Осенняя встреча

                Осень жизни, как и осень года,
                Надо, не скорбя, благословить.

                Э. А. Рязанов.
                «У природы нет плохой погоды».

                Рассказ



Он пришёл в наш девятый в первый день осени учебного 1960/61 года. Такой же, как и все мы, девятиклассники, самостоятельный, в меру любознательный, стремительно взрослеющий молодой человек со своими сформировавшимися и формирующимися жизненными принципами. Внешне он хорошо вписался в наш немногочисленный класс, поведенчески заметно не выделялся ни в положительную, ни в отрицательную сторону. Исправно выполнял домашние задания, отвечал на уроках, участвовал во внеклассных мероприятиях, не отказывался перенести парты из одной классной комнаты в другую, после ночного снегопада успевал перед началом занятий или на переменке с деловитой сноровкой очистить дорожки в школьном дворе деревянной лопатой, взятой из подвальчика без разрешения.

С какой стороны не посмотришь – самый обыкновенный старшеклассник, не забияка, но и не тихоня с полным портфелем пятёрок и похвальных листов. С высоты сегодняшнего дня, имея за плечами немалый жизненный опыт, стараюсь понять, чем же этот новичок был симпатичен мне, чем притягателен. Однозначного ответа не нахожу, ну разве что земляничным вареньем, которым он угощал меня и ещё одного нашего школьного дружка у себя дома. Варенье было отменное, ароматное, не приторное, а сладкое в меру, такое, что впору есть его ложкой прямо из банки. Именно это мы с превеликим удовольствием и сделали, прикончив банку практически вдвоём с дружком.

Со временем выяснилось, что Витька, так звали новичка, переехал в наш Бийск из села Карасук с матерью, а в селе осталась его бабушка. Бабушка и была автором вкуснятины по названию земляничное варенье.

Каким бы вкусным варенье не было, для юношеского возраста оно уже не определяет степень близости между людьми. Меня привлекала в Витьке его прямота, искренность, отсутствие недомолвок и простота. Говоря словами известного советского писателя Максима Горького, Витька был прост, прост, как правда.

Мы с Витькой дружили, ходили в гости друг к другу, играли в шахматы, изредка занимались уроками вместе, смотрели, кто какие книжки читает, и кратко обсуждали их, разглядывали домашние поделки, вместе с другими сверстниками играли в подвижные мальчишечьи игры, катались на коньках. С осени после ледостава, пока лёд был открыт и чист, катались на реке Бии,  позднее, с наступлением зимы лёд покрывался снегом, тогда мы катались на городском стадионе «Спартак». Это было массовое катание на коньках, народу – видимо-невидимо, громкие возгласы, смех, музыка из громкоговорителей, каждый выход на стадион – маленький праздник. После катания шли пешком по домам гурьбой в заречную часть города, по льду переходили основное русло Бии, потом шли по острову, потом снова по льду широкой протоки. Весь путь занимал минут пятьдесят, если не отвлекаться от ходьбы, что получалось редко. Попадётся на дороге снежный комок – его обязательно надо попинать, передавая друг другу, озорное настроение со стадиона не угасло – надо дружка толкнуть или подножку ему подставить.

После моего отца Витька был вторым человеком, который дал мне почувствовать вкус настоящего труда. Труда, который нужен человечеству, труда, который приносит настоящий доход, настоящие деньги, который кормит. По окончании девятого класса Витька предложил мне лето поработать в геологоразведочной экспедиции. Мне, шестнадцатилетнему подростку и самому приходили в голову подобные мысли, но где и кем в каникулы работать я не представлял. А Витька этот вопрос проработал, выяснил, что 82-я Геологоразведочная Экспедиция набирала на лето маршрутных рабочих геологоразведочных партий, принимала и 16-летних.

Пошли, устроились без каких-либо трудностей, получили инструктаж, рекомендации по сборам и распоряжение явиться на следующий день к семи часам утра на выезд в тайгу. Триста километров по Чуйскому тракту, по Ябоганскому тракту и по дорогам местного значения Усть-Канского района Горно-Алтайской автономной области (ныне республика Алтай) проехали на грузовиках-вездеходах ЗиЛ-157 до тупика, за которым даже автомобильной колеи не было. Ехали весь световой день, разгрузились, отпустили машины в город и встали лагерем вблизи таёжного ручья.

Первый день занимались обустройством: собрали небольшой брусовой домик-склад и загрузили в него имущество и запас продуктов нашей геологоразведочной партии, надёжно переустановили поставленные накануне наспех палатки для жилья, оборудовали навес-кухню и «столовую», заготовили дрова – повалили два сухих дерева, распилили их на чурки и раскололи на поленья. Взрослых мужчин среди нас было двое, были две женщины и мы с Витькой, все работали до позднего вечера, лишь прервались три раза по полчаса на завтрак, обед и ужин. К нам с Витькой геологи относились с уважением, как ко взрослым, а мы, в свою очередь, старались это уважение оправдать, не отлынивая ни от тяжёлой, ни от грязной, ни от пустяковой работы.

Я с удовольствием и умело орудовал пилой «Дружба-2» с напарником, топором при обрубке сучьев на поваленном дереве и колке чурок на поленья – спасибо отцу, который обучил меня этому на первый взгляд простому искусству. Я гордился тем, как ловко у меня в руках играл топор или пила. Однако гордости моей существенно поубавилось, когда я увидел, что у Витьки получается не хуже, а, может быть, и лучше, чем у меня: основательно, не торопясь, деловито, по-хозяйски. Неискушённым глазом было видно, Витька и с топором, и с пилой на «ты», как с давними хорошими друзьями. Коротко про Витькин вклад в обустройство можно было сказать несколькими словами: работал по-хозяйски, толково, при переноске бревна всегда становился под комель.

Во второй половине дня прибыли остальные члены нашей геологоразведочной партии, а с ними наёмные рабочие из местных: забойщик, то есть рабочий по пробивке шурфов Колька, который так и представился, так и просил его называть, несмотря на возраст двадцать восемь лет, и повариха Зоя лет тридцати с небольшим «хвостиком». Через несколько дней у нас появился ещё один работник из местных, конюх возрастом примерно от сорока пяти до пятидесяти лет Николай, под опекой которого находились три четвероногих помощника: Игренька – смирный конь гнедой масти, повидавший многое на своём веку, Серко – крепкий с норовом работящий конь и Воронок – молодой статный красавец с остатками дикого нрава, признававший в первые дни только Николая и Кольку.

Со следующего после обустройства дня началась работа непосредственно по изысканиям, в которой маршрутный рабочий выполнял чрезвычайно простую обязанность: шёл с геологом по маршруту и нёс за плечами рюкзак. Этот рюкзак наполнял геолог образцами горных пород по мере продвижения. Протяжённость маршрута составляла 15-30 километров по нехоженым местам, в рюкзаке маршрутного рабочего накапливалось до двадцати килограммов образцов, а иногда, если «повезёт», то и больше. Возвращаясь из маршрута, я порой не чувствовал ни ног, ни рук – настолько уставал от пройденных километров и от тяжести рюкзака с образцами, который изрядно врезался ремнями в плечи. Не знаю, что испытывал Витька, но внешне он всегда был спокоен, ровен, не охал и не жаловался на тяжёлый рюкзак. Похоже было на то, что он просто работал, сосредоточенно, серьёзно, а на неудобства, которые приходилось переносить, не обращал ни малейшего внимания.

Ещё одна обязанность маршрутного рабочего состояла в том, чтобы, следуя по маршруту, наряду с геологом отмерять определённое расстояние. Делалось это несложно, но требовало постоянного внимания: зная длину своего шага, вычисляешь количество шагов в заданном отрезке пути, и далее идёшь, считая шаги. Поначалу я много сбивался при счёте шагов, но со временем научился считать их автоматически, «задним умом»: внимание направлено на окружающую обстановку, а в голове, где-то в глубине, непрерывно и чётко работает счётчик, перескакивая на очередную циферку с каждым шагом. Мастерство счёта быстро достигло такого уровня, что на ходу свободно разговариваю со своим геологом Ритой Александровной (Маргарита Александровна Виноградова), а счётчик без сбоев делает своё дело. Года два после работы в геологоразведочной партии я нет-нет, да и ловил себя на том, что мой автоматический счётчик шагов работает!

Годами выверенная длина шага Риты Александровны составляла 74 сантиметра, я же длину своего шага не знал, и мне пришлось её измерить. 50-метровой мерной лентой отмерил 100 метров и прошагал их. Получилось 86 сантиметров! Несмотря на мой рост 176 сантиметров, Рита Александровна усомнилась в результате измерения. Но двойная повторная проверка, в том числе сначала шаги, потом измерение рулеткой, подтвердила первоначальный результат. И в дальнейшем при прохождении маршрутов мои показания пройденных километров прекрасно совпадали с показаниями моего геолога. Так, на расстоянии три километра разница составляла всего метров десять в ту или другую сторону.

Хорошо в тайге! Каждый день на рассвете по росе бегали мы с Витькой на ручей, в шутку брызгали друг на друга ледяной водой, умывались до пояса, растирались махровыми полотенцами и немало взбодрённые возвращались в лагерь. Помогали поварихе Зое поднести дров к импровизированному очагу, разжигали огонь, приносили воду, поддерживали в пригодном состоянии минимальные удобства лагеря.

Во время следования по маршруту мне довелось встретиться с коренными обитателями тайги: с глухарём, с совой и с самим хозяином – мишкой. Встреча с медведем была прозаичной. Идём с Ритой Александровной, перед небольшим возвышением она неожиданно поднесла палец к губам, замерла, кивнула на вершину. Шёпотом:

– Там мишка ходит.

Я смотрел, смотрел, ничего не увидел, только вершина со скальными обнажениями. Спрашиваю тоже шёпотом:

– Нам туда?

Рита Александровна кивнула и быстрым шёпотом:

– Вон он, вон он!

Я снова пристально посмотрел на вершину и совершенно отчётливо, метрах в пятидесяти, увидел бурую горбатую медвежью спину, показавшуюся поверх обнажений, медведь прошёл в поперечном нашему пути направлении. Мы выждали минут пятнадцать, потом, как ни в чём не бывало, Рита Александровна сказала:

– Ну, можно идти, наверное, Руслан, теперь мы ему не помешаем.

Приключенческий маршрут мы отработали полностью, мишку больше не видели и не слышали. За ужином мы поделились этой новостью с другими членами нашей геологоразведочной партии. Оказалось, что с мишкой встречались и другие пары геолог-маршрутчик (маршрутный рабочий): одна видела вдалеке, метров за двести, другая – не видела, только слышала «где-то рядом» хруст не то хвороста под ногами, не то кустов, через которые продирался мишка.

В один из дней с нами в маршрут вышел Виктор Вульф, радиометрист. Во время движения я узнал, что наш маршрут пролегает вблизи одиноко стоящего в тайге аила (алтайской юрты). Рита Александровна, чтобы не беспокоить хозяев аила, предложила обойти его стороной, сделав небольшой крюк, но Виктор был категорически против: для хозяина юрты не будет тайны в том, что рядом прошли геологи, а что не зашли в гости – очень плохой поступок. По неписаному закону коренных алтайцев всяк проходящий должен зайти в гости, поделиться новостями, отведать солёного чая, если поднесёт хозяину подарок, пусть пустяковый, станет почти родственником. Не зайдёшь – значит, в голове плохие мысли носишь, и отношение соответствующее к себе заслуживаешь.

Аил стоял на краю обширной поляны, вокруг него было устроено ограждение из жердей, которое служило границей импровизированного двора и одной стороной примыкало непосредственно к лесу. Мы втроём прошли по открытому месту ко входу во двор, отодвинули жердяной засов, прошли по двору до входа в аил, занавешенного мягким войлочным пологом. Никого из обитателей аила видно не было, Виктор сказал, что если бы хозяева были дома, то уже вышли бы нас встречать.

Невдалеке тявкнула собака, и из леса вышел человек, как вскоре оказалось, хозяин аила. Это был типичный алтаец невысокого роста, с загоревшим широким монголоидным типом лица и маленькими карими чуть раскосыми глазами. Он быстро подошёл к нам, дружелюбно поздоровался со всеми «Дораствуй!» и гостеприимно поднял полог: «Проходи, гости». Его собака не проявила к нам никакой агрессии, молча подошла к каждому из нас, обнюхала ноги – познакомилась и отошла в сторону.

Аил представлял собой шестигранник бревёнчатой кладки высотой метра полтора и метров пять в поперечнике. Крыша была высокой, конической, несущей конструкцией служили длинные жерди, на них была уложена кора деревьев в несколько слоёв. Самой вершины у конуса не было, было отверстие сантиметров двадцать в диаметре, предназначенное для выхода дыма открытого очага, расположенного в центре земляного пола аила. На расстоянии, безопасном от действия огня, пол был устлан войлоком, на котором располагалось нехитрое внутреннее убранство аила и оставалось достаточно места для жизнедеятельности хозяев и для приёма гостей.

Алтаец рассказал, что его жена ушла в посёлок к родственникам (километрах в семи от аила стояло алтайское селение из десятка бревёнчатых изб) и вернётся к вечеру, просил заходить на обратном пути с маршрута, чтобы поговорить с ней. Виктор ответил, что зайти не сможем, так как маршрут кольцевой и возвращаться будем по другой тропе. Мы все трое преподнесли хозяину аила скромные подарки, я подарил несколько рыболовных крючков, которые заблаговременно мне подсунул Виктор. Алтаец расчувствовался, цокал языком, хвалил подарки, много раз сказал нам «спасибо».

Между тем закипел подвешенный над углями очага изрядно почерневший от копоти чайник, и хозяин заварил зелёный травяной чай с солью (несколько крупинок в каждую чашку) непосредственно в трёх фарфоровых чашках. Выждав, пока чай заварится, добавил козье молоко, подал каждому из нас чашки и выставил для общего потребления четвёртую чашку с конфетами-карамельками.

Чай мне понравился, соль в нём не чувствовалась, а лишь усиливала вкус, делая его каким-то плотным. Конфеты я есть не стал, приберёг для хозяев – в кои веки в аиле среди тайги появятся сладости!

Пока мы шли по поляне, по открытому просматриваемому месту, алтаец неподвижно стоял возле импровизированных ворот ограждения своего двора и провожал нас взглядом.

В лагерь мы пришли в сумерках.

Для меня так и осталось непонятным и удивительным, насколько точно ориентировалась Рита Александровна в незнакомой местности: возвращаясь из маршрута, мы всегда безошибочно выходили на лагерь. Вот и в тот день, когда заходили в гости, припозднились, идём, идём, уже смеркается, я с тревогой посматриваю на Виктора, на Риту Александровну, а она мне: «Да вот он, лагерь, пришли уже!» И точно, буквально через несколько десятков шагов стал виден наш самодельный флаг, поднятый над навесом.

Первые несколько выходов в маршруты я сделал в обычных кирзовых сапогах, как и напутствовали меня бывалые геологи. В сапогах было тяжеловато, но удобно: брюки за кусты не цепляются, внутрь сапога камешки и сучочки не попадают, не то, что в ботинках, сапогом можно смело раздвинуть низкорослый кустарник или наступить на заболоченный грунт. Первые выходы – они самые трудные, я сильно уставал и, стремясь облегчить свою работу, решил пойти в очередной маршрут в новеньких кедах, которые лежали в рюкзаке в качестве сменной обуви.

Рита Александровна, увидя меня за завтраком в кедах:

– Руслан, ты в кедах в маршрут собрался?

Отвечаю с набитым ртом:

– Угу.

– В сапогах лучше. Посмотри, все идут в сапогах, тайга ведь! А кеды могут и одного маршрута не выдержать.

– В них легче, Рита Александровна. Хотя бы попробовать-то можно?

– Попробуй, если тебе их не жалко.

С огорчением в душе от неодобрительных слов Риты Александровны доел свой завтрак, надел рюкзак и без восторга выступил в маршрут.

Постепенно, по мере продвижения по маршруту я стал понимать, что Рита Александровна не только по сути, но и в целом ой как права! Сучки, сучочки, жёсткие травинки, низкорослый кустарник и все остальные крючки и колючки выстроились строго по моему маршруту, независимо от того, где он пролегал, по целине или по дикой тропке, и цеплялись за мои кеды. За сапоги не зацепилась ни одна колючка за несколько дней, а тут за пару-тройку часов я их собрал все своими кедами. К тому же, нам пришлось пройти по чавкающей низинке, где мои ноги намокли по щиколотку, а кеды ещё и выкрасились в рыжий цвет. Со второй половины маршрута я перестал обращать внимание на свои так некстати оказавшиеся на моих ногах кеды и разглядывать их.

Вечером, когда я отмыл кеды от болотной ржавчины, выяснилось, что они настолько потрёпаны от взаимодействия с дикой таёжной растительностью, что второго маршрута явно не выдержат – появятся сквозные дыры. Рита Александровна проходила мимо, когда я вешал кеды на колышки сушиться:

– Не огорчайся, Руслан, они тебе ещё послужат. Вид, конечно, у них потрёпанный, но это даже и хорошо, ветеранские, много бегаешь, значит.

– Да, Рита Александровна, опыт получил. Зарубаю себе на носу: «Внимательно относись к советам старших. У них большой опыт».

В один из дней нам с Ритой Александровной выпал короткий и простой маршрут, мы пришли в лагерь рано, часа в четыре. Вскоре меня поманил рукой Николай, он стоял на тропе и одной рукой держал под уздцы осёдланного Игреньку:

– По тайге ходишь, ходишь, маршрутчик, а на коне сидел когда-нибудь?

Верхом на коне я не ездил никогда, да и не только верхом. Лишь единственный раз, во время моей учёбы ещё в начальной школе, мне довелось управлять конными санями под чутким руководством моего старшего брата Виктора. Тогда он работал на хлебозаводе и привёз на санях, запряжённых лошадью, килограммов сто бракованного хлеба, купленного по мизерной цене в качестве корма для нашей домашней живности. В обратный путь я напросился с ним, так состоялось моё приобщение к четвероногой тягловой силе. На вопрос Николая ответил отрицательно:

– Никогда.

– Надо учиться, дело нужное, хотя ты городской, но лишним не будет.

– Да я и сам хотел, только стеснялся к Вам подойти…

Николай перебил:

– Ну, вот и ладно. Только говори со мной на «Ты» – не привык я, чтобы мне «Выкали».

– А как же уважение? Да Вы и старше меня намного…

Николай перебил снова:

– Уважение, старше… трудно тебе, что ли, говори со мной так же, как с Витькой, с Колькой, я так лучше слышу, Руслан.

– Хорошо, Николай, я буду стараться.

– Вот и договорились. Начнём?

– Начнём.

– Левой рукой держи повод, не выпуская его, возьмись ей за переднюю луку, правую руку положи на заднюю луку, ставь левую ногу в стремя, теперь вставай на неё, а правую перебрасывай через спину коня и ставь её тоже в стремя с правой стороны. Садись как на велосипед, только большой. Повод не натягивай, не дёргай, но не выпускай из руки.

Я выполнил указания Николая и оказался верхом на коне. Николай для проверки довольно сильно потолкал меня из стороны в сторону, я напрягся. Николай:

– Не напрягайся, сиди расслабленно, но уверенно, как у себя дома на стуле. И запомни – конь твой друг, настолько близкий, что вы с ним одно целое. Пошёл, шагом. Для начала.

Я подался телом вперёд, привстав в стременах, но Игренька не двинулся. Я опустился на седло и толкнул его пятками в бока, но Игренька стоит, как стоял. Я толкнул его ещё несколько раз посильнее, Игренька стоит. Николай:

– Повод, повод подёргивай, и он пойдёт.

Я подёргал повод, неумело и неуверенно, Игренька стоит. Подёргал ещё и ещё – не помогло! Видя мои затруднения, Николай легонько шлёпнул Игреньку ладонью и скомандовал:

– Пошёл!

Конь послушно пошёл. Шагов через двадцать-тридцать мои опасения свалиться с коня испарились, я почувствовал себя уверенно и захотел перевести Игреньку на рысь. Не тут-то было! На все мои потуги ускориться конь не реагировал совершенно, шёл и шёл размеренным шагом. В конце концов, я смирился со своим тихоходом и направил внимание на свою посадку, стараясь выбрать позицию удобнее.

Проехал, наверное, около километра и решил повернуть в лагерь. Терзали сомнения вроде: «А вдруг Игренька не захочет повернуть обратно?» Пробую, натягиваю повод справа, конь повернул голову в правую сторону и продолжает шагать прямо. Натягиваю повод сильнее – конь сворачивает с тропы, я немедленно ослабляю повод. И напрасно – Игренька прекратил разворот и зашагал вправо прочь от тропы. Снова натягиваю повод справа сразу сильнее, конь послушался и вернулся на тропу.

Обратный путь мы пошли веселее, не по моей прихоти, а по желанию и ускоренному шагу Игреньки. Я осмелел, кручу головой по сторонам, о том, что могут возникнуть неприятности, и мыслей нет. Моя успокоенность, граничащая с беспечностью – кто бы мог подумать! – вскоре была наказана: на подходе к лагерю Игренька неожиданно и резко отпрянул в сторону, испугавшись яркого цветного спального мешка, который разложили возле тропы для просушки на солнце. Меня как ветром сдуло с коня, лежу спиной на траве, конь смирно стоит рядом. Откуда ни возьмись, мгновенно появился Николай, наклонился надо мной:

– Не зашибся? Руки, ноги целы?

Встаю, нигде никаких ушибов и даже намёков на них нет:

– Всё великолепно, Николай, как на перину приземлился!

Сказал, а сам левой рукой с прихваченным поводом берусь за переднюю луку, ставлю левую ногу в стремя, поддерживая его правой рукой… Николай меня остановил:

– На сегодня хватит. Отдыхай. Потом продолжим.

На следующий день во время ужина Николай, закончив трапезу первым, посмотрел на меня и произнёс:

– Ты, Руслан, не рассиживайся, а то стемнеет, в тайге фонарей нет.

С полным ртом отвечаю:

– Угу.

– На вчерашнем месте.

Урок прошёл на-ура. Хотя Игренька отшагал его пешком, но в меня вселилась куда более прочная уверенность держаться верхом на коне! И это при всём при том, что вчера я считал свои первые навыки прочными и достаточными для верховой езды. Теперь же, после второго урока, когда мои команды были уверенными и отчасти умелыми, когда мой конь послушно выполнял их, я почувствовал себя наездником. Уже действительно сидел в седле расслабленно, но в любую секунду готов был спружинить, привстать в стременах, податься вперёд или отклониться назад, крепко сжать бока Игреньки своими ногами. То есть я стал живым самостоятельным всадником, совсем не таким безвольным тюфяком, каким был, когда взгромоздился на коня первый раз.

Перед началом третьего урока спрашиваю:

– Николай, а как мне перевести Игреньку на рысь?

– Больно скорый. Научись в седле держаться, чтобы конь не убежал от тебя, чтобы он привык к тебе и не считал тебя чужим. Чтобы слушался тебя не по принуждению, а с пониманием. Тогда и уговоришь его побежать. Бегает он с неохотой, старый уже. Можно его принудить силой, но это для тебя опасно, может скинуть. Ты в седле сиди прямо, даже чуть отклонись назад, тогда удержишься на коне, если что. Вдруг в нём заговорит норов, он может резко наклонить голову к земле и встать как вкопанный, и даже взбрыкнуть задними ногами при этом. Отклоняйся назад сильнее, чтобы удержаться в седле. Если будешь сидеть с наклоном вперёд или прозеваешь момент – скатишься по шее быстрее, чем глазом моргнёшь. Если наоборот, он встанет на дыбы, прижимайся к шее, да это само собой у тебя получится, всегда успеешь.

Весь конный маршрут я только и делал, что прикидывал, как буду действовать, если Игренька будет пытаться меня сбросить. В конце концов, усвоил, что в этой неприятной ситуации моими помощниками будут стремена, передняя лука, повод и, на крайний случай, грива Игреньки. Стремена, оказывается, довольно значительно могли отклоняться и вперёд, и назад, что позволяло прочно упереться ногами и удерживаться от перемещения по спине коня вперёд или назад, соответственно.

Дня через три-четыре Николай встретил меня с осёдланным Серко на поводке:

– Сегодня прокатишься на этом, он покрепче, норовистый, будь внимательным, тебе пригодятся все навыки, которые получил. Игренька сегодня в деревне побывал, километров сорок туда-сюда размотал, а Серко целый день пасся да на траве валялся.

Однократным и быстрым движением я оказался в седле и сразу почувствовал – подо мной живой конь! Игренька смирный, просто стоит, а этот подрагивает, играет мышцами, переступает с ноги на ногу, мотает и трясёт головой и гривой. Я сразу подтянул повод, не сильно, так, чтобы Серко почувствовал действие упряжи, но не испытывал боли от удил. Серко всхрапнул, но остался стоять на месте, что от него и требовалось. Николай:

– Не боишься? Может, не будем сегодня, а завтра на Игреньке?

Отвечаю полушуткой, но с опаской:

– Не боюсь, опыт падения имеется, да и конь такой же – четыре ноги, голова, хвост.

Николай, беспокоясь, напутствует:

– Ну, давай, аккуратнее, всё внимание – на коня.

Делаю первый посыл: сначала посильнее натянув, резко ослабляю повод и одновременно сжимаю и тоже резко ослабляю ногами туловище коня. Серко два раза повторять не потребовалось, он сразу по команде пошёл. Быстро. В душе я возликовал – как легко, оказывается, управлять хорошим конём!

Рано обрадовался. Метров через пятнадцать Серко встал как вкопанный, мгновенно опустив голову к земле. Проверка? Я её выдержал с честью, хотя и без лихости. Всё произошло по науке: на уровне опасения или, может быть, подсознания я находился в хорошей стадии готовности к неприятностям, сидел в седле, отклонившись назад, и, когда Серко встал, я отклонился до предела и сильно упёрся ногами в стремена.

Я удержался в седле! Для меня это была большая победа, которая весьма и весьма существенно укрепила мою уверенность в управлении конём. Через пару секунд Серко поднял голову, я погладил и легонько потрепал его шею со словами «Ну что ты, Серко, не надо так, давай лучше подружимся!», сделал ему очередной посыл и Серко вновь пошёл быстрым шагом.

Сзади донёсся крик Николая:

– Хорошо, джигит! Теперь он тебя признает!

В этот раз я удлинил маршрут, настолько приятно было ехать на настоящем коне! Серко слушался меня изумительно: когда он замедлял шаги, я легонько подёргивал повод, и он вновь прибавлял в скорости, легко управлялся и вправо-влево, следуя изгибам тропы. Уверовав в хороший контакт с конём, на обратном пути при езде быстрым шагом, я сделал Серко энергичный посыл, чтобы перевести его на рысь. Серко послушно затрусил мелкой рысью.

Однако мне это принесло только разочарование, поскольку седло подо мной стало прыгать и ударять меня с каждым шагом коня в то место, которым я сижу. Еду рысью, неприятно и болезненно стучу задом о седло, а сам думаю: «Как же ездят другие? Неужели они терпят такие муки и не подают вида?» От многочисленных прямых ударов снизу стал болезненно реагировать позвоночник. Пора эксперимент заканчивать – придержал повод, и Серко послушно перешёл на спасительный шаг.

В конце маршрута меня встретил Николай, посмотрел, как я коряво спрыгнул с коня, спросил, дружески прищурившись:

– Не иначе рысью попробовал?

Превозмогая болезненные ощущения и нахлынувшие живые воспоминания неудачной езды, с деланным спокойствием отвечаю:

– Попробовал. Не понравилось.

– А что же ты до начала-то не сказал, что рысью поедешь?

– Я и не собирался, Николай. Просто шагом мне очень понравилось, конь послушный, идёт быстро, вот и подумал, что начинать когда-то надо. Почему не сейчас?

– Конечно. Всё правильно. Не догадался я рассказать тебе про рысь сразу. Вот, посмотри сам, может, глазами лучше поймёшь, чем объяснялки.

С этими словами Николай вскочил на коня и с места пустил его рысью. Отъехал, развернулся и проехал рысью в десятке метров от меня, демонстрируя езду рысью в профиль. Потом ещё раз. Подъехал, спрыгнул с коня:

– Видел?

– Видел.

– Что скажешь?

– Ты привстаёшь с седла!

– Правильно видел. Так и есть. Но привстаю не каждый шаг, а через шаг. Вот и вся премудрость.

– Николай, так ехать ноги устанут, приседай, приседай всю дорогу. Пешком легче идти.

– Ноги устают, пока учишься, пока привычка не выработалась. А потом, когда освоишься и попривыкнешь, их в коленях почти не сгибаешь, и не напрягаешь, конь сам тебя подталкивает вверх. Получается, просто едешь, не задумываясь, что надо привставать. Конь и ты – как один организм.

– Кентавр?

– Ну, да, конь-человек. Попробуешь?

– Давай завтра, Николай? Со свежими силами учёба лучше пойдёт.

– Давай завтра.

Наступило ожидаемое и непонятное «завтра», потом следующий день, следующий… верховую езду рысью я освоил быстрее и легче, чем предполагал. Единственная возникшая у меня неувязка – неточное «приземление» в седло после привставания. Дело в том, что седло для верховой езды – не плоская табуретка, к тому же совсем не мягкое, хотя и кожаное. Неточная посадка на него во время езды рысью вызывает болезненные ощущения, при многократном повторении которых на коже появляются потёртости и даже мозоли.

К концу второй верховой поездки на Серке, которую практически полностью я проехал рысью, до меня дошло, что не следует высоко привставать с седла. Достаточно чуть привставать, а при последующих тренировках выяснилось, что достаточно лишь ослаблять давление на седло, и неприятные ощущения от рыси исчезают. Постепенно, шаг за шагом умение ко мне пришло. Понятно, что не просто так, понятно, через какое место, но пришло! Через несколько уроков, памятуя разговор с Николаем, я чувствовал себя одним целым с конём, чувствовал себя частью кентавра. Освоение верховой езды шло весьма и весьма успешно, процесс обучения протекал хорошо, а в большинстве случаев просто отлично, душа моя ликовала: «Я – настоящий наездник!»

Поддавшись восторженному настроению, очередной урок я закончил галопом. Как мне показалось, Серко с удовольствием пустился в галоп, едва получив посыл. Ехать галопом оказалось проще, чем рысью: привставать не нужно, просто сидишь в седле как влитой, как одно целое с конём, успевай подёргивать повод. Конь – совсем не глупое животное, без моего вмешательства во время галопа скачет неуклонно по изгибам тропы, а иногда и «срезает» крутые повороты, неизменно вновь становясь на тропу.

Вскоре мои уроки закончились. Я спросил Николая:

– А на Воронке можно?

Николай продолжительно посмотрел на меня, вздохнул:

– Вот если бы ты вырос в деревне, тогда сколько угодно. А так, хотя ты держишься в седле уверенно, пока не надо. Опасно это, понимаешь?

– Да, понимаю, Николай.

– Без обид?

– Конечно. Какие могут быть обиды? Я смотрю на жизнь трезвыми глазами.

Вскоре мне представился случай своими глазами увидеть крутой нрав Воронка. Все три коня паслись на небольшой поляне в отдалении от нашего лагеря. Николай, подлатал седло для верховой езды и попросил Кольку привести Воронка для примерки. Колька – человек бывалый в обращении с лошадьми, взял недоуздок и отправился на пастбище. Через некоторое время слышу негодующий голос Николая:

– Ты смотри, смотри, что вытворяет! Вот стервец!

Я и другие, слышавшие этот возглас, вскочили и видим, как Воронок хочет освободиться от Кольки. Вот он встал на дыбы, но Колька удержался на спине (без седла!), вот после двух-трёх прыжков с задних ног на передние с последующим взбрыкиванием задними опустил голову к земле и встал как вкопанный, но Колька, словно клещ, опять удержался на спине своенравного коня! Казалось бы, теперь-то Воронок успокоится и будет управляем, но не тут-то было! Он опять становится на дыбы, затем делает несколько высоких прыжков галопом и… падает набок, переворачивается на другой бок через спину! Колька успевает спрыгнуть с Воронка и во время его переворачивания находится возле головы коня, не выпуская из рук повод недоуздка. Едва Воронок встал на ноги, Колька, как неваляшка, мгновенно очутился на нём.

«Подлетел» галопом, спрыгнул на землю, протянул повод Николаю:

– Забирай своего циркача!

Конь часто дышал, раздувая ноздри, прядал ушами, тряс головой, всхрапывал, его глаза были широко раскрыты и беспокойно двигались то туда, то сюда, по туловищу пробегала дрожь.

Николай крепко зажал повод в руке:

– Что это с ним?

– Не знаю. Недоуздок надел спокойно, путы снял – он даже не шелохнулся, сел, потрусил по чуть-чуть, всё было нормально. Метров полста отъехали, он начал выступать.

– Может, у него ссадина на спине?

Осмотрели спину Воронка. Николай:

– Нет ничего, всё чисто. Уздечку брать надо, спокойно бы обошлось. Не зашибся?

Колька потёр ладонью левую ягодицу:

– Приземлился без соломки, пустяки. Когда я молодых объезжал, не то бывало, вот там без уздечки вряд ли получится.

Причину неадекватного поведения Воронка так и не нашли. В руках Николая он постепенно успокоился, без какого-либо сопротивления позволил примерить отремонтированное седло и без намёка на буйство вновь отправился на пастбище. Теперь уже под Николаем.

После этого случая мне стало понятно, насколько прав был Николай, когда не позволил мне провести урок верховой езды на Воронке. Весь наш полевой сезон Воронок служил исправно и с полной отдачей, тот выпад с Колькой был единственным. Воронок одинаково лояльно воспринимал в качестве седока и Николая, и Кольку, и – это стало для меня откровением – Витьку!

Николай несколько раз просил Витьку привести Воронка с пастбища или наоборот, отправить пастись. Он всегда выполнял эти необязательные просьбы как любое другое обычное дело, толково и деловито, без суеты или других каких-либо излишеств, верхом и без седла. Как бывалый в обращении с лошадьми человек, Витька приводил Воронка с пастбища в недоуздке, оберегая его от удил.

В один из дней, когда Витьке выпал короткий маршрут, и он вернулся в лагерь к обеду, его ждал сюрприз: начальник партии Геннадий Иванович Мартыновский вручил ему пакет документов и попросил доставить его в деревню, где должна быть в это время почтовая машина. Попутно дал деньги и наказ привезти продукты, которые заявит повариха Зоя. Сказал, чтобы Витька взял лучшего коня у Николая.

Геннадий Иванович и Николай нарисовали Витьке весь двадцатикилометровый маршрут, расставили ориентиры и примерные расстояния между ними, оценили временные интервалы. Сборы были недолги, и вот уже Витька верхом на Воронке, как заправский наездник трусит рысью по тропе, съезжает на заросшую травой едва различимую колею и скрывается из виду.

Поручение Геннадия Ивановича Витька выполнил без сучка и задоринки: пакет документов на почту сдал, привёз и корреспонденцию для нашей партии, закупил все заявленные продукты и привёз их в перемётном мешке. Обернулся за пять часов – это было лучшее время, на которое рассчитывали и Геннадий Иванович, и Николай.

Сколько не ходи радиальными или иными кольцевыми маршрутами из одной и той же точки на местности, «пятачок», в конце концов, оказывается изученным. В один из дней наступил такой момент и для нашей партии. В остаток текущего дня без промедления был объявлен сбор на передислокацию. Мы свернули и упаковали всё наше имущество, оставили нетронутыми только палатки для ночёвки.

В утренних коротких сумерках Николай, Колька и я наспех позавтракали, оседлали коней, и вышли в переход на новое место геологоразведочных изысканий. Мне достался Игренька и я опасался, что он будет отставать от Воронка с Серко. Однако мои опасения оказались напрасными, Игренька шёл и третьим, и вторым наравне с другими, не отягощая наш переход. Примерно половину пути мы прошли рысью, это составило примерно тридцать километров. Рысь не доставила мне никаких неудобств, скорее наоборот, укрепила мои навыки как наездника. Да и в целом переход мне был не в тягость, даже понравился, появилась ещё одна замечательная веха в моей биографии.

На пути мы сделали крюк – завернули на часок в районный центр Усть-Кан, где проживал Николай. Нас приветливо встретили его жена и сын лет пятнадцати, познакомились, коротко рассказали о себе, о нашем переходе. У Николая впервые в жизни я отведал национальные алтайские блюда махан и шурпу. Эти блюда оказались чрезвычайно вкусными, питательными и сытными – почти сутки до следующего приёма пищи голод щадил меня, не беспокоил.

На новом месте для лагеря выбрали удобную площадку, обустроили её, как могли, осмотрели подходы к журчащему таёжному ручью и устроились на ночлег под открытым небом. На следующий день только к вечеру пришли два грузовика-вездехода с нашим имуществом и на них приехали остальные участники нашей партии. Один день, как и в первый раз, потратили на обустройство лагеря, на сборку домика-склада, размещение в нём продуктов и снаряжения. И снова маршруты, маршруты…

Неслышно в тайге появились первые признаки осени, зелень медленно утрачивала свою сочность, на зелёном появилось жёлтое, красное и коричневое. В воздухе и растительном мире царил август с его ночными похолоданиями и утренней ледяной росой.

Работа нашей партии в текущем сезоне заканчивалась, по плану осталось пройти два маршрута. Риту Александровну и меня Геннадий Иванович отправил в Бийск, на этом исследования нашей группы закончились. До ближайшего населённого пункта – села Шебалино, которое стоит на Чуйском тракте и имеет постоянную автобусную связь с Бийском – от нашего лагеря шестьдесят пять километров. Геннадий Иванович сказал с улыбкой:

– Шестьдесят пять – это, конечно, не шесть с половиной, но не так уж и много. Ведь вы же геологи!

Назвав меня геологом, Геннадий Иванович мне шутливо и приятно польстил. А Рита Александровна попросила:

– Геннадий Иванович, ну, Вы, хотя бы, сжальтесь надо мной, как женщиной!

Геннадий Иванович откликнулся:

– Хорошо, Рита Александровна, Николай Вас подбросит.

И, помедлив:

– Километров десять.

На следующий день мы вышли в наш своеобразный маршрут до восхода солнца. На конях. Шли рысью. Рита Александровна, оказывается, была неплохой наездницей, что меня приятно удивило. Несмотря на указание начальника партии, Николай «подбросил» нас восемнадцать километров. Не мешкая, связал длинными поводьями коней и отправился в обратный путь. Мы с Ритой Александровной остались одни среди тайги, под ногами – не дорога, след от очень и очень редких автомобилей. До Шебалино – сорок семь километров, в полтора раза больше, чем хороший разведочный маршрут.

«Дорогу осилит идущий».

Погода нам благоприятствовала, было сухо, солнечно, тихо. Более чем полупустой рюкзак со скромными пожитками был не тяжёл по сравнению с моим рабочим рюкзаком на исследовательском маршруте, и не утруждал мои тренированные плечи и спину. В середине дня на берегу речушки мы сделали короткий привал минут на двадцать – пообедали по-походному, без горячего, но с искрящейся кристальной чистоты водой.

Последние перед Шебалино километры я шёл словно механический робот, точнее – мои ноги шли без моего вмешательства. Было такое чувство, что останавливаться ни в коем случае нельзя: остановишься, перестанешь переставлять ноги, и больше они уже никуда не пойдут. Поэтому иди, иди, иди.

Пришли в Шебалино около десяти часов вечера. Остановились у знакомых Риты Александровны, их усадьба условно служила перевалочной базой для геологов 82-й Экспедиции. Поужинали под покровительством гостеприимной и радушной хозяйки. Спать мне отвели сеновал, где я буквально утонул в массе сена, прикрытой мягкой устилкой. Чуть примерился, прилёг, и мгновенно очутился в царстве Морфея.

...

Мать и отец выразили полное удовлетворение моим первым опытом работы и моим первым настоящим заработком, а моя душа ликовала: я – рабочий человек! И в школе отношение соклассников к нам с Витькой изменилось в лучшую сторону. Мы из класса только двое работали летом, поднялись тем самым на очередную ступеньку взрослости и, скорее всего, именно поэтому возросла степень уважения нас соклассниками.

Умение верховой езды в скором будущем нашло реальное применение, послужило доброму делу. В летние студенческие каникулы мы группой из семи человек «калымили» – работали на строительстве свинарника в одном из колхозов Томской области. Стройплощадка располагалась в четырёх километрах от усадьбы, и мы добирались до неё иногда на подводе, а большей частью пешком, выходя из «гостиницы» после завтрака в шесть часов утра. Часам к десяти на стройке появлялась деревенская повариха молодайка Надя – готовила обед на расположенной под навесом печке.

В один из дней Надя заявила:

– Сегодня хлеба нет, не пришла хлебовозка из района.

Витя Суханов, наш организатор и признанный всеми старший:

– А как же все ваши жители? Тоже без хлеба?

– У кого запас со вчерашнего дня, кто сам печёт, кто в пекарню бежит. У нас старая пекарня сейчас вообще-то не работает, как стали из района хлеб возить, но печь там исправная, и наши деревенские иногда растапливают её и пекут свой хлеб. Когда не привезут или просто своего захочется, он вкуснее, сговорятся, муку принесут, дрова…

Витя среагировал сразу:

– А сегодня не растопили?

– Когда я не дождалась хлебовозку, видела, первый дым пошёл. Вы можете попросить, дадут вам три булки, люди у нас понятливые, не жадные. К обеду как раз испекут. Коня попросите у Лёньки – в момент обернётесь.

Лёнька, подросток лет двенадцати, присматривал за колхозными лошадьми, которые паслись в двух шагах от стройки.

Перед обедом один из нас, Юра, живо и с огоньком вызвался «сгонять» за хлебом. Однако когда выяснилось, что «сгонять» надо не на подводе, а верхом на коне, его пыл угас так же быстро, как и появился. Возникла неопределённая заминка, устранить которую довелось мне.

Лёнька оказался понимающим и доверчивым человеком, помог выбрать не норовистого, но быстрого коня (Вам надо Каурого!) и оседлать его. Нашлась у Лёньки и перемётная сума.

Деловито, без суеты, перебрасываю суму через седло, ставлю ногу в стремя, одним движением р-раз, оказываюсь в седле. Конь переступил с ноги на ногу, подрагивает, но я сижу как влитой, даю посыл, ещё посыл, ещё… Конь подтвердил слова Лёньки, бежал быстрой рысью, иногда переходя на галоп.

В пекарне меня поняли "до слова", вместо испрашиваемых трёх булок дали четыре – «Хлеб у нас вкусный, съедите». Напутствовали добрыми словами на работу и на учёбу.

Быстро пролетели годы. После школьных лет я Витьку потерял. Надолго. Студенческая пора, собственная семья, жена, двое сыновей, захватывающая работа… пенсия – вот основные вехи моего жизненного пути. Время от времени я занимался поиском моих соклассников, небезуспешно, практически всех нашёл, с некоторыми удалось встретиться. А Витька словно в воду канул!

Никто нигде ничего сказать про него не мог. В 2011 году я даже наведался в его родной Карасук, надеясь найти там какую-нибудь ниточку, что привела бы меня к нему. Расспросы привели меня к 73-летней бабушке Аграфёне Никитичне. Я представился, рассказал, что меня привело к ней. Аграфёна Никитична меня долго и внимательно слушала, потом вспомнила:

– А, так это Витька из моего детства! Мне исполнилось пятнадцать, а он в ту пору в школу пошёл. Помню только, что мы с подружками дразнили его, а он обижался. Макашов он, точно Макашов.

– Аграфёна Никитична, скажите, а родственников или хороших знакомых у него в Карасуке не осталось? С которыми он может переписываться?

Аграфёна Никитична задумалась, посмотрела вдоль улицы устремлённым как бы сквозь время взглядом, пошевелила губами, подняла и опустила руку и решительно произнесла:

– Мать, как уехала с ним, больше не появлялась. Бабка, её мать, так здесь и жила, умерла уж давно. Дом пустой стоял, потом поселились какие-то чужие люди, потом другие стали жить. Нет никого, никто не пишет. Столько лет прошло! Витька-то уж состарился, на меня вот посмотри! А нет известий – поди, сгинул где… всякое бывает. Один Бог знает, кому сколько отпущено.

Поддерживаю нить рассуждений:

– Да, конечно, Аграфёна Никитична, времени прошло много, много воды утекло, и возраст Витьки такой, что старик или около того. Но я надежды не теряю, говорят так: «Кто ищет, тот всегда найдёт!» Буду искать. Такой школьный друг мне дорог. Спасибо Вам, Аграфёна Никитична, за рассказ. Я рад, что познакомился с Вами. До свидания. Даст Бог – увидимся ещё.

Аграфёна Никитична:

– До свидания, хороший человек.

Добавила с изрядной долей скепсиса:

– Увидимся, как же!

Как не тормозят воротилы бизнеса технический прогресс, а он всё равно находит себе лазейку как росток тополя сквозь асфальт. Вот уже и глобальная информационная сеть опутала шар земной, вот уже и доступ к ней открыт прямо с домашнего стула.

Зарегистрировался в «Одноклассниках», нещадно эксплуатирую их поисковик. Есть! Нашёл одного дружка школьных лет! Ещё одна совыпускница десятого откликнулась на мой поиск! Упорно продолжаю, часто, вот уж год почти. Снова есть! Однокашники по институту откликнулись. А Витьки нет…

Почти три года кликал и кликал Витьку – всё впустую. Настал день, когда с притупленной надеждой, без замирания сердца в ожидании виртуальной встречи, скорее, по привычке набрал в поисковике «Виктор Макашов». И занёс руку над клавишей, чтобы выйти из поисковика.

Но, стоп! Что это? Монитор высветил аватар Виктора Макашова! Мгновенно «захожу» на его страницу, просматриваю фото (выполнены профессионально, более 600 штук!), просматриваю его друзей, смотрю на возраст – подходит, а по фото не узнаю! Сидит весьма представительный культурного вида человек, аккуратно пострижена борода с благородной сединой и усы, безукоризненно отутюжена рубашка светлого тона, да и поза такая, что произнести «Витька» язык не поворачивается. Понимаю, не узнать – не удивительно, всё-таки, пятьдесят три года без малого прошло с момента окончания школы. Время меняет нас, порой до неузнаваемости.

23.10.2014. Открываю «Сообщения», начинаю диалог:

– Здравствуйте, уважаемый Виктор! Не знакомы ли Вам село Карасук, Советский район, Алтайский край и средняя школа № 7 города Бийска?

Моего респондента на сайте нет, быстрого ответа не будет. С величайшим нетерпением дожидаюсь следующего дня. И этот следующий, поистине исторический день настал! Вот продолжение нашего высокоэмоционального диалога:

– Руслан, привет! Рад встрече в «Одноклассниках»!

Чтобы избежать возможную «игру» постороннего любителя интернет-коллизий, задаю контрольный вопрос:

– Здравствуйте, Виктор! А кого-нибудь из одноклассников 10 класса школы 7 г. Бийска помните?

– Да, помню тебя, Славу, Сашу Данилова и Сашу Ларикова, ну и девчонок некоторых.

– Всё правильно. Ну, теперь-то я уверен, что это ты! Витя, отвечай скорее, есть ли у тебя Skype?

Поистине, кто ищет, тот всегда найдёт! Сколько выплеснулось ностальгических эмоций во время наших первых бесед! Сколько воспоминаний и сколько рассказов прозвучало о годах, прожитых в забвении! Меня не покидает чувство искренней радости тому, что Витька в жизни состоялся, что нашёл себя, что он есть на Земле, и что вот так запросто я могу поговорить с ним. Я преисполнен огромной благодарности Провидению, благодаря которому Витька открыл свою страничку в «Одноклассниках», протянув тем самым ниточку для моего поиска. Сейчас я счастлив, у нас с Витькой установилась устойчивая связь.

Разные люди живут на земле. Одни работают, чтобы был кусок хлеба в доме, другие из кожи лезут, только чтобы у них было больше и лучше, чем у других, третьи – категория творческая, их увлечения, их хобби совпадают с работой. Вот такие выполняют своё дело наилучшим образом, они спят и во сне видят, как делать свою работу лучше. От таких людей на земле остаётся след. Витька принадлежит именно к этой, к третьей категории людей, работающих с увлечением, людей, посвятивших себя всего без остатка своему делу.

Витька за истекшие годы накрепко прикипел к живой природе, определил себя как человек леса, проработал лесником на Алтае, в Якутии и в Саянах тридцать пять лет в общей сложности. И на заслуженном отдыхе он обосновался практически в тайге: на берегу Енисея в селе Сизая, что в двадцати шести километрах от Саяно-Шушенской ГЭС. Я горжусь своей дружбой с Витькой, он – величина, Человек, о нём пишут. Да и не Витька он давно уже, а Виктор Георгиевич Макашов.

Журнал «Вокруг света», 1978 год, № 10, публикация «Приют для тишины», специальный корреспондент журнала Лидия Чешкова:

««...Уже горел костёр из смолистых щепок, и Жугин чистил рыбу, бросая в ведро распластанных, промытых добела енисейской водой хариусов, когда послышалось над рекой тарахтенье мотора. Тамара сбежала на берег и, увидев приближающуюся моторку, крикнула:

— Витька!

— Никак он, Макашов, — не поднимая головы, сказал Жугин и, хитровато улыбнувшись, посмотрел на Тамару.

Из лодки вылез высокий парень в тельняшке. Он молча закрепил лодку, поздоровался со всеми и только тогда подошёл к Тамаре:

— Дома здоровы? — глухо спросил он.

Тамара что-то быстро и весело защебетала, а он молча слушал, посматривая на неё с улыбкой.

Теперь-то я догадалась, почему Тамара не захотела ждать вертолёт.

Потом уже Тамара рассказала, что поженились они на Алтае. Виктор тоже работал в заповеднике; хотя у него есть заводская специальность, да и тракторист он неплохой — все тянет его к лесу, к зверью, в горы. Вот и сейчас работает лесником в этом заповеднике, на кордоне у речки Сарлы. Парень выносливый, лазает по горам, как джим — сибирский козерог, высматривает новые лёжки и тропы зверей...

Утром облака ходили низко над водой, каменистые с негустой еловой щетиной горы казались совсем серыми, серой была и река. Наши лодки пересекли стремнину, и Тамара сошла на берег, чтобы проверить, хорошо ли стоит щит с большими красными буквами: «Саяно-Шушенский государственный заповедник».

Теперь наш путь лежал вверх по Енисею, против течения, к южной границе заповедника.

Виктор жмёт по прямой — решительно, отчаянно. Тугая, чёрная, словно литая, вода, глухие водовороты, пенные кружева. Невольно посматриваешь: далеко ли берег? Впрочем, и близкий берег не спасёт, случись что. И такой дорогой лесники ходят каждый день...»»

Витька пригласил меня вместе с Валентиной Афанасьевной в гости к нему в Сизую прибытием в августе. Я воздержался от немедленного согласия, так как до августа далеко, дожить ещё надо суметь до августа-то. А сердце затрепетало от радости предстоящей встречи, от встречи нежданной, на которую и надеяться не чаял. Сами собой возникли сладкие мечты, в которых мы с Валентиной Афанасьевной идём по Сизой, я стучусь в ворота к Витьке, он выходит, обнимаю его, опупевшего, как и я.

Вечерком планируем завтра слазить на гору, у подножия которой лежит Сизая, осмотреть с высоты Енисей, Майнскую ГЭС, окрестные горы, да и самоё Сизую и Майну. Для меня вылазка на гору знаковая – ведь я пройду по Витькиной тропе, посмотрю своими глазами на то, что видит он и что снимает его фотокамера, посмотрю воочию на ту красоту, которую передают его великолепные фотоснимки.

Тем же вечерком за дружеским ужином вручаю Витьке полпуда соли (нашей, Тыретской соли помола № 1, природной каменной поваренной соли без каких-либо добавок) со словами: «Говорят, чтобы хорошо узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Вот и давай съедим пуд соли, ты полпуда и я полпуда. Если тебе Оля и Арина помогать будут, я не возражаю».

А ещё читаю для всех присутствующих одно-два стихотворения, своих, в тон встречи. А ещё пою «Ну что тебе сказать про Сахалин?» под караоке. И «Комсомольцы двадцатого года» без всякого сопровождения и приобняв Витьку. И говорим, говорим, говорим…

Расстались мы молодыми, сильными и здоровыми, а встретились, хотя и виртуально, когда я уже приобрёл богатый старческий «букет». Уже наступил возрастной период одного француза, который сказал, что «если Вы проснулись утром, и у Вас ничего не болит, значит, Вы умерли». Понятно, пока ещё каждое утро у меня что-то болит.

Нежданно-негаданно, как с неба свалилась, пришла мне посылка с огромной пластиковой банкой мёда. Натурального, с сотами, кипрейного – лучшего из всех, которые я знаю. Отправитель – Макашов Виктор Георгиевич, с. Сизая.

С утра натощак выпил стакан медовой воды, заготовленной с вечера по бабушкиному рецепту. Сразу испытал чувство, будто я жил в пустыне без воды, а тут напился и утолил многодневную жажду. По всему телу, по каждой клеточке прошло это утоление жажды, все капельки или даже молекулы в моём организме зашевелились, ожили, стали пульсировать с новой энергией, обновляя работу органов и структур. Я почувствовал бурный прилив сил и здоровья, недуги отошли прочь, внутреннее состояние и настроение резко улучшились, возникла неуёмная жажда жизни и деятельности.

Неделя, другая… эйфория не отступает, и я в неё поверил. Через полгода до меня дошло, что она действительно не отступит, пришла навсегда, что я перешёл на более высокую ступень качества жизни. Вот так просто. Знать бы раньше!

Выхожу на лестничную клетку, поднимаюсь на девятый этаж, захожу в техническое помещение и по металлической лестнице через люк в потолке выбираюсь на чердак. Через слуховое окно выбираюсь на кровлю, становлюсь на тумбу выхода вентиляции – самую высокую точку и, сложив рупором руки, набрав полную грудь звонкого и прозрачного осеннего воздуха, кричу во всю мощь своих лёгких на Запад в сторону Сизой:

– Макашо-о-ов! Спасибо тебе, Макашо-о-ов!

Сил хватает. Вкладываю в крик столько души и энергии, что Витька не может меня не услышать. Мой крик пролетает километры, по кратчайшей ломаной их набирается 820, огибает сверху Восточный Саян, Западный Саян и, несколько ослабленный расстоянием, но довольно хорошо слышимый, стелется по Сизой:

– Макашо-о-ов! Спасибо тебе, Макашо-о-ов!


                20.02.2017.