Два воинства одной страны

               .        Два воинства одной страны

    Офицерский корпус- понятие высокого государственного звучания.  За этим  блеск мундиров,  неотразимая мужская стать.  За  этим надежды страны, её народов: есть кому « родину защищать».  Для тысяч мальчишек и  юношей - это притягательный и волнующий образ и планы собственного будущего,  где нужны  безупречно здоровые, спортивные парни, обладающие незаурядными познавательными  способностями.  Именно офицерскому корпусу  вверяют  родители свое самое дорогое, самое бесценное - сыновей и очень хочется, до сердечной боли и бессонных ночей,  что бы те  безвестные лейтенанты-полковники по своим моральным и боевым качествам  были достойны такого доверия.
    Давно известная истина, каковы  офицеры- командиры, такова и армия.  И недовольство  офицеров  своими солдатами, это прямое признание своей  непригодности к военной командной службе.  Надо бы воспитать у офицеров стыд к такому признанию.
   Все, кто прошел  военную службу, солдаты  и  матросы, по её ступеням:  курс молодого бойца,  учебное подразделение по военной специальности, школу младших командиров, продолжают службу под началом  реальных командиров.  Память о службе и командирах остается на всю жизнь:  и о  хороших, великолепных, смелых  и заботливых, кого называли  Батей  (высшее народное звание), и о  жалких, непригодных к управлению людьми вообще, а солдатами-матросами в частности. 

ПЕРВОЕ…
    После сдачи всех экзаменов в весенне-летнюю сессию за 4 курс, кто проходил военную подготовку, а  проходили тогда   почти все без права выбора,  готовились к военной службе в лагерях.  Вузы были расписаны  по военным лагерям, а военные кафедры имели опытных офицеров-педагогов, способных организовать  военную   учебную работу.  Студенты, в основной массе,  с нетерпением  ждали лагеря. Это было почти как продолжение еще памятной игры детства казаки-разбойники.  Только «казаки» выросли и в руках у них, будет не деревянное  самодельное оружие, а действующее, боевое. И, конечно, форма, скромная солдатская, но как хорош в ней молодой и стройный мужчина. Особо если в ней не идти на войну, и особо, если на тебя глядят девушки…. Завершалась  лагерная служба присвоением первого  офицерского звания.  Были такие, кто уже выбрал военную службу на всю жизнь.  Очевидно, их  льстило, что за год до окончания вуза молодой человек уже имел  специальность, военную.  Интересно было себя  испытать в короткой  солдатской  службе без ломки учебы, да и всей жизни, в связи, скажем, с призывом  на 3-5 лет.  Для многих молодых мужчин  это и первое длительное расставание с  любимыми, а некоторые были повязаны словом: после лагеря, свадьба.  И свадьбы на 5 курсе воспринимались как правильный и высоконравственный шаг в жизни молодого человека.
   Наши студенты готовились стать офицерами-артиллеристами.  И помимо иных и различных видов обучения, практические стрельбы   из боевого оружия: пушек и минометов. Помню по себе, какое  это волнующее событие в жизни молодого человека и остается в тончайших деталях  на всю жизнь. Особенно, если Бог  миловал, и не довелось воевать…
   Конечно же, перед  началом завершающих стрельб  (возможно, они назывались иначе) были проведены все необходимые инструктажи и тренировки.  Конечно же….  Однако в армии, как и в жизни,  вообще,  возникают  « нештатные», так их зовут, ситуации и тогда все решает  моральный, нравственный  или обобщенно  «человеческий фактор». И в человеческом сообществе нет иного  объединения, как армия, где бы этот «фактор» был так весом. Этой, в общем,  то незамысловатой истиной  проникаешься  особо глубоко, если довелось  испытать на себе.
   Отделение  солдат-студентов  ведет стрельбу из миномета. Миномет- простейшее огнестрельное оружие с дульным  заряжением.  Или иначе в ствол-трубу  опускают с падением  мину, капсюль  минного патрона накалывается  (пробивается)  иглой на дне  ствола, поджигая  маршевый порох, и мина уходит в полет.  Там, на месте, где предполагаемая цель,  сработает основной заряд, нанося соответствующее повреждение противнику.
   Молодые минометчики  отправляют мины одну за другой   и в  огневом запале не  замечают, что очередная мина  не долетела до  цели  и  даже не взорвалась.  Они  отправляют в ствол  следующую мину, а она вовсе не взлетела, осталась в стволе.  Как позже выяснилось, у предыдущей мины в стволе отвалился стабилизатор, покрыв собой доступ к игле.  К оторопевшим  комендорам подбегает руководитель стрельб  и, конечно же, с чисто уставными словами.  Ему невозможно  сознаться, что он, профессионал,  бывалый майор Советской Армии, тоже не заметил, прозевал  дефект выстрела.  И,  как часто бывает в человеческом сообществе,  за наши ошибки должен отдуваться  кто-то другой.  Важно ловко найти  КТО(?), а тут они  рядом, студенты.  Офицер командует:  «Ты и ты  (Коля  и  Витя),  один наклоняет ствол миномета, а второй ловит мину руками!    Всем другим  в укрытие!»,   Туда же  кинулся и сам полководец. В истории Великой отечественной войны было не мало случаев, когда отец отправлял сына на опасное задание, или просто не использовал свои связи   и … и сын не возвращался с войны. У очень известных и влиятельных Советских деятелей…. Если бы я мог спросить  майора – А своего сына он послал бы ловить мину?  Впрочем, я бы не стал спрашивать, по той прыти, с которой он бросил, чьих то сыновей, а сам улизнул – ответ ясен.
    Такой метод «лечения»  миномета существует, там даже показано,  как держать ладони, но это для профессионалов, а не для учеников.
    Я не  знаю, сколько стоит миномет и отдельно его ствол-труба с миной.   Не знаю, однако убежден, что  если бы  Колины и Витины мамы и папы  узнали об этом, они бы продали с себя последнее и кинулись бы со своими рублями к  военному министру.  Они бы выкупили неисправное  военное снаряжение и тут же отдали на  уничтожение, заплатив и за это.  Только, только, что бы никто не посмел  бездумно  рисковать их сыновьями.
    Мне все это рассказал  Виктор  Павлович на очередном  юбилее их выпуска.  Вот уже прошло почти  тридцать лет, а памятью  он все еще на том полигоне выполняет приказ своего командира.

ВТОРОЕ…
     В тихий летний вечер на главной базе  дивизии торпедных катеров  Тихоокеанского флота затишье.  Все бригады,  дивизионы, их катера, стоят  у причалов.  Личный состав на катерах, у каждого был свой по- разному прожитый день, но сейчас, накануне отбоя,  личное время, кроме тех, кто  на постах, редкие блаженные минуты.
   Основные  боевые или служебные  постройки базы расположены на  узком горизонтальном пространстве у кромки воды  бухты Большой  Улисс.  Казармы, склады, парк, клуб, штабы выше, на склоне сопки, точнее  сопок.  И снизу, с  причалов все это смотрится как верхнее окружение.
   Вот в такой  блаженный вечерок вдруг раздается  сигнал  пожарной тревоги и мы,  как-то интуитивно, почувствовали, что это не учебная.  Все мы оставили свои  кубрики, каюты, другие  внутренние  помещения катеров и высыпали на причал. А  над нами на сопке пылает крыша  двухэтажного  кирпичного здания  штаба дивизии.  Все мы знаем воинскую дисциплину, да и дежурный  офицер на пирсе приструнил нас не  рваться   наверх, к пожару.  Раздался вой пожарных машин, и мы  снизу наблюдаем возникшую суету,  вокруг горящего штаба, там и без нас набежало служивых.  Как водится ,пошли суждения о причинах пожара.  Старое  кирпичное здание  с деревянными перекрытиями под железной крышей  и с обильными проводами на чердаке могло  загореться  от любого  слабого и перегретого контакта.  Диверсию мы исключали, объект, строго режимный и охраняется надежно.  И пока мы, матросы, вели свой обычный треп, а некоторые вспоминали свое участие в других пожарах, дежурный принес приказ командира дивизиона.  Четверим  из тех, кто по совместительству  имеет легководолазную подготовку вместе с аппаратами к штабу дивизии. Приказ поименный и в нем назван  я.  Мы собрались возле дежурного офицера, он бегло осмотрел нас, аппараты на плечах, маски в руках, одеты по форме.  Приказал бежать к штабу, найти  комдива- капитана второго ранга И.Б. Антонова и доложить.  Мы поспешили по  бесконечным  ступенькам и ,запыхавшись, предстали перед  комдивом.  Он кивнул головой,  приказал  быть рядом и вместе. Нестройной группой стоим,  смотрим, как яростно  полыхает  крыша.   Из слухового окна в торце здания  валит  дым, пар со всполохами огня.  Пожарные заливают  потолок второго этажа, пытаясь защитить  его деревянное  устройство.  Вокруг  суета  и мельтешение начальников всех рангов с криками и матерщиной.   Слышим разговоры  рядом:  оказывается, в  дыму  задохнулись двое  молодых  солдат- пожарных, их не могут найти, хотя бы трупы.  Противогазы их не защитили.  Вот и ясна, стала причина вызова нас с  кислородными  легководолазными  аппаратами.  Пожарные команды военных частей – тоже военные, возглавляемые профессиональными офицерами- пожарными. Как же они не предусмотрели и послали в огонь не защищенных людей, еще мальчишек?  Есть ли мера искупления такой халатности?   Все мы уже опытные, по  третьему-четвертому годам службы, старшины,  знаем, что наши аппараты приспособлены к пребыванию в  воде и только в воде.  Они создавались  как  спасательные, для выхода из  аварийных подводных лодок.   Как легководолазные их приспособили за неимением     других.
    Мы стоим, нервно курим, закурил и я, хотя давно бросил.  Каждый, очевидно, думает свою думку: как  поведут себя в огне маленькие кислородные баллоны, неизвестно. Известно только – кислород и огонь вызывают взрыв. Как выдержат высокую температуру дыхательные мешки из тонкой  прорезиненной ткани.  Мешки на груди и легкие  человека - единая дыхательная система,  повреждение и просто  удар по мешку- это повреждение  или удар по легкому.  Что будет с тонкой  медицинской резиной шлема- маски, не слезет ли, если даже   выйдем из огня, вместе  с кожей лица и волосами.  Никто не знает….  В воде мы обучены  и  тренированы, у каждого есть свой личный опыт.  В огне,  нет такого опыта ни у нас, ни в дивизии вообще… На чердаке в густом дыму  ничего не видно, а сквозь  стекла шлема с копотью - полная слепота.  На нас хлопчатобумажная рабочая  форма, пожарные в глухой  брезентовой, но на чердак не идут, а наша легкая, скорее угроза, вспыхнет факелом.  Однако комдив выбрал нас, он  знал, пойдем, куда прикажет.
    Мы стоим в нескольких метрах от комдива, а он курит одну за другой свои «Беломорины».  Губы у него сомкнуты, хорошо нам знакомое лицо напряжено.  К нему подбегает, очевидно, порученец и передает  от кого-то приказ  отправить нас  наверх, на чердак.  Комдив молча кивнул головой  и прикурил, очередную.   Мы ждем в напряжении,  должен бы кто-то объяснить нам задачу…  Аппараты проверены, шлемы наготове…Вновь кто-то подбегает к комдиву и вновь он кивает головой.  И после третьего или четвертого понукания он поворачивается к нам и дает команду: «Вернуться на катера, аппараты на штатные места. Шагом марш!»   Мы, оторопевшие,  повернулись и пошли.  Идем неспешным шагом, а куда спешить, молчим. Кто-то не выдержал и сказал:  «Пожалел нас, Батя, не стал нами рисковать…».  Другой добавил: «Смелый,  не простят ему…».
    Таким был наш Батя… Активный участник войны на Северном флоте, они тогда воевали на маленьких дюралевых катерах конструкции А.Туполева  с бензиновыми двигателями, что воспламенялись от  малейшей искры. Они сами себя считали «смертниками».  Он, как всякий фронтовик, знал цену человеческой жизни и насмотрелся да, видно, и сам испытал, с какой легкостью  отправляют в пекло других.  И выбирая нас, он знал, что у каждого из нас было чувство личной привязанности, личного долга, лично  Бате,  а не какой-то далекой, почти  мифической родине  на самом её краю.  Батя и был для нас Родиной…. Когда пришла пора  очередного  отпуска  группе матросов, а денег в части не оказалось, занял у своих офицеров и отправил.  Когда в сентябре после смены гребного винта я выбрался на пирс с предсмертной дрожью переохлаждения, Батя, вопреки запрету, приказал напоить меня спиртом и уложить спать, чем и спас…Через пару часов я был здоров, словно и не  испытал трехчасового  пребывания  в прибрежной  холодной и мерзко грязной воде.  В рекомендации, что он дал мне при вступлении в партию, написал такие слова, как только и может отец.  Когда мы, молодая команда, на первой своей шлюпочной гонке пришли последними, он один ждал нас на пирсе и ни слова упрека, и даже сохранил нам поздний обед.  Зато на всех  других гонках мы были первыми. И  так всегда и во всем первые: на стрельбах торпедами и зенитными пулеметами, в дежурном звене с боевыми торпедами, в  сложных походах  в любые погоды,  например  поиск подбитого американцами истребителя из дивизии И.Кожедуба в мороз и ветер у самой корейской границы… И, конечно, бесценное -  отношение в дивизионе, атмосфера: в горизонтали (матрос-матросы) и вертикали  ( матрос- офицеры). Вначале казалось, что это опасности службы  так сплачивают. Да вот командиры других  дивизионов и бригад, даже  более  «дипломированные», со значками академий, ан  нет….    Наш имел, что-то такое, что выше  образования и  даже опыта.  Собственно это «ЧТО-ТО»  и материализует  образование и опыт,  без этого человек, что пустая емкость с пышной  этикеткой.  В нем как-то органично сошлись  человечность и непреклонная  верность служебному  долгу, уверенность, отвага и отцовская забота о каждом.
    Какая   это удача  для молодого человека  на военной службе оказаться под командованием такого командира, каким был наш комдив  Иван  Борисович  Антонов.
     Мне повезло…