было решено возвращаться домой в Кустанайский уезд отдельными небольшими группами.

   Летом 1919 г., точно месяца и дня не помню, я вернулся с поля. Вышла из хаты моя сестра Поля и предупредила меня о том, что бы я вел себя как можно осторожно. В поселок приехал старшина Курманов в сопровождении двух незнакомых человек. Только, только сестра успела войти в избу, как ко мне подъехал на добротном саврасом коне мужчина лет тридцати. Конь был не оседлан, на нем лишь лежал потничек из-под седла, богатая уздечка с медными удилами. Всадник весьма дружелюбно поздоровался со мной, спросив: "Ну как живете?" Я ответил:
   - Живем, хлеб жуем, квасом запиваем... А вы откуда и куда путь держите?
   - Я сам боровской. Вот там за леском наш стан, мы убираем хлеб.
Кончилось курево... Я и подался сюда. У вас тут табачку можно купить.                Я с незнакомцем разговаривал, а сам внимательнейшим образом рассматривал - изучал. Думал: "Кто ты?" Я обратил внимание на руки... Руки не рабочие... холенные и пришел к выводу - это подосланный беляк. Только успел я так подумать, мой незнакомец сразу перешел к "делу".

   - Ты парень не бойся меня. Я так же ненавижу колчаковцев, как и ты.
   - С чего это вы взяли, что я ненавижу колчаковцев?
   - С того, что они твоего отца расстреляли, Прасолова И.Я. расстреляли. За что же тебе их негодяев любить?

   Упоминание двух самых дорогих мне человек настолько взволновало меня, что я покраснел с головы до пят.

   - Не волнуйся, парень, немного им осталось царствовать. Скоро им будет корачун... Вот, вот Красная Армия освободит весь Кустанайский уезд от бандитов, которые хотят на шею русского народа опять посадить царя.

   Слова незнакомца с одной стороны безгранично радовали меня, а с другой стороны слова предупреждения сестры... "Смотри осторожнее, в поселок приехал старшина Курманов с двумя неизвестными лицами. Держи язык за зубами".

   Решив про себя окончательно, что со мной разговаривает подосланный беляк, я перед ним "козырнул":
   - Без царя, брат, народ, что стадо баранов без пастуха..."
   В это время из избы вышла моя мачеха, увидев незнакомца, обратилась к нему со следующими словами:
   - Здравствуй, Василий! Ты как сюда попал?
   - Здравствуй, тетка Соломея! Да мы вот за леском убираем сено. А приехал я сюда, чтобы купить табаку.
   - Ну, Василий, табаку ты здесь не купишь. У нас в поселке нет лавки и ничего невозможно купить. Мы ездим за покупками в Боровое или в Александровку. Заходи Василий, самовар на столе, попьем чайку, и ты расскажешь как там живут мои родственники.

   Василий слез с коня, привязав его здесь же под окном, и они пошли в дом. Я пошел за ними. Мачеха открыла дверь, пропустила вперед гостя и закрыла дверь. Оставшись по эту сторону дверей, я спросил у мачехи:
   - Мама, кто это?
   - Наш сосед по Боровому Василий Турчанинов (Василий Турчанинов - дядя Якова Семеновича Турчанинова, моего сверстника и приятеля по работе в комсомоле).
   - А он не служит в колчаковской милиции?
   - Не знаю, Яшенька, не знаю... и пошла в хату.
 
  Я был крайне озадачен и расстроен. В это время подошел ко мне Митька Клейменов и предложил пойти вместе с ним на улицу, ко двору Климановых, там собрались девчата и ребята... будут танцы. Вместе с Митей мы отвели лошадей за лесок, спутали и пошли к молодежи на танцы.

   Приблизительно через час-полтора ко мне подбежал Антошка Бахтинов  и весьма взволнованным голосом сказал мне, чтобы я немедленно шел домой, сообщив при этом, что сестру мою, Пелагею Васильевну арестовали...

   Дома я застал плачущих сестру и мачеху, а за столом сидел старшина Курманов, продолжал допрашивать сестру.

   Обращаясь к Поле старшина спросил:
   - Как фамилия вашего гостя?
   - Я не знаю его фамилии. Мама называла его Василием.
   - Да это наш сосед по Боровому Василий Турчанинов. Он вырос на моих глазах. А сейчас они за леском косят сено.
   - Ваш косарь дезертир и большевик, который скрывается в прилегающих лесах. К вам он приехал за продовольствием. Сколько раз и когда он приезжал к вам?
   - Он у нас никогда раньше не был... Сегодня я видела его первый раз", - сказала сестра.

   При этом допросе присутствовал Федор Дмитриевич Лукьянов, староста пос. Русского.
      - Завтра утром я отправлю вас троих в Кустанай. Там все вспомните и расскажете о своих тайных связях со скрывающимися дезертирами.

   Федор Дмитриевич Лукьянов знал, что если старшина отправит нас в Кустанай, то из Кустаная будет выслан карательный отряд, который может сжечь весь поселок. Поэтому он немедленно побежал по дворам, рассказывая о нависшей над поселком беде. От нее можно только откупиться. Для этого не жалейте вносить кто сколько может. Федор Дмитриевич, как он потом рассказывал, собрал приличную сумму. Туда же пошли  мои пара волов, которых я только что продал в девятую пятницу на александровской ярмарке. Старшина, конечно, с удовольствием принял взятку и никому по начальству не сообщил, что дом Вострикова навещают скрывающиеся партизаны.

   Через несколько дней, ночью постучался к нам в хату Михаил Яковлевич Прасолов. Он был вместе с братом Иваном Яковлевичем Прасоловым в отряде Тарана. Он был в группе тех пленных таранцев, которых конвоиры бросили на полпути от Орска.

   Михаил Яковлевич рассказал, как их разоружили алаш-ордынцы, как доставили в Тургай. Последний раз он видел брата в середине мая, когда его переводили из одной кибитки в другую. Они успели лишь обменяться взглядами. Иван Яковлевич, по словам Михаила, был в весьма подавленном состоянии. Вскоре Иван Яковлевич Прасолов, Карп Максимович Иноземцев, Таран и др. были алаш-ордынцами расстреляны. Об этом уже тогда знали плененные тарановцы.

   Михаил Яковлевич сказал, что их группа в количестве семи человек скрывается в лесах, прилегающих к пос. Русскому, что он сейчас пришел за хлебом и приварками и что он через каждые 4-5 дней будет приходить. Он будет приходить не один, его будут сопровождать наши два товарища. Сегодня я пришел к вам тоже не один. Со мной пришли еще два моих товарища. Они залегли в канаве огорода и следят за тем, чтобы не наскочили сюда беляки.

   Сестра покормила Михаила Яковлевича, наполнила мешок продовольствием и он ушел.

   Ночные посещения Михаилом Яковлевичем нашего дома продолжались вплоть до освобождения Красной Армией от колчаковцев Кустанайского уезда.

   От Михаила Яковлевича, а позднее и от других тарановцев, мы многое узнали об Иване Яковлевиче Прасолове, как коммунисте, как члене военного Совета и заместителе командира отряда по политической части. Все они характеризовали его как честного большевика, боровшегося против белогвардейцев и проводившего большую политико-воспитательную работу среди бойцов отряда Тарана.

   С тех пор, как я стал коммунистом и убежденным атеистом, меня глубоко волновал нелепейший поступок Ивана Яковлевича Прасолова летом 1918 г., когда он объявил себя баптистом и крестился. Что с ним случилось? Почему он согласился креститься? Я вспоминал его поведение, разговоры и никак не получалось, что он стал баптистом. Так продолжалось до 1957 года.

   В 1957 г. издательство "Московский рабочий" опубликовало сборник воспоминаний участников Октябрьских боев 1917 г. в Москве и документы, посвященные 40-летию Октябрьской социалистической революции. В этом сборнике были опубликованы статьи соедующих авторов:

П.Федотова "Солдаты-двинцы",

П.Федосова "Из записок двинца",

С.Цудына "Первый бой",

В.Ростовцева " За власть Советов",

П.Солонкова "Незабываемые дни".

   В этом сборнике меня интересовала, главным образом, статья моего друга и товарища Федосова Петра Михайловича, с которым мы три года учились в Ленинградском коммунистическом университете в 1924-1927 гг. и поддерживали наши дружеские отношения на протяжении всех последующих лет. За минувшие годы у нас было бесчисленное количество встреч и бесед. Но ни разу ни он, ни я не назвали фамилию Летунова. Назови он фамилию Летунова, я бы немедленно зацепился за эту фамилию и рассказал бы, что у нас на Кустанайцине был Георгий Летунов, вожак Кустанайских партизан. На мой рассказ о Летунове наверняка бы Петр Михайлович рассказал о двинцах, о подвиге Летунова. Если бы это случилось в 1924 г., то я уже тогда бы перестал осуждать Ивана Яковлевича за то, что он в 1918 г. объявил себя баптистом и крестился. Я понял бы, что он это сделал по совету Летунова и сделал это для того, чтобы прикрыть деятельность партизанского подполья.

   В сборнике "Двинцы", в статье П.Федосова я прочел о Летунове следующее:   "Строило ли командование полка догадки или до него дошли кое-какие сведения о нашей пропаганде большевистских идей, - неизвестно. Только однажды в дом, где была размещена часть команды связи, в том числе Фролов, Летунов и я, неожиданно пришел подпоручик Серцов. Летунов, исполнявший обязанности старшего, отдал рапорт, что "... происшествий никаких не случилось". Подпоручик Серцов подозрительно оглядел нас, обвел взглядом помещение и спросил:
      - Что вы тут читаете? Может быть  у вас книжонки есть какие, а? Летунов обращается ко мне:
      - Федосов, покажи, что у тебя в сумке!
   Я застенчиво вытаскиваю сверток из сумки и передаю Летунову. Летунов бросил на меня сердитый взгляд, развернул медленно газету и вытащил самое настоящее евангелие, раскрыл его и прочел что-то "от Луки"...
      - Вот, ваше благородие, примерный солдатик у меня, религиозный (Двинцы, изд. Московский рабочий, 1957 г., стр. 12.).

   Свой способ прикрытия подпольной большевистской работы в полку царской армии евангелием Г.Летунов, конечно, не замедлил перенести в практику работы кустанайских партизан. Я уверен, что Иван Яковлевич в 1918 г. объявил себя баптистом по совету Г.Летунова. Явно его почерк...

   Спустя, примерно, месяц или полтора судьба свела меня с Василием Турчаниновым при следующих обстоятельствах. Километрах в 2-х - 3-х находилось мое овсяное поле. Овес уродился на славу. По моим расчетам я должен был вот-вот приступить к уборке. Утром в воскресение я пошел посмотреть, не поспел ли овес, не пора ли приступить к уборке. Подойдя к полю, я увидел пасущихся на нем пять добротных сивой масти лошадей. В поселке Русском не было таких лошадей. Я понял, что эти лошади принадлежали кому-то из жителей с. Борового. Сколько времени они паслись в овсе, не помню, но почти весь овсяной участок в две десятины был испорчен. Видно было, что бродячие лошади паслись в овсе не одну ночь и не один день. Поблизости был водопой и лесок... Одним словом лучшего курорта, чем мое овсяное поле лошади не могли найти, да они и не искали. Овес  достиг уже молочной спелости. Дня через три-четыре должен был приступить к уборке, а тут такое несчастье.

   Лошадей я пригнал, привязал, пошел к старшему брату Андрею, рассказал ему о случившемся. Он мне посоветовал немедленно заявить в сельсовет о том, что я в потраве поймал чьих-то лошадей. От брата я зашел в с/совет и зарегистрировал "нарушителей". Пойманные лошади прибавили мне работы и заботы. Я ждал день, два, три - никто не является за лошадьми. Наконец на пятый день является житель с Борового, кулак – Согуляк (фамилия не точно) и сказал, что эти лошади его. Я рассказал ему, где и когда я поймал его лошадей, что лошадей я отдам только тогда, когда он возместит мне нанесенный лошадьми материальный ущерб. Хозяин лошадей спросил меня: "Чем же я могу выкупить лошадей?"
       - Как чем? Овсом.
       - И сколько же я должен тебе привезти овса?
       - Пятьдесят пудов...
       - Да ты что, парень, часом не очумел? Что же за одну ночь каждая лошадь съела по 10 пудов? Ха, ха, ха...
       - Напрасно вы смеетесь. Конечно, лошадь не только за ночь, но и за две и больше не съест столько. Вы, как старый человек, понимаете лучше меня, что лошадь, забравшись на посев не столько съест, сколько истопчет и приваляет колосьев. Съест она, допустим на рубль, а испортит на десять.

   Долго мы убеждали друг друга. Наконец хозяин лошадей предложил мне, как выкуп, десять пудов овса, которые, по его мнению, вполне компенсируют потраву. Мне это показалось слишком мало. Я отказался.

   Тогда хозяин лошадей сказал, что он вынужден обращаться, с жалобой на меня, в милицию. На это я ему ответил:
      - Обращайтесь.
А сам торжествующе подумал: "Обращайся, обращайся - власть то наша, советская. Милиция поддержит, конечно, меня, а не тебя толстопузого кулака.

   Кулак уехал в Боровое, домой... Часа через три-четыре вернулся с милиционером. Проехали все трое на поле. Осмотрели потраву и снова заговорили о том, сколько пудов овса попортили и поели лошади. В этом разговоре я почувствовал, что приехавший милиционер на моей стороне. Я настаивал на своей оценке причиненного мне убытка. Тогда милиционер предложил нам поехать в Боровое к начальнику милиции  М.Метелеву. Я, мол, доложу ему, и он вас рассудит. Мы согласились. Сестра угостила нас чаем.

   Через часа два мы были с милиционером в кабинете начальника милиции, а владелец лошадей почему-то не пошел. Не успел сопровождавший меня милиционер сказать и двух слов, как в кабинет начальника вошел Турчанинов Василий. Я был весьма обрадован встречи с партизаном, который в дни колчаковщины скрывался в прилегающем к Русскому поселку лесах и который навестил наш дом. Расплываясь в радостной улыбке, я, было, рванулся к нему. И вдруг он точно обухом по голове долбанул меня, сказав н-ку милиции Метелеву ( Метелев был мужем Антонины Ивановны Турчаниновой):

   "Вот этот парень на поселке Русском предал меня. Когда я зашел в дом тетки Соломеи, он, по-видимому, сообщил белякам, которые пытались поймать меня". Метелев, не спросив меня, кто я, по какому делу пришел к нему,  милиционеру властно скомандовал: "Посадить его в подвал". Милиционер, козырнув, взял меня за шиворот и повел вниз в полуподвальное помещение дома, который занимала милиция. Снял замок, открыл дверь и втолкнул меня.

   Арестное помещение было просторное, но оно было переполнено арестантами. Среди них было несколько белогвардейцев, которые в момент отступления находились в других селах и отстали от своих частей, там были арестованы несколько спекулянтов, несколько человек как-то держались отдельно от других. Они не вступали в разговор с другими. Кто они и за что были арестованы, я не знаю. Окно в полуподвале было, как в тюрьме, с железной решеткой без стекла. Через него поступал свежий воздух. Но его поступало так мало, что в каталашке было душно.

   Как только вошел в каталашку, я оказался окруженным ее обитателями, злющими антисоветчиками. Они с нескрываемым любопытством некоторое время рассматривали меня. Один из них, обращаясь ко мне, спросил:
         -За что же это тебя упрятали сюда?
        - Не знаю, - выпалил я с огромной обидой и огорчением.
Стоявший рядом быв. белый офицер с глубоким сочувствием промолвил:
        - Они скоро будут арестовывать детей.
        - А вы, конечно, детей не арестовывали, а просто убивали. Притом, я не ребенок, мне уже шестнадцать лет!
        - Ой, как много! - с усмешкой сказал беляк.
Все рассмеялись.

   За окном послышался колесный стук многих телег, говор людей. Я подошел к окну и увидал несколько подвод, остановившихся около дома, с которых соскакивали красногвардейцы и подходили к крыльцу дома. Сюда же подходили местные жители, и между ними и бойцами завязалась беседа. Один из красноармейцев, глядя в сторону нашего окна, что-то спросил у женщины. Она показала ему на наше окно. Он подошел вплотную к окну и стал рассматривать нас. Почему-то его взгляд задержался на мне больше чем на других, и он запел:

"Ах попалась птичка, стой, не уйдешь из сети..."

      - Костин! - кто-то из толпы, стоявших красногвардейцев, позвал бойца.
      - Слушаю вас, тов. политрук.
      - Кого вы там развлекаете?
      - Контру, тов. политрук.
      - Какую еще контру, где вы ее увидели?
      - Самую что ни есть настоящую контру. Все в добротных костюмах, в гамбургских сапогах, при часах с золотой цепочкой через все брюхо. Только вот не знаю, как замешался между этими акулами мальчонка. Видать, хороший мальчиш.

   Политрук подошел к окну и стал рассматривать находившихся в подвале людей. Через правую щеку и ухо его проходил большой шрам. Переведя взгляд на меня, политрук спросил:
     - А как ты сюда попал, тов. гимназист?
     - Да какой я гимназист...
     - Надо полагать настоящий гимназист. В каком классе учишься?
     - Да ни в каком.
     - А форму на прокат что ли взял?
     - Форму мне купил в 1918 г. в Троицке командир партизанского отряда Прасолов.
     - Постой, постой парень. Какой это Прасолов?
     - Самый настоящий.
     - А как его зовут?
     - Зовут его Иван Яковлевич.
     - А как он выглядит, каков он из себя?
     - Он выглядит так, как все инвалиды войны, потерявшие ногу. В 1914 г. на германском фронте он получил ранение. У него было размозжено правое колено.
    - Иван Яковлевич ваш брат?
    - Нет, он муж моей сестры.
    - А где он теперь?
    - На том свете... Его расстреляли колчаковцы в Тургае. А моего отца они расстреляли в Александровке.
    - Ну, а за что же посадили в подвал?                -   - За то, что кулацкие пять лошадей потравили мой овес.
    - Что-то парень не получается... Кулацкие лошади потравили твой овес и тебя же посадили в кутузку?
    - А что тут не получается? Все получилось. Советская милиция поддержала не меня, а кулака...

   В это время к дому милиции подъехала подвода, с которой сошли председатель с/совета пос. Русского Федор Дмитриевич Лукьянов и мой старший брат Андрей. Я сказал моему собеседнику через железную решетку, политруку:
     - А вот и наш председатель сельсовета, - и показал на подходившего к окну Федора Дмитриевича.

   Политрук поприветствовал его, спросил:
     - Вы председатель сельсовета пос. Русского.
     - Так точно тов. политрук, - по-солдатски ответил Федор Дмитриевич.
     - Можно попросить вас пройти вместе со мной к н-ку милиции?
     - Конечно можно, к тому же у меня к нему есть дало.

   Как потом мне рассказали, к начальнику милиции пошли политрук, Федор Дмитриевич и мой брат Андрей. Там состоялся крупный разговор. Речь шла обо мне. Политрук и председатель с/совета с возмущением допрашивали М. Метелева за что посадили меня в кутузку... Оправдываясь, М.Метелев сослался на партизана из отряда Тарана Василия Турчанинова, заявившего, что в прошлом году в пос. Русском "этот парень донес на него белякам".

       - А теперь послушайте, что я вам скажу: Случай, о котором рассказал вам В.Турчанинов произошел при мне, на моих глазах.С самого начала приезда старшины Курманова и сопровождавших его двух беляков, я как быв. староста, все время пребывания его в поселке находился при нем. Старшина Курманов попросил меня показать поселок. Сначала я провел его по улице Смоленской, а потом прошли на улицу Оторвановку. Проходя мимо дома Вострикова мы увидели, что напротив, на расстоянии 20-30 саженей; на бревнах сидят мужики. Мы подошли к ним, сели.
   Через некоторое время старшина обратил внимание на коня, привязанного около окна землянки Вострикова и спросил у сидевших мужиков: "Чья это лошадь?" Ему ответили: "На этой лошади подъехал какой-то человек и о чем-то разговаривал с хозяином этого дома. Потом вышла из избы мачеха его, что-то сказала и они пошли все трое в хату. Яшка немедленно вернулся и стал продолжать распрягать своих лошадей. К нему подошел Мйтька Клейменов и они вместе повели лошадей на выгон".
 
   Старшина приказал Петру Бахтинову позвать незнакомца, вошедшего в дом к
Востриковым, к нему. Что и было сделано Петром Ивановичем. Незнакомец вышел из дома Востриковых, вскочил на коня и был таков, Старшина, двое его сопровождающих и я вошли к Востриковым, там мы застали Пелагею Васильевну Прасолову , ее мачеху Соломею и двух детей Ивана Яковлевича Прасолова.

   Старшина Кураманов стал, на чем свет стоит, ругать Пелагею Васильевну и жену покойного Василия Максимовича. Ругая, старшина сказал, что он отправит их в Кустанай. Я понимал, что если семью Востриковых старшина арестует и отправит в Кустанай, то им оттуда не вернуться. А за этим последует присылка в пос. Русский карателей, которые могли учинить расправу над другими семьями, а может быть и над всеми жителями Русского.

   Уговаривать старшину, чтобы он сменил гнев на милость, было безнадежно. Я понял, что от этих трех бандитов можно только откупиться, дав им солидную взятку. Я прошел по всем дворам поселка, рассказал им о нависшей угрозе и что можно ее отвести, дав старшине и двум белякам, сопровождавшим его, солидную взятку. У меня таких денег нет. Такую сумму можно сколотить только общими усилиями. Надо, чтобы каждый внес на общее дело столько, сколько у него сейчас имеется денег.

   Не было ни одного жителя поселка Русского, кто бы не внес свой вклад. У меня дома хранится список, кто сколько внес. Две недели тому назад на общем собрании граждан я объявил, сколько тогда много было собрано и передано Курманову денег. Кроме денег колчаковцам было отправлено в Александровку по одному барану.

   Что касается Якова Васильевича (Я уже говорил, что все взрослые жители поселка звали меня не иначе, как по имени и отчеству. Меня это смешило, но я старался держаться как можно с достоинством), то он вернулся домой после того, как партизан ускакал. Только тогда он встретился со старшиной, который объявил, что он, как и его сестра и мачеха, арестован.

   Обращаясь к  Василию Турчанинову, председатель с/совета сказал: "Чего же вы наплели на парня? Что же вы забыли, что после вас в дом Востриковых много раз приходил ваш однополчанин Михаил Яковлевич Прасолов, который именно от Востриковых приносил вам хлеб, масло, мясо и крупу?"

   Мой старший брат Андрей, присутствовавший при этом разговоре, потом мне рассказывал:
      - Когда Федор Дмитриевич говорил, политрук все время ходил по кабинету н-ка милиции и явно нервничал. Как только тот кончил, политрук, обращаясь к Метелеву, сказал:
      - За что же вы посадили в каталашку парня? Ведь вы же здесь олицетворяете Советскую власть, призваны к тому, чтобы охранять интересы тружеников от кулаков, от воров, от хулиганов.
      - Напрасно вы учите меня. Я свои обязанности знаю и их выполняю.
      - Знать-то их, может быть, и знаете, но что касается выполнения, то вы их выполняете так, как не надо выполнять. Живой пример, история с арестом Вострикова. Вы послушали кулака, поплелись за ним, поддержали его, а нашего советского человека, сына партизана, расстрелянного колчаковцами, обидели. За потраву хлеба наказывать надо было кулака, надо было заставить его возместить причиненные потери Вострикову, а вы закатали его в тюрьму.

   М.Метелев все еще не сдавался и отметал обвинения политрука.
      - Я не кулака послушал, а заслуженного человека.
      - Допустим так. Но, а если ваш заслуженный человек ошибся? Тогда как? Вы же прежде, чем сажать в кутузку вместе с нашими врагами, должны были проверить, внимательно выслушать человека, обратившегося к вам за правдой, за помощью... А обратился-то к вам мальчиш без опыта и без знания жизни. А как вы поступили с ним? Вы освободили кулака от уплаты материального ущерба, причиненного молодому человеку целым табуном лошадей.
       - Да не освобождал я кулака от законной уплаты за потраву.Он получит лошадей только тогда, когда заплатит положенную сумму Вострикову.

   В разговор вмешался мой старший брат Андрей. Обращаясь к начальнику милиции, он сказал:
   - О какой же законной уплате может идти речь, если гр-н по вашему же распоряжению лошадей взял, не заплатив ни за потраву, ни за кормление и уход в течение 4-х дней. Мне кажется, что вся история с арестом брата была затеяна для того, чтобы матерый кулак мог беспрепятственно увести лошадей, и он их увел.

    - Я никакого распоряжения не давал,- и, обратившись к сидевшему здесь дежурному десятнику, сказал:
    - Позовите Петрусева...

   В кабинет начальника милиции вошел дежурный милиционер.
     - Ты на Русский ездил?
     - Так точно, т. начальник, ездил. Сделал все так, как вы сказали. Согуляк взял своих лошадей.
     - Выпустите из арестного помещения Вострикова. С его задержанием произошла ошибка и пусть он зайдет ко мне.
     - Есть, тов. начальник, выпустить и привести его к вам.
     - Да не надо его приводить. Он сам придет без твоей помощи. Ты только скажи ему, что я прошу его зайти ко мне.
     - Понял, товарищ начальник.

   Разговор со мной политрука, приезд Федора Дмитриевича и моего старшего брата Андрея окрылили меня. Я был уверен, что меня немедленно выпустят.

   Меня выпустили. Я зашел к начальнику милиции. Тот сказал:
     - Товарищ Востриков, я внимательно выслушал председателя вашего сельсовета тов.Лукьянова, товарища политрука и вашего брата и понял, что я поступил с вами дурно. Простите меня. Владельца лошадей, пойманных вами в потраве, я обяжу возместить вам причиненный вам ущерб...

   Я, по простоте моей душевной, поверил М.Метелеву. Но он не выполнил своего обещания. Кулак не возместил мне ни одной овсинки.

                ХП. ПЕРВЫЕ СЕМЕНА ЮНОШЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ               

   Очищая территорию уезда от колчаковских банд, командование 311 полка 35 стрелковой дивизии 5 армии одновременно проводило огромную работу по восстановлению Советской власти на освобожденной территории, проводило массовую политическую разъяснительную работу среди населения.

   В селах и аулах часто проводились митинги и собрания, на которых политработники  проходивших частей Красной Армии рассказывали населению о целях и задачах Коммунистической партии и Советской власти. Во всех населенных пунктах создавались ревкомы, велась подготовительная работа к выборам в Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Наряду с этим политработники вели работу по созданию коммунистических и комсомольских ячеек. Она начиналась с организации групп сочувствующих Коммунистической партии.

   Несмотря на то, что почти все беднейшее и среднее крестьянство Кустанайского уезда с огромной радостью встречало Красную Армию, как свою освободительницу и спасительницу от белогвардейских погромщиков, тем не менее  в группы сочувствующих вступали единицы. Не меньшие трудности испытывали политработники и при попытках организовать комсомольские ячейки.

   Население охотно приходило на митинги и на собрания, внимательно выслушивало речи ораторов, голосовало за резолюции. Но, как только политработники спрашивали: "Кто желает записаться в сочувствующие коммунистической партии? - наступала гробовая тишина. В сочувствующие либо никто не записывался, либо записывались 2-3 человека. Такое же приблизительно положение было на молодежных собраниях, на которых ставился вопрос об организации ячейки Коммунистического Союза молодежи. К этому были следующие причины:

   Во-первых, подавляющее большинство крестьян бедняков и середняков Кустанайщины было неграмотным. Они не в состоянии были так быстро разобраться в происходивших событиях и понять, почему необходимо было им "записываться в какую-то группу сочувствующих". У некоторых крестьян возникали разные сомнения и опасения за будущее Советской власти. Многие рассуждали, примерно, так: "Советская власть хорошая, это наша власть. Но долго ли она продержится? А вдруг пересилят буржуи, тогда тем, кто записался в коммунисты не сдобровать". Поэтому они воздерживались от "записи в коммунисты".

   Во-вторых, кулаки и ушедшие в глубокое подполье белогвардейцы распускали различные клеветнические слухи про коммунистов. Так например усиленно распускались слухи о том, что коммунисты хотят "ввести общность жен", что "коммунисты и большевики не одно и то же. Большевики - хорошие люди, они за народ, а коммунисты - это евреи, интеллигенты, которые хотят занять место помещиков и буржуазии". Подобные клеветнические вымыслы врагов революции по поводу коммунистов оказывали большое воздействие на сознание отсталых, неграмотных и малограмотных бедняков и середняков. Это я испытал на себе.

   В 1919 г. мне было сделано предложение вступить в коммунистическую партию. Его сделали коммунисты поселка Русского, Александровской волости (Позднее пос. Русский стал Боровского района) Ващенков Семен, Ващенков Ефим, Ильичев ( имя забыл ), Васильев Семен и др. члены только что организованной ячейки. В ячейке было человек восемь. Но в числе их не было ни одного старожила села Александровки. Все они были выходцами из Смоленской губернии. Местные крестьяне бедняки, середняки и даже батраки осторожничали. Осторожничал и я. Товарищи долго уговаривали меня вступить в партию, приводя при этом следующие доводы:
      - Кому же, как не тебе, Яков Васильевич, вступать в Коммунистическую партию? Колчаковцы расстреляли твоего отца, мужа твоей сестры. А потом ты грамотный, будешь писать нам протоколы собраний".

   В ячейке действительно было критическое положение. Из восьми коммунистов не было ни одного более или менее грамотного товарища, который мог бы написать протокол собрания. На все их доводы я давал один ответ: "Если бы эта партия была большевистской, то я бы немедленно вступил, а в коммунистическую - подожду". Сколько ни говорили мне товарищи, что между коммунистической и большевистской партиями нет никакой разницы, это одна партия. - "Вот даже в самом названии партии написано: "Российская Коммунистическая партия (большевиков). Последнее слово показывает, что коммунистическая и большевистская партия одно и то же. Несмотря на все старания друзей моего отца, моих друзей, так и не могли рассеять моих сомнений.

   И, наконец, третья причина, удерживавшая многих батраков, бедняков и середняков от вступления в партию и в комсомол - это религиозность. То, что коммунист должен быть безбожником, не верить в бога отпугивало многих честных и преданных Советской власти людей. У людей неграмотных и малограмотных, получивших религиозное воспитание, никак не укладывалось в сознании, что нет бога и что можно обойтись без него.

   Первыми распространителями коммунистических идей среди трудящихся масс уезда были политработники проходивших частей Красной Армии. Они проводили собрания граждан сел и аулов, на которых знакомили крестьян с международным и внутренним положением страны, разъясняли, что Советская власть есть власть рабочих и крестьян. Они же разъясняли цели и задачи Российской Коммунистической партии (большевиков), проводили собрания молодежи. Политработники старались, как можно популярно объяснить юношам и девушкам, что такое Союз молодежи, какие его цели и задачи, почему должна рабочая и крестьянская молодежь вступать в Российский Коммунистический Союз молодежи. Однако им не всегда удавалось, чтобы тут же на собрании молодежи вступали в комсомол. Но первые семена юношеского движения были брошены именно ими, политработниками частей Красной Армии. Они же снабжали молодежь популярной политической литературой.

   Там, где не удавалось политработникам в том или ином селе организационно оформить комсомольскую организацию, они создавали инициативную группу из двух-трех человек, поручив им довести начатое дело до конца.

   На таких собраниях мне приходилось бывать в Александровке и в Борисо-Романовке. В Александровке вместе со мной присутствовали Петин Федор Павлович (Петин Ф.П. в настоящее время персон. пенсионер. До 1972 г. был начальником управления, зам. министра внутр. дел Татарской автономной Сов. республики. В настоящее время проживает в Краснодаре), Величковский Дмитрий Иванович и многие другие мои сверстники.

   А я и Петин Ф.П. даже выступали на этих собраниях. Выступить на собрании нас уговорил политрук проходившей части. Мы согласились, но сильно волновались. Говорили мы громко и горячо, но не помнили, о чем говорили. Это были наши первые шаги в приобщении к активной политической жизни.

   Прослушанные доклады политработников на всю жизнь запали мне в душу. Они были долгое время первыми ориентирами в моей комсомольской работе. Но тогда еще никто из нас не осмеливался "записаться в члены Российского Коммунистического Союза молодежи" по тем же самым трем основным мотивам, по которым не спешили "записываться" взрослые крестьяне в Коммунистическую партию (большевиков).

                ХШ. СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

   Конец лета и осень 1919 г. у крестьян Кустанайщины были переполнены митингами и собраниями, которые нередко заканчивались спектаклями. Спектакли ставили учителя. Даже в небольших поселках, где учителей-то было всего 2-3 человека и они дерзали. Налицо было какое-то небывалое желание учителей готовить и ставить спектакли. Свою увлеченность культурной работой учителя передавали нам, будущим комсомольцам.

   Приблизительно в октябре 1919 г. в Алексаддровке на митинге я узнал от выступавшего с докладом политработника, что в Кустанае создано учреждение, которое материально помогает всем тем гражданам, которые пострадали от контрреволюции.

   Через неделю я был в Кустанае. Иду через базарную площадь. Навстречу мне идет представительный мужчина в черной добротной борчатке, в высокой меховой шапке, с портфелем в руках. Поровнявшисъ с ним, я обратился к нему со следующим вопросом:
    - Дяденька, скажите, пожалуйста, где находится сыциалобеспечеие?
    - Не сыцыалобеспечение, а отдел социального обеспечения. А зачем тебе, парень, понадобилось это учреждение?
Я объяснил ему, что я пострадал от контрреволюции и хочу получить помощь.
     - Как же ты, голубок, пострадал?
     - Отца расстреляли, лошадь забрали.
Хотя эта лошадь была не последняя, оставалось еще две, но я предусмотрительно об этом умолчал.

   Мой незнакомец, смерил меня своим взглядом с ног до головы и испытующе посмотрел мне в глаза. После чего он спросил меня:
     - Грамотный?
     - Окончил Александровское двухклассное училище, - почти по-солдатски отрапортовал я.
     - А ищешь отдел социального обеспечения. Ведь ты не старик и не инвалид. Работать надо, дорогой.

   Я густо покраснел. Мне стало так неудобно за свою опрометчивость. Оправившись от растерянности, я твердо сказал:
     - Работы я не боюсь. Но, скажите, где ее получить?..
     - Хочешь, парень, работать в ЧК?
     - А что такое ЧК?
     - ЧК, брат, это Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией. Вот с теми самыми колчаковцами, которые расстреляли твоего отца.
     - Какую же работу я буду выполнять в ЧК?
     - Самую почетную, парень, контру бить.

   У меня вновь к лицу прихлынула кровь, и я покраснел пуще прежнего. Но уже не от смущения, а от радости, что буду работать в учреждении, которое расстреливает колчаковцев. У меня даже мелькнула мысль: "Попадись мне теперь на глаза Поздняков Николай Дмитриевич!"

      -Ну что краснеешь, как рак вареный?
Обращаясь ко мне,незнакомец сказал:
      - Желаешь или нет в ЧК работать?
      - Даже с удовольствием буду бить контру.
      - Ну, пойдем.

   Пришли на Набережную улицу к дому богатейшего купца оптовика по закупке и отправке в Петроград и Москву скота. У входа в дом стоят два часовых с винтовками. Прошли в богато убранный кабинет. Меня поразила мягкая мебель, покрытая светло-голубым атласом, стоявшие на столе два телефона, большой чернильный прибор с какими-то затейливыми бронзовыми фигурками. Вслед за нами в кабинет вошла секретарь, которой он приказал организовать рабочее место для меня.

   В первый день моя работа заключалась в заклеивании приготовленных пакетов к отправке. На второй день мне дали что-то переписывать с карточек в анкеты. Эти дни были для меня самыми тяжелыми и мучительными. Я понимал, что порученной мне работой меня проверяют, проверяют мою грамотность и пригодность к работе в ЧК, а она у меня явно не клеится. Я то и дело портил одну анкету за другой, сажал кляксы, от пера летели брызги чернил. Я волновался и обливался крупными каплями пота. Вдруг я вспомнил, что я же делаю работу не ту, на какую был приглашен. Иду к своему шефу и говорю ему, что с моей работой произошло какое-то недоразумение.

      - Вы мне говорили, что Ч.К. борется с контрреволюцией, но я этого не вижу. Я вижу, что все сидят и пишут. Заставили и меня переписывать анкеты. Вы что, сурьезно говорили со мной, или просто смеялись надо мной, когда спрашивали меня, желаю ли я контру бить? Здесь я и контру не вижу, а если и увижу, то я ее пером не пришибу.

      - Ишь, ты, какой быстрый. Контру-то прежде чем бить надо разыскать, поймать и доказать, что пойманный действительно является врагом Советской власти. Не это волнует тебя тов. Востриков. Ты скажи проще, что писарская работа тебе не по плечу. В Александровском 2-х классном училище тебя, по-видимому не научили грамотному письму. Ну, а что касается нашего разговора о работе Ч.К., то я тебе говорил вполне серьезно. Только вот и тут ты снова переврал. Вместо того, чтобы сказать "серьезно", ты говоришь "сурьезно". Ты следи, следи за собой, брат, за своей речью следи. Надо читать художественную литературу, читать газеты и политическую литературу. Читая, запоминай, как пишутся и как произносятся слова.

   Затем он вызвал караульного начальника и, показывая на меня, сказал ему:
     - Возьми к себе в отделение паренька, подучи его, и он будет хорошим бойцом.

   Примерно через час я получил винтовку и тесак. Со следующего дня начались занятия по изучению материальной части винтовки. Я был на десятом небе. Все дни ходил с гордо поднятой головой, думая про себя: "Вот это настоящая работа. Берегись, контра!"

   Но и на этот раз судьба зло подшутила надо мной. Примерно дней через десять я заболел сыпным тифом и вышел из строя на целых шесть месяцев. На этом закончилась моя чекистская карьера.

   Будучи в госпитале, я узнал, что в Кустанае организовался Коммунистический Союз молодежи, первым секретарем Укома РКСМ был - Кияткин Михаил Михайлович (Кияткин М.М. после окончания высшего учебного заведения работал в Министерстве иностранных дел. Много лет был секретарем Советского посольства во Франции. Я с ним дружил до конца его жизни).

                Х1У. НАЧАЛО  МОЕЙ  КОМСОМОЛЬСКОЙ  РАБОТЫ               

   Спустя некоторое время после освобождения территории Кустанайского уезда от колчаковцев стали появляться то в одном, то в другом селе комсомольские ячейки. Они создавались прежде всего в тех селах, где имелись партийные ячейки.

   I августа 1920 года в поселке Русском, Боровского района по поручению партийной ячейки я организовал комсомольскую ячейку, членами которой кроме меня были Клейменов Дмитрий Гаврилович, Ермолов Семен , Перевалов Иван, Перевалов Павел и др. В ячейке всего было человек 8-10. Среди вступивших в комсомол не было ни одной девушки. Сельские девушки долгое время не вступали в ряды комсомола. Они не вступали не потому, что не хотели, не потому, что не понимали цели и задачи комсомола . Нет. Они в массе своей очень хотели вступить в комсомол, очень хотели принять активное участие в работе комсомольской организации, но им категорически запрещали это делать их  родители.

   Протокол организационного собрания я отвез в Боровской райком РКСМ. Там я познакомился с тт. Кононовым (секретарь РК РКСМ), Турчаниновым Яковом Семеновичем, Головко Спиридоном, Приставкой Лукой Григорьевичем и др. комсомольцами. В этот день через час должно было открыться общее комсомольское собрание села Борового, на которое работники райкома (Турчанинов, Головко и Приставка) пригласили меня. Первое, что тогда меня поразило - это большое количество присутствовавших на собрании молодых людей и девушек. Зал был переполнен. Позднее я узнал, что на этом собрании присутствовали не только комсомольцы, но и несоюзная молодежь, т.е. собрание  было открытое. На повестке дня стояли 3 вопроса: I. О международном положении, 2. О работе драмкружка и 3. Прием в члены комсомола.

   По первому вопросу с докладом выступил член РКПБ с 1905 г. Ужгин Семен Семенович, который поразил меня широтой и глубиной знаний вопросов международной политики Советского правительства, знанием происходивших событий в капиталистических странах и, наконец, красотой речи. По второму вопросу, не помню, кто выступал с докладом, но мне запомнилось выступление учителя средней школы Сырова Андроника Дмитриевича, который говорил о необходимости пополнения кружка девушками и о серьезном отношении к занятиям кружка. Речь Сырова А.Д. меня не меньше пленила, чем речь Ужгина С.С.. Она была спокойной, прочувственной и убедительной.

   Мне также понравилось как проходил прием в члены РКСМ. В комсомол принимали двух молодых людей. Фамилии их не помню. Прежде чем их принять, они рассказывали о себе, о том, почему они решили вступить в комсомол, задавали им вопросы. После этого их долго обсуждали. Одному из них напомнили, что он сквернословит, а второму о том, что он курит. Эти стороны их поведения подверглись резкому осуждению. Их приняли только после того, как они дали обещания быть примерными комсомольцами, не будут курить и сквернословить, будут изучать политграмоту, научатся владеть оружием и по первому зову партийной ячейки встанут на защиту завоеваний революции.

   На этом собрании я сидел как зачарованный. Я с жадностью ловил каждое слово выступавших товарищей, старался понять их смысл. Каждое выступление казалось мне таким умным и глубоким, что у меня возникло сомнение: "Смогу ли я у себя на Русском поставить комсомольскую работу так, как она поставлена здесь в Боровом? Я с большой горечью в душе отвечал себе: "Нет, конечно, нет". Но тут же отгоняя эту мысль, спрашивал себя: "А почему не справлюсь? Разве я не такой, как они?"

   Собрание закончилось пением Интернационала. После собрания был дан спектакль. Спектакль был подготовлен и поставлен драмкружком, о котором так проникновенно говорил Андроник Дмитриевич Сыров.

   Вернувшись на Русский, я немедленно собрал своих комсомольцев и рассказал им, что я видел и что слышал на собрании. Больше всего ребятам понравился мой рассказ о драмкружке, о выступлении Андроника Дмитриевича Сырова, о спектакле, об актерах, которыми были комсомольцы, а главные две-три роли исполняли учителя.

   Тут же на собрании было решено организовать драмкружок. По вопросу о создании драматического кружка мы обратились к учительнице (фамилию забыл) с просьбой стать руководителем кружка. Она охотно согласилась. Драмкружок был очень быстро организован. Его членами были мы же комсомольцы. Из числа не комсомольцев в кружок вошел один Сомиков Дмитрий. Но беда была в том, что в составе нашего драмкружка не было ни одной девушки. Какую бы пьесу учительница ни предложила нам, в каждой обязательно имелись женские роли. Мы пробовали привлечь для исполнения женских ролей наших девушек, но ни одна из них ни за что не соглашалась принять участие в постановке спектакля. Убедившись в безуспешности этой попытки, мы решили поручить исполнение женских радей ребятам.

   Для постановки выбрали одноактную пьесу, содержание которой состояло в следующем. Крестьянская семья, состоящая из отца, матери, 18-летнего сына комсомольца и дочери 16 лет. Комсомолец собирается уходить добровольцем в Красную Армию. Родители отговаривают сына и пытаются во что бы то ни стадо удержать его от этого поступка. Сестренка поддерживает брата и вместе с ним уходит на фронт.

   Роль отца исполнял член партии Васильев без грима с натуральной бородой. Роль матери исполнял Сема Ермолов. Его-то пришлось и гримировать и по-особому одевать. Роль дочери исполнял некомсомолец Сомиков Митя, на лице которого ни волосинки, его личико могло конкурировать с лицом молодой девушки поселка, миловидной и голосок нежный, нежный. Роль сына исполнял я.

   В ходе подготовки спектакля мы столкнулись еще с одной трудностью - где ставить спектакль. В поселке не было ни одного, сколько-нибудь, подходящего помещения, где бы можно было поставить спектакль. В разрешении этой задачи нам помог сельский совет и партийная ячейка. После долгих поисков и обсуждений было решено построить на площади на пригорке между Смоленовкой и Оторванной, около круглого леска летнюю сцену. Сельсовет дал нам столбы и пиломатериалы, а члены партии Васильев (он же секретарь ячейки) и братья Ващенковы, как плотники, взялись быстро построить сцену. Сцену построили в течение двух дней. На протяжении всей недели шли  репетиции. Каждый актер и "актрисы" выучили свои роли наизусть.

   Спектакль состоялся в воскресение. На просмотр "премьеры" собрались все жители поселка Русского от мала до велика. Открылся "занавес", который сделан был из двух сшитых пологов, в которых крестьяне возят зерно. Начался спектакль. Воцарилась гробовая тишина. На протяжении всего представления никто не кашлянул. Непоседливая и шумливая детвора стояла, выстроившись впереди, перед самой сценой. Все сосредоточено смотрели и слушали. Несмотря на примитивность, начиная от сцены, декорации и кончая игрой "актеров", наши зрители волновались, некоторые женщины плакали. В финальной части сцены в момент ухода сына и дочери на фронт, отец, пытаясь удержать их, свой горячий протест заканчивает громким выкриком - "Пауза!!" Ни "актеры", ни наши зрители не обратили внимания на патетический выкрик этого слова. Все приняли слово "пауза" как слово, выражающее самый сильный родительский протест, обращенный к непослушным детям. Только наш режиссер- учительница, она же суфлер, покатывалась от смеха в суфлерской будке.

   Митька Клейменов и Ванька Дементьев, дежурившие у занавеса, по сигналу режиссера, быстро задернули занавес. Раздались крики одобрения, аплодисменты и топот ногами. Не осталось ни одного зрителя равнодушным. Все выражали одобрение и благодарность за доставленное зрителям удовольствие.

   Несмотря на успех первого спектакля и неоднократных просьб со стороны не только молодежи, но и взрослого населения поселка поставить еще что-нибудь, мы так и не поставили ни одного спектакля. Этого мы не сделали отнюдь не потому, что остыло наше желание играть на сцене. Нет. Оно возросло во много крат. Нам хотелось еще и еще раз, и много, много раз выступать в качестве актеров. Мы намерены были подготовить еще пьесы три. Но события, развертывавшиеся в уезде, помешали нам осуществить наши замыслы. В середине августа в районе станицы Усть-Уйской,  Алешенке и Миндагоринской волости стали появляться банды зеленых, которые терроризировали советский, партийный и комсомольский актив. Мы получили из Боровского райкома комсомола предупреждение о том, чтобы мы были бдительными и максимально дисциплинированными, быть начеку и выполнять все поручения партийной ячейки.

   Председатель ячейки РКП(б) тов. Васильев собрал собрание коммунистов и комсомольцев и подробно рассказал о том, что вчера в Райкоме партии состоялось совещание председателей ячеек. Последние были подробно проинформированы о положении в нашем районе и в соседних с нами районах. Положение было весьма напряженное. Участились случаи убийств из-за угла коммунистов и комсомольцев в некоторых населенных пунктах. Кулаки с нескрываемым злорадством рассказывали о том, что будто бы в лесах Борового, Степановки и Михайловки скрываются крупные вооруженные части белогвардейцев, которые вот-вот соединятся с отрядом зеленых, действующих в районе Усть-Уйской станицы, Алешинки и Миндагоры и тогда крышка нашим бесштанным коммунистам.

   Приближалась к концу уборка урожая. Сельсовет и партийная ячейка получили указание подготовиться к сбору продовольственной разверстки. Чем ближе приближался срок сдачи хлеба государству, тем хуже становилось настроение крестьян. Хлеб не хотели сдавать государству не только кулаки, но и середняки.

   Даже некоторые бедняки, которым нечего было сдавать, неодобрительно относились к продовольственной разверстке. Партийная ячейка, у которой до этого были хорошие отношения с беднотой и середняками, перестала пользоваться авторитетом у них. Кулаки прятали хлеб в ямах, старались как можно скорее тайно распродать его по спекулятивным ценам. Коммунисты и комсомольцы превратились в заготовителей хлеба, шерсти, масла, мяса и др. сельскохозяйственных продуктов.

   Очень трудно было уговорить крестьян-середняков, чтобы они сдавали продукты своего труда государству в порядке продовольственной разверстки по твердым ценам. Только одно обстоятельство удерживало середняков крестъян от активного сопротивления заготовителям - это боязнь возврата колчаковщины. Самым сильным и убедительным нашим доводом при уговорах крестьян-середняков и бедняков сдавать государству излишки хлеба был довод о необходимости укреплять наше молодое Советское государство. В своих несложных докладах, выступлениях и беседах с крестьянами на сходках, в амбарах у закромов, в отдельных семьях, обращаясь к хозяевам и их членам семей, мы рассказывали о том, какое тяжелое положение в стране, что в Петрограде, в Москве и других городах рабочие голодают. Если вы не дадите хлеба и других продуктов, то они не смогут восстановить фабрики и заводы. А это означает, что вы никогда не получите мануфактуры, обуви, керосина, соли, спичек, гвоздей, кос, плугов и других необходимых вам товаров. Если вы не дадите государству хлеба и другого продовольствия, то оно не сможет обеспечить необходимым питанием бойцов Красной Армии, ваших же братьев и сыновей, которые защищают Советскую власть от помещиков, буржуев и Антанты. Своим сопротивлением вы ослабите Красную Армию, а ослабленную Красную Армию могут легко разбить. И тогда у нас опять может установиться белогвардейская власть.

   Этот довод был неотразим. Только одна мысль о том, что могут вернуться белогвардейцы, заставляла крестьян-середняков и бедняков безропотно открывать свои амбары и отдавать хлеб государству.

   Однако положение в районе и губернии продолжало быть тревожным. Небольшая вооруженная банда напала на с/х коммуну им.К.Маркса. Налет бандитов был отбит коммунистами. Во время схватки было убито три бандита. У коммунаров потерь не было. Только один коммунар был тяжело ранен. Были отмечены случаи убийства уполномоченных по проведению продовольственной разверстки. Боровской  райком партии предупредил все сельские ячейки партии и комсомола быть бдительными в случае обнаружения подозрительных лиц, задерживать, тщательно проверять и информировать райком. Все коммунисты и комсомольцы были зачислены в Ч.О.Н. (часть особого назначения). Коммунистам было выдано оружие. У нас , у комсомольцев, оружия не было. Но мы все равно вместе с коммунистами проходили всеобщее военное обучение. Партийная ячейка поддерживала связь с Боровским подразделением ЧОНа.

   В один из воскресных дней конца сентября или начала октября 1920 г. прибежал ко мне комсомолец Клейменов Дмитрий Гаврилович и сообщил мне, что он только что видел за поселком Русским три подводы, на которых ехало человек 6-7. У одного из них он видел винтовку. По словам Мити неизвестные километрах в трех от села далеко от проезжей дороги и около леска выпрягли лошадей. Митя был в весьма возбужденном состоянии. Это сообщение меня взволновало не меньше, чем Митю. В это время в поселке Русском уже не было ни одного коммуниста. Все члены партии вступили в боровскую с/х коммуну им. Зиновьева и находились на месте ее строительства. Советоваться было не с кем. И мы приняли решение отобрать оружие у неизвестных проезжих. Немедленно запрягли лошадь, взяли в качестве возницы гражданку Беспалову Александру и вдвоем с Митей Клейменовым отправились к месту, где остановились неизвестные нам лица.

   Не доехав до них приблизительно полкилометра, мы с Митей сошли с подводы. Вознице приказали стоять на месте и наблюдать внимательно за тем, что будет происходить при нашей встрече с неизвестными. Если неизвестные будут сопротивляться, или станут нас избивать, она немедленно должна была ехать в поселок и звать на помощь наших людей. Не знаю, эта ли наша маленькая предосторожность или еще какие-либо неведомые нам обстоятельства помогли нам двум мальчишам отобрать у шести взрослых мужчин одну винтовку и один револьвер системы смитвиссон с большим количеством патрон.

   Подойдя к неизвестным, мы предъявили свои документы. Затем мы потребовали от них предъявить документы и разрешение на оружие. Сидевший на земле, около подводы с винтовкой гр-н ответил, что у них нет никакого разрешения на оружие и что они его нашли на дороге. После этого я немедленно нагнулся к нему, взялся правой рукой за винтовку и потянул ее к себе. В это мгновение раздался выстрел и пуля просвистала  мимо моего правого уха, оглушив меня настолько, что я в течение какого-то времени ничего на него не слышал. В эту же секунду я выхватил винтовку из рук гражданина, приняв позу обороняющегося, направил ствол винтовки в сторону шести неизвестных граждан. Но никаких попыток нападения на нас никто не проявил. Выстреливший гражданин извинился и объяснил, что курок он не спускал, что выстрел произошел от моего рывка.

   С тех пор наша ячейка стала иметь на вооружении одну винтовку и один пистолет. Пистолет я взял себе, и долгое время носил его без кобуры просто за поясом. Винтовкой же попеременно, по мере надобности, пользовались все, а хранилась она у Мити Клейменова.

                ХУ  "БЕЗ  МЕМЯ  МЕНЯ  ЖЕНИЛИ"

   С тех пор как я стал комсомольцем, я много уделял внимания общественно-политической работе. Я часто выезжал на консультации и собрания в Боровое. Много раз по собственной инициативе мне приходилось выезжать в поселки, где не было комсомольских ячеек. Туда меня тянуло желание организовать комсомольские ячейки, побеседовать с молодежью. Мне тогда казалось, что я могу в любой поселок заехать, собрать собрание молодежи и провести там беседу о комсомоле. Я не знал, что это является прерогативой райкома комсомола, что могут собирать собрания работники райкома комсомола или партии, или местная партийная ячейка. Мне никто не поручал и никто не обязывал этого делать. Но какая-то внутренняя сила толкала меня на встречи с молодежью чужих населенных пунктов. Мне хотелось без конца разъяснять молодежи, что такое Советская власть, какие выгоды она принесла трудящейся молодежи, или что такое комсомол и почему каждый молодой человек и девушка должны были вступать в него.

   Когда я вычитывал, узнавал чего-либо новое из газет, из брошюр, мне хотелось обо всем этом рассказать другим. Для своих рассказов и выступлений я не писал конспектов, даже планов (Так поступал не только я, но все докладчики, которых я слушал). У меня настолько была хорошей память, что я мог пересказать всю прочитанную газету или даже маленькую брошюру со своими комментариями.

   Моя "кладовая" памяти долго хранила факты, цифры или какие-либо события, которые я узнал из газет, брошюр или из рассказов докладчиков, агитаторов-беседчиков, и я брал их на вооружение. Когда мне удавалось встретиться с молодежью, выступить перед ней или хотя бы поговорить с кем-либо из них о вопросах, интересовавших меня в те годы, я испытывал большое удовлетворение. Мне казалось, что я выполнил свои комсомольские обязанности.

   После того, как из поселка Русского уехали все коммунисты, мы, комсомольцы на своих собраниях не раз высказывали свое сожаление по этому поводу. За спиной партийной ячейки мы были как за каменной стеной. Мы были помощниками по проведению в жизнь очередных народнохозяйственных и политических компаний. А теперь сельсовет опирался на нас, как на основную политическую силу. А эта "сила" была очень слабой, неопытной и многое из того, что приходилось делать, было непонятно, а спросить, получить объяснение не у кого.

   Это обстоятельство натолкнуло меня на мысль сделать попытку организовать партийную ячейку из сверстников отца, которых я знал, как людей весьма преданных Советской власти и партии. Я был убежден, что они вступят в партию. Этими мыслями на очередном комсомольском собрании я поделился со своими комсомольцами. Пожалуй это был  беспрецедентный случай, когда комсомольская организация выступила в качестве организатора ячейки РКП(б). Среди комсомольцев пос. Русского не было ни одного члена партии, был только один кандидат в члены РКП(б), им был я. Я был принят кандидатом в октябре 1920 г., тогда, когда еще по настоящему не был готов к этому, я был религиозным человеком. С православием я давно расстался, я понял, что православная религия и ее служители - попы всех рангов корыстолюбцы, обманщики. Они потомки тех самых мытарей и фарисеев, которые распяли Христа. До этого, конечно, я не сам дошел, а воспринял от молокан и баптистов. Но о том, что есть бог или нет, я решал однозначно - есть, и он является творцом всего.

   При вступлении в коммунистическую партию, заполняя анкету на вопрос, какого вероисповедания? - я попал в затруднительное положение. Я подумал: "В самом деле, какого же я вероисповедания. От православия я отошел, к молоканам и баптистам - не дошел, в бога продолжаю верить. Между тем как коммунистом надо быть безбожником. Некоторые мои сверстники и товарищи этот вопрос решили очень легко. Они перестали верить в бога. Так, например, Турчанинов Яков Семенович не только не верил в бога, но и при случае на собраниях, в беседах выступал как безбожник. Я же старался этот щепетильный для меня вопрос обходить. А тут в анкете вопрос поставлен ребром. Кто я? Православный, магометанин, молокан или еще кто. Я понимал, что с точки зрения принадлежности к религии, я никто. Написать, что я безбожник, но я еще не убежден в этом. В момент моих размышлений над вопросом анкеты мне вспомнилось одно из положений священного писания: "...Без воли божьей единый волос не упадет с головы человека".  Я рассудил так. Раз без воли "Его" не падает даже волос с головы человека, то судьба человека целиком определяется "Им ". И безбожниками люди становятся, по-видимому, по "Его" же воле.

     Коммунисты безбожники, а они абсолютно правильно решают социальные вопросы. Решают их в интересах трудящихся масс. Они против насилия, за равноправие всех наций и народов. По-видимому, это и угодно "Ему"... И я в анкете написал: "атеист". Написать-то написал, а самого еще долго мучили сомнения по поводу того, правильно ли я решил такой важный вопрос. Чтобы окончательно убедиться в том, что нет бога, я стал самым активным посетителем антирелигиозных диспутов  (в первые годы Советской власти антирелигиозные диспуты проводились очень часто),  докладов и бесед. Я с большим вниманием выслушивал как одну, так и другую сторону. С  точностью стенографической записи я запоминал их доводы. Потом их сопоставлял и анализировал, и каждый раз приходил к выводу, что правы пропагандисты коммунисты, а не полы.

   Каждый раз, когда я выступал с несложными докладами перед молодежью, я вспоминал замечание председателя Кустанайской Ч.К. тов. Журавлева, сделанного мне осенью 1919 г. на Базарной площади Кустаная: "А ты, парень, следи, следи за произношением слов, которыми ты пользуешься". И почти каждый раз я ловил себя на том, что моя речь корявая, малограмотная... Еще больше я огорчался, когда я начинал сравнивать свои доклады с докладами С.С.Ужгина и А.Д. Сырова. Мои  казались мне очень и очень примитивными. Их нельзя было сравнить с докладами Я.С.Турчанинова или Спиридона Головко. Чем больше я над этим думал, тем больше расстраивался и каждый раз я приходил к выводу: "Надо учиться, учиться долго и многому". А пока надо было решать вопрос, который нас так волновал, надо было организовать ячейку РКП(б).

   В один из воскресных дней октября, а может быть ноября мы, комсомольцы пригласили на собрание Гаврила Артемовича Клейменова, Федора Дмитриевича Лукьянова, секретаря с/совета (фамилию не помню), Перевалова, Семакина, Якова Макаровича Шиповских, Осипа Макаровича Шиповских и поставили перед ними вопрос о необходимости создания в поселке ячейки РКП(б), что ее можно будет создать только в том случае, если вы вступите в партию. Все приглашенные нами тт. приняли участие в обсуждении поставленного вопроса и каждый из них высказал желание вступить в РКП(б). Я составил протокол организационного собрания и подписал его сам, как председатель собрания. В постановляющей части было записано: "Заслушав доклад т. Вострикова, собрание постановило организовать ячейку РКП(б) из следующих т.т. (перечислил фамилии, а в конце было записано: "Просить Боровской райком РКП(б) утвердить нашу ячейку и выдать нам партийные билеты". Этот протокол подписали все изъявившие желание вступить в партию. Собрание закончилось пением интернационала.

   У нас, комсомольцев, от успеха кружилась голова. Мы безгранично были рады тому, что обрели в лице партийной ячейки своих руководителей. Довольны были и наши старшие товарищи, вступившие в партию.

   Утром на следующий день по домашним делам я вместе с женой старшего брата Серафимой Степановной поехали в Борисо-Романовку. Там мы пробыли допоздна. Когда я вернулся, сестра моя Пелагея Васильевна сообщила, в разное время дня ко мне приходили "вновь испеченные коммунисты. Спрашивали тебя. О том, для чего ты им нужен, никто из них не сказал. Но я и без них узнала, для чего ты им понадобился».

     - Для чего же я им понадобился?
     - А для того, чтобы ты их выписал из коммунистов.
     - Чего ты, Поля, мелишь?
     - Я не мелю, а говорю то, что мне Клеймениха сказала.
     - Чего же она тебе сказала?
     - Она ругала тебя...
     - Ругала?
     - Да, ругала.
     - За что же она ругала меня?
     - За то, что ты записал ее Гаврила Артемовича в коммунисты.
     - Что ты, Поля! Я никого не записывал, а все они записались сами, т.е. они сами изъявили желание вступить в партию.
     - В этом ты прав... Я сама слышала и видела, как они говорили о своем желании вступить в партию... А потом же они подписали какую-то бумагу.
     - Да не бумагу, а протокол. И этим самым подтвердили свое желание быть коммунистами.
     - Подтвердили, да не спросили своих домашних комиссаров.
     - Это кто же такие домашние комиссары?
     - Известно кто - жены. Они устроили такой скандал, что твои коммунисты как зайцы побежали к тебе просить, чтобы ты их выписал из партийной ячейки. Вчера они так весело и уверено пели "Это есть последний и решительный бой...", а он оказался не последний. Дома им жены дали такой бой, что они бедные заикаться стали.

   Во вторник утром я еще спал, ко мне пришел Гаврил Артемович Клейменов. Он действительно производил впечатление человека, попавшего в большую беду. Обратившись ко мне, он сказал:
     - Яков Васильевич, старуха, словно с ума сошла, нервничает, плачет, ругается, требует, чтобы я немедленно выписался из коммунистов. В противном случае, говорит, с коммунистом жить не стану, лучше удавлюсь, или, мол, тебя изничтожу.

   Минувшее воскресенье было для нас самым счастливым днем, когда нам удалось уговорить наших советских активистов вступить в ряды коммунистической партии, когда нам удалось создать ячейку РКП(б). Не успев насладиться плодом своей фантазии, во вторник мы получили величайший нокаут. Его нанесли нашим молодым коммунистам их жены. Они принудили своих мужей - бородачей выйти из еще неоформленной ячейки. Во вторник вслед за Гаврилом Артемовичем Клейменовым побывали у меня все, кто подписал протокол организационного собрания и каждый просил меня Христом богом  "выписать его из партии..."

   Каждого, позавчера вступившего в ячейку, я пытался уговорить остаться в рядах ВКП(б), но увы, никто не пожелал. Как ни тяжело было мне "...выписывать из коммунистов" весьма уважаемых мною и всеми комсомольцами товарищей, я это сделал. Протокол порвал.

   Сейчас я весьма и весьма сожалею, что я порвал этот бесценный документ нашей комсомольской наивности.

   Чем больше я увлекался комсомольской работой, тем меньше оставалось время для работы в хозяйстве. Мне не раз приходилось выслушивать от сестры жалобы на то, что ей очень тяжело справляться с хозяйством и с детьми, что я занимаюсь не тем, чем должен заниматься настоящий хозяин. И вот в один из вечеров, читая мне очередную нотацию, моя сестра Пелагея Васильевна поставила передо мной вопрос ребром:

     - Я не хочу больше быть твоей работницей. Хочешь быть хозяином, уважаемым человеком, надо быть дома и заниматься хозяйством, а ты скачешь как блоха от одного села к другому... И чего это тебе дались все эти собрания и заседания. Конечно, раз ты партийный, то в своей ячейке работай, делай все, что надо делать. Но зачем же разъезжать по другим поселкам. Я думала, что ты, бывая в других поселках, встречаешься с девчонками и выбираешь себе невесту, а ты чем больше ездишь, тем дальше от этой мысли. Пора бы, браток, тебе подумать. Ты видишь, что мне уже невмоготу справляться с хозяйством. Женись и обслуживайте свое хозяйство вдвоем, а я буду на подхвате, помогать. Если ты не женишься и не перестанешь разъезжать, то я немедленно ухожу к братке (Андрею), а ты как знаешь, так и живи.

   Ультиматум сестры меня ошеломил. С одной стороны я действительно видел и понимал, что ей очень трудно справляться с хозяйственными делами... А с другой стороны - какой же я жених? Мне всего лишь 17 лет. Я все время мечтал и мечтаю об учебе, о том, чтобы быть грамотным человеком, как Ужгин С.С., как Сыров А.Д., наконец, как члены семьи Ольги Семеновны Демидовой, которых я встретил в г. Троицке на Осиповском переулке дом 33. А тут женись... Ну, допустим, я послушаю Полю - женюсь, так я же останусь на всю жизнь неучем. А если не женюсь, то Поля уйдет от меня, и я останусь один. Я "чтец, я и жнец", все я делать должен сам. Уход за скотом - это действительно моя работа и я, конечно, с ней справлюсь и без Поли. А коровы? Их надо подоить, с молоком надо что-то сделать! А что и как?..

   Размышляя своим умишком над ультиматумом сестры, я пришел было к следующему выводу. Пойду к братке и скажу, забирай все мое хозяйство. Мне из него ничего не нужно. Я ухожу... Легко сказать ухожу. А куда? Допустим, уйду я в город. А что я буду делать в городе? Я ничего не умею делать, я малограмотный. Потом мелькнула мысль об учебе. Вот, мол, я и буду учиться. Да, но где учиться, чему учиться? Чтобы учиться, я должен где-то жить. Я должен иметь средства на пропитание, на покупку книжек, бумаги и проч., на покупку одежды и обуви. Сколько я ни размышлял, я ничего не мог придумать. Получалось,"куда не кинь все клин", все нет никакого утешительного вывода.

   Этот вопрос меня мучил несколько дней. Этим временем сестра и жена старшего брата Серафима Степановна усилили на меня свой нажим. Не было вечера, чтобы они вместе или порознь не возвращались к разговору о моей женитьбе. Я не спал ночи, пропал аппетит. Митя Клейменов и Костя Сангин не раз спрашивали:
     - Яков Васильевич (вслед за взрослыми жителями Русского мои сверстники звали меня Я.В.), что с тобой?
      - Ничего со мной.
     - Ты болен?
     - Нет, здоров как бык.

   Перемена, происшедшая во мне за несколько последних дней не ускользнула от глаз Паши Бахтиновой (Фамилия Паши была Воробьева, Петр Бахтинов был ее отчимом), соседской девушки, с которой я дружил, которую не на шутку любил. Сначала она с каким-то сдержанным волнением посматривала на меня, а потом на одной из встреч обратилась ко мне со следующим вопросом:
     -Яша, у тебя какие-то неприятности?
     -С чего это ты взяла?
     -Да с того, что ты последние дни стал каким-то другим, хмурым, не веселым, задумчивым. Иногда мне кажется, что ты стал забывать, что я сижу рядом с тобой.
     - Если бы я сказал тебе, что у меня нет никаких неприятностей, то это было бы неправда. Какие же могут быть приятности, если я с утра до вечера верчусь как белка в колесе и все один. У тебя родители, брат Антон... Тебе не надо беспокоиться, что что-то не будет сделано. А мне надо обо всем думать, все видеть. А я еще не дорос до этого. Хорошо, что у нас живет бабушка Ивана Прасолова. Она мне во многом помогает своими советами. А тут еще моя сестрица допекает меня.
      - Чем же она тебя допекает?
      - Да тем, что требует от меня, чтобы я женился.
      - Вот и женись на бабушке Прасолова. - При этом она громко рассмеялась.
      - Ты смеешься, а мне не до смеха... Если уж я женюсь, то женюсь только на тебе. Скажи Паша, пойдешь за меня замуж?
Паша с быстротой молнии соскочила, так же быстро поцеловала меня и опрометью побежала домой, не сказав мне ни слова.

   Дома я застал Серафиму жену брата. Они вели все тот же разговор о моей женитьбе. Поля обратилась ко мне с вопросом:
     - Когда же ты братец дашь мне ответ на мой вопрос?
     - На какой?
     - Все на тот же. Будешь жениться или хочешь прожить всю жизнь холостяком?
     - Давайте поговорим об этом завтра. Говорится же, что "утро мудренее вечера".
     - Завтра, так завтра. Приходи, кума, (Серафима) завтра утром.

   На следующий день пришла кума и снова стали уговаривать меня, чтобы я женился. Минувшую ночь я не спал. Не спал я от поцелуя Паши. Он говорил мне: "Да, да согласна", - конечно, пойдет. В этом я ни капли не сомневался.

   Серафима сразу "взяла быка за рога".
     - Ну, жених, есть у тебя невеста?
     - Конечно, есть.
     - Кого сватать?
     - А то ты не знаешь кого. Сватайте Пашку Бахтинову.
     - Пашку, так Пашку.

   Вечером Серафима пошла к Бахтиновым для того, чтобы выяснить, можно ли засылать к ним сватов. Я ей сказал, что для этого и ходить не надо. Невеста сосватана, а родители ее вряд ли будут возражать. От вас требуется оформить надлежащим образом и договориться о свадьбе.

   Вечером Серафима сходила к Бахтиновым, была у них довольно долго. Я был абсолютно уверен в том, что ответ будет положительный.

   От Бахтиновых Серафима вернулась в весьма расстроенном состоянии. Она рассказала, что Бахтины ни за что не хотят выдать Пашку за Яшку. Дед Пашкин, отец ее матери, прямо сказал, что он не позволит своей внучке выходить замуж за коммуниста, за безбожника. Я растерялся. Продолжая свой рассказ о сватовстве, в заключении стала меня упрекать в том , что я, не получив согласия невесты, посылаю сватов.

     - Почему же ты сам не поговорил с Пашкой - желает ли она выйти за тебя замуж или нет? Когда я стала с ней говорить, что ты ее любишь так же, как и она тебя любит, что теперь самое время вам вступить в законный брак, она рассмеялась и сказала: "Тетя Серафима, мне еще рано думать о замужестве, мне только шестнадцать лет. Ваш Яшка мне не пара. Он безбожник, а я верующая.

   Эти слова Серафимы меня уничтожили. Я подумал "вот почему она не дала прямого ответа на мое предложение. Какой же я олух! Три года с ней дружу и не смог ее как следует изучить, не смог понять любит она меня или нет. А ее поцелуй? Как же понять? Наверное, как прощальный. В таком волнении и смятении я провел всю ночь. Это была вторая бессонная ночь...

   Наши дома (землянки) были рядом на расстоянии, примерно 40 метров, дворы рядом. Рядом были и огороды, тянувшиеся к балке на 200-250 метров. В балке на расстоянии тех же сорока метров были наши колодцы, с поднятыми журавлями.

   Обычно первые утренние встречи наши с Пашей были у колодцев. Вот и теперь я взял ведра и направился к колодцу. Миновав надворные постройки, я привычно повернул голову в сторону Пашиного огорода и на расстоянии ширины двора мы встретились взглядами с Пашей. Она шла от колодца, неся воду на коромыслах. Паша такая же, как и в предыдущие дни, недели, месяцы и годы лукаво улыбалась и кивком головы приветствовала меня. Я был ошеломлен и не знал как повести себя. Я с большим усилием над собой сделал ответный кивок, а улыбка не получилась.

   В этот день я собрался поехать в Александровну на мельницу. Накануне ст. мой брат Андрей помог мне подготовить зерно. Зерно для помола обычно готовили на грохоте. ( Грохот - решето в диаметре около метра подвешивалось, заполнялось зерном. Чтобы подработать зерно до нужной кондиции, надо его крутить определенным образом и сорняки как более легкие поднимались наверх и их убирали ). Но я этим искусством еще не овладел. Поэтому каждый раз, когда нужно было везти зерно, я обращался к нашему братке. Он с большим умением выполнял этот вид работы. Я же внимательно следил и время от времени, объясняя мне, Андрей давал мне решето в руки и я крутил его. Т.е. он учил меня как готовить к помолу.

   К обеду мы закончили подготовку зерна, затарили им шесть мешков и погрузили на телегу. Телега была на железном легком ходу. После обеда я запряг рыжего коня и отправился на Александровскую мельницу.

   Мельница стояла на реке Тобол. Между Александровкой и Борисо-Романовкой, между двух высоких берегов был перепружен Тобол. Насыпная плотина достигала примерно метров 18-20. Она удерживала большое количество воды. Ее хватало на работу четырех поставов в течение всего года. В верхнем бьефе вода доходила почти до самого верха плотины, а в нижнем бьефе она была ниже верхней, проезжей части плотины на те самые 18-20 метров.

   День был незавозный (незавозным днем называли день, когда на мельницу завезено было относительно мало зерна, и она работала не на полную мощность, а на 1-2 постава) и поэтому мне удалось быстро смолоть свое зерно. Быстро заполнил мешки мукой и с помощью двух александровских мужиков погрузил их на телегу и на всякий случай увязал их веревкой.

   Запрягая своего рыжего, я забыл его напоить. Екать домой на Русский мне предстояло по плотине, по которой несколько часов тому назад приехал на мельницу. Как только я доехал до середины Тобола мой рыжий томимый жаждой со всех ног бросился в воду верхнего бьефа и моментально исчез под водой. Вслед за рыжим исчезла под водой телега с мукой. Я с вожжами в руках успел с телеги спрыгнуть. Через минуту, а может через две рыжый вынырнул только с передками, а телега с грузом осталась на дне Тобола. Все это произошло на глазах рабочих мельницы и граждан, привезших на помол зерно.

   Немедленно два человека сели с бограми в лодку,нащупали под водой телегу, зацепили и вытянули. Моей поклаже ничего не сделалось. Мешки покрылись плотной коркой и она не пропустила ни одной капли воды в муку. Быстро телегу поставили не передки и я поехал домой.

   Поставив к корму рыжего, убрав мешки с мукой в амбар, я вошел в дом. В доме ждал меня вкусный ужин. Во время ужина пришел ко мне Митька Клейменов и рассказал, что в поселке Сормовском завтра  вечерки (вечера молодежи, на которых танцевали, пели песни, организовывали игры. Вечерки проводились по разным поводам и без оных), которые состоятся по случаю чьей-то свадьбы. Митя предложил мне завтра поехать на эти вечерки. Там будет много молодежи и мы можем организовать там ячейку комсомола. Я одобрил предложение Мити. Все это слышала моя сестра Пелагея Васильевна. К большому моему удивлению сестра не только не стала возражать, как обычно, а наоборот, сказала:
      - Конечно поезжайте, повеселитесь. Может быть, эти вечерки будут последними, ведь скоро кончается мясоед, наступает предрождественский пост. Если бы не дети, я тоже поехала с вами.

   Я был весьма обрадован переменам, происшедшими в отношении сестры к моим поездкам в другие села и мы тут же договорились с Митей, что завтра утром проведем уборку скотины, позавтракаем и в путь.

   Митя проспал. Я запряг коня, подъехал к его дому. Он уже одевался. Одетой сидела Мария Николаевна жена его ст. брата Петра. Она обратилась к нам с Митей с вопросом:
     - Ребята, вы на Сормовку едете?
     - Да.
     - Возьмите меня с собой. Я давно не была у родителей.
     - Садись Мария Николаевна.

   Мария Николаевна, разодетая по-праздничному в лучшее платье и хорошую шубу, уселась в сани и мы поехали к моей хате. Я забежал в дом, взял тулуп, подошел к подводе, чтобы сесть, в этот момент подошла Серафима Степановна, и, не спрашивая, крестится и говорит:
      - Господь даст, мы осчастливим нашего сокола...

   Я понял, что Серафима и Мария Николаевна едут с нами в Сормовку в качестве свах. Обратившись к Серафиме, я сказал ей:
     - Поля просила тебя зайти на минутку к ней.

   Она вошла в сени. Там я, волнуясь в полголоса спросил ее:
      - Чего тебе господь даст? Какого сокола и чем ты собралась осчастливить?
      - Как кого? Тебя. Осчастливить тебя тем, чтобы женить. Мы же едем сватать Анютку, которой ты передал вчера с Марией Николаевной привет.

   Я был буквально вне себя о дерзком поступке моей сестры, Серафимы и, конечно, братки. Без его согласия они бы не решились на такую авантюру. Не поехать! Это означало бы оскорбить Марию Николаевну. Она этого не заслужила. Как поступить? Я.лихорадочно искал выход из создавшегося положения. С этими мыслями я вместе с Серафимой вошел в хату. Навстречу нам шла Поля. Слушая наши пререкания, она поняла, что я протестую против их плана. Поля расплакалась и стала приговаривать:
     - Что? Опять за свое? Такую девку упускаешь? Не женишься на Анютке, так и останешься бобылем.

   Не поехать на Сормовку мне не хотелось. Мне не хотелось упустить случай встретиться с ребятами и девчатами. Всех их я знал по Александровке. С многими из них учился в школе. Я твердо был убежден в том, что мне удастся организовать ячейку РКСМ.

   Поехать означало бы дать согласие на сватовство. Зная хорошо порядки и психологию родителей Анютки, которые, конечно, согласятся выдать свою дочь за меня. Но с одного захода ни кому еще не удавалось сосватать, даже в том случае, если невеста, родители и родственники давно ждали сватов и очень хотели выдать свою дочь именно за этого молодого человека... Они не только не торопились согласиться выдать свое сокровище замуж, а всячески задерживали, придумывая разные причины. Они обычно не отказывали, а откладывали на день, на два, а то и больше, объясняя свое решение тем, что им надо подумать, посоветоваться и т.п. И так сватовство обычно тянулось неделю, две. Вокруг этого в селе шли большие разговоры, строились всякие догадки. Почему же Марюшку не отдают за Ваньку. В глазах общественности престиж Марюшки рос, раскрывались ее ценности, которых никто раньше не замечал. И, наконец на пятом, шестом, а то и на десятом заходе родственники Марюшки соглашались.

   Все это пронеслось в моем сознании с огромной скоростью.И я про себя решил. Поедем. Пусть свахи поупражняются в искусстве сватовства, поговорят, попьют чайку. А родители Анютки, конечно, не станут нарушать установившуюся в народе традицию - отложат на какое-то время. А второй раз я просто не поеду. Приняв решение , я с напускной строгостью напустился на Полю и Серафиму:

     - Как вы посмели без меня меня женить? Когда женят человека, то прежде всего спрашивают его, на ком он желает жениться. Вспомните, когда вы сами выходили замуж. Вас спрашивали и не один раз желаете ли выйти замуж, а не просто выдавали, не считаясь с вашим желанием. Устраивали смотрины, сводушки. И только после того, как получали с обеих сторон согласие, начинали сватать. А вы как поступили? Вы же понимаете, чтобы жениться, нужно девушку любить. А вы, не зная моего отношения к Анютке, не спросив меня, собрались сватать Каверину Анютку.

   На это Серафима ответила мне так:
     - Мы хорошо знали твое отношение к Анютке. Мы знали, что она тебе нравится. Да такая девушка как Анютка не может не нравиться. Ты же сам передавал ей привет.
     - И вы сочли этого достаточно? Хорошо, что ваша торопливость случайно совпала с моим желанием. А то бы вы наделали делов...

   Поля, поняв, что я не отказываюсь от Анютки, а лишь возмущаюсь их бестактностью, повела такую речь:
     - Да, что, кума, конечно, мы перед Яшкой виноваты. Конечно, мы поступили неправильно, что не поговорили с тобой. Ты, браток, прости нас. О твоих симпатиях к Анютке нам рассказал Митька Клейменов.

   О чем рассказал моей сестре Поле и Сирафиме Митька Клейменов?

   В день моего отъезда на мельницу я зашел к Клейменовым.Во дворе стояла запряженная в сани лошадь. В санях сидела Мария Николаевна. Митя укладывал в сани тулуп.
   - Куда это вы, Мария Николаевна, собрались ехать? - спросил я.
   - На Сормовку.
   - Передавайте сормовским девчатам всем по семь приветов и поклонов.
   - А кому восемь? - спросила меня Мария Николаевна.
   - Конечно твоей милой сестрице Анюте.
   - Обязательно передам всем девчонкам по семь, а Анюте моей восемь. Передать привет и поклон от такого молодца, как ты - одно удовольствие.
На этом мы и расстались.

   Митя и Мария Николаевна до Сормовки не доехали. Они доехали только до Искакова аула. А дальше ехать на санях было невозможно. Поднявшееся солнце растопило снег. Они вернулись.

   Митя немедленно зашел к нам и весь услышанный им мой разговор с Марией Николаевной передал Поле и Серафиме. Он, конечно, передал со своими комментариями, так, как ему показалось.А ему показалось ни больше ни меньше, что я в Анютку влюблен.

   Пока я молол зерно, Поля и Серафима уговаривали Марию Николаевну, чтобы она помогла им в сватовстве за ее сестренку.

К моему возвращению с мельницы у них было все оговорено, все согласовано. За Серафимой Степановной оставалась только формальная сторона. И она ее блестяще выполнила. В Сормовке мы остановились у ст. дочери Игната Батаженкова. Ее муж Федор (фамилию его забыл). Пообедав, Серафима Степановна вместе с крестной Андрея Матреной Ивановной Вертиняковой (в молодости Матрена Ивановна безумно любила нашего дядю Ивана Максимовича, младшего брата нашего отца) и Федором направились к Кавериным. А мы с Митей пошли на вечерки. Там я встретился с Анютой. Она, принимая меня за суженного, не отходила от меня, заметно было, как любоваласъ мной. Танцевал я только с ней.

   После танцев, я обратился к парням и девушкам с просьбой выслушать мой доклад и мои предложения. Установилась тишина. Я сделал свой несложный, но длинный доклад, в котором рассказал молодежи все, что знал о комсомоле. Я рассказал, что почти во всех селах организованы комсомольские ячейки, что комсомольцы помогают сельсоветам и ячейкам РКП(б) выполнять решения партии и Советского правительства. В заключении я попросил товарищей, которые желают вступить в комсомол поднять руки. Подняли руки только трое. Я объявил, что из этих трех товарищей мы создадим инициативную группу, которой и поручим продолжить работу по созданию ячейки комсомола.

   Позже, когда я возвращался к этому времени и вспоминал о таких собраниях, я поражался своей элементарной политической неграмотности, наивности.

   В момент, когда я отплясывал комаринского, пришел Митя, пошептавшись с Анютой, он позвал меня. Митя сказал:
   -Тебя нужно. Идем скорее.
   - Куда?
   - Как куда? К твоей теще. Усватали. Но Анюткина мать попросила устроить смотрины. Она ведь тебя не знает.

   Сообщение Мити было равнозначно удару обухом по моей голове. Я ответил ему:
     - Какие там еще смотрины. Анюта здесь, мы с ней танцуем и, конечно, смотрим друг на друга. Время впереди много и теща успеет насмотреться на меня. Как, Анюта?
     - Я согласна. Обойдемся без смотрин. А вечерки? Может, есть смысл нам организовать свои вечерки. Как ты думаешь, Яша?
     - Я думаю не надо торопиться. Сегодня уже поздно... Мы устали. Перенесем их на другой день.
     - Согласна.

   Митя побежал к Ковериным и сказал, что жених и невеста против смотрин.

   Через некоторое время пришел Федор. Он отозвал меня в сторону. Уединились, и он стал расхваливать мне Анютку:
      - Это же не девка, а лошадь. Летом мы косили сено вместе. Она такие навильники подавала мне на омет, какие не каждый мужчина может дать. В работе огонь, а не баба. Ты счастливец. Скажи, Яков, можно запивать? (Запивать - один из свадебных обрядов. Запиванием заканчивалось сватовство. Когда стороны приходили к соглашению, устраивали "смотрины" и запивали. Запивали, конечно, водкой ).
      - Конечно можно. Только как же вы будете запивать без тестя. Может быть лучше подождать его.
      - Нет, нет, когда Николай приедет, мы повторим. А теперь надо оформить наше сватовство как следует. Да и неудобно будет без запоя. Столы уже накрыты, все родственники в сборе.
      - Ну, валяйте!..

   Анюта была веселой и счастливой. Она без конца шутила и смеялась. Смелее, чем прежде прижималась ко мне.

   Через какое-то время она заметила, что я грустен.
     - Что ты, Яша, вдруг загрустил?
     - Я просто устал. Вчера и позавчера были для меня тяжелыми днями. Минувшую ночь плохо спал. А здесь ты видела сама доклад и перепляс меня изрядно измотали. Откровенно говоря, хочется спать.
     - В чем же дело? Пойдемте поужинаем. Кстати, познакомишься с мамой и на отдых.   
Она подозвала Митьку и свою подругу и предложила пойти к ним поужинать. Предложение было принято.

   Встретила нас Анютина мать. Анюта познакомила меня с тещей.

   После ужина Анюта с подругой и Митей пошли в только что отстроенный пятистенный  дом стелить нам постели. Я остался с глазу - на глаз с тещей. Она повела со мной разговор о том, когда и где будем венчаться. Сказанное тещей о венчании приоткрыло для меня путь безболезненного отступления. На поставленный ею вопрос я ответил:
     - Вы спрашиваете, когда и где будем венчаться? Мы с Анютой не будем венчаться. Я коммунист, в бога не верую, попов ненавижу. Все они обманщики. Наш брак будет скреплен сельским советом.

     - Да как же без венца? Счастья не будет. Да и брак-то может быть не крепким. Одним словом, Яшенька, порядок венчания установлен не нами. Его выполняли наши родители, деды и прадеды. Они и нам завещали держаться веры православной. А то, что ты коммунист - это не помешает тебе обвенчаться. Коммунисты тоже венчаются.

   Она назвала двух коммунистов, фамилии которых, к сожалению, не могу вспомнить, которые обвенчались.

     - Вы правы, мамаша, и такие коммунисты есть на свете, которые венчаются, крестят детей и другими делами занимаются. Но это не коммунисты, а случайные  люди в партии. После того, как они совершают поповские обряды, их исключают из партии.

     - А велика ли беда, Яша, что их исключают? Беспартийных больше и живут же люди. Если что, то и ты будешь жить с Анюткой, поживать и добра наживать. Она у нас работящая.

     - Нет, мамаша, я без партии жить не могу. Вы знаете, что моего отца колчаковцы расстреляли?
     - Как не знать. Я его хорошо знала.
     - Я дал клятву, пока я буду жив, буду беспощадно бороться против белогвардейцев с оружием в руках. Борьба с белогвардейцами еще не закончена. Меня в любое время партия может мобилизовать и послать на борьбу с басмачами... Басмачи те же белогвардейцы.
     - Раз такое дело, то зачем же, Яша, тебе жениться?
     - Военное дело для мужчины обязательное для всех и для коммунистов, и для беспартийных. В июле будущего года все равно в армию возьмут.

   Я сознательно преувеличивал возможность скорой мобилизации или призыва в армию. Мне показалось, что теща не на шутку взволнована такой перспективой. Раз вот-вот я должен уйти в армию, то "зачем же жениться", "зачем же выдавать Анюту замуж". Я подумал, может теща выручит меня и даст мне отказную. Тогда я сделаю законный поворот от Анютиных ворот.

     - Наверное, мамаша, вы правы. При таком положении мне жениться рановато. Надо отслужить в армии, подрасти, набраться ума побольше и тогда вернуться к этому вопросу. Правильно я вас понял?

        - Нет, нет, милый. Отчего же не жениться? Раз твои родные решили женить тебя, надо их слушаться. Они лучше знают, чем я, надо или не надо тебе жениться. Ты один, тебе нужна хозяйка. Не смотри, что Анюта молода, а она хозяйство будет вести лучше другой старой. А то, что я говорила насчет твоего коммунизма, забудь. У меня есть один зять коммунист (муж ст. дочери Марии - Клейменов Петр Гаврилович тогда уже был коммунистом. В настоящее время ему 85 лет, проживает он в г. Кустанае, пенсионер. В прошлом году он исключался из партии. Это событие он скрыл от меня. 24/УТ-1984 г.), ты будешь вторым. Без венцов так без венцов, вам лучше знать. Не вы первые, не вы последние будете невенчаными жить... Наверно время наступило такое.

   Старуха явно спохватилась, что она лишнего наговорила мне и не в пользу своей дочери, поспешила поправиться. Тем временем вернулась Анюта с подругой и Митькой. Анюта сказала постель готова- можно идти спать...

   Эта ночь была третьей моей бессонной ночью. Меня волновала нелепая затея со сватовством. Я упрекал себя за то, что согласился поехать на Сормовку, за свою наивность, мол "...не отдадут, отложат" и т.д. А получилось наоборот "не отложили, с первого захода отдали". Надо было мне отказываться. А как?

   Я понимал, что мой отказ будет большим моральным ударом для Анюты. Это уронит ее престиж среди молодых людей и что вряд ли кто-либо из молодых людей пожелает на ней жениться. А она ведь ни в чем не виновата. Это все я напутал, проявил бесхарактерность вчера на Русском. Мне стало безгранично жать Анюту. Но из-за жалости и ради исправления допущенной ошибки я не мог жениться на Анюте. Это было моим твердым решением.

   Утром рано я разбудил моего друга Митю и предложил ему побыстрее собраться.
     - Да ты что, Яков Васильевич, с ума спятил, в такую рань поднялся? Твоя теща, наверное, еще не успела блинов налечь. Без блинов поедем? Я не согласен.
     - Придется Митя согласиться. Тебе, конечно, можно подождать блинов, отдохнуть, дождаться обеда и даже ужина. У тебя родители, др. члены семьи за скотиной присмотрят, напоят и накормят. А у меня кто сделает? А потом есть и другая причина.

   И я ему рассказал, что я на Анютке не буду жениться, сватовство ты знаешь как начиналось и проводилось. Я сватов не посылал. Я, конечно, виноват, что согласился поехать и этим самым как бы одобрил выбор моих родственников. Они выбрали, они пусть и женятся.

   Митька был ошеломлен моим решением и сказал:
     - Ну и дурак ты. От такой девки отказываешься!! Может быть ты слишком торопливо так решил, поэтому и получается как-то несуразно? Подумай еще раз. Бытует же в народе поговорка:
"Семь раз отмерь - один раз отрежь".
     - Спасибо тебе за совет. Но я уже "отмерил" и "отмерил" больше, чем" семь раз..." Решение я принял абсолютно правильное.

     Это решение я изложил в письме и попросил сестру Федора передать его Анюте после нашего отъезда.

   Мой Митя быстро оделся и мы, не говоря ни слова теще, пошли к Федору, запрягли лошадей, разбудили Серафиму, одевшись, она вышла к нам, лукаво посмеиваясь, обратилась ко мне со следующими словами:
     - Ну как спалось, деверек, на тещиных пуховиках? Хороша Анюта? Эх, дурачок, стоило тебе вчера волновать своим капризом? Разве мы можем тебе сосватать плохую девку? Ты берешь девку - первый сорт. Это твое счастье. А почему вы соскочили в такую рань? Поспали бы как следует, а за это время теща напекла бы блинов, попили бы чайку, неторопясь отправились домой. А потом надо договориться со сватами о том, как и когда будем играть свадьбу... Придется нам, дорогой,задержаться на некоторое время.

     - Задерживаться не будем. Лошади уже запряжены, ждем тебя. Одевайся побыстрей, поедем домой. Чай будем пить дома. Анюта, конечно, хорошая девушка, но она не моя невеста. И я сюда больше не приеду.
     -Ты что, сдурел? Как это так не твоя невеста? Вчера была твоя, а сегодня не твоя! Что с тобой происходит?
     - Побыстрее одевайся и в путь. Если ты хочешь остаться, оставайся, мы одни уедем.

   Серафима Степановна разрыдалась и стала быстренько одеваться. Рыдая, она вышла, уселась в сани, и мы поехали домой на Русский. На протяжении всего двадцатикилометрового пути она не переставала плакать.

   Завидев наше приближение к дому ( землянке ) из него вышло человек десять женщин во главе с сестрой Пелагеей Васильевной. Все они были вооружены вениками, щетками, тряпками, ведрами и др. несложными орудиями труда, с помощью которых они производили срочный внутренний косметический ремонт избы. Все мои родственники и соседи были уверены в моем сватовстве. Они не сомневались, что Коверины выдадут свою дочь Анюту за меня и с утра развернули работу по ремонту квартиры. Едва успев сойти с повозки, как я был окружен встречавшими нас женщинами. Первый вопрос, с которым обратилась Поля, был вопрос:
     - Ну как, усватали?
Я ответил:
     - Нет.
     - Как нет?
     - Так нет. Не отдали.

   Поля и все встречавшие женщины подошли к седевшей неподвижно Серафиме с вопросом:
     - Почему же не отдали Каверины Анютку за Яшку. Они, наверное, отложили? Это не беда. Надо сделать второй заход. Не может быть, чтобы это был отказ!!! За такого парня, который является хозяином в доме, любые родители, любую девку с руками отдадут.

   Пользуясь тем, что от меня отошли женщины, я начал было распрягать лошадей.   Серафима дулась, дулась, наконец, расплакалась и сказала:
     - Да нет. Яшка сказал вам неправду. Усватали, состоялся запой, а сегодня рано утром наш жених отказался.

   Все женщины моментально окружили меня плотным кольцом и стали наперебой давать мне советы, пересыпая их своими возмущениями по поводу моего поступка.

     - Надо немедленно исправить допущенную ошибку. Такую девушку ты не должен упускать! Ты отказываешься от своего счастья!!

Своим отказом ты обесчестишь на всю жизнь ни в чем неповинную девушку!

   Перед криками, советами и возмущением сверстниц моей матери, которых я знал с раннего детства, и, которых я уважал, я растерялся. В это время я, наверное, был похож на затравленного зайца. У меня голова шла кругом. Изловчившись, я вырвался из окружения и вбежал в хату. Все женщины с шумом и гамом последовали за мной. На какой-то момент они переключили свое внимание на плакавшую сестру. Пользуясь этими минутами, я выскочил из хаты и быстро побежал к моему ст. брату Андрею. Андрея я застал за ремонтом уздечки. Увидев меня, брат спросил:

     - Ну как, усватали?

     - Нет, не отдают.

     - Как не отдают? Что за чушь! Почему не отдают?

     - Я не знаю.

     - А я знаю, тебя черта дурака и не женишь из-за твоей коммунии. Ну, какие родители отдадут свою дочь за  брандахлыста, который вместо того, чтобы заниматься хозяйством, занимается разъездами по селам и языком чешет. Сколько раз я тебе говорил, брось ты свою "касамолию!" Не послушал - вот и пожинай.

   Пока брат читал мне нотацию, я отдыхал от бабьего галдежа и приходил в себя. Я совсем было успокоился и забылся. Вдруг распахнулась дверь, вошла рыдающая Серафима, а за ней все те же женщины, на перебой вторящие причитаниям Серафимы. Андрей быстро встал с табуретки, подбежал к Серафиме и спросил:

     - Что случилось?!

     - Усватали, сделали запой, на запое присутствовали все родственники, а он, дурак, отказался!

   Андрей, не говоря ни слова, стал хлестать меня уздечкой.

Я ухватился за уздечку, вырвал ее и убежал домой.

   Утром следующего дня Паша подослала ко мне свою младшую сестренку Лиду, узнать, что случилось со мной. Почему я сделал предложение ей, а сватов послал к Анютке. Я попросил Лиду передать мою просьбу выйти сегодня вечером ко мне, и я ей все объясню. Скажи Паше, я ее любил, люблю и буду любить.

                ХУ1.  В  Б О Р О В О М

В конце октября 1920 г. Боровской райком РКСМ взял меня на работу в свой аппарат в качестве инструктора . Секретарем райкома комсомола был тогда Турчанинов Яков Семенович (Турчанинов Я.С. получил историко-философское образование.Он много лет работал на руководящей чекистской работе, был начальником ряда областных управлений Госбезопасности. В настоящее время пенсионер, активный пропагандист. В 1973 году он опубликовал книгу: "Кто их владыка?). Заведующим организационным отделом был тов. Головко Спиридон.

   Будучи инструктором райкома, я познакомился с работой почти всех ячеек комсомола района. Самое лучшее впечатление произвели на меня комсомольские ячейки с/х коммуны имени К.Маркса, имени Льва Толстого и им. Зиновьева. Мне нравилось, как была организована производственная работа в коммунах, нравился обобществленный быт коммунаров, их упорная и систематическая работа над повышением политического и культурного уровня членов партии, комсомольцев и беспартийных коммунаров. С комсомольцами в неделю один раз проводились политзанятия, по вечерам устраивали громкие читки газет и книжек. Некоторые комсомольцы посещали школы ликбеза. При всех трех коммунах были организованы драмкружки, которые время от времени ставили спектакли. Уровень работы любой сельской ячейки, конечно, был ниже уровня работы комсомольских ячеек с/х коммун. Но все ячейки проводили в селах, примерно, такую работу, какую проводили комсомольцы трех коммун.

   В политическом воспитании комсомольцев огромную роль играли революционные песни. А партийный гимн "Интернационал" был первой нашей политграмотой. Мы всегда исполняли его с огромным душевным волнением, вдумываясь в каждую строку, в каждое слово. Такие слова как:

"Никто не даст нам избавленья Ни бог, ни царь и не герой,

Добьемся мы освобожденья Своею собственной рукой"

наполняли нас безграничной верой в свои силы, в свое будущее, в победу коммунизма.

   Слабым местом в работе Боровского райкома комсомола в 1920-1921 гг. было почти полное отсутствие работы среди казахских юношей и девушек. Позднее я узнал, что это было характерным недостатком для всей Кустанайской областной организации.

   0 с/х коммунах я рассказал своей сестре Пелагее Васильевне. Все, что я рассказал, сестре понравилось. Я предложил Поле вступить в Боровскую с/х коммуну им. Зиновьева. Она согласилась. Об этом я рассказал Турчанинову Я.С., Кудрину Степану.Они уже были коммунарами и были хорошо осведомлены о порядке оформления. От них я получил полную консультацию о том, как оформить свое вступление в члены с/х коммуны. 0 своем желании вступить в коммуну я рассказал своим б. односельчанам - коммунистам Ващенковым, Ильичеву и др., которые одобрили мое решение и посоветовали немедленно подать заявление в совет коммуны, обещав при этом поддержать мою просьбу, когда мое заявление будет рассматриваться на общем собрании коммунаров. Я так и сделал

   В марте или апреле 1921 г. мы с сестрой были приняты в члены с/х коммуны им. Зиновьева. Весь наш скот, птица и инвентарь были обобществлены и переданы в распоряжение совета коммуны. Вскоре сестра переехала на жительство в коммуну, а я продолжал работать в райкоме комсомола.

   Все коммунары были охвачены благородным порывом работать и работать ради создания условий для новой обеспеченной жизни. Коммунары хорошо подготовились к весеннему севу. Заблаговременно был проведен ремонт с/х инвентаря, подготовлен был рабочий скот, отсортирован семенной материал, отобраны и расставлены по рабочим местам кадры плугарей, погонщиков, сеяльщиков и др. Все это позволило коммунарам провести сев в более сжатые сроки, чем он проводился в предыдущие годы, когда они проводили весенние севы в своих индивидуальных хозяйствах. Все это радовало коммунаров.

   Наряду с севом коммунары проводили большие работы по строительству жилья и надворных построек.

   Все, кто работал на строительстве, работали хорошо, с большим увлечением и высокой отдачей. В коммуне не было равнодушных людей. Каждый работал добросовестно, добиваясь высокого качества. За короткое время коммунары поняли преимущество коллективного труда перед индивидуальным, разрозненным.

   Коммуна была крупным коллективным хозяйством. Она объединяла хозяйств - 150. Она была хозяйством богатым. Я не помню сколько в коммуне было лошадей, рабочих волов, коров, свиней, овец и др. мелкого скота, сколько птицы. Но всего было много. Рабочего скота было вполне достаточно для проведения всех с/х весенних и летних работ. Налицо было большое стадо продуктивного скота и птицы. Все говорило за то, что коммуна будет жить. Ее хозяйство будет развиваться и крепнуть, жизнь коммунаров будет улучшаться, расти, будут культурные мероприятия. Но одно обстоятельство, которого никто не мог предусмотреть, стало для коммуны и коммунаров роковым.

   Весна и лето 1921 г. в Поволжье, Казахстане и некоторых восточных районах Восточной Сибири были на редкость засушливыми. За все весенние и летние месяцы не выпало ни одного дождя. Погорели все травы, посеянные хлеба не взошли. Затраченные материальные средства и труд коммунаров пропали. Это было величайшим ударом по коммунарам, а также по индивидуальным крестьянским хозяйствам.

   Жителей районов и областей, подвергшихся стихийному бедствию, охватил всеобщий страх перед надвигавшимся голодом. С каждым днем, неделей,  месяцем страх перерастал в ужас и отчаяние. Огромные массы крестьян Кустанайской области побросали свои насиженные места и двинулись в Семиречье. Вместе с Крюковыми, родителями Серафимы, другими Борисо-Романовскими  родственниками мой ст. брат со своей семьей тоже уехал в Семиречье.

   По рассказам Андрея и его членов семьи, вернувшихся из Семиречья спустя почти два года, путь до Семиречья был весьма тяжелым. Много было смертных случаев. Двигались на Семиречье в составе огромного обоза, насчитывавшего до 100-120 подвод.

У каждой семьи были одна-две повозки крытые, оборудованные на случай непогоды или большой жары, непромокаемой крышей. Ехали дружно. В случаях, когда кто-либо попадал в какую-либо беду, то остальные переселенцы помогали ему. Широко была развита взаимовыручка. И все-таки не все переселенцы доехали до Семиречья. Многие водоемы, которыми переселенцы пользовались в пути, оказались зараженными дизентерией и др. болезнетворными бактериями.

   Чем ближе обозы переселенцев подходили к Семиречью, тем нещаднее палило солнце. Оно изматывало переселенцев до предела. Люди и скот испытывали большие трудности в воде. Поэтому, когда добирались до очередного водоема, делали остановки, давая отдых скоту и себе. Из-за низкой общей культуры и отсутствия элементарной медицинской грамотности многие семьи пили сырую воду и за это жестоко расплачивались. Люди заболевали желудочными болезнями и умирали. Умерли родители Серафимы.

По рассказам Андрея, Серафимы и их детей почти весь путь до Семиречья отмечен бугорками могил.

   В отличие от многих переселенцев с самого начала отъезда мой брат Андрей самым решительным образом запретил своим детям употреблять в пути сырую воду. Они пользовались только кипяченой водой, приготовленной на стоянках и заполненной ей дорожной деревянной посудой - лагуны. Ее, как правило, хватало от стоянки до стоянки.

   Такая небольшая предусмотрительность спасла жизнь членам семьи Андрея. Вся семья, в полном своем составе вернулась домой на Русский.

   Наша коммуна распалась. Состоялось решение правления коммуны, а потом и общего собрания коммунаров о самороспуске. Коммунары, выходя из коммуны получали свой скот и инвентарь и возвращались к местам прежней своей жизни. Некоторые коммунары уезжали в то же Семиречье. Одним словом, каждая семья спасалась, как могла.

   Почему коммунары, первопроходцы коллективного с/х труда, энтузиасты, добровольно вступившие в с/х коммуну, не выдержали первого, правда, очень серьезного испытания?

   Во-первых, потому, что стихийным бедствием были охвачены многие губернии края Республики. Выжжены были не только хлеба, но и травы. Совершенно очевидным было, что коммуна не сможет приобрести ни хлеба, ни фуража скоту.

   Во-вторых - коммунары знали, что наше государство не сможет оказать коммуне помощь ни хлебом, ни фуражом. В ходе двух войн материальные ресурсы страны вообще и в частности запасы хлеба и фуража были израсходованы.

   В-третьих, за такое короткое время коммуна не успела окрепнуть. Она не могла накопить своих страховых запасов хлеба и фуража.

   В-четвертых,  время показало, что коммуна была преждевременной формой перестройки с/х-ва. Поэтому она оказалась нежизнеспособной.

   Моя сестра Пелагея Васильевна со своими детьми вернулась на Русский. Из всего, что мы внесли в хозяйство коммуны, сестра получила назад корову, теленка и двух овец.

   Несмотря на тяжелейшее положение в районе и губернии, комсомольская работа не прекращалась, правда, она сужалась. Она сводилась к борьбе с голодом и к самым элементарным формам политико-просветительной деятельности среди молодежи. Особенно энергично продолжали работу над повышением своего общего и политического уровня комсомольские активисты. Большую роль в поднятии общей и политической грамоты комсомольского актива сыграли межрайонные совпартшколы. Так, например, в Боровской межрайонной совпартшколе было всего слушателей человек 40. Из них половина были комсомольцы.

   Трудно передать с какой жадностью мы слушали лекции, доклады по политической экономии, по истории партии, по советскому и партийному строительству. К каждому семинарскому занятию слушатели тщательно готовились. Нельзя сказать, что мы понимали все, что слушали и читали, но прилежание у нас было огромное. Всю рекомендованную литературу мы прочитывали. На семинарских занятиях за словом в карман не лезли. Нам казалось, что мы постигаем самые большие глубины общественных наук.

     Никогда не забуду, как во время перемены один из слушателей рассказал, что он только что встретил одного своего односельчанина, бывшего красного партизана, который рассказал ему, что он не позже как два дня тому назад поехал в поле и по дороге встретил бывшего беляка, который в 1919 г. порол его плетью перед тем, как должны были его расстрелять. Он его поймал, связал, привез в Боровое и сдал уполномоченному Ч.К. Когда рассказывавший назвал фамилию беляка, то я едва не лишился чувств. Им был бывший н-к Александровского почтового отделения Поздняков Николай Дмитриевич, муж учительницы Александровского 2-х классного училища, которое я окончил в 1917 г., Стадухиной Марии Григорьевны (Стадухина М.Г. была дочерью Кустанайского уездного н-ка). Товарищи, присутствующие при рассказе о пойманном белогвардейце, заметили мое состояние и вовремя помогли мне сесть, не понимая, что случилось со мной.А случилось то, что я услышал имя человека, который в начале мая 1919 г. выдал карателям моего отца Василия Максимовича Вострикова.

                ХУЛ. В К У С Т А Н А Е

      В мае 1921 г. состоялся первый Кустанайский губернский съезд РКСМ.  (Кустанайский уезд  до апреля 1921 г входил в состав Челябинской губернии. С переходом уезда в состав Казахской (Киргиз) АССР он был преобразован в губернию ). На Съезде организационно была оформлена губернская комсомольская организация, которая фактически уже существовала. Бывший Кустанайский Уком комсомола был переименован в Губком, а райкомы в Укомы РКСМ. Съезд заслушал и обсудил отчетный доклад секретаря Губкома РКСМ тов. Шубина М.К.. С докладом "0 задачах Губернской комсомольской организации" выступил прибывший из Киробкома РКСМ т. Шмидт Я.С..0н был Киробкомом рекомендован ответст. секретарем Губкома комсомола. Тов. Шмидт говорил о необходимости организации охраны труда, об улучшении быта крестьянской молодежи, об организации борьбы с детской беспризорностью, с нищенством и проведении субботников по заготовке топлива для школ и больниц. Съезд избрал Губком. На состоявшемся пленуме обязанности между членами Губкома были распеределены следующим образом:

Шмидт Я.С. - отв. секретарь,

Чагодаев Александр (отчество не помню)  - зав. политпросвет отделом,

   Шубин М.К. (уроженец с Александровки. Мы вместе с ним учились в Александровской церковно-приходской школе и в 2-х классном училище)- зав. организац. инст. отделом,

Окунев (имя отчество не помню) - зав. воен. спорт.

   После первого пленума Губкома я был оставлен для работы в аппарате Губкома комсомола в качестве инструктора.

   Присутствие на Губернском съезде, а затем и на пленуме явилось для меня большой школой. Передо мной открылись новые горизонты комсомольской работы. Прослушав отчет и выступления тт., я узнал многое о состоянии комсомольских организаций в уездах. Сельские комсомольские организации были по своему составу небольшие, по 8-10 человек. Крупными ячейками были ячейки в уездных центрах - в Боровом, Урицке, Федоровке, Двнисовке, Адамовке и, конечно, в Кустанае, а также в с/х коммунах.

   На Губернском съезде я узнал, что некоторые Укомы комсомола проводят время от времени собрания несоюзной молодежи, на которых они разъясняют цели и задачи союза молодежи, что это способствует росту количественного состава комсомольских ячеек. На съезде указывалось на два недостатка в работе Губкома - это плохо велась политико-воспитательная работа среди казахской молодежи и среди девушек. Работники Губкома объясняли слабость работы среди казахской молодежи отсутствием национальных кадров. На всю губернию было три работника, владевшие казахским языком, которые вели работу среди казахской молодежи. Это тт. Шарипов Шакир - татарин, Усманов - татарин и Еленов - казах. Трудность состояла еще и в том, что бедняцко- батрацкая казахская молодежь в массе своей была неграмотной, отсталой и забитой.

   Спустя месяца полтора-два секретарь Губкома т. Шмидт Я.С. был отозван Киробкомом РКСМ. После отъезда т. Шмидта Я.С., состоявшийся 10 августа 1921 г. 2 пленум Губкома РКСМ утвердил секретарем Губкома т. Шубина М.К. А спустя месяц или полтора Губком РКСМ, избранный первым губернским съездом, постановлением Киробкома РКСМ был распущен и создано Губоргбюро РКСМ. Ответственным секретарем Губоргбюро был назначен присланный ЦК РКСМ тов. Медведев Дмитрий, окончивший курсы при Коммунистическом университете им. Свердлова.

     На состоявшейся 17 ноября 1921 г. второй кустанайской партийной губернской конференции бывший член бюро Губкома РКП(б) начальник Губотдела Г.П.У. т. Эльпединский, говоря о роспуске Губкома РКСМ и создании Губоргбюро РКСМ, сказал: "Губкомол был распущен Обкомом, так как молодежь занималась не коммунистическим воспитанием, а толстовщиной. Губкомолом для поднятия работы ничего сделано не было. Дурные привычки замкнуться, непонимание дисциплины порождает неприятные явления. Они сами просятся под опеку. Почему они не смогли ближе спаяться с Губком . (Кустанайский обл. Госархив, ф. № P-1, on. I, дело 2, связка I, л. 9.)

   Обвиняя Губкомол в "толстовщине", "замкнутости" и "недисциплинированности"  тов. Эльпединский не привел ни одного факта, он не назвал ни одной фамилии из числа комсомольского актива, или кого-либо из рядовых комсомольцев, кто бы занимался "толстовщиной", "замыкался" и вел бы себя "недисциплинированно". Этого тов. Эльпединский не сделал потому, что таких комсомольцев в Кустанайской организации не было. Явно надуманное обвинение комсомольского актива в "толстовщине" тов. Эльлединскому понадобилось для обоснования своего, глубоко непартийного,

взгляда на юношеское движение. Он предложил: "... при Губкоме РКП(б) организовать отдел по работе среди юношества". ("КПСС о комсомоле и молодежи". Изд. ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1957 г., стр. 41.)

   Это предложение тов. Зльпединского было сделано вопреки директивному письму ЦК РКП(б), разосланного в декабре 1920 г. "Всем губкомам и укомам РКП(б)", в котором сказано, что:

"Наши партийные организации должны помочь организациям РКСМ не путем создания отделов молодежи при партии вместо автономного союза молодежи.., а практической помощью и деловыми советами и указаниями, в которых сейчас нуждается юношеское движение".". ("КПСС о комсомоле и молодежи". Изд. ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1957 г., стр. 41.)



   В духе этого письма была принята конференцией резолюция по докладу "Взаимоотношения РКП(б) и РКСМ". В резолюции сказано, что "Кризис, наблюдаемый нами в Кустанайской губернии, есть ничто иное, как непродуманность парткомов в деле улучшения работы среди молодежи. Считая себя обязанной провести в жизнь постановления Всероссийской партконференции, 2-я губконференция подчеркивает необходимость скорейшего проведения в жизнь пунктов 5-6 резолюции, где точно говорится о формах работы и взаимоотношениях РКСМ и РКП(б).( Куст. Обл. гос. архив ф. р-1, оп I, д.2, с. I, лист 3.) Этим самым конференция отклонила предложение тов. Зльпединского.

   1921 г. был, как уже читатель знает, годом неурожайным. Наступала зима голодная. Из уездов стали поступать сведения о развале комсомольских ячеек. Кулаки и церковники активизировали свою контрреволюционную пропаганду против Советской власти. Стали поступать сведения о появлении мелких вооруженных банд.

   На одном из заседаний Губоргбюро комсомола было решено послать в Боровской и Урицкий уезды группу инструкторов во главе с отв. секретарем Губоргбюро тов. Медведевым Дмитрием, поручив им провести следующую работу:

    I. На месте проверить состояние каждой ячейки комсомола. Выяснить причины ослабления работы.

   2. Помочь секретарям ячеек составить планы работы на зимний период, показав им наглядно, как нужно организовать повседневную работу. Особое внимание обратить на казахские ячейки и по возможности создавать новые ячейки в аулах.

   3. Чтобы популяризировать цели и задачи комсомола, провести районные конференции несоюзной молодежи.

   Это мероприятие было одобрено Губкомом партии. Вскоре была создана группа, которая, неизвестно почему, была названа "экспедицией Губоргбюро РКСМ". В состав этой экспедиции вошли следующие товарищи:

   Медведев Дмитрий - отв. секретарь Губоргбюро (начальник

   экспедиции)

   Востриков Я.В. - зав. орг. отделом Губоргбюро

   Головко Спиридон - зав. политпросвет отделом

   Блинов Георгий - инструктор

   Усманов (имя и отчество не помню) - инструктор.

   Замерлов Кирилл - инструктор.

   Епифанов Николай - зав. учраспредом.

   Каждый член экспедиции получил мандат с весьма широкими полномочиями. А первым трем товарищам Губком партии выдал в дополнение свои мандаты с более широкими полномочиями. В партийных мандатах Медведев Дм., Блинов Г. и я именовались членами партинспекции Губкома РКП(б). Нам поручалась проверка и налаживание партийной работы на местах. Мы получили в Ч0Н"е теплое обмундирование и оружие - по винтовке и по нагану, взяли с собой большое количество популярной комсомольской литературы, чистые бланки комсомольских билетов, бумаги для ячеек. В селах и аулах тогда почти не было бумаги. Секретари ячеек жаловались, что не на чем и нечем писать протоколы и отчеты о работе.

                ХУШ.  ЭКСПЕДИЦИЯ  ГУБОРГБЮРО  Р К С М

   Приблизительно числа 16 сентября 1921 г. ранним утром экспедиция тронулась в путь, взяв курс на село Боровое.

   На следующий день в Боровом провели заседание Укома комсомола, на котором заслушали информацию секретаря Укома РКСМ тов. Турчанинова Я.С. о состоянии комсомольских ячеек. На этом же заседании был разработан и принят план совместных мероприятий экспедиции и Укома по оживлению комсомольской работы сельских ячеек. Он был составлен в духе тех задач, которые Губоргбюро поставило перед членами экспедиции. Члены экспедиции должны были их провести совместно с членами Укома комсомола и членами Укома партии.

   Для реализации принятого плана в каждое село или аул было послано два человека - один член нашей экспедиции и второй - работник Укома комсомола или работник Укома партии или кто-нибудь из партактива. Каждой двойке, а в некоторых случаях тройке, приходилось проводить эту работу не в одном селе или ауле, а в двух, трех. Все зависело от географического расположения, величины населенных пунктов, от количества комсомольцев в них. На проведение намеченных мероприятий понадобилось нам 12 дней.

   При проверки наличного состава комсомольских ячеек выяснилось, что многие комсомольцы вместе с родителями выехали в направлении Акмолинской губернии и Семиреченской области,где в1921 г. был хороши урожай.  А у оставшейся части комсомольцев было очень и очень плохое настроение. На комсомольских собраниях и на собраниях несоюзной молодежи, молодые люди и девушки задавали один и тот же вопрос: "Будут давать хлеб?"

   План намеченных мероприятий мы выполнили. Провели собрания, составили планы работы, дали комсомольцам литературу, выдали билеты, даже приняли десятка два-три человек в члены комсомола. Но все это перед лицом наступающего голода не радовало нас и не внушало нам уверенности в том, что наши планы будут выполнены.

   Из Борового мы переправились в Урицкий уезд. Там мы предварительно провели такое же заседание Укома комсомола, какое провали в Боровом. Приняли такой же план мероприятий и так же приступили к его выполнению.

   Положение в Урицком уезде было намного лучше, чем в Боровском. Здесь местами урожай был средним и ниже среднего. Крестьяне собрали хлеба столько, что они обеспечивали себя продовольствием и семенами. Настроение у комсомольцев и молодежи было хорошее. Результаты нашей работы в селах и аулах Урицкого уезда были более эффективными. Нам удалось почти все ячейки пополнить новыми членами комсомола. Уже на пятый или шестой день мы собрали съезд несоюзной молодежи. На съезд прибыло человек 250. Местная комсомольская организация совместно с учителями школ поставила спектакль - "Бедность не порок". Среди делегатов было много батраков и пастухов, девушек было, приблизительно, 100-105. С большим вниманием делегаты съезда выслушали доклад т. Медведева Дм. "0 целях и задачах Союза молодежи". Доклад был весьма хорошим, как по форме, так и по содержанию. Докладчик сумел просто, ясно и убедительно рассказать о Союзе молодежи. Я невольно сравнивал его доклад со своими выступлениями на эту же тему и приходил к выводу, что у меня получалось намного хуже."Почему? - спрашивал я себя, - Митя Медведев умеет делать такие увлекательные доклады, а я не умею?" Я чувствовал, что мои доклады были корявыми. Я догадывался, что они были такими из-за моей слабой грамотности.

   На второй день съезда несоюзной молодежи, в самый разгар задушевных бесед с делегатами пришел к нам секретарь Укома партии тов. Ковалев Иван и попросил у председательствовавшего секретаря Укома комсомола тов. Лобка слово. Тов. Ковалев в своем выступлении сообщил делегатам съезда, что получены сведения о появлении на окраине Урицкого уезда вооруженной банды в количестве 80 человек, которая зарубила двух милиционеров и восемь человек партийно-советского и комсомольского актива. Тов. Ковалев предложил прервать работу съезда на два-три дня, пока не будет ликвидирована опасность нападения бандитов на Урицк. Обратился к делегатам мужчинам с призывом влиться в часть особого назначения (ЧОН) и принять участие в ликвидации банды. В составе делегатов съезда мужчин было немногим больше половины. Из них человек 25-30 казахов. Немногим меньше половины делегатов съезда составляли девушки.

   На сельских собраниях несоюзной молодежи мы старались как можно больше выбирать делегатами на уездый съезд девушек.

Дело в том, что в урицкой комсомольской организации, как и в других организациях было очень мало девушек. Поэтому естественно мы хотели использовать уездный съезд несоюзной молодежи для пополнения комсомольских организаций девушками.

   Все мужчины делегаты съезда, в том числе и казахские юноши, как один изъявили желание вступить в ЧОН и принять участие в разгроме банды. Большинство делегатов не умело обращаться с ружием. Началось срочное обучение их. В нем приняли активное участие 20 делегатов, отслужившие в рядах Красной Армии и в совершенстве владевшие стрелковым оружием. Вокруг Урицка выставили караулы, по дорогам пустили верховые и на подводах разъезды. В ЧОН влилась и наша экспедиция. Никогда не забуду возбужденных лиц и огоньком горевших глаз делегатов - чоновцев, впервые взявших в руки боевое оружие.

     Все коммунисты, комсомольцы и наши делегаты молодежного съезда были разделены на три отряда. Одним отрядом командовал секретарь Укома РКП(б) т. Ковалев Иван (в 1938 г. я случайно встретил т. Ковалева И. в Москве. Он тогда работал в нар. комиссариате земледелия СССР. Т. Ковалев был вызван ко мне как заявитель (отец тогда работал в НКВД – И.В. )), вторым - председатель Уисполкома т. Ковалев Дмитрий (брат секретаря Укома) и третьим - уездный военком (фамилию забыл). Одному из отрядов Ч0Н"а удалось напасть на след банды. Произошла схватка с бандитами. Несколько бандитов были убиты, со стороны нашего отряда потерь не было. Среди чоновцев было несколько человек раненых. В том числе были ранены два комсомольца.

   Бандиты никогда не ввязывались в бой с нашими отрядами. Они предпочитали действовать методом неожиданных наскоков на населенные пункты, грабили и убивали врасплох захваченных коммунистов, комсомольцев и беспартийных советских активистов. Бандиты действовали именно так и теперь в тех населенных пунктах уезда, где они побывали. Они зверски растерзали несколько лучших наших товарищей. Своим жертвам они вспарывали животы и насыпали в них овес или пшеницу и оставляли их на мучительную смерть. Не помню, сколько точно человек бандиты убили в то время в Урицком уезде. Но мне хорошо запомнились похороны четырех или пяти зарубленных товарищей, которых хоронили в Урицке (Всехсвятске). Остальные жертвы бандитского налета были похоронены по месту их жительства.

   К сожалению, описанный случай налета бандитской шайки на мирных строителей новой счастливой жизни был не единственным. 1920, 1921 и 1922 гг. были такими годами в истории Кустанайской губернии, когда партийным, советским и комсомольским организациям приходилось вести борьбу не только с разрухой, но и с бандитскими шайками, рыскавшими по селам и аулам.

   Отбив нападение бандитов, съезд несоюзной молодежи Урицкого (Всесвятского) уезда продолжил свою работу. Съезд принял резолюцию, в которой высказывалась полная солидарность с целями и задачами комсомола. Многие делегаты подали в Уком комсомола заявление о принятии их в члены РКСМ и они были приняты.

   Так реагировали молодые советские патриоты на кровавые налеты белобандитов.



                XIX. СНОВА В КУСТАНАЕ

   Вернулись мы в Кустанай в середине октября. Митя Медведев был вызван Киробкомом комсомола в Оренбург с докладом. Он немедленно выехал и проинформировал обком о положении в области и о состоянии губернской комсомольской организации. В начале ноября Митя Медведев вернулся из поездки в Оренбург, и, спустя три-четыре дня заболел сыпным тифом. За короткое время работы с Митей Медведевым мы полюбили его. Обоятельный, скромный и хорошо теоретически подготовленный товарищ. Тиф безжалостно вырвал его из наших рядов. Приблизительно в половине ноября 1921 г. мы похоронили Митю Медведева в центре городского сада.

   По рекомендации Губкома РКП(б)  Губоргбюро избрало меня ответственным секретарем.

   Разразившийся в губернии голод коснулся и нас, работников комсомола. Продовольственный паек был очень скудным. Иногда получали просяной хлеб (не помню сколько, но его всегда не хватало), или просяную муку. Когда получали просяную муку, то мы разводили ее водой и пекли коржи прямо на поверхности железной печки, стоявшей у нас в комнате. Пекли, конечно, без жиров. Изготовленные таким способом коржи казались нам вкуснее маминых пирогов с мясом или рыбой. Когда мне, как секретарю Губоргбюро, удавалось добыть для коллектива сотрудников говяжью голову, ноги или требуху, тогда у нас был настоящий праздник. К сожалению это было очень редко.

   В таких условиях, разумеется, было трудно вести комсомольскую работу. Вся работа комсомольских ячеек сводилась к борьбе с голодом и эпидемией тифа. Комсомольцы городских ячеек (в Кустанае их было в 1922 г. две или три) ходили вместе с коммунистами на субботники по очистке железнодорожных путей от снега, по разгрузке вагонов, на заготовку дров, на очистку городских улиц.

   Несмотря на недоедание и холод, молодежь г. Кустаная не прочь была посмотреть спектакль, кинокартину и даже потанцевать. Поэтому культурно-массовая работа в городе не замирала. Проводилась и политико-воспитательная работа - читались доклады лекции, проводились политзанятия в ячейках. Наиболее популярными темами докладов, лекций и бесед были: "Международное и внутреннее положение Сов. Республики", "0 новой экономической политике".

   В ячейках проводились громкие читки газет и брошюр. В городской кустанайской организации были кружки по изучению устава и программы РКСМ. Некоторые более подготовленные комсомольцы посещали занятия партийных кружков. Все комсомольцы тянулись к занятиям. Каждый стремился к расширению и углублению своих общих и политических знаний. Поэтому какое бы мероприятие не проводило Губоргбюро или Уком, оно всегда охотно посещалось комсомольцами и близко стоявшей к нам несоюзной молодежью.

Не было случая, чтобы кто-либо из комсомольцев без уважительных причин не пришел на доклад, на политучебу, на субботник или на военное занятие. Я не помню, чтобы бюро ячейки или бюро Укома или бюро Губкома приходилось бы обсуждать вопрос о неявке кого-то из комсомольцев  на какое-либо мероприятие. Каждый комсомолец был занят каким-нибудь конкретным делом, имел конкретное поручение. Эти поручения по своему характеру и объему были просты. Одни комсомольцы были актерами, другие чтецами, третьи беседчиками, четвертые докладчиками, пятые обязаны были вовремя написать и повесить объявление, шестые подготовляли зрительный зал (мыли, топили, украшали).

   В Кустанае был драматический кружок, членами его были комсомольцы любители, в том числе и некоторые работники Губкома и Укома. Помнится мне, как старательно наши актеры готовили два спектакля "Женитьбу" и "Бедность не порок".

     При Губкоме комсомола работали три художника-декоратора: Петушков (имя забыл) считался главным, Холодков Яша (тов. Холодкова Якова я случайно встретил в 1932 г. в Ленинграде. Он был тогда слушателем Военно-морской Академии) его помощник и Мухачев Толя (В августе 1941 г. мы встретились с тов. Мухачевым А. на фронте в г. Севастополе, где мы служили в Особом отделе Черноморского флота. Нач. О.о. был Кудрявцев М.М. наш бывший Кустанайский комсомолец) тоже помощник. Оба помощника были любителями. Основная работа у Толи Мухачева была - управделами Губкомола. Был и литературный кружок, который был организован тт. Шубиным М. и Чигадаевым. Рассказывали мне, что будто бы этот кружок работал хорошо в конце 1920 и в начале 1921 гг. При кружке существовала своя устная газета. Вокруг нее образовалась небольшая группа начинающих комсомольских писателей, и даже поэтов, выступавших перед комсомольцами со своими стихами.

   Правда не обходилось и без курьезов. Однажды участники литературного кружка были приятно удивлены выступлением Вани Короткова, работавшего рассыльным Губкома РКСМ. Присутствуя на занятиях кружка, Ваня Коротков попросил разрешения прочитать написанное им стихотворение. Все удивленно посмотрели на него. Руководитель кружка переспросил Ваню: "Ваня, ты сам написал стихотворение?" Ваня подтвердил.

      - Ну что же, товарищи, послушаем молодого поэта. Читай, Ваня!..

   Ваня встал, закинул полузакрытые глаза и стал медленно, но уверено читать.

      "Октябрь уж наступил - уж роща отряхает                Последние листы с нагих своих ветвей,                Пахнул осенний хлад -дорога промерзает,

   Журча, еще бежит за мельницей ручей,

     Но пруд уже застыл, сосед мой поспешает                В отъезжие поля с охотою своей,

   И страждут озими от бешеной забавы,

   И будит лай собак уснувшие дубравы."

   Чем больше Ваня читал, тем все больше и больше все присутствовавшие члены литературного кружка проникались уважением к автору такого чудесного стихотворения. Ваня кончил читать стихотворение, а слушавшие его минуты две-три продолжали неподвижно сидеть, вопрошающе глядя на Ваню, словно спрашивая: "Это все?" Ваня растеряно обвел глазами кружковцев и упавшим голосом сказал: "Вот и все!" Все встрепенулись, как-то разом заговорили. Каждый стал высказывать свое мнение о прослушанном стихотворении. Руководитель кружка, стукнув карандашом по графину, сказал:

      - Товарищи, так не годится. Надо спокойно и по порядку обсудить прослушанное стихотворение Вани Короткова. Я понимаю ваши волнения. Но согласитесь, что от ваших восторженных выкриков мало пользы, как для автора, так и для нас. Итак, кто желает выступать?

Один из присутствовавших товарищей задал Ване следующий

вопрос:

      - Ваня, ты видел когда-нибудь мельницу и журчащий ручей?

   Ваня недоуменно посмотрел на товарища, задавшего ему вопрос, вздернул плечиками, улыбнулся и сказал:

- Ну а как же? Кто же из кустанайских ребят не видал архиповскую мельницу? Мы там часто играем. Осенью, весной или после дождя летом там ручей бывает величиной с Тобол. Ух, он и урчит хорошо.

   Товарищ все не успокаивался и задал юному поэту еще один вопрос:

      - Ваня, а почему ты не написал про ручей так, как сейчас сказал? Ты сейчас сказал более образно, чем написал. Слово "журчит" - избитое, а вот "урчит" - находка .

   И он полузакрыв глаза, почти нараспев, произнес: "Урча еще бежит за мельницей ручей". Все согласились, что лучше было бы Ване употребить слово "урчит" вместо "журчит". Выступившие тт. много сказали хвалебных слов в адрес Вани. Одновременно спросили Ваню, давно ли он стал писать стихи. Ваня ответил, что стихами он стал увлекаться со второго класса. А сам писать начал с прошлого года.

   Руководитель кружка посоветовал Ване написать еще что-нибудь и принести ему. Ваня охотно согласился, сказав, что на это потребуется ему дня три-четыре. Ваня объяснил:

      - Вечерами писать не могу потому, что дома нет керосина. А днем я занят на работе. Писать приходится урывками и по воскресеньям. Так как послезавтра воскресенье, то я в понедельник или во вторник на следующей неделе принесу вам новое стихотворение.

   Свое обещание Ваня выполнил. Но время ему понадобилось

больше ровно на неделю. Утром, придя в Губком, Ваня протянул свою тетрадку литкружковцу, который больше всех заинтересовался творчеством Вани. В тетрадке нетвердым детским почерком, с большим количеством ошибок, было написано стихотворение, которое начиналось так:

      "Сидел рыбак веселый                На берегу реки                И перед ним по ветру                Качались тростники.

      Сухой тростник он срезал                И скважину проткнул.

   Один конец зажал он,

      В другой конец подул                И будто оживленный                Тростник заговорил-                То голос человека,

   И голос ветра был".

   Обратившись к автору, член кружка спросил его:

     -Ваня, как ты пишешь стихи - прямо сразу в тетрадке или у тебя есть какие-нибудь черновые наброски?

     - Сразу? - переспросил Ваня.- Нет, сразу не получается. Для того, чтобы вот так написать я переписывал его пять раз.

      - А где четыре первых черновика?

      - Да там дома валяются. Я их отдал братишке. Он из них делает кораблики.

   Товарищ попросил Ваяю Короткова, что бы он сходил с ним домой и показал бы ему черновики и вообще бы познакомил его с творческим процессом. Ваня охотно согласился.

   При входе в комнату, товарищ из литкружка обратил внимание на сидевшего на полу лет двух-трех малыша, который безжалостно пластал на ленточки листы бумаги, написанные знакомым нам почерком.

      - Ваня, покажи, как ты работаешь над созданием стихотворения. С чего ты начинаешь, как пишешь?

   Ваня удивленно посмотрел на своего старшего товарища и сказал:

      - Я не понимаю, почему вы все меня так спрашиваете? Разве я один пишу стихотворения? У нас в школе мы всем классом пишем.

      - Ну, то в школе, а ты покажи, как ты сочиняешь здесь, дома.

      - А вот так.

   Ваня полез в стоявший у стены шкаф, достал две книги. Одна из них была - Избранные произведения А.С. Пушкина, а другая - стихи Лермонтова. Ваня важно раскрыл ту самую страницу, на которой начиналось стихотворение "Тростник" и хотел было начать писать. Вдруг он услышал раскатистый смех пришедшего с ним литкружковца.

      - Вы почему надо мной смеетесь? - обиженно спросил Ваня Коротков покатывавшегося от смеха члена литературного кружка.

      - Да нет Ваня, ей богу, я смеюсь не над тобой, а над собой, над своим невежеством!

   Так был открыт "поэт" самородок Ваня Коротков.

   Примерно в марте 1922 г. ко мне в Губком явился житель пос. Русского ровесник нашего ст. брата Андрея Шиловских Яков Макарович и рассказал, что моя сестра Пелагея Васильевна со своими детьми голодает. У нее уже кончились мясные запасы и кушать больше нечего. С ним я передал ей небольшую продовольственную посылку и попросил его организовать отправку ее ко мне в Кустанай. Вскоре она приехала ко мне с двумя детьми и поселилась в том же доме, в каком проживал весь коллектив сотрудников Губкома комсомола. Жили мы коммуной. В нее входили:

1.Востриков Я.В.

2.Турчанинов Я.С.

3.Головко С.

4.Епифанов Николай.

5.Замерлов Кирилл и др.

   Жили мы на архиповской мельнице в доме управляющего. В доме было комнат пять или шесть. В них никто кроме нас не жил. Поля стала хозяйкой нашего коллектива. Она готовила питание, стирала и обшивала нас, и питалась вместе с нами.

   После роспустка Губкома РКСМ и создания Губоргбюро  перед ним была одна основная задача - подготовить и провести 2-ой Губернский съезд РКСМ. Эту работу начал быв. отв. секретарь Губоргбюро  Митя Медведев. Об этом он доложил бюро обкома РКСМ во время поездки в Оренбург и там он получил соответствующие рекомендации. Но Мите Медведеву не суждено было довести до конца начатую им работу. Эту работу продолжил я. Но я к ней не был готов.

   На одном из заседаний Губоргбюро РКСМ было принято решение: Созвать 2-й губернский съезд РКСМ. Поручить Укомам комсомола в течение июля провести уездные съезды комсомола, на которых выбрать делегатов на Губернский съезд. Губоргбюро поручило мне подготовить отчет о работе Губоргбюро РКСМ. Я понимал, что я не смогу подготовить и сделать такой отчетный доклад, какой бы сделал Митя Медведев. До уровня руководителя Губернской комсомольской организации я еще не дорос. У меня были большие пробелы в общей грамоте. Я был малограмотным человеком. И это меня угнетало. Меня беспокоил мой весьма и весьма низкий политический уровень. В вопросах внешней и внутренней политики я разбирался очень и очень слабо. Обо всем об этом я рассказал отв. секретарю Губкома партии т. Шафету, когда он со мной вел разговор о том, что Губком партии намерен рекомендовать меня секретарем Губоргбюро РКСМ вместо умершего Д.Медведева. Тов. Шафет, успокаивая меня, сказал:

     - Это хорошо, что ты так остро чувствуешь свои недостатки. Они будут у тебя до тех пор, пока ты не сделаешь единственно правильный вывод, не начнешь немедленно учиться. Будешь учиться, будешь работать над повышением своей общей и политической грамотности, ты вскоре начнешь разбираться, как во внешней политике, тан и во внутренней политике партии. Это будет означать, что ты будешь сознательным строителем коммунизма. Об этом говорил В.И.Ленин 2/Х - 1920 г. на Ш съезде комсомола. Ты речь Ленина читал?

         - Да читал.

         - Ее надо не просто читать, а изучать. Изучай, тов. Востриков, и мобилизуй всех комсомольцев на ее изучение. Она обеспечит вам быстрый политический рост. Не боги горшки обжигают, а такие же люди, как и ты. Ну, а если среди ваших активистов выявится товарищ посильнее тебя, то Губком учтет твое желание и сделает перестановку.

          - В том-то и дело, такой тов. давно выявился, да не один, а два.

          - Это кого же ты имеешь в виду?

          - Я имею в виду Храмова И.С. и Турчанинова Я.С. Оба они не чета мне. Я учился у них комсомольской работе.

          - Храмов бесспорно грамотнее тебя. Он, конечно, более опытный, умный, скромный. Он работал с Шубиным, Чигодаевым, со Шмидтом.

И тем не менее мы не можем его рекомендовать на должность отв. секретаря Губоргбюро, а значит и на должность отв. секретаря Губкома РКСМ. Храмов коренной кустанайский житель. Он, конечно, лучше, чем кто-либо другой, знает местные условия. Но Храмов, как тебе известно, сын крупнейшего Кустанайского купца. Мы не можем доверить ему руководство губернской комсомольской организацией.

         - О тов. Турчанинове я ничего не могу сказать. Может быть он лучше тебя подготовлен, но Губком партии пока его не знает. Нужно некоторое время, чтобы ближе познакомиться с ним. Как только Губком партии убедится в правильности твоей характеристики, так мы немедленно сделаем перестановку. А сейчас пока работай. Подготовьтесь к губернскому съезду. Подумайте о будущем составе Губкомола. Как только у вас будет все готова, так придешь и обо всем расскажешь мне.

   В мае 1922 г. мы провели 2-ой Кустанайский губернский съезд РКСМ. Съезд заслушал и обсудил следующие вопросы:

1.Новая экономическая политика и комсомол - док. Проценко

2.Весенняя посевная кампания - докл. нач. губ. зем. управления Газис Мурзин.

3.Отчет о работе Губоргбюро РКСМ (докл. Востриков Я.)

4.Задачи политмассовой работы комсомола (докл. Головко Спиридон)

5.Выборы в состав Губкомола.

6.Выборы делегатов на П-ой Киргизский обл. съезд (В те годы Казахстан и Киргизия были в составе одной республики и называлась она:"Киргизская Советская социал.республика".Республиканские партийные и комсомольские органы именовались «Областными»)

В состав Губкома комсомола были выбраны следующие товарищи:

1.Востриков Я.В.               Зав. орготделом

2.Турчанинов Я.С.            Отв.секретарь

3.Петин Ф.П.                Зав. Общим отделом

4.Головко С.

5.Епифанов Н.                Секретарь Денисовского райкома      

6.Спичак Антон

7.Мазюк

8.Лобок

9.Усманов                Инструктор    

10Шарипов Шакир             Инструктор

11.

Кандидатами:

1.

2.

3.

   Делегатами на П Киргизский областной съезд РКСМ были выбраны:

1.Востриков Я.В.

2.Турчанинов Я.С.

3.Петин Ф.П.

4.Третьяк

5.Замерлов Кирилл

6.Спичак Антон

7.

           XX.  "С Д Е Л К А"  СО  С В Я Щ Е Н НИКОМ  СЫРОВАТКО

   Летом 1921 г. огромные пространства Поволжья, Северного Кавказа, юга Украины и Казахстана были поражены засухой. Травы выгорели, посеянные хлеба или не взошли, или погибли. От бескормицы начался массовый падеж скота и голод, охвативший 30 губерний с населением свыше 30 миллионов человек. 1921 г. В.И. Ленин назвал годом неслыханной тяжести. Все силы партии и государства были брошены на борьбу с голодом. Советское правительство закупило зерно за границей, расходуя на это золото. Но его запасы были ничтожны.

   Когда народное бедствие достигло предела, трудящиеся на своих собраниях стали говорить о необходимости использования огромных ценностей, хранившихся в церквах. В январе 1922 г. представители голодающих губерний обратились с просьбой к Советскому правительству изъять церковные ценности и обратить их в фонд помощи голодающим. Идя навстречу разумному предложению представителей голодающих губерний, 23 февраля 1922 г. ВЦИК принял решение изъять из церковного имущества все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть самого культа, и передать их в фонд помощи голодающим. Тогда-то и выявилось истинное лицо реакционного духовенства. 28 февраля 1922 года патриарх Тихон (В.И.Белавин) и члены священного синода русской православной церкви обратились к верующим с воззванием. Они призывали паству и духовенство к неподчинению и сопротивлению представителям Советской власти при изъятии церковных ценностей. Эти действия духовенства вызвали волну беспорядков в стране. 5 мая 1922 года Московский революционный трибунал постановил привлечь патриарха Тихона к судебной ответственности.

   Проведенное изъятие церковных ценностей в Кустанае и Кустанайской губернии дало всего-навсего около четырех пудов серебра и меди, а золота ни одного золотник. Оно оказалось припрятанным попами. Совершенно случайно мне удалось поймать с поличным одного отца духовного, священника александровского прихода Сыроватко. В один из майских дней 1922 г. мне как секретарю Губоргбюро РКСМ был вручен ордер на получение сорока пудов се-

минного картофеля для коллектива работников Губкома комсомола. В то время служащие почти всех губернских учреждений получали от государства семенной материал, рассаду для коллективных огородов. На другой же день я собрал сотрудников Губоргбюро и поставил перед ними вопрос, согласны ли они коллективно посадить картофель. Обсуждая этот вопрос, мы столкнулись почти с непреодолимыми трудностями: во-первых, где сеять, т.е. на какой земле и, во-вторых, кто произведет вспашку. Сколько мы ни ломали наши молодые головы, так и не удалось нам найти реальных путей для преодоления возникших трудностей.

   Через день или два зашел ко мне в Губком мой дядя по матери Батаженков Семен Иванович, проживавший в селе Александровке. Он стал мне жаловаться на то, что он очень мало посеял из-за того, что нет больше семян, и что не смогу ли я ему помочь как-нибудь получить семян. У дяди были, как ему казалось, свои основания к такому разговору со мной. Он знал, что я, как секретарь Губкома комсомола, входил в состав губернской посевноей комиссии, которая занималась распределением поступавшего семенного зерна по уездам. Поэтому, мол, нельзя ли по-родственному помочь ему как-нибудь достать посевной материал. Об этом разговоре узнали мои коллеги тт. Турчанинов Я.С., Головко С., Епифанов Н. и другие, посоветовали мне передать наш ордер на семенной картофель моему дяде, чтобы он посеял его. А потом, осенью, из нового урожая он вернет нам эти 40 пудов. Таким образом мы будем обеспечены своим картофелем. Понимая, что этот вариант не совсем правильный, я решил проконсультироваться с секретарем Губкома партии тов. Шафетом. К моему удивлению тов. Шафет одобрил этот вариант, сказав при этом: "Возьмите себе мешка два на еду, а остальные отдайте старику. Он-то посеет, а у вас, пожалуй, ничего не получится."

   Так мы и поступили. Дядя Семен, получив картофель, был на седьмом небе. Он окончательно уверовал в то, что его племянник большой человек в губернии. На следующий день утром я зашел на квартиру, где остановился дядя, чтобы проводить его. Запрягая лошадей, я увидел, что к дяде подошла незнакомая мне молодая  женщина и, глядя на мешки с картофелем, с удивлением спросила его:

      - Семен Иванович, где и как Вам удалось достать столько картофеля?

   Дядя не без гордости, показывая на меня, сказал:

      - Да вот племянник достал.

   Женщина отвела дядю в сторону и о чем-то пошептались.

После чего, подойдя ко мне, дядя объяснил, что эта женщина жена Александровского священника Сыроватко.

     - Она просит нельзя ли достать и на ее долю хотя бы столько же картофеля. Попадья сказала, что заплатит серебром.

   Дядя стал настоятельно советовать мне использовать эту возможность. Я "согласился", сказав, что о деталях договоримся в Александровке.

   Проезжая мимо Губокома, я попросил дядю остановиться и подождать меня, сказав ему, что мне нужно дать некоторые указания моим подчиненным. Я зашел к секретарю Губкома партии Шафету и рассказал ему о предложении попадьи, высказав при этом свои догадки о том, что не расплатится ли священник церковной серебряной утварью, украденной им. Тов. Шафет вызвал к себе начальника ОГПУ тов. Антонова. Посоветовавшись между собой, они предложили мне действовать.

   Вечером того же дня я был в Александровке. Через полчаса явился священник. На вид ему было 35-40. Познакомились, уединились и мой батя с хода обратился ко мне буквально со следующим вопросом:

- Яков Васильевич, можно ли достать для меня пудов 50 пшеницы и столько же других культур?

   Я ответил ему очень кратко:

     - Смотря какими путями вы думаете доставать.

     - Полагаю, вам эти пути больше известны, чем мне. Что касается платы, то я буду платить серебром. Об этом ведь говорила вам моя жена.

     - На таких условиях, думаю, что можно будет достать и больше, чем 100 пудов.

   Священник Сыроватко хотел немедленно приступить к конкретному разговору. Я его остановил, сказав, что прежде, чем начинать разговор по существу самого предпринимаемого дела, нам надо договориться об одном условии.

     - О каком именно?

     - О небольшом, но в нашем деле важном, Вы знаете, чем я рискую, берясь достать вам зерно? Я рискую жизнью. Поэтому мое первое условие: держать язык за зубами. Никому о нашей будущей сделке ни при каких обстоятельствах не говорить.

     - Камень в воду! - клятвенно произнес священник.

     - Прежде всего, не посвящайте во все детали нашего дела свою жену.

     - Ну, разумеется! - ответил священник.

     - С моей стороны, - заявил он, - будут приняты все необходимые меры предосторожности. Никого, в том числе и мою жену, я не буду посвящать в тайну наших отношений. В этом отношении вы можете положиться на меня.

     - Мое второе условие: в случае провала и ареста вас следственные органы будут от вас добиваться показаний на того, кто продавал вам зерно. Вы не должны называть меня по крайней мере в течение трех дней. Мне этого срока будет достаточно, чтобы уехать в безопасное для меня место. А потом, глядя по обстановке, можете говорить все. Лучше, конечно, если вы, в этом случае, подольше не будете называть мою фамилию.

     - Камень в воду! Принимаю ваши условия, - повторил священник, и хотел было перейти к конкретному разговору. Я его опять остановил, сказав:

     - Рано, рано, Иван Петрович.

     - Что, есть еще и третье условие?

     - Нет. Я не могу сейчас вести с вами конкретный разговор по нашей сделке по двум причинам: Во-первых, потому, что через два часа я должен быть в Боровом и открыть районную конференцию. Во-вторых, потому, что я не знаю, каким зерном и каким количеством мы будем располагать. Дело в том, что эшелон с семенным зерном в пути. Он прибудет в Кустанай только в субботу.

   На этом закончилась наша первая встреча с моим новым "другом".

   В Боровом я задержался дольше, чем до субботы. Районная комсомольская конференция заняла у меня всего один день. Но я не торопился возвращаться в Александровку. Я мысленно проигрывал нашу вторую встречу с Иваном Петровичем. Мне хотелось предугадать трудности, с какими я могу столкнуться при заключении сделки с моим покупателем. Я понимал, что порученное мне дело очень ответственное и его надо вести так, чтобы священник верил мне, чтобы каким-либо неосторожным ходом не навлечь подозрения. Я чувствовал и видел, что священник опытный жулик и он, как ему казалось, видит меня насквозь и дальше. Это меня волновало. Я боялся, что Сыроватко может разгадать мою настоящую роль.

   В воскресенье в Боровое приехал мой дядя Семен Иванович. Его прислал ко мне отец Иван с поручением - поторопить меня. Дядя рассказал мне, что священник в субботу ездил в Кустанай узнавать, прибыл или нет эшелон с семенным материалом. И убедился, что действительно прибыл эшелон с семенным материалом. Это окончательно убедило святого отца в моей осведомленности о поступающих в Кустанай посевных грузов, из которых и будет запродано ему зерно. Он осмелел и повеселел.

   В Александровку я вернулся во вторник. В тот же день мы, как старые друзья, встретились в доме дяди Семена Ивановича. Священник Сыроватко был в отличном настроении и без конца шутил. От шуток мы перешли к конкретному разговору о сделке. Иван Петрович спросил меня, сколько он может получить зерна за один фунт серебра. Этот вопрос застал меня врасплох. Я никогда не интересовался ценами на хлеб, которые были бы выражены в серебре.

   Чтобы выиграть немного время на обдумывание ответа, я задал священнику встречный вопрос.:

      - А каким серебром вы будете платить?

      - Как каким? Настоящим серебром 84 пробы.

   В этот момент я вспомнил одну газетную статью, в которой вскользь упоминалось, что Советское правительство закупило зерно в Канаде, заплатив при этом за каждые десять пудов один фунт серебра.

   Эту цену я и назвал моему "покупателю". Священник сделал весьма удивленное лицо и заявил, что невероятно высокая цена и что ему нет расчета у меня покупать. Он быстро стал переводить фунт серебра в рубли.

      - В одном фунте 20 серебряных рублей. Таким образом, 20 деленое на 10 будет 2 рубля. Вы хотите взять с меня за пуд зерна дороже, чем на рынке. Но посудите сами, какой мне расчет покупатьу вас по такой цене, обрекая при этом себя на такой большой риск?

   Выслушав все сказанное священником, я ответил ему в весьма спокойной форме:

     - Ну что ж Иван Петрович, будем считать нашу сделку несостоявшейся. Раз вам кажется дорого, то не берите. У меня за покупателями дело не встанет. Да и цена-то на рынке не 2 рубля за пуд, а 4 рубля.

   Последнюю фразу я сказал не потому, что мне были известны цены черного рынка. Нет, я их не знал. Но получилось так, что я случайно попал в точку. Этого оказалось достаточным, чтобы мой оптовый покупатель присмирел, перестав доказывать мне, что я запросил с него очень дорого.

   Священник закурил. Выкурив папиросу, погладив свою черную, как смоль, бороду, вздохнул и сказал:

     - Ну ладно, я согласен.

   Первое соглашение было заключено нами на 100 пудов пшеницы. Условились, что на следующий день в Кустанае у меня на квартире я вручу ему ордер на 100 пудов пшеницы, а он мне 10 фунтов серебра. В точно назначенное время священник явился ко мне, получил ордер на условленное количество пудов пшеницы и вручил мне 10 фунтов серебра. К моему удивлению, это были серебряные рубли. Получив первые сто пудов пшеницы, и убедившись, что это дело верное и выгодное, священник пожелал повторить нашу сделку. Короче говоря, я продал ему пшеницы и др. культур на 30 фунтов серебра.

   После третьей "благополучной" сделки священник повел со мной следующий разговор:

     - Яков Васильевич! Вы меня просто грабите. Я вам отдал все свои сбережения, а получил от вас сущие пустяки. Пора бы вам подбросить кое-что и бесплатно. Вы поговорите с вашими коллегами, мне кажется, что они сумеют как следует оценить наши отношения.

   На это я, как бы между прочим, бросил моему собеседнику следующую фразу:

     - Дорогой Иван Петрович, если бы вы были поумнее, то все, что вы получили от меня, могло бы обойтись вам дешевле.

     - Я так и чувствовал, что другим вы продаете дешевле. Моя, конечно, ошибка, что я так быстро согласился на ваши условия. Вы бы наверняка уступили. Теперь вы сами убедились, что ободрали меня. Так смилуйтесь над бедным священнослужителем и презентуйте меня. Вам же это ровно ничего не стоит.

     - Рано, Иван Петрович, вы запросили о поощрении. На какие-нибудь 600 рублей купили у нас товара, а на тысячу просите премии. Прямо скажу, аппетитец у вас поповский... Если бы вы закупили у нас товара на 1000 рублей, а на 200-300 рублей попросили дать вам бесплатно в знак поощрения за ваш, как Вы говорите, риск, было бы вполне правомерным.

   После этого священник выразил желание закупить у меня сахар, муку и мануфактуру, поинтересовавшись при этом, не буду ли я возражать против того, что он будет расплачиваться со мной серебряными вещами. Я сказал, что буду возражать, что мне удобнее получать серебро в монетах.

     - Да, а где его взять? Все, что было у меня в монетах, я отдал его вам. Наконец, какая вам разница в монетах или в вещах, ценность серебра от этого не меняется.

     - Какая разница? Очень большая, Иван Петрович. Однажды так надул меня один ваш коллега, тоже священнослужитель, что я дал себе зарок никогда не принимать вещи из сомнительного серебра. Он воспользовался моей неосведомленностью и всучил мне медные посеребренные чаши, кресты и прочее за серебряные. Не будем, Иван Петрович, осложнять наших добрых отношений, платите лучше серебром в монетах. Поищите получше и найдете. Сказано же в священном писании "Ищите и обрящете".

   Моя шутка священнику понравилась, он долго смеялся, а потом стал заверять меня в том, что предлагаемые им вещи состоят из натурального серебра 84 пробы, что это можно проверить. При этом священник заверил меня в том, что эти вещи принадлежат лично ему, а не церковные.

     - Когда-то я был частным священником и у меня была своя церковная утварь. Теперь она мне не нужна и я могу передать ее вам в уплату за то, что я прошу.

   Доводы священника были настолько убедительными, что я согласился. Было условлено встретиться в Александровке. Там я получу названное серебро в вещах, священник получит ордера.

     По прибытии в Александровку я, как всегда, через несколько часов зашел в Волком партии. Там я застал почти всех коммунистов, которые слушали рассказ секретаря Волкома тов. Пыряева Николая (ровесник и приятель моего брата Александра Васильевича.) о том, как они сегодня производили вторичное изъятие церковных ценностей. Тов. Пыряев рассказал, что на днях они получили от Кустанайского уездного комитета партии большую нахлобучку за то, что они дали обмануть себя священникам при изъятии ценностей. (Александровская церковь была трехалтарная и богатая. В престольные праздники служба велась одновременно тремя священниками).  При этом тов. Пыряев показал коммунистам отношение, в котором перечислялись церковные вещи, подлежавшие изъятию. Отношение Укома было подписано Величков- ским Максимом. Рассказ товарища Пыряева развеселил коммунистов. Я же делал большое усилие над собой, чтобы не выдать своего огорчения по поводу случившегося. Я понял, что Уком партии помешал мне успешно завершить проработку священника. С этим настроением глубокой ночью я встретился со своим "другом" Иваном Петровичем на его квартире.

   Священник был явно напуган повторным изъятием церковных ценностей. Он насторожено посматривал на меня и неохотно цедил сквозь зубы отдельные фразы;

     - Удивляюсь, как мог узнать волостной исполком о сохранившейся у меня церковной утвари. Эта утварь не церковная, как я вам говорил, а моя, но я хранил ее в церкви.

     - Вы удивляетесь. А я этому не удивляюсь. Меня удивляет другое, что вы со мной, оказывается, не откровенны. И даже теперь вы безвинно пострадали и что отобрали у вас церковные вещи, принадлежавшие лично вам. Это же неправда. Вещи эти церковные. Вы хорошо сделали, что при первом изъятии сумели обдурить Пыряева, плохо то, что вы не сумели замести следы. Проворонили, так пеняйте на себя.

     - Скажу откровенно меня беспокоит не то, что я лишился серебряных вещей, а то, откуда у них такая осведомленность о церковной утвари, которая бог весть когда была снята с церковного учета.

   Выслушав священника, я обратился к нему со следующим вопросом:

     - Вы знаете Величковского Ивана старшего?

     - Ну как не знать! Это же почтеннейший старец, хороший христианин.

     - Я вижу, Иван Петрович, вы знаете, но не все. У этого почтеннейшего старца есть не менее почтенный старший сын Максим Величковский, который, будучи школьником, лет пять прислуживал в церкви попу. Он знал наперечет всю церковную утварь. А теперь он работает в Кустанайском Укоме партии. Им и подписано распоряжение о вторичном изъятии.

   Мое объяснение показалось священнику настолько правдоподобным и убедительным, что он облегченно вздохнул. В его глазах засветился прежний доверительный огонек и по-прежнему пошла между нами задушевная беседа.

   В ходе беседы священник коснулся было моральной стороны наших отношений. Обращась ко мне, спросил:

     - Яков Васильевич, я часто смотрю на вас и думаю, как это вы, коммунист, и решились на такое неблаговидное занятие? Разве это совместимо с коммунистической моралью?

   Такое замечание по поводу моей совести едва не выдало меня перед моим собеседником. Этими словами он точно обухом по голове стукнул... Я переменился в лице. Я готов был вцепиться ему в бороду... Но, взяв себя в руки, с напускным спокойствием дал ему следующий ответ:

     - А я, Иван Петрович, иногда смотрю на вас и думаю, ну и пройдоха же вы, а не священник. С амвона вы говорите своим барашкам: "Не укради", не воруйте, не торгуйте совестью Христа. Думайте о том, что будет уготовано вам на том свете... А сами? А сами мало того, что стрижете своих барашек, но и мошенничаете вместе со мной. Не скрою от вас, все эти темные дела волнуют меня, и я глубоко переживаю. Я сознаю, что коммунист не должен так поступать. Но что делать, Иван Петрович, обстоятельства заставили меня заняться этими грязными делами. Но это мой первый и последний грех. Скоро я вернусь к нормальному образу жизни, к честному труду.

   Мои слова окончательно развеселили священника. И он рассказал, что он не фанатик.

     - Священником я стал совершенно случайно, хотя я и окончил богословский факультет, но я никогда не думал быть священником. У меня имеется второе высшее образование. Я имею звание врача. Но "пройдохой" вы зря меня называете. Я ведь не ворую, а покупаю.

   Закончили мы свою взаимную пикировку тем, что согласились, что мы оба делаем вполне богоугодное дело.

   В эту ночь священник вручил мне, вместо серебряной церковной утвари, золотую ризу с иконы божьей матери. А за мануфактуру он заплатит мне золотом в слитке, который будет мне вручен только после того, как он получит мануфактуру. На этой последней сделке и засыпался священник Сыроватко. Он был Губотделом ГПУ арестован. Проведенное следствие по делу священника Сыроватко раскрыло целую группу жуликов, орудовавших в "хлебопродукте" и др. организациях.

   "Сделка" со священником Сыроватко в разные годы получила освещение на страницах нашей печати:

      I. Газета "Степь" орган Кустанайского Губкома РКП(б) и Губисполкома, 24 июня 1922 г. № 58, в статье "Враги трудящихся".

   2. Серик Шакибаев. Чрезвычайная Комиссия (Книга поиск) Алма-Ата, изд. "Жалын" 1978 г., стр. 93-106.

   3. Востриков Я.В. "Случай на Кустанайщине". Статья, помещенная в Сборнике: "Революционный держите шаг" № 10, изд. Молодая гвардия, 1984 год, стр. 148 - 159.

   После 2-го Всекиргизского съезда РKCM меня перевели на работу в Семипалатинский Губком комсомола. В 1923 г. я встретил в Семипалатинске быв. работника Кустанайского Губотдела ГПУ тов. Заднепровского (в Кустанайском Губотделе ГПУ в 1921-1922 гг. работали два брата, их имена и отчества не помню), который рассказал мне о финале агентурной разработки священника Сыроватко. Приблизительно в конце 1922 г. весь руководящий состав Кустанайского Губотдела ГПУ (начальники оделений и их заместители) во главе с начальником Антоновым был арестован. В том числе был арестован он и Кудрявцев Михаил Михайлович (в 1941-1942 г. был нач. Особого отдела Ч.Ф., а я нач. отделения О.о. Ч.Ф.). Им было предъявлено обвинение в расхищении серебра и золота, отобранного у Сыроватко и  др. подследственных.

   Следствие установило, что все серебро и золото было присвоено начальником Кустанайского Губотдела ГПУ Антоновым. Он был предан суду ревтрибунала и расстрелян. Все остальные арестованные по этому делу были оправданы и освобождены. Их направили на работу в разные губернии. Тов. Заднепровский был направлен на работу в Семипалатинский Губотдел ГПУ.

   Священник Сыроватко отделался легким испугом. Он просидел м-ца 2-3 пока велось следствие и был освобожден.

             XXI. НА 2-м ОБЛАСТНОМ КИРГИЗСКОМ СЪЕЗДЕ РКСМ И ПОСЛЕ
               
   В июле 1922 г. в Оренбурге состоялся 2-й Киргизский областной съезд комсомола, на котором Кустанайская организация была представлена семью делегатами. В нее входили следующие товарищи:

1. Турчанинов Я.С. (отв. секретарь губкома)

2. Востриков Я.В. (зав. орг. отделом губкома)

3. Третъяк (зав. политпросветотделом - " -)

4. Петин Ф.П. (зав. общим отделом губкома)

5. Замерлов К (инструктор)

6. Спичак А. (Федоровский Уком)

7. Шарипов Шакир (инструктор)

   Центральными вопросами съезда были:

1. Отчет о работе Киробкома (докл. Алексеев)

2. Задачи по работе среди киргизской молодежи

3. Задачи по работе среди девушек.

4. Задачи по физическому воспитанию молодежи.

5. Задачи комсомольских организаций по развитию пионерского движения.

6. Выборы в состав Киробкома.

7. Выборы делегатов на У съезд РКСМ.

   2-ой Киргизский областной съезд комсомола по всем перечисленным вопросам принял развернутые решения. Даны были четкие указания Губкомам, Укомам и первичным организациям по развертыванию всех видов комсомольской работы. Ими и руководствовались все низовые организации республики.

   Лето 1922 г. было переломным в истории комсомольского движения Кустанайской области. К этому времени в основном была закончена организационная работа.

   На 2-ом Киргизском съезде я был выбран членом Киробкома РКСМ и делегатом на У Всероссийский съезд комсомола, который состоялся 11-17 октября 1922 г. К сожалению из-за болезни я не мог присутствовать на съезде. Я болел тифом сентябрь и октябрь.

  Меня не госпитализировали. Я лежал дома. За мной ухаживала моя сестра Поля. Вскоре заболел ее трехлётний сын Шура, которого мы все безгранично любили. Шура был очень красивым и не по годам смышленным мальчиком. Как-то Шура попросил у матери пить. Она взяла стакан с водой, стоявший на стуле около моей койки и поднесла его Шуре. Шура замотал головенкой, отказываясь от воды.

     - Шурик, ты же просил пить, водичка хорошая, пей.

     - Из этого стакана пил дядя Яша, а он больной.

Бедного малыша не могли спасти. Он умер. На руках Поли осталась дочь Аня. Ей тогда было лет 7.

   После выздоровления я стал собираться к отъезду в г. Семипалатинск, куда перевел меня Киробком на работу в губком комсомола. Поля с дочкой Аней должны были поехать со мной. В связи с предстоящим отъездом они выехали на несколько дней в Александровку, чтобы попрощаться с родственниками и односельчанами.

   В это время из армии прибыл на побывку двоюродный брат Ивана Прасолова, полковой комиссар Анциферов Федор Васильевич. Он служил тогда под Иркутском на станции Батарейная. В Александровке жила быв. жена Федора Васильевича Екатерина Денисовна с дочкой Шурой (Александра Федоровна проживает в совхозе имени Чайковского, Джетыгаринского р-на, Кустанайской области. Она замужем за Бородкиным Николаем Максимовичем. У них дети и внуки. Мы с ними переписываемся. А.Ф. изредка бывает у нас), которая была года на 3 старше Ани. Ф.В. был в разводе с Ек.Д. В конце октября 1922 г. Федор Васильевич сделал предложение моей сестре Поле, я их благословил и они поженились.

   В начале ноября мы вместе покинули родной Кустанай. Федор Васильевич и Поля поехали к месту службы Ф.В. на станцию Батарейная, а я в г. Семипалатинск.

   В 1922 г. Киробком увлекался частыми перебросками работников Губкомов комсомола по губерниям. Так, например, в Кустанайский Губком на должность отв. секретаря прислали Волкова Г. Это ни чем не вызывалось. Турчанинов Я.С., выбранный 2-м съездом и первым пленумом Губкомола с работой справлялся. Во всяком, случае он был не слабее Волкова.

                ХХII. В СЕМИПАЛАТИНСКЕ

   В Семипалатинск я прибыл дня за три-четыре до октябрьских праздников. Город почти ни чем не отличался от Кустаная. Город одноэтажный, с такими же широкими песчаными улицами. Постройки в массе своей деревянные. Как и в Кустанае было очень мало кирпичных и двухэтажных зданий.

   Губком партии и Губком комсомола помещались в кирпичном здании на ул. Мещанской в быв. Госбанке. Позднее Губком партии и Губком комсомола переехали в дом, который до революции занимало Губернаторское управление.

   Секретарем Губкома партии был тов. Егоров (до ВОВ я случайно встретил его в Москве), отв. секретарем Губкома комсомола был Корецкий И.Н. С ним я познакомился в Оренбурге на 2-ом съезде комсомола. Корецкий сменил тов. Палухина. Его я раньше не знал. На меня он произвел хорошее впечатление. И мне казалось, что смена комсомольского руководства в Семипалатинском Губкоме была также не обоснованной, как и в Кустанайском Губкоме.

   В Семипалатинском Губкоме комсомола, а позднее и в Укомах я познакомился с комсомльским активом, который по своим деловым качествам не уступал Кустанайскому активу. Особенно хорошее впечатление на меня произвели следующие товарищи:

1. Вишняков П.Ф. - секретарь Семип. Горкома.

2. Федоров – кажется, секретарь Устькаменог. Укома

3. Дунаевский Иван -секр. Затонского райкома РКСМ

4. Малахов К.Д. - секр. Повладарского Укома

5. Величко Михаил Арсеньевич - редактор газ. "Крас. новь".

6. Кулакова Анна Германовна.

7. Рассказов Георгий (слушатель совпартшколы)

8. Шнеерсон Абрам Ильич - секретарь Бухтарминского Укома.

9. Рыбак Михаил.

10. Дегтярева Елизавета

11. Гуревич - член бюро казначей ячейки РКСМ.

12. Лизунов Константин.

13. Рубинштейн Сергей.

14. Михайлов Константин Александрович - секр. Зайканского укома и ряд других, фамилии которых не могу вспомнить, даже глядя на их фотографии.

   Из партийного, советского и профсоюзного актива мне запомнились следующие товарищи:

1. Галето К. (зав. орг. отделом Губкома РКП(б))

2. Рубинштейн Михаил (зав. агит. проп. отделом Губкома)

3. Досов Абиль (председ. Губисполкома)

4. Рассказов - брат Георгия (председ. ГСПС)

5. Туриков, сменивший Рубинштейна Мих.

6. Футлин, сменивший Рассказова (стар.) на посту предс. ГСПС

8. Михайлов Дмитрий Александрович (секретарь Павлодарского Укома)

   Семипалатинская губерния по территории и количеству населения в 1922 г. была больше Кустанайской губернии. В нее входили следующие современные области:
Зайсанская, Устькаменогорская, Павлодарская, Большенарымская и Кар-Каралинская.

   Уездные центры находились на очень большом расстоянии от Семипалатинска (от 200 до 700 километров). Населенные пункты также на большом расстоянии находились от уездных центров. Связь Губкома комсомола с Укомами зимой осуществлялась только при помощи конного транспорта. Улучшалась связь весной и летом. Она осуществлялась при помощи водного транспорта. Все, кроме одного уездного центра, расположены на берегах Иртыша. Это во многом облегчало работу комсомольских организаций.

   К моему приезду во всех уездах были проведены уездные съезды. Комсомольские организации готовились к 4-ому Губернскому съезду, который был назначен на 25-28 февраля 1923 г.

   В отчетном докладе секретаря Губкомола тов. Корецкого И.Н., в речах тт., выступавших в прениях по отчетному докладу и в принятой резолюции говорилось, что Губкомол, выбранный 3-им съездом оказался неработоспособным. Он занимал неправильную линию по отношению мест. молодежи (в газете "Красная новь" в № 2 (14), воскресенье, 23 марта 1923 г. была опубликована моя статья "Итоги 4-Губсъезда.»).

   4-й съезд обязал Губком и Укомы усилить работу среди рабочей молодежи. Чаще проводить собрания и конференции несоюзной рабочей молодежи и знакомить ее с целями и задачами РКСМ. Вовлекать несоюзную рабочую молодежь в клубную работу, а затем в ряды РКСМ. Большую работу проводила газета "Красная новь». Съезд обязал Губком и Укомы усилить работу по созданию комсомольских ячеек на промышленных и кустарных предприятиях.

   Большое внимание уделил съезд работе деревенским комсомольским ячейкам. Он рекомендовал городским ячейкам установить шефство над деревенскими ячейками.

   В той же газете была опубликована моя статья "К I -Мая" (№ 6 (8), суббота 21 апреля 1923 г.). В течение мая, июня и июля в газете "Красная новь" были опубликованы еще четыре моих статьи. Статья "Существенная поправка" была написана в соавторстве с Гришей Ицексон, инструктором Губкома и подписана :"Явгиц". В этой статье мы критиковали нашего секретаря Губкома РКСМ тов. Корецкого И.Н. за его неудачную статью, опубликованную в газете "Красная новь" № 7. Поэтому-то мы и подписались псевдонимом.

   В конце июня или в начале июля меня и секретаря железнодорожной ячейки РКСМ Петю Крикуненко командировали в Москву на сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставку. Нас послали как экскурсантов. Чтобы сэкономить деньги, мы не стали покупать проездных билетов, а договорились с проводниками двух товарных вагонов, в которых отправляли в Москву на с/х выставку маралов. Чтобы занять"мягкое купе" рядом с маралами, мы с Петей взяли на себя обязательство помогать проводникам в пути, ухаживать за живыми экспонатами. Вагоны были прицеплены к пассажирскому поезду и мы благополучно прибыли в Москву.

   В Главном выставочном комитете мы получили направление в общежитие, талоны в столовую, расписание экскурсий по выставке и по Москве. Все свои экскурсантские "обязанности" мы выполняли с огромным прилежанием. Мы внимательнейшим образом слушали гидов и старательно записывали услышанное и увиденное. Выставка и Москва произвели на нас ошеломляющее впечатление. Мы присутствовали на митинге, на котором выступал Луначарский Анатолий Васильевич. Митинг проходил на территории с/х Выставки. (Первая с/х и Куст. пром. выставка находилась на месте нынешнего парка им. Горького).

   Мы с Петей Крикуненко не ограничивались расписанием Глав, выстав. комитета, мы посещали музеи, театры и театрализованные постановки, организованные на территории выставки. Отведенное нам время на осмотр всего, пролетело очень быстро, а мы многого еще не посмотрели и не сделали. В частности я не успел еще посетить ЦК РКСМ и попытаться осуществить свою многолетнюю мечту - пойти на учебу.

   Мы уже прожили в Москве не один положенный срок, а два. В общежитии нас никто не беспокоил, не говорили, что пора нам покинуть его. Это дало нам возможность продолжать наслаждаться культурными ценностями Москвы.

   В один из дней я пошел в ЦК РКСМ к заведующему организационным отделом. Я забыл фамилию зав. орготделом ЦК РКСМ. Явившись к нему, я подробно рассказал о себе, о том, что я работаю зав. политпросвет отделом Семипалатинского Губкома РКСМ. Выполнять эту работу мне становится с каждым новым годом тяжелее. Если в прошлом году я был секретарем Кустанайского Губкомола, то теперь я с большим трудом еле-еле выполняю свои обязанности. Причина одна - я малограмотный человек. Поэтому прошу вас отпустить меня на учебу.

   Зав. орготделом, внимательно выслушав меня, проникся сочувствием и предложил мне написать заявление, в котором просить освободить от работы и направить меня на учебу в рабфак МГУ. В заключении сказал:

     - Завтра заседание оргколлегии и твое заявление я доложу членам коллегии, думаю, твоя просьба будет удовлетворена. Заседание коллегии состоится в 10 часов, приходи на заседание. Только не опаздывай, твой вопрос будет решаться первым.

   На следующий день без десяти минут назначенного времени я был в орготделе. Заседание началось ровно в десять. Тов. зав. отделом доложил членам коллегии суть моей просьбы. После чего члены оргколлегии задали мне три вопроса. Я на них ответил.

Зав. орготделом сказал:

     - Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы удовлетворить просьбу зав. политпросвет отделом Семипалатинского Губкома РКСМ тов. Вострикова поднимите руки.

   Все члены коллегии проголосовали за то, чтобы удовлетворить мою просьбу. Это решение обрадовало меня. Я почувствовал себя безгранично счастливым. Мысленно я уже увидел себя студентом, сидящим за партой и слушающим лекцию преподавателя.
Я вышел в коридор, уселся в кресло и предался размышлению о том, каких же специалистов готовит рабфак. Дождавшись окончания заседания, я зашел к заворгу и спросил его:

     - У кого и когда можно будет получить направление в рабфак?

     - Направление, дорогой т. Востриков, получите немедленно после того, как решение оргколлегии будет утверждено секретариатом ЦК РКСМ. Заседание секретариата состоится послезавтра в 10 часов утра. Приходи минут за 15 до начала заседания в приемную секретаря ЦК тов. Смородина и жди. Как только начнется слушание наших вопросов, тебя вызовем.

   Встретив Петю Крикуненко в условленном месте, я рассказал ему о своих успехах, сказав при этом:

- Наверное, Петя, придется тебе ехать домой одному. А я буду поступать в рабфак МГУ.

   Меня пригласили на заседание секретариата ЦК РКСМ. Там я первый раз увидел и познакомился с Петром Смородиным. Зав. орготделом доложил решение оргколлегии обо мне. Тов. Смородин сделал оргколлегии следующее замечание:

      - Мне кажется, оргколлегия неправильно решила вопрос об отпуске тов. Вострикова на учебу. Парень молодой, местный, знает местные условия и быт коренного населения. Вы знаете, какое тяжелое положение в Киргизии с кадрами.  Тов. Востриков поработает еще годика два, подготовит заместителя, и тогда мы пошлем его на учебу. А теперь, обращаясь ко мне, тов. Востриков, снимите свое заявление.

   Я растерялся, встал и промямлил:

     - Как снять? Я не снимаю и прошу утвердить решение оргколлегии.

   Смородин, обращаясь к членам секретариата, сказал:

     - Предлагаю решение оргколлегии отменить. Кто за - прошу поднять руки.

   Все участники заседания проголосовали за предложение тов. Смородина. Проголосовал за предложение секретаря и зав. орг. Отделом, на поддержку которого я так надеялся.

   С заседания секретариата ЦК я вышел весьма расстроенным. Насколько два дня назад принятое постановление оргколлегией ЦК обрадовало меня, настолько решение секретариата опечалило меня. Я понял, что раньше чем через два года не отпустят меня на учебу.

   Вернувшись в общежитие, я рассказал Пете Крикуненко о решении секретариата, о бессердечности Петра Смородина и непостоянстве зав. орг. отделом. Первую ночь после постигшей неудачи я не мог заснуть, вторую спал тревожно, третью провел нормально. Но после третьей ночи нас постигла еще одна беда. Мы обнаружили, что наши кошельки пусты, нам не на что питаться.

   Во время моих посещений ЦК РКСМ я раза два или три обедал в столовой ЦК партии. Мне понравились обеды, которые притом были дешевле обедов выставочной столовой. Кроме того, на столах стоял в графинах русский квас и черный душистый хлеб. Квас и хлеб были бесплатными и потреблять их было можно сколько угодно.

   Оказавшись в безнадежном положении, мы вспомнили про хлеб и квас столовой ЦК. Вход в ЦК РКП(б) был тогда для членов партии свободным, т.е. без пропусков. Достаточно было предъявить партбилет и ты мог идти к кому угодно из работников ЦК партии или комсомола.

   К четырем часам следующего дня мы, изрядно проголодавшись, пошли в столовую ЦК и там покушали хлеб и квас. Эти два блюда оказались достаточно вкусными и питательными, что мы без каких- либо неприятных ощущений дожили до завтрака, а потом до обеда и ужина. И каждый раз мы "брали" только эти два блюда, которые вполне удовлетворяли нас. На таком питании мы прожили четыре дня. И все эти дни думали о том, где взять деньги на билеты и, хотя бы, на хлеб и квас, чтобы доехать до Семипалатинска.

   И только на 5-ый хлебно-квасной день осенила нас мысль пойти к председателю Главного выставочного комитета и честно рассказать, что мы прожили все деньги и поэтому не можем вернуться домой. Гл. выст. комитет находился на территории выставки, справа при входе, в двухэтажном здании.

   На следующий день в 12 часов дня мы были в помещении выставкома. Отыскав кабинет председателя мы несмело постучали в дверь. Из кабинета послышался приятный голос: "Входите!" Вошли. За столом сидел лет сорока человек. На столе стояло три телефона. Кабинет был небольшой и очень скромно обставлен.

     - Здравствуйте.

     - Здравствуйте, здравствуйте товарищи комсомольцы^'. Проходите, будьте как дома, садитесь. Рассказывайте, кто вы.

     - Мы экскурсанты, прибыли издалека...

     - Откуда же вы прибыли на нашу выставку?

     - Мы прибыли из Казахстана.

     - Да, Казахстан действительно далекая окраинная наша республика. Тем интереснее послушать из первых уст рассказ о житье бытье казахского, киргизского и, конечно, русского народа. Где же вы там проживаете?

     - В г. Семипалатинске. Я работаю в Губкоме комсомола - зав. политпросветотделом. А мой друг - секретарь железнодорожной ячейки РКСМ. Жизнь в нашей республике протекает нормально. Быстро развивается земледелие, скотоводство и рыбные промыслы. Да вы, конечно, знаете об успехах нашей республики не хуже, чем мы. Все это отражено в экспонатах нашей республики на выставке в павильоне Киргизской социалистической республики.

- Ну не скажите. Я-то знаю жизнь народов вашей республики, главным образом, по книжкам, а вы, живя и работая там повседневно, видите и чувствуете ритм жизни, те успехи, о которых вы только что говорили. На выставке, как вы уже знаете, представлены все республики, края и губернии. И вы можете, внимательно просмотрев экспонаты той или иной губернии, сравнить ее показатели с показателями вашей Семипалатинской губернии и сделать вывод о том, хозяйство какой из сравниваемых губерний развивается успешнее, интенсивнее. Вы делали такие сравнения при осмотре выставки?

     - Такое сравнение мы сделали раньше, чем попали на выставку.

     - А именно когда и как вы могли сравнить уровень экономики вашей губернии с уровнем других губерний?

     - Мы это сравнение сделали тогда, когда мы проезжали через центральные части Советского Союза. Чем ближе мы подъезжали к Москве, тем полнее открывалась нашему взору убогость крестьянской экономики. Мы увидели соху, серп, литовку, лапти. Мы увидели то, чего у нас в Семипалатинской губернии не увидите. Крестьяне Семипалатинской и Кустанайской губ. (я родился и вырос в Кустанайской губернии) пашут землю не сохой, а железным двухлемешным касайским плугом, в который запрягают не одну, а трех лошадей или три пары волов. Убирают у нас хлеб не серпом, а лобагрейкой, а то и самосброской или самовязкой. Наши крестьяне ходят в сапогах. Они лучше одеты... Они более развиты, чем крестьяне центральных губерний. Они более обеспечены. Такой вывод мы сделали из сравнения уровня экономики наших губерний с экономикой губерний, по территории которых мы проезжали, глядя из окна вагона.

   Наши поверхностные, путевые впечатления подтвердились тем, что мы увидели на 1-й Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно - промышленной выставке. Сельское хозяйство нашей республики, Сибири является более развитым, машинизированным и крестьяне более обеспеченными, чем с/х-во и крестьяне центральных губерний. Мы с Петей прикидывали своим умишком и пытались понять причины, но так и не поняли. Нам казалось, что чем ближе к Москве, там более развитыми должны были бы быть все отрасли х-ва, тем богаче труженники. А увидели другое. Чем же можно объяснить замеченную нами разницу?

     - Такая разница в уровне развития с/х центральных губерний и Сибири, и Киргизии действительно есть. Действительно, с/х Сибири и вашей республики более развито, чем с/х центральных губерний. Честь вам и хвала, что вы обратили внимание на разницу и добиваетесь узнать причины. Раз вы загорелись желанием узнать их, то вы обязательно узнаете. Только для этого надо немного подучиться. Без науки, дорогие комсомольцы, как без воды "и ни туды и ни сюды". А вы, ребята, думали над тем, что надо учиться?

     - Не только думали, но и предприняли конкретные шаги, чтобы в этом году пойти на учебу в рабфак МГУ. Но, увы, не удается.

   И я рассказал ему о моем обращении по этому поводу в ЦК комсомола и об отказе.

     -  А вы не огорчайтесь. ЦК комсомола отказал вам в этом году, а в будущем году может командировать вас на учебу в тот же рабфак или в другое учебное заведение. Только не надо опускать крылья. Всегда надо учиться. Учиться можно и нужно не только в школе, но в жизни, на работе. Учиться тан, как об этом говорил В.И.Ленин на Ш съезде комсомола в своей речи "Задачи Союза молодежи". Как можно чаще читайте эту речь Ленина и вдумывайтесь в ее содержание и вы в конце концов приобретете знания, которые помогут вам понять причину в разнице уровней с/х производства в разных губерниях. А пока в двух словах вам скажу. В Сибири и Киргизии не было крепостного права. Там избыток земли. Там не было помещиков. Поэтому с/х развивалось там сразу на капиталистической основе и поэтому оно опередило с/х центральных губерний, которое было стеснено крепостным правом. А после отмены его в 1861 году остались его пережитки, которые продолжили мешать в полную меру развиваться крестьянскому хозяйству.

     Тов. Председатель спросил нас, как мы проводим время в Москве, где мы были и чего видели кроме выставки. Мы охотно рассказали ему. Он сказал, что рад за наши успехи.

     - Молодцы комсомольцы, что сумели с большой пользой использовать время пребывания в Москве.

     - Мы не только комсомольцы, но и коммунисты.

     - Да неужели вы уже вступили в партию? Да когда же это вы успели?

     - Я вступли в партию в 1920 г., а Петя в 1922.

   Я не без гордости достал из кармана свой п/б за № 505150 и подал его тов.председателю. Он с восхищением посмотрел и сказал:

     - Но, ребята, признаюсь, вы удивили и поразили своей скороспелостью. Хвалю, хвалю вас, дорогие молодые тт.

      Все переговорено и последние слова тов. Председателя были явно заключительными, а мы не шелохнулись, мялись и продолжали сидеть. Наконец он, спохватившись, сказал:

     - А вы, ребята, зачем пришли-то ко мне? У вас какой-нибудь вопрос ко мне? Если да, то давайте, выкладывайте.

     - Да мы пришли к вам по одному важному для нас вопросу. Нам пора возвращаться домой, а мы не можем этого сделать.

     - Почему же вы не можете этого сделать?

     - У нас нет денег на билеты.

     - Нет денег на билеты! Куда же они делись? Вы получили командировочные в Семипалатинском Губземотделе?

     - Получили. Получили суточные и проездные в оба конца. Получили все, что положено. Но мы не заметили, как прожили их.

     - Когда же кончились у вас деньги?

     - Кончились они у нас четыре дня тому назад.

     - Как же вы без денег в Москве живете четыре дня? У вас есть родственники или знакомые?

    - У нас в Москве нет ни родственников и ни знакомых, а живем мы потому, что в столовой ЦК РКП(б) питаемся бесплатно.

   И я рассказал ему о бесплатном хлебе и квасе. Тов. вызвал главбуха и предложил ему выдать нам денег на проезд домой за счет Семипалатинского Губземотдела. Распрощавшись с нашим покровителем, мы пошли вслед за главбухом в его кабинет. Там главбух предложил нам написать заявление. Взяв наши заявления, главбух сказал:

- Вы, ребята, подождите здесь, а я пойду поищу кассира. Время уже позднее, он мог уже уйти. Если он ушел, то вы сможете получить проездные только в понедельник.

   Петя неопределенно хмыкнул. А когда главбух вышел, обратившись ко мне, сказал:

     - Какие же мы лопухи! Деньги-то у нас есть.

     - Как есть! Откуда им взяться? Не приснилось ли это тебе, Петя?

     - Нет, нет не приснилось. На самом деле есть. Они лежат в моих новых сапогах. Я за них, как ты знаешь, заплатил 23 рубля. Ты жди оформление проездных, а я мигом снесу сапоги на толчок и превращу их в реальные деньги. К твоему приходу стол будет накрыт на две персоны и не меньше, как из трех блюд будет обед.

   Вернулся главбух и сказал мне, что кассир закончил работу и ушел домой. Приходите утром в понедельник. Поблагодарив главбуха, я поспешил в общежитие. По дороге я пытался представить, что Петя приготовил покушать. Конечно, он купил белый хлеб, колбасу. Это два блюда. А третье? На третье у меня не хватило фантазии. Да и некогда было гадать. Я быстро добежал до общежития. Петю я застал лежавшим на койке, раздетым, укрытым одеялом, с закрытыми глазами, но видно, что не спал. Он явно слышал, что я пришел, но никак не реагировал. Меня это удивило. Я тоже разделся, но, прежде чем нырнуть под одеяло, я осмотрел тумбочку. На тумбочке и внутри ее ничего съестного не было. Не было на месте и сапог. Не понимая, что помешало Пете "накрыть на стол для двух персон", я обратился к нему со следующим вопросом:

     - Петя, продал сапоги?

     - Продал.

     - За сколько?

     - За 24 рубля. Сапоги продал, а денег нет...

     - Как нет? Куда же они делись?

И Петя рассказал мне историю, приключившуюся с ним на толкучке.

     - На толкучке ко мне подошли три покупателя, спросили - сколько хочу я получить за сапоги. Я сказал - 25 руб. Они предложили мне 20 руб. Стали рядиться. Они понемногу прибавляли, я снижал. И, наконец, мы сошлись на 24 рублях. Покупатели отсчитали и дали мне в руки 24 руб., а я передал им свой товар. Деньги я взял в левую руку и сунул их в левый карман брюк. Не торопясь, я подошел к трамвайной остановке и вошел в стоявший трамвай. Трамвай тронулся, ко мне подошла кондуктор и предложила взять билет. Я опустил руку в мой левый карман, а там их не оказалось. Я как ошпаренный подбежал к двери и на ходу спрыгнул (двери у трамваев не закрывались и каждый, кто хотел, мог на ходу спрыгнуть)  и прямо на стоявшего милиционера. Милиционер подхватил меня и не дал мне упасть на землю.

     - Что с тобой парень? Ты неосторожно прыгаешь? Так недалеко и до беды. А за то, что ты на ходу спрыгнул, плати штраф.

     - Тов. милиционер, помогите.

     - Что случилось?

     - Деньги вытащили из кармана.

     - А кто вытащил?

     - Не знаю.

     - Ай, яй, яй - плохо. Раз вы не знаете вора, то я вам не могу помочь. Тута водятся такие хлюсты. Надо ухо держать востро.

     - Пока милиционер выражал мне свое сочувствие, я пришел в себя и подумал - какой же я дурак. Зачем я побежал к милиционеру? Зачем я стал просить его помочь? Кому не ясно, что он никакой помощи не мог оказать? Сейчас лежу и переживаю, конечно, не за сапоги, а за свой глупый поступок. Поскольку обед из трех блюд не состоялся, надо поспешить в столовую ЦК, а то можем остаться и без пищи святого Антония.

   В понедельник утром мы получили проездные и суточные. Первое, что мы сделали, пошли в столовую и плотно позавтракали. Потом пошли на вокзал и приобрели железнодорожные билеты. Петя купил билет до ст. Семипалатинск, а я до станции Батарейная, сказав Пете, что у меня есть двенадцать дней положенного отпуска и я их проведу в семье моей сестры. Мое решение было, конечно легкомысленным. Но билет куплен и я еду к сестре. Истинная цель поездки на ст. Батарейная была другая, криминальная. Не получив разрешение ЦК комсомола пойти на учебу я решил попробовать счастье в Иркутске, поступить там в рабфак. А после того, как поступлю, стану студентом, пошлю заявление Семипалатинскому Губкому с просьбой освободить меня от занимаемой должности. Конечно, освободят. С этими мыслями я прибыл на станцию Батарейную.

   Утром в воскресенье, до завтрака я побежал посмотреть на Ангару. Стояла жаркая июльская погода. Величавая сибирская река буквально заворожила меня своей быстротой и чистотой несущейся воды. Вода настолько чиста, что можно сосчитать на дне реки все камушки и бойко плавующие рыбки. Кое-где на берегу стояли или не торопясь прогуливались небольшие группки молодых людей. К моему немалому удивлению никто не купался. Чем больше я всматривался, тем настойчивее манила в свои объятия красавица Ангара. Наконец я не выдержал, разделся, отошел шагов на десять от воды, как я это делал обычно на Иртыше, разбежался и сиганул в воду... Меня точно кипятком обдало, захватило дух и я опрометью выскочил из воды, не понимая, что со мной случилось. Подбежавший ко мне гр-н, примерно, лет сорока с большим волнением сказал:

      - Я был около тех кустов, когда ты стал раздеваться и подумал, что ты готовишься принять солнечные ванны. Но никак не подумал, что ты готовишься купаться. Ни один нормальный человек в Ангаре не купается. Вода-то ледяная. Здесь было немало случаев, когда вот так же лихо, как и ты, прыгали в Ангару, да так там и оставались. Правда, эти герои, главным образом, были в пьяном состоянии. А ты, видать, терезвый. И зачем тебе нужно было прыгать в такую мерзлоту?

     - Я первый раз вижу Ангару и не знал, что такая холодная в ней вода.

   Вернувшись на квартиру, я рассказал сестре и ее мужу Федору Васильевичу Анциферову о том, как я искупался в Ангаре. Они поругали меня и тоже рассказали несколько печальных случаев, приключившихся с храбрецами-купальщиками.

   Через два дня я поехал в Иркутский Обком комсомола. Там я познакомился с работниками, представился секретарю Обкома и рассказал ему о себе и о своем желании поступить в рабфак. Секретарь одобрил мои намерения и сказал, что они помогут мне поступить в рабфак:

      - Напиши заявление на имя зав. рабфаком и краткую автобиографию. Приходи через два дня, и мы дадим тебе командировку на рабфак.

   Через два дня я явился в Обкомол за направлением. Но вместо направления мне вручили телеграмму Семипалатинского Губкома. Губкомол просит предложить мне немедленно вернуться к месту работы. Итак, из моей надуманной, наивной затеи ничего не получилось. Через два дня я вынужден был поехать в Семипалатинск.

   Вернувшись в Семипалатинск, на заседании бюро Губкомола я подробно рассказал о своих впечатлениях о Первой всесоюзной с/х и кустарно-промышленной выставке. А неделю спустя я сделал доклад на общегородском собрании комсомольцев. Позднее написал статью "Выставка закрепила смычку ". Она была опубликована в газете "Смена" органе Семипалатинского Губкома комсомола. (К сожалению у меня не сохранились ни №, ни дата этой газеты. А сама статья сохранилась, см. 50 лет РКСМ.).

   Редактором "Смены" был Абрам Шнеерсон. Замечательный человек, товарищ, друг. Он сын профессиональной революционерки, коммунистки. Родился он в тюрьме. Воспитывался он в передовой интеллигентной семье. Его воспитатели дали ему среднее образование и не удивительно, что Абрам Шнеерсон выделялся среди комсомольских активистов 20-х годов.

   В Семипалатинске судьба свела меня с рядом замечательных и, безусловно, талантливых комсомольских работников. К их числу относятся:

Михайлов Константин Александрович. Родился и вырос в Петрограде, в рабочей семье. Он был свидетели важнейших революционных событий 1917-1918 гг. В 1922 г. я застал его секретарем Зайсанского Укома. В 1923 г. был переведен на работу в Губкомол. Среди комсомольского актива выделялся своей общей грамотностью и политической подготовкой. Скромный и тактичный товарищ. Хороший организатор.

   Малахов Константин Дмитриевич уроженец Павлодара. Он был секретарем Павлодарского Укома комсомола.

   Вишняков Павел Филиппович прибыл в Семипалатинск вместе с тов. Лизуновым Костей по личной инициативе из г. Ровно. Вишняков безукоризненно грамотный, с каллиграфическим почерком умный, выдержанный, тактичный, красивый. Одевался очень хорошо. Я не знаю, какое учебное заведение закончил, не знаю из какой семьи. Он был секретарем Семипалатинского горкома или Укома. Костя Лизунов устроился на работу в каком-то советском учреждении.

   Ицексон Григорий, инструктор Губкомола, скрипач, грамотный, развитой, умный. Я не помню, какое учебное заведение окончил, но, во всяком случае, не ниже школы второй ступени.

   Зинков Георгий родился в Семипалатинске, жил с матерью и сестрой. Имели свой двухэтажный дом на ул. Достоевского, окончил или гимназию, или школу второй ступени. Женился на самой красивой девушке города. (На городском конкурсе красоты ей был присужден первый приз). Я не помню, где он работал, но, кажется не на комсомольской работе.

   Рубинштейн Сергей. Родился и вырос с семье крупного финансового работника. Мать - дочь какого-то крупного православного священнослужителя. Его старший брат Михаил был зав. агит.пропаг. отдела Губкома РКП(б), талантливый оратор. Сергей работал в Губкоме РКСМ - не помню в качестве кого, умный, но нескромный тов. Он любил похвастаться своими успехами среди девушек. Позднее работал в НКВД, был очень близок к Берия. Были неразливные друзья. Он много знал о Берия. Берия же обоих Рубенштейнов убрал.

   Кулакова Анна Германовна окончила гимназию. Во всех отношениях была подготовленной. Умная и тактичная девушка. Была секретарем Павлодарского Укома РКСМ, членом Губкомола, позднее зав. политпросвет отделом.

   Попова Александра, окончила школу второй ступени. Принимала активное участие в драматическом кружке.

   Федоров секретарь Усть-Каменогорского укома РКСМ. Образов. начальное, крестьянин, умный, развитой, тактичный. Хороший организотор.

   Рыбак Михаил с большими партизанскими зачатками.

   Щербаков Василий - представитель Губкома комсомола в военкомате и др

   Алексеев Николай, сын священника (по рассказам Копылова И.Д. священник Алексеев стал коммунистом. Позднее он был исключен из партии и снова стал священником), ушел от родителей, вступил в комсомол, был ярым антирелигиозником, окончил гимназию или школу второй ступени, работал в Укоме комсомола, честный товарищ, умный, очень рано умер.

   Среди комсомольского актива было много товарищей со средним образованием. Общаясь с ними, я до боли в сердце чувствовал свою малограмотность и изо всех сил стремился к тому, чтобы повысить свою грамотность. Я много читал историко-партийной и комс. литературы. Старательно изучал филос. работу Бухарина. Старался читать газеты. (У меня очень рано появилась потребность делиться с тт. политическими знаниями, полученными из книг и газет. Я писал в газеты статьи и даже читал комсомольцам лекции по историческому материализму, любил выступать с докладами.).

   Примерно в декабре 1923 г. Семипалатинский Губком комсомола командировал меня для проверки и налаживания комсомольской работы в следующих трех уездах: Усть-Каменогорском, Зайсанском и Бухтарминском. Мне было поручено проверить работу трех Укомов и выборочно по одной - две ячейки. Командировка оказалась длительной, нелегкой, но для меня полезной: я ближе познакомился с уездным активом и с некоторыми секретарями комсомольских сельских ячеек, с комсомольцами. Так, например, в Большенарымске (уездный центр Бухтарминского уезда)  я познакомился с Копыловым Иваном Дмитриевичем, секретарем Бухтарминского укома РКСМ. Он был учителем сельской школы, председателем одной из первых ячеек РКСМ в районе, инструктором Волкома партии. Запомнилась мне беседа с Иваном Копыловым о работе Укома, проводимой в сельских ячейках и в самом уездном центре.

   На меня он произвел исключительно хорошее впечатление, умный, скромный, инициативный. Иван Дмитриевич много лет работал на военной работе. Демобилизовался в звании генерал-майора. Сейчас пенсионер, много публикует в центральных и периферийных газетах статей-воспоминаний.

   В Большенарымске меня застала смерть В.И.Ленина. Я присутствовал на траурном митинге.

   Из Большенарымска я проехал в Зайсан. К сожалению, в моей памяти не охранились фамилии и имена комсомольских работников Зайсанского и Усть-Каменогорского Укомов и секретарей ячеек, которые я проверял.

   Общее впечатление о состоянии комсомольской работы в трех уездах у меня осталось хорошее. Укомы и ячейки упорно трудились над выполнением решений 4-го Губ. съезда комсомола. Приятно было видеть и слышать, как комсомольцы Усть-Каменогорского, Бухтарминского и Зайсанского уездов организовали изучение политграмоты, культурно-массовую работу. Изредка укомы проводили собрания несоюзной молодежи, на которых рассказывали о целях и задачах РКСМ. Слабым местом в работе трех укомов по-прежнему оставалась работа среди киргизской молодежи и среди девушек.
   Укомы трех уездов много уделяли внимания антирелигиозной пропаганде. Она, конечно, далека была от научных основ. Да наш комсомольский актив, в том числе и мы работники Губкомола, просто не владел ими. Все, что мы проводили по этому вопросу, была не пропаганда, а антирелигиозная агитация, высмеивание служи талей культа - попов, пародирование церковных служб в виде рождественских и пасхальных литургий и т.п. Она отвечала низкому общеобразовательному и культурному уровню народных масс и молодежи. Несмотря на примитивность, антирелигиозная агитация сыграла в истории свою положительную роль.

   Главными действующими лицами комсомольских рождественских и пасхальных литургий был наш уездный и губернский актив, т.е. работники Укомов и Губкомов. Так, например, в г. Семипалатинске главными актерами были аз грешный и мой друг Михайлов К.А., т.е. два заведующих отделами Губкома РКСМ. В этих литургиях я исполнял роль священника, а Константин Александрович выступал в роли дьякона. Соответственно мы были загримированы и одеты. Одеты были в натуральные парчевые ризы. Сцена была оборудована как алтарь с царскими вратами, амвоном и иконостасом. Во время представления мы пользовались натуральным кадилом и крестом.

   Текст "литургий" был составлен бывшим священником - расстригой Волгиным (его сын был членом партии, работал в Губкоме РКП(б) в качестве управделами). Подготовлен был хороший хор. Ставили антирелигиозные спектакли в театре им. Луначарского, что находился напротив собора. Режиссировал актер Сушковский (имя отчество не помнюю Эвакуирован из Москвы или Петрограда).

   "Литургия" начиналась так:

   Священник:  - Слава святей, единосушне и не раздельное рождество комсомольское, каковое разобьет в пух и прах всю дурацкую процедуру попов, всегда ныне и присно и вовеки веков..."

   Хор:  -Аминь, аминь...

И т.д.

   Вся рождественская литургия была переложена на комедийный манер. Театр им. Луначарского был переполнен. Но он не вмещал и половины молодежи, желавшей посмотреть новинку. На протяжении всего представления в зале стоял хохот и бурные аплодисменты.

   Такие праздничные песнопения, как "Рождество", "Христос рождается" и др. переложенные расстригой Волгиным, были с исключительным мастерством исполнены хором на церковный мотив.

   Успех был исключительный. Мы повторяли эти спектакли по несколько раз.

   И все-таки это была легкая агитка, от которой вскоре комсомольские организации отказались.

   Среди антирелизиозных постановок следует отметить лишь одну - это "Суд над богом Саваофом". Сценарий был написан тем же автором, который написал рождественскую и пасхальную литургии. Но в этой работе расстрига Волгин, со знанием дела, талантливо разоблачал жестокость Саваофа и вскрывал противоречия и нелепость священного писания. Критика Саваофа и священного писания была на научном уровне, доступна для зрителей. Она будила мысль и заставляла верующих задумываться над тем, во что они слепо верили и понять, что попы всех религий просто обманывали свою паству.

   В спектакле "Суд на богом Саваофом" главные роли исполняли я и Мйхайлов К.А.. Я играл бога Саваофа, а Константин Александрович - Христа.

   Из командировки я вернулся в феврале 1924 г. А в марте того же года отв. секретарь Семипалатинского Губкома РКСМ Корецкий И.Н. командировал меня в Павлодар на постоянную работу в качестве секретаря Укома РКСМ. Это было сделано под предлогом укрепления руководства Укома РКСМ. А истинная причина была другая. Я ее хорошо понимал, но делал вид, что я ничего не подозреваю.

   В Павлодаре я сменил Булашева Алексея, который произвел на меня исключительно хорошее впечатление. Умный, тактичный товарищ. Он вполне мог оставаться секретарем Укома и вел работу не хуже меня. Во всяком случае состояние комсомольской работы в районе было на таком уровне, что она не нуждалась ни в каком укреплении. Да и могла ли быть слабой комсомольская работа, где до недавнего секретарями были Кулакова А.Г. и Малахов К.Д.

   В Павлодаре я познакомился с секретарем Укома РКП(б) тов. Михайловым Дмитрием Александровичем, ст. братом Кости Михайлова. Это питерский рабочий, член ВКП(б) с 1918 г., умный, тактичный, скромный, хороший организатор, массовик. В обращении с людьми, особенно с нами, с молодежью, ровный спокойный. Между ним и Кузьмой Галето, зав. орг.отделом Губкома РКП(б), было что-то общее. Оба они умели без суеты, без окрика помогать комсомольцам вести нашу работу в нужном для партии направлении.

   О состоявшемся моем перемещении из Семипалатинска в Павлодар, из Губкома в Уком я сообщил в Обкомол. Из Обкомола последовало немедленное распоряжение командировать меня в их распоряжение.

   Перед отъездом из Семипалатинска в Оренбург я сфотографировался с тт. Михайловым К.А., Скородумовым Павлом, Малаховым К.Д. и Степановым Александром. Трое первых - работали в Губкоме комсомола, а Степанов работал в отделе коммунального хозяйства Горисполкома. У меня были сомнения по поводу места его работы. Складывалось впечатление, что он был секретным сотрудником НКВД.

                XXIII. В ПАВЛОДАРЕ И АКТЮБИНСКЕ

   В Павлодаре я застал весьма квалифицированный и работоспособный состав работников Укома РКСМ. Все тт. безукоризненно грамотные, инициативные. Работали увлеченно, с душой.

   По приезде в Павлодар (из Семипалатинска до Павлодара меня вез отец Малахова К.Д. Ехали мы, конечно, на паре лошадей. У них я остановился и жил до отъезда в Актюбинск)  утром на второй день я пошел в Уком РКП(б). Там я познакомился с секретарем Укома партии тов. Михайловым Дм. Ал. Дмитрий Александрович рассказал мне о работниках Укома комсомола. О каждом работнике укома комсомола он дал подробную характеристику. По мнению Дм. Ал. состав Укома комсомола хороший. "...Ребята умные, грамотные, старательные, дисциплинированные. С ними тебе будет легко работать".

   В правильности характеристики, данной секретарем Укома, я скоро убедился. В Укоме комсомола действительно работали хорошие тт.

   Состав укома комсомола на 26/П-1924 г.:

   I. Ершов Н.- инструктор

   2. Булашев- зав. политпросветотделом.

   3. Бутин - управделами,

   4. Прижукова Вера - работн. по детскому движению.

   5. Востриков Я.В. - отв. секретарь

   6. Царьгородцев Александр - завэкправотделом.

   Из этой пятерки я хорошо знал тт. Царьгородцева, Веру Прижукову. Царьгородцева знал по Семипалатинску. Он при мне был, примерно, год секретарем Затонского райкома РКСМ. Умный, энергичный, инициативный товарищ. Это был честный, политически грамотный, в моральном отношении устойчивый. Рассказывали тт., что он пошел по военной линии, где-то окончил военную школу, потом институт, а затем военную академию. Во время войны был генералом. О дальнейшей его судьбе ничего не знаю.

   В силу сложившейся обстановки с тт. Царьгородцевым, Прижуковой, Булашевым, Ершовым и Бутиным мне довелось поработать всего м-ца полтора. 23 марта я был уже в Семипалатинске, а дня через три отбыл в Актюбинск с заездом в Оренбург в Киробком РКСМ.

   В Киробкоме я встретился с ответственным секретарем тов. Алексеевым, с зав. орготделом Беловым и др., которые рассказали, что тов. Корецкий И.Н. направил меня на работу в Павлодар без согласования с ними. Они узнали о сделанной перестановке только из моего письма и сделали серьезное замечание тов. Корецкому.

   Тов. Алексеев поведал мне, что у обкома комсомола имелись и имеются другие соображения в отношении меня. Обком намерен взять меня на работу в Обком. Обком ввел меня в состав президиума. А пока Обком направляет меня в Актюбинск на работу в качестве отв. секретаря Губкома. Мне сказали, что несколько дней тому назад там закончилась губернская конференция и я уже избран членом Антюбинского Губкома РКСМ. А состоявшийся 1-й пленум Губкома избрал меня секретарем Губкома. Недавно закончилась губернская партийная конференция, на которой я избран кандидатом в состав Губкома РКП(б).

   Выслушав тт. Алексеева, Белова и Морковкина, я поблагодарил тт. за доверие, но при этом сказал, что я буду просить Киробком о том, чтобы Обком в этом учебном году отпустил меня на учебу. Я чистосердечно рассказал им, что я человек малограмотный и мечтаю о том, чтобы как можно скорее пойти на учебу. Тт. согласились со мной и обещали в этом году отпустить меня на учебу, потребовав от меня, чтобы я до 3 Кир. Областной комсомольской конференции подобрал бы себе заместителя из числа местного актива. Я обещал это сделать.

   Прибыв в Актюбинск, я явился в Губком комсомола и Губком партии. В том и другом Губкоме представился и познакомился с секретарем Губкома РКП(б) тов. Кусмарцевым и исполнявшим обязанности отв. секретаря Губкома РКСМ т. Лапшиным Василием. Оба руководителя на меня произвели весьма положительное впечатление. Это меня обрадовало. Я понял, что у меня есть готовый заместитель.

   Василий Алексеевич Лапшин был старше меня на год или два. К тому времени он уже отслужил в Советской Армии. В свое время он окончил Челкарское  2-х классное училище, окончил учительские курсы и работал, какое-то время, учителем, начитан. Все свободное время проводил за чтением художественной литературы, газет и журналов.

   С первых же дней знакомства с Лапшиным В.А. я почувствовал что он более подготовлен к роли отв. секретаря Губкома, чем я. Он был весьма тактичным и никогда не давал мне почувствовать свое превосходство надо мной. Он был скромным, мягким и обходительным со всеми, с кем он сталкивался.

   Василий Алексеевич был атлетического телосложения, регулярно занимался гимнастикой, красивый, он был очень похож на актера, игравшего роль Тарзана в одноименном фильме, демострировавшемся в 1924 г. на киноэкранах. Мы его прозвали Тарзаном.

   В начале июля 1924 г. состоялся 3-й Киргизский съезд РКСМ.В составе делегатов от Актюбинской организации были: Востриков Я. Маненов Уразгиль , Лапшин В., Клеберг К. и др., фамилии которых не сохранились в моей памяти.

   По прибытии в Оренбург на заседании бюро обкома я напомнил товарищам об их обещании отпустить меня на учебу:

     - Мне вы поручили за время работы в Актюбинске подготовить заместителя. Это поручение я выполнил.

   Я дал подробную характеристику т. Лапшину Василию, которого, конечно, ни я подготовил., а его вырастила Актюбинская партийная организация. Тов. Лапшин вполне может быть отв. секретарем Губкома комсомола. Затем я рассказал им о состоянии губернской комсомольской организации, о губернском и уездном активе. В заключении попросил не вводить меня в состав Киробкома. Вместо меня я рекомендовал ввести в состав обкома т. Лапшина и предложил утвердить его отв. секретарем Акт. Губкома, а меня послать в распоряжение ЦК РКСМ. Мое предложение обком принял.

                XXIY. НА БОЛЬШУЮ УЧЕБУ

   На первом же заседании нового состава обкома стоял вопрос "Об использовании членов Киробкома старого и нового состава. В отношении меня было принято решение: "Послать тов. Вострикова в распоряжение ЦК РКСМ".

   В Москву я прибыл вместе с делегатами У1 съезда комсомола. Нас поместили во 2-м доме Советов. Я не был делегатом съезда, мне ЦК дал гостевой билет.

   Сразу же по прибытии в Москву я стал хлопотать, чтобы меня ЦК комсомола послал на учебу. К концу съезда этот вопрос был решен положительно. Меня послали на учебу в Ленинградский Коммунистический университет им. Зиновьева.

   20 июля 1924 г. я прибыл в Ленинград. Комвуз  размещался в Таврическом дворце на ул. Войнова. Войдя в вестибюль дворца, к моему удивлению я увидел в левой стороне выстроенную обыкновенную русскую хату, которых в 1923 г. на с/х и кустарно-промышленной выставке в Москве было несколько десятков. С той, однако, разницей там были дворы, конюшни и домашний скот. Этого всего, конечно в Таврическом дворце не было. Хата, поставленная в вестибюле дворца, по замыслу авторов, должна была символизировать смычку города с деревней. А на самом деле она демонстрировала бездумье и бескультурье авторов. Вестибюль красавца дворца был изуродован. Мне, деревенскому парню, было больно смотреть на деревенскую хату, втиснутую в вестибюль роскошного Таврического дворца. Я смотрел, переживал и внутренне возмущался. Я не заметил, как ко мне подошел пожилой человек и вместе со мной смотрел на крестьянскую избу. Когда я повернулся, чтобы пойти в канцелярию ун-та, он обратился ко мне со следующим вопросом:

    - Восторгаетесь красотой?..

    - Нет. Возмущаюсь.

    - Чем?

    - Большими недоделками.

    - Какими именно?

    - К этой крестьянской хате надо было пристроить двор, сараи и поставить в этом дворе десяток овец, корову, двух лошадей, свинью, десять штук гусей и штук 20 кур...

   Гражданин, задавший вопрос, как-то отпрянул, сделал большие глаза, неопределенно хмыкнул и зашагал к выходу.

   В общей канцелярии университета я познакомился с первым работником. Это была делопроизводитель молодая, интересная девушка или женщина Баславская (имя забыл) От нее я узнал, где находится приемная комиссия, партбюро, ректорат, фамилию председателя приемной комиссии, секретаря партбюро и ректора.

   Там же от меня приняли командировку ЦК ВЛКСМ, выдали направление в общежитие, талоны на питание, указали столовую и рассказали о часах завтрака, обеда и ужина. Общежитие находилось на Знаменской улице, дом № 5, сказав: "Устраивайтесь, а завтра, после завтрака, заходите сюда".

   На следующий день, после завтрака, я зашел в канцелярию. Там мне сказали, дня через три или четыре явиться в приемную комиссию. Но я не стал дожидаться назначенного дня, а пошел в партийное бюро ун-та. Там я познакомился со старой коммунисткой, членом бюро тов. Король, которая рассказала мне о порядке работы приемной комиссии, о том, кто поступает в ун-т. От нее я узнал, в комвуз поступают, главным образом, тт., проработавшие на партийной работе, уже зрелые и подготовленные. Поступавшие держат экзамен по истории партии, политической экономии и философии. Информация, полученная от тов. Король, меня не на шутку взволновала. Я зашел в приемную комиссию. Там дежурил один из членов приемной комиссии (фамилию его не помню), к которому я обратился со следующим вопросом:

     - Можно ли перенести назначенные мне экзамены на более позднее время, отсрочив их хотя бы на неделю?

     - А почему?

     - Да потому, что я просто не готов к экзаменам. До сегодняшнего дня я просто не знал, что должен сдавать по трем очень важным дисциплинам экзамены. Поэтому прошу комиссию, перенести сдачу экзаменов на самый конец.

Мою просьбу удовлетворили, сказав при этом:

     - Это вполне возможно, т.к. день экзаменов, назначенный вам - первый. Экзамены будут идти весь сентябрь. Приходите сдавать экзамены тогда, когда вы почувствуете, что вы готовы.

   До последнего дня экзаменов я упорно готовился, использовав богатейшие возможности кабинетов истории ВКП(б), политической экономии, философии, русской истории и истории запада. С утра и до закрытия кабинетов я находился в кабинетах, читал, смотрел наглядные пособия и опять читал. Чем больше я читал и обдумывал прочитанное, тем больше я убеждался в своем невежестве. Это меня волновало, а время летело неимоверно быстро.

   За минувшие три недели общежитие, в котором я жил, заполнилось абитуриентами до отказа. Почти со всеми поступающими в комвуз я перезнакомился. Это были тт. в возрасте от 30 до 40-45 лет. Я среди них был мальчишкой, шелкопером. Это меня явно смущало. А иногда в разговоре с ними я просто терялся.

   Я старался меньше говорить, а больше слушать и вникать в суть услышанных разговоров. Особенно интересовали меня рассказы тт. об экзаменах. Я обратил внимание на то, что, рассказывая о сдаче экзаменов, мои коллеги делали это спокойно, без волнений, как о чем-то обычном и не опасном. Они даже подшучивали над собой, над своими неправильными ответами.

   Каждый раз после услышанных шуток я, обращаясь к рассказчику с вопросом:

   - И тебя приняли?

   - Что за вопрос, конечно, приняли. Экзамены введены не для того, чтобы решить принять или не принять поступающего в ун-т, а для того, чтобы определить в какой кружок его зачислить.

   - Как в кружок? Почему в кружок? Коммунистический ун-т является ведь учебным заведением, а не городской или районной комсомольской организацией, где ежегодно создают сеть политпросвещения и она состоит из кружков, в ун-те наверное организуют курсы и группы.

   -    Да пойми же, милый комсомолец, что в нашем ун-те нет курсов и нет групп, а есть созывы и кружки. В этом году прием получил название У созыва, т.е. до 1924 г. состоялось четыре набора (четыре созыва), а наш набор пятый.

   Чем больше я присматривался, тем больше убеждался, что поступают в комвуз тт. с самой различной подготовкой. В их составе были такие тт., как Дивеев, Тишкин и др., которые, чувствовалось, хорошо подготовлены и такие как Степанов, которые были подготовлены слабо. Это меня успокоило. Меня успокоило и то, что приемная комиссия приняла всех, кто сдал и кто не сдал экзамены.

   В приемную комиссию я явился в предпоследний день, сказав, что я готов сдавать экзамены. Председательствовавший, обратившись ко мне, сказал:

   -    Садитесь тов. Востриков. Расскажите, пожалуйста, о себе, своих родителях и др. близких родственниках, где вы работали и в качестве кого.

   Я с большим удовольствием рассказал свою автобиографию и рассказал все, что знал о родителях, братьях, о сестре Пелагее Васильевне и ее муже Иване Прасолове. И был удивлен, что члены приемной комиссии так терпеливо меня слушали. Затем начался экзамен.

   Меня спросили, что я читал по истории партии, по философии и по политической экономии. На этот вопрос пришлось отвечать недолго и не так бойко, как я рассказывал автобиографию. По этим трем предметам я, конечно, ничего не знал. Но мне казалось, что я знаю и старался говорить бойко и самоуверенно. Но мои ответы были лишь плохим пересказом учебника по политграмоте. Только в ответе по марксистско-ленинской философии я использовал книгу Н.И.Бухарина "Исторический материализм". Эту книгу я широко использовал в конце 1922, в начале 1923 г. в Семипалатинске, когда я "читал" лекции по философии комсомольцам городской организации.

   Однажды, читая лекцию, в аудиторию вошел секретарь Семипалатинского Губкома РКП(б). Он шел в свой кабинет, входная дверь в который выходила в зал, где проходила лекция. Тов. Егоров остановился, постоял, потом сел и слушал мою лекцию. Увидев, что сам секретарь Губкома слушает мою лекцию, я воспрял. Это меня вдохновило и я еще с более большим подъемом стал декламировать отдельные положения из книги, сопровождая своими комментариями.

   После лекции тов. Егоров обратившись ко мне сказал: "Тов. Востриков, зайдите ко мне". Я зашел. Тов. Егоров предложил мне сесть и спросил:

     - Ты читаешь лекции по философии?

     - Да читаю.

     - Давно начал читать?

     - Полтора м-ца назад.

     - Ну как комсомольцы слушают твои лекции?

     - Да слушают. В зале всегда тихо, думаю, что лекции нравятся.

     - Сегодня я тоже слушал твою лекцию и сидел я тихо, но лекция твоя, дорогой Востриков, мне не понравилась. Не понравилась потому, что ты, брат, врал, как сивый мерин...

   Такой, резко отрицательный, отзыв секретаря Губкома партии был для меня неожиданностью. Я растерялся и пролепетал:

      - Передо мной лежала книга тов. Бухарина и я ее излагал. Мне кажется в ней нет никакого вранья.

      - В книге, конечно, вранья нет, хотя ошибки есть. На них указывает В.И. Ленин, а ты о них не знаешь. Потом книгу-то надо не только уметь читать, но и понимать. Вот этого главного в твоей лекции не было. Ты не понимаешь, что к чему, в чем заключается суть марксистско-ленинской философии...

   Как только я вспомнил про этот эпизод, то как ветром сдуло с меня мое спокойствие, самоуверенность. Я краснел и потел, потупив очи... Члены комиссии, не понимая, что со мной происходит, стали подбадривать:

     - Вы, тов. Востриков, не волнуйтесь. Отвечали неплохо. Но вот на вопросах по философии малость подзапутались. Это не беда. Продолжайте.

     - Извините меня. Разрешите мне не отвечать, так как я по философии ничего не знаю.

     - Как, тт. члены комиссии, удовлетворим просьбу тов. Вострикова?

   Члены комиссии, конечно, согласились с председателем. Председатель, обратившись ко мне, спросил:

     - Ну, а как у вас обстоит дело с политэкономией? Что читали?..

     - Кое-что читал. Даже пробовал, по совету одного старого коммуниста, читать произведение К.Маркса "Капитал", но ничего не понял.

   Один из членов комиссии сказал:

     - Тов. Востриков, попытайтесь кратенько рассказать - что такое капитал?

     - Капитал - это деньги...

   Я обратил внимание, как члены комиссии доброжелательно встрепенулись.

     - Правильно, деньги, ну а дальше? дальше? Всякие ли деньги являются капиталом?

     - Если их много, то это капитал. Три копейки тоже деньги, но разве их можно назвать капиталом...

   Мой ответ развеселил членов комиссии. Когда я сказал о трех копейках, они все сразу рассмеялись. Но в их смехе я почувствовал какую-то доброжелательность. Председатель, обратясь к членам комиссии, сказал:

      - Вопросов к т. Вострикову больше нет?

      - Нет, все ясно.

      - Вы свободны, тов. Востриков. О результатах узнаете завтра. До свидания.

   Я встал, но не мог сразу двинуться. В этот миг в моем сознании пронеслась мысль-догадка, какую я больше всего боялся: "провалился".

   Эту ночь я не спал. Утром встал рано-рано. Все мои товарищи безмятежно спали. Даже громко похрапывали те, которые на экзаменах не ответили ни на один вопрос. Об этом они рассказывали сами.

   Придя вместе с тт. в университет, я вместо столовой побежал к доске, на которой вывешивались списки принятых в ун-т. Списки еще не вывесили. Их вывесили только в час дня. В списках значилась и моя фамилия. Я был безгранично рад и счастлив. Я немедленно побежал в канцелярию. Там мне вручили студенческий билет василькового цвета, в котором было написано: "Востриков Я.В. студент 5-го созыва Коммунистического университета им. Г. Зиновьева".

   Билет я положил в левый грудной карман пиджака. Вышел из канцелярии, а мне все не верится; что я принят, что я студент. И вдруг мелькнула мысль "уж не сон ли это..."  Вспомнив, что я сегодня не спал, я побежал в вестибюль к той самой хате, "символа" смычки города с деревней, которая так меня поразила в первый день моего приезда. За хатой стоял стул, присев на него, я достал студенческий билет и с огромным волнением несколько раз прочел, что "Востриков Я.В. студент Ком. ун-та". Окончательно убедившись, что это не сон, а явь, я несколько успокоился и с гордостью стал про себя повторять "Я студент..."

   Меня зачислили в самый слабый кружок, в 4-ый. В этом кружке были тт. Степанов, Ведрашко, Губкин-Слободской и др. Все они великовозрастные. Среди них я был один комсомольского возраста. Кроме меня на созыве были еще три комсомольца. Это тт. Угловой, Леонтьевский и Нуриджанян, но они были лучше подготовлены, чем я, и зачислены в повышенные кружки.

   Позднее мне стало известно, что у приемной комиссии вначале сложилось мнение обо мне отрицательное, т.е. отказать мне в приеме в ун-т из-за недостаточной подготовки. Потом один из членов комиссии выступил и внес следующее предложение:

"У меня, тт., о Вострикове сложилось другое мнение. Конечно, знаний у него очень и очень мало, но он их приобретет быстрее, чем те старички, которых мы зачислили в 4 кружок. Он их обгонит. Я предлагаю Вострикова принять в ун-т."

   После обсуждения комиссия постановила - "Принять".

      Вместе со студенческим билетом мне выдали направление в другое общежитие, что находилось на ул. Знаменка 18 в комнату, в которой проживал уже студент нашего же созыва, старый коммунист, инвалид Гражданской войны, добрейший человек. (У него не было правой ноги. Ее заменял протез)

    Мы очень быстро с ним подружились. Им был тов. Левизов Александр Григорьевич. Ему было лет 35.

   Дня через три начались занятия. Они начались с изучения "Истории общественных форм", "Истории России", математики, русского языка и литературы. А потом с течением времени стали подключать другие предметы.

   В течение всех трех лет я учился только на хорошо. Оценки выставлялись по трехбалъной системе (хорошо, удовл., неудов.) Я принимал активное участие в общественной работе ун-та. В Ком. ун-те издавался печатный журнал "Зиновьевец", орган бюро к-ва РКП(б). Уже в № 1-2(11) явнваре-феврале 1925 г. я опубликовал статью "Об африканстве, полинезийстве и новых выводах тов. Горского". К этому времени я был уже переведен в самый сильный кружок № I. В том же периодическом журнале в № 1(17) 1926 г. была опубликована моя вторая статья на тему: "Задачи практики в связи с решениями Х1У съезда". А в № 2(18) была опубликована третья моя статья "К итогам проработки решений Х1У партсъезда». В марте-апреле 1926 г. периодический журнал Ленинградского обкома "Ленинский комсомол", № 3-4(7-8) опубликовал мою статью в качестве передовой "Пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике".

     Когда я поступал в Ком. ун-т им. Зиновьева, ректором был Минин (я забыл его имя отчество), а секретарем бюро коллектива ун-та был Рыбин Михаил. Все университетские организации возглавлялись людьми, которые накануне и во время Х1У съезда разделяли взгляды так называемой "Новой оппозиции", которая пыталась совлечь партию с Ленинских позиций. Лидерами этой оппозиции были Г.Зиновьев и Л.Каменев.

   Зиновьев дневал и ночевал в ун-те. Он часто выступал перед студентами, пытался навязать студентам свои антипартийные взгляды. И в этом он имел немалый успех. Так, например, в самый разгар дискуссии, когда на общем собрании обсуждался один оппозиционный документ, то из 629 студентов - коммунистов голосовали за него - 507 и только 121 человек проголосовали против, то есть за линию ЦК. Самое большое количество сторонников ЦК были студенты нашего У созыва. Всего на нашем созыве было 88 студентов. Во время Х1У съезда ЦК послал на несколько дней в Ленинград лучших своих членов, делегатов съезда для разъяснения коммунистам города Ленина линии партии. Среди них были М.И.Калинин, С.М.Киров и мн. другие, которые провели большую работу по разъяснению решений Х1У съезда партии. Они рассказали коммунистам Ленинграда о преступной деятельности лидеров "Новой оппозиции". Больше 97% ленинградских коммунистов одобрило решения съезда и осудило "Новую оппозицию".

   Через месяц после Х1У съезда, состоялась ленинградская конференция, которая отстранила зиновьевское руководство и избрала новый губернский комитет партии во главе с С.М.Кировым.

   За это же время произошли большие перемены и в университетском руководстве. Был снят с работы ректор университета Минин и вместо его ректором был назначен т. Позерн Б.П. Секретарем партийного бюро коллектива был назначен т. Брунин.  Обновлена была редколлегия журнала. В нее были введены: С.Крупнов, П.Кипятков и Я.Востриков.

   По окончании П курса Ком. Ун-та в 1926 г. меня вызвали в Смольный к тов.       ……………………..(фамилию не помню), который сообщил мне, что обком партии решил командировать меня на подготовительное отделение Института Красной профессуры. Беседовавший со мной товарищ вручил мне командировку и сказал:

     - Все будет зависеть, тов. Востриков, от вас. Сдадите вступительные экзамены, будете учиться в Москве в Институте Красной профессуры. По окончании этого учебного заведения станете профессором. Не сдадите - вернетесь и будете заканчивать Ком. ун-т. Сейчас наступают каникулы, используйте их для подготовки к экзаменам. Отдохнуть, конечно, надо, но упускать представляемую вам возможность не следует. Где и как вы намерены провести лето?

     - Лето я намерен был провести на берегу Черного моря, в Алуште. Там находится комвузский дом отдыха "Отрада". Я уже получил туда путевку.

     - Прекрасно, лучшего и желать не надо. Купайтесь и готовьтесь. Экзамены будете сдавать по истории России, истории партии, по политэкономии и философии. Кроме того каждый поступающий обязательно пишет письменную работу на свободную тему. Экзамен будем проходить, конечно, в Москве на Остоженке - 53. Туда вы должны явиться не позднее 20 августа, а если вы прибудете дня на два раньше, то будет лучше. Не забудьте прихватить с собой на юг литературу, хотя бы по одной дисциплине, по которой вы чувствуете себя меньше подготовленными.

   В дом отдыха "Отрада" я прибыл на один день раньше срока, указанного в путевке. В столовой посадили меня за стол, за которым сидели муж и жена. Ему лет сорок, а ей лет тридцать, москвичи, семья Милоновых.

   Примерно через неделю ко мне обратился тов. Милонов со следующим вопросом:

     - Тов. Востриков, почему вы так мало бываете на пляже, мало купаетесь? Вы дорогой, ведете себя явно не правильно, обижаете девушек...

     - Я обижаю девушек? Что вы, тов. Милонов. Это не в моем характере. С девушками я всегда в большой дружбе.

     - Чем же тогда объяснить, девушки с вас глаз не спускают, ждут, когда вы подойдете к ним, а вы их не замечаете, окунаетесь раз другой и снова садитесь за книги. Откуда у вас такое прилежание? Может быть, вы не сдали какой-нибудь предмет, и вы готовитесь к пересдаче?

     - Нет, нет тов. Милонов, мне ничего пересдавать не надо. Все сдно, все в ажуре. А вот сдавать вступительные экзамены на подготовительное отделение Института Красной профессуры действительно мне предстоит. Подготовкой к этим экзаменам я и занимаюсь.

     - Тов. Востриков, вступительные экзамены по философии вы будете сдавать мне.

   И тов. Милонов рассказал, что он работает в ИКП, преподает курс философии на подготовительном отделении, что он входит в состав приемной комиссии. Я рассказал профессору Милонову о том, что я окончил только два курса Ком. ун-та, а курс философии изучают лишь на третьем курсе. Прошу вас Константин Константинович (я не уверен, что правильно запомнил его отчество), дать мне консультации две-три по философии.

   Мой первый знакомый профессор ИКП тов. Милонов охотно согласился. Он был весьма любезен и щедр. За время совместного проживания в доме отдыха он дал мне не две-три, а значительно большее количество бесед. Это, конечно, помогло мне при сдаче экзамена и при дальнейшем изучении философии.

   На одной из консультаций тов. Милонов спросил меня:

     - А как у вас тов. Востриков обстоит дело с общей грамотностью, с письмом? Вам ведь предстоит на экзамене выполнить письменную работу. По секрету скажу вам, этой работе придается большое значение. Она показывает, насколько грамотен поступающий товарищ.

   И я хвастанул, я сказал:

     - Да кажется ничего. Почти пять лет в провинциальных газетах печатают мои статьи на комсомольские темы. Только шесть статей опубликованы на общепартийные темы. Это "К 1-му Мая", "Рур", "Миролюбие Английского капитала", "Выставка закрепила смычку", "6" (Шесть лет русской пролетарской революции" в 1923 году). Одну статью на тему "К итогам проработки решений Х1У партсъезда" поместили в журнале "Зиновьевец" в 1925 г. А в марте - апреле 1926 г., журнал "Ленинский комсомол", рабочее издательство "Прибой" поместил мою статью: "Пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике" (см. № 3-4 (7-8), 1926 г), как передовую. А остальные статьи на темы комсомольской работы.

     - Ну тогда вы можете спокойно купаться в море и загорать на солнце.

   Я про себя не без гордости подумал: "Если Константин Константинович говорит можно мне спокойно купаться и загорать, значит, есть во мне какая-то изюминка. Да я, по-видимому, просто недооценивал себя."

   К назначенному времени я прибыл в Москву, отыскал ИКП, загорелый и счастливый я предстал перед светлыми очами членов приемной комиссии. Мне было задано несколько вопросов по истории ВКП(б), и я ответил. Затем я получил вопросы по политической экономии и тоже ответил. Я даже ответил на вопрос, на который не мог ответить при поступлении в Ком. ун-т. Наконец, мне стал задавать вопросы К.К. Милонов по философии. Он задал именно те вопросы, по которым консультировал и я дал на них ответы. Я был уверен, что экзамены сданы, и я буду зачислен в ИКП. По окончании экзаменов нам сообщили, что на следующий день будем сдавать письменные работы.

   Когда мы вошли в аудиторию, то там было все готово для того, чтобы писать работу. Против каждого места на столах лежали пронумерованные листы бумаги, стояли чернильницы и новенькие ручки. Председатель комиссии объявил нам, что нам предстоит выполнить последнюю, но очень важную экзаменационную работу - написать сочинение на свободную тему. Время вам дается столько, сколько вам понадобится. Пользоваться какими-либо пособиями не разрешается. Писать по памяти. На первой странице вверху написать свою фамилию, имя отчество и дату. Потом написать тему вашего сочинения и начинать писать. Писать следует не торопясь, обдумано. Ясно? Начинайте.

   Поставив на титульном листе фамилию, я уверенно вывел название сочинения, которое должен писать:

"Апрельский пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике". Так называлась моя статья, опубликованная в журнале "Ленинский комсомол". Она написана на основе прослушанного доклада И.В.Сталина по итогам пленума и на основе резолюции пленума. Все это было свежо в памяти. Ее-то я по памяти переписал и сдал приемной комиссии, как письменную работу. Я не сомневался в том, что она получит положительную оценку.

   Дня через три стали вывешивать списки тт., зачисленных на подготовительное отделение ИКП, а меня в них нет. Я не на шутку стал волноваться и пошел к тов. Милонову. Он мне сказал следующее:

     - Все вступительные экзамены вы сдали хорошо. А вот письменная работа показывает, что вы не знаете элементарных правил русского языка. В ней много орфографических и пунктуационных ошибок. Это послужило причиной отказа в приеме.

   Он привел слова два или три, в которых по две орфографических ошибки. Я краснел и белел, с меня пот лил в три ручья. Желая меня успокоить, Константин Милонов сказал:

     - Зря вы, тов. Востриков, волнуетесь. Кончайте комвуз, подучите правила правописания, поработайте годика два-три на партийной работе и вы вполне сможете поступить на основное отделение одного из институтов ИКП. Не унывайте. До свидания.

   Статьи, опубликованные в газетах и двух журналах, вскружили мне голову. Я стал думать, что я вполне овладел грамотным письмом. Я совсем забыл, что над рукописями моих статей работали редакторы и корректоры. Тов. Милонов показал, что я еще малограмотный зазнайка. Возвращаясь к беседе со мной Константина Константиновича по поводу моей общей грамотности, я краснел и упрекал себя за необдуманную похвальбу.

   Вернувшись в Комвуз, первым делом я явился к секретарю партбюро т. Брунину, который повел меня к ректору ун-та тов. Позерну Б.П. Тов. Позерн, обратившись ко
мне, спросил:

     - Ну, рассказывайте, тов. Востриков, с чем вы вернулись?

     - Ни с чем, Борис Павлович.

     - Приняли вас в ИКП?

     - Нет.

   И я чистосердечно, с большим, конечно, огорчением обо всем рассказал.

      - К сожалению, тов. Востриков, это не только ваша слабость, а слабость абсолютно большинства студентов 5-го созыва. 88,7% студентов 5 созыва имеют низшее образование. И только 11,3% имеют законченное среднее и незаконченное среднее образование. Не намного лучше обстоят дела с общей грамотностью у выпускников первых четырех созывов. Так, например, 13,3% выпускников I созыва имели среднее и незаконченное среднее образование, а 86,7% низшее. Выпускники 2 созыва соответственно - 16,2 и 86,7;  3 созыва - 19,0 и 81,0;  4 созыва -17,1 и 82,9 (Три года ленинской учебы 1924-1927, стр. 6. Дворец Урицкого, Ленинград). К великому нашему сожалению мы вынуждены выпускать из стен ун-та людей малограмотных.

   Я обратился к тов. Позерну со следующим наивным вопросом:

     - Борис Павлович, я не понимаю, как это вы "...вынуждены выпускать из стен ун-та людей малограмотных". А почему нельзя, скажем, увеличить срок обучения в ун-те до 5 или даже до 6 лет? И выпускать людей грамотных, которые, подобно мне, не писали бы корову через ять. В этом случае они бы были более ценными и принесли бы партии больше пользы.

      - Это бесспорно так, но вы, дорогой товарищ, забываете об одном очень важном обстоятельстве, о темпах количественного роста нашей партии. Если в 1924 г. было две тысячи цеховых организаций, то теперь их стало более трех с половиной тысяч. Почти за три года (1924-1926) в партию было принято около 800 тысяч человек, в том числе полумиллион рабочих. Выросло количество районных, уездных и др. партийных организаций, которые необходимо обеспечить квалифицированными партийными работниками, хорошими пропагандистами. Таких работников и призваны подготовить комвузы и областные партийные школы. Для Ком. Ун-в партия определила максимально возможное время - 3 года. ЦК знал, что этого времени недостаточно для того, чтобы выпускать всесторонне подготовленные партийные кадры. Тем не менее, он остановился на этом сроке обучения, т.к. новые партийные организации не ждали, а настоятельно требовали подготовленных партийных работников. И мы им давали.   Истекшие четыре года показали, что выпускники Ленинградского Ком. Ун-та с честью справляются с порученной им работой. Все наши выпускники доучиваются на работе. В будущем, когда наша страна будет богаче, наверняка сроки обучения будут увеличены, расширены и усовершенствованы будут учебные программы. Тогда мы будем выпускать более квалифицированных партийных работников.

   Резкая, но доброжелательная критика К.Милонова послужила мне на пользу. На третьем курсе я занимался изучением не только тех дисциплин, которые были предусмотрены учебным планом, но и русским языком. Каждый раз, когда в кабинете русского языка и литературы дежурила преподаватель русского языка, у которой я занимался в течение первого года обучения (фамилию имя отчество ее забыл. Русский язык, математика, физика, химия и биология шли только на первом курсе. На них было отведено очень мало часов)  я приходил, получал у нее задание, писал диктанты, заучивал правила. Моя преподавательница восхищалась моим прилежанием и, конечно, считала, что это ей удалось пробудить во мне интерес к русскому языку. Я ее благодарил.

   I мая 1927 г. я окончил 3-х годичный курс Ленинградского Коммунистического университета. Удостоверение об окончании было подписано секретарем ЦК ВКП(б) Кубяком и ректором ЛКУ Б.П. Пазерном.

   Трехмесячный летний отпуск я провел на родине, в Кустанае. Отдых я совместил с работой на курсах пропагандистов, куда был приглашен окружкомом партии. Я навестил свою родную Александровку, сестру Пелагею Васильевну и ее мужа Анциферова Ф.В. Конечно встретился со своими друзьями детства, соседями и вообще с жителями села, которых я знал и меня знали.

   В одно из воскресений мы договорились с сестрой навестить улицу и дом, в котором мы родились и выросли. В быв. нашем доме жил Константинов Петр Нестерович по прозвищу рябой чеботарь. Не дойдя до дома шагов 100-150, мы увидели на завалинке сидящих мужиков. Среди них находился и хозяин дома, Петр Нестерович. Он встал и направился нам навстречу. Поздоровавшись с нами, Петр Нестерович стал меня так бурно благодарить, что я растерялся. Обратившись к нему, я сказал:

   - Дядя Петро, да за что же вы меня благодарите?

   - Как за что? За то, что ты четыре года тому назад вернул мне зрение, купил мне железнодорожный билет от Полетаева до Кустаная. Дело прошлое, но кто его знает, как бы повернулась моя жизнь, если бы ты меня не встретил летом 1923 г. на Челябинском вокзале. Я возвращался тогда из Казани, а ездил туда для того, чтобы избавиться от постигшего меня несчастья, от слепоты. Мне много рассказывали о казанских врачах, которые делали чудеса. Я продал все, что мог продать, скопил на дорогу деньжонок и поехал. Ничего плохого сказать о казанских врачах не могу. Они очень внимательно отнеслись ко мне, долго держали в больнице. Но зрение мне вернуть не могли. Так я и поехал домой ни с чем. Денег на билет у меня хватило лишь до Челябинска, на еду в кармане не осталось ни гроша. Ел я только то, что мне давали пассажиры. Нет, нет, я не просил, а когда сами пассажиры убеждались, что я голодаю, они меня подкармливали.

   В Челябинске меня как безбилетного пассажира высадили. Поезд ушел, и я остался на перроне. Какой-то добрый человек довел меня до зала ожидания и там я несколько часов ожидал поезд, следовавший до ст. Полетаева, то и дело спрашивая пассажиров, не пришел ли мой поезд. Тут подбежала ко мне женщина и говорит:

   - Дядя, ваш поезд пришел. Вы подождите меня здесь, я сбегаю за мальчонком.

   - Не прошло и трех минут ты, как мой ангел хранитель, явился и говоришь: "Здравствуйте, дядя Петро". Когда ты назвал свою фамилию, я подумал это Андрюша, твой старший брат. А оказалось, это был ты, самый младший и самый озорной. Я безгранично был обрадован этой встречей. Я только-только коротко сказал тебе о своем несчастье и как я оказался здесь, - звонки вашему поезду. Вы со своим товарищем Петей подхватили меня и в свой вагон, сказав проводнику, что на следующей станции вы купите мне билет. А ты спрашиваешь за что я тебя благодарю? Всю жизнь буду благодарить и молить господа бога, чтобы он тебя и твоего друга Петю охранял. Вы купили мне билет до Кустаная, на станции Полетаево вы с Петей посадили меня в Кустанайский поезд, дали мне денег столько, сколько у меня было, когда я отъезжал из дома в Казань.

      - Дядя Петро, у нас с Петей тогда было денег столько же, сколько и у вас. Мы дали вам деньги не свои, а деньги, которые мы собрали у ехавших в поезде пассажиров. Мы, два комсомольца, с нагрудными значками "РКСМ", с шапками в руках прошлись по всем вагонам с просьбой пожертвовать, кто сколько может, пожилому человеку, впавшему в беду. Деньги ему нужны на билет и на еду. Этот человек едет с нами в вагоне № 10, кто желает убедиться в сказанном, пройдите и посмотрите. Этого человека я знаю с самых малых лет. Он житель села Александровка, Кустанайской области. Мы со своим другом возвращаемся со Всесоюзной с/х и кустарно-промышленной выставки. Вот наши командировочные удостоверения. Дядя Петро честный труженник – чеботарь.

   Впервые в своей, тогда небольшой, жизни я увидел широту и доброту советских людей, которые выворачивали свои кошельки и отдавали нам все деньги до рубля.

   - Дядя Петро, вы говорите, что "четыре года тому назад я вернул вам зрение". Каким образом это могло быть сделано мною? Я не врач, вас я не лечил. Как я мог вас вылечить?

     - Вылечили меня своими добрыми словами и рассказами.

   Что это за "добрые слова и рассказы", которые по утверждению дяди Петра вылечили его от слепоты, вернули ему зрение?

   Встретив дядю Петра в зале ожидания Челябинского вокзала растерянного, подавленного, слепого, мне стало жаль его до слез. Как только вернулись мы в наш 10-й вагон после сбора денег, мне захотелось успокоить и попытаться вселить ему веру и надежду на возвращение ему самого дорогого для человека - зрения. Но как?

   Я попросил Петра Нестеровича рассказать, когда и при каких обстоятельствах он потерял зрение. Дядя Петро рассказал, что "зрение стало у меня слабеть давно. Я боялся, чтобы не потерять его. Без глаз я не мог бы зарабатывать на жизнь моей семьи, а она у меня, как ты знаешь, большая. Утром 2-го января 1922 года, к моему ужасу, я стал слепым".

   Пока дядя Петро рассказывал, я лихорадочно думал, как помочь ему, какие слова утешения сказать ему. Когда он кончил свой рассказ, обратившись к нему, я сказал:

   - Дядя Петро, еще не все потеряно. Вы еще будете видеть и ни одну сотню пар сапог сошьете. Вот в прошлом году в Семипалатинске я встретил одного старого коммуниста, который просидел в Петропавловской крепости 10 лет, а когда его в 1917 году освободили, он вышел на волю , доехал до семьи, а через два дня перестал видеть. Он объездил ряд городов, побывал в десятках первоклассных больницах и никакого сдвига. Глаза у него не больные, чистые, а не видят. Он перестал ездить по больницам. И вдруг, спустя два года, он стал чувствовать источник света. Примерно м-ца через два он стал замечать вроде темных движущихся предметов... Но эти предметы бесформенные. Так продолжалось м-ца три. После чего эти темные предметы стали в его глазах приобретать свою форму, он уже безошибочно стал отличать человека от животного. Но лица людей еще долго не различал. Как ни странно, первые лица людей он увидел во сне. От охватившей его радости он соскочил с постели и во весь голос закричал: "Маруся, я вижу, вижу, вижу лицо Ивана Семеновича..." Жена немедленно включила свет и он четко увидел черты дорогого ему лица. Итак, он избавился от страшного недуга и сам не знает, как и отчего это произошло.

   - А вы, дядя Петро, свет чувствуете?

   - Да, Яша, чувствую, чувствую. Когда я выхожу во двор, я чувствую, что солнце нахотся справа или слева, а не в другой стороне. Я много раз спрашивал и переспрашивал находившихся рядом со мной людей и всякий раз получал подтверждение. Или, например, ночью, когда я вхожу в хату, то чувствую, что лампа находится там, а не в другом месте.

   Пока мы ехали до станции Полетаево, я рассказал ему не меньше десяти аналогичных случаев с людьми, потерявшими зрение. А спустя какое-то время, зрение возвращалось к ним.

   Я старался, чтобы люди не повторялись ни по возрасту, ни по профессии, чтобы не повторялись ситуации, в каких люди теряли и вновь обретали зрение.

   В эти рассказы я вложил весь пыл моего юношеского сердца, я говорил так убедительно, что начинал сам верить, что это не вымысел, а достоверная истина.

   Переданные деньги, купленное продовольствие и мои рассказы сделали свое дело. К большому нашему удовольствию, мы с Петей отметили про себя, дядя Петро несколько успокоился, заметно повеселел, в его душу запала искорка надежды. Она-то и вернула дяде Петру зрение.

   В Ленинград я вернулся I сентября 1927 г., дня через два или три я явился в райвоенкомат. Там я осведомился о предстоявшем призыве в Красную Армию. Мне сказали, призыв будет только в октябре, а то и в ноябре. Это меня озадачило. Месяца два я должен быть безработным, а на что жить? Я пошел в Смольный. Принимавший меня товарищ, фамилию которого забыл, успокаивая меня, сказал:

     - Вы, тов. Востриков, не беспокойтесь, без работы не будете. Окончившего Коммунистический университет с удовольствием  возьмет любая партийная организация.

   При мне он позвонил секретарю Василеостровского райкома РКП(б)  и сказал, что к нему пришел окончивший в этом году Ком. Ун-т Зиновьева и просит, чтобы его устроили м-ца на два на работу. Секретарь райкома спросил:

      - А почему только на два м-ца?

      - Потому, что через два м-ца ему предстоит пойти на службу в Красную Армию.

      - Присылайте.

   Через два часа я был у секретаря Василеостровского райкома  г.Ленинграда. Отрекомендовался и сел на предложенный мне стул. Обратившись ко мне секретарь, сказал:

      - Ну, тов. Востриков, рассказывайте, как вы стали безработным.

Я рассказал.

      - Это все поправимо. Вам приходилось вести пропагандистскую работу?

      - Да, конечно, приходилось.

   И я рассказал, где и когда я вел пропагандистскую работу, и какую.

      - У нас в районе есть возможность, устроить вас преподавателем политграмоты в рабфаке ЛГУ. Но об этом я должен поговорить с заведующим рабфаком. Приходите завтра, и тогда мы окончательно договоримся.

   Услышав, что у райкома есть возможность устроить меня преподавателем политграмоты, я был весьма обрадован. Рабфак ЛГУ я хорошо знал по рассказам моего друга Корецкого И.Н., который в 1927 г. его окончил и поступил в политехн. ин-т. В семье Корецких я не раз встречался и с зав. рабфака тов. Кочергиным К.И.

   В назначенное время я явился к секретарю Василеостровского РК РКП(б) с надеждой получить направление на работу в рабфак. Секретарь РК сказал мне, что ему не удалось связаться с зав. рабфаком. Я рассказал секретарю, что зав. рабфаком тов. Кочергина К.И. я хорошо знаю.

      - Тем легче мне будет договориться с ним о вас. Прошу вас заходите ко мне во вторник.

   В воскресенье я навестил Корецкого И.Н. и о всем ему рассказал. Этот разговор Корецкий передал по телефону Кочергину, дав при этом весьма положительный отзыв обо мне.

   Во вторник у секретаря райкома я встретил тов. Кочергина К.И., который сказал, что рабфак охотно берет тов. Вострикова на работу преподавателем политграмоты, что он вполне уверен в том, что с этой работой тот вполне справится.

      - В час добрый, тов. Востриков. Если возникнут какие-либо вопросы - заходите. До свидания.

   На другой же день зав. рабфаком издал приказ о зачислении меня на работу преподавателем политграмоты в группах 1-го курса.

   Так, я стал преподавателем рабфака ЛГУ. В процессе работы я ознакомился с учебной программой студентов по математике, физике, химии, биологии, русскому языку и литературе и убедился, что я по этим предметам не знаю того, что получают здесь выпускники. Я понял, что рабфак дает достаточные знания для поступления в высшее учебное заведение.

   Окончить высшее учебное заведение было моей давней мечтой. На какое-то время я был введен в заблуждения таким ярким названием, как "Ленинградский Ком. Университет".  Мне казалось, что это и есть то учебное заведение, о котором я мечтал. Но уже после моего провала при поступлении на подготовительное отделение ИКП я понял, что это не то, к чему я стремился. Я стремился к тому, чтобы овладеть не только общественными, но и естественными науками. А получилось так, что Комвуз дал мне, правда, хорошие знания, но только по общественным наукам, а по естественным наукам, русскому языку и литературе почти не дал ничего. Это меня беспокоило.

     На одной из встреч с тов. Кочергиным К.И. (с тов. Кочергиным мы до сих пор изредка встречаемся. Он проживает в Ленинграде)  я поделился с ним своей неудовлетворенностью полученными мною знаниями в Комвузе и горячем желании окончить высшее учебное заведение. Но этого я не могу осуществить, т.к. у меня нет среднего образования. Поэтому я хочу поступить на рабфак и окончить его, На это Константин Иванович ответил:

     - Твое желание я целиком поддерживаю, но это нужно согласовать с райкомом партии. При положительном решении райкомом этого вопроса, мы бы ввели тебя в бюро партийного коллектива и сделали бы тебя заместителем секретаря бюро т. Конюхова В.

   С этим вопросом мы с тов. Кочергиным пошли на прием к секретарю райкома. Выслушав меня, секретарь райкома сказал:

     - Тов. Востриков, вы же окончили университет, мы вас послали на работу преподавателем. По имеющимся у меня сведениям, работаете вы неплохо. Почему же все-таки надо поступать в среднее учебное заведение?

   На этот вопрос я ему ответил:

     - Университет-то я окончил, но я неграмотный человек.

   Наконец секретарь райкома согласился и я был зачислен студентом П курса рабфака.

   В 1929 г. окончил рабфак и поступил на экономический факультет Ленингр. политехнического института им. Калинина. Успешно окончил первй курс. Там я встретился со своими старыми друзьями по комсомольской работе с тт. Шмидтом Я.С. и Корецким И.К. Они уже заканчивали предпоследний курс института.

   Перед летними каникулами вызвали меня в Смольный, кажется, к тов. Уварову, который повел со мной следующий разговор:

     - Тов. Востриков, четыре года тому назад Ленинградский обком посылал вас в Москву на подготовительное отделение И.К.П. Тогда вы оказались недостаточно подготовленными и вас не приняли. Обкому известно, как вы тяжело это восприняли и какие выводы из этого сделали. Выводы были сделаны абсолютно правильные. Прошло четыре года. За это время вы окончили комвуз, рабфак и первый курс Политехнического ин-та им. Калинина. Со всеми поручениями, какие вам давала партийная организация, вы успешно справлялись. Обком считает, что вы вполне созрели для того, чтобы пойти на учебу в Коммунистическую Академию. Мы вас направляем на учебу на основное отделение Коммунистической Академии. Вы уже сложившийся экономист и мы вас посылаем в экономический институт ЛОКА для совершенства ваших знаний. Для этого вам следует за время летних каникул написать вступительную письменную работу на свободную тему.

   Я охотно согласился. И вместо отдыха все лето работал в публичной библиотеке и в библиотеке ЛОКА, на Дворцовой Набережной в Михайловском дворце. Работал я с огромным желанием с утра и до закрытия библиотеки, не чувствуя усталости. К концу каникул я написал вступительную работу на тему "Теория стоимости Рикардо" в объеме шестьдесят машинописных страниц. Вступительная работа получила положительную оценку, и я был принят в экономический институт ЛОКА.

   Вскоре я получил направление в общежитие ЛОКА, что находилось на Васильевском Острове на 5-ой линии - 5 или 7. Это общежитие находилось через два дома от общежития рабфака ЛГУ, в котором я и Аккерман И.П. проживали пока там учились.

   Придя в общежитие ЛОКА, в комнату, в которую мне дали направление, я познакомился со вторым жильцом, аспирантом философского института ЛОКА Лебедевым Михаилом Петровичем. Мы очень быстро подружились.

   Быт аспирантов был организован очень хорошо. При общежитии, на первом этаже была очень хорошая столовая, обеспечивавшая аспирантов и их семьи трехразовым питанием.

   В сентябре, а может быть в октябре 1930 г., стоя около парадного входа общежития, я увидел проходившую мимо меня быв. студентку рабфака ЛГУ Иду Аккерман и заговорил с ней. Она сказала мне, что поступает в Электротехнический ин-т на ф-т сварки. День был воскресный, время обеденное. Я пригласил ее пойти со мной отобедать. Она согласилась.

   После обеда мы пошли на Немецкое кладбище (Немецкое кладбище было обычным местом прогулок студентов рабфака и молодежи Васильевского острова) погулять. Часов в семь или в восемь вернулись в общежитие - поужинали и я проводил Иду Аккерман до ее общежития.

   Так продолжалось недели две или три. Наша столовая ей понравилась. А больше всего понравился, конечно, я. Как только я убедился в этом, так немедленно сделал ей предложение. Девушка не растерялась и приняла мое предложение. Однако она продолжала собираться переехать в общежитие института, в который поступила. Как только собралась моя нареченная, так позвонила мне и сказала, что ей дали место в общежитии института, что она сейчас туда едет. Выслушав ее, я ей сказал, чтобы она ехала не в общежитие института, а в общежитие ЛОКА, ко мне. Она, моя хорошая, только этого и ждала.

   Через пятнадцать минут моя невеста была у маня со своей "огромной" (50 см х 30 см) корзиной. В той корзине было два ситцевых платьица, белье, чулки, носки и др. мелочь женского туалета. Отдельным местом было связано одеяло, подушка,  пододеяльник и роскошный стенной ковер. У меня носильных вещей было не больше, чем у моей невесты, но мы не замечали недостатка в них.

   Свадьба состоялась на следующий день после занятий вечером. Для стола мы купили ветчины, колбасы и пирожных по числу лиц, участвовавших в этом торжестве. Так как свадьба у людей, как правило, бывает один раз в жизни, то мы решили провести ее, как можно, пышней. Кроме ветчины, колбасы и пирожных стол украсили яблоки, лимонад и две бутылки минеральной воды. Вин мы никаких не покупали к свадебному столу, так как выяснилось, никто из участников торжества никаких вин не пил, все были абсолютные трезвенники. К ним относились мы с женой и наш гость, друг дома Лебедев Михаил Петрович.

   В обществе этой большой и шумной компании мы провели свадебный вечер. Он длился до двенадцати часов ночи. После окончания вечера Миша Лебедев забрал свой "большой" чемодан, пальто, постель и перешел в соседнюю комнату, пожелав нам крепкой, вечной и негаснущей любви. Мы счастливы.

   Счастье никогда не покидало нас. С каждым годом оно росло и проявлялось в новых больших семейных и общественных событиях и делах.  Нам было по 27 лет, когда мы вступили в брак.

   Семейная жизнь толкнула нас на путь обрастания вещами. Вскоре мы купили двухспальную железную кровать с хорошим матрацем. Потом купили примус и посуду. А когда появились приметы возможного увеличения семьи, мы купили детскую ванночку, два таза, бак, коляску, рубашонки, распашонки, пеленки, детские одеяльца и другие вещи для будущего человека.

   За маленьким человечком будущая мать поехала в Тульчин. Там жила ее старшая сестра Серафима Павловна Беккер. Провожая ее, я дал строгий ей наказ, чтобы она вернулась с сыном, а если будет дочь, то может оставаться там.

   7 ноября из Тульчина я получил телеграмму, в которой сообщалось, что родился сын. Я был бесконечно рад и счастлив.

Меня поздравляли мои коллеги аспиранты ЛОКА, два близких товарища - Коваль и Ерофеев Михаил Ефимович, затащили к себе в комнату, достали графинчик с водкой, наполнили стаканы и произнесли тост в честь появления на свет нового человека, моего первенца и продолжателя рода Востриковых. Друзья немедленно опрокинули свои стаканы, а мой не тронулся с места. Я никогда и ничего хмельного не пил, не хотел нарушить свой режим и теперь. Но мои друзья были неумолимы. Они принудили меня выпить стакан водки. Это был первый стакан в моей жизни.

   Мое семейство оставалось в Тульчине до конца декабря 1932 г. Точную дату не помню, но это было в декабре, я поехал в Тульчин, чтобы привезти.домой в Ленинград жену и сына. Билет я взял до станции Вопнярка. Там должен был встретить меня муж Серафимы Павловны  Беккер Абрам. Случилось так, что я ошибочно сошел с поезда на одну остановку раньше. Поезд ушел, а я вынужден был через два часа ехать на товарняке. Конечно, меня никто не встретил. Я прибыл в Тульчин тогда, когда никто не ждал меня.

   Возница попутной подводы, на которой я прибыл со станции Вопнярка, высадил меня на центральной площади, показал мне кнутовищем на дом, в котором, как он сказал: "...живет ваш Абрум".

   С чемоданом и узлами я направился в сторону указанного возницей мне дома. Минуты через две-три ко мне подбежал лет 6-7 шустряк - малъчиш и спросил меня: "Вы Яков Васильевич?" Я подтвердил. "Пойдемте сюда, я Лева". Так я познакомился с Левой, который произвел на меня, на всю жизнь запомнившееся, впечатление. В его шустрых глазенках светился большой ум. Он был внимателен и предупредителен, послушен и не по-детски рассудителен.

   Когда мы с Левой вошли в их дом, моей жены не было на месте. Она была у портного. Дома была лишь Серафима Павловна. Как только я разделся, подойдя ко мне, Серафима Павловна сказала:

     - Яков Васильевич, ты извини, пожалуйста, нас и Иду. Мы тебе в телеграмме сообщили, что родился сын, а на самом-то деле родилась дочь.

   У меня потемнело в глазах, на какой-то миг прервалось дыхание. Я был возмущен такой проделкой, быстро подбежав к койке, где лежало это дорогое существо, развернул одеяльце и едва открыл пеленку, как он, как заправский хулиган, окатил мой нос святой водой. Это вызвало всеобщий смех. Этим поступком оно подтвердило, что оно не она, а он.

   Заканчивалась моя большая учеба. Завершением ее была трехгодичная аспирантура. Все девять лет я учился с огромным интересом. Каждый новый год открывал новые и новые области знаний. Они же вызывали во мне какое-то двойное чувство. С одной стороны я радовался всему новому, чего я узнавал на лекциях, семинарах и вычитывал из книг. Но они же, как бы высвечивали полное мое невежество в области высшей математики, физики и химии. И это меня волновало.

     Будучи аспирантом ЛОКА (позднее ЛОКА была рерганизована в Лен. отдел, института Красной профессуры) я одновременно работал первые два года в институте аспирантуры с/х Академии им. В.И.Ленина, а последний год вел курс политической экономии на первом курсе института Истории ВКП(б) Ленинградского отделения Института Красной профессуры. Преподавательская работа мне нравилась. И я считал, что назначение меня преподавателем ИКП явление не временное. Меня оставляли в ИКП на постоянную работу. Меня это вполне устраивало. Чтобы закончить аспирантуру, мне надо было написать и защитить кандидатскую диссертацию. На это нам отводилось время первые пять месяцев 1933 г. Этого времени было вполне достаточно. Тем не менее, диссертацию я не написал потому, что был мобилизован ЦК партии и послан на работу в деревню.

   После решения январского пленума ЦК ВКП(б) 1933 г. я вместе с другими ИКПистами был вызван в ЦК, проинструктирован и назначен начальником политотдела Котовской MТC, Камышинского района, Сталинградского края. Моим заместителем по партийномассовой работе был назначен Минин Павел Иванович (не быв. ректор - И.В.), только что окончивший политпросвет институт им. Крупской.

   Минин был мужем Мавриной Серафимы Петровны, асп. института Истории Лен.Отд. ИКП. Жили мы в одном общежитии и друг друга хорошо знали.

                ХХУ. В ДЕРЕВНЮ НА РАБОТУ В ПОЛИТОТДЕЛ КОТОВСКОЙ МТС

   Вернувшись из Москвы мы с тов. Мининым П.И. быстренько собрались и дня через три выехали к месту назначения. В пути мы узнали, что Котово находится в 12 км от станции Лапшинская и 40 с лишним км от районного центра Камышина.

   Мы решили сойти на ст. Лапшинская, побывать в МТС, ознакомиться с состоянием колхозов и лишь потом явиться в райком партии.

   На станции Лапшинская мы застали большое количество пустых бычьих подвод, на которые из амбаров ссыпного пункта грузили семенной материал. Эти подводы принадлежали колхозам Котовского куста.

   От колхозников, грузивших семенной материал, мы узнали, что ни один колхоз Котовского куста не имеет своих семян. Здесь они получают семенную ссуду. В колхозах нет продовольственного и фуражного зерна. Волы, которые запряжены в сани, истощены, а им через полтора- два месяца предстоит пахать.

   Все это говорило, что предстоит очень и очень трудная весна. Мне, родившемуся и выросшему в крестьянской семье Кустанайской области, трудности предстоявшей весны были ясны и понятны. Только было не ясно, какие средства я должен буду применить, чтобы вовремя произвести посев и получить хороший урожай. А для этого полученной информации от колхозников, грузивших посевной материал, слишком мало.

   На станции Лапшинка нам показали МТСовскую парную подводу, которая возвращалась в Котово. Она-то и доставила нас в контору МТС. Там мы разместились в комнате сторожа. В этой комнате имелась большая русская печь, на которой мы отогревались.

   Утром следующего дня на работу пришел директор МТС тов. Сидельников, который произвел на нас странное впечатление. Рассказывая нам о положении в колхозах, тов. Сидельников то и дало давал отрицательные характеристики колхозникам. По его мнению, с котовскими колхозниками социализма не построишь.

      - Это лодыри и торгаши. Им нет никакого дела до колхозного добра. У них на первом месте свое подсобное хозяйство. Там они работают, а на колхозной - спят, бездельничают. В этом году урожай в колхозах был средний, а местами и выше среднего.

      - А чем же объяснить, что ни в одном колхозе нет своих семян, нет продовольственного и фуражного зерна?

      - Это можно объяснить все той же нерадивостью колхозников. Хлеб остался неубранным. Часть хлебов осталась не скошенной. Много хлеба осталось в валках, попортили, погноили.

      - А где же вы были как директор МТС? Почему вы допустили такое безобразие?

      - А чего я мог один сделать?

   Первая же наша беседа показала, что тов. Сидельников не отвечает требованиям директора МТС. Но пока приходилось мириться. Перед нами стояла одна главная задача: в течение недели - двух ознакомиться с положением в колхозах, а попутно присматриваться к людям, к колхозникам, к активу, к коммунистам.

   Первое, даже поверхностное, ознакомление показало, что в колхозах есть здоровые силы, на которые можно будет опереться и выправлять положение в подрайоне. Выяснилось, что среди колхозов имелось три хозяйства, которые обеспечили себя семенами, продовольственным и фуражным зерном. Такими хозяйствами были: Коммуна Мурашка, коммуна 25 лет РККА и Коростинский колхоз им. Шевченко. В этих трех хозяйствах шел нормальный процесс подготовки к посевной кампании. В остальных 8 колхозах экономическое положение было тяжелейшее. Они задолжали государству и др. хозяйственным организациям большие суммы, а расплачиваться было нечем, на их текущих счетах не было ни копейки. Рабочий скот был истощен, на его подкормку у колхозов не было концентратов и даже мало было сена. Колхозники не были полностью обеспечены продовольствием.

   В поездке по колхозам нас сопровождал ст. агроном Персидский Александр Сафронович, который произвел на нас с Павлом Ивановичем весьма положительное впечатление. Умный, глубоко знающий свою специальность, хороший организатор, хорошо знал колхозников и колхозный актив. Он намного был выше своего шефа директора. Из-за своей ограниченности и некоторых социальных предрассудков директор не использовал в полной мере ст. агронома, как своего первого помощника. Персидский не был коммунистом, но он был предан советской власти и партии. Но этого не понимал ни директор, ни районные руководящие работники. Их отпугивало от него его социальное происхождение. Он родом был из Ольховки Персидской Сталинградского края. Его отец мелкопоместный помещик, а мать была домашней работницей этого помещика. Мать не состояла в браке с помещиком. Наш агроном был, как тогда говорили, незаконнорожденный. Помещик оказался человеком прогрессивным и гуманным. Он не бросил ребенка на плечи матери, а усыновил, дал ему свою фамилию, вырастил, дал ему образование и специальность, которой он сам владел в совершенстве.

   Основную и весьма квалифицированную информацию о колхозах, МТС, о районе и даже крае мы получили из уст тов. Персидского Александра Сафроновича. Мы с Павлом Ивановичем полюбили его. Мы всячески поддерживали его и это вдохновляло его. Отвечая нам тем же, он сделал очень много для укрепления колхозов.

      В конце марта, а может быть в начале апреля (этот разговор состоялся 2 апреля 1933 г.) из Камышина позвонил мне секретарь райкома тов. Бабаев Александр Осипович и повал со мной такой разговор:

      - Здравствуйте, Яков Васильевич!

      - Здравствуйте ,Александр Осипович!

      - Я звоню вам по одному очень важному делу, касающемуся колхозов Котовской МТС. Вы, конечно, уже ознакомились с положением в колхозах. Приближается время, когда нужно будет развернуть на полный ход полевые работы, а колхозы к этому не готовы. Узким местом ваших колхозов является тягловая сила. Тракторов в МТС очень мало. Да и не все они отремонтированы. План сева очень большой. Паров почти нет, зяби мало. Основные площади посевной обработки - это весновспашка. Ее смогут поднять матушки лошадки.

      - И батюшки бычки, а они-то, Александр Осипович, заморены, истощены перевозками семян.

      - Что поделаешь, без посевного материала ничего не посеешь, а если не посеешь, то осенью и убирать будет нечего. Вот и пришлось рабочий скот использовать на перевозке семян в такое время, когда он должен был бы быть на отдыхе. Батюшки бычки, как вы говорите, истощены и они, конечно, первые недели две будут работать в полсилы А это неизбежно приведет к затяжке сева, к срыву агротехнических сроков. Что нужно сделать, чтобы не допустить этого? Райком ВКП(б) думал над этим вопросом и закупил 300 лошадей за Волгой, из которых решил дать колхозам Котовского куста 100 голов. А это 32 плуга, поддержка большая.

      - Александр Осипович! За 100 лошадей колхозы должны платить, или они получат их в порядке дара?

      - Колхозы, конечно, обязаны будут заплатить.

      - Александр Осипович, ведомо ли вам, что на колхозных счетах нет ни одного рубля.

      - Да, да это я знаю. Но райком наметил провести одно мероприятие, которое не потребует от колхозов немедленной оплаты лошадей.

      - В чем же заключается это мероприятие?

      - Оно состоит в следующем: На Волге в селе Антиповка есть колхоз им. 1-й пятилетки. Антиповский колхоз богатый, у него на текущем счете имеются свободные деньги, из которых он и заплатит за ваши 100 лошадей.

      - Александр Осипович! Антиповский колхоз даст в займы нашим колхозам нужную сумму денег для оплаты стоимости ста лошадей?

На каких условиях, на какой срок и из каких процентов?

      - Все это будет сделано по-другому. Никаких процентов колхозы за кредит не будут платить. Колхозы получат деньги под залог.

      - А чего же и кому наши колхозы должны будут заложить?

      - Закладывать будут не все колхозы, которые получат лошадей, а лишь одно хозяйство.

      - Какое?

      - Коммуна Мурашка.

      - Коммуна Мурашка не нуждается в тягловой силе. У нее достаточно своих лошадей и волов, которые вполне обеспечивают нужное количество плугов. Чего же коммуна Мурашка должна заложить и на какой срок?

      - Коммуна Мурашка должна заложить свою свиноферму до нового урожая. С уборкой нового урожая у колхозов появятся на счетах деньги и они сумеют вернуть долг Антиповскому колхозу, а Антиповцы вернут коммуне Мурашка их свиноферму.

      - Александр Осипович, лошадь не трактор, она может работать только в том случае, если ее будут кормить зерном. А зерна у наших колхозов нет. У них даже сена мало. При таком положении 100 лошадей не поднимут нам весновспашку. Боюсь, что через неделю самих лошадей придется поднимать за хвосты. Нашим колхозам не надо ни сто, ни двести лошадей. Это не выход из положения. Выход надо искать. Думаю, что мы его найдем.

      - Если найдете что-нибудь лучшее, я буду только рад. А жаль, что вы не соглашаетесь принять 100 лошадей. Подумайте, Яков Васильевич.

   На этом мы закончили наш телефонный разговор.

   Спустя часа четыре после разговора по телефону к конторе МТС подъехал всадник на гнедом добротном коне. Пока незнакомец привязывал коня, я определил, что гость проделал изрядное расстояние на коне. Войдя в мою рабочую комнату, он обратился ко мне со следующими словами.

      - Яков Васильевич, еще раз здравствуйте. Бабаев Александр Осипович. Я обеспокоен нашим телефонным разговором. Мне кажется, что мы для первого знакомства говорили не так, как надо. Говорили на разных языках. Некоторые вопросы понимаем по-разному. Я сожалею, что вы не заехали в райком, я бы, конечно, дал вам полную информацию об МТС, колхозах и о кадрах. Это помогло бы вам быстрее разобраться во всем и понять узкие места колхозов и МТС. Но я вижу, что вы сумели неплохо разобраться и понять многое и без моей помощи.

   Мой приезд к вам вызван, вы, конечно, догадываетесь, не этим, а нашим разговором о закупленных райкомом для колхозов Котовского куста ста лошадей. Мне кажется, что вы неправильно оценили проделанную райкомом партии работу по увеличению тягловой силы на самый напряженный и ответственный отрезок весны.

       - Александр Осипович, пожалуйста, поймите меня правильно, я очень высоко ценю проделанную райкомом партии работу и заботу о наших колхозах, но простой арифметический подсчет говорит, что 100 лошадей не спасут нам положение, а трудностей колхозам добавят. Утром вы сказали, с Антиповским колхозом вы расплатитесь свинофермой коммуны Мурашка.

      - Нет, нет не расплатимся, а заложим, заложим на время, до уборки нового урожая, до хлебосдачи колхозами.

      - Александр Осипович, вы говорите о свиноферме точно ее хозяином являются не коммунары, а райком партии. Решая такой вопрос, вы не спросили коммунаров, согласны ли они на такое мероприятие или нет. И я больше чем уверен, что коммунары не согласятся на этот ничем не вызванный для них риск. Свинотоварная ферма для коммунаров, что сады для Антиповского колхоза. Все их благополучие зависит от 250 свиноматок, которые коммунаров кормят и обеспечивают их всем необходимым.

   Утром вы спросили меня, что политотдел предложит вместо ста лошадей. Я ответил вам, что мы подумаем. Мы подумали и решили вместо 100 лошадей привлечь на полевые работы 300 или даже 400 коров, принадлежащих колхозникам. Привлечь их не в приказном порядке, а на добровольных, началах. Само собою разумеется - это будет сделать не легко. Придется нам, работникам политотдела много приложить труда и пропагандистского искусства. Особенно много нам предстоит провести работы среди колхозниц. Работы у нас, как видите, много, а наш политотдел укомплектован пока лишь наполовину. Пока нет помощника по работе среди женщин и помощника по комсомолу. Ох, как недостает их нам.

   Мы с Павлом Ивановичем прибыли в МТС месяц тому назад, когда здесь стояли трескучие морозы и на полях лежал по колена снег. А между тем, колхозы на день нашего приезда уже посеяли 3318 га. Александр Осипович, объясните, пожалуйста, по какой агротехнике было разбросано драгоценнейшее зерно на такой большой площади в такие ранние предвесенние дни?

      - Яков Васильевич, вы напрасно в таком ироническом тоне говорите об агротехнике сверхраннего сева, который разработан лучшими учеными страны и утвержден ЦК ВКП(б). ЦК партии рекомендует нам как можно большую площадь посеять методом сверхраннего сева. В старину хорошие хозяева говорили: "Сей в грязь, будешь князь..."

      - Хорошие хозяева никогда не бросали зерно в землю, промерзшую на две четверти. А в феврале земля была именно такой, именно поэтому зерно осталось не заделанным и стало достоянием птиц и грызунов. На сверхраннем севе сейчас пасутся десятки тысяч птиц, мышей и сусликов. Вы послушайте, что говорят хорошие колхозники. Они называют агротехнику сверхраннего сева сверхбезумной и они правы, говоря, что 3318 га придется пересевать.

   Итак, мы ни до чего не договорились с секретарем райкома. Каждый из нас остался при своем мнении.

   Приблизительно недели через две приехали из Ленинграда наши жены и мой сын Юра.

   В течение короткого времени с помощью секретаря райкома Бабаева Александра Осиповича обновились руководящие кадры МТС. Был освобожден от работы директор МТС Сидельников. Он был заменен Кузьминым Матвеем Кузьмичем, бывшим моряком Балтийского флота, участником штурма Зимнего в 1917 г. Подобрал его и рекомендовал Александр Осипович. При первом же знакомстве Матвей Кузьмич произвел на нас с Павлом Ивановичем весьма положительное впечатление. Дня через три Александр Осипович привез Поликарпова Михаила Ивановича и рекомендовал его на должность ст. механика вместо тов. Конухова. Тов. Конухов был неплохим специалистом, но еще не вырос до уровня ст. механика. Он был очень молод и соответственно был слаб как организатор, был еще малоопытен.

   Поликарпов Михаил Иванович был прямой противоположностью тов. Конухову. Ему было лет 40-45, специалист высокого класса, с большим опытом, умный, весьма тактичный, хороший организатор, человек предан Советской власти.

   Приблизительно через неделю вызвали в Крайком партии тов. Маврину Серафиму Петровну и назначили моим помощником по работе среди женщин. А мою жену Аккерман Иду Пиневну райком рекомендовал зам. директора МТС по кадрам.

   С таким руководящим составом мы начали нашу первую и весьма тяжелую посевную кампанию.

   Примерно дня через 2-3 после начала массового сева в Котовском колхозе "Путь к социализму" я встретил одного незнакомого мне человека, который давал очень смелые указания по поводу того, как следует лучше организовать работу в полевых бригадах. Я спросил у рядом стоявшего со мной зам. председателя колхоза:

      - Кто этот товарищ?

      - Уполномоченный райкома партии. Вот три года подряд райком присылает его к нам уполномоченным на сев и на уборку.

      - Ну и как, помогает?

      - Чтобы помогать, надо знать сельское хозяйство, людей. А он ничего не знает. Так, пирожок ни с чем, балаболка.

   Подойдя к уполномоченному райкома партии, я поздоровался с ним, сказав, что я начальник политотдела МТС, прошу вас, зайдите ко мне.

   Через полчаса уполномоченный был у меня. Он рассказал, что

      - Вот уже третий год райком партии посылает коммунистов нашей ячейки уполномоченными в колхозы Котовского куста на сев и на уборку.

      - Ну а как помогает колхозам ваша работа?

      - Сказать откровенно, не только помогает, но без нашей работы колхозы давно бы развалились.

      - Завтра я провожу совещание со всеми уполномоченными райкома партии, приходите, пожалуйста. Начало в 10 часов.

     - Это очень хорошо, Яков Васильевич, перед началом весенней посевной провести широкий обмен опытом с тт., которые вот уже третью весну проводят в борозде вместе с колхозниками. Нашим тт. есть о чем рассказать вам о положении в колхозах.

- Вот и хорошо. Приходите, ваши тт. уже поставлены в известность.

   На следующий день в 10 часов утра все II уполномоченных были у меня. Я сказал, что мне известно, что каждый из вас ни одну с/х кампанию проводит в колхозах Котовского куста. Большое вам спасибо за проделанную работу. А сейчас в связи с измененившейся обстановкой отпала необходимость в вашей помощи и вы можете возвращаться в Камышин к месту своей работы. Кто готов к отъезду, могут быть доставленны сегодня же в Лапшинку к поезду.

   Это был субботний день.

   На понедельник, на 10 часов утра я собрал всех председателей колхозов, их заместителей, секретарей ячеек РКП(б), секретарей ячеек РКСМ и участковых агрономов и сообщил им следующее:

      - Политотдел ознакомился с положением каждого колхоза и его руководящими кадрами и находит, что вы вполне подготовлены к тому, чтобы вести доверенную вам работу на высоком уровне. Вы давно уже не нуждаетесь ни в каких толкачах и опекунах. Поэтому политотдел отказался от уполномоченных и позавчера предложил всем уполномоченным покинуть колхозы и вернуться в Камышин.

   Отныне вы будете работать без уполномоченных. Вы хозяева колхозов, вы должны сами определять, когда, что и как надо делать в хозяйстве, чтобы получить высокий урожай, высокий удой, большой привес. Вам это лучше известно, чем кому-либо другому. Вы отвечаете перед колхозниками за все. Мы, работники политотдела без надобности не будем вмешиваться в ваши производственные дела. Их вы понимаете лучше, чем мы. Мы будем вам помогать, но только с другой стороны. Мы поможем вам организовать массовую политико-воспитательную работу среди колхозников. Поможем вам укрепить дисциплину и ответственность колхозников, а так же колхозного актива, организуем партийную и комсомольскую учебу. Попытаемся организовать агротехучебу.

   Наше предложение понравилось колхозному активу и не понравилось райкому РКП(б).

   Так мы начали нашу работу. Пока у нас не было разъездных лошадей, мы ходили по колхозам или пешком, или на попутных машинах и на колхозных подводах.

   Однажды я пошел в 7-ую бригаду к-за "Красный Октябрь", Не дойдя, приблизительно полкилометра до бригады, меня колхозники увидели, сошлись, посмотрев в мою сторону, разошлись и стали продолжать готовиться к запряжке волов в плуг. Подойдя к ним, поприветствовав, я осведомился о том, как идет работа, как колхоз обеспечивает питанием. В этот момент пастух подогнал волов. Старший плугатарь Казачков обратился ко мне со следующим предложением:

      - Яков Васильевич, помогите нам, пожалуйста, запрячь волов в плуг.

   Я охотно согласился, только попросил их показать первую пару, какую я должен запрячь.

   Казачков, указывая на пару волов, сказал:

     - 0 цей куций ходит с левой стороны, а рябый в борозде.

   Я посмотрел на волов и понял, что мне предложили запрячь самую отчаянную и норовистую пару. Пока я запрягал волов, ко мне было приковано внимание всех членов бригады. Все явно ждали, вот-вот я оскандалюсь. Они знали, что я прибыл в МТС из Ленинграда, поэтому, как позже стало мне известно, рассуждали так:

      -... Откуда знать нашему начальнику, как запрягать волов? Да он наверняка боится подойти к ним. Вот посмеемся...

     А чтобы как следует посмеяться, Казачков сделал следующее : ярмо ( - часть упряжи для волов, куда вкладывают шеи волов, оно выполняет функции хомута), в которое я должен запрягать волов, перевернул задом на перед. Я подошел к рябому, взял его весьма квалифицированно, чем в немалой степени были удивлены колхозники. Подведя вола к ярму, я обратился к Казачкову со следующим вопросом:

      - Вы часом не за хвосты волам привязывали плуг? Эх, работнички!

   Я перевернул ярмо, запряг вола и пошел за Куцым. Куцего тоже запряг. Я обратил внимание на то, что пашут они на недостаточную глубину и со скрытым огрехом. Отрегулировал им плуг...

   Это было маленькой проверкой моей агротехнической грамотности, и я ее выдержал.

   Выдержал экзамен потому, что я родился и вырос в крестьянской семье. Когда мне стало 8-9 лет, я во время весенних работ работал погонычем (водил переднюю пару волов). А по окончании пахоты, я все лето пас волов. Конечно, я знал все повадки рабочих волов, их несложную деревянную упряжь, умел отрегулировать плуг. Ничего подобного колхозники не знали обо мне. Для них я был ленинградский интеллигент. Поэтому они, как казалось им, с полным основанием рассчитывали на успех затеянной шутки.

   Примерно в сентябре 1933 г. (эту дату подтвердил т. Березин в письме ко мне от 16/П-1985 г) политотдел был полностью укомплектован. Был прислан помощник по комсомолу т. Березин Михаил Васильевич, бывший работник Воронежского железнодорожного узла, который произвел на нас с тов. Мининым весьма положительное впечатление. В течение короткого времени полученное нами при первом знакомстве впечатление полностью подтвердилось. Михаил Васильевич показал себя на работе с самой лучшей стороны. Умный, тактичный, политически грамотный, хороший организатор, инициативный товарищ. Он очень быстро вписался в наш маленький политотдельский коллектив, став подлинным вожаком колхозных комсомольцев и молодежи.

   Почти одновременно с Березиным прибыл в политотдел мой заместитель по работе НКВД Зорин Михаил Кузьмич. До п/о он работал в Камышинском районном отделе НКВД. Он хорошо был подготовлен к чекистской работе, любил ее, умный, тактичный и дисциплинированный товарищ. Но он страдал болезнью времени, он чуть ли ни везде видел врагов и вредителей. И это мешало ему теснее сплотиться с нашим маленьким п/о коллективом.

   Колхозы и MТC держались на двух квалифицированных и честных работниках. Ими были ст. механик Поликарпов М.И. и ст. агроном Персидский А.С.

   Под наблюдением тов. Поликарпова достраивалась ремонтная мастерская и автогараж. Мастерская текущего ремонта строилась по проекту Облзу. Она была просторная, можно было одновременно ремонтировать 3-4 трактора или автомашины. Однако в оборудовании мастерской не было предусмотрено механизации процессов ремонта тракторов и автомашин. Тов. Поликарпов оборудовал мастерскую по своему усмотрению. Ряд трудоемких процессов он механизировал и автоматизировал. На потолке мастерской он укрепил три или четыре линии рельс, оснастив их цепными передачами. Сам соорудил подъемный кран. Под каждой линией были размещены передвигавшиеся по рельсам наземным (по полу) верстаки. Были усовершенствованы токарные и слесарные станки. Все это облегчало работу рабочим и повышало производительность их труда.

   А.С.Персидский умело руководил участковыми агрономами и всячески старался внедрить в колхозах правильную агротехнику и севообороты. К сожалению, ему мешали непродуманные распоряжения Облзу, требуя выполнения спущенных им планов, которые нарушали севообороты и элементарную агротехнику.

   В лице Персидского А.С. и Поликарпова М.И. вновь назначенный директор Котовской МТС Кузьмин Матвей Кузьмич имел очень хороших помощников. С их помощью директор МТС, не будучи крестьянином ни по положению и даже по происхождению, довольно скоро овладел необходимыми агротехническими знаниями.

   Первая весна проходила при исключительно тяжелых условиях. В МТС было очень мало тракторов и почвообрабатывающего прицепного инвентаря. Всего тракторов было только 20 штук. Это были старые импортные тракторы марки "Интер", разбитые и требовавшие капитального ремонта. Были большие затруднения с запасными частями. Не были своевременно учтены и затребованы все необходимые запчасти к тракторам. Это сказывалось на затяжке ремонта тракторов. Ремонт тракторов затянулся также и потому, что организации, снабжавшие МТС запасными частями, нередко присылали в адрес МТС совершенно не те запчасти, которые нужны были МТС. Так, например, в марте 1933 года "Крайтрактор" занарядил Котовской МТС 20 комплектов гильз и поршней к тракторам СТЗ, тогда как в МТС не было ни одного трактора марки СТЗ.

   Одной из причин затяжки ремонта тракторов было также отсутствие политмассовой работы среди коммунистов и комсомольцев ремонтной мастерской.

   Чтобы устранить выявленные недостатки в работе МТС п/о провел следующие мероприятия:

1. Освободил секретаря п/ячейки от общекустовых функций, сделав его секретарем п/я МТС, твердо ориентировав его на развертывание п/массовой работы среди коммунистов и комсомольцев  МТС.

2. Подверг тщательному изучению и проверке работу личного состава рабочих и служащих МТС и МТМ (машино-тракторная мастерская). В результате проведенной проверки оказалось 12 человек совершенно лишних, которые лишь мешали нормальному ходу работ честных рабочих. В числе лишних людей оказались 7 рабочих МТМ, 2 зав. производственными участками и I зам. директора МТС. Все эти люди были просто накладным расходом для МТС. Они не приносили никакой реальной пользы, т.к. совершенно не справлялись с возложенными на них обязанностями.

3. В течение первой декады мы провели три проверки явки на работу рабочих и служащих МТС. Оказалось, что многие рабочие коммунисты и комсомольцы систематически опаздывали на работу, а уходили с работы раньше положенного времени. Было установлено, что явка на работу, сам процесс работы и уход с работы никем не контролировался.

4. Приобрели I токарный станок и I сверлильный.

5. Проверили работу рабочкома и установили регулярные производственные совещания рабочих МТМ.

   В результате проведенных мероприятий МТМ стала работать значительно лучше. Повысилась дисциплина среди рабочих, быстрей стал проводиться текущий ремонт. Однако еще долго продолжали оставаться в работе МТМ крупные недостатки. Они были связаны с очень малым количеством квалифицированного состава рабочих - их было всего 3 человека -  и с отсутствием хорошей мастерской. Тракторные отряды плохо были обеспечены заправочными материалами.

Так, например, в отрядах было лишь по 2-3 ведра. Заправка машин проводилась прямо из бочек через край. Это приводило к большим потерям масла и горючего.

   Имевшийся почвообрабатывающий инвентарь очень слабо, или даже совсем не использовался. Так, например, весной 1933 г. были совершенно не использованы следующие почвообрабатывающие орудия:

1. Лущильники 8-ми корпусные 10 штук.
2. - " -      4-х корпусные  10 шт.
3. буккера    8-ми - " -     13 шт
4. - " -      4-х  - " -      5 шт
5. дисковые бороны тракторные12 шт
6. - " -              конные  2 шт
7. сеялки 24 рядные дисковые 12 Шт
8. сеялки 10 "    сошниковые 12 Шт
9. сеялки 12 "     дисковые  22 Шт
10.ратационные мотыги         3 шт
11.сеялки хлопчато-кукурузные 7 шт

   Перечисленный почвообрабатывающий инвентарь не использовался потому, что слишком мал был тракторный парк. А ратационные мотыги и хлопчато-кукурузные сеялки не были использованы потому, что никто из работников МТС не знал, как ими пользоваться и у ст. агронома не было надлежащих литературных руководств по их эксплуатации.

   Все это отразилось на качестве и темпах весеннего сева.Сев затянулся. Всего по плану было запроектировано вспахать тракторами под зерновые 1667 га и под пропашные 640 га. На 20 мая 1933 г. было вспахано 3528 га. Показатель как-будто бы хороший, но он был получен исключительно за счет растяжки весенних работ во времени.

   Всего надлежало колхозам и МТС весной обработать 24700 га, из них большую часть площади - 21272 га должны были обработать колхозы на волах и лошадях. Между тем тягло было совершенно не подготовлено к полевым работам - скот был истощен. Поэтому конно-бычьи полевые бригады вырабатывали всего лишь 30-40% дневного задания.

   Весь тракторный парк был разбит на 7 отрядов, из них работали хорошо только два отряда - 5-й и 7-й. В этих двух отрядах трактористы систематически выполняли и перевыполняли нормы выработки, экономно расходовали горюче-смазочные материалы. В остальных же пяти отрядах работа протекала с большими простоями из-за частных поломок, отсутствия запасных частей. Особенно часто выходили из строя вентиляторы и плавились подшипники, портились магнето и др.

   Для выяснения причин частых поломок и простоев, по нашей инициативе была создана техническая комиссия в составе: ст. механика мастерской, технического инспектора Крайтрактора и председателя рабочкома.

   При осмотре тракторов технической комиссией, на месте их работы оказались:

I. Расплавка и разбивка подшипников у тракторов "Интер" 10/20 происходили вследствие большой изношенности вкладышей шатунных гнезд и головки шатуна. Эти дефекты не устранялись при капитальном ремонте, вследствие чего и происходили столь частые поломки и простои.

2. Поломка вентиляторов и насосов у тракторов "Интер" 22/36 происходили вследствие того, что не были зацементированы вентиляторные валики, отсутствовали надлежащие шарикоподшипники и, наконец, короткие погоны вентилятора. По этим трем причинам происходило быстрое снашивание валиков и разбивались шарикоподшипники.

3. В тракторных отрядах совершенно отсутствовал планово-предупредительный ремонт. В МТС не было ни одной мастерской. В отрядах не было достаточного количества инструментов.

4. Комиссия установила, что разъездные механики были недостаточно квалифицированными. Поэтому, выезжая в отряды, они почти не оказывали отрядам никакой конкретной технической помощи.

   К осени 1933 г. политотдел Котовской МТС окончательно пришел к выводу, что все недостатки работы МТС упираются в плохую работу кадров. Надо было срочно продумать и составить развернутый план подготовки и переподготовки кадров всех категорий, от трактористов до механиков, от колхозников до агрономов. За весенне-летнее время мы перебрали немало форм, но все это было не то.

   Политической и технической учебой надлежало охватить человек 500-600. Перед нами во весь рост встала первая трудность. Где мы найдем для такого количества руководителей кружков, беседчиков, лекторов, которые могли бы в понятной форме донести до наших работяг крупицы агротехнических знаний. Вторая трудность состояла в том, где взять такое количество литературы, учебных пособий по агротехнике и по общественным дисциплинам. Вопросы идеологического воспитания нас особенно не беспокоили. Мы были уверены, что с этой работой справимся. А вот агротехника выходила за рамки нашей компетенции. И это в немалой степени огорчало нас.

   Мы организовали Колхозный университет. Колхозный университет имел следующие факультеты:

1. Факультет руководящих колхозных кадров. На нем должны были обучаться председатели колхозов и их заместители. На нем было всегда 22-25 человек. Для слушателей этого факультета нами была разработана следующая учебная программа: а) История ВКП(б), б) основы политической экономии, в) основы агротехники.

   Для преподавания основ агротехники мы привлекли ст. агронома Персидского Александра Сафроновича, агронома Клокова, агронома Дружинина, заведующих производственными участками. Все эти тт. когда-то изучали основы агротехники в учебных заведениях и на курсах переподготовки. Но полученные ими знания лежали мертвым капиталом в их тетрадях и учебниках. Создав факультет руководящих колхозных кадров, мы организовали на нем из числа агрономов нечто вроде предметной комиссии, поручив ей отшлифовать программу и отдельные темы. Наши агрономы во главе с Персидским А.С. явно оживились и разработали толковейшую учебную программу по агротехнике.

2. По образцу первого факультета мы создали второй факультет, назвав его факультет руководящих колхозных партийных кадров. Он охватывал секретарей партийных ячеек и их заместителей. Общее количество 22-25 чел. Учебный план и учебную программу для факультета колхозных руководящих партийных кадров составили мы сами. Все мы в политотделе МТС пришли с преподавательской работы. Тов. Маврина преподавала историю ВКП(б), т. Минин преподавал историю СССР, Востриков Я.В. преподавал политэкономию. Аккерман И.П. быв. инспектор наркомата просвещения РСФСР, партийный пропагандист, педагог. Все это помогало нам организовать работу Колхозного университета.

3. Факультет механизации с/х. Он охватывал бригадиров тракторных и комбайновых отрядов. Программу и учебный план разработали ст. механик Паликарпов М.И. и разъездные механики. Факультет охватывал всего 30 с лишним человек.

4. Факультет животноводческий. Он охватывал зав. молочно-товарными фермами, свинофермами и овцефермами. Его возглавлял ветврач Федоров, высокий специалист в своей области.

5. Факультет птицеводческий. Он готовил заведующих птицеферм и их помощников.

6. Факультет коневодства - готовил бригадиров коневодческих отрядов.

7. Факультет полеводческих бригад.

   Желания наши были весьма благими, размах широким, но под этим не было никакой материальной базы.

   Чтобы начать просвещать колхозников, нужно было иметь тетради, карандаши, ручки, перья. А у нас ничего этого не было. У нас не было литературы и учебников. У нас ничего не было кроме горячего желания просвещать колхозников.

   Осенью 1933 г. я заболел, произошел парез лицевого нерва. Сталинградский ФТИ отправил меня на лечение в Москву. Лечился я там амбулаторно. Все свободное время от лечения я использовал на добычу учебных материалов и пособий. Первое посещение я сделал к наркому земледелия т. Чернову. Я рассказал ему о Колхозном университете, который по нашему мнению должен охватить 550 слушателей. Я рассказал наркому о том, как мы мыслим сочетать агротехническую учебу с политучебой. Когда т. Чернов одобрил нашу форму подготовки и переподготовки руководящих кадров колхозов Котовского куста, я рассказал о наших трудностях.

   Выслушав меня, т. Чернов сказал: "Идите в торговые ряды, там продают учебные наглядные пособия и учебники, отберите, возьмите счет и наркомат оплатит. Только меру знайте.

   Я, конечно, меру не соблюл. Я отобрал не только учебники и учебные пособия по агротехнике, истории классовой борьбы, по политэкономии, но и по физике, математике и химии. Одним словом, я набрал учебников и учебных пособий столько, что у моего наркома глаза полезли на лоб.

" Я же сказал тебе, отбирай, да меру знай. А ты, наверное, забрал все, что на прилавке лежало."

      - Нет, нет, тов. нарком, в магазине много всяких книг и учебных пособий, много тетрадей. Я же взял всего-навсего 1550 тетрадей, т.е. ровно по 10 штук на каждого учащегося. Разве это много?

   Нарком подал мне накладные и сказал, быстренько посмотри без чего можно обойтись. Я вытащил счет на 32 руб. 30 к. на книги по математике и с горечью сказал: "Пожалуй, без этих книг пока можно будет обойтись".

   Нарком, глядя на меня, долго смеялся. Потом взял счета и подписал. Отобранные мной учебники и учебные пособия в тот же день были отправлены в село Котово, Камышинского района Сталинградской области Колхозному университету.

   На следующий день я пошел в отдел пропаганды ЦК ВКП(б). В отделе пропаганды сообщили мне, что через 15 минут начинается совещание. Его проводит Надежда Константиновна Крупская.Совещание посвящено продвижению книги в деревню. Хотите поприсутствовать на этом совещании?

      - Даже очень хочу и буду примного благодарен за предложенную мне возможность.

   На совещание были вызваны представители с мест. Их было человек 40-45. Это были начальники политотделов МТС и представители колхозов.

   Надежда Константиновна сделала краткий доклад и сказала:

      - "ЦК пригласил вас на данное совещание, чтобы посоветоваться с вами о формах продвижения книги в село. Теперь без книги нельзя проводить на селе массовую воспитательную работу".

   После выступления Надежды Константиновны начались выступления приглашенных. Тт. сделали много ценных предложений. Последним попросил слово я. Я назвал свою фамилию, должность и название политотдела.

   Тов. Крупская стала быстро просматривать лежавшие перед ней списки и что-то спрашивать у секретаря. Я понял, что речь идет обо мне и сказал следующее:

      - Надежда Константиновна, мою фамилию и мой политотдел в списках приглашенных Вы не найдете. Я сюда попал совершенно случайно. Тем не менее, я имею большое желание высказать некоторые мысли по докладу и по выступлениям. Если разрешите, я готов это сделать.

   Крупская Н.К. :

     - Пожалуйста, пожалуйста, тов. Востриков.

   И я рассказал совещанию все о нашем Колхозном университете. Мое выступление было выслушано с большим вниманием. Два н-ка политотдела, выступившие после меня, одобрительно отнеслись, как они сказали родившейся новой форме продвижения книги в деревню".   

   После окончания совещания Н.К. Крупская подозвала меня к себе и стала расспрашивать некоторые подробности. В частности она спрашивала:

     - Тов. Востриков, в учебной программе Колхозного университета значится такая дисциплина, как курс политической экономии, кто будет читать курс политической экономии, есть ли у вас квалифицированные лекторы?

   Я ответил:

     - Да, есть. Курс политической экономии буду читать я, и дал о себе следующую краткую справку:

     - Я окончил Ленинградский Экономический институт Красной профессуры, два года читал курс п/э аспирантам ВАСХНИЛА и один год слушателям подготовительного отдаления Экономического института Красной профессуры ЛО (ЛОКА).

   Одним словом все дисциплины обеспечены квалифицированными преподавательскими кадрами.   

   Говоря о Колхозном университете, я, конечно, не забыл перед Надеждой Константиновной пролить слезу по поводу учебников и учебных пособий. Н.К. при мне позвонила ректору Свердловского университета, назвав его по имени отчеству и сказала, что к вам зайдет н-к Котовской МТС, помогите, пожалуйста, ему учеб, литературой. Тт. нашли новую форму работы с колхозниками. Надо помочь.

   Я хорошо знал, где Свердловка, но я не знал, кто был ректором. Когда я вошел в приемную ректора и сказал, что я от Надежды Константиновны Крупской, секретарь сказала: "Пожалуйста, проходите". Я вошел и от неожиданности у меня язык отказался вымолвить слова приветствия.

   По-видимому, ректор заметил мою растерянность и поспешил мне на выручку:

      - Ну здорово, здорово, Востриков. Говорят же, гора с горой не сходятся, а человек с человеком частенько встречаются. Вот и мы с тобой встретились.

   Передо мной был тов. Уваров, с которым мы встречались в Ком. ун-те им. Зиновьева, а потом в ИКП.

      - Чего это ты, будто бы опешил, войдя в кабинет?-

      - Это не то слово... Я растерялся от неожиданной встречи с тобой.

   От души посмеялись, потом поговорили о том, о сем, и я рассказал о цели прихода.

      - Литературой я тебя нагружу. Только уж не обессудь. Новую литературу я тебе,конечно, не дам, а поношеной, потрепаной наберем сколько твоей душеньке будет угодно. Нет, нет - это не хлам, добротная литература, только потрепанная.

   Тов. Уваров дал своему аппарату указание отобрать и отослать в адрес Котовского Колхозного университета литературу и наглядные пособия по общественным дисциплинам.

   Через  дня  два или три я вернулся домой в Котово.

   Учебники и учебные пособия начали поступать из Москвы. Колхозный университет разместили в быв. церкви, предварительно отремонтировав ее, сложили шесть круглых печей, завезли дрова.

   Урожай получили низкий 3-4-5 центнеров с гектара, но он был все же выше среднего по району.

   Надо было поднимать урожай всех культур. Но как? Как поднять урожайность полей без севооборотов, без удобрений.

   В области продолжал действовать прежний порядок: "Засевай все земли". А это ничего хорошего не сулило. Видя неразумную агротехническую политику, сердце мое сжималось до боли. Я решил второй раз поехать в Сталинград к первому секретарю обкома. К моему отъезду агрономы разработали травопольный севооборот. Встретился с Варейкисом, доложил ему свои расчеты по севообороту, по которому яровой клин сокращался на три с половиной тысячи гектар.

   После моего доклада от Варейкиса последовал тот же вопрос, что и в первый раз:

     - А осенью что будете сдавать государству? Уж не травы ли?

   Наш травопольный севооборот был перечеркнут и нам предложено засевать всю землю.

   Наступила осень, началась учеба в сети партийного просвещения. Все ждали открытия Колхозного университета.

   На первое занятие приехали слушатели первых трех факультетов. Вступительную лекцию по курсу истории классовой борьбы прочел Минин Павел Иванович, а по курсу истории ВКП(б) прочла Маврина Серафима Петровна. Лекторы выдали каждому слушателю планы семинарских занятий. Они объяснили, как будут проводиться семинарские занятия, что от них требуется большой труд и прилежание. Только в этом случае вы можете получить знания, каких теперь не имеете.

   Всю зиму Колхозный университет действовал безотказно. Не было ни одного случая, чтобы кто-то из слушателей пропустил без уважительных причин занятие или явился на занятие неподготовленным.

   На семинарских занятиях по обсуждаемым проблемам то и дело вспыхивали споры.

   На занятиях Колхозного университета побывали начальник политсектора т. Яковлев, секретарь обкома Птуха. Несколько раз посетил секретарь РК ВКП(б) Бабаев, а затем Русанов. Слава о нашем университете быстро разнеслась по области и за ее пределами. Для ознакомления с работой Колхозного университета стали приезжать из политотделов работники п/о и работники райкомов партии.

   Колхозный университет за год работы не только поднял политические и агротехнические знания его слушателей, но и помог нам подготовиться к наступавшей весенней посевной.

   Когда создавали Колхозный университет, мы и не подозревали, что он будет нашим помощником в проведении весенней посевной, прополочной и уборочной кампаний.

   Вторую посевную кампанию мы провели во много раз лучше и быстрее. Каждый факультет, отделение сделали свой весомый вклад. Это положительно сказалось на урожайности всех культур.

   В разгар молотьбы к нам приехал секретарь ЦК ВКП(б) тов. Жданов А.А. Он пробыл у нас трое суток,  Жданов был удивлен, что во время молотьбы бесперебойно работал Колхозный университет.

   Он присутствовал на занятиях во всех трех группах, в которых проходили занятия. Все занятия понравились. Тов. Жданов беседовал со слушателями ун-та, задавал им контрольные вопросы по пройденной части курса и остался весьма  доволен. Тов. Жданов побывал на молотилке Коростенского колхоза. Молотилку полностью обслуживала комсомольско-молодежная бригада. Руководил бригадой Иван Васильевич Дегтярев, комсорг колхоза Луч.

Я познакомил тов. Жданова с председателем к-за им. Шевченко тов. Кобзарем и секретарем ячейки тов. Ткаченко. Он был удивлен таким совпадением.

   В поездке по колхозам сопровождали тов. Жданова секретарь Камышинского РК ВКП(б) Русанов и я.

   Знакомя с колхозами, мы не забывали о нашем Колхозном университете. Побывав на занятиях Колхозного университета, т.Жданов убедился, что название родившегося учебного заведения вполне отвечает задачам.

   Вскоре после отъезда тов. Жданова, мне позвонил 1-й секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) т. Птуха и поздравил меня с награждением орденом Ленина. Выслушав поздравление, я сказал:

      - Тов. Птуха, Вы меня с кем-то спутали. Я никогда не награждался орденом Ленина.

      - Нет, нет, я Вас ни с кем не спутал. Состоялось постановление Президиума Верховного Совета о награждении Вас орденом Ленина...

   Я был ошеломлен. Я о награде никогда не помышлял. И мне казалось, что я сделал очень мало. Урожаи получали низкие. Единственным светлым пятном в работе политотдела было то, что нам удалось наладить в колхозах и в МТС дисциплину колхозников и рабочих. Нам удалось поднять уровень сознания колхозников, рабочих и служащих МТС. В моем лице Советское Правительство наградило всех работников политотдела, всю партийную организацию, всех колхозников и рабочих МТС, честно трудившихся на колхозных полях.

   В колхозах Котовской МТС нам пришлось столкнуться еще с одной очень важной проблемой. С наступлением осени начался падеж рабочих волов. Мой заместитель по НКВД Зорин М.К. не успевал составлять протоколы на "виновников" падежа. Между тем падеж происходил не от бескормицы или плохого ухода. Причина была другая. Она была вполне естественной - волы, достигнув 10-12-летнего возраста, становились неработоспособными и легко подвергались заболеваниям и дохли. С начала коллективизации в колхозах не проводилась выбраковка старых волов, и не проводилась замена старых волов молодыми, т.е. не проводился ремонт стада рабочих волов. Да и проводить его было не кем, в колхозах не было молодняка. Из-за плохого ухода молодняк погибал или во время растела, или в период молочного кормления, а часть бычков бездумно забивали.

   Находясь как-то в гостях у директора совхоза Аркадия Ивановича Тонконоженко (отец ошибается – Аркадию,  мужу племянницы Ирины, тогда было 5 лет), я обратил внимание на стоявшие грузовые машины, груженые молодыми бычками (тайками). Я спросил у шофера: "Куда вы везете бычков?" Шофер ответил:

      - Как куда - на мясокомбинат, в мясопоставки.

   На квартире у Тонконоженковых у меня состоялся крупный разговор с директором мясосовхоза Аркадием Ивановичем. Я его спросил:

      - Аркадий, почему же вы не доводите бычков до нужных и выгодных кондиций, а гоните под нож малюток? Если бы вы передержали этот молодняк года 2-3, то наверняка положенные мясопоставки вы могли бы выполнить меньшим количеством голов. Ведь это же выгодно хозяйству и государству? На мой вопрос Аркадий дал мне следующий ответ:

      - Дядя Яша, от того, что мы передержали бы бычков год или два, х-ву не было бы никакой выгоды. Наоборот оно понесло бы убыток.

   И Аркадий стал пересчитывать кормоединицы и их стоимости, и у него получалось, что будто бы и впрямь невыгодно сдавать в мясопоставки рогатый скот в возрасте З-х-4-х лет. На это я ему ответил:

      - Если бы невыгодно было забивать кр.рогатый скот в более зрелом, нормальном возрасте, то капиталисты поступали так же, как и ты, забивали бы телят. А они поступают как раз наоборот. Ты обрати внимание на мясо, которое мы импортируем. Мы закупаем в буржуазных странах мясо в тушах и каждая туша весит кг 600. А туша вашего теленка весит не больше 60-70 кг. Крестьяне в старое дореволюционное время никогда не забивали кр. рогатый скот в телячьем возрасте. Я помню, как поступал мой отец. Он держал три пары рабочих волов. Он держал их лет до 5-6, а потом продавал их купцам заготовителям по такой цене, что от полученной суммы у него оставалось столько денег, что он покупал 2-3- летних бычков в том же количестве. И у него обычно оставалась приличная сумма на другие хозяйственные расходы. Получается, что понимали лучше капиталисты и крестьяне, чем ты и твое начальство. Если вы будете так и дальше, то вы доведете мясное хозяйство до развала. Ты не крути, а честно расскажи мне почему вы, совхозники, так поступаете. И Аркадий "раскололся". Он поведал мне истину. Она состояла в следующем. Не потому они гнали в мясопоставки молодняк, еле-еле достигший годовалого возраста, а потому, что удобно руководителям совхозов. Он сказал:

      - При  установившейся практике выполнения мясопоставок молодняком нам спокойнее жить. У меня в совхозе I тысяча голов коров. На это количество и на приплод у нас расчитаны корма и помещение. Произошел отел, полученных бычков мы держим зиму в помещениях, которые освободились после сдачи годовалых-полуторогодовалых бычков. В будущем году мы делаем то же самое. У нас помещение готовое. Кормов на то количество молодняка, какое мы ожидаем, вполне достаточно. Это количество стабильно. И у меня не болит голова.

   Этот именно метод хозяйствования совхозов и колхозов и привел, в конце концов, к кризису в мясном хозяйстве, из которого до сих пор мы не можем выбраться.

   Вернувшись из гостей в Котово, я объехал близлежащие мясосовхозы и еще раз убедился, их руководители во имя своего личного спокойствия, как и Аркадий Иванович в мясопоставки сдают молодняк от 1- 1года 3-х месяцев.

   Убедив директоров в том, что их поступки не рациональны я предложил им каждый год в установленные месяцы делать с колхозами обмен вес на вес молодых совхозных бычков на выбракованных старых волов.

   Директора совхозов с моими доводами соглашались, но сказали, что они сами без санкций на это наркомата совхозов не могут. Этот вопрос я поставил перед наркомземом и наркомсовхозом, чтобы эти два наркомата согласились с нашими предложениями и спустили бы соответствующие указания, разрешающие обменные операции колхозам и совхозам.

   Наркоматы согласились с нашим предложением и разрешили хозяйствам делать такие обменные операции. Политотдел Котовской MТC собрал собрание председателей колхозов, на котором разъяснил насколько такие обменные операции им выгодны. А для того, чтобы этот обмен был действительно, ощутимо выгодным, было рекомендовано выбракованных великовозрастных волов немедленно освободить от всех работ и поставить на откорм.

   Так была разрешена очень сложная и трудная проблема, вставшая перед колхозами в 1934 году. (Из рассказов отца. Вскоре после награждения отец почувствовал некоторый холодок по отношению к себе со стороны руководства обкома. Это его сильно встревожило. В конце концов он обратился к 1-му секретарю Сталинградского обкома за разъяснениями. Оказалось, его портрет в газете по поводу награждения увидел некий гражданин и написал заявление о том, что у них в селе в Кустанайской обл. в 1918 г этот человек-белогвардеец  проводил карательную операцию. Была назначена проверка, она только что закончилась, и подозрения не подтвердились – И.В. ).  Награждение меня орденом Ленина всколыхнуло всех работников политотдела, коммунистов колхозов и МТС, как бы вдруг почувствовавших ответственность за работу МТС. Они поняли, что во все, за что наградили начальника п/о, и они вложили частицу своего труда.

   Чествуя меня, правительство и партия в моем лице чествует всех тружеников MТC и колхозов. В результате среди рабочих и работников МТС и колхозов повысилась дисциплина и активность в борьбе за выполнение планов. Поэтому второй год мы провели на более высоком уровне и результаты нашей работы были более эффективными.

   Политотделы МТС, организованные в начале 1933 г. сыграли большую роль в укреплении колхозного строя в Советском Союзе. Это позволило партии уже в конце 1934 года преобразовать политотделы МТС в обычные партийные органы.

   В связи с этим состоялось решение Сталинградского обкома партии и ЦК ВКП(б) перевести меня на работу в Клетский РКП(б) в качестве первого секретаря.

                ХХУ1. В СТАНИЦЕ КЛЕТСКОЙ

   В станицу Клетскую мы прибыли со всем своим семейством в феврале 1935 года. Ехали мы на трех парных подводах. Семья моя состояла тогда из шести человек - мы с женой и нашим ст. сыном Юрой, ст. сестры моей жены Марии Павловны Трайгер с сыном Нелей и моего племянника Анциферова Жени. Жене и Неле было по 10 лет.

   Клетский район был самым отсталым районом в Сталинградской области. Политотделы Клетской, Перекопской и Бузиновской  МТС почему-то не сумели добиться укрепления дисциплины среди работников МТС и среди колхозников, и это обстоятельство все время тянуло назад. Правда, к этому у п/отделов р-на были и объективные причины.

   По составу населения р-н был казачий. С времен Адама мужское население не было приучено к труду. Все с/х работы выполняли женщины, а мужчины все лето проводили на сборах. Казак на своем коне, со своим оружием был приписан к определенной воинской кавалерийской части и проходил там обучения, доводя свою подготовку до высокого уровня. Со сборов они возвращались, как правило, поздней осенью, когда полевые работы были окончены.

   В годы гражданской войны все мужское население р-на активно участвовало на стороне белых армиий. Разгром белых армий, обычно, заканчивался большими потерями личного состава. Оставшаяся часть казаков эмигрировала в разные буржуазные страны. По этой причине станицы Клетского района к концу Гражданской войны остались без мужокого населения молодого и среднего возраста. К моменту нашего приезда в станицах находились лишь женщины и старики.

   Однажды в марте 1935 г. ко мне зашел председатель Клетского райисполкома Иван Петрович Антонов и рассказал мне следующую историю:

      - Вчера я проводил на хуторе Перекопском собрание колхозников по поводу случной кампании. Собрание прошло хорошо, даже весело. Когда закончилось собрание меня окружили казачки и засыпали меня вопросами, которых я никак не ожидал:

      - Но ты ответил на их вопросы?

      - Нет, не ответил. Я растерялся.

      - Странно, председатель райисполкома не смог ответить на вопросы колхозниц. Что же это за вопросы?

      - Вопросы, прямо скажу, бесстыдные. Валентину Ивановну Сморчкову ты, конечно, знаешь?

      - Я знаю ее, как хорошую ударницу, как умную и тактичную женщину. Уж, кто, кто, а Валентина Ивановна вряд ли может позволить себе какую-нибудь бесстыдную выходку. Ну, говори, говори, что за вопросы она тебе задала?

      - Обратясь ко мне она спросила:  "Иван Петрович, Вы думаете о нас? - и тут все женщины чуть ни хором подхватили вопрос Валентины Ивановны, насели на меня.- Да, да, когда же вы поймете, что мы живые люди, что следует о нас позаботиться".                Милые девушки, мы все время думаем о вас и, кажется, понимаем вас и заботимся о вас. Все кампании проводил вместе с вами. Вы в поле и мы с вами, вы на базы и мы следом. И вдруг одна из девушек озорно глядя мне в глаза, спрашивает: "Иван Петрович, Вы с женой спите? А чем же мы хуже Вашей жены? Вы же знаете, что у нас нет казаков, а позабавиться чай хочется и нам. Вот и получается, о коровах вы думаете, об овечках не забываете, а о нас никто... А у нас на весь хутор один казак - Гришка Бекетов, а нас вона сколько. Правда, парень, что надо! Но он бедняга один, мы его заездили".Кто-то из толпы попытался остановить разговорившуюся девушку:

      - Будет тебе, бесстыдница.

      - А чего будет! Пусть достает нам казаков, на то он председатель.

      - А где он тебе возьмет?

      - Пошевилит мозгой - найдет!

Поняв, наконец, чего от меня женщины требуют, я рессмеялся.

      - А вот этого, Иван Петрович, и не надо было делать. Перед тобой колхозницы поставили давно наболевший и большой вопрос. Женщины, конечно, правы и о них мы должны думать и искать пути разрешения большой проблемы.

   Спустя неделю я поехал в Сталинград на прием к 1-му секретарю обкома Варейкису и рассказал ему о случае с Иваном Петровичем. Варейкис внимательно выслушав меня, сказал:

      - Да, это большая проблема. Плохо, что мы над ней не думали и никак ее не решали. А ее необходимо немедленно решать. Требования колхозниц вполне справедливые.

   В течение недели тов. Варейкис объехал воинские части, дислоцировавшиеся на территории Сталинградской области и ближайших областей. У командования выяснил, какое количество имеется у них сверхсрочников и какое количество солдат в этом году будут заканчивать действительную службу и будут демобилизованы. Секретарь обкома просил командование частей установить, сколько у них служит солдат, которые не связаны крепкими родственными узами с районами и областями, где они призывались и которым безразлично, куда демобилизовываться. Тов. Варейкис просил командование провести среди таких солдат соответствующую работу и рассказать им, что Сталинградский обком и облисполком приглашают их на постоянное жительство в сельские районы области.

   Такая работа среди солдат была проведена и она дала хорошие результаты. Вскоре в Сталинградский облисполком стали прибывать демобилизованные солдаты, которых обком направлял в Клетский р-н, а затем и в другие р-ны области.

 В течение одного года в р-не осело двести с лишним человек.Все они переженились, и таким путем острая жизненная проблема в р-не была разрешена. Соотношение между мужчинами и женщинами в р-не постепенно стало изменяться, нормализовался быт колхозниц. Это немедленно положительно сказалось на дисциплине и производительности труда. Район стал выходить в число передовых.

   Тридцать лет спустя, мы с женой, посетили Котово и станицу Клетскую. Живя в Москве, мы, конечно, знали, что за минувшие 30 лет произошли большие изменения в экономике, культуре и быте колхозников. Но то, что мы увидели, нас приятно удивило, превзошло все наши ожидания. Изменились дороги. Из Камышина до Котово мы ехали на машине по хорошему асфальтированному шоссе. По пути мы не встретили ни одной конной или бычьей подводы. Колхозники, работники и рабочие МТС и совхозов ехали в Камышин только на автомашинах. Конным и бычьим транспортом люди пользовались лишь на внутренних работах.

   Неузнаваемо стало хозяйство колхозов, совхозов и МТС. Оно стало более механизировано. Увеличился тракторный парк, парк автомашин.

   Земли у колхозов и совхозов Клетского района были хорошие.Обрабатывались они, главным образом, на конной и бычьей тяге. Тракторов было мало. Хотя надо сказать, тракторный парк пополнился в сравнении с 1933 г., но их все же еще было мало.

   Вскоре из Котово в Клетскую перевелись Минин П.И., Маврина С.П., Васильева Е.Т. и Дегтярев И.В. Эти четыре товарища сыграли большую роль в установлении дисциплины в колхозах, совхозах и МТС р-на. Минин П.И. был кооптирован в состав РК ВКП(б) и был назначен зав. Райзо, Маврина стала зам. директора по политчасти Клетской МТС, Дегтярева назначили зав. райпотребсоюзом. Васильева Е.Т. была назначена редактором районной газеты.

   Приблизительно через полгода Минин П.И. был переведен на работу в РК  в качестве второго секретаря.

   Моя жена Ида Павловна была введена в состав пленума райкома и членом президиума райисполкома, была назначена зав. районо и заместителем предс. райисполкома.

   Памятуя, что "кадры решают все", первым делом мы обратили внимание на кадры, на их общий и политический уровень, на то, насколько каждый товарищ соответствовал занимаемой должности. Наше изучение партийных, комсомольских, профсоюзных и хозяйственных кадров совпало с большой работой, какую райком проводил по проверке и обмену партийных документов.

   Проверяя партийные документы - одновременно райком проверял работу коммуниста, выявлял его сильные и слабые стороны, его общий и политический уровень. (Из рассказов отца. В кабинет входит женщина и протягивает паспорт и партбилет. По одному документу она значится женщиной, а по другому – мужчиной! Отец просит объяснить такое разночтение. Женщина заявляет, что она гермафродит, и в разное время ощущала себя по-разному. Отец вызвал врача и просил его освидетельствовать женщину. Все подтвердилось, и было приведено в соответствие. Другой случай комичный. Входит наша мать. Отец с официальнм лицом берет у нее документы, она что-то игриво говорит ему, он с тем же лицом изучает документы и затем кладет себе в стол. «Яша, ты что?» и в слезы. Оказывается, по паспорту она Пиневна, а в партбилете – Павловна. Но после слез и упреков отец не выдержал и вернул – И.В.).

   Во время проверки партийных документов райком партии выдвинул на новую, более ответственную работу и в резерв назначения следующих тт. :

1.Щупов М.М. член ВКП(б) с 1927 г., крестьянин, работал председателем сельсовета, выдвинут на работу инструктором райкома РКП(б).

2.Осокин Василий Алексеевич - член ВКП(б) с 1918 г. – бывший батрак

3.Могутов Семен Васильевич - член ВКП(б) с 1920 г., рабочий, работал инструктором  дорожного строительства, выдвинут на работу инструктором РК ВКП(б).

4.Назаркин Петр Васильевич - чл. ВКП(б) с 1920 г., выдвинут на работу директором мясосовхоза.

5.Евдокимова-Дзюба Анна Сергеевна - чл. ВКП(б) с 1932 г., рабочая, домохозяйка, выдвинута на работу зав. учетом РК ВКП(б).

6.Калинин Евсей Федорович - чл. ВКП(б) с 1928 г., крестьянин, работал уполномоченным хлебторга, выдвинут на работу пом. секретаря РК ВКП(б).

7.Федотов Дмитрий Иванович - чл. ВКП(б) с 1920 года, работал конюхом-кучером, выдвинут на работу зав. МТФ.

8.Дудин Николай Иванович - чл. ВКП(б) с 1929 г., выдвинут на работу заместителем председателя колхоза.

9.Шарашкин Семен Александрович - чл. ВКП(б) с 1928 г., рабочий, работал пред, колхоза, выдвинут на работу пропагандистом.

10.Канцер Сергей Семенович - член ВКП(б) с 1927 г., работал секретарем РИКа, выдвинут на работу пропагандистом.

11.Семенова-Кенина Мария Семеновна, член ВКП(б) с 1929 г., работала зав. магазином.

12.Зотов Ефим Михайлович - чл. ВКП(б) с 1931 г. , работал пожарником заготзерно, выдвинут на работу парторгом.

   Проверка партийных документов, помогла поднять дисциплину среди коммунистов, улучшить политико-воспитательную работу. Удалось вскрыть основные каналы, по которым проникали в партию чуждые и враждебные элементы.

   В результате проведенной проверки повысилась бдительность в первичных партийных организациях. Наведен порядок в собственном доме, улучшено дело постановки учета коммунистов, улучшена организационная партийная работа в первичных партийных организациях.

   При проверке партийных документов были выявлены и слабые стороны в работе отдельных коммунистов и отдельных первичных партийных организаций. Так, например, первичная партийная организация райотдела НКВД и милиции не организовала работу по политическому просвещению коммунистов. В результате оказалось, что нач. райотдела НКВД т. Шевченко был в числе политически неграмотных.

   В районной партийной организации было обнаружено человек 12 с очень низкой политической подготовкой. Бюро РК обязало коммунистов начать систематическую работу по ликвидации политической неграмотности. Для этого были организованы кружки и школы политграмоты.

   Подавляющее большинство коммунистов сделали для себя правильные выводы и стали регулярно заниматься в кружках и школах политграмоты, и это помогло им придти на обмен партийных документов более политически подготовленными. Но в районной партийной организации были и такие коммунисты, которые не сделали для себя должных выводов и остались в 1936 г. такими же политически неграмотными людьми, какими они были в 1935 г. К числу таких коммунистов относились следующие тт.:

1.Михайлов - чл. ВКП(б), директор ссыпного пункта.

2. Мельников - " - начальник милиции.

3. Сидельников - чл. ВКП(б), пред. Перекопского с/с.

4.Косов - канд ВКП\б), председатель В. Бузиновского с/с

5.Исаков – канд. ВКП(б) - директор нефтебазы

6.Бородин – канд. ВКП(б) - сторож Клетского сельпо.

7.Попова канд. ВКП(б) - колхозница колхоза им. Варейкиса.

8.Жданова член ВКП(б) -  врач венеролог.

   Наиболее организовано проводилась партийная учеба в следующих первичных организациях:

I. Мясосовхоза 1-е Мая.

2. колхоза "Сов. пахарь"

3.В. Бузиновской МТС

4.Суда и прокуратуры

5.мясосовхоза "Пионер"

6.мясосовхоза "Пролеткулътура"

7.Клетского Райисполкома

 8.Колхоза "Заветы Ильича

 9.райотдела НКВД

 10.райпотребсоюза



   Разительные результаты по идейно-политическому росту за 1936 г. дали следующие члены и кандидаты ВКП(б):

I.     Костенко  директор маслопрома.

2.    Кузнецова  лаборантка м/с " 1-е Мая".

3. Новицкий ст. механик совхоза "Пролеткультура"

4. Наконечников управляющий фермой

5. Шмелев председ. Муковнинского с/с

6. Колесников управ. фермой совхоза " 1-е Мая"

7. Воронков избач Н - Затонского с/с

8. Шевченко  нач. Р0 НКВД

9. Постельников Фельдсвязь

10.  Черножуков шофер РПС

11.  Семенова Е. колхозница колхоза им. Ворошилова

12.   Назарова зав. столовой совхоза " 1-е Мая"

13.   Веревкина ст. доярка Пригор. хоз-ва

14.   Макаров  председ. Распопенского с/с

15.   Козловцева  счетовод Перекопской МТС

16.   Рубанова колхозница

   О работе колхозов, совхозов и МТС

   Перед Клетской районной партийной организацией Краевой комитет ВКП(б) поставил ряд практических задач, которые были направлены на то, чтобы:

   Во-первых, в 1936 г. добиться высокой урожайности колхозных и совхозных полей.

   Во-вторых, в 1936 г. во всех молочно-мясных совхозах района добиться высокого удоя, сохранения и лучшего воспитания молодняка, выполнить план масло- и мясопоставок. Добиться высокой доходности и стать рентабельными хозяйствами.

   В-третьих, все МТС района должны улучшить свою работу. Добиться высокой выработки на один списочный трактор.

   В-четвертых, в хозяйствах колхозов Клетского p-на большой удельный вес занимало животноводство, поэтому, как боевая задача ставилась перед всеми колхозами - во что бы то ни стало выполнить государственный план животноводства.

   Ни одна из этих задач в 1936 г. не была полностью выполнена. Они не были выполнены по следующим причинам;

   Во время зимы 1936 г. колхозы Клетского района должны были провести снегозадержание на площади 20000 га, а провели лишь на площади 11311 га. Намечено было вывезти на поля 9000 тонн навозного удобрения, а вывезли всего лишь 5627 тонн.

   Весенний сев должны были закончить в 10-12 дней, а сеяли 25-30 дней. Все, что было посеяно после 12 дней, было вызжено суховеем, и колхозы не получили с этой площади ни килогр. хлеба.

   Известно, что огромнейшую роль в урожайности зерновых играет правильный севооборот, а его в колхозах не было. Вышестоящие органы заставляли колхозы засевать всю землю. И как правило из года в год сеяли пшеницу по пшенице. Все это привело к тому, что в 1936 г. колхозы Клетского района получили следующий урожай с одного га в среднем:

Пшеницы    2,3 центнера

Ржи        4,1   "

Ячменя     1,5   "

Овса       1,4   "

Проса      0,4   "

Подсолнуха 0,9  "

Клещевины  1,6   "

Табак      4,2   "

   Все МТС и совхозы были хорошо оснащены машинами. Так, например, в районе было всего тракторов СТЗ - 284, тракторов ЧТЗ - 36, сеялок тракторных - 110, плугов тракторных - 229, культ, тракт.- 28 шт., комбайнов - 122 шт.

   Колхозы и совхозы тогда были обеспечены техникой неплохо, но техника плохо использовалась. Выработка на I трактор и на I комбайн была крайне низкой. Она была в два раза выше, чем в 1935 г. но это все же было недостаточно. Это объяснялось тем, что трактористы и комбайнеры были плохо подготовлены. Плохо руководили хозяйствами председатели колхозов, директора совхозов и МТС, старшие механики и механики. Слабая была дисциплина.

   7-8 декабря 1936 г. состоялось районное партийное собрание, на котором присутствовало 121 коммунист. Собранию я сделал подробный отчет о работе РК ВКП(б), проанализировав все аспекты работы бюро РК и первичных партийных организаций, указал на достижения и недостатки. По отчету развернулись оживленные прения. Всего выступило 42 человека и 43-м выступил член бюро крайкома ВКП(б) Квитницкий.

   Вскоре после районного собрания я был отозван ЦК ВКП(б) в Москву и направлен для работы в НКВД. Там нам, новичкам, были организованы курсы по подготовке к оперативной чекистской работе.

   13 декабря у нас родился второй сын, имя которому нарекли Игорь. В письме, которое прислала мне из родильного дома, моя жена писала: "Целыми днями смотрю на малютку, хочу найти мои или твои черты и не нахожу. Какой-то маленький уродец - сморщенное личико с кулачок, большой рот и огромные уши. Откуда! и почему?"

   Спустя три дня я пошел знакомиться с младшим сыном и нашел, что характеристика, данная ему матерью, целиком отвечала - уши и курносый нос, сморщенное крохотное личико и как на ниточке головка, вялый, голосок тихий, тихий. На маленькой головенке шапка черных, как смоль, волос.

   Я забеспокоился. Здоров ли ребенок? Мать успокоила меня, сказав: "Да, здоров. Кушает он хорошо и спит спокойно. Несмотря на то, что он такой крохотуля и слабенький, но он быстро будет набирать вес и хорошеть. Так оно и получилось.



                ХХУ11. В МОСКВЕ

   Первые четыре м-ца я вместе с другими тт, мобилизованными ЦК ВКП(б), проходил стажировку. Нас знакомили с агентурной и следственной работой. Все мы отнеслись весьма ответственно к нашей новой будущей работе. Учились мы с большим прилежанием. Все мы были с высшим образованием, многие были кандидатами наук и доцентами. Каждый имел за плечами опыт комсомольской и партийной работы. По всему было видно, что ряды чекистов пополняются весьма квалифицированными кадрами, кадрами, которые горели желанием выполнить свой долг.

   В январе или феврале 1937 г. состоялось общее партийное собрание наркомата. На повестке дня был один вопрос "Отчет партийного комитета Наркомата" С отчетом выступил секретарь парткома т. (фамилию забыл). Я его знал по 1925 г. по Коммунистическому университету им. Зиновьева. Знал его, как активного троцкиста. Это ни в малой степени озадачило меня. Как мог стать во главе партийной организации бывший активный троцкист? Секретарь, делая отчет, коснулся облика и поведения быв. наркома Ягоды. Он сказал:

      - Бывший нарком Ягода бил своих подчиненных по морде.

   Услышанное меня поразило. У меня было представление об органах НКВД, как о святая  святых, где исключены такие обращения начальства со своими подчиненными. Меня трясло. Кончился доклад, начались прения, а я все никак не могу успокоиться от услышанного. Подаю записку в президиум "Прошу слово..."

   После истечения 2-х часов работы, председательствовавший объявил перервы. Через 20 минут была продолжена работа партийного собрания. Тов. Курский объявил:

      - Слово имеет тов. Востриков.

   Взойдя на трибуну, я первым делом извинился перед собранием, сказав, что я очень молодой чекист, я не знаю работы партийного комитета. Я знаю ее только со слов докладчика и выступивших в прениях товарищей. Тем не менее, я решил выступить в прениях.

      - Как видно из отчетного доклада и прений партийный комитет, партийные бюро отделов провели огромную работу по выполнению решений партии и ЦК ВКП(б). В эту работу была втянута почти вся масса коммунистов - чекистов. Особенно отрадно было услышать о разительных результатах, каких достиг П.К. в области постановки в организации партийного просвещения. Во всех отделах работают партийные школы и кружки по изучению истории ВКП(б). Хорошо была поставлена самостоятельная работа начальствующего состава над изучением произведений классиков марксизма-ленинизма. Все это не может не радовать нас.

   Только одно место в отчетном докладе прозвучало диссонансом и поставило меня, молодого чекиста, в тупик и, если хотите, перечеркнуло все то хорошее, что было в докладе. Я имею в виду то место, где докладчик говорил о быв. наркоме Ягоде. Докладчик, критикуя порядки, какие бытовали при Ягоде, сказал:

      - При Ягоде в наркомате царила солдафонщина. Ягода бил по морде своих подчиненных.

   Как могло случиться, что среди сотрудников такого наркомата, как НКВД, "царила солдафонщина", что "Ягода бил подчиненных по морде". Простительно вот им, рядовым сотрудникам – и, повернувшись к президиуму, я сказал:

       - А где же были Вы? Почему же Вы не отреагировали на эти антипартийные и антисоветские поступки Ягоды? Вас били по морде, а вы как солдаты времен Николая 1-го кричали "Рад стараться тов. Нарком!" Вам в ЦК не надо выписывать пропуск. Вы вхожи в любой отдел, к любому работнику ЦК, Вы вхожи к Сталину.

   В зале воцарилась всеобщая тишина, никто не шелохнется и не кашлянет.

   Я кончил, сошел с трибуны, прошел по залу, сел на свое место, а президиум молчит. Потом вдруг председательствовавший Курский срывающимся голосом крикнул:

      - Перерыв.

   Перерыв длился 15 минут, 20 минут, полчаса все тянется перерыв. Наконец, только через полтора часа окончился перерыв, вернулся президиум. Курский объявил:

      - Собрание продолжается.

   Встретившись со мной взглядом, Курский поманил меня пальцем к себе. Я подошел к нему, и он мне сказал следующее:

      - Тов. Востриков, не хорошо выступили, заслуженных людей, чекистов вы обругали солдатами Николая 1-го. Это вы явно погорячились, и поправьтесь.

   На предложение Курского  "выступить и поправиться", я отказался, сказав: ,

      - Может быть, я горячо говорил, но я говорил обдуманно и правильно. Поправляться мне не в чем. Если вы считаете, что выступил я неправильно, то выступите Вы и поправьте меня.

   Когда я вернулся на место, сидевший со мной мой коллега, стажер на ухо прошептал мне:

      - Какой ты Яков дурак. Зачем ты вылез на трибуну с такой крамольной речью. Ну что из того, что "Ягода бил по морде своих подчиненных!". А может быть, они заслуживали этого. Обрати внимание, ни один из тех, кого Ягода бил, не выступил с жалобой, а ты выскочил. Да когда выскочил, за неделю до окончания стажировки, за неделю до распределения. Теперь жди, наверняка запрячут тебя в какую-нибудь глухомань.

   На это я ответил приятелю:

      - Никакая глухомань меня не страшит. В глухомани я родился, вырос и начал работать. А "выскочил" я правильно. С солдафонством, с мордобоем надо бороться, не проходить мимо, не закрывать глаза, надо было не молчать, а выводить на чистую воду. А наши замнаркомы трусили, молчали и поступали именно так, как солдаты времен Николая 1-го. Их бил Ягода по морде, а они кричали "Рад стараться!" Позор! И ты еще берешь их под защиту.

   (Эту историю мы слышали не один раз. Внеочередной перерыв в собрании отец объяснял тем, что начальство не знало, как себя вести. За это время они, по-видимому, пытались выяснить, кто за ним стоит, и, конечно, обнаружили связь со Ждановым, Котово, орден Ленина. А Жданов тогда был главным идеологом, вторым человеком в стране – И.В.).

   Прошла долгая неделя. Созданная  наркомом Комиссия стала вызывать и объявлять решение о назначении. Наконец, дошла очередь и до меня. Я приготовился услышать место своей работы какую-нибудь глухомань. Но неожиданно вместо глухомани я услышал из уст председателя Комиссии:

      - Присвоить тов. Вострикову Я.В. звание ст. лейтенанта и направить на работу помощником начальника 7 отделения, 4 отдела, 2 управл. НКВД СССР.

   Значит не глухомань, а Москва, Центральный аппарат. Вскоре я получил отпуск на перевозку семьи из Клетской в Москву. (Он курировал Наркомзем, Тимирязевскую академию и ипподром – И.В.).  Прибыв в Клетскую, я рассказал жене, что меня оставили в Москве, буду я работать в Центральном аппарате НКВД. К моему удивлению мое сообщение не только не обрадовало мою жену, а опечалило. Она сказала:

      - Не хочется мне расставаться с моим отделом народного образования, со школами и учителями. Не хочется мне ехать в Москву. Я предпочла бы остаться в Клетской.

   Но делать было нечего. Я уже был приказом наркома зачислен на работу сотрудником НКВД и обязан немедленно явиться к месту службы с моей большой семьей. Я напомнил Иде Павловне старинную русскую мудрую пословицу: "Сказано - куда иголка, туда и нитка". Не дури, быстренько собирайся в путь дорогу. Собрались и двинулись в путь в составе:

1. Меня, главы семьи
2. Иды Павловны
3. ст. нашего сына Юры
4. мл.         "            Игоря
5. Марии Павловны (ст. сестры И.П.)
6. ее сына Нели Трайгера и
7. дом. работницы Юли.

   Юля была сильно привязана к нашей семье, сильно любила Игоря и он безгранично любил ее. Игорь звал Юлю мамой, а мать Идой. Чем взрослей становился Игорь, тем больше любил Юлю. Наконец, Ида стала Игоря поправлять и, показывая на себя, говорила:

      - Я твоя мама, а Юля няня.

На эти замечания матери Игорь отвечал:

      - Ти Ида, Юля мама.

   Время шло быстро, еще быстрее рос и хорошел наш Игорек. Несколько позднее Наркомат просвещения РСФСР взял ее на работу в свой аппарат на должность инспектора. Ида Павловна работала в наркомате просвещения с большой увлеченностью и высокой результативностью. Она снискала любовь и уважение среди работников и руководителей наркомата. Она часто выезжала в длительные командировки, оставляя нас на попечении Марии Павловны и дом. работницы. Нельзя сказать, что все это нравилось мне. Нет, как раз наоборот. Но приходилось считаться с ее влюбленностью в работу.

   Свою влюбленность в детские дома, школы и наркомат Ида Паловна привила всем членам семьи. Она с самозабвением рассказывала о жизни детей в тех домах, где подобрался хороший колектив работников, которые, как и она, отдавали все силы и знания детям. Там она заставала полный порядок, детей здоровыми, счастливыми. Рассказы жены о таких детских коллективах, об их учебе, труде и играх увлекали Игоря, Юру, домработницу и меня.

   Чаще всего Иде Павловне приходилось бывать в детских домах, где все было наоборот, где дети были истощенные, страдали от недоедания и болезней. Там она ловила директоров-пьяниц и воров с поличным, выводила их и тех, обслуживающих лиц, которые вместе с директорами обворовывали детей, на чистую воду, и добивалась самого сурового наказания виновников.

   Когда Ида Павловна рассказывала о безобразиях, творившихся в детских домах, все мы возмущались и переживали, сочувствуя страданиям детей, негодуя против пьяниц и воров, обиравших и объедавших детей.

   Дети всегда ждали мать из командировки с волнением. Они забрасывали ее вопросами и просили рассказать о результатах.

   У меня, к сожалению, не было таких тесных контактов с детьми, как у Иды Павловны. Я не рассказывал им о своей работе. Спицифика моей работы в НКВД была такова, что я не мог рассказывать членам семьи о том, что и как я делал на работе. О своей работе я им говорил в самой общей, и не всегда понятной им форме. Поэтому в семье моя работа не обсуждалась членами семьи так, как работа матери.

   После услышанного на партийном собрании об отношении к сотрудникам НКВД Ягоды, во мне произошел какой-то надлом. Я уже не верил в непорочность органов. А тут вскоре начались массовые репрессии. И кого репрессировали? Репрессировали коммунистов, крупных работников партии, о которых у меня было самое светлое представление и вдруг их окрестили врагами народа, предателями и изменниками. Люди, которые десятки лет стояли во главе республиканских и областных организаций, такие как тт. Птуха, Варейкис, Кассиор и др., все те, кто в 1935 г. вместе со мной получали из рук М.И.Калинина ордена Ленина. Что случилось? Как такие люди, которым я безгранично верил, в которых был влюблен, оказались по другую сторону баррикады?

   Эти вопросы меня денно и нощно беспокоили. Я искал на них ответы и не находил. Наконец репрессии докатились до низшего звена партии. Были арестованы чуть ли не все секретари райкомов. С огромной болью в сердце я узнал об аресте первых секретарей Камышинского р-на ВКП(б) тт. Бабаева, Русанова и секретаря Котовского РК ВКП(б) Смирнова и многих других, которых я хорошо знал, и  которые никак не могли быть врагами партии, врагами советского государства.

   В стенах НКВД на допросах у следователей я встретил 2-го секретаря Сталинградского крайкома партии Гольдина. Я его не любил. Он был черств и груб с работниками райкомов и райисполкомов. Но это еще не означало, что он враг народа.

   Следователь, показывая на Гольдина, сказал:

     - Посмотрите, Яков Васильевич, на вашего бывшего руководителя.Какой шустряк! Из секретарей обкома скатился к врагам народа.

   Гольдин, склонившись в мою сторону, сказал:

     - Простите, т. Востриков, меня, во многом я был несправедлив по отношению Вас. Я был груб, но я никогда не был врагом народа, я никогда не изменял партии.

      - Вот обо всем этом честно и расскажите следователю.

   Как-то я увидел как в коридоре провели на допрос быв. секретаря Боровского РК ВКП(б) Сараева. А спустя несколько месяцев я узнал, что был арестован и осужден быв. председатель Клетского райисполкома т. Антонов Иван Петрович . Эти факты убеждали меня в том, что репрессируют людей честных, людей, преданных Советской власти. Антонова И.П. арестовал быв. нач. отдела НКВД Шевченко, человек недалекий, мстительный, политически ограниченный. Я глубоко убежден, что так называемое дело на Антонова было сфабриковано Шевченко. Мне рассказывала Антонова В.Н. (жена Ивана Петровича), как издевался Шевченко над семьей Антоновых. Валентину Николаевну сняли с работы, выселили из квартиры.

   Почти все семьи "врагов народа" постигла одна и та же участь.

   Помощником начальника отделения я работал не долго. Вскоре сделали меня заместителем н-ка отделения, а затем начальником отдаления того же 1У отдела. Повышение по службе не радовало. Я все больше убеждался в том, что репрессируют не тех, кого следовало и это меня расхолаживало. (Из рассказов отца. Как-то, его начальник Гатов, проверяя Дела отцовского направления, решил, что Дело группы студентов можно подписывать для дальнейшего хода – ареста. Отец отказался, считая что улики незначительны. Гатов настаивал, отец отказывался. Тогда Гатов со словами «Вот как надо работать», подписал сам. С этого, видимо, и началась личная неприязнь Гатова к отцу - И.В.).

   В 1937 г., не помню в каком месяце, состоялось партийное собрание отдела, на нем меня выбрали членом партбюро. На заседании партбюро возложили на меня обязанности зав. отделом агитации и пропаганды.

   В 1938 г. вышел в свет Краткий курс "Истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), который был одобрен ЦК ВКП(б). ЦК ВКП(б) предложил всем партийным организациям развернуть изучение "Краткого курса" и Ленинских работ.

   Выполняя решение ЦК , МК и парткома наркомата, я организовал в отделе несколько кружков по изучению Краткого курса и произведений Ленина.

   Организованной сетью партийного просвещения были охвачены все сотрудники отдела. Рядовой состав занимался в кружках по изучению Истории ВКП(б), а некоторая часть начальствующего состава стала изучать отдельные произведения Ленина. Начальник отдела Гатов в свой индивидуальный план записал работу В.И.Ленина "Две тактики социал-демократии в демократической революции".

   Через каждые две недели я проверял работу кружков и выполнение начальствующим составом индивидуальных планов. Проверка показала, что рядовой состав работает с большим прилежанием, чего нельзя было сказать о некоторых начальниках. Спустя месяц я решил проверить н-ка отдела Гатова. На мой вопрос:

      - Моисей Павлович, по Вашему индивидуальному плану Вы обязались на сегодняшний день прочесть и законспектировать первые три главы из работы В.И.Ленина "Две тактики социал-демократии в демократической революции". Выполнили ли это обязательство? Если да, то покажите Ваш конспект.

   Последовал ответ:

      - Тов. Востриков, минувший месяц был таким, когда, как вам известно, приходилось работать день и ночь. Явки и допросы, не было ни минуты свободного времени, чтобы я мог прочитать, законспектировать первые три главы из "Двух тактик". Вот может быть, будет посвободнее время, я обязательно выполню свои обязательства.

      - Сколько Вам надо дополнительно время?

      - Думаю, что двух недель будет достаточно.

      - Моисей Павлович, откровенно скажу Вам, что мне не нравится Ваша оговорка "Может быть, будет свободное время". Вряд ли оно будет у Вас. А выполнять решение ЦК ВКП(б) коммунист обязан. Найдите время и изучите работу Ленина.

   Прошли две недели, прошел месяц, а план так и оставался тов. Гатовым не выполненным.

   Однажды тов. Гатов прозвонил мне и сказал:

     - Зайдите ко мне...

   Я зашел. Тов. Гатов предложил мне доложить ему, что имеется в портфеле отделения и как идет работа с арестованными.

   Рассказывая ему о работе отделения, я обратил внимание на протокол, лежавший перед ним. Это был мой протокол допроса одного активного меньшевика, который рассказывал о своей деятельности в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов в 1917-1918 гг. Протокол был раскрыт, и мне не составило большого труда догадаться, что привлекло внимание начальника отдела в моем протоколе. Разговаривая со мной, тов. Гатов был не в меру со мной любезен. Но сквозь эту наигранную любезность  просматривалось что-то затеянное недоброе против меня...

   Беседу со мной начальник закончил следующими словами:

     - Через полчаса будет совещание всех оперативных работников отдала, на нем вы расскажите о том, как идут дела у вас в отделении, приходите.

   Из беседы с начальником я понял, что он явно собирается на совещании дать мне разнос. Было ясно, что начальник нашел какую-то ошибку в протоколе. Но какую? Я хорошо знал содержание протокола и не находил, чего бы начальник мог критиковать. Прошли томительные полчаса. Идя на совещание, я, на всякий случай, взял с собой краткий курс "Истории ВКП(б)".

   Открыв совещание, тов. Гатов сделал краткий доклад о состояни дел в отделе и особенно подробно остановился на том, как некоторые работники ведут следствие, как пишут протоколы. Не называя фамилии автора (будто щадя его престиж), начальник прочел краткую выдержку из того самого протокола, который лежал перед ним. В этой выдержке говорилось о деятельности арестованного в период, когда меньшевики и эсеры были большинством в Совете, и он сказал:

      - Автор протокола всеми нами уважаемый человек, человек политически грамотный, почти профессор, а допустил такую политическую ошибку. Арестованный говорил такую небылицу явно для того, чтобы следователя запутать и уйти от ответа на поставленный вопрос. А наш профессор всему верит и все пишет. Кому не ясно, что меньшевики и эсеры не были большинством в Совете рабочих и солдатских депутатов. Оно принадлежало большевикам.

   Всем присутствующим на совещании работникам отдела стало ясно, что таким "почти профессором" был я.

   Закончив разбор моего протокола тов. Гатов обратился как бы ко всем участникам совещания:

      - Тов., кто желает выступить?

   А сам пристально смотрел на меня и как бы говоря: - Кайся, кайся, "профессор".

   И я "покаялся".

      - Разрешите, Моисей Павлович ...

      - Пожалуйста, пожалуйста, тов. Востриков.

      - Тт., что греха таить, конечно, в нашей работе есть недостатки и возможно даже политические ошибки, о которых только что говорил Моисей Павлович. Моисей Павлович приводил одно ошибочное место из одного протокола. Этот протокол мой. Говорится же в русской поговорке, что " и на старуху бывает проруха", что и профессор может ошибиться. По поводу раскритикованной Моисеем Павловичем выдержки из моего протокола, в кратком курсе Истории ВКП(б), на стр. 178 сказано следующее:

"Ленин указывал далее в тезисах (имеются в виду "Апрельские тезисы"), наша партия пока что находится в Советах в меньшинстве, что там господствует блок меньшевиков и эсеров, проводящий буржуазное влияние на пролетариат"

   Как видите, тов. Гатов, "профессор" Востриков не далек был от истины.

   Цитата, приведенная мною из краткого курса, потрясла моего начальника. Он краснел и белел, а сказать ничего не мог. Это была расплата тов. Гатова за пренебрежение к партийной учебе. К сожалению, он не сделал правильного вывода из потерпевшего провала. Он затаил ненависть и злобу против меня и старался ущемить, преувеличивая каждый раз те или иные промахи в моей работе. Он это делал даже тогда, когда их не было.

   Не помню точно когда, но это было в пределах 1938 г., меня вызвал начальник отдела кадров НКВД и стал мне говорить о том, что н-к отдела жалуется на меня, как на работника.

      - С тех пор, как вы стали начальником отделения, работа в отделении стала хуже. Хуже стали обслуживаться объекты, приданные вашему отделению. Вы не вскрыли ни одного дела, нет арестов. Между тем другие отделения выходят на людей вашего объекта. Чекистская работа вам явно не удается. Вы пришли к нам с партийной работы. Может быть лучше будет вернуть вас на партийную работу. Там, по-видимому, вы принесете больше пользы. Если вы согласны, то мы откомандируем вас в распоряжение ЦК ВКП(б).

   На предложение н-ка отдела кадров я ответил так:

     - Я не согласен с вашим предложением. Я не согласен с оценкой моей работы. Она явно не объективна. Начальник отдела просто мстит мне за одну, может быть бестактную, но абсолютно справедливую поправку, сделанную мной к его высказыванию по поводу того, что будто бы меньшевики и эсеры никогда не имели большинства в Советах рабочих и солдатских депутатов. Чтобы показать, что Моисей Павлович не прав, я привел соответствующее место из Краткого курса. Это было на совещании оперативного состава работников отдела. С тех пор тов. Гатов всячески порочит меня.

   О том, что с моим приходом в отделение прекратились аресты, то они прекратились потому, что некого арестовывать, в наркомате Сельского хозяйства не выявлено ни одного человека, который бы проявлял себя враждебно к Советской власти. Если такие люди будут обнаружены, то можете быть уверенным, что рука моя не дрогнет.

   На этом закончился разговор со мной н-ка отдела кадров.

   Я понял, что положение мое в НКВД весьма и весьма непрочное, что ищут предлога, чтобы меня уволить. Я бы давно согласился с тем, чтобы меня уволили из НКВД, я бы не стал держаться и доказывать, что я не такой уж плохой чекист, как об этом говорит т. Гатов, если бы не одно НО. А оно заключалось в том, что я понимал, что сегодня уволят из органов, а завтра могут арестовать.

   Спустя некоторое время Гатов послал меня в длительную командировку в Тамбовскую область по проверке состояния работы областного Управления. Я догадывался, что эту командировку придумал Гатов для того, чтобы на чем-то меня поймать и скомпрометировать. Я догадывался, но отказаться не мог.

   В Тамбовской области я еще больше убедился, что органы НКВД репрессируют людей невиновных. В делах арестованных я не нашел сколько-нибудь веских и убедительных материалов. Начальникам районных отделений, работу которых проверял, я так и сказал, что не вижу состава преступления и не понимаю, за что вы людей посадили.

   Из командировки я вернулся, примерно, через месяц. Явился перед светлыми очами н-ка и доложил:

      - Прибыл из командировки. Разрешите приступить к исполнению своих служебных обязанностей.

   Начальник отдела ответил:

      - Нет. Вы уволены!

      - Как уволен? За что и почему?

      - Идите в отдел кадров. Там получите ответы на все ваши вопросы.

   Все это начальник процедил сквозь стиснутые зубы. (Гатов Моисей Львович, майор ГБ в декабре 1938 г арестован, в феврале 1939 г расстрелян, не реабилитирован,  Википедия – И.В.)

   Иду в отдел кадров. В отделе кадров произошли некоторые изменения. Заместителем наркома по кадрам стал тов. Литвин, до этого он был особоуполномоченным ЦК ВКП(б) по конфликтным делам сотрудников НКВД. Он был хорошо знаком с моими делами. До этого Гатов дважды пытался меня уволить и оба раза тов. Литвин отводил от меня удар. Тов. Литвин ознакомил меня с постановлением парткома и с приказом наркома.

   Партийным комитетом на основании сообщения н-ка отдела заочно объявили мне строгий выговор. А в приказе наркома записано: "Уволить тов. Вострикова Я.В. из органов НКВД. Передать тов. Вострикова в распоряжение ЦК ВКП(б)". Точную мотивировку постановления и приказа я не помню. Но помню, что рассказал мне тов. Литвин. Он сказал:

      - Вы, тов. Востриков, знаете, что в органах НКВД работают люди ни в чем себя не запятнавшие. Вы же на протяжении ряда лет дружили с быв. председателем Сталинградского Облисполкома Кузнецовым, а он оказался врагом народа. Вы дружили семьями с быв. председателем Клетского райисполкома Антоновым И.П. и он также оказался врагом народа. Вы дружили также с бывшими секретарями Камышинского райкома  Бабаевым и Русановым. Они тоже враги народа и осуждены. Мы не имеем каких-либо других компрометирующих материалов и решили просто вас уволить и передать вас в распоряжение ЦК.

   На это я ответил, примерно, так:

      - Тов. Литвин, лиц, которых вы назвали, я действительно знал, встречался и даже дружил с ними. Это я делал, не зная, что они враги народа. Я встречался с ними не как с врагами народа, а как с честными партийными и советскими работниками. В процессе моего общения с Кузнецовым, Антоновым, Бабаевым и Русановым я не замечал за ними каких-либо вражеских действий, и я ничего не ведал о каких-либо их враждебных делах.

      - Мы можем поступить и по-другому. Мы можем тщательно расследовать,  допросить арестованных и др. свидетелей. Если окажется, что ваши связи были не просто дружескими, то тогда пеняйте на себя.

      - Тов. Литвин, я хочу, я прошу, чтобы поступивший на меня компрометирующий материал был самым тщательным образом проверен, чтобы было проведено объективное глубокое расследование.

   Литвин сказал:

      - Хорошо, мы проверим и расследуем.

   Началась проверка. Она длилась 8 месяцев. Все это время я не работал, но заработную плату мне продолжали платить. (Из рассказов родителей. Все это время отец проводил в библиотеке. Это позволило не только получить дополнительные знания, но и скрыть от соседей его положение. Ведь наш дом, бывший одним из первых кооперативных домов, ранее принадлежал сотрудникам Коминтерна, а после их ареста перешел в ведение НКВД и был заселен чекистами. Несколько раз мать просила отца: «Обратись напрямую Ежову. Ведь он тебя знает по Семипалатинску». Но для отца этот путь был неприемлем - И.В.).

      В июле 1939 г. к моей квартире (жили мы на 2-м Троицком, на первом этаже) подошла легковая машина с двумя лейтенантами. Один лейтенант остался в машине, а другой вошел в квартиру и сказал, что меня вызывают срочно в отдел кадров. Я был уверен, что расследование закончилось не в мою пользу и, по-видимому, за мной приехали как за арестованным. Я шепнул моей жене, чтобы она дала мне теплое белье, носки, портянки и еще что-то. Узелок был готов. Обул я русские сапоги. Одевался в гостиной, а лейтенант беспечно сидел в коридоре. Это меня несколько успокаивало. Прощаясь со мной, жена полушепотом сказала: "Я буду Сталину писать". Попрощался с детьми, окинул взглядом гостиную, вышел в коридор, сказав:

      - Я готов.

   Вышли из квартиры, подошли к машине. Лейтенант услужливо открыл дверцу заднего сидения, сказав:

      - Пожалуйста, тов. ст. лейтенант.

   Я вошел в машину, сел. С левой стороны сидел лейтенант, ждавший нас в машине, с правой стороны сел второй лейтенант, который скомандовал:

      - В управление кадров.

   Поехали. Я окинул взглядом последний раз двор и стоявшую у порога семью. И вдруг я почувствовал, что блеснувший луч надежды, когда я смотрел на беспечно сидевшего в передней лейтенанта, исчез и я почувствовал себя арестованным... Защемило сердце, и я подумал: "За что?"

   Почти в такт моему мысленному вопросу шофер, притормозив, остановил машину. Лейтенант открыл дверцу, сказал:

      - Пожалуйста, тов. старший лейтенант. Вас ждет зам. наркома комиссар Литвин.

   Я не успел поблагодарить, как лейтенанты сказали:

      - До свидания, тов. ст. лейтенант.

   Только после этого я убедился, что я не арестован, а вызван на какие-то важные, для меня, переговоры.

   Поприветствовав Литвина и сидевшего рядом с ним незнакомого мне комбрига, я доложил о своем прибытии.

   Тов. Литвин предложил мне сесть и в весьма дружелюбной форме сказал:

      - Вот и закончилось расследование вашего дела, проведена самая тщательная проверка и установлено, что вы ни с кем из арестованных не находились в преступных связях. Сейчас стоит вопрос о вашем назначении. Есть мнение назначить вас начальником Ярославского обл. управления. Как вы смотрите на это?

      - Отрицательно, тов. зам. наркома.

   Пока говорил зам. наркома, незнакомый комбриг листал мое дело. Оторвавшись от личного дела, комбриг обратился к тов. Литвину со следующим вопросом:

      - Тов. зам. наркома, тов. Востриков много лет преподавал в вузах, отдайте его мне.

   Литвин, обратясь ко мне, сказал:

     - Комбриг Давыдов является начальником высшей школы НКВД, ему нужны преподаватели. Пойдете к нему на преподавательскую работу?

      - Пойду и думаю, что я не подведу Вас.

   Комбриг Давыдов, обратясь  ко мне, сказал:

      - Тов. Востриков, вы будете работать в ВШ НКВД в качестве начальника спеццикла.

      - Нет, тов. комбриг, на должность начальника спеццикла я не пойду. Я молодой чекист, чекист неудачник, какую пользу я могу принести, работая начальником спеццикла? Да ни какой. Быть начальником спеццикла, как я понимаю, надо хорошо знать чекистскую работу, а я ее знаю плохо, поверхностно. Дайте мне любую общественную дисциплину и я не откажусь потому, как я их знаю. Я их изучал и много лет преподавал.

   Комбриг Давыдов согласился со мной и назначил меня ст. преподавателем кафедры марксизма-ленинизма.

   На следующий день я явился в ВШ НКВД и начал работать на кафедре марксизма-ленинизма. Работой я был доволен, а главное мной были довольны как слушатели, так и начальник школы.

   Комбриг Давыдов был чутким и внимательным человеком к своим подчиненным. О нем у меня сложилось мнение как о самом хорошем работнике и человеке. (Из воспоминаний родителей. В 1940 г, когда присоединили страны Прибалтики, отца вместе с составом ВШ НКВД командировали в Латвию для выселения жителей. Были поданы грузовики. Зная, что  их ждет Сибирь, отец ходил по домам и настоятельно советовал брать как можно больше теплых вещей – багаж не ограничивали.)

   Итак, в ВШ НКВД я проработал до начала Великой Отечественной войны.

   В августе 1941 г. я подал рапорт на имя зам. наркома по кадрам тов. Свинелупова с просьбой направить меня на фронт. Моя просьба была удовлетворена и я был направлен в г. Севастополь в распоряжение 00 ЧФ НКВД.

\

               
                ХХУ111. В СЕВАСТОПОЛЕ

   В Севастополь я прибыл в начале августа 1941 г. Начальником 0.0.ЧФ был Кудрявцев Михаил Михайлович, а его заместителем Рудницкий Игнат Петрович.

   Кудрявцева М.М. я знал по Кустанаю в бытность мою секретарем Кустанайского Губкома РКСМ в 1921 г. Миша Кудрявцев тогда был опер. уполномоченным одного из отделений Губотдела НКВД, которое разрабатывало священника Сыроватко и его друзей. Он знал меня не только как секретаря Губкома, но и как секретного сотрудника Губотдела.

   В Особом отделе я встретился еще с одним другом, с моим 2-м секретарем Клетского РК ВКП(б) Овчинниковым Андреем Степановичем. Он был призван в самом начале войны как резервист и послан в 0.0. ЧФ. В  0.0. он работал в одном из отделений.

   Командующий Ч.Ф. был контрадмирал Октябрьский, членом Военного Совета - т. Кулаков.

   Мое отделение было отделением кадров. Оно обслуживало Главный Штаб, Экипаж и Учебный отряд, которому было придано судно - крейсер "Коминтерн".

   Первые две-три недели я знакомился с кораблями, их личным составом и с работой опер уполномоченных отделения. (Из рассказов отца. Как-то он собрался пойти помыться на эсминец, который стоял у стенке. Прошел уже половину пути и вспомнил, что он не запер сейф. Вернулся, и в это время объявили воздушную тревогу. Решил переждать. Поле отбоя выходит из помещения и видит, что-то изменилось – нет эсминца! Оказалось, прямое попадание, и за минуты эсминец затонул. Однажды он получает задание: по сообщениям разведки немцы высадили танковый десант и продвигаются по Арабатской стрелке. Необходимо определить их место расположения. Дают легковую машину с водителем, и отец выезжает для выполнения задания. Навстречу попадаются воинские части. Спрашивает, почему отступаете? Танки немецкие идут. Вы их видели? Нет, но гул моторов слышали. Едут дальше. Все повторяется еще и еще. Больше отступающих воинских частей не встречается, но стал слышен гул моторов. Отец решает продолжить движение, пока не увидит танки своими глазами. По мере продвижения вперед гул все усиливается, а танков нет! Это оказался шум прибоя - И.В.).

  Крейсер "Коминтерн" обслуживал молодой, очень способный чекист Буравов. В начале сентября ко мне явился весьма взволнованным тов. Буравов и доложил, что на корабле ЧП:

     - Группа моряков во время очередного похода крейсера в Одессу решила перебить командный состав и увести корабль к противнику во вражеский порт Констанца.

   Полученное донесение я немедленно доложил бригадному комиссару Кудрявцеву. В это время у Кудрявцева был начальник Управления 0. отделов флотов СССР. Он прибыл в Севастополь для инспектирования и проверки работы 0.0. ЧФ. Выслушав мое сообщение, два н-ка приказали мне:

1. Немедленно садитесь на крейсер "Коминтерна" и идите с ним в поход.

2. Во время похода провести тщательную агентурную разработку лиц, причастных к заговору.

3. Действовать по обстановке, но не допустить угона крейсера к противнику.

   На второй день капитан крейсера получил пакет с приказом (на флоте действует железный закон - никто, даже капитан, не знает куда идет корабль. Он имеет право вскрыть пакет только после того, когда корабль выйдет в открытое море). Корабль снялся с якоря. И только в открытом море капитан узнал, что добро ему дали не в Одессу, а в Батуми с заходом в Новороссийск. Наш берег был минирован и ходить около него нельзя. Фарватер пролегал вдоль Турецкого берега до Новороссийска.

   За время перехода до Новороссийска мне удалось установить, что главными организаторами заговора являются матрос Ищенко и матрос Коняхин. Оба они до прихода на "Коминтерн" служили на торговом флоте, много раз ходили в загранплавание, побывали во многих капиталистических странах. При подходе к Новороссийску я получил сведения еще о шестерых участниках заговора. Во время стоянки в Новороссийске моей агентуре удалось установить еще десять человек участников заговора. Таким образом было выявлено всего 18 заговорщиков.

   Заговорщики на совещании во время стоянки решили к.р. диверсию совершить во время перехода Новороссийск-Батуми и увести корабль в Турецкий порт Тропизунд.

   С получением этих сведений передо мной встал вопрос. Могут ли 18 человек совершить намеченную диверсию? Если да, то  как ее предотвратить? Мое положение, как ведущего, осложнялось следующими двумя обстоятельствами:

1. Я был моряком со стажем военно-морской службы всего 3-4 недели. Я не знал корабельных условий.

2. Капитан корабля "Коминтерн" был человеком беспартийным. Я не знал, мог ли я положиться на него? А если он связан с заговорщиками?

   Я принял следующее решение:

1. Немедленно пригласил к себе: капитана корабля, стар. помощника (коммунист), секретаря партийной организации и еще двух офицеров-коммунистов.

2. Доложил им обстановку на крейсере.

3. Я объяснил им, что я произведен в моряки всего несколько недель тому назад, что я не знаю корабельных условий. Скажите, 18 заговорщиков могут осуществить такую диверсию?

   Все присутствовавшие на совещании, в один голос, ответили да. На совещании был разработан и принят следующий план обезвреживания заговорщиков:

1. Немедленно сменить вахту, возложив несение вахты на офицеров-коммунистов.

2. Усилить охрану оружейного склада.

3. Всех заговорщиков постепенно вызывать к капитану, арестовать и посадить в трюм. Держать их под усиленной охраной до порта назначения. А там немедленно заключить их в тюрьму.

   Все это было сделано тихо и очень быстро. Только после проведенной операции я смог пойти на ночной отдых, предварительно дав шифровку в Севастополь.

   Капитан получил из Севастополя распоряжение идти не в Батуми, а в Поти. Там ждала меня телеграмма от нач-ка 0.0. Кудрявцева, в которой он уведомлял:

"Завтра вылетает Поти Рудницкий. До его прибытия следствие не начинать".

   На следующий день прибыл Рудницкий и начались допросы арестованных. Неделю допрашивали, и арестованные не давали никаких показаний. Все предъявленные им обвинения отрицали.

   По истечении недели нач. 0.0. Кудрявцев приказал всех арестованных доставить в Севастополь.

     Подготовили для их отправки гидроплан. Разделили арестованных на две группы. Одну группу во главе с Ищенко готовил Рудницкий,  другую группу во главе с Коняхиным я. Арестованным связывали руки и отправляли их к месту погрузки. В это время из Севастополя сообщили, ввиду нелетной погоды аэропорт не может принять самолет и мы стали перевозить арестованных в тюрьму. В течение этой операции я следил за движением каждого мускула лица каждого арестованного. Наконец я уловил, что арестованный Коняхин порывается что-то сказать мне. Я отправку арестованных спланировал так, что Коняхин остался один и обратился ко мне со следующей просьбой:

      -Тов. полковой комиссар, дайте, пожалуйста, папиросу.

   Я дал. Затянувшись раза три Коняхин, снова обратившись ко мне, сказал:

      - Тов. полковой комиссар, расстреляйте меня. Я изменник Родине. Все время, пока Вы стояли, я смотрел на Вас, на Ваш орден Ленина и думал, какой же я сукин сын. Люди честно служат, защищают Родину. А я? Готовился к тому, чтобы угнать корабль к противнику. Р а с с т р е л я й т е !

   На его реплику раскаяния я ответил:

      - Коняхин, зачем вы так говорите? Вы отлично знаете, что вас никто не может расстрелять. Об этом будет решать суд. Только суд решает, какую меру наказания дать подсудимому. Ваша задача состоит в том, чтобы честно рассказать следствию - как вы дошли до такой преступной мысли, ничего не прибавляя и ничего не скрывая. Советский суд при вынесении приговора подсудимому всегда это учитывает.

   Об этом я немедленно доложил Рудницкому, который приказал Коняхина вернуть в тюрьму и поместить его в одиночную камеру.

   Покончив дело с возвращением арестованных из аэропорта в тюрьму, Рудницкий организовал первый допрос Коняхину. На допросе присутствовали:

1. Полковой комиссар Рудницкий.

2. Прокурор Ч.Ф.

3. Прокурор Потийской В.М. базы

4. Нач-к 0.0. Потийской базы

5. и я.

   На первом допросе арестованный Коняхин дал развернутое показание о своей к.р. заговорщицкой деятельности, о том, как он и Ищенко вербовали в к.р. организацию моряков, которые до начала войны служили в торговом флоте. Он назвал всех участников заговора, рассказал о цели и средствах, при помощи которых они намерены были угнать крейсер к противнику.

   С этого времени начали допрашивать всех 18 арестованных. Из показаний Ищенко стало известно, что он сын белого офицера, эмигрировавшего в конце Гражданской войны (арестованный Ищенко тогда был ребенком и оставлен родителями в Сов. Союзе у тети. У нее он жил и воспитывался) в Болгарию, что во время загранплавания он несколько раз встречался с отцом. Все арестованные сознались и дали развернутые показания.

   Следствие длилось долго и велось тщательно. Из Москвы прилетал главный прокурор Сов. Союза..                ., который лично передопрашивал арестованных, и арестованные подтвердили все свои показания.

   Следственное дело заговорщиков было закончено. Я написал обвинительное заключение, и мы готовились к передаче его военному трибуналу на предмет привлечения к ответственности всех подследственных, как неожиданно в Поти прибыла группа оперативных работников в числе 12 человек во главе с нач. Особых Отделов Закавказского фронта дивизионным комиссаром Рухадзе. Цель своего приезда Рухадзе объявил желанием ознакомиться с делом "Белый флаг".

   Рудницкий  резрешил нашим оперативным работникам ознакомить прибывших к нам чекистов Закавказского фронта с протоколами допроса. Гости два дня читали протоколы и подготовленное дело к передаче военному трибуналу, а потом попросили у Рудницкого разрешение поговорить с арестованными. Тов. Рудницкий разрешил.

   Каждому оперативному работнику дали по одному арестованному и по одному нашему следователю, который вел дело арестованного.

   Сам Рухадзе взял себе на передопрос подследственного Ищенко. Передопрос Рухадзе вел в моем присутствии. Коняхина передопрашивал один из заместителей Рухадзе. На нем присутствовал Рудницкий.

     Рухадзе, обратившись к Ищенко, сказал:

      - Расскажите, когда вы арестованы и за что? Подробнее расскажите о своей, так называемой, к.р. деятельности.

   Ищенко повторил свои показания. Подойдя к арестованному Рухадзе, не говоря ни слова, ударил арестованного, а потом еще и еще. Ищенко, вытирая сочившуюся кровь из зубов, спросил, за что вы меня бьете?

   - За то, чтобы ты не клеветал на себя и на своих товарищей.

   - Помилуйте, - сказал арестованный. - Зачем же я буду клеветать, если я знаю, что за эту клевету завтра вы меня расстреляете?

   Рухадзе с еще большим остервенением набросился на арестованного. После чего Ищенко сказал:

     - Извините меня, дивизионный комиссар. Я действительно наговорил на себя и на моих тт.

     - С этого тебе и следовало начинать.

   Поведение Рухадзе потрясло меня. Почему ст. по званию и по должности чекист сбивает арестованного с показаний?

   Я вызвал часового и приказал арестованного отправить в камеру. Формально я не был подчинен Рухадзе и поэтому мог так поступать, желал этого или нет гость. С Рухадзе у меня состоялся следующий разговор:

      - Почему Вы сбиваете арестованного с показаний? Выходит, что Вы приехали не нам помогать, а арестованным? Кстати сказать, в Вашей помощи мы не нуждались и не нуждаемся. Дело чистое, законченное. Вы просили Рудницкого ознакомить Вас с делом, Вам эту возможность предоставили. Так зачем же сбивать арестованного с показаний и протоколировать отказ арестованного?

      - Все это мною сделано для того, чтобы проверить, насколько твердо арестованный стоит на данных им показаниях.

      - Довольно странный метод проверки. Он скорее похож на метод спасения врага.

      - Но, но не забывайтесь, тов. Востриков!

   С этими словами Рухадзе вышел во двор. Я немедленно пошел к полковому комиссару Рудницкому и обо всем рассказал ему. Рудницкий мне сказал:

      - И у меня заместитель нашего гостя поступил точно так же, но я вмешался и не дал ему запротоколировать отказ (заместитель Рухадзе был в одинаковом звании с Рудницким).

   Рухадзе запротоколировал отказ Ищенко и этим самым почти провалил дело "Белый флаг".

   Посовещавшись между собой, Рудницкий пригласил Рухадзе и поставил перед ним вопрос так:

      - Вы, тов. Рухадзе, поступили абсолютно неправильно, бросившись спасать арестованного Ищенко. Вы сбили арестованного с показаний и тем самым провалили все дело. Этот случай в истории органов безопасности беспрецедентен. Вряд ли Ваш поступок будет Вам на пользу. Если вы немедленно не восстановите арестованного на его показания, я буду жаловаться не только своему начальству, но и ЦК ВКП(б). Вы знакомились с протоколами допросов арестованных, Вы видали, что их допрашивали не только наши следователи, но и прокурор Союза, прокурор Ч.Ф., прокурор Потинской В.М. базы, начальник Особого отдела Потинской базы. Все они получили одни и те же показания о признании своей к.р. заговорщической деятельности. Вы будете изобличены как спаситель врагов.

   Рухадзе поспешил сказать:

     - Что Вы, что Вы, тов. полковой комиссар, у меня мысли не было в голове, чтобы спасать заговорщиков. Я готов восстановить Ищенко на его показаниях.

   И Ищенко был передопрошен и восстановлен на его прежде данных следствию показаниях.

   Все мы с большим облегчением вздохнув, проводили непрошенных "помощников". Но это облегчение оказалось непродолжительным. Его, однако, было достаточно, чтобы передать дело "Белый флаг" военному трибуналу.

   В течение двух недель военный трибунал разобрал дело 18 быв. краснофлотцев и вынес приговор: "За измену Родине - расстрелять".

   В этот же день из Москвы пришло распоряжение: "Приговор не приводить в исполнение. К вам выезжает комиссия НКВД во главе с Мильштейном, которой поручено перепроверить дело "Белый флаг" и решение военного трибунала. Берия".

   В составе комиссии Милъштейна был полков. Комиссар Павловский, бывший 1-й секретарь Серафимовнического РК ВКП(б) в бытность мою I секретарем Клетского РК ВКП(б). Как соседи мы хорошо друг друга знали. Он рассказал мне, что Рудницкого в Москве арестовали, арестовали и трех начальников отделений нашего 0.0., которые вслед за Рудницким были вызваны в Москву. Всех их арестовали в связи с делом "Белый флаг". В верхах считают, что это дело липовое и теперь берутся за вас, за всех, кто был хоть в какой-то степени причастен к этому делу. Думаю, что не минует горькая чаша и тебя.

   Комиссия Милъштейна работала две недели. Осужденные преступники продолжали жить, пока не вмешался прокурор Союза, который опротестовал распоряжение НКВД о задержке выполнения решения военного трибунала и потребовал приговор привести в исполнение.

   В декабре 1942 г. мне объявили приказ о моем увольнении из органов Государственной безопасности. В приказе было записано:

" За самовольный арест 18 краснофлотцев полкового комиссара Вострикова Я.В. из органов НКВД уволить и передать на общевоинский учет". Я этого ждал с того времени, как узнал  об аресте Кудрявцева и приезде вновь назначенного н-ка 0.0. Ермолаева. Тем не менее, приказ меня расстроил.

   Первое, что сделал Ермолаев, так он избавился от Буравого. А избавился он от него следующим образом. Отходил из Севастополя последний самолет. На нем улетал Ермолаев и с ним группа особистов, в том числе и Буравов. Когда Буравов вошел в самолет, Ермолаев спросил его:

      - А где ваша жена?

   Буравов ответил:

     - Я думал, что она уже здесь.

     - Как видите, ее здесь нет. 15 минут тому назад я видел ее на пристани. Бегите скорей за ней. Мы будем вас ждать...

   Как только Буравов скрылся за постройками, так Ермолаев приказал летчику лететь. Так Буравов был оставлен на съедение фашистам. Позднее стало известно, что Ермолаев не только видел жену и тещу Буравого на пристани, но и видел, как они сели на корабль.

   После ознакомления с приказом о моем увольнении из органов, я снял погоны с кителя и в весьма подавленном состоянии  вышел во двор потинского санатория, где размещался наш 00, и погрузился в думы невеселые. Вдруг во двор въехала легковая машина, в которой сидел зам. наркома тов.(фамилию забыл). Я встал, поприветствовал. Зам. наркома, подозвав меня к себе, сказал:

      - Тов. Востриков, почему без знаков различия?

      - Тов. зам. наркома, разрешите к Вам зайти. Я Вам обо всем расскажу и изложу свою просьбу.

   Зам.наркома, посмотрев на часы, сказал:

      - Приходите через двадцать минут.

   В назначенное время я был в кабинете Ермолаева. Я постучал, послышался голос зам. наркома:

      - Входите, входите.

   Вошел. За столом сидел зам. наркома и просматривал какие-то бумаги. Зам. наркома, жестом руки показав на стул, сказал:

      - Садитесь и рассказывайте, что случилось.

   Я начал было говорить о приказе. Зам. наркома, перебив меня, сказал:

      - Не надо об этом. Я знаю. Вы хотите о чем-то просить меня? Слушаю.

      - Тов. зам. наркома, разрешите мне поехать в Москву.

      - Разрешаю, поезжайте. Еще что?

      - В Котово Камышинского р-на проживает моя семья, разрешите заехать к ней и переправить ее в Киргизию.

   Зам. наркома вызвал Ермолаева и сказал:

      - Выдайте тов. Вострикову командировочное удостоверение, литер, суточные. В удостоверении укажите, что ему разрешается заехать к семье. Не забудьте выдать также продовольствие с учетом семьи. А сейчас пойдите наденьте погоны и в путь. До свидания. До встречи в Москве.

   Через полчаса меня отправили на машине в Новороссийск. В Новороссийске под парами стоял последний поезд, отходивший в Сталинград. Только, только успел взять билет, как поезду дали добро.

   На перроне стояли два моряка, увидев, что я отягощен ношей, подбежали, подхватили мои вещи и подали мне в вагон. Уже на ходу набиравшего скорость поезда, я крикнул им слова горячей благодарности.

   В пути трижды фашистская авиация бомбила наш поезд. На третьем заходе зенитка, стоявшая на платформе посреди поезда, сбила фашистский самолет. Только после этого прекратились налеты на поезд.

   Прибыв в Сталинград, я побежал на квартиру моей племянницы Анны Ивановны Прасоловой-Анохиной. Позвонил, мне открыл дверь незнакомый полковник-артиллерист. Познакомились. Редкое совпадение. Его фамилия была, как и первая фамилия племянницы - Прасолов. Я рассказал полковнику о том, куда и зачем я еду. Подойдя к пианино, я с глубокой горечью поведал полковнику:

      - Этот инструмент в первые дни войны я отправил из Москвы сюда, не подозревая, что война может докатиться сюда.

      - Тов. полковой комиссар, пропадет ведь инструмент. Спасите его.

      - Как, дорогой полковник?

      - Очень просто. Сейчас в порту грузится судно, которое пойдет наверх. Наверное, этим судном пойдете и Вы. Попросите капитана подбросить инструмент до Камышина. Капитан Вам не откажет.

   Я вышел на улицу и первую порожнюю полуторатонную машину остановил и попросил двух сидевших шоферов подбросить инструмент к порту. Они согласились.

   Я распростился с полковником Прасоловым, поблагодарив его за совет, и через 15 минут я был у трапа парохода. Там же я увидел капитана и обратился к нему со следующими словами:

- Тов. капитан, вот все, что осталось от всего имущества, показав на пианино. Я иду с Вами до Камышина. Разрешите погрузить инструмент. Я только что из Севастополя, еду на трое суток к семье.

   Капитан сказал:

      - Давайте, грузите.

   Шофера подхватили мой инструмент и мигом внесли его на палубу.

   Так была продлена жизнь замечательному инструменту марки РЕНИШ. На нем сейчас обучаются мои внуки Дима и Максимка.

   До Камышина шли мы ночью и с большими приключениями. Как на грех ночь была лунная и на воде с самолетов противника все хорошо просматривалось. Немцы использовали это и бомбили транспорты, шедшие  наверх с людьми и грузами. На наших глазах фашисты потопили два судна с эвакуированными детьми. Наш пароход, где-то далеко от Быкова, прижался к крутому правому берегу Волги. Именно со стороны правого берега заходили фашистские самолеты, спускались на бреющий полет, выискивали жертвы на воде и бомбили.

   Волга не была подготовлена к обороне и фашистские стервятники безнаказанно гуляли по ее руслу.

   Наконец фашистский разведчик обнаружил наш пароход и стал обстреливать из пулемета и сбрасывать бомбы. Ни одна бомба и ни одна пулеметная очередь не попала в наш пароход.

   На пароходе было, примерно, десять офицеров с личным оружием. С группой офицеров, обладавших оружием, я провел совещание, на котором приняли решение: на очередном подлете немецкого самолета по моей команде "пли" открыть огонь.

   Немецкий самолет не заставил себя ждать. Примерно через полчаса мы услышали доносившееся до нас со стороны правого берега, рокотание самолета. Я дал предварительную команду:

      - Приготовиться!

   Как только самолет показался, я изо всех сил прокричал:

      - Пли!

   Пять автоматов и пять различных систем пистолетов ударили по противнику.  Самолет подпрыгнул, накренившись на правое крыло, повернул назад и ушел. Этим временем густые облака заволокли небо, и наступила темнота. Воспользовавшись ею, пароход снялся с якоря и быстро пошел вверх. В Камышин мы прибыли утром рано. Я зашел к Матвею Кузьмичу Кузьмину. Он вызвал грузовую машину и отправил меня вместе с пианино в Котово. Там я в квартире моей сестры Пелагеи Васильевны Анциферовой встретил свою жену Иду Павловну и детей. Жена была до предела истощена. Дети были в нормальном состоянии.

   Через три дня совершенно неожиданно явился к нам Березин Михаил Васильевич (с  Михаилом Васильевичем и его семьей мы до сих пор поддерживаем теплые дружеские отношения, он проживает в г. Воронеж). Он ехал в отдельном вагоне в Камышин в командировку. На станции Лапшинской он встретил знакомых Котовских колхозников, которые рассказали ему о том, что я в Котово.

   Встретившись с нами, Михаил Васильевич предложил свой вагон. Он немедленно оформил вагон на нашу семью, на семью сестры Пелагеи Васильевны и на семью Вовка, которая в Котово была эвакуирована с Украины.

   Вагон с эвакуированными членами трех семей я проводил до Балашова. Из Балашова вагон пошел во Фрунзе, а я поехал в Москву.

   В Москве я явился в отдел кадров, сдал командировочное удостоверение, получил продовольственную карточку и талоны на обед. Там мне сказали, чтобы я пока отдыхал. А как только понадоблюсь, меня вызовут.

   Прошло две недели, меня никто не вызывал. За это время я узнал о судьбе Кудрявцева и Рудницкого. Оба они сидели в Бутырской тюрьме.

   В один из тоскливых вечеров мне позвонил мой старый приятель по Ленинградскому ком. университету им. Зиновьева Алексей Рязаев (Алексей Рязаев лет на 15 старше меня. Старый коммунист с подпольным стажем). Оба мы несказанно обрадовались, что оказались в Москве и выразили желание немедленно встретиться. Алексей сказал:

      - Через полчаса я буду у тебя.

   Ровно через тридцать пять минут Алексей был у меня. Раздевшись, Алексей подал мне три свертка, сказав:

      - Это для нашего праздничного стола.

      - Разве сегодня праздник?

      - А как же, друг? Большой праздник. Праздник нашей встречи.

Уселись. Алексей, обратившись ко мне, сказал:

      - Ну, давай, рассказывай. Я слышал, что ты был в самом пекле?

   И я рассказал. И, конечно, рассказал и о "Белом флаге", об аресте Кудрявцева, Рудницкого и др. Закончил рассказ я тем, что

      - Теперь, по-видимому, очередь за мной.

      - Не может этого быть! Предотвратить мятеж, спасти крейсер!

Да за это награждать надо.

      - Вот Кудрявцева и Рудницкого "наградили", чем же я хуже их?

      - Яков, ты не задумывался над тем, что у нас в партии и государстве делается? Откуда взялось столько врагов народа? Может быть, ты мне толком объяснишь? Ты, конечно, знаешь больше, чем я. Ты ведь работаешь в органах гос. безопасности?

      - Работал.

      - Ну, работал. Ты не работаешь всего каких-либо две недели. За это время ничего не изменилось. Ты подумай только, репрессируют тех, с кем я бок о бок дрался против самодержавия на баррикадах, с кем я сидел в царских тюрьмах. А теперь вдруг они стали врагами советской  власти! Что случилось?

      - На этот вопрос, к сожалению, я не могу тебе дать ответ. Я его не нахожу и в последних решениях нашей партии.

      - А Сталин?

      - Что Сталин?

      - Может быть, он не знает?

      - Это исключено. Именно Сталин направляет против тех, кому мы так верили. Не исключено, что мы всего не знали и не видели того, чего видел он.

      - А чего ты предпринимаешь по своему делу?

      - Практически ничего. Мне сказали "ждать". Я и жду.

      - Напрасно. Надо действовать и действовать энергично. Ты говорил мне об А.А.Жданове, что он знает тебя как хорошего работника. Надо ему писать. Ты говорил о положительном отношении к тебе зам. наркома. Надо использовать и его. Он тебе дал разрешение поехать в Москву, а ты прибыл в Москву и не являешься к нему. Неправильно.

   Ты говоришь, тебе дали продовольственную карточку и талоны на обед. Это хорошо. Тебе этого пайка достаточно, но подкармливать своих друзей, находящихся в тюрьме, ты не сможешь. Так вот знай, я понемногу буду для них подбрасывать тебе хлеб и кое-что еще...

      - А у тебя откуда такие возможности?

      - Я главный контролер над продовольственными магазинами. Если можно, то я расскажу о твоих друзьях одному завмагу и убежден, что он мне не откажет. Завмаг тоже коммунист с 1918 г. Он меня поймет.

   С тех пор я регулярно носил передачи моему подопечному Рудницкому. Не знаю почему, но передачи для Кудрявцева не брали. Я послушал совета Алексея Федоровича и написал заявление А.А.Жданову, поведав ему о своей беде. После этого прошло недели две и меня вызвали к следователю особоуполномоченному Сальникову (не помню, в каком звании он был). Сальников поставил мне следующие вопросы:

      - Вы в курсе дела как создавалось липовое дело "Белый флаг"?

      - Больше чем в курсе. Дело "Белый флаг" возникло у меня в отделении и при моем непосредственном участии. Я вел агентурную разработку. Дело это не липовое, от начала до конца чистое. Все, кто работал по этому делу, работали честно с соблюдением всех процессуальных норм.

      - Например, вы? Это кажется о вас в приказе наркома сказано:

"За незаконный арест 18 краснофлотцев уволить тов. Вострикова из органов НКВД". Вот видите, как вы соблюдали процессуальные нормы.

       - Что значит "незаконный арест!? В чем вы его видите?

       - А хотя бы в том, что вы арестовали их без санкции прокурора.

       - Только набитый дурак может осуждать меня за то, что я без санкции прокурора арестовал 18 бандитов, которые сговорились перебить командно-политический состав и крейсер увести к противнику.

      Сальников взревел:

      - Арестованный Востриков, не забывайтесь.

      - Вот видите, нарушителем процессуальных норм являюсь не я, а вы. Вы еще "не поймали, а уже ощипали". Я свободный человек, старый член партии, а вы называете меня "арестованным", не получив на это санкции ни у прокурора, ни у партийного комитета. Вот это и есть беззаконие.

   Вы умный человек, конечно, понимаете, в какой необычной и сложной обстановке я арестовал 18 заговорщиков. Я арестовал их при переходе Новороссийск - Поти. Это было ровно полпути, когда я получил последнее донесение от агента, который сообщил об окончательном решении увести корабль в Тропезунд. У кого я мог взять санкцию? Уж не у дельфина ли? Но он не наделен такими полномочиями.

   Оставалось одно, как можно быстрее изолировать заговорщиков. И я это сделал. Я сделал это по прямому указанию моего непосредственного начальника Кудрявцева М.М. и н-ка Особых отделов военно-морских сил СССР, которые сказали "Действовать по обстановке". А она была такова, что иначе я не мог поступить.

      - Кто руководил следствием?

      - Следствием руководил полковой комиссар Рудницкий.

      - Применялись ли к арестованным меры физического воздействия?

      - Да, применялись.

      - Кто конкретно применял и по отношению кого из арестованных меры физического воздействия?

      - Начальник Особого отдела Закавказского фронта дивизионный комиссар Рухадзе и следователи, прибывшие с ним. Они били всех арестованных, которых  допрашивали, требуя от них отказа от данных ими ранее показаний.

      - Я спрашиваю вас не о Рухадзе, а о работниках вашего Особого отдела.

      - Никто из работников нашего 0.0. не тронул пальцем арестованных. Были строго соблюдены все законные нормы следствия. В этом не было никакой необходимости.

      - Вы говорите не правду. Рудницкий в своих показаниях говорит, что он ударил арестованного Ищенко и что он в этом не видит ничего особенного.

      - Мне это не известно. Мне известно, что Рудницкий при ведении следствия был предельно деликатен с арестованными.

      - А что вы скажите о поведении Кудрявцева в Севастополе?

      - Все самое лучшее. Хорошо подготовленный чекист, умный, тактичный руководитель. В Севастополе он вел себя самым достойным образом. Кажется, не было части, в которой бы не побывал Кудрявцев. Он лично проверял работу опер уполномоченных обслуживающих частей.

   Сальников не протоколировал беседу со мной. Он понял, что из моих показаний ему не удастся извлечь чего-либо, что можно было бы использовать против Кудрявцева и Рудницкого. В заключении Сальников раздроженно бросил:

      - Вы носите передачи? Вы же этим компрометируете себя и навлекаете на себя подозрение.

      - Я знаю кому ношу передачу. Я ношу передачу коммунистам, которые оклеветаны врагами.

   На этом мы расстались.

   (Из рассказов отца. Рудницкого судили, разжзаловали, приговорили к штрафбату. После войны он работал в Горьковском пароходстве на руководящих должностях, часто приезжал в Москву в командировки, останавливался у нас. Я хорошо его запомнил: высокий, статный, подтянутый глаза серые, сплошная седина на голове. Спокойный, очень доброжелательный и обходительный. С отцом они дружили до самого конца. Кудрявцева я не помню. После войны они тоже общались.)

      Я писал заявление в Комиссию партийного контроля. Был на приеме у зам. Наркома                и в конце концов приказ о моем увольнении из органов был отменен. Управление кадров НКВД послало меня на работу в Алма-Ату старшим преподавателем Межкраевой школы НКВД. Наряду с работой в Межкраевой школе, я читал курс лекций по истории ВКП(б) в Казахском университете. Там я пробыл с 1942 по 1944 г.

   В 1944 г. в Алма-Ату прибыл зам. Министра Госбезопасности тов.                (забыл фамилию), к которому я обратился с просьбой выехать в Москву в распоряжение управ. кадров. Зам. Министра разрешил мне выехать в Москву.



                ХХ1Х. СНОВА В МОСКВЕ

   В Москву я вернулся в декабре 1944 г. Вскоре управление кадрами утвердило меня нач. кафедры марксизма-ленинизма В.Ш. МГБ СССР (к тому времени ВШ МГБ СССР вернулась из эвакуации и разместилась в старом своем здании на Б.Кисельном переулке).

      В этой должности я проработал до января 1947 г.

   В 1947 г. Министром Гос. безопасности был назначен Абакумов. Первый его приказ был об увольнении меня из органов. Абакумов, как и Гатов носил за пазухой против меня кирпич, который запустил в меня, как только стал Министром Гос. безопасности.

   Еще до войны во время какого-то праздника (точно не помню, какого и когда) я был начальником оперативной группы, дежурившей на подловке и на верхнем этаже Гостиного двора. В эту группу входил тогда молодой лейтенант Абакумов. Он, как и другие члены опергруппы, получил определенный участок для наблюдения и ни на минуту не должен был спускать его с глаз. Через какое-то время, проверяя посты, я обнаружил, что Абакумова на месте нет. Спустя полчаса он явился. Я сделал ему строгий выговор, а когда закончилось дежурство, о самовольном его уходе с поста я в рапорте сообщил начальству. Это и послужило причиной моего увольнения через 8 или 9 лет после случая в Гостином дворе. А мотивировал Абакумов тем, что он считал - возглавлять кафедру марксизма-ленинизма В.Ш. МГБ должен доктор, профессор.

   Я, конечно, не имел ничего против того, чтобы кафедру возглавил профессор, доктор исторических наук. Но я просил Абакумова оставить меня на кафедре на любой должности. Я согласен был остаться в роли преподавателя. Но Абакумов был непреклонен и оставил приказ в силе. Мне ничего не оставалось делать, как пойти на работу в Московский Государственный педагогический институт иностранных языков (МГПИИЯ). Директором этого института в то время был Зотов Иван Степанович. С ним я был несколько лет знаком. Иван Степанович - сын старого коммуниста, крупного военачальника, служившего в годы Гражданской войны с Ворошиловым, Буденым и др. После смерти отца Ивана Степановича друзья Степана опекали молодого Зотова и помогли вырасти ему до крупного дипломатического работника. Он был назначен Советским правительством послом в одну из капиталистических стран. И там он погорел из-за своей невоздержанности к спиртному. Из-за пристрастия к "змию зеленому" он был снят с работы и назначен директором МГПИИЯ.

   Заведующим кафедрой марксизма-ленинизма в МГПИИЯ был Масютин, который страдал той же болезнью, что и Зотов И.С.

   Оба были хорошими лекторами, организаторами, предельно тактичны в обращении с подчиненными, чуткими и отзывчивыми. И оба раньше времени молодыми сошли в могилы только из-за алкоголя.

   В 1950 г. кафедра послала меня на год в институт усовершенствования. Там я написал и защитил диссертацию, мне была присвоена уч. степень кандидата исторических наук. После защиты ЦК ВКП(б) направил меня на работу во ВГИК в качестве зав. кафедрой марксизма-ленинизма.

   Во ВГИКе я встретился с замечательными людьми, с крупнейшими деятелями советского киноискусства, как с Герасимовым Сергеем Аполлинариевичем, Макаровой Тамарой Федоровной, с Головней Анатолием Дмитриевичем и др.

   Вообще весь коллектив работников произвел на меня исключительно хорошее впечатление. Когда я получил назначение во ВГИК, то мне говорили некоторые товарищи, что коллектив работников института, куда я получил назначение, сложный, что там процветает богема и т.п. Вкоре я убедился, что это вздор. Это была клевета на работников Советского кино.

   Интересный студенческий коллектив. Многие студенты во ВГИКе получали второе высшее образование. Среди них были художники живописи, литераторы, экономисты. Подавляющее большинство студентов составляли окончившие средние школы, но одинаково увлеченные киноискусством, люди с творческой жилкой. В институте хорошо была организована самодеятельность. Почти не проходил ни один праздник без подготовленной и показанной студентами какой-либо классической пьесы. Дирекция и преподаватели, обычно, хвалили за их выдумки и хорошую игру.

   Для встречи нового 1957 г. студенты подготовили пьесу "Ленин в Октябре". Одна студентка пригласила на вечер своего мужа коммуниста работника  райкома или горкома партии. Студенты подготовили и поставили, как пародию в плохом комедийном жанре. Захваленные студенты настолько распоясались, что  показали Ленина пьяным, танцующим. Приглашенный муж студентки во время действия встал, возмущенно крикнул:

      - Что вы делаете? Так Ленина показывают наши заклятые враги.

   Он взял жену за руку и громко на весь зал сказал:

      - Марина, идем домой. Когда я шел сюда, думал, что увижу творчество наших молодых кинематографистов, а увидел политическое хулиганство.

   Только после такого щелчка авторы пародии спохватились, что в погоне за оригинальностью, допустили непоправимую ошибку.

   Спектакль был прерван и на этом окончился новогодний вечер студентов ВГИКа. Муж Марины написал заявление в МК партии и рассказал в нем все, что увидел на сцене ВГИКа. МК создал комиссию по проверке фактов, изложенных в заявлении. (Отец ошибается. Это была пародия на  пьесу «Кремлевские куранты». И действие происходило на квартире у кого-то из студентов. Так раньше рассказывал отец и так я прочел в воспоминаниях одного из ВГИКовцев» - И.В.)

   Факты, конечно, подтвердились. Комиссия искала источники такой направленности студенческой самодеятельности. Проверяли работу кафедр и ничего не нашли. Министерство среднего и высшего образования решило, что за этот факт должна отвечать кафедра марксизма-ленинизма и наказали меня.

   В феврале 1959 г. освободили меня от заведования кафедрой марксизма-ленинизма и послали на работу доцентом кафедры истории КПСС Московского Государственного Экономического института. Позже этот институт влился в Московский институт Народного хозяйства им. Плеханова. Там я проработал до 1974 г.

   В 1972 г. я ушел на пенсию.

   

   

               10 января 1986г.





СОДЕРЖАНИЕ

I.      Из рассказов родителей                2

П.     Мой отец и дядя Иван толмачи                10

Ш     На заработки в Аман-Карагай                12

IV.    Переводчик начальника землеустроительной партии (землемера)      17

V.     Мое детство                21

У1    Школа                31

У11  Лысый месяц                47

УШ.  Молокане                50

IX     Иван Яковлевич Прасолов                58

X.     Кустанайское вооруженное восстание                83

XI.    0 судьбе отряда Тарана                91

ХП.   Первые семена юношеского движения                104

ХШ.   Случайная встреча                107

XIV.   Начало моей комсомольской работы                110

XV.    "Без меня меня женили..."                117

XVI.   В Боровом                137

ХУП.  В Кустанае                143

ХУШ.  Экспедиция Губоргбюро РКСМ                146

XIX.    Снова в Кустанае                150

XX.     "Сделка" с священником Сыроватко                158

XXI.    На 2-м областном Киргизском съезде РКСМ и после                168

ХХП.   В Семипалатинске                170

ХХШ.  В Павлодаре и Актюбинске                187

ХХ1У. На большую учебу                190

ХХУ    .В деревню на работу в политотдел Котовской МТС                213

ХХУ1.  В станице Клетской                238

 ХХУП. В Москве                247

 ХХУШ. В Севастополе                261

XXIX.    Снова в Москве                276

СОДЕРЖАНИЕ                279



               

32





33