Московская быль

   2008 год. 3 марта. Город Москва. Приемное отделение городской клинической больницы № 63. Вечер.
 
   На больничном кресле-каталке сидит Старик. Седой. Худой. Костистый. Его только что перевезли из машины скорой помощи в приемный покой. Ждет своей участи.

   Побелевшие кисти рук обхватили подлокотники кресла-каталки. Прямая спина. Глаза широко открыты.

   Старика душит ярость.

   Пронизывающая боль от раны, полученной в 43-ем, полыхает в правой стороне груди.

   Надо успокоиться. Вспомнить что-то светлое и радостное. Тогда хотя бы боль в правом подреберье утихнет. Можно будет передохнуть.

   Сейчас будут делать укол, чтобы вырубить Старика и хоть на малое время огородить его от действительности.

   Старику далеко за 80.

   День рождения он встретил в очередной больнице.

   В госпитале инвалидов войны в третий раз от него попросту отказались, заявив категорически родственникам, что Старик здоров и ему требуется только одно – домашний уход.

   Было это больше года назад.

   Это уже пятая больница, куда собственный сын сбагривает Старика с глаз подальше.

   Сноха (третья у сына по счету) сегодня с утра орала на деда: «Надоел!». Ей некогда заниматься Стариком – фитнесы, тряпки, треп по телефону отнимают все время. Некогда.

   Собственный сын. Старые друзья не поверили бы. Только вот нет больше друзей. Последнего – Саньку Вострова -  схоронили три года назад. Лихой был парень. Вместе закончили войну в Берлине. Саньку всегда обходили наградами. Героя не дали из-за того, что начальника особого отдела, уже в Берлине, обложил матом и еще грозился пристрелить как последнюю ……… .

   Нервы сдали у Саньки. Дальневосточник. Бывший морпех. Разведчик от бога.

   Вступился за немку.

   Полковника ему дали уже после войны.

   Сталин еще был.

   Берлин. Берлин. Расскажи кому, что присутствовал на подписании немцами акта о капитуляции – не поверят. Скажут, врет Старик. Из памяти выжил. Еще и обидное добавят.

Мол, Москву в 41-ом спасли не сибиряки, а мороз.

   Еще на кого нарвешься.

   В прошлой больничке накормили снотворным, чтобы не канючил.

   Обделался во сне.

   Старый совсем. Так эти больничные санитарки, хуже фашистов – приперли старого на каталке в холодный бокс и давай поливать ледяной водой.

   Терпи полковник. Это ж чужие люди. Не свои.

   Господь не приберет.

   Свои пострашней. Бизнесмен. Сын. Разбаловала теща, царство ей небесное.

   Вырос абалдуй.

   Глядя на него, и племянница туда же. В больницу, как же, наведывалась. Раз или два за год. Отматерила сестер и врачей за то, что плохо за Стариком смотрят. Горластая. Хоть бы раз пол-яблочка принесла. В больнице, говорит, все есть. Не при Советах. Нет, платную койку она для деда не берет. Нажимает все больше на былые заслуги Старика.

   Квартиру в центре Москвы ей отписал, думал, когда - никогда поухаживает за старым.

   Куда там.

   Вот после того, как квартиру племяннице отписал, сноха и озверела.
   Две лавки на черкизоне сноха держит. Все мало. Предприниматель. Копейки не уступит.

   Лучше, говорит, выброшу.

   Ну и Старика туда же – по больницам.

   Телефон забрали, чтоб не звонил.

   В прошлый раз не выдержал. У чужих людей попросил. Позвонил сыну: «Забери меня, сынок, отсюда. Худо мне тут!».

  «Я сейчас говорить не могу – у меня совещание. Перезвоню».

   А куда перезвонит – телефона-то у деда нет.

   Так до сих пор и звонит.

   «Зря я после войны в Москве остался»- думает Старик. « Надо было домой – в Сибирь.

   Там звери в тайге и то ласковее».

   Куда Старика-то положить? К диабетикам. Там, вроде, бесплатное место есть.

   В коридоре.