Дневник и фото - 1994

4 января 1994 г.
День с Мурзиком и Бабуфкой-Ниндзей  (я последнюю неделю столько работал, что едва не уснул, пока смотрели «Бэмби»). Вечером, по дороге проводив маму,  поехали с Никой на праздник  в Кремль.
Оказалось, что нынешня Ёлка в Кремле –  это уже не Георгиевский зал (на что я  надеялся, живя давними воспоминаниями),  а холл в КДС (уже много-много лет). Родителей туда  не пускают – загнав своих детей в аквариум, они (мы) должны стучать зубами на Соборной площади и, встав по периметру, дожидаться, когда после концерта сюда выпустят наших чад. 
Всем холодно, все на нервах – как-то увидишь в толпе  СВОЕГО ребятёнка.
Наконец в девятом часу вечера первые младенцы по милицейскому коридору (ей-ей ГУЛАГ) потянулись на площадь под смех и аплодисменты. Обойдя площадь по кругу, первый ребёнок никого не нашёл (родители не увидели?) и встал в центре, чудом не ревя. Я приготовился ждать до конца всей церемонии, но тут во второй сотне детей появилась моя законопослушная дочь – летела,  не глядя по сторонам, к последней ступеньке КДС, на которой я велел ей меня ждать, если что.
Ёлка в Кремле Нике вообще никак не понравилась.

12 января 1994 г.
Обилие публикаций на «кровавые» темы столь высоко подняло читательский  болевой порог, что все чувства притупляются. В сегодняшнем «МК» потрясающий   текст «Спасите наши души!» – с жуткими фотографиями убитых в армии ребят.  Будь такой материал напечатан в конце 80-х  (а все фотографии датированы теми годами), это была бы социальная бомба. А в нынешнем номере «Комсомольца»  самый читаемый материал – игривое интервью со Стасом Садальским.

14 января 1994 г.
Наша  «огоньковская» группа в «МН» стремительно разваливается – все это чувствуют, но старательно гонят прочь подобные мысли.  Сегодня не сдержались:  суровая ссора с Олегом <Хлебниковым> едва не кончилась окончательным разрывом. Остановились на жутковатой шуточке Дениса <Новикова>:  осталось только некрологи печатать!..

25 января 1994 г.
Американцы уведомили нас, что с 15-го февраля сворачивают русский проект  «Нью-Йорк таймс» как нерентабельный (мода на Россию прошла, у Сульцбергера-младшего новое увлечение – интернет, и 30 тысяч русских подписчиков не в счёт). Значит, под угрозой и наши собственные журналы – «Русская виза», «Книжный magazin», «Мир Божий». И опять нужно крутиться – ещё и потому, что за несколько   лет, прошедших после нашего ухода  из  «Огонька», у нас сложился автономный трудовой коллектив, терять который  попросту глупо.

31 января 1994 г.
Митя Захаров пытается раскрутить передачу «Абракадабра» с новой своей любимой девушкой («Здрасьте, я Лена Шмелёва!»), но совершил ошибку уже тем, что сам написал все слова за ведущую, напрочь исключил момент импровизации.  В итоге – натужная скукотища, в которой реальной жизни – ноль.

5 февраля 1994 г.
Господи, как мало мне надо для полного счастья! – запереться дома и смотреть по видику всё подряд: «Фавориты луны», «Кольт Питон-357», последнего «Крёстного отца»...

8 февраля 1994 г.
Приехали Синявские. Вчера собрались у меня дома (с Вигилянскими, Черновым  и Жаворонковым) и до двух ночи говорили о мраке 3 – 4 октября. При всей своей жёсткости,  Марья Васильевна очень слезлива – несколько раз плакала, когда  смотрели хронику тех окаянных дней.  Андрей Донатович, по обыкновению, тихо  сидел в уголке, только когда агрессия МВ переливала через край – выкрикивала нечто  гуманно-толстовское.
Вообще разговор шёл на повышенных тонах, а Марья снова и снова вопрошала: «Как вы позволили Ельцину расстрелять из пушек Белый дом?» Сегодня с тем же вопросом диспут продолжился на «Соколе» – на квартире Ирины Уваровой, куда набились два десятка «респондентов». Андрей Донатович тщетно пытался переместить разговор поближе к литпроцессу, однако бабку  Марью  перебить невозможно – её волновали только танки.
В итоге все окончательно размежевались, ни о каком согласии и речи быть не  может.

11 февраля 1994 г.
Сделали последний номер «Нью-Йорк таймс». Напоследок похулиганили, конечно: в нескольких передовицах – как в акростихах – написали по первым буквам абзацев: «Лошак – жук», «Привет Траслоу»,  «Окс – жопа», «Абова жалко»...
Вышло всё – за упокой:  с истерическим хохотом и надсадным юмором.
На очереди – переговоры о нашем слиянии  с командой Сергея Кушнерёва, недавно ушедшей  из «Комсомолки»  (написали мы с Вигилянским письмо Лошаку и редколлегии «МН», что у нас сложилась самостоятельная выпускающая группа из 12 человек и неразумно увольнять такой опытный сплочённый коллектив).

18 февраля 1994 г.
Оказалось, умер отец Маши Шишлиной – Николай Владимирович (в «МН» некролог принесли). Я его не знал совсем – только лишь наслушан был, но из всех разговоров вырастал облик человека, который при Брежневе числился журналистом-международником, а на деле играл очень большую роль во всех кремлёвских интригах и был доверенным человеком  А. Н. Яковлева.   

20 февраля 1994 г.
Теперь знаем:  для многих день 14-го февраля – День влюблённых, а для кого-то – день казни серийного маньяка Андрея Чикатило, убившего больше пятидесяти человек.  Рассказывают, что ведший это судебное дело прокурор за полчаса до приведения приговора в исполнение попросил у смертника автограф и тот написал на книжке М. Кривича и О. Ольгина «Товарищ убийца»:  «…спасибо вам и всем, кто со мной мучился, и чтоб больше не было таких, как я, таких преступников или больных... 14 февраля 1994 года.»   Такие вот странные сближенья:  прошение Чикатило о помиловании президент Ельцин отклонил 4-го января, и чего ждали, подарив выродку ещё сорок дней жизни?..
Вечером по ТВ – шедевр Феллини «Сладкая жизнь».

21 февраля 1994 г.
Завтра Синявские улетают в Париж, а мы после их поездки в Питер так и не повидались – не доругались. Хотелось бы, конечно, поставить точки над  «i»,  а то я в их глазах так и останусь обывателем, подобным Чернову, приветствовавшему расстрел БД ельцинскими танками.

22 февраля 1994 г.
...Придя на могилу Слуцкого, увидел в снегу табличку с именем Юры Болдырева. Разломил одну свечечку на двоих и вздрогнул:  занимаясь публикациями Бориса Абрамовича, Юра много лет жил на «кусочек» от его стихов, вот и после смерти…

23 февраля 1994г.
Дума сделала подарочек правоверным путчистам, томящимся в Лефортове – приняла закон об амнистии. По существующему законодательству, амнистия вступает в силу с момента опубликования решения Думы – Ельцину остаётся лишь локти кусать. И взывать-то не к кому – народ в полнейшей апатии:  безмолвствует.

25 февраля 1994 г.
С интересом смотрим на новых эмигрантов, которых пригрели «Московские новости», на этот раз – из «Комсомолки». Причём эта волна гораздо  мощнее, чем исход из «Огонька» в 1991-м – когда нас была дюжина, то этих ребят – больше полусотни.  И лидеров  у них гораздо больше – если в нашей команде  моторов было трое (Бирюков, Вигилянский и Хлебников),  то в этой самые моторные люди – Дима Муратов, Сережа Кушнерёв, Акрам Муртазаев, Игорь Степанов, Юра Сорокин, Юля Будинайте. И бурлят они гораздо эффективнее нас – сразу зарегистрировали содружество «Шестой этаж» (где и мы, между прочим, сидим, а ничего такого нам в головы не пришло) и уже готовятся отметить первый год жизни своей  «Новой ежедневной газеты», которую сделали буквально на коленке (политическая, оппозиционная, дружащая с Горбачёвым). Вроде бы по возрасту очень близки с нами, но – совершенно другое поколение.

26 февраля 1994 г.
Работаем. Судорожно, без оформительской концепции, попросту затыкая дырки в вёрстке чем попало, выезжая лишь на опыте NYT.
К вечеру в «МН» началось броуновское движение – съехалось всё начальство, заперлись в кабинете Лошака, через час расползлись по этажам, досадливо отмахиваясь от расспросов. Только около 3-х ночи, добравшись домой, по сообщению «Свободы»  узнал, отчего все метались – генпрокурор Казанник подал в отставку, якобы в знак протеста по случаю амнистии. Не надо быть семи пядей, чтобы понять: выкручивали ему руки, требуя под любым предлогом блокировать узников Лефортова, а не найдя выхода – выгнали  непокладистого законника к чёртовой матери.

4 марта 1994 г.
Женя Абов устроил нам совместную дружескую попойку с ребятами из «Комсомолки» (формальный предлог – у Серёжи Кушнерёва 8-го марта день рождения, но в Женский день нам нормально пообщаться не получится. И Женя расщедрился – накрыл роскошный стол, особо не скрывая, что хотел бы нас перемешать и сделать одну общую команду.  Как подобное слияние может быть оформлено де-юре и де-факто – не очень понятно, поскольку выпивший Кушнерёв открыто провозгласил:  «Если Я делаю газету, это значит, что Я ВСЮ ЕЁ ДЕЛАЮ САМ!»...

5 марта 1994 г.
В разговорах о том, чем нашему коллективу теперь заниматься, вдруг всплыла шуточка Дениса – насчёт газеты некрологов.  И действительно, почему в нашем городе-герое Москве, где редкий день обходится без стрельбы или взрыва, до сих пор нет газеты уведомлений о смертях,  под скромным и неброским названием, скажем, «Московский некрополь»?  Особенно хороша аббревиатура  «МН» – воображаем реакцию главреда Вити Лошака, в ответ на предложение сделать такую вкладку в его еженедельнике. Вигилянский обещал набросать концепцию.

10 марта 1994 г.
Сказано – сделано:  Вигилянский, как главный дока по разработке издательских концепций, вкратце изложил свои соображения по структуре нового издания.
Основная суть сказанного:  в нашей стране, где человеческая жизнь испокон веков  стоит дешевле картошки, и миллионы людей ушли в небытие без креста и покаяния, о культуре смерти никто понятия не имеет. Потому в еженедельнике «Московский некрополь» основными разделами должны стать «История», «Философия», «Наука» и «Религия». И, конечно,  «Культура» – здесь  материал  благодатный: эстетика надгробных памятников, поэзия русских плачей и эпитафий, мотивы смерти в творчестве великих поэтов.
Ещё, как ни дико звучит, – раздел «Здоровье» (что ни говори, а момент неизбежного ухода в мир иной по возможности лучше отдалить). Это вторая половина газетной тетрадки, а в первой  – «События», «Происшествия», «Криминальная хроника».
Центральный разворот – траурный раздел «Мемориал»  сплошь состоит из некрологов:  персональных, с фото и биографией ушедших (за деньги заказчика, как и возможность выноса на обложку издания), и общей колонкой бесплатного поминальника.
Затраты на редакцию – минимальные: редактор, наборщик и верстальщик, корректор, секретарь на телефоне, плюс клерк для приема объявлений.  Помещение –  2–З комнаты,  рядом со станцией метро. Распространение – через районные загсы, кладбищенские конторы и церкви. Спонсоры проекта – да хоть бы и непременный атрибут всех знатных похоронных процессий певец Кобзон, отец которого имеет самое непосредственное отношение к погребальному бизнесу.
В разгар обсуждения к нам заглянул Женя Абов. Посидел в уголке, развесив уши и округлив глаза, мечтательно закинул голову: «Да-а, ребята... Это ж золотое дно!»...  И мгновенно исчез (подозреваем – побежал пугать нашим авантюрным проектом Лошака).

13 марта 1994 г.
Скромные домашние посиделки по случаю Женского дня. Приехал Гена Русаков и на рассказ про «Некрополь» огорошил:  нигде в мире подобного издания не видел!  Значит, у нас будет ещё и ноу-хау.

15 марта 1994 г.
Фыфка просто молодчина – за неделю сама сделала дизайн «Московского некрополя», подобрала шрифты и сверстала 16 полос формата «МН», которые даже «рыбой»  не назовёшь – абсолютно роскошное издание с рубриками, текстами и иллюстрациями!
Открывается номер репортажем с похорон убитого банкира Лихачёва, информацией о сороковинах кинодраматурга Габриловича, новостями недели (кладбище для животных открыли, импортные лифты для спуска гробов «Ритуал» приобрёл) и исторической колонкой к годовщине ухода академика Шмидта.
Разворот «Хроника происшествий» – перепечатка криминальной информации из «МК» и журнала «Судебно-медицинская экспертиза» (порезвились, да: «Клинок ножа в полости черепа» и «Полный отрыв головы от туловища посредством хобота слона»).
На следующих страницах – дискуссия о перезахоронении трупа вождя мирового пролетариата, с рисунком  Сысоева (на мавзолее вместо имени Ленина – вывеска «Макдональдс»)  и дискуссия об эвтаназии (рубрика «Медицина»). В разделе «Культура» – поэтические эпитафии с надгробий Новодевичьего монастыря.
Центральный разворот некрологов – «Sit tibi terra levis» – с именами-фамилиями ушедших  (весь список погибших в октябре 93-го). 
Последняя полоса – для потенциальных рекламодателей:  афиша фильма Евтушенко «Похороны Сталина», приглашение в ресторан Юры  Лохвицкого  «Саят-Нова» и анонс книжки пиита Лаврина «Энциклопедия смерти».
Прелесть, а не газета!

17 марта 1994 г.
Встретил в коридоре Войновича и затащил к нам.  За четыре последних года настроение Владимира Николаевича сменилось абсолютной мерихлюндией.   Оно и понятно: издатели пиратствуют – норовят выпустить книжку без договора и потом не платить за неё деньги. Договорились сделать беседу на эту тему.
Ночью по НТВ – «кино не для всех»:  фильм Оли Жуковой «Счастливого Рождества в Париже» – полный набор глупостей а-ля Нарбикова. Верный признак бездарности – монтажная каша (ни начала, ни конца), которая варится изо всего, что есть под рукой – есть это варево невозможно. Жаль, я всё-таки ждал, что Оля со временем найдёт себя.

21 марта 1994 г.
У Войновича в новой его квартире на Астраханском – кое-как обставился, но ещё не обжился: сидит у себя дома, как в гостинице. Поговорили хорошо (записал полуторачасовую кассету), но пока диалог воедино никак не связывается.

22 марта 1994 г.
В Америке раздача «Оскаров» – улов Спилберга: 12 номинаций за «Список Шиндлера» плюс ещё два – за «Юрский парк».

23 марта 1994 г.
Вчера под Новокузнецком разбился аэробус «А-300». О причинах лишь догадки, самая поразительная – из уст лётчика, товарища погибших: за штурвалом лайнера вполне мог быть малолетний сын пилота. Из вечернего выпуска «Вестей»  этот фрагмент вырезали – вероятно, сочли абсурдным, а скорее всего затем, чтобы не пугать пассажиров наших авиакомпаний: если эта бредовая версия подтвердится,  то отечественную гражданскую авиацию нужно серьёзно лечить.

4 апреля 1994 г.
По мере того, как «Московский некрополь» стал приобретать товарный вид, наш энтузиазм постепенно угас: с одной стороны, газета даже начинает нравиться, но вместе с тем понятно, что серьёзно делать её своими руками не сможем,  и в идеале – хорошо продать идею вместе с дизайном. Михаил Абрамыч Пегий Лис дольше всех упорствовал, пытаясь найти спонсоров, но его беготня кончилась тем, что  слух о новом проекте по Москве пополз – вчера телеобозреватель печатной периодики с мрачной иронией прошёлся по адресу похоронного издания в своём ТВ–обзоре.  Да и Серёжа Кушнерёв нас укатал своими идеями.

22 апреля 1994 г.
Едва узнал на улице Лену Захарову, так изменилась после развода. Говорит: «Кто-то выгодно выходит замуж, а я выгодно развелась – Митя купил мне машину  и квартиру в Митино...»  Женская логика: хоть как-то обрести утешение.

9 мая 1994 г.
Идя в «МН», на Пушкинской очень кстати встретил Фогельсона, спешившего в  театр  на Трубной, где нынче отмечали юбилей Окуджавы:  отдал Виктору  цветы  для Булата Шалвовича, с поздравлениями (сам из редакции выбраться не мог – подписных полос прорва).
Ночью наслушался сплетен, в которых фигурировал Поздняев:  Миша отбросил-таки конспирацию – привёл на вечер Веру Павлову и прилюдно представил её  Окуджаве, как гениальную эротическую поэтессу – реинкарнацию Сафо.
Мне  можно кол на голове тесать – не покидает подозрение, что Миша с Верой   затеяли  такую же мистификацию,  как некогда Юра Влодов с Марой Гриезане.  Если  Поздняев решил донорствовать, он стену пробьёт. Бог в помощь, лишь бы  собственная Мишина муза при этом не пострадала.

13 мая 1994 г.
Погиб Эдмунд Иодковский (сбила машина).  Знал его много лет, а помню о нём только одно – что был невероятно несуразен, и чашка вылитого мне на спину кофе в «Огоньке»  была не единственным поступком – вроде бы случайным, но точно характеризующим  Иодковского: он не умел предвидеть очевидное. Впрочем, несколько лет чуть ли не в одиночку выпускал писательскую газету, которую прочили Нагибину и от которой наша компания отказалась. Человек творческий, Эдмунд гордился, что его «Марш целинников» стал народной песней. 

17 мая 1994 г.
Подписали в печать 3-й номер «МН – Коллекция» (вложен в № 20 «Московских новостей»), а мысль «Кому это нужно?» не покидает. Сперва – про баб-с, потом – про компьютеры, а этот  – про отдых и туризм. А дальше – к лету? к осеннему сезону? к Великому Октябрю? к Рождеству?.. Кушнерёв в восторге – считает, что это здорово, что так и надо. Кажется, что мозги у него сделаны из какого-то другого материала, чем мои.
Единственная радость:  Фыфка очень сильно прибавила мастерства и теперь может работать самостоятельно (сегодня у моей любимой есть замечательная профессия).

18 мая 1994 г.
Умер Саша Рыбаков  (с днём похорон неясно – ждут прилёта Анатолия Наумыча из Штатов).
Вообще-то по степени алкогольной интоксикации Сашка  должен был умереть лет  10-15 назад, когда ещё работал в «ЛГ». Я помню, как он из неё вылетел. Выросший   на коленках советских классиков,  с детства привык  каждому  «тыкать»,  и как-то, оказавшись в лифте с Чаковским,  попросил:  «Дядя Саш,  одолжи  чирик до гонорара!».  Обалдевший главред тут же выдал ему требуемую бумажку, а придя в  свой кабинет – сразу поднял крик: «Немедленно уволить этого!... Ну,  этого!...».  На вопрос секретарши, кого именно, ответить не мог – Чак вообще не помнил ни  одной фамилии.  И забылась бы эта история,  но Саша сам виноват – заявился к Чаковскому и вернул ему десятку.  Тут Александр Борисович уже не сплоховал – вцепился в рукав негодника с криком:  «Этого! Вот этого уволить!»...  После чего  пьяный Рыбаков сидел под дверью «Литгазеты», плакал горькими слезами и всем жаловался: «На хер дяде Саше сдалась эта десятка!..»
С того времени его жизнь и пошла под откос,  вот и Наташа Борисовна ушла от  Сашки  к успешному  автору  «Смиренного кладбища»...

23 мая 1994 г.
Наконец-то крестили Фыфку: Вигилянский собрал нескольких страждущих и  договорился с батюшкой переделкинской церкви. Накануне окунуться в купель  решил и Вознесенский, но в назначенный час не появился (очевидно, Андрей  Андреич встретил Далай-ламу и решил, что его религия покруче православия  будет).
Крестил батюшка по полному канону – с выводом новообращённых в Храм. Потом трапезничали в доме священника за вполне светским разговором. Батюшка рассказал: местные мафиози подарили его храму колокола и медную доску «от солнцевской братвы», а куда её вешать – ума не приложит.
Когда  прощались, пообещал обвенчать меня с новообращённой, ежели Фыфка решится  связать наши души навечно (пока ни одна жена и на этом свете больше трёх лет  меня не выдержала).

27 мая 1994 г.
Возвращение Солженицына – через двадцать лет хулы и ненависти – триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького,  всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.

7 июня 1994 г.
Взорвали машину Березовского: самого БАБа Бог миловал, но погиб его водитель. Удивительно,  но почему-то многие говорят, что убивать его не хотели – будто бы это было предупреждение. 

9 июня 1994 г.
Булычёв заразил меня фалеристикой, а я его – фотографией,  благо Игорю подарили простенький фотик, и он теперь всех этой мыльницей снимает.  Нынче были у него с Фыфкой,  так Игорь Всеволодович напялил на нас  все головные   уборы, и если из девушки получилась славная казачка,  то из меня – отличный Бонапарт.

14 июня 1994 г.
Совет директоров «Московских новостей» от лица гендиректора распространил в редакции Открытое письмо – обращение к коллективу, которому предстоит как-то объяснить, почему с осени газета будет выходить не на 48 полосах, а на 32-х, при  этом ряд рубрик (неполитических)  выносится в «воскресный выпуск». При том ни   слова не сказано  про реальную причину – с закрытием проекта «NYT» у «МН»  элементарно кончились деньги, то бишь валюта, а на деревянные рубли выжить в нынешней финансовой ситуации невозможно. Непосредственно о нашей группе   ничего не сказано – для всех  очевидно, что неполитическое приложение будем  делать именно мы, «огоньковские» эмигранты и коллектив Серёжи Кушнерёва.

17 июня 1994 г.
Умер Нагибин:  днём прилёг на полчаса и не проснулся –  так с ладонью под щекой Алла Григорьевна его и нашла... Это при том, что первый инфаркт у Юрия Марковича был в 42 года!..

20 июня 1994 г.
У нас состоялся «цивилизованный развод» – оставили Олегу «Русскую визу» и вышли  из одноимённого ТОО.
Ещё одна страница моей жизни – с эпиграфом «Мы ушли из «Огонька»!» – закрылась.

21 июня 1994 г.
Утром нашло какое-то затмение – поехали с Фыфкой в Елоховский собор (хоть и оставалось смутное предчувствие, что отпевание Нагибина не там, а на Новодевичьем).
Людей в монастырский собор пришло в общем довольно много (по нынешним – повального безразличия – меркам), и если киношники простились с Юрием Марковичем в Доме кино, то здесь были писатели – Карякин, Лесневский, Савельев,  от   п р о з а и к о в  – только Мамлеев. Расстроило, что совсем не было из тех многочисленных просителей, которые в качестве начинающих писателей десятками обивали порог Нагибина, канючили у него рекомендательные письма (и ведь да – «врезов» к прозе молодых мастер написал достаточно).
Несмотря ни на что – очень светлые похороны (у могилы гроб после церкви уже не открыли): нарядная вдова Алла (сшила роскошный траурный комплект с пелеринкой), тихие голоса (грустный «товарищ Сухов»–Кузнецов), сухая песчаная могила...

22 июня 1994 г.
Солженицын добрался-таки до Москвы – его  55-дневное  путешествие по Расее завершилось торжественной встречей на Ярославском вокзале – как Толстого на Курском  и Горького на Белорусском.  Есть в этом действе нечто совсем картинное – как  бы срежиссированное с не очень понятной для простого народа (вроде меня) целью. Но знаю многих людей, которые воспринимают возвращение «Исаевича» как знаковое, с которого начнётся чуть ли не возрождение России.

4 июля 1994 г.
Никогда не думал, что придётся в четыре руки с Вигилянским ПИСАТЬ ШУТЛИВЫЙ ТЕКСТ ПРО БАБ! А ведь написали же в очередной номер «МН – Коллекция», и очень смешной. Однако свои имена светить всё-таки не стали –  подписали: «Безымянные любители прекрасного».

8 июля 1994 г.
Вчера намаялся с переездом – теперь всю нашу выпускающую группу редакция «МН» переселила на второй этаж – поближе к Лошаку и к выходу. Вигилянский уехал в Псков, Хлебникова не было, потому я с грузчиками колбасился весь день – только к шести вечера рабочие всё расставили. Седьмой переезд дался мне с большим усилием,  попутно я ещё и номер подписал – когда Фыфка увидела меня, в обнимку с пакетом сидящим на вёрстке, она даже прослезилась, столь несчастным я выглядел.
Сегодня заехал в редакцию – разметил для электриков розетки, а потом поехал в лагерь к Мурзику, и в своём вялом виде добрался до «Юного ЗИЛовца» почти к закату – оставалось поцеловать дочь и успеть на обратную московскую электричку. Ехал с одной мыслью: сейчас под душ и бай-бай, да загад богат не быват – дома Фыфка потребовала финансового отчёта и сказала, что 100 тысяч за два дня – перебор... 

10 июля 1994 г.
По телевизору вдруг показали «Кулак ярости» с Брюсом Ли – через двадцать лет после смерти гения кунг-фу решили наконец познакомить с ним нашего  зрителя!

11 июля 1994 г.
Вечером – едва пришёл домой – позвонила Олеся: утром они вернулись из Пскова, как Володе вдруг стало плохо, у него открылось кровотечение, хорошо Гум был рядом – отвёз Вигилянского в литфондовскую поликлинику, а оттуда его на «скорой» доставили в 67-ю больницу, где Володю сразу соперировали. По тому, как путалась Олеся (грыжа, киста, опухоль), получалось, что есть подозрение на самое худшее, но гистология будет только на следующей неделе...

14 июля 1994 г.
Захватив кипятильник и транзистор, встретился  на «Полежаевской» с Олесей и навестили Вигилянского. Он уже гуляет по двору и держится молодцом, но перенервничал достаточно (диагноз всё ещё под вопросом – гистология в понедельник). Олеся тоже в сильном напряге – дурак врач пошутил: «Да такая энергичная жена любой рак у мужа вылечит!»
Погуляли по дальним аллеям больничного сада, которые уже сплошь выстланы жёлтыми осенними листьями, тихо шуршащими под ногами, и всё это располагало к ностальгическим разговорам (в этой 67-й больнице Олеся рожала Александрину, угодив сюда с отёком Квинке, но ведь всё в итоге разрешилось хорошо). И теперь тоже всё будет хорошо.
Когда Олеся ненадолго отлучилась, Володя признался, что готов к самому худшему, и всё тут сходится – память, 33-я палата. Остаётся просто ждать...

30 июля 1994 г.
Играли «в войну» – в пейнтбол – в парке возле «Водного стадиона». Посмотрели на профессионалов – этакие «дикие гуси», одетые в фирменный камуфляж, с рациями и радио в шлемофонах. Мы с Сашей Кабаковым – как самые неповоротливые и ничему не обученные ополченцы – были «убиты»  на пятой минуте боя. А честь «МН» в итоге защитил Миша Шевелёв – маленький и юркий, перестрелял всех врагов, краем поля прорвался к ним в тыл и там водрузил наше синее  знамя.

2 августа 1994 г.
У нас маленький праздник – в очередном номере Фыфка в выходных данных записана как ГЛАВНЫЙ ДИЗАЙНЕР.

4 августа 1994 г.
Сообщение о смерти Смоктуновского. Великий актёрище был.
И вот что удивительно – видел его на сцене много раз, и кинороли в памяти живут, а вспоминаю Иннокентия Михайловича просто как человека:  как сидел на парапете подземного перехода возле служебного входа Малого театра, как ехали  ним в час пик в 89-м автобусе...

7 августа 1994 г.
Наши с Фыфкой дни рождения в этом году пришлись на выходные, и в воскресенье во Внуково приехали Димыч и Вигилянские  (Володя с Олесей и Настей). Правда,  зачем-то притащили к нам нью-йоркского таксиста  Гену Гума,  который теперь с Фыфкой  «однокупельный братец» (уже на другой день предложил ей переспать и уехать вместе с ним в Америку) и пришлось терпеть его байки, как хорошо на Брайтоне.  В итоге по жаре Настя барахталась в прудике, а мы уговорили ящик пива.

10 августа 1994 г.
Навещая Мурзика в пионерлагере, вдруг заметил, что она за это лето очень повзрослела и оформилась: совсем   д е в у ш к а  уже.

21 августа 1994 г.
Только вечером, вернувшись в Москву, узнал о смерти Роберта Рождественского.

23 августа 1994 г.
Наша беседа с  Войновичем для «Литгазеты» тянется с середины марта:  уже и Боба Жутовский его портрет сделал (по-моему, похожий весьма относительно), а мы всё с текстом возимся.  Со времени возвращения (частичного, поскольку он  по-прежнему живёт на два дома, в Москве и Мюнхене)  оптимизм Владимира Николаевича заметно истощился: с выпуском книг дело обстоит плохо, пиратство издателей удержу не знает, и этот факт удручает писателя не меньше, чем опека КГБ и идиотия нашего руководства. О том и говорим.

30 августа 1994 г.
В «МК» на всю полосу отметили 60-летие Саши Аронова. А ведь когда мы с ним познакомились, ему не было и сорока.

4 сентября 1994 г.
Поехали с Мурзиком к бабушке Нине в  Гольяново и возле метро «Сокольники» обнаружили выступающего Жириновского. Лидер ЛДПР дочери не понравился, однако он выделил её в негустой толпе (мы подошли к нему слишком близко), разулыбался, и я сфотографировал Веронику рядом с Владимиром Вольфовичем на память.

6 сентября 1994 г.
В «МК» Маша Миронова  (дочь Андрея и Голубкиной)  с дурашливой простотой рассказывает о папе: всех собак называл «крысами» и «евреями». Даже не думая,  что её тятенька вполне мог бы носить фамилию Менакер, и если сами евреи  обожают жидовские шуточки, то для безголовой девушки такой юмор неуместен.

7 сентября 1994 г.
Фанатизм Кушнерёва подкупает, но и только – Серёже даже не приходит в голову, что у людей могут быть какие-то другие интересы, кроме живущей один день газеты.  Подписывая номер, я в час ночи плюнул на всё – увёз Фыфку домой  и уложил спать (у бедняжки  даже сил поесть не осталось), сам же поужинал и сел вычитывать полосы. Кушнерёв остался «в ночное» (уломав наборщиков), поскольку это время для него – бальзам на душу, как и комсомольский авральный задор. У меня задора уже нет, есть лишь чувство долга и профессиональная гордость: к пяти утра закончил вычитку полос (дома, попивая чаёк на родной кухне) и первым троллейбусом – абсолютно пустым – приехал в редакцию, где Кушнерёв по-прежнему корпел над полосами, как Чапаев над картой.
...Идиотия в том, что со сдачей номера в срок мы всё равно опоздали (только в 20.00 курьер отвёз пакет  с плёнками в типографию), но мне уже всё было до фени – пришёл Чернов с вернувшейся из Израиля Катериной, подвалил Боба Жутовский, и мы вчетвером отправились в редакционный бар...
С Кушнерёвым мы на этом номере поняли друг про друга всё, и едва Серёжа нашёл меня в компании друзей (а я уже  п р и н я л   и от усталости сильно захмелел) и спросил, не хочу ли я сейчас же поехать в типографию – проконтролировать цветоделение – просто послал его:  ясно же, что от Бобы и Чернова я не уйду никогда.

12 сентября 1994 г.
В третий раз с начала года вижу одну и ту же, до деталей повторенную картину:  на асфальтовом пятачке возле нашего дома, рядом с мусорными баками вдруг вырастает гора скарба. Чудовищный натюрморт, где громоздятся пружинный продранный матрас, чугунная станина зингеровской швейной машинки, фанерная калошница, позвоночник торшера, помятые кастрюли и общепитовские тарелки-чашки, утонувшие в тюках пестрого тряпья, еще нечто, чему и названия не  подберешь, а венчает пирамиду непременный стул из гнутых водопроводных  труб с фанерными сиденьем и спинкой – типовой атрибут столовых-«стекляшек» советской давности...
Значит, умер очередной одинокий жилец, и некто (дальние родственники? соседи? участковый?), освобождая жилище, вы¬брали что поновее, а остальное сволокли на помойку.
Куча пролежит под нашими окнами неделю. Не тронут ее ни мусорщики, в семь  утра с душевным грохотом заменяющие полные контейнеры на порожние, ни  дворник, периодически окучивающий ее метлой, чтобы по двору не растрепалась.  И всю неделю – утром ли мимо идешь, в сумерках ли – наблюдаешь неизменную    сцену: какие-то люди деловито и безоглядно ворошат кучу – что-то сосредоточенно перебирают, откручивают-отвинчивают, рассматривают придирчиво хозяйским   глазом. Свои ли, пришлые – не приглядываешься, и не узнать все равно – только  спины видны.  Впрочем, что я говорю, не могут свои: дом наш ведомственный, министерский, на сто квартир  два десятка иномарок, а возле соседнего валютного кооператива и того больше. Да и район у нас не окраина заводская – центр столицы.   Так откуда?..
День ото дня куча постепенно истаивает, а когда почти сровняется с землей, подпалят ее мальчишки, и останется на асфальте лишь черная проплешина – последнее напоминание о том, что нажил за свою жизнь человек.
…Остановился, оглянулся. Одна стена картинами завешана, другую за книжными полками вовсе не видно. И мебельная стенка есть (дээспэ, понятно, но с фасада вполне), и музыкальный центр, и телик-видик – всё вроде как у людей. На   собственный взгляд, конечно. Другое дело, что картины и рисунки – работы друзей, славы Глазунова и Шилова не знающих, потому антикварный рынок им не светит. Библиотека большая, но вполне рядовая – всё за последние двадцать лет переиздавалось. Занятных безделушек пропасть – тоже штамповка, дороги лишь памятью, где купил и откуда привёз. Из явного старья (на уровне железного стула   из кафетерия) разве что письменный стол, а как его, обшарпанного друга, выкинешь, если с первого класса за ним уроки учил?.. Короче – комплексов никаких. Как нет  их и у того академика, у которого как-то интервью брал: сидел у него на кожаном диване, словно турок на колу, все пружины задом сосчитать мог, и не просто   терпел — шалел от одной мысли, что на этом инквизиторском троне Пастернак и  Генрих Бёлль так же себя чувствовали. А у всемирно известной укротительницы  тигров чуть сотрясение мозгов не получил, в забывчивости (предупредила ведь!) свалившись с кресла, у которого отломанную ножку заменяла стопа журналов...
А где то болото вещизма, грозящее засосать нашего человека, о чем не столь  давно множество копий было переломано в дискуссиях на страницах советской   печати?  И что думал об этом пресловутом вещизме семнадцатилетний пацан, забравшийся однажды через балкон в мою квартиру, где только и поживился зажигалкой, фломастерами и коробкой старинных монет? Когда его судили (а суд  был «весёлый»,  поскольку воришка умудрился за месяц  побывать в тридцати квартирах), публика в зале стонала при зачтении реестра похищенного: орден  «Знак Почёта», фаянсовая статуэтка композитора Чайковского, «макулатурное»  издание «Трёх мушкетеров», флакон «Шипра»... Из последней по счету квартиры,  после визита в которую воришку повязали, он почему-то не унес ничего, и когда   судья допытывался – что помешало, парень простодушно брякнул: там-де и   брать нечего было – бедно живут.  Как же взвился над рядами пострадавших тот  обиженный: «Это я плохо живу? Да у меня три ковра, пять ваз хрустальных!» – пожалел, что весь дом не вынесли.
Болото мещанства нас явно не засосало (недешевое было удовольствие), а при нынешней дороговизне и подавно не засосёт. Кстати, железный стул с помойки   исчез в первую очередь,  и обнаружил я его  на кухне у приятеля  в соседнем   «валютном» доме – квартиру он ещё кое-как потянул, а вот с обстановкой пока...  Своё дармовое приобретение он ласково величает: «ретро».
Все, кто знал Ахматову,  вспоминают, как она относилась к вещам. У Анны  Андреевны их просто не было, любая попытка подарить ей что-нибудь  заканчивалась либо мгновенным передариванием навязанного предмета, либо пресекалась снисходительным наставлением: поэту дОлжно обходиться без  вещей.
В последнее время всё чаще убеждаюсь, что живу в стране поэтов.
(«Московские новости» № 38, 18 сент. 1994)

19 сентября 1994 г.
Кушнерёв поставил-таки в номер мою оружейную полосу:  в последнюю минуту, но поставил в том виде, в каком я её сдал (моё упрямство оказалось сильнее), и рубрику «Человек с ружьём»  я теперь сделаю постоянной.
В редакцию заглянул Вигилянский – свежий, лёгкий, не обременённый никакими нашими заботами. А главное –  з д о р о в ы й   (смертельный диагноз обошёл его стороной).

20 сентября 1994 г.
Всё-таки у всех ребят, пришедших  из «Комсомолки», включая и Серёжу Кушнерёва, абсолютно комсомольские мозги. Неделю назад залудили на обложку «Воскресного выпуска МН» портрет юного наследника российского престола с выносом: «Какой царевич не мечтает стать нахимовцем?»  Уже и готова девочка из глухой провинции, приславшая юному Георгию предложение дружить по переписке – как знать, не влюбится ли в неё  последний из Дома Романовых?  Говорю Кушнерёву: «Идея у  тебя забавная, только когда посылаешь факсы в Париж – обращайся к Наследнику  не «Дорогой Георгий!», а так, как его приучили – «Ваше Императорское Величество».
Надулся, конечно: уверен, что разворот фотографий самых богатых людей мира вызовет небывалый ажиотаж. Наверное, у кого-то и вызовет, только не у читателей «МН».

27 сентября 1994 г.
Напомнил Кушнерёву его фразу «Если Я делаю газету, то Я делаю её САМ!» и отлынил от выпуска очередного номера – остался на даче с Фыфкой и с Масякой...

3 октября 1994 г.
Грустный приезд Синявских – у Андрея Донатовича рак, и они прощаются с Россией.

6 октября 1994 г.
Спохватился, что ровно год прошёл, как у меня лежит статейка про коллекцию Молевой – Белютина,  и заявил её в номер. Нина Михайловна еле вспомнила ту эпопею и  согласие дала. А в полночь пришёл факс от Белютина, категорически запрещающий публикацию. Номер вёл Саша Кабаков:  посмотрели на часы – была половина первого ночи – переглянулись и сказали дуэтом: «Факс? Какой такой факс?» – и подписали номер в печать.  В этом же выпуске – моя беседа с Киром Булычёвым о должностных знаках Российской Империи.

7 октября 1994 г.
Ленка Д-ва рассказала:  проболталась Андрею, что у неё остался дедушкин «ТТ» с полной обоймой, и он тут же пристал, чтобы продала или подарила. Не уступила – и слава Богу:  через час А. в подземном переходе сцепился с продавщицей патриотических газет (ветхой старухой, как оказалось), и был доставлен в милицейский участок. Хорош бы он был, окажись у него с собой не только ксива «МН», но и боевой заряженный огнестрел.

9 октября 1994 г.
Маме 70. Пожаловалась, что вдруг начала быстро худеть, а когда я говорил о ней с Дубровским, Аркадий Вениаминыч сказал, что критическим весом для мамы будет 45 килограмм (сейчас в ней 54)... 

11 октября 1994 г.
По радио «Надежда» – беседа с демонологом  (есть у нас теперь и такая профессия, хотя БЕСОнолог (Бесогон) – точней и смешнее). Что передача  идиотическая, это и обсуждать не стоит, и её «целевая» аудитория вконец умилила: в прямой эфир прорвались белогорячечный алкоголик, брошенная климактерическая баба,  старая дева и пациент психушки.

13 октября 1994 г.
Всё-таки я старомодный человек – радуюсь любому хорошему тексту, а Кушнерёву это не свойственно:  единственный, кто надулся на то,  что лучшим материалом номера редколлегия признала мою полосу про Туринскую Плащаницу, и не его фэнтези про нашествие на Москву огромных крыс.
 
14 октября 1994 г.
На своей большой персональной выставке, где в основном представлена замечательная книжная графика, Юля Гукова даёт интервью:
– Когда я читаю любую книгу, мне не очень важно, что хочет сказать автор, какие  цели он перед собой ставит.  Волнует не его некая идея, а возникающие образы, цветовая  гамма, свет...
Хорошо, что писатели её не слышат, – вот бы порезвились. А художнику в таком случае один совет:  ты лучше не говори – просто рисуй!

17 октября  1994 г.
Взрыв в «МК» – погиб Дима Холодов (из молодого поколения, с которым я толком  уже и не знаком).  Днём ему в метро передали кейс с некими документами,  и поразительно, что он в него сразу же не заглянул – довёз до редакции. Взрыв был  средней мощности, но мальчишке хватило – оторвало ногу,  разворотило брюшину, изуродовало лицо. Очень долго ждали «скорую»,  которая застряла по пути, однако спасти парня всё равно не получалось – Саша Минкин и Серёжа Бычков на одеяле вынесли из редакции сплошное кровавое месиво...

25 октября 1994 г.
Решили отметить 200-летие гениального Полонеза Огиньского. Хоть дата в общем условная – считается, что Михаил Клеофасович написал его на подавление восстания Костюшко, которое закончилось подписанием капитуляции Варшавы 25 октября 1794 года, пусть так и будет. Собрал 6 записей полонеза – на клавесине, органе, скрипке и фортепьяно, а водку принесли гости. Под занавес посмотрели с Фыфкой «Пепел и алмаз».

3 ноября 1994 г.
Григорий Левин руководил литературной студией «Магистраль» при ЦДКЖ почти полвека.  Через его лито прошли очень многие – от Окуджавы и Коржавина до  Берестова  и  Аронова.  И я ведь тоже мог стать его студийцем, когда в сентябре  1967-го, в поисках молодёжного театра ошибся дверью,  повеселил руководителя  и семинар декламацией строк Маяковского, но своих стихов читать не стал, хотя  к шестнадцати годам написал их три десятка. Как знать, может быть, вся моя жизнь сложилась бы иначе. Ученики Левина становились профессионалами, улетали из гнезда, обретали сотни тысяч своих читателей и всенародную известность, а он так и остался скромным служителем Поэзии – ни на что не претендуя, никому не завидуя и не представляя себе другой жизни…

18 ноября 1994 г.
Разговор с Горячевым, который не ожидал, что я и Вигилянский соскочим с «Русской визы»   и хотел бы, чтобы мы не сжигали корабли – остались в журнале хотя бы своими текстами.  Врать не хотелось, так что обещал Мареку подумать.

30 ноября
Ноябрьский разговор Солженицына с Ельциным наводит на мысль,  что в лице бывшего «вермонтского затворника»   с возвращением  его домой  российская власть получила сильного оппозиционера,  а этого БНЕ совсем не надобно. Как  бы всё снова  не закончилось  очередным изгнанием писателя.

1 декабря 1994 г.
Лошак поймал меня за локоть в коридоре – похвалил мою беседу с Войновичем в «ЛГ», но тут же заметил: «Мы платим вам деньги за то,  чтобы вы не работали  на  сторону». Мне же оставалось сказать Вите: «А  мы платим вам деньги за то, чтобы наши материалы не валялись месяцами в вашем столе!»

9 декабря 1994 г.
Мальгин продал свою «Столицу» империи по имени «КоммерсантЪ». Если так пойдёт дальше, то к началу нового века вся российская пресса будет в руках нескольких семейных кланов – Яковлевых, Боровиков, нуворишей типа Березовского.  А «Столицу» просто жаль – у журнала было своё лицо, тогда как в «Коммерсанте» авторский стиль рерайтеры нивелируют в ноль.

17 декабря 1994 г.
Полгода как нет Нагибина. Когда мы последний раз мельком виделись в коридоре «МН», и я попросил у Юрия Марковича прозу для нашего журнала, он сказал, что  ничего нового не пишет, занят своими дневниками, но распечатывать в периодике   их не станет – выпустит отдельной книгой.  Теперь узнаю: за неделю до смерти  Нагибин передал рукопись издателю, вот-вот его последняя книга выйдет в свет.  Алла Григорьевна говорит, что скандала не избежать – обиженных будет не счесть: для Юрия Марковича дневники были сбросом отрицательных эмоций – заземлялся на родных и друзьях, которым предстоит прочесть массу малопривлекательных характеристик, а то и просто гадостей.

20 декабря 1994 г.
Как всегда в конце года, переписываю записную книжку – отмечаю ушедших. Напротив фамилии Славы Педенко написал – «скоропостижно скончался» – не писать же, как было на самом деле: «найден в сугробе и был погрызен собаками»...

25 декабря 1994 г.
С Нового года начинаю делать «Московские новости» для Израиля (тель-авивское издательство «Новости недели»  намерено выпускать к субботе пакет из десятка московских еженедельников).


ФОТО:  В редакции газеты  «Московские новости»  /  Москва, весна 1994 г.
Архив © Georgi Yelin  /  снимок  Алексея Свердлова

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 30 снимков привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/7crN-WMeSa6cEw
 
 
-----


Рецензии