Просто отпуск на Тереке. Продолжение

Ну вот, наш плот дошел до совхоза, с которым связана наша юность.

Большинство бараков, которыми была сплошь застроена центральная усадьба совхоза, убрали и на их месте построили кирпичные домики на две семьи. Все наши знакомые живут в таких домиках. У каждой семьи сад с виноградником, вино при встречах с нами приносилось из погреба в трех литровых банках.

А в те далекие времена (еще за 30 лет до этого похода – т.е. в пятидесятые годы) такой «дурью», как виноград, не баловались. Жили в бараках, на выделенных в поле участках сажали кукурузу; надо было кормиться и детей учить – это была основная цель. Малюсенькие палисадники и одно – два фруктовых дерева были только у руководства. Считалось, что к  лучшему мы будем идти вместе, руководство на шаг впереди, рабочие чуть сзади.

Макар Семенович в совхозе был хозяином, и должен был играть роль хозяина гостеприимного. Когда в совхоз наведывалось трестовское начальство, тетя Люся готовила курицу к обеду, как для гостя. Наверное, для  начальства что-то выписывали в совхозе по себестоимости. Вот и весь тот шаг. Вот и вся возможность демонстрации гостеприимства. А ведь Макар Семенович должен был организовать работу в хозяйстве, раскинувшимся на десяти тысячах гектаров. Земли, как у Троекурова, а достаток, как у «справного» крестьянина.
А с чего это вдруг меня разобрало?

Да вчера на водокачке у Терека, разговаривая о житье – бытие, слышали мы и то, что сейчас все по-другому. Сейчас директор не на курицу отличается от рабочего. Сейчас, мол, должность директора покупают за 20 тысяч (четверо «Жигулей»). И вот запало, и смотрю на все через эту призму, а она может быть такая кривая, что исказит картину до неузнаваемости. Да вот, в Куйбышеве разговор рабочих на пилораме, который я слышал: «Кузнецову, – мол, –  что, у него машина; возьмет бабу и в лес». Для нас, знавших Кузнецова, это абсолютная нелепость, а у этих пилорамщиков прелесть всего мира, все заманчивое стянулось в одну точку: «чужая баба».
Может, так же и 20 тысяч за должность директора?

Однако, зашли в прекрасный новый магазин, а продавец там молодой очень красивый, очень холеный мужчина. К такому зрелищу мы не привыкли. За прилавком должна стоять женщина, а мужчина должен сидеть за баранкой трактора. Мы были по разную сторону прилавка не только в буквальном смысле, но и в переносном. Мы еще думали и жили по-старому. Раньше общество объединяла массированная пропаганда общей цели, пропаганда поддерживалась близким для всех средним уровнем жизни. Через полвека, после провозглашения цели, по обществу прошла трещина, и цель как будто булькнула в эту трещину.

Не потому пропала цель, что она достигнута, – такие цели не достигаются, ибо нет предела насыщению и честолюбию, хотя и существенна разница, между положением, при котором, когда сеяли кукурузу, на «хлеб» не хватало, и положением, при котором сейчас, когда виноград выращивают, на «Жигули» не хватает. Все же двигаемся?
С дороги сбились.
это я писал во время похода, т.е. за 10 лет до заявлений о прекращении строительства коммунизма).
С тех пор (с 92года) прошло еще почти четверть века, и я не могу  объяснить одной фразой причину того, что случилось,– объяснением этому служит вся книга.
 

 Профиль совхоза изменился.
 На Дагестанских и Чеченских совхозных полях интересно проследить за зигзагами централизованного управления сельским хозяйством.
До войны стране нужен был хлопок и не только для рубашек, но и для пороха.  Макара Семеновича послали развивать хлопководство в Алпатовский совхоз на левобережной Чечне. Во время войны и после войны нужен был хлеб. Небольшие поля хлопка остались, но основной культурой стал хлеб.

Когда после войны немного оправились, еще при Сталине встал вопрос: так что же растить на этих полузасушливых солнечных полях? Спросили у директоров совхозов: какое у них мнение, что рациональнее, хлопок или зерно. Дядя Марк был в затруднении -  никаких расчетов цен, затрат, риска. Мнение! И надо угадать, чего от него ждут. Он даже мое мнение спросил – все-таки без пяти минут инженер. Я не помню, что я пролепетал. Хлопок требовал очень больших затрат ручного труда. Директора единогласно отдали предпочтение хлебу, который на 100% возделывается машинами.

И вот новый поворот. При Брежневе кто-то заявил, что нам страшно не хватает вина. В Италии, во Франции во время обеденного перерыва за обедом рабочие вместо чая пьют вино и производительность труда у них выше, чем у наших рабочих. А у нас после работы водку и в стельку. Это не мой юмор, так писали газеты, но писали они это не в качестве юмора, а в качестве аргументов в пользу увеличения производства вина. (Какая-то журналистка в Известиях или в Правде распиналась).

Теперь в «нашем» совхозе на бывших хлебных полях поднимались маленькие, молодые саженцы винограда.  Зачем??? Мы же и так уже зерно покупаем. Чтобы ввести талоны не только на дешевую колбасу, но и на макароны?

Наши с Валиком друзья из совхоза разъехались, некоторые ровесники наших родителей еще были живы, некоторых из них мы навестили. Навестили и Кузнецовых, которые присматривали за могилой бабушки, мама на пасху их поздравляла небольшими переводами.
В совхозе были друзья Генки и Павла. Они и устроили нам прием.
17.08.80.
Вчера под вечер началось гульбище по поводу нашего приезда, и продолжалось до полного напития и наедения – все выпить и все съесть было невозможно.

Утром отправились на кладбище. Забетонировали металлическую доску, которую заготовил Валентин. Сделали мы надгробье не для бабушки – для показа живым, местным жителям. Смотрите, русские тоже чтут могилы бабушек. Я уверен, что чеченцы не будут разрушать наши могилы даже в отместку за то, что мы стелами их надгробий выстлали полы в свинарниках. Кто совершил двойное осквернение, руководители или народ? Пожалуй, в своем великорусском шовинизме мы друг друга стоим. Сейчас, когда мне за пятьдесят (во время этого похода), я бы, возможно (?), противился такому варварству, а когда мне было около тридцати, я бы, пожалуй, мог поступить прагматично.

После обеда началось продолжение гульбища, но уже у других друзей в газгородке.

Вечером ребята пошли прощаться с друзьями, а я на берегу остался писать.
 Подошел новый дежурный с водокачки, узнав, кто я, он сказал, что знает мою мать. «Она мне очень помогла», и он рассказал, что когда было принято решение вернуть чеченцев на родину, он не стал ждать организованной отправки, а поехал с семьей самостоятельно. Приехал, а ему говорят: «Поезжай обратно, команды принимать, еще нет». Мама, узнав, что он член партии, посоветовала ему обратиться прямо в райком партии. В райкоме разрешили ему остаться.

Можно представить себе его радость разрешению остаться. Можно понять его благодарность маме за такой пустячный совет, когда представишь глубину его отчаяния при мысли о том, что надо опять ехать в Казахстан.

Его рассказ я принял как нормальное повествование, все это понятно. Поразила меня в этом рассказе фраза, которую он обронил в конце, о том, что сейчас за такое решение, за такой совет, представив это как содействие, слупили бы как следует. Он выразил сожаление, что сейчас ни у него, ни у его товарищей нет «краснухи» (осетрины).
-  Да мне дорога ваша добрая память о маме.