Длинный коротышка

День был как день - тёплый, с почти незаметным ветром, с белыми облачками, расположившимися "пятернёй" над крышей старого дома. Шёл год - 19.. , а впрочем, это не важно. Потому, что такие события происходят всегда незаметно, и только спустя время что-то меняется в жизни хотя бы одного человека, одной улицы, одного города...
Итак, на "Карандашной" улице появился незнакомец. Жители знали друг друга в лицо, так как из поколения в поколение не покидали насиженных мест, полагая, что за их улицей идут только тупики, пустыри и свалки. Иногда кто-нибудь из молодых набирался храбрости и отправлялся за покупками в соседний городок, чтобы по возвращении подтвердить ИСТИНУ: "Вокруг всё плохо, грязно, суетно!". И умиротворённые "карандашники" рассаживались каждый вечер в уличных кафе и молчали, не замечая, что жизнь становится серой, поблёкшей, словно застиранная до потери цвета, нижняя юбка.
Незнакомец прошёлся по чистенькой улице, разглядывая вывески и окна домов, всматриваясь в лица людей и морды гипсовых львов, прислушиваясь к повизгиванию единственного флюгера и усмехаясь своим мыслям. Он остановился возле местной кофейни, объединяющей в себе "какавню", "чаёвню", "соки - на вынос" и даже "семь ликёров - ко дню рождения". Время было раннее, и в заведении сидела только пара благообразных старушек со складчатой собакой, похожей на гриб-сморчок. Звякнул колокольчик у двери, и незнакомец оказался в царстве ванили. Казалось, что её запахом пропитаны не только булочки, но и сам хозяин, и воздух, и лица посетительниц, и даже кремового цвета столы и стулья.
- Чего-то здесь не хватает! - сказал незнакомец с улыбкой. - Наверное, меня! Меня зовут Анмитто Чьонти. Да, смешное имя - "длинный коротышка". Родители любили посмеяться, и наградили меня не только жизнью, именем-прозвищем, но и судьбой. А вы можете называть меня - Чино!
Не успели старушки оглянуться, как Чино уже сидел за их столиком и рассказывал о собаках - больших и маленьких, злых и ласковых, лохматых и совсем голых. И стало происходить странное, - в кофейне запахло корицей и свежемолотым кофе. Потом в углах стали проклёвываться почки и потянуло неуловимо тонким ароматом проснувшегося тополя. Загудели шмели над полянкой, раскинувшейся на полу - от порога до стеклянных витрин с пирожными. С треском лопались кувшины одуванчиков, обдавая медово-горьким вином. От ванили не осталось и следа. Старушки, хихикая и кокетничая, молодели прямо на глазах, заставляя хозяина крутить усы и раскатисто вертеть по прилавку чашки с самым крепким кофе, какой только может быть. И пёс-сморчок уже лаял весело и заливисто, превратившись в абрикосового пуделя. А Чино...
В этот короткий и такой длинный день его встречали во дворах и на перекрёстках, в гимназии и на футбольном поле, в местном храме и на качелях. Он был везде! Обедал в чопорном семействе, где из поколения в поколение соблюдали этикет и ели строго назначенными вилками, ложками и ножами, где тишина была такой вымученной и задавленной, словно пыль, которую давно никто не вытирал. И тишина от взгляда Чино сначала зарделась, потом побежала и одела самое легкомысленное, летнее платье со множеством оборочек, и стала Радостью, звенящей, когда звенится, наливающей сок в смешной стакан с рожицами, кусающей яблоко с таким задором, что забываются все правила, выдуманные занудами с самой мелкой, как чайная тарелочка, душой.
Чино... Чино!... ЧИНО!!! Его имя перекатывалось на губах, словно карамелька с хрустящей начинкой. За ним ходили толпы мальчишек и учились свистеть так, чтобы само собой находилось потерянное - перочинный нож, "Граф Монте-Кристо" и даже время, потраченное на пустое. Его ждали на подоконниках и у кошачьих лазов, на кухнях и у корзины с фиалками. Писались коротенькие открытки и длинные письма, чтобы отправиться с одной стороны улицы на другую. Сочинялись танцы, песни и совсем-совсем новые Жизни.
День закончился внезапно, как всегда и бывает. "Карандашная" улица стала похожа на коробку с карандашами. Любой мог вытащить её разноцветье и сотворить то яркое, сочное Волшебство, которое пряталось в душе под слоем "нельзя", "обязан", "правильно". Теперь каждый мог шагнуть за пределы своей улицы, чтобы нарисовать на дороге, убегающей в даль, - себя.